Избранная Рот Вероника

– Тобиас, – коротко бросаю я. – Пора!

Он бежит к экрану компьютера и несколько раз касается его пальцем. Я не могу подглядеть, что он делает. Все, что я вижу, – мой брат. Он держит пистолет, который я ему дала, в вытянутой руке, как будто готовится стрелять. Я закусываю губу. «Не стреляй». Тобиас еще несколько раз касается экрана, печатая буквы, которые ничего для меня не значат. «Не стреляй».

Я вижу вспышку света – искру выстрела – и ахаю. Мой брат, Маркус и Питер припадают к земле, закрыв головы руками. Через мгновение они начинают шевелиться, и я понимаю, что они еще живы, но солдаты-лихачи приближаются. Моего брата заслоняют черные спины.

– Тобиас! – молю я.

Он снова касается экрана, и все на первом этаже замирают.

Они опускают руки по швам.

А затем лихачи начинают двигаться. Они поворачивают головы из стороны в сторону, роняют пистолеты, беззвучно раскрывают рты, толкают друг друга, некоторые падают на колени, держась за головы и раскачиваясь взад-вперед, взад-вперед.

Напряжение покидает мою грудь, и я со вздохом сажусь на пол.

Тобиас приседает на корточки рядом с компьютером и снимает боковую часть корпуса.

– Мне нужны данные, – поясняет он, – не то они просто запустят симуляцию заново.

Я наблюдаю за хаосом на экране. Должно быть, такой же хаос творится на улицах. Я изучаю экраны, один за другим, в поисках того, который показывает сектор Альтруизма. Нахожу всего один – в дальнем конце комнаты, в нижнем ряду. Лихачи на этом экране стреляют друг в друга, толкаются, вопят… хаос. Мужчины и женщины в черном падают на землю. Люди бегут во все стороны.

– Есть! – Тобиас поднимает жесткий диск компьютера. Это кусок металла размером с мою ладонь. Он протягивает его мне, и я засовываю его в задний карман.

– Нам пора. – Я поднимаюсь на ноги и указываю на экран справа.

– Да, пора. – Он обнимает меня за плечи. – Идем.

Мы вместе идем по коридору и поворачиваем за угол. Лифт напоминает мне об отце. Я просто обязана отыскать его тело.

Он лежит на полу рядом с лифтом, в окружении тел охранников. Я сдавленно кричу и отворачиваюсь. Желчь подступает к горлу, и меня выворачивает на стену.

Мгновение мне кажется, что все внутри рушится, и я припадаю к земле у тела, дыша через рот, чтобы не чувствовать запах крови. Я зажимаю рот ладонью, чтобы сдержать всхлип. Еще пять секунд. Пять секунд слабости, и я встану. Раз, два. Три, четыре.

Пять.

Я толком не сознаю, что происходит вокруг. Лифт, стеклянная комната, порыв ледяного ветра. Вопящая толпа солдат-лихачей в черном. Я ищу лицо Калеба, но его нигде нет, нигде, пока мы не выходим из стеклянного здания на свет.

Калеб бежит ко мне, когда я прохожу через двери, и я падаю на него. Он крепко держит меня.

– Папа? – спрашивает он.

Я молча качаю головой.

– Хорошо, – он едва не давится этим словом, – он не хотел бы иной смерти.

Через плечо Калеба я вижу, как Тобиас спотыкается на ходу. Он не сводит глаз с Маркуса и застывает на месте. В стремлении разрушить симуляцию я забыла его предупредить.

Маркус подходит к Тобиасу и обнимает сына. Тобиас продолжает стоять неподвижно, опустив руки, с ошеломленным лицом. Я наблюдаю, как подпрыгивает его кадык, как он поднимает глаза к небу.

– Сынок, – вздыхает Маркус.

Тобиас вздрагивает.

– Эй!

Я отстраняюсь от Калеба. Я вспоминаю, как ремень ужалил мое запястье в пейзаже страха Тобиаса, и встаю между ними, отталкивая Маркуса.

– Эй, оставь его в покое.

Я чувствую, как Тобиас дышит мне в шею, судорожно, неровно дышит.

– Держись от него подальше, – шиплю я.

– Беатрис, что ты делаешь? – спрашивает Калеб.

– Трис, – произносит Тобиас.

Маркус бросает на меня возмущенный взгляд, который кажется фальшивым, – его глаза слишком широко распахнуты, рот чересчур приоткрыт. Я бы с удовольствием стерла это выражение с его лица кулаком, если бы могла.

– Не все те статьи эрудитов были полны лжи, – говорю я, щурясь на Маркуса.

– О чем ты говоришь? – тихо спрашивает Маркус. – Не знаю, что тебе наговорили, Беатрис, но…

– Я до сих пор не пристрелила тебя только потому, что это право принадлежит ему! – рявкаю я. – Держись от него подальше, не то я перестану сдерживаться.

Тобиас кладет руки мне на плечи и стискивает пальцы. Маркус несколько секунд не сводит с меня глаз, и они невольно кажутся мне черными провалами, как в пейзаже страха Тобиаса. Затем он отводит взгляд.

– Нам пора. – Голос Тобиаса дрожит. – Поезд придет с минуты на минуту.

