Ночной шторм Теорин Юхан

1

Звонкий детский голос пронзает тишину темных комнат:

— Мама!

Он вздрагивает, вырываясь из пещеры сна, где было так темно, тепло и уютно. Просыпаться — болезненно. Глаза открыты, но сознание еще спит… Не понимаешь, кто ты, где ты. В голове — обрывки воспоминаний… Этель? Нет, не Этель… Катрин, Катрин… Он отчаянно моргает, пытаясь различить что-нибудь в кромешной тьме.

Еще пара секунд, и ему вспоминается собственное имя. Йоаким Вестин. Его зовут Йоаким Вестин, и лежит он в двуспальной кровати на хуторе Олудден на севере Эланда.

Он дома. Уже вторые сутки. Его жена Катрин с детьми живут здесь уже два месяца, а он приехал только вчера.

01.23. Цифры на часах — единственный источник света в комнате без окон.

Звука, разбудившего Йоакима, больше нет, но он знает, что ему не померещилось. Даже во сне он слышал стоны, доносившиеся из другой части дома.

Рядом с ним в кровати Катрин. Она крепко спит, повернувшись спиной к нему и натянув на себя одеяло. В темноте он различает контуры тела жены и чувствует исходящее от нее тепло. Она спала здесь одна почти два месяца, сам же Йоаким жил в Стокгольме и приезжал только на выходные. От этого плохо было всем.

Он протянул руку к Катрин, и в этот момент снова раздался голос:

— Мама!

Йоаким узнал голос Ливии и, откинув одеяло, встал с кровати.

От печки в углу спальни все еще шло тепло, но деревянный пол под ногами был просто ледяным. Его придется перестелить, как они это сделали в детской и на кухне. Но это придется отложить на следующий год. А пока они купят пару ковров и запасутся дровами. Нужно найти дрова подешевле, потому что дом большой и его нужно хорошо протапливать.

Много чего еще нужно купить до наступления холодов. Лучше составить список.

Йоаким затаил дыхание и прислушался. В доме было тихо.

Он взял висевший на стуле халат, тихо надел его поверх пижамы, осторожно пробрался между коробками с вещами, оставшимися от переезда, и вышел из спальни.

В темноте легко можно было заблудиться. В доме в Стокгольме он всегда машинально поворачивал направо: именно там располагалась детская, — но здесь, на хуторе, она была слева.

Спальня Катрин и Йоакима была затеряна в лабиринтах дома, построенного в прошлом веке. Весь коридор, ведущий к ней, занимали коробки с вещами. На другом конце коридора был зал с окнами, выходящими во двор, по обе стороны которого, как флигеля, располагались подсобные помещения.

Олудден был обращен передом на море и выходил задом вглубь суши. Подойдя к окну, Йоаким посмотрел на море, освещенное красным светом маяка. Южный маяк освещал несколько сотен метров морского простора, но северный был слеп. Катрин рассказала, что ни разу не видела, чтобы он горел.

Йоаким слышал, как ветер бьется в стены, и видел, как тревожные тени собираются вокруг маяков. Волны. Почему-то они всегда напоминали ему об Этель, хотя убили ее не они, а холод.

Это случилось всего десять месяцев назад.

Снова раздались звуки в темноте. Но это уже был не стон. Ливия словно разговаривала сама с собой во сне. Йоаким вернулся в коридор. Он осторожно перешагнул через порог и оказался в спальне Ливии с одним маленьким окном. В комнате было темно. Лишь занавеску с рисунком в виде танцующих поросят подсвечивал проникавший в окно слабый свет.

— Прочь, — произнес детский голос. — Прочь…

Йоаким наткнулся на мягкую игрушку на полу и поднял ее.

— Мама?

— Нет. Это папа.

Девочка зашевелилась под цветастым одеялом. Йоаким склонился над кроватью.

— Ты спишь?

Ливия приподняла голову с подушки.

— Что?

Йоаким положил игрушку в постель рядом с дочкой.

— Форман упал на пол.

— Он сильно ударился?

— Нет, даже не проснулся.

Ливия обхватила рукой свою любимую мягкую игрушку с овечьей головой, но на двух ногах, купленную на острове Готланд прошлым летом. Наполовину человек, наполовину овца. Йоаким называл игрушку Форман, именем боксера, который в сорок пять лет стал самым возрастным чемпионом мира в тяжелом весе.

Он протянул руку и легко погладил Ливию по голове. Кожа была прохладной. Ливия опустилась на подушку и посмотрела на него.

