К чему снились яблоки Марине Жукова Алёна
– Какая разница! Теперь вы, девушка, без пяти минут как гражданка Рубцова. Не возражаете?
Cергей улыбался, замечая, как с лица невесты сползает трагическая маска. Но вдруг Майя словно проснулась:
– Сереженька, ой, я совсем забыла тебе сказать! Я с дядей Иосифом на днях разговаривала. Он позвонил из Хайфы, ну я ему и рассказала про нас. Он за меня очень рад. Только фамилию он менять не советует. Ты же теперь понимаешь, что она значит для мамы, для меня. Он предложил тебе тоже ее взять. Сергей Александрович Левин. Неплохо, как думаешь?
– Так, дорогая моя, а обрезание он не предлагал?
– Ну, не обижайся, пожалуйста. Если хочешь, мы тут останемся. Я, конечно, буду по маме скучать, но ты ведь со мной.
Майкины глаза опять грозились намокнуть. Она уткнулась лицом в Сережину грудь, и ее худенькие плечики дернулись. Сережа втянул запах Майиных волос – они пахли дождем. Он просунул руки под ее блузку, захотев прямо тут, сейчас, стиснув ее до хруста в костях, прислонить к дереву и заставить уступить его желанию. Майя подняла голову и легонько оттолкнула Сергея.
– Не сегодня, пожалуйста. Лучше пойдем к нам, я тебе бабушкин портрет покажу, сам увидишь, как мы похожи.
В ответ на это предложение Сергей не очень удачно пошутил, что он тоже копия бабушки в детстве.
– Ты не заметила? Мы же с ней – одно лицо.
Майя, как-то нелепо пятясь, отходила от него все дальше и дальше. Потом она закричала:
– Никогда не говори это, слышишь! Ты не похож на нее, ни капельки! А если такой, как она, – уходи!
Она побежала к подъезду, как вдруг, споткнувшись, упала плашмя на асфальт. Сергей одним прыжком оказался рядом и увидел, что ее колено превратилось в кровавое месиво. Майя угодила им прямо на железную крышку люка. Девушка, хоть и кусала губы от боли, но была счастлива. Сережа дул на рану, называл ее Маюшечкой, кошечкой и еще сотней уменьшительно-ласкательных имен. Он нес ее на руках к дому, а она шептала:
– Ты не волнуйся, до свадьбы заживет.
– А если нет, – успокаивал он, – невесте подыщем изящные костыли.
– И туфли на шпильках, и платье в оборках, и фату в пол. Красота!
– Все будет, все, что захочешь, только не плачь…
– А я и не плачу, это от счастья…
До свадьбы зажило не все. Травма оказалась достаточно серьезной, и невеста только месяц назад избавилась от костылей. Колено все еще было стянуто тугой повязкой, но роскошные кружевные оборки свадебного платья, привезенного дядей Иосифом, скрывали от посторонних глаз эту неприятность. Торжество было решено провести скромно в Сережиной квартире, а на сэкономленные деньги поехать в Коктебель. Мечта отдохнуть в Планерском, пройтись по волошинским местам была для обоих самой заветной, если не считать той мечты, которая уже почти свершилась, и последним аккордом должен был стать «Свадебный марш» Мендельсона. Планы чуть не смешали два обстоятельства – приезд дяди Иосифа и вредность бабы Веры.
Когда подсчитывали гостей с обеих сторон, то Вера Егоровна с удовольствием отмечала значительный перевес в пользу жениха. Невестины ряды крепко поредели по причине не прекращающейся в последнее время эмиграции, и даже у родителей Майи было абсолютно чемоданное настроение. Вера все в толк не могла взять: «Дочь вроде замуж выдают, а сами палец о палец не ударят. Та еще семейка, лишь бы сбагрить поскорее девку. Ясное дело, кому такая красавица нужна, кроме нашего дурачка. Он-то бабами избалован не был, все на свои циферки пялился, а как глаза поднял, так эта швындра носатая нарисовалась. А мы вот посмотрим, как это вам удастся нашего парня захомутать…»
Вера Егоровна даже вынашивала план, который мог сорвать, а если не сорвать, то хотя бы отсрочить свадьбу…
Она придумала, что в тот день, когда молодым в ЗАГС идти, она встанет ни свет ни заря и примется месить тесто для пирога. Еще она будет жарить, шкварить, резать, чистить, а потом… То ли от усталости и волнений, то ли от старости и болезней как схватится за сердце, как упадет на пол, как заголосит! Тут тебе и «Скорая», и больница – вот-вот помрет! О какой свадьбе может идти речь? Но ее планам не суждено было сбыться.
Дядя Иосиф приехал за три дня до росписи, и все пошло кувырком. Когда-то до отъезда он был городской знаменитостью – лучший кардиолог города. Его помнили, любили, и гостей со стороны невесты заметно прибавилось. Квартира жениха уже не могла всех вместить. Иосиф решил сделать подарок племяннице и заказал самый красивый и дорогой ресторан. Такой поворот событий спутал планы бабы Веры. Можно было, конечно, просто так на пол упасть и за сердце схватиться, но она считала это неубедительным. Несмотря на заказанный ресторан, Вера Егоровна все же затеяла выпечку пирога якобы для того, чтобы не нарушать традицию и сделать внуку подарок. Встала рано, долго возилась на кухне, как вдруг сомлела и с грохотом завалилась. Шуму и крику было – не приведи Господь! Тоня рыдала, пытаясь привести мать в сознание. Сергей вызвал «Скорую», позвонил Майе и, успокоив как мог, попросил к телефону дядю Иосифа.
Иосиф приехал раньше «Скорой». Он склонился над старушкой и приложил ухо к ее груди. Лицо его выразило крайнее недоумение.
– Пульс и сердце как у спортсмена, – сказал он. – Возможно, легкий обморок. Откройте окно.
Он еще раз наклонился над Верой Егоровной и ласково сказал:
– Голубушка, ну нельзя так в вашем возрасте напрягаться. К чему эти кулинарные подвиги? Поверьте, в ресторане еды будет более чем достаточно. И пироги тоже будут.
– Таких не будет, – сказала несчастная баба Вера, разлепив один глаз.
В этом она была абсолютно права. И даже тающий во рту свадебный торт был не таким вкусным, как ее знаменитый слоеный пирог.
До отъезда в Израиль бабушка Вера не дожила, возможно, просто не захотела. Она так и не смирилась с мыслью, что внук с женой уедут, а за ними настанет их с Тоней очередь.
Теперь вся жизнь семьи превратилась в долгие сборы. Уже ничего не покупалось и не делалось просто так, только если это «там» пригодится. Вера чувствовала, что меньше всего им «там» нужна старая развалина, ну разве что пироги печь.
– Ничего, ничего, пусть Раиных пирогов попробуют, – злорадствовала она. – Как ее, безрукую, ни учила, а все попусту. Хорошо бы Райкин адрес отыскать, им там он не помешает. Где ