Гипнотизер Кеплер Ларс
– Но он знал про этот дом? Или нет?
Эвелин кивнула.
– Его возили туда, когда он был маленьким, – ответила она и взглянула на комиссара кроткими карими глазами.
– Когда?
– Не знаю… Мне было десять, мы сняли этот домик на лето у тети Соньи, пока она была в Греции.
– А потом Юсеф там бывал?
Эвелин вдруг перевела взгляд на стену позади Йоны:
– Вряд ли.
– Как долго вы жили в теткином доме?
– Переехала сразу после начала семестра.
– В августе.
– Да.
– Вы жили там с августа, это четыре месяца. В маленьком доме на Вермдё. Почему?
Ее взгляд снова метнулся в сторону. Уперся в стену за головой Йоны.
– Чтобы заниматься спокойно, – сказала она.
– Четыре месяца?
Эвелин поерзала на стуле, скрестила ноги и наморщила лоб.
– Мне нужно было, чтобы меня оставили в покое, – вздохнула она.
– Кто вам мешал?
– Никто.
– Тогда что значит “чтобы меня оставили в покое”?
Она слабо, безрадостно улыбнулась:
– Люблю лес.
– Что изучаете?
– Юриспруденцию.
– И живете на стипендию?
– Да.
– Где покупаете еду?
– Езжу на велосипеде в Сальтарё.
– Это же далеко?
Эвелин пожала плечами:
– Не очень.
– Вы там знаете кого-нибудь, встречаетесь?
– Нет.
Комиссар смотрел на чистый юный лоб Эвелин.
– Вы не встречались там с Юсефом?
– Нет.
– Эвелин, послушайте меня. – Йона перешел на серьезный тон. – Ваш младший брат, Юсеф, сказал, что это он убил отца, мать и младшую сестру.
Эвелин уставилась в стол, ресницы задрожали. На бледном лице появился слабый румянец.
– Ему всего пятнадцать лет, – продолжал Йона.
Он смотрел на ее тонкие руки и расчесанные блестящие волосы, падавшие на хрупкие плечи.
– Почему вы верите его словам? О том, что он перебил свою семью?
– Что? – спросила она и подняла глаза.
– Мне показалось, что вы не сомневаетесь в его признании.
– Правда?
– Вы не удивились, когда я сказал, что он признался в убийстве. Или удивились?
– Удивилась.
Эвелин неподвижно сидела на стуле, замерзшая и усталая. Тревожная морщинка обозначилась между бровями на чистом лбу. Эвелин выглядела утомленной. Губы шевелились, словно она просила о чем-то или что-то шептала про себя.
– Его арестовали? – вдруг спросила она.
– Кого?
Девушка, не поднимая глаз и уставившись в стол, без выражения произнесла:
– Юсефа. Вы его арестовали?
– Вы боитесь его?
– Нет.
– Я подумал, что у вас было ружье, потому что вы боитесь брата.
– Я охотилась, – ответила Эвелин и посмотрела ему в глаза.
Йона подумал: в девушке есть что-то странное, нечто, чего он пока не может понять. Это не что-то обычное – вина, гнев или ненависть. Скорее некое чудовищное сопротивление. Он не должен поддаваться. С таким мощным защитным барьером комиссару сталкиваться еще не приходилось.
– На зайцев? – спросил он.
– Да.
– И как охота?
– Не особенно.
– А какой у зайчатины вкус?
– Сладковатый.
Йона вспомнил, как она стояла на холодном воздухе перед домом. Комиссар пытался представить себе, как все было.
Эрик Барк забрал ее ружье. Он нес его в руке, ружье было разломлено. Эвелин щурилась от солнца, глядя на Эрика. Высокая и стройная, с соломенно-русыми волосами, собранными в высокий тугой хвост. Серебристый стеганый жилет, вытертые джинсы с низким поясом, влажные кроссовки, сосны у нее за спиной, мох на земле, кусты брусники и растоптанный мухомор.
Внезапно комиссар понял, что не так в словах Эвелин. Ему уже приходило в голову, что где-то кроется несоответствие, но он отбросил эту мысль. Теперь несоответствие обозначилось яснее. Когда он беседовал с Эвелин в теткином доме, она неподвижно сидела на диване, зажав руки между колен. На полу у ее ног лежала фотография в мухоморной рамке. На фотографии была младшая сестра Эвелин. Она сидела между родителями, и солнечный свет отражался в ее больших очках.
На фотографии сестре года четыре, может быть, пять, подумал Йона. То есть фотография сделана не больше года назад.
Эвелин утверждает, что Юсеф не был в домике много лет, но во время сеанса мальчик описал эту фотографию.
Конечно, таких фотографий могло быть несколько, и не исключено, что две из них оказались в одинаковых рамках с мухоморным рисунком. Возможно даже, что одна и та же фотография бывала и в квартире, и в теткином доме. А может быть, Юсеф наведывался в теткин дом тайком от Эвелин.
Но, сказал себе комиссар, это может быть и несоответствием в рассказе Эвелин. Такая возможность тоже существует.
– Эвелин, – начал Йона, – я все думаю над тем, что вы рассказали час назад.
В дверь комнаты для допросов постучали. Эвелин испуганно напряглась. Йона поднялся и открыл. За дверью стоял главный прокурор Йенс Сванейельм. Прокурор вызвал Йону в коридор и объявил:
– Я ее отпускаю. Это все ерунда, у нас ничего нет. Незаконный допрос ее пятнадцатилетнего брата, который намекнул, что она…
Йенс замолчал, встретившись взглядом с Йоной.
– Ты что-то выяснил? – спросил он. – Или нет?
– Не имеет значения.
– Она врет?
– Не знаю, может быть…
Йенс в задумчивости потер подбородок.
– Дай ей бутерброд и чашку чая, – сказал он наконец. – У тебя есть час. Потом я решу, задерживать ее или нет.
– Не уверен, что это к чему-нибудь приведет.
– Но ты же попробуешь?
Йона поставил перед Эвелин бумажную тарелку, на которой были пластиковый стаканчик с английским чаем и бутерброд, сел на стул и сказал:
– Вы, наверное, проголодались.
– Спасибо, – ответила она и на мгновение повеселела.
Рука у нее дрожала, когда она ела бутерброд, собирая со стола крошки.
– Эвелин, в доме вашей тетки есть фотография в рамке, похожей на гриб.
Эвелин кивнула:
– Тетя купила ее в Муре – думала, что она будет хорошо смотреться в доме, и…
Она замолчала, дуя на чай.
– У вас есть еще такие рамки?
– Нет, – улыбнулась девушка.
– Фотография всегда была в доме?
– К чему вы это? – спросила она слабым голосом.
– Ни к чему. Просто Юсеф рассказывал об этой фотографии. Значит, он ее видел. Вот я и подумал – может, вы что-то забыли?
– Ничего не забыла.
– Тогда это все. – Комиссар поднялся.
– Вы уходите?
– Эвелин, я на вас рассчитываю, – серьезно сказал Йона.
– Наверняка все думают, что я замешана.
– А это не так?
Она покачала головой.
– Не так, – сказал Йона.
Девушка торопливо вытерла слезы со щек и прерывающимся голосом проговорила:
– Один раз Юсеф приезжал в этот дом. Взял такси и привез мне торт.
– На ваш день рождения?
– На свой… Это у него был день рождения.
– Когда это было?
– Первого ноября.
– Почти месяц назад. И что произошло?
– Ничего. Он застал меня врасплох.
– Не предупредил, что приедет?
– Мы с ним не общались.
– Почему так?
– Мне надо было побыть одной.
– Кто знал, что вы живете в теткином доме?
– Никто, кроме Сораба, это мой парень… Хотя у нас с ним все кончено, мы теперь просто друзья, но он мне помогает, говорит всем, что я живу у него, отвечает, когда звонит мама…
– Почему?
– Мне надо было пожить спокойно.
– Юсеф приезжал еще когда-нибудь?
– Нет.
– Эвелин, это очень важно.
– Он больше не приезжал.
– Почему вы солгали мне об этом?
– Не знаю, – прошептала она.
– В чем еще вы меня обманули?
Глава 13
Среда, девятое декабря,
вторая половина дня
Эрик прошел между ярко освещенных витрин и оказался в ювелирном отделе универмага “Нордиска Компаниет”. Женщина в черном тихо разговаривала с покупателем. Она открыла коробочку и выложила на покрытое бархатом блюдо несколько украшений. Эрик остановился у витрины и стал рассматривать ожерелье от Георга Йенсена. Тяжелые, гладко отполированные треугольники образовывали длинный венок. Чистое серебро сверкало, словно платина. Эрик представил, как красиво ожерелье будет лежать на тонкой шее Симоне, и решил купить его жене в подарок на Рождество.
Когда продавщица завернула украшение в темно-красную гладкую бумагу, в кармане у Эрика зажужжал телефон. Резонатором послужила коробочка с дикарем и попугаем. Эрик достал телефон и нажал кнопку ответа, не глядя на номер на дисплее:
– Эрик Мария Барк.
Что-то странно хрустнуло, и как бы издалека послышалась рождественская песенка.
– Алло? – повторил он.
На этот раз в трубке послышался слабый голос:
– Это Эрик?
– Да, я.
– Я хотел узнать…
Эрику показалось, что рядом с говорящим кто-то хихикает. Он резко спросил:
– С кем я говорю?
– Подождите, доктор. Я только хотел кое-что спросить, – сказал звонивший. Теперь он явно кривлялся.
Эрик уже собирался попрощаться, когда голос в телефоне неожиданно взвыл:
– Загипнотизируйте меня! Я хочу стать…
Эрик отдернул руку с телефоном от уха. Прервал разговор и посмотрел, кто звонил, но номер оказался скрытым. Тихое треньканье известило, что пришло сообщение. Тоже со скрытого номера. Эрик прочитал: “Вы можете загипнотизировать труп?”
В смятенных чувствах Эрик забрал подарок в золотисто-красном пакетике и вышел из отдела. В фойе, ведущем на Хамнгатан, он поймал взгляд женщины, одетой в широкое черное пальто. Она стояла под рождественской елкой в три этажа высотой и смотрела на Эрика. Он никогда раньше ее не видел, но взгляд женщины был явно враждебным.
Одной рукой Эрик открыл коробочку, лежавшую в кармане пальто, вытащил таблетку кодеина, отправил в рот и проглотил.
Он вышел на холодный воздух. Люди толпились перед витриной. На фоне конфетного пейзажа плясали гномики. Карамелька, разевая огромную пасть, пела рождественскую песенку. Детсадовцы в желтых жилетах поверх толстых комбинезонов молча глазели на нее.
Телефон снова зазвонил. На этот раз Эрик, прежде чем начать разговор, проверил номер. Номер оказался стокгольмским, и Эрик осторожно ответил:
– Эрик Мария Барк.
– Здравствуйте, меня зовут Бритт Сундстрём. Я работаю на “Международную амнистию”.
– Здравствуйте, – не без колебаний ответил он.
– Я хочу знать, была ли у вашего пациента возможность отказаться от гипноза.
– Простите? – переспросил Эрик.
В витрине огромная улитка тащила сани с рождественскими подарками.
Сердце у него тяжело застучало, началась изжога.
– “Кубарк”, справочник ЦРУ по бесследным пыткам, трактует гипноз как один из…
– Решение принимал лечащий врач…
– Вы хотите сказать, что сами ни за что не отвечаете?
– Не думаю, что я должен давать какие-то комментарии, – отбивался Эрик.
– На вас уже заявили в полицию, – коротко сказала Сундстрём.
– Вот как, – еле выговорил он и нажал “отбой”.
Эрик медленно пошел к площади Сергельсторг, сверкающей стеклянной стеле и Культурному центру, рассматривая рождественский базар и слушая, как трубач играет “Тихую ночь”. Свернул на Свеавэген, пошел мимо туристических бюро. Возле продуктового магазина “Севен-Элевен” остановился и прочитал полосу вечерней газеты:
РЕБЕНКА ОБМАНОМ, ПОД ГИПНОЗОМ ЗАСТАВИЛИ ПРИЗНАТЬСЯ В УБИЙСТВЕ СВОЕЙ СЕМЬИ
СКАНДАЛЬНЫЙ СЕАНС ГИПНОЗА ЭРИК МАРИЯ БАРК ПОДВЕРГ РИСКУ ЖИЗНЬ МАЛЬЧИКА
Эрик почувствовал, как застучало в висках. Торопливо пошел дальше, стараясь не смотреть вокруг. Миновал место, где убили Улофа Пальме. Три красных розы лежали на грязной мемориальной плите. Эрик услышал, как кто-то зовет его, и шмыгнул в магазин дорогой аудиотехники. Усталость ощущалась в каждой клеточке тела, будто похмелье, смесь злости и отчаяния. Трясущимися руками он достал еще одну капсулу сильного болеутоляющего, кодеисана. В животе похолодело, когда капсула растворилась и порошок попал на слизистую оболочку.