— Ты давно здесь, папа?

— Нет.

— Здесь кто-то был, — сказала она.

— Тебе это приснилось.

Ливия кивнула и закрыла глаза, снова погружаясь в свои сны.

Йоаким выпрямился, повернул голову и увидел в окне слабый свет южного маяка. Подошел к окну и приподнял занавеску. Окно выходило на запад, из него не видно было маяка, но красный свет освещал поле за домом.

Дыхание Ливии было ровным. Утром она даже не вспомнит, что он был тут ночью. Йоаким заглянул в соседнюю спальню. Эту комнату Катрин оклеила обоями и обставила мебелью сама, пока он занимался в Стокгольме переездом.

В детской было тихо. Двухлетний Габриэль спокойно спал в своей кроватке. Последний год он ложился спать в восемь и спал почти десять часов подряд. Большинство родителей об этом только мечтают.

Йоаким развернулся и пошел обратно в спальню. Пол скрипел под ногами, и весь дом наполняли тихие, едва слышные звуки.

Катрин спала, когда он лег в кровать.

На следующий день им нанес визит приятный мужчина немногим старше пятидесяти лет. Он вежливо постучал в кухонное окно. Йоаким поспешил открыть, решив, что зашли поздороваться соседи.

— Добрый день, — сказал мужчина. — Я Бенгт Нюберг из «Эланд-постен».

Он стоял на крыльце, на шее его висела камера, в руке он держал блокнот. Поколебавшись, Йоаким пожал руку журналисту.

— Я слышал, что кто-то сюда переехал, и зашел, надеясь застать вас дома.

— Я только что приехал, но моя семья живет здесь уже пару месяцев.

— Отчего так?

— Я учитель, — объяснил Йоаким. — Мне нужно было работать.

Репортер кивнул.

— Мы должны об этом написать, понимаете, — сказал он. — Весной мы давали объявление, что хутор продан, и всем теперь любопытно узнать, кто новые владельцы.

— Мы обычная семья, — поспешил ответить Йоаким. — Вот и все, что можно написать.

— А откуда вы приехали?

— Из Стокгольма.

— Как королевская семья, — заметил Нюберг и пристально посмотрел на Йоакима. — Вы тоже, как король, будете жить здесь только летом, когда тепло и хорошо?

— Нет, мы переехали сюда насовсем.

Катрин вышла в прихожую и присоединилась к ним. Бенгт бросил на нее взгляд, Катрин кивнула и пригласила его войти. Журналист неспешно перешагнул через порог.

Они устроились в кухне — комнате, которая была отремонтирована лучше всего. Во время ремонта Катрин и местный мастер обнаружили интересную находку — подпольный тайник, выложенный плиткой. Внутри были серебряная ложка и полусгнившая детская туфелька. Столяр рассказал, что это пожертвование, призванное умилостивить домашних духов, чтобы они дали дому много детей и еды, которой их можно было прокормить.

Йоаким сварил кофе, и все трое уселись за длинным дубовым столом. После того как пришедшие дети устроились у родителей на коленях, Нюберг раскрыл блокнот.

— Как вы решили купить этот дом?

— Ну… Нам нравятся деревянные дома, — ответил Йоаким.

— Мы их просто обожаем, — прибавила Катрин.

— Но это серьезный шаг — купить Олудден и переехать сюда из Стокгольма…

— Ничего особенного, — сказала она. — Мы жили в доме под Стокгольмом, но решили сменить его на дом на Эланде.

— Почему именно Эланд?

Теперь Йоаким решил ответить.

— Семья Катрин жила здесь, — сказал он.

Катрин взглянула на него, и он тут же понял, что жена недовольна. Если кто-то и должен рассказывать о ее происхождении, то только она сама. А она этого не хочет.

— Где именно?

— В разных местах, — ответила Катрин, не глядя на репортера. — Они часто переезжали.

Йоаким мог сказать, что его жена — дочь Мирьи Рамбе и внучка Торун Рамбе, и Нюбергу было бы что написать, — но не стал этого делать, потому что Катрин почти не разговаривала с матерью.

— Сам я городской человек, — вместо этого сообщил он. — Вырос в восьмиэтажной бетонной коробке в Якобсберге среди машин и асфальта. Вот почему я так мечтал переехать за город.

Ливии надоело сидеть тихо на коленях у отца, и она побежала в детскую. Габриэль в свою очередь съерзнул с маминых колен и последовал за сестрой.