Мы идем по вытоптанной земле к рельсам. Тобиас сжимает зубы и смотрит прямо перед собой. Я чувствую укол сожаления. Возможно, стоило дать ему самому разобраться с отцом?

– Прости, – бормочу я.

– Тебе не за что извиняться. – Он берет мою руку. Его пальцы еще дрожат.

– Если мы сядем на поезд в противоположную сторону, из города, а не в город, то сможем попасть в штаб-квартиру Товарищества, – предлагаю я. – Остальные направились туда.

– А правдолюбы? – спрашивает брат. – Как по-твоему, что они предпримут?

Я не знаю, как правдолюбы откликнутся на нападение. Они не примкнут к эрудитам – им глубоко противна всякая нечестность. Но они могут отказаться и от борьбы с эрудитами.

Мы несколько минут стоим рядом с рельсами, прежде чем приходит поезд. В конце концов Тобиас берет меня на руки, потому что я валюсь с ног, и я кладу голову ему на плечо, глубоко вдыхая запах его кожи. Поскольку он спас меня от нападения, я ассоциирую его запах с безопасностью и чувствую себя в безопасности, пока вдыхаю его.

Истина в том, что я не буду в полной безопасности, пока Питер и Маркус с нами. Я стараюсь не смотреть на них, но чувствую их присутствие, как почувствовала бы одеяло на лице. Судьба жестока: я вынуждена путешествовать с людьми, которых ненавижу, в то время как мои любимые погибли.

Погибли или очнулись убийцами. Где сейчас Кристина и Тори? Бродят по улицам, терзаемые чувством вины за то, что натворили? Или обратили оружие против людей, которые заставили их это сделать? Или тоже мертвы? Хотела бы я знать.

И в то же время я надеюсь, что никогда не узнаю. Если Кристина еще жива, она найдет тело Уилла. И при нашей следующей встрече увидит своим натренированным взглядом правдолюбки, что это я его убила, я точно знаю. Я знаю это, и вина душит и корежит меня, так что я должна забыть о случившемся. Должна заставить себя забыть.

Приходит поезд, и Тобиас опускает меня на землю, чтобы я могла запрыгнуть в него. Я пробегаю несколько шагов рядом с вагоном и бросаюсь в сторону, падая на левое плечо. Извиваясь, я забираюсь в вагон и сажусь у стены. Калеб сидит напротив меня, а Тобиас – рядом, создавая барьер между мной и Маркусом с Питером. Моими врагами. Его врагами.

Поезд поворачивает, и я вижу город за нами. Он становится все меньше и меньше, пока не открывается конец путей, леса и поля, которыми я в последний раз любовалась, когда была слишком маленькой, чтобы оценить их. Доброта товарищей утешит нас на время, хотя остаться у них навсегда мы не сможем. Скоро эрудиты и испорченные лидеры Лихости отправятся на наши поиски, и нам придется продолжить путь.

Тобиас притягивает меня к себе. Мы сгибаем колени и наклоняем головы так, что оказываемся в своем собственном пространстве, не видя тех, кто нас беспокоит. Наше дыхание смешивается на вдохе и выдохе.

– Мои родители, – говорю я. – Они умерли сегодня.

Хотя я произнесла это и знаю, что это правда, это кажется нереальным.

– Они умерли ради меня, – добавляю я.

По-моему, это важно.

– Они любили тебя, – отвечает он. – И не могли лучше показать свою любовь.

Я киваю и ласкаю взглядом линию его подбородка.

– Ты чуть не умерла сегодня, – говорит он. – Я едва не застрелил тебя. Почему ты не застрелила меня, Трис?

– Я не могла. Это было все равно что застрелить себя.

На его лице отражается боль, и он наклоняется ближе ко мне, так что касается моих губ губами, когда говорит.

– Я должен кое-что тебе сказать.

Я провожу пальцами по его ладони и поднимаю на него взгляд.

– Кажется, я люблю тебя. – Он слегка улыбается. – Немного выжду и скажу точно.

– Весьма благоразумно. – Я тоже улыбаюсь. – Найдем листок бумаги, и ты составишь список или таблицу.

Я чувствую боком, что он смеется; его нос скользит по моему подбородку, губы прижимаются за ухом.

– А если я уже уверен и просто не хотел тебя пугать?

Я тихонько смеюсь.

– Я думала, ты знаешь меня лучше.

– Ладно. Тогда я люблю тебя.

Я целую его, пока поезд скользит в неосвещенные, неведомые края. Целую его столько, сколько хочу, дольше, чем следовало бы, учитывая, что мой брат сидит всего в трех футах.

Я лезу в карман и достаю жесткий диск с данными симуляции. Кручу его в руках, ловя и отражая меркнущий свет. Маркус жадно следит за движением. «Не в безопасности, – думаю я. – Еще нет».

Я прижимаю жесткий диск к груди, кладу голову на плечо Тобиаса и пытаюсь уснуть.

Альтруизм и Лихость погибли, их члены рассеялись. Теперь мы все равно что бесфракционники. Не знаю, на что похожа жизнь отдельно от фракции, – я чувствую себя одинокой, как лист, отпавший от дерева, которое питало его своими соками. Мы дети утраты, мы все оставили позади. У меня нет дома, нет пути и нет уверенности. Я перестала быть Трис-самооотверженной или Трис-храброй.

Наверное, теперь мне предстоит стать чем-то большим.