Наблюдая за мужчинами. Скрытые правила поведения Ястребов Андрей
В этом возрасте донжуаны должны подводить итоги прожитого в книге «Тридцать пять лет в любовном строю».
О более распространенном случае вынужденной капитуляции мужчины рассуждает Андре Моруа: ««Мне скоро исполнится пятьдесят», – с грустью написал Стендаль, и вслед за этим стал перечислять женщин, которых любил. В двадцать лет он грезил о большой любви, о встречах с женщинами незаурядными. Он заслужил это своей нежностью, своим редким пониманием любви, своим гордым нравом. Но героини, о которых он мечтал, не появились, и, не имея случая пережить свои романы, Стендаль удовольствовался тем, что описал их. И только оставив позади мрачный рубеж, он оплакал большую любовь, так и не встретившуюся на его пути».
В 50 лет меняются приоритеты и симпатии. Молодые люди никогда не признаются, что мечтают купить, к примеру, холодильник. Какая бы серьезная цель ни стояла перед возрастом надежд – бытовая техника, любовь, успех, деньги и т. д., – для юноши куда сложнее купить холодильник. Для зрелого мужчины приобрести холодильник просто, сложнее сформулировать жизненную цель. Именно невыразимость этой цели побуждает суетиться, обобщать, становиться подозрительным и искренне ненавидеть все, что моложе 50 лет.
Как тут не вспомнить максиму Франсуа де Ларошфуко: «Мы вступаем в различные возрасты нашей жизни, точно новорожденные, не имея за плечами никакого опыта, сколько бы нам ни было лет».
Сорокалетний еще иногда бывал хорош в концертном исполнении, 50-летний – неплох только в жанре сценического воплощения, хотя уже осознает, как герой Горького, что «в груди нет места для всех этих серьезностей и … длинных монологов…».
Скорбные даты
Печальный список ушедших в мир иной в возрасте 50–51 года: Вергилий, Оноре де Бальзак, Густав Малер, Марсель Пруст, Райнер Мария Рильке.
17 февраля 1600 года в Риме на Campo dei Fiori был сожжен с особой торжественностью 52-летний Джордано Бруно. 9 июня 1889 года был открыт памятник Бруно. На постаменте монумента написано: «Джордано Бруно – от столетия, которое он предвидел, на том месте, где был зажжен костер».
Борис Годунов прожил 54 года.
Денис Давыдов почил в день своего 55-летия. Шумно отметив победу над Наполеоном, красноречивый гусар покинул столицы и отправился к себе в имение, в котором, по легенде, находился под пятою жены в окружении 10 детей.
В возрасте 55 лет умер Христофор Колумб.
Сколько осталось жить. И. С. Тургенев – Людвигу Пичу (от 1 декабря 1868 года): «Да, мой друг, мне минуло 50 лет, или, как Вы эвфемистически выражаетесь, я прожил первую половину моего века; но не надеюсь, однако, увидеть даже конец следующей – ближайшей – четверти. Впрочем, я точно знаю год моей смерти: 1881-й. Мне предсказала его моя мать – во сне: те же цифры, что и в году рождения – 1818, – только переставленные; да, да, я совершенно определенно умру в 1881 году, если только это не случится раньше – или позже. Но 50 – скверное число! Приходится смириться».
Писатель ошибся на два года. Он умрет в 1883 году.
В письме к А. М. Достоевскому (от 10 марта 1876 года), когда разговор заходит о семье, 54-летний Ф. М. Достоевский делится мечтой: «Чрезвычайно бы хотел прожить лет хоть семь еще, чтоб хоть немного ее устроить и поставить на ноги. Да и мысль, что детки мои будут помнить мое лицо по смерти моей, была бы мне очень приятна».
В послании к А. Г. Достоевской (от 9 июля 1876 года) из Эмса писатель подробно излагает обстоятельства посещения доктора Орта, который внимательно осмотрел, а затем успокоил пациента: «…на мой усиленный вопрос сказал, что смерть еще далека и что я еще долго проживу, но что, конечно, петербургский климат, – надобно брать предосторожности и т. д.». Через несколько дней Ф. М. Достоевский опять обращается к беспокоящей его теме, описывая (от 21 июля 1876 года), как он вновь пытал доктора Орта: ««Что, мне уже недолго жить?..» Он даже засмеялся и сказал мне, что я не только восемь лет проживу, но даже пятнадцать, – но прибавил: «Разумеется, если климат, если не будете простужаться, если не будете всячески злоупотреблять своими силами, и вообще, если не будете нарушать осторожную диету»».
В письме к жене от 24 июля 1876 года Достоевский развивает тему отпущенных судьбою лет: «Ты пишешь мне свою обыкновенную поговорку, что мы странные люди: десять лет прожили, а все больше и больше любим друг друга. Но проживем и 20 лет, и пророчу тебе, что и тогда ты напишешь: «Странные мы, 20 лет прожили, а все больше и больше любим друг друга». Я, по крайней мере, за себя отвечаю, но проживу ли 10 лет, за это не отвечаю. Впрочем, здоровье мое хорошо, но не знаю, успешно ли будет лечение. Нервами я несравненно крепче, во время прогулок мне надобно вдвое против прежнего пройти, чтоб устать. Впрочем, и лечение, кажется, будет успешное».
Письмо Достоевского к жене (от 26 июля 1876 года): «Елисеевы находят, что я очень поправился, и удивлялись, когда я сказал, что мне 54 года; они дают мне 40 лет с небольшим».
Судьба отпустила Достоевскому еще 5 лет жизни.
Еще кое о чем…
Мужчина, береги себя. Очень береги. Прислушайся к статистике.
Возраст 45–54 – самый суицидальный в России. Ежегодно в этом возрасте счеты с жизнью сводят 88 из каждых 100 тысяч мужчин и 12 из 100 тысяч женщин.
Ежегодное число самоубийств в России – 50 000.
В 80 % случаев самоубийцы дают знать окружающим о своих намерениях.
Каждые 30 секунд один человек в мире кончает жизнь самоубийством, три секунды – таков промежуток между двумя самоубийствами в мире.
Двадцать незавершенных попыток самоубийства приходится на каждое завершенное.
Давай без глупостей. Никаких попыток, а тем более дурных мыслей. Договорились!
Попрощаемся с теми, кто не дожил до 55 лет. Уильям Шекспир (1564–1616), Жан Батист Мольер (1622–1673), Наполеон Бонапарт (1769–1821), итальянский композитор Гаэтано Доницетти (1797–1848), Уильям Мейкпис Теккерей (1811–1863), Торквато Тассо (1544–1595), который был гениальным поэтом и, по преданию, никогда не улыбался.
И с теми, кто не дожил до 60 лет. Гораций (65—8 до н. э.), итальянский поэт Лудовико Ариосто (1474–1533), Эразм Роттердамский (1480–1536), Никколо Макиавелли (1469–1527), Джулио Мазарини (1602–1661), Александр Поп (1688–1744), Людвиг ван Бетховен (1770–1827), Генрих Гейне (1797–1856), Чарлз Диккенс (1812–1870), Гюстав Флобер (1821–1880).
Приходно-расходная книга жизни
Аристотель в «Риторике» утверждает: «Тело достигает цветущей поры от тридцати до тридцати пяти лет, а душа – около сорока девяти лет».
В иудейской нумерологической традиции 50-й – юбилейный год – считали священным, так как он следовал за сакральным 49-м (7 х 7).
С пятидесятницы (Троицы), праздника на 50-й день после Пасхи, в православии начинается исчисление церковного года.
В 334 году 51-летний Аристотель основывает Ликей.
В Средние века, утверждает Ларюди Эмманюэль ле Руа, «старые люди, которым за пятьдесят, не рассчитывают на дальнейший рост своего престижа».