Йоаким послушал энергичный стук сандалий по полу и повторил то, что он уже тысячу раз говорил друзьям и соседям в Стокгольме:

— Этот остров прекрасное место для детей. Луга и леса, чистый воздух, чистая вода. Никаких простуд. Никаких машин. Никаких пробок. Здесь просто рай на земле.

Нюберг записал все эти банальности в блокнот, и они провели журналиста по первому этажу, показывая отремонтированные комнаты и те, где еще только предстояло поклеить обои и обновить пол.

— Печи в прекрасном состоянии, — заметил Йоаким. — И деревянный пол очень хорошо сохранился… его надо только отшлифовать.

Видимо, его энтузиазм был заразительным, потому что через некоторое время Нюберг перестал задавать вопросы и начал с любопытством оглядываться по сторонам. Он пожелал увидеть остальные помещения тоже, хотя Йоаким не хотел лишний раз вспоминать, сколько еще надо сделать.

— Больше смотреть не на что, — сказал он. — Одни пустые комнаты.

— Только одним глазком, — настаивал Нюберг.

Йоаким кивнул и открыл дверь на второй этаж.

Катрин и репортер поднялись за ним по шаткой деревянной лестнице в полутемный коридор. Окна выходили на море, но они были заколочены досками и пропускали только тонкие полоски света.

Ветер хозяйничал в темных комнатах.

— Здесь сквозняки гуляют, — сказала Катрин, сделав гримасу. — Правда, это спасает от влажности.

— Вот оно как, — произнес Нюберг, оглядывая оборванные обои и паутину под потолком. — Тут вам много работы предстоит.

— Мы знаем.

— Не терпится взяться, — прибавил Йоаким.

— Кстати, что вы знаете об этом доме? — сказал Нюберг после паузы.

— Вы имеете в виду историю хутора? — спросил Йоаким. — Немного. Агент по продаже недвижимости кое-что рассказал. Хутор построили в середине девятнадцатого века, но несколько раз перестраивали. Веранда явно построена недавно.

Он посмотрел на Катрин, словно спрашивая, не хочет ли она что-то добавить, например о том времени, когда здесь жили ее мама и бабушка, но она не заметила его взгляда.

— Нам известно, что смотритель маяка жил в доме с семьей и слугами, — сказал он, — и что здесь было довольно людно.

Нюберг кивнул и огляделся.

— Мне кажется, последние двадцать лет здесь почти никто не жил, — сказал он. — Четыре года назад здесь останавливалась семья беженцев с Балкан, но они быстро уехали. Немного жаль, что такой добротный дом пустовал.

Они спустились вниз по лестнице. По сравнению со вторым этажом, даже пустые комнаты на первом казались теплыми и уютными.

— У этого дома есть прозвище? — спросила у журналиста Катрин.

— Какое прозвище?

— Он как-нибудь называется, этот хутор? Все говорят Олудден, но ведь это название этой местности.

— Да, Олудден, потому что здесь в прибрежных водах летом собирается угорь,[1] — произнес Нюберг деловым тоном. — Но мне кажется, у дома нет никакого названия.

— Странно, обычно у хуторов всегда есть названия, — вставил Йоаким. — Наш дом под Стокгольмом, например, назывался Яблочной виллой.

— У этого нет никакого названия. Я, во всяком случае, о нем не слышал, — сказал Нюберг и добавил: — Но с ним связано много суеверий.

— Суеверий?

— Я слышал несколько… Например, что если кто-то чихнет на хуторе, то поднимется ветер.

Катрин и Йоаким рассмеялись.

— Придется чаще протирать пыль, — с улыбкой произнесла Катрин.

— И есть еще истории о привидениях, — продолжил Нюберг.

Последовала пауза.

— Истории о привидениях? — переспросил Йоаким. — Агент ничего такого не говорил.

Он хотел было покачать головой, но Катрин сказала:

— Я слышала пару, когда пила кофе у наших соседей, Карлсонов. Но они сказали, что в них не верят.

— Да у нас нет времени на привидения, — прибавил Йоаким.

Нюберг кивнул и пошел в сторону прихожей.

— Когда дома долго пустуют, люди начинают выдумывать всякое. Давайте сделаем пару фото во дворе, пока не стемнело.

Нюберг закончил визит быстрым осмотром подсобных помещений.

— Их вы тоже собираетесь ремонтировать? — спросил он, заглядывая в пыльное окно.

— Конечно, — ответил Йоаким. — Постепенно все сделаем.

— И будете сдавать в аренду?