По радио обсуждали, не стоит ли запретить гипноз как форму лечения. Какой-то человек тягучим голосом рассказывал, как однажды его загипнотизировали, заставив поверить, что он – Боб Дилан:
– Конечно, я знал, что я не Боб Дилан. Но меня как бы вынудили говорить то, что я говорил. Я знал, что меня загипнотизировали, видел рядом своих приятелей и все-таки верил, что я – Дилан, по-английски говорил. Нельзя такое допускать. Я же мог признаться в чем угодно.
Министр юстиции со смоландским акцентом говорил:
– Использовать гипноз как метод допроса, безусловно, незаконно.
– Значит, Эрик Барк нарушил закон? – резко спросил журналист.
– С этим должна разбираться прокуратура…
Эрик вышел из магазина, свернул на перпендикулярную улицу и пошел дальше по Лунтмакаргатан.
С мокрой от пота спиной он остановился у подъезда дома номер семьдесят три по Лунтмакаргатан, набрал код и открыл дверь. В лифте непослушными руками достал ключи. Отперев дверь, Эрик пошатываясь вошел в гостиную и попытался раздеться, но его все время вело вправо.
Он включил телевизор. В студии сидел председатель Шведского общества клинического гипноза. Эрик отлично знал этого человека – многие коллеги пострадали от его высокомерия и карьеризма.
– Мы уже десять лет как исключили Барка и назад не приглашаем, – усмехаясь объявил председатель.
– Это имеет значение в случае серьезного гипноза?
– Все члены нашего общества придерживаются строгих этических правил, – надменно ответил председатель. – И вообще, в Швеции существует закон, наказывающий шарлатанов.
Эрик неуклюже стащил с себя одежду, сел на диван и немного отдохнул. Снова открыл глаза, услышав из телевизора детские голоса и свистки. На освещенном солнцем школьном дворе стоял Беньямин. Брови у него были насуплены, уши и кончик носа покраснели, плечи подняты; было похоже, что он мерзнет.
– Папа тебя когда-нибудь гипнотизировал? – спросил репортер.
– Что? Ну… нет, конечно, нет.
– Откуда ты знаешь? – перебил репортер. – Если он тебя загипнотизировал, откуда тебе знать, так это или нет?
– Нет, точно, – усмехнулся Беньямин. Наглость репортера застала его врасплох.
– А что бы ты почувствовал, если бы оказалось, что он это делал?
– Не знаю.
Лицо Беньямина залилось краской.
Эрик встал и выключил телевизор, прошел в спальню, сел на кровать, стянул брюки и переложил коробочку с попугаем в ящик ночного столика.
Он не хотел думать о том нетерпении, которое пробудилось в нем, когда он гипнотизировал Юсефа Эка и следом за ним погружался в глубокое синее море.
Эрик лег, потянулся за стаканом воды, стоявшим на столике, но заснул, не успев сделать ни глотка.
Эрик проснулся, в полудреме вспомнил, как отец устраивал детские праздники – наряженный в заранее подготовленный фрак, по щекам стекают капли пота. Он скручивал фигуры из шариков и вытаскивал радужные цветы-перья из полой трости. Состарившись, отец переехал из дома в Соллентуне в дом престарелых. Прослышав, что Эрик занимается гипнотерапией, он захотел, чтобы они вместе поставили какой-нибудь номер. Он сам в качестве вора-джентльмена и Эрик в качестве эстрадного гипнотизера, который заставляет добровольцев из публики петь как Элвис или Зара Леандер.
Внезапно сон слетел с него окончательно. Эрик увидел перед собой Беньямина, мерзнущего на школьном дворе перед одноклассниками и учителями, телекамерами и улыбающимся репортером.
Эрик сел, почувствовал жгучую боль в желудке, взял со столика телефон и позвонил Симоне.
– Галерея Симоне Барк, – ответила она.
– Привет, это я.
– Подожди секунду.
Эрик услышал, как она идет по деревянному полу и закрывает за собой дверь кабинета.
– Так что случилось? – спросила она. – Беньямин звонил и…
– Журналисты накинулись…
– Во что ты впутался? – оборвала его Симоне.
– Врач, которая отвечает за пациента, попросила меня провести сеанс гипноза.
– Но признаваться в совершении преступления под гипнозом – это…
– Послушай меня, – перебил Эрик. – Ты можешь меня выслушать?
– Да.