Приводя разнообразные мнения по вопросу, когда завершается возраст молодости, Петрарка обращается к 11-й книге «Этимологий» Исидора, который, «подразделяя нашу жизнь на шесть возрастов, четвертым называет молодость, «возраст наибольшей крепости, кончающийся на пятидесятом году»».
Рене Декарт страдал преувеличенными страхами: могут ли современники оценить его идеи? Именно поэтому свои «Принципы философии» он решился опубликовать только в 50 лет.
В этот период жизни Бетховен начинает писать музыку, исполненную мистических настроений.
В возрасте 47 лет Джонатан Свифт впадает в жесточайшую депрессию, которая длится 12 лет. За это время он не опубликовал ни одного произведения. Свифт женился на 35-летней Стелле (Эсфирь Джонсон), когда ему было 49 лет. Некоторые скептически настроенные биографы утверждали, что столь поздний брак объясняется желанием Свифта упрочить свое материальное положение.
Творческая жизнь Глеба Успенского умещается в 20-летний период – от 30 лет до 51 года. За это время он написал 30 томов произведений.
По свидетельству Сергея Тимофеевича Аксакова, известность Федора Ивановича Тютчева (1803–1873) как поэта начинается, собственно, с 1854 года, то есть «когда ему пошел шестой десяток лет…».
Пятидесятилетний Сэмюэл Ричардсон начинает писать свой первый роман «Памела, или Вознагражденная добродетель».
В 50 лет «отец позитивизма» Огюст Конт вступает на путь религиозности и апостольства.
В 1859 году выходит в свет главный труд жизни Чарлза Дарвина – «Происхождение видов путем естественного отбора, или Сохранение благоприятных рас в борьбе за жизнь». Ученому 50 лет.
Пятидесятилетний Эрнест Хемингуэй, находясь в Африке, попадает в две авиакатастрофы. В 55 лет Хемингуэй получает Нобелевскую премию. Сославшись на состояние здоровья, писатель отказался ехать в Стокгольм, но согласился принять 35 000 долларов премиальных. Хемингуэй назвал одну из причин неоднозначного отношения к премии: «Ни один сукин сын, получивший когда-либо Нобелевскую премию, не написал потом ничего, что стоило бы читать».
Джозеф Хеллер в возрасте 51 года пишет роман о 45-летнем Бобе Слокуме. Необходима временная дистанция, чтобы осознать, что случилось 5 лет назад.
Джон Локк до 54 лет настойчиво избегал всего, что могло навлечь на него неприятности, и воздерживался от публикации своих текстов.
В 1935 году Пабло Пикассо начинает писать стихи в возрасте 54 лет, когда у него случился художественный и личный кризис.
В письме от 10 ноября 1877 года Гюстав Флобер признается в желании изменить жизнь: «Если бы я был моложе и богаче, я бы снова отправился в путешествие…» Писателю 56 лет.
В 56 лет Александр Дюма отправляется в далекое путешествие по России.
Первый том романа «Дон-Кихот» вышел из печати в 1605 году. Мигелю де Сервантесу было 58 лет. Над вторым томом писатель работал до 1615 года.
Даниэль Дефо в 59 лет издает «Робинзона Крузо», который приносит автору бессмертную славу. Герой романа проводит на острове 28 лет два месяца и 19 дней и в возрасте 55 лет (после 35-летнего отсутствия на родине) возвращается в Англию.
О матримониальной печали
Процитируем П. Гайденко, объясняющего одну из причин печального мировоззрения отца экзистенциализма Сёрена Кьеркегора: «… чувство родового проклятия никогда до конца не покидало его». К моменту рождения Сёрена, самого младшего, отцу его было 56 лет, а матери (второй жене Михаила Кьеркегора, на которой он женился после смерти первой жены и которая прежде была служанкой в их доме) – сорок пять.
Это обстоятельство дало некоторым исследователям повод считать, что душевная депрессия, которой впоследствии страдал Сёрен Кьеркегор, была вызвана его запоздалым рождением.
«Жизненная судьба и духовный облик Сёрена Кьеркегора, – пишет в своем исследовании Август Веттер, – уже были предначертаны тем, что он был сыном старика».
В 50 лет у Лопе де Вега завязался роман с замужней женщиной. Любовь длилась шесть лет, но, когда возлюбленная овдовела, Лопе не решился на брак.
В 53 года Питер Пауль Рубенс женился на Елене Фоурмен, увековечив ее красоту на многих портретах.
Шестидесятилетний Гёте влюбился в юную Минну Герцлиб.
Доска почета
Пример 51-летнего Ф. М. Достоевского: Федя «совершенно здоров, какает чудесно, отменно весел, срывает шляпы и смеется». Ф. М. Достоевский – С. Д. Яновскому (от 4 февраля 1872 года): «Вот Федька (здесь родился шесть дней спустя по приезде (!), теперь шести месяцев) так наверно получил бы приз на лондонской прошлогодней выставке грудных младенцев (только чтоб не сглазить!)».
Ф. М. Достоевский – В. М. Ивановой (от 20 апреля 1872 года): «Хорошая вещь оставить на века в своих детях прекрасную по себе память, так что про него никак нельзя сказать, что он ничего не делал».
Ф. М. Достоевский – А. Г. Достоевской (от 27 мая 1872 года): «Милый друг мой Аня, сегодня, в час пополудни, увидал Федю. По-моему, он совершенно здоров и весел. Тотчас узнал меня и полез срывать шляпу. Я боюсь, что он помешается на шляпе… Животик у него совершенно хорош и марается очень хорошо и аккуратно. Вид очень веселый».
Ф. М. Достоевский – А. Г. Достоевской (от 28 мая 1872 года): «Федя вчера был вечером в бане, но ночью часто просыпался, впрочем, совершенно здоров, какает чудесно, отменно весел, срывает шляпы и смеется».
Ф. М. Достоевский – А. Г. Достоевской (от 30 мая 1872 года): «Няня у нас хороша и любит Федю, но какая-то своеобычная, и за ней тоже нужно следить. Никогда не любит говорить, как марается ребенок и т. п.».
Ф. М. Достоевский – А. Г. Достоевской (от 28 мая 1872 года): «Признаюсь тебе, что я до твоего приезда боюсь советоваться с докторами: нападешь на дурака, который тотчас же закричит, что надо лечить от золотухи, тогда как у Феди никакой нет золотухи. Это случается между докторишками сплошь. Береги Любу и старайся сама больше обращать внимания на физическую сторону своего здоровья. Больше спи, например. Не выходить нельзя, но ужасно боюсь, не случилось бы с вами чего на улице».
Ф. М. Достоевский – А. Г. Достоевской (от 5 июня 1872 года): «Мне нестерпимо скучно жить. Если б не Федя, то, может быть, я бы помешался.
Пишется ужасно дурно. Когда-то добьемся хоть одного месяца спокойствия, чтоб не заботиться сердцем и быть всецело у работы. Иначе я не в состоянии добывать денег и жить без проклятий. Что за цыганская жизнь, мучительная, самая угрюмая, без малейшей радости, и только мучайся, только мучайся!
Я предвижу весьма возможный ужас, что ты не выдержишь и заболеешь, и потому заранее в отчаянии».
Пример 55-летнего А. Эйнштейна. В возрасте 55 лет Эйнштейн обосновался в США. Он уже приобрел известность всемирного мыслителя, и общение с ним приводило в восторг даже тех, кто ничего в физике не понимал. Создатель теории относительности с готовностью принял роль мудреца и живой легенды. Удовлетворяя несведущее любопытство своих почитателей, он отвечал на их бесхитростные вопросы загадками и неожиданными суждениями, похожими на короткие буддистские притчи. Корреспонденты журналов и газет частенько наведывались к нему с целью узнать его взгляды на любые мыслимые и немыслимые вопросы. Всезнающий, как Сократ и Конфуций, вместе взятые, Эйнштейн принимал газетчиков с терпением учителя, для которого иметь дело с невежественными учениками – каждодневная обязанность. Очень скоро истории и анекдоты о его интервью и выступлениях перед прессой начали рассказывать и пересказывать по всей стране. Откровения ученого повторяли и цитировали, как истины дзен, сказания суфистов или афоризмы из Талмуда. Вот, к примеру, один из таких анекдотов. Корреспондент задает Эйнштейну вопрос:
– Можно ли изобразить в виде математической формулы то, как достичь успеха в жизни?
– Да, такая формула существует.
– И как же она выглядит?
– Если обозначить успех буквой А, то формулу можно представить следующим образом: А = X +Y+ Z, где Х – труд, Y – удача, – разъясняет Эйнштейн.
– А что тогда Z? Эйнштейн улыбнулся:
– Умение держать рот на замке.
Оптимистические мысли
В 50 лет коньяк уже стар, а дуб еще молод.
Как хочется и в 50 лет видеть себя свирепым силачом в любви, чувственным авантюристом, окаянным нетерпеливцем в работе, алчным до творчества, испытывать взрывы, по Зощенко, «дурацкой романтики», а в остальное время (если таковое останется) упорно жить, демонстрируя волю к красивому бытию!
Как жаждется конвертировать возраст в валюту личностной уникальности, убедить себя и окружающих, что именно в 50 лет индивидуальное проявляется в складках мысли и в шорохе интонаций!
Как хочется быть наглядным свидетельством верности избранному в юности поприщу, поражать всех отточенной техникой исполнения самых сложных номеров жизни, быть великолепным в труде и чувстве!
Это, следует отметить, возможно. Возможно, однако, если учитывать и предостережение Марка Твена: «В пятьдесят человек может быть ослом, не будучи оптимистом, но уже не может быть оптимистом, не будучи ослом».
Пессимистические тезисы
До 50 лет человек любил красоту с самой большой буквы «К». Теперь, в пятьдесят, наступило время, когда он почувствовал свой возраст – с самой ничтожной по размеру буквы «в».
Только в 50 лет осознается печальная истина, что у не всякого владельца богатого прошлого есть такое же богатое будущее.
Проектировщиком любовных отношений 50-летнего и молоденькой мог бы с полным правом быть маркиз де Сад.
Литература и жизнь предостерегают: грустна участь человека, насильственно влюбленного обезумевшей природой в молодость и наивность. Он неминуемо вступит в финальный период саморазрушения.
Здесь нечего делать любовному ветерану: эта территория патрулируется юным донжуаном.
Легче доказать теорему Ферма, чем обсудить любовное меню 50-летнего.
Французский писатель Эмиль Анрио в романе с показательным названием «Все вот-вот кончится» описывает психологическое состояние 50-летнего мужчины: «… мучительное ощущение, когда тебе кажется, будто ты скользишь вниз по откосу, все усилия остановиться тщетны, – и ты неумолимо катишься к смерти».
Неподростковые лета побуждают быть скупым в поступках и щедрым в словах.
В пределах этого возраста выбор возлюбленных невелик: вдовы не первой молодости, старые вредные девы и юненькие искательницы социального благополучия. Сладким голосом обольщения коварная юность дарует мужчине иллюзию приостановленного бега времени. Лучше бы здесь 50-летнего подвел слух. К сожалению, со слухом все в порядке. Хуже обстоит с головой.
В условленный день и час представители всех возрастных групп могут опоздать на свидание. Юноша – оттого, что мечтал совершить подвиг во имя возлюбленной и не знал, как это сделать. Задумался, предался прожектам – опоздал. Молодой человек, вспомнив об очередном поражении на поле любовного боя, так и не выйдет из окопов психологической усталости. И дезертирует. Зрелый мужчина может не только опоздать на свидание, но даже прогулять его: забот в жизни и без любви хватает. Бодрый старик, может быть, тоже не придет. И не потому, что он любовный трус, просто он задержится у дантиста.
Настала пора поговорить об огорчениях, не знакомых юноше. Хоть и печально, но, слава богу, кажется, минул возраст испепеляющих страстей, дурно влияющих на самочувствие. Оставлен позади кризис сорокалетней антропности. Новые возрастные кручины омрачают круглую дату пребывания на этом свете.
Печаль вечерней природы, или «Чем отличается человек от бобра»
Инвентаризация возрастных страстей со всей очевидностью показывает: 50 лет – жалобная книга природы. Выразимся потактичнее: печаль вечерней природы.
Сейчас речь пойдет не о прихотях стареющего сладострастника, какого-нибудь Притон Развратыча Сластолюбцева, с глумливой улыбкой и словесными кривляньями урывающего сальные удовольствия у своих закатных дней. Совсем нет. О тех печальный разговор, кто, как и многие другие, предавался в меру излишествам, мало заботился о своем здоровье, стремился к неосуществимому, мучился и страдал, был честен и обманывался, чего-то достиг, а что-то осталось за кормой утраченных обольщений и т. д. Словом, речь идет о том человеке, который, проснувшись после бурного празднования полувекового юбилея, неожиданно ощутил, что возраст взял свое: годы выветрили природу – и обнаружилась неважная телесная и психологическая дикция. Человек начинает хромать в поступках и в некоторых экзистенциальных самоопределениях. Нередко, откуда ни возьмись, повышается самооценка. Человеку начинает казаться, что он бодр, весел, страстен и нагл. На этих любовных, как правило, оговорках 50-летнего очень любят подлавливать неофрейдисты и жизнь.
В этом возрасте, свидетельствуют многочисленные литературные примеры, герои, которые более здравомыслящие, запрещают себе чувство любви, убивают его в себе как самого опасного врага покоя и благополучия. Но нередко любовь захватывает, наполняет уже натренированное годами апатичное сердце глубокой печалью, берет приступом душу терпеливого эгоиста, и ставшие привычными самоотречение и безразличие к жизни сменяются нежной томностью. Ж. Санд так объясняет отношения человека с любовью: «…когда нам кажется, что мы ее убили, на самом деле мы только заживо похоронили ее в своем сердце. Она может дремать там в тиши долгие годы до того дня, когда ей заблагорассудится проснуться».
И вот этому чувству заблагорассудилось проснуться.
Стихотворение Ф. И. Тютчева «Последняя любовь» написано в 1852–1854 годах, то есть когда поэту было приблизительно 50 лет.
- О, как на склоне наших лет
- Нежней мы любим и суеверней…
- Сияй, сияй, прощальный свет
- Любви последней, зари вечерней!
- Полнеба охватила тень,
- Лишь там на западе бродит сиянье,
- Помедли, помедли, вечерний день,
- Продлись, продлись, очарованье.
- Пускай скудеет в жилах кровь,
- Но в сердце не скудеет нежность…
- О ты, последняя любовь!
- Ты и блаженство и безнадежность.
Обстоятельства написания лирического шедевра не нуждаются в пространном комментарии: в 1850 году 47-летний женатый поэт сближается с 24-летней Е. А. Денисьевой. Начинается 14-летняя скандальная связь. Рождаются три внебрачных ребенка. Этот союз ожидают страшные испытания. Умирают двое их детей, а потом и возлюбленная Ф. И. Тютчева.
«Блаженство и безнадежность» – слова, обручающиеся с мечтой немолодого человека быть счастливым. Известно признание поэта, что никогда бы он не променял возраст старца на юношеский. Это мысль близка утверждению В. В. Розанова, что в молодости ощущаются «сумерки духа», а в предзакатные дни этот дух только и начинает глубоко дышать. Какая красивая мысль, достойная украсить финал главки о чувстве, восторжествовавшем в душе 50-летнего! Как хотелось бы здесь поставить точку, а лучше двоеточие, затем открыть кавычку и еще раз с почтением процитировать Ф. И. Тютчева, а затем и В. В. Розанова.
Однако проблема любви человека не первой молодости к юной особе лишена ясности гравюры и безмятежности смысла. В жизни бывает, в соответствии с наблюдением Д. Д. Нейтана, так: «Я знаю многих женатых мужчин; я даже знаю многих мужчин, которые счастливы в браке. Но я не знаю ни одного, кто не свалился бы в открытый канализационный люк, побежав за первой же подмигнувшей ему хорошенькой девушкой». Именно эта сторона вопроса, когда мужчина свалился бы в открытый канализационный люк, требует детальной проработки.
Настала пора поговорить о весьма печальном. Любовь мужчины полувековой выдержки – издание очередное, трагическое, исправленное жизнью и отредактированное хворями. О. де Бальзак описал психологию влюбившегося человека, стоящего на пороге пятидесятилетия: былой задорный цинизм по отношению к своей жизни сменяется старческим нигилизмом, обращенным на юношей. Конкуренция на ниве любовного сюжета самая жестокая. Искренняя нелюбовь к юношам возмещается повышенным интересом к девушкам. В глазах искательниц основательных ухажеров солидный общественный вес с лихвой компенсирует темные пятна биографии мужчины, его изнуренные тело и мозг.
В той нервической быстроте, с какой юная девушка объясняется в любви 50-летнему, в равной степени допустимо усмотреть и следствие тяжелейшей внутренней борьбы, и авантюризм. Истории многих бальзаковских героев иллюстрируют именно вторую причину девичьей снисходительности к немолодому избраннику.
Тема любви 50-летнего к молоденькой девушке нуждается в обращении к иным жанрам, свободным от искреннего драматического пафоса и обостренной лирической рефлексии. Адресуемся к тому типу повествований, который свободен от живописания обостренной философской драмы и более приближен к так называемой правде жизни. Литература не желает быть благосклонной к мечтаниям и порывам человека, который, по меркам юноши, если на что и имеет право, то только на мечту о чем-то тихом и необременительном для окружающих.
Американская журналистка Хелен Роуленд удачно выразила это состояние особи мужского пола, лишь недавно преодолевшего кризис идентичности: «В двадцать лет мужчина кажется себе ужасно пресыщенным и постаревшим; в тридцать – почти маразматиком; в сорок – «не таким уж и старым»; а в пятьдесят – «решительно молодцом»». Рассмотрим ту феноменальную мужскую особь, которая в 50 лет испытывает приступы любовной хвастливости.
Ни один влюбившийся старик (а для юных авторов и читателей уже 50-летний чуть ли не экспонат из музея любовных диковинок) не ускользнет от преследований судьбы и литературы. Он тотчас попадает в жанры анекдота и комедии, не поощряющие пробудившуюся старческую страсть. Достаточно, к примеру, начать историю со слов «и выбрал старик себе в жены молоденькую», чтобы перспектива брачных отношений направилась бы в русло известного сюжета: «муж был немощен и ревнив, а молодая жена, проказница и шалунья, очень уж мужчин привечала» и т. д. Это «и т. д.» не знает вариаций, а целенаправленно и безальтернативно из всей гаммы поведенческих красок выбирает одну: «и вот однажды встретила она юношу…» Далее сюжет с завидной скоростью устремляется к развязке: старый супруг начинает активно «рогатеть», а молодая супружница в паре со своим дружком знай себе милуются и посмеиваются над немощностью законного мужа.
В этом возрасте мужчина слаб, легковнушаем и донельзя доверчив. А. П. Чехов изучает одну из фальшивых любовных кульминаций. Мужчина не первой молодости, имея за плечами восемь лет беспорочной семейной жизни, получает любовное письмо с приглашением на свидание. Кто же может скрываться за анонимом? – мысль героя создает подробный реестр потенциальных воздыхательниц: «шальная какая-нибудь, непутевая?», деморализованная, прости господи, вертихвостка? А может, «какая-нибудь психопатка или вдова… Вдовы вообще легкомысленны и эксцентричны». Не исключается, что это «удивительная женщина! Полюбила так, с бухты-барахты, даже не познакомившись и не узнавши, что я за человек». Фантазия мужчины рисует образ романтичной молоденькой блондиночки, способной влюбиться, всего только пару раз увидев. Что омрачает душу, так это осознание, мягко сказать, собственного несовершенства: «Разве субтильное, эфемерное существо может полюбить такого старого, потасканного угря, как я? Нет, это невозможно!»
Враг человечества силен, и вот герой чуть ли не вприпрыжку отправляется на свидание. Чем история закончилась, знает каждый, читавший рассказ «На даче».
Дачный эксперимент Чехова развивает М. М. Зощенко. Он задается вопросами возрастных желаний, потребностей и способностей. Жанр книги «Возвращенная молодость» автор определяет как «культурфильм», наподобие тех, которые бывали на экране – «Отчего идет дождь», «Чем отличается человек от бобра». Принося дань идеологии времени, писатель оговаривается, что анализ возрастной психологии исключает представителей «восходящего класса», отличающихся благополучным «пролетарским здоровьем». Предметом изучения становятся люди, систематически соприкасающиеся с умственным трудом и в результате заработавшие неврастению: «…еще лет до тридцати пяти… люди живут сносно, трудятся на своем поприще, веселятся, тратят безрассудно то, что им отпущено природой, а после этого по большей части начинается у них бурное увядание и приближение к старости. У них пропадает вкус ко многим хорошим вещам. Морда у них тускнеет. Их захватывают разные удивительные и даже непонятные болезни, от которых врачи впадают в мудрое созерцательное состояние и приходят в беспокойство за беспомощность своей профессии».
М. М. Зощенко с удивлением и тревогой сравнивает нездоровье современной интеллигентской прослойки с витальными способностями классических литературных героев, которые, как на подбор, молодцы, здоровяки, обжоры и пьяницы. Даже «выкушав две бутылки розового анжуйского вина», они способны вскочить на лошадь и понестись галопом за своим оскорбителем. Обывателю, проживающему в 1933 году, горестно отмечает автор, подобные подвиги не по силам. После такой дозы вина герой, чей возраст вышел за пределы пятого десятка, не то чтобы на лошадь сесть, произнести «мама» не в состоянии. Он проспится, поохает, наймет телегу и махнет рукой на обидчика.
Зощенко ставит эксперимент. Писатель изымает своего 50-летнего Василька, профессора, между прочим, из запасников семейной обыденности, делая его наглядным пособием, по которому следует изучать старческие дурачества, то есть состояние природы, которое на языке высокой словесности называется «осенней любовью».
Исходное состояние героя нарисовано автором печальным знанием предмета: «…что-то с ним творится неладное. Сердце работает все хуже. Вялость и усталость приковывают его к кровати. Бессонница мучает его… это резкое ухудшение своего здоровья он приписывал своей старости… и он действительно был болен». Человек в 50 лет являет «печальное и ужасное зрелище! Все тело было вялое и поникшее. Все безжизненно висело, во всем были смерть, разрушение и упадок».
Исследовав уроны, нанесенные жизнью, уже 53-летний герой ставит перед собой задачу избавиться от болезни и вернуть себе растраченную молодость. Василек не желает уподобляться горьковскому герою, который, суммируя опыт обретенного, убежден, что «…прожил полстолетия не для того, чтобы признать спасительность английского либерализма». В поисках панацеи Василек обращается к врачам, полгода пьет пилюли, микстуры, бром и стрихнин, ему прописывают ванны и клизмы, его лечат электричеством и гипнозом. И ни одно из средств не помогает избавиться от состояния физической дряблости и психической апатии. Герой кропотливо изучает специальную медицинскую литературу, чтобы понять сбои в работе своего тела и психики.
В срочном порядке Василек ищет способы преодоления полувековой обветшалости тела, ума и души: физическая культура, общественная работа и любовь. Лекарства выбраны неточно. От гимнастики «поднимается сердцебиение», для общественно полезной работы не хватает воли и искренности. И только любовь возвращает герою искомую молодость. Он становится энергичен, подтянут, свеж и бодр.