— Может быть. Мы подумываем открыть отель через пару лет.

— Многим на острове приходила в голову это идея, — заметил Нюберг.

Под конец он сделал десяток фотографий семьи на фоне дома. Катрин с Йоакимом стояли рядом, жмурясь от холодного ветра. Йоаким выпрямил спину и подумал, что соседний с их жилищем дом в Стокгольме удостоился трех разворотов в журнале «Красивые виллы», тогда как здесь об его семье расскажет только статья в «Эланд-постен».

Габриэль, одетый в зеленую куртку, сидел на плечах у Йоакима. Ливия в вязаной шапочке стояла между родителями и с подозрением смотрела в объектив.

Позади них, подобно горе из дерева и камня, возвышался Олудден.

Когда репортер уехал, вся семья отправилась на пляж. Ветер усилился, и солнце висело низко над крышами. Воздух наполнился запахом морских водорослей.

Казалось, они спускаются к пляжу на краю мира… Вдали от всех людей. Йоакиму нравилось это ощущение. Северный Эланд представлял собой крошечную полоску земли под бескрайним небом. Здесь плоская равнина плавно переходила в море, превращаясь в его глинисто-песчаное дно. Ровную линию пляжа изредка нарушали заливы, отделенные от моря песчаными косами.

Впереди к темно-синему небу устремлялись маяки.

Маяки Олуддена. Холмы, на которых они стояли, казались Йоакиму рукотворными, словно кто-то сделал в море насыпи из камня и гравия, подпер их большими камнями и залил сверху бетоном. В пятидесяти метрах к северу шел волнорез из больших камней, призванный защитить маяки от зимних штормов.

Ливия, державшая в руках Формана, внезапно устремилась к узкой дамбе, ведущей к маякам.

— Я с тобой! Я с тобой! — крикнул Габриэль. Но Йоаким удержал его, сказав:

— Мы пойдем вместе.

Через тридцать метров дамба разделялась на две узкие дорожки, ведущие к маякам. Катрин громко сказала:

— Не беги так быстро, Ливия! Это опасно.

Девочка остановилась и, показав рукой на южный маяк, крикнула:

— Это моя башня.

— Нет моя, — крикнул Габриэль.

— Моя, и точка, — заявила Ливия, использовав свое любимое выражение, выученное в детском саду.

Катрин поспешила к дочери и кивнула в сторону северного маяка со словами:

— Тогда это моя башня.

— Прекрасно. А я в таком случае беру себе дом, — сказал Йоаким.

Ливия засмеялась, но Йоакиму было не смешно при мысли о том, сколько работы его ждет предстоящей зимой. Ему и Катрин надо еще найти работу в школе, а по вечерам они будут заниматься ремонтом. Йоаким обернулся к дому.

«Уединенное место», — вспомнились ему слова из объявления.

Йоаким еще не привык к размерам нового дома, возвышавшегося над равниной. Две печные трубы, черные от сажи, поднимались над черепичной крышей. В окне кухни горел свет, но веранда и остальные комнаты были темными.

Столько семей жило в этом доме. Столько ног ступало через порог. Столько рук касалось обоев. Строители. Смотрители маяков. Прислуга. Все оставили свой след на хуторе.

«Когда вы приобретаете старый дом, он приобретает над вами власть», — вспомнил Йоаким слова из книги о ремонте деревянных домов. Для него с Катрин это было не совсем так. Они легко расстались с домом в Стокгольме, хотя знали семьи, для которых оставить свой дом было немыслимо.

— Пойдем к маякам? — предложила Катрин.

— Да! — вскричала Ливия. — Да, и точка!

— На камнях легко поскользнуться, — заметил Йоаким.

Ему не хотелось, чтобы Габриэль и Ливия утратили страх перед морем. Ливия плавала плохо, а Габриэль вообще не умел плавать.

Но Катрин с Ливией уже шли по узкой каменной дорожке посреди моря. Йоаким поднял Габриэля на руки и осторожно последовал за ними.

Камни были вовсе не скользкими, наоборот, неровными и шероховатыми. Местами вода размыла бетон, оставив голые камни. Ветер был слабым, но Йоакима это не успокаивало. Зима на Эланде славилась сильными ветрами и большими волнами. Удивительно, как эти маяки вообще устояли.

— Какой они высоты? — спросила Катрин, глядя на башни.

— У меня нет с собой линейки. Ну, может метров двадцать… — предположил Йоаким.

Ливия вскинула голову и посмотрела на маяк.