Возраст – это круг, жестко очерченный с внешней стороны жизненными обстоятельствами, научившими человека минимизировать потребности. Каждый прожитый год сужает радиус человеческих претензий. Чем дальше, тем неумолимее жизнь уменьшает интересы. И постепенно претензии на счастье и вдохновение умещаются между сапогами и шляпой, а горизонты пристрастий не выходят за пределы вытянутой руки. Раньше герой мечтал о неведомом идеале, теперь он хватается за ту, которая поближе и подоступнее. Он влюбляется со всем отчаянием человека, обнаружившего, что его может спасти только чудо настоящей любви.
Объяснение страстей полувекового мужчины некогда дал вездесущий О. де Бальзак: «… в пятьдесят два года мужчина опаснее, чем в любом другом возрасте. Именно в эту прекрасную пору жизни ему представляется случай воспользоваться и дорого купленным опытом, и нажитым за долгие годы состоянием. Зная, что владеющая им страсть – последняя, он делается могуч и неумолим: так человек, увлекаемый потоком, изо всех сил вцепляется в гибкую зеленую ветку молодой ивы».
«Гибкая зеленая ветка молодой ивы» – это очень красивое сравнение. В жизни, как и у героя Зощенко, все как-то иначе. Жизнь не желает знать сравнений. Избранница Василька представляет распространенный типаж: миленькая, хитренькая, желающая за счет старого воздыхателя устроить свою жизнь. Главное – она молоденькая. Этого качества оказывается достаточно для того, чтобы страсть 50-летнего разыгралась не на шутку.
Поначалу чувственность почти что пенсионера вызывает трогательный эффект, но потом сентиментальный образ жизни наскучивает юной особе. Она начинает тоскливо поглядывать по сторонам в поисках ухажеров-ровесников.
Высокий сюжет возрастного чувства катится под горку фарса.
Домочадцы Василька обеспокоены переменами, произошедшими с отцом семейства. Сюжет третирования дочерью отца, намеченный в русской литературе XIX века, в словесности ХХ столетия приносит богатейший урожай. С беззастенчивой балаганностью распространенный факт действительности пробирается на страницы книжки. Жестокая молодость не желает видеть ощутимой победы любви над возрастными бедами. Дочери «во что бы то ни стало хотелось образумить отца, выбросить из него весь идеалистический мусор прежней жизни. Ей казалось, что ее отец ни о чем не думает, она не уставала говорить с ним, растравляя и приводя его в бешенство».
Дочь Василька убеждена, что социализм приведет стариков в «христианский вид»: «Нечего вам развивать грязные инстинкты и стремиться черт знает к чему. Поживите наконец в чистой и опрятной старости. А если захотите настоящей любви – вас в пятьдесят лет могут полюбить не за деньги, а за общественно полезную работу, за тонкость ума, за талант».
История любви 50-летнего очень скоро завершится. Непосильные заботы, неправильный образ жизни, усугубленные поездкой на юг, ревностью, воспоминаниями, окончательно подорвут здоровье Василька. Сколько бы герой ни актерствовал, ни совершал бодряческих безумств и ни петушился, карающая рука возраста его настигнет.
Способность к любви в 50 лет оказывается мечтательным самооговором. Временная жизнерадостность, рожденная осенним чувством, заканчивается апоплексическим ударом. А хотелось всего-навсего возвратить молодость, чтобы не жить, «как последний муравей, без луча счастья и радости». Жизнь молодого человека 50-летнему не по силам.
В словосочетании «влюбленный старик» звучит грустный вызов природе. И по всем статьям выходит, что любовь в немолодом возрасте – это, вероятно, гуманно, быть может, отчасти естественно, но нехорошо, беспокойно и утомительно. И унизительно.
Иное название флирту с молоденькой – «заигрывание со смертью».
Автор ставит неутешительный диагноз: излечиться от болезни возраста невозможно, следует к ней приспособиться и признать, что есть этапы жизни, когда различия между человеком и бобром как-то незаметно стираются.
Для самопроверки
Из истории, рассказанной М. М. Зощенко о тех нередких образчиках мужской коллекции, которые игриво щерятся на девушек и чувствуют себя хоть куда, можно извлечь несколько резонов. Вот первый и основной: в 50 лет жизнь окончательно утратила эротический смысл. И оттого герою было бы предпочтительнее возвратиться в лоно семьи, заняться полезной для общества деятельностью, забыть о волнениях плоти и бурях души.
Жизнь – жесткий редактор. Если она увидит, что в любовном словаре 50-летнего появились «блохи» опечаток любовной сноровки, то вымарает для начала все слова из гусарского лексикона, а затем собьет фанаберию с всклокоченного любовного синтаксиса.
Вот в чем неутомим возраст, так это в вычерчивании кривой налогов на здоровье.
В 50 лет мимика великовозрастного ухажера напоминает непристойные гримасы сатира. А в любовном объяснении, если воспользоваться метафорой Д. Кэрри, виден «цинизм подпольного акушера».
Что нужно делать влюбившемуся полувековому мужчине? Плакать? Нет. Ему, как советует жестокосердная героиня Зощенко, следует привести себя в «христианский вид» и активно включиться в «общественно полезную работу». Или, уподобясь Дон Кихоту, воспевать не существующие в жизни прелести романной красавицы. Следует признать: выбор убог.
Для объяснения в любви 50-летнему женщина, собственно, и не нужна. Ему важнее найти слушательницу-сиделку.
С девушкой – этим олицетворением физического здоровья, этой метафорой избыточных жизненных сил, этой аллегорией упругой свежести – следует быть всегда настороже. И опасаться одного, очень нетактичного вопроса: «Сколько вам лет?» Удовлетворить это неудачное любопытство труднее, чем ответить, сколько весит Млечный Путь.
Спустимся на землю, в жизнь. Ну-ка, мужчина, хочешь проверить себя и узнать что-нибудь покруче веса этого самого Млечного Пути? Тогда, пожалуй, для самопроверки подойдет Ч. Буковски. Слушай, мужчина, и сравнивай с собой: «Мне пятьдесят пять лет, и я по-прежнему блуждаю в потемках. Сколько я еще протяну? И заслуживает ли что-нибудь бестолочь, кроме пинка в зад? Папаша говорил мне: «Иди в любое дело, где сперва тебе дают деньги, а потом надеются получить их обратно. Это банковское дело и страховое. Бери у людей вещи и давай им взамен листок бумаги. Пользуйся их капиталом, и он пойдет к тебе в руки. Ими движут две вещи: алчность и страх. Ты же оседлай одну – удобный случай». Совет как будто бы неплохой, только папаша умер нищим.
Черт, и даже с женщинами у меня не заладилось. Три жены. Каждый раз – ничего такого серьезного. Все подтачивалось мелкими препирательствами. Перебранками из-за пустяков. Склоками по любому поводу. Изо дня в день, из года в год пилежка. Вместо того чтобы помогать друг другу, вы грызетесь, цепляетесь. Придирки. Бесконечные придирки. Все превращается в грошовую борьбу. И когда ты занялся ею, она входит в привычку. Ты уже не можешь из этого выбраться. Да и почти не хочешь выбраться. А потом выбираешься. Совсем.
Так вот, пожалуйста. Сижу и слушаю дождь. Если я сейчас умру, в мире не прольется ни одной слезинки. Разве этого я добивался? Как странно. До какой степени можно быть одиноким? Но мир полон таких старых ослов вроде меня. Сидят и слушают дождь, и думают, куда это все катится. Вот когда понимаешь, что ты стар, – когда сидишь и думаешь, куда же это все катится».
Вопрос о возрасте всегда застигает неожиданно и ставит врасплох. Когда девушка интересуется у 58-летнего героя А. Мёрдок, сколько ему лет, тотчас следует ответ: «Сорок шесть». Сам Брэдли так объясняет непроизвольную ложь: «Отчасти просто горькая шутка: я был так поглощен подсчетами урона, какой нанесет мне нынешний вечер, представляя себе, как увеличится боль утраты, ревности и отчаяния, что вопрос о том, сколько мне лет, был последней каплей, последней щепоткой соли, насыпанной на рану. Оставалось отшутиться. И конечно, она знала, сколько мне лет. Но кроме того, в уголке мозга у меня шевелилась мысль: да нет же, нет мне пятидесяти восьми и быть не может. Я чувствую себя молодым, молодо выгляжу. Инстинкт подсказал, что нужно скрыть правду. И я хотел сказать «сорок восемь», но перепрыгнул на сорок шесть. Кажется, подходящий возраст, вполне приемлемый. Конечно, молодежь не разбирается в летах, не ощущает возрастной разницы. Раз после тридцати – им уже все равно. А тут еще моя обманчивая моложавая маска. Ох, как нелепо, нелепо, нелепо».
Печальное резюме любовно-психологического эксперимента великовозрастного любовника: безобидно иметь малое из того, что ты хочешь, чем хотеть то, с чем ты не сможешь справиться. Вместо того чтобы стремительно нестись к эфемерному счастью, мужчине следует свернуть свою витальность в клубочек и перестать сопротивляться жизни.
Чтобы понять, что произошло с влюбленным 50-летним человеком, следует представить себе такую ситуацию: просыпается человек утром, смотрит в зеркало, а у него лицо Квазимодо. Все это как-то… не сказать, чтобы неожиданно, но весьма прогнозируемо очевидно и оттого пошло. Когда-нибудь к герою должно прийти вдохновенное прозрение, что таких посредственностей, как он, наберется целый стадион.
В 50 лет иногда обнаруживаются такой любовный энтузиазм и такое совсем не эстетическое любопытство к противоположному полу, что по всем законам жанра обязан случиться любовный подвиг. Но его не происходит. Здоровье уже не в состоянии буйно праздновать в круговерти юношеских плясок. Самочувствие предательски подводит в самые ответственные моменты. При мысли о свидании разыгрывается тахикардия, легкий ужин при свечах может омрачиться расстройством желудка.
Бегство от маеты жизни оборачивается незатейливыми и неожиданными сердечными приступами. Теперь следует быть поосторожнее с любовно-развлекательными жанрами жизни. Любовный героизм должен смениться риторикой осмотрительности.
В жизни бывают и исключения. Сейчас речь не о них, а о тенденциях.
Размягченная сомнениями воля уже не в состоянии создать концентрированный образ реальности. Действительность перестает быть эксклюзивной. Она настойчива, доказывая свою банально-фарсовую неизменность. Принудительный характер здоровья неминуемо приводит немолодого любовного оптимиста к жанру прощания с молодостью. И тут в качестве самого оптимистического тоста удачно слышится самоэпитафия одного из героев Ю. Олеши: «Будем пить за молодость, которая прошла, за заговор чувств, который провалился…»
Злая мудрость. Что нужно знать о женщинах
Принято считать, что прошлое красивой женщины – это толстый фолиант загадочных историй, записанных бисерными буквами на таинственном пергаменте. Однако в жизни нередко случается так, что все воспоминания умещаются на открытке с видом палеонтологического музея.
Жизнь – это не только наше путешествие по миру. Это когда мир путешествует сквозь нас, оставляя на душе и сердце мусор воспоминаний, бутылочные осколки, запах осенних сумерек.
Время – дотошный и неумолимый бухгалтер. Вот тебе за пятьдесят. Никто вслед тебе не посылает воздушные поцелуи. Жизнь славно над тобой поработала. Притаилась и как-то неожиданно ударила. Всяко бывает – чего сгоряча не сделаешь. Ты так же иногда поступал.
Ступаешь по земле воровато, озираясь. Улыбка не слушается. Лицо помятое.
Довольствуйся тем, что еще есть хоть какое-то лицо. Присядь, страдать иногда удобнее на стуле, особенно в твоем возрасте. Прорычи на себя что-нибудь обидное. Взбодри окриком. Пусть все поймут: ты пока еще жив и кусаешься, ты парень не промах, боевой. За твоими плечами жестокий поединок с судьбой, со временем и с собою. «Двадцать пять лет, – размышляет Т. Манн, – прошли как сон, как проходит жизнь для живущего – в желаниях и достижениях, в ожидании, в разочарованиях, удачах, складываясь из дней, которых он не считает и каждый из которых приносит свое; коротаемые один за другим, в надеждах и усилиях, терпеливо и в нетерпении, дни сплавляются в большие единицы – месяцы, годы, ряды лет, – каждая из которых похожа в конечном счете на один день. Трудно сказать, что лучше и быстрее убивает время – однообразие или членящие перемены; дело сводится, во всяком случае, к тому, что его убивают; живущее стремится вперед, стремится оставить время позади, оно стремится, в сущности, к смерти, полагая, будто стремится к целям и поворотам жизни; и хотя его время расчленено и разделено на эпохи, оно, будучи именно его временем, протекает все же под низменным знаком «я», отчего время и жизнь коротаются всегда при участии обеих сил – однообразия и расчлененности».
Если перевести слова Т. Манна на более привычный каждому язык жизненных забот, компромиссов и тягот, то портрет 50-летнего будет выглядеть примерно так, как его создал А. Перес-Реверте: «Он был бы честным полицейским, даже хорошим полицейским, если бы ему не приходилось кормить пятерых детей, жену и отца-пенсионера, который тайком таскал у сына сигареты».
В возрастном диапазоне 50–60 лет следует мобилизовать силы, так как психология мужчины побуждает его уйти в жизненную отставку. Если сорваться, недалеко до полной капитуляции. А пока усиливается мысль: печаль – это вид жизненного творчества. Как хочется произнести что-нибудь бодрое, например сказать, что «вся жизнь – впереди». Но понимаешь, что это образчик запоздалого остроумия, это те самые сильные и свежие аргументы, которые приходят после того, как за оппонентом захлопнулась дверь.
Работа приносит некоторое разочарование и не очень много надежд, хотя обретенные ценности не подвергаются сомнению. Пора задуматься о том, как передать молодым опыт и подойти к волшебному примирению с очевидным. Хватит заниматься тактикой, пора подумать о стратегии привыкания к болезни, которая когда-нибудь обязательно завершится, и совсем не выздоровлением пациента. Завершится она смертью, которую большинство из нас так и не научились принимать. В старые добрые времена было легче: вера приучала к мысли о загробной жизни.
Рационализм погубил магически-мифические ценности патриархального мира. Снижение религиозной веры разрушило старый иерархический порядок духовных ценностей. В этой ситуации сложно обнаружить какие-либо сильные надличностные приверженности и реализовать их в своем собственном существовании. Новые ландшафты жизни пугают непознанностью. Отсутствие ориентиров порождает склонность к принятию иллюзорных, часто сомнительных решений. С пустотой в том месте, которое у патриархального человека заполнялось религией, необходимо бороться. Но как?! Официальная церковь призывает к феноменальной слепоте. Сам человек переполнен страхом и сбивчивыми препирательствами.
Следует в очередной раз набраться сил и, расширив диапазон того, во что можно верить, включить сюда еще и Бога. Возможно, уже пора прислушаться к предостережению американской писательницы Д. Паркер: «Как ни странно, но верить в молодость – значит, смотреть назад; а чтобы смотреть вперед, надо верить в старость».
В пятьдесят и более лет не следует поощрять себя самообольщением. Как унизительны фарс печени и утрата сексуальной сноровки! Следует прислушаться к напоминанию жизни: модель твоего тела явно устарела. Ты начинаешь описывать себя то в стилистике дискретности, то в эстетике кантиленности. Жизнь обокрала тебя, обвела вокруг пальца. Твои идеи безнадежно устарели, а тебя об этом не уведомили. Зябкое оцепенение времени. Узловатые ревматические мысли о счастье. Эрот при встрече с тобой виновато опускает глаза. Хочется праздников. Боевитая дробь ее каблучков по паркету твоего сердца. Любовь – как изысканнейший десерт для человека, обожравшегося жизнью. Справедливо заметил М. Брэдбери (попробуй, не согласись!): «… когда вам за пятьдесят, то секс, как мясо, стоит пробовать лишь с соусом».
Внимание: за каждым загулом чувственного преступления следует неотвратимое наказание.
До 50 лет ты растрачивал всю свою трудоспособность на создание репутации. После пятидесяти ты тратишь репутацию на частичную реанимацию трудоспособности. Пенсия не за горами.
В этом возрасте есть опасность превратиться в машину для сладострастия, механизмы которой в любой момент могут дать сбой. Ф. Й. Кафка в «Дневниках» создает образ мужчины-самца, занятого исключительно удовлетворением своих потребностей: «…ему пятьдесят лет, он крупный, неповоротливый, если он долго молчит, наклоняет голову, поскольку он совсем молчит, говоря же, он не совсем говорит; его жизнь состоит из коллекционирования и совокуплений».
Порассуждаем о менее радикальных случаях.
Отметить 50 лет совместной литургией необходимо, но пышную торжественность ритуальной церемонии может в любой момент омрачить какой-нибудь любовный эксцесс. Душевные расходы на чувство в этом возрасте редко когда окупаются, и не потому, что страсть в пятьдесят окружающие воспринимают как возмутительную бестактность. На жизненном уровне такое положение вещей представляется достаточно очевидным и часто неизбежным. На уровне психологического самочувствия происходит иное: тело и дух вступают во враждебные отношения и стремятся друг друга опровергнуть.
Ты где-то слышал, что «мужчины с характером и размахом не могут удовлетвориться одной женщиной, что сексуальная ненасытность – признак большой личности». Стоп, дружочек. Не подверстывай себя под эту самую личность. Ты просто мелкий, всеядный, алчный до утех паскудник. Запомни: алчность любого рода делает человека предсказуемым. Увы, человек и по сю пору живет грубыми инстинктами.
Тебе кажется, что в свои 50–55 лет ты мало отличаешься от себя 30-летнего: поджарый, мускулистый, без единого седого волоса в белокурых волосах, серые колючие глаза и т. д., – такая же глупая муть самообольщения. Во всяком случае, так тебе хочется выглядеть. На самом деле ты – перегоревший немолодой мужчина с поехавшей крышей, в профиль похожий на разочарованного гримера, а в фас – на воинствующего трансвестита. Поверь, в твоей внешности нет ничего приятного для взора, то есть, попросту говоря, ты похож на что-то такое, что может напугать маленьких детей, которые, случайно взглянув на тебя, останутся заиками на всю жизнь.
Возраст подразумевает смирение страстей и вегетативный любовный выбор. Но откуда ни возьмись, у многих 50-летних появляются любовная прыткость и чувственная кровожадность. В сравнении с ревю осенних чувств юношеские страсти кажутся скромным спектаклем-превью.
Пылкая юность, рассудочная зрелость, размеренная старость может однажды попасть в ситуацию, которую можно назвать (если игнорировать заботы по мироустройству, сердечную аритмию, бессонницу, дрожь в членах) неизменно беспрецедентной и катастрофической. Ты влюбился. И все завертелось, стало голубым и зеленым, тройка, кто тебя выдумал, не долететь до середины Днепра, памятник воздвиг, мой друг, отчизне посвятим и так далее. Ты просто влюбился. Что же случилось?!
После немалого стажа совместной жизни супруги начинают смотреть друг на друга, как пара придаточных предложений. Годы, проведенные вместе, повседневная домашняя доступность притупляют остроту восприятия жены, а вместе с тем приглушают и физическое желание. Страсти улеглись, привычка вытравила новизну. За годы, проведенные вместе, в любых отношениях появляется налет всегда свежей иронии поверх выдыхающейся стареющей искренности.
Еще несколько лет назад каждый из вас пытался держаться в напряжении и желании. Сейчас эти побуждения секвестированы. Куда-то далеко-далеко ушла мысль, что возрождение чувств скоро наступит само по себе, что добрые семейные времена уже за горами. Постепенно усиливается сомнение и крепнет осознание, что эти горы какие-то уж очень высокие.
Ты даже не понимаешь, что несколько последних лет любовь твоей жены превратилась в госпитальное чувство, та, которой лет двадцать назад ты объяснялся в вечной любви, уподобилась медсестре, пытающейся найти в тебе что-то позитивное. Она утешает тебя, как больного, – ласково и тепло: «Да, тебе ампутировали руки и ноги. Но зубы-то целы…» Чтобы ты ни думал, это действительно любовь – быть рядом с тобой, пошлым неврастеником, заботиться о тебе, ублюдке, наблюдать, как к тебе, придурку, возвращается жизнь.
Ты не относишься к тем редким и действительно счастливым людям, которые действуют, а не ждут, что когда-нибудь жизнь начнется по-настоящему. Напротив, ты из тех, кому нужно излить тоскующую душу в трагическом плаче по рухнувшим надеждам. Поверь, как все это надоело твоей жене! Просто ты из породы людей, которым к врачу нужно сходить. К зубному. А еще к психиатру записаться.
Ф. Дж. Лаурия весьма толково объясняет твою ситуацию: «Понимаешь, проблема заключается в том, что никто не хочет идти до конца. Все только и стремятся к компромиссу. Это вообще главная проблема самого института брака. Супружеский союз, как таковой, основан на некоем компромиссе. И само собой, то же самое относится и к разводу».
Какой там компромисс! «В задницу компромисс!» – заявишь ты.
Жена попытается удержать тебя, урезонить, она растерянно обратится к твоей душе с вечным вопросом разлюбленных женщин, озвученным Д. Боукером: «Любовь не может взять и исчезнуть. Это ведь не лампочка, выключил – и все. Правда?»
Ты промолчишь. В уме застрянут слова: «Правда. И все». Ловкий маневр.
В голове вертится какая-то чушь, мысли налезают друг на друга в твоем желании потрахаться. Кажется, тебя сейчас разорвет. Ты решишь, что опыт переживаемого нужно зафиксировать в слове романа, откроешь блокнот и запишешь первую фразу: ««А почему бы нам не спросить нейрохирурга?» – поправив пенсне, поинтересовался дворник из Таджикистана…» Ах, как остроумно, гаймодрил. Роман ты не допишешь – некогда будет, ты весь в новой любви.
Несчастный пентюх, полный ноль без палочки, абсолютный чемпион мира среди идиотов, ты где-то вычитал, что, после того как ты сделаешь первую ошибку, остальные ошибки воспринимаются легче. И так тебе эта глупость приглянулась, что сорвался с семейного крючка взаимной ответственности и кинулся вести себя как набедокуривший карапуз: и стыдно, и сладко… Очень стыдно, но сладко непередаваемо… Ах как сладко!..
Как там сказал Д. Оруэлл? «Ужасная, изнуряющая борьба, похожая на долгий приступ болезни». Кстати, любовь тебя доконает.
Раньше ты твердо знал, как надо жить, ты придерживался идиотского убеждения, что, как только преодолеешь очередной барьер, тогда все обязательно наладится и все будет хорошо. Теперь для тебя барьеры перестали существовать. Жизнь, убежден ты, это не полоса препятствий. Как ты наивен! Тебе придется разочароваться в новоприобретенных обольщениях.
То, что ты сейчас делаешь, называется одним словом: предательство. Предательство возможно только там, где есть преданность. Без верности одного измена другого не получается. Тот человек, который верен, открывает другому человеку двери в святая святых. И ведь прекрасно знает, что за цель у другого – гадить, и ничего больше, но все равно пускает того, другого, который поступает как малодушный трус, который боится покончить с собой.
Если по уму, на этой малолюдной тропинке осенней любви в парке предстарческих заблуждений, где ты рычишь спермотоксикозным зверем, потому что ненормальный, тебе должен встретиться кто-то здравомыслящий и припугнуть, что юношеские шалости в столь почтенном возрасте приводят к весьма печальным результатам, и вскоре тобой заинтересуется врач-психиатр – в общем, о тебе должны позаботиться медицинские учреждения.
Своим критикам, этим старперам-моралистам (кстати, твоим ровесникам), ты гордо ответишь: «По херу дым!» А потом с тупой величественностью добавишь: «Как говорится, прежде чем осуждать, ты хотя бы попробуй». И улыбнешься своей находчивости.
Ладно, хватит дидактики, тем более если она не идет тебе на пользу. Жизнь… Здесь никогда ничего не происходит, пока однажды не начнет происходить черт знает что, то есть любовь. Вот так часто и случается – в результате стечения на первый взгляд банальных обстоятельств все взрывается, все изменяется. Человек обычно не понимает, насколько он уязвим, печется, как придурок, о социальном лице, престиже и прочих химерах, хранит то, чему суждено исчезнуть. Анекдот, да и только. Нет, это не анекдот – это любовь тебя посетила.
Истинную правду сказал Д. Пеннак: «Любовь – это совокупность маленьких поступков, которые молча рассказывают некую хрупкую историю…» Добавим: которую нельзя просрать!
Любовь – это игры жизни, это борьба природы с рутиной. В этой борьбе, как показывает опыт мужской половины человечества, очень сложно занять позицию незантересованного наблюдателя за собственными чувствами. Любовь не терпит зрителей, не гарантирует победу и нередко самых сильных своих оппонентов ввергает в жесточайшее поражение. Прислушайся к герою А. Мёрдок: «Мне было пятьдесят восемь, ей двадцать. Я не смел встревожить, обременить, отравить ее юную жизнь ни малейшим намеком на мою огромную грозную тайну. Как пугает нас эта черная тень, когда мы вдруг замечаем ее в чужой жизни! Неудивительно, что те, в кого направлена эта черная стрела, зачастую обращаются в бегство».
Герою А. Мёрдок 58 лет, он пытается добиться четкого самоощущения и посмотреть на себя, влюбившегося в 20-летнюю девушку, глазами людского суда. Картина получается весьма непривлекательная: «Субъект немолодой и не добившийся в жизни успеха, не уверен в себе как мужчина, естественно, он надеется, что, заполучив женщину, почувствует себя другим человеком, даст выход своим талантам, которых у него, кстати сказать, может, сроду и не было. Прикидывается, что думает о своей книге, а у самого на уме женские груди. Прикидывается, что заботится о своей честности и прямоте, а на самом деле ему причиняет беспокойство совсем другая прямизна. Обнаруживается, что нет ничего легче: назвать божественное начало животным инстинктом, увидеть в осенней любви нечистоплотную страсть. Да и автокомментарий столь же неутешителен: «Человек прямо-таки опьянен собственным красноречием. Он признается, что устал и уже не молод. А дело просто сводится к тому, что он вдруг почувствовал сильное сексуальное влечение к двадцатилетней девочке».
Самой девушке, которой кажется, что она встретила свою единственную и бессмертную любовь, стоит посмотреть на проблему в аспекте временной перспективы и заняться самой скромной арифметикой. Когда тебе будет тридцать, ему будет под семьдесят».
Сколько сказано о любви – не счесть, не перечесть и не процитировать. Не будем и мы перечислять и цитировать. Лишь скромно обобщим некоторый опыт.
К 60 годам кажется, еще чуть-чуть – и витальность уместится на лапке мухи.
Мужчина вошел в возраст любовного шарлатанства: слишком много интеллектуального пафоса и слишком мало смысла. Не говоря уже о телесной бодрости. Академическая режиссура любовного конфликта отчасти компенсирует анемичность воли. Однако для чувства необходима душевная мускулистость. Юноша – этот нетерпеливый щенок (по версии шестидесятилетних) – неизменно демонстрировал эскалацию неряшливой и всклокоченной эмоции. Нашему мужчине более удается бесконфликтность, обрамленная интеллектуальной пышностью стильных декораций.
В возрасте 60 лет головокружение от любовных успехов часто неважно сказывается на работе сердца.
Шестидесятилетний любовник больше похож на любознательного пенсионера.
Кстати, знаешь, к какой категории относят тебя ровесники девушки? Готов услышать обидное? Слушай: начитавшись Паскаля Брюкнера, молодые люди придумали для таких, как ты, издевательскую аббревиатуру «ЕПС – «еще пригодные старики или старухи», те, кому за сорок и за пятьдесят. Мы предлагаем им свою молодость в обмен на их мудрость».
В этом возрасте 95 % мужчин радуются повзрослевшим внукам, а прочие 5 % начинают нагло отбивать у них возлюбленных. Об этих прочих в стилистике реферата: ленивая дрема сытой праздности сменилась сатировой жеманностью – бенефис экстатического канкана слов. Страсть к незатейливой философии. Флер тяжеловесной печали. Карикатурность мечтательных заявлений, пошловатая обольстительность опыта. Усталость от самого себя. Любовное свидание, проведенное в рамках своего немалого жизненного юбилея. И т. д. и т. п.
С опытом прожитых лет на роль возлюбленной можно найти более покладистое существо, например какую-нибудь бестелесную литературную героиню, и поклоняться ей со всей метафизической активностью. Так нет же. Человек стремится к реальному чувству, которое разрушало куда более молодые организмы.
Встречает он незнакомку и с повадками балетного танцора обращается к ней: «Мы истинные художники, нам надо встретиться, чтобы сверить психологические палитры». В ответ на излияния полувековой души девушка может даже чем-то поинтересоваться. Правда, будет не очень понятно, что это – праздное любопытство или так, желание пошевелить словами воздух.
Если в тебя влюбилась девушка, не обольщайся, знай: в ее характере заложена решительность антиквара. Или иное: ты представляешь для нее чисто экзотический интерес. Ее экзальтированная искренность заимствована из реквизита спектакля под названием «Вскружу не только голову стареющему дурику». Ты хорош до тех пор, пока играешь ей ласковые мелодии. У нее самой нет ни слуха, ни голоса, и любовное музицирование ее быстро утомит. Это проверено еще до тебя.
Ты обязательно произнесешь: «Любовь – это штопор, с помощью которого высвобождается жизненное творчество». Должно признать, такую остроумную мысль можно услышать только в тундре, и то лишь от тех милых людей, кто приехал туда из пустыни.
Все это, следует согласиться, отдает дурновкусием и пошлостью, но пусть лучше грянет любовь, чем обострится интерес к болячкам. Пускай эротический хвастунишка утешает себя мыслью, что на время отсрочен тот жизненный период, когда он, вдохновенный шалун, профессиональный импресарио чувств, начнет щипать коленки всем уступчивым молодым особам.
И все же каждый человек должен воспользоваться своим шансом на любовь. Случится она – не будь глупцом и вместе с героем А. Мёрдок переживи это всегда первое чувство: «Есть мгновения райского блаженства, которые стоят тысячелетних мук ада, по крайней мере, так мы думаем, но не всегда ясно осознаем это в тот момент. Я – сознавал. Я знал, что, даже если сейчас наступит крушение мира, я буду не в убытке».
Какой будет твоя любовь? С обостренными приступами надежд и оптимизма – безусловно. Тихой, обреченной, безжизненной – да. Вот послушай: «Говорили о том, когда я полюбил ее и когда она полюбила меня. О будущем мы не говорили. Мы все сидели на полу, как робкие звери, как дети, мы гладили друг другу руки и волосы».
Читать бесплатно другие книги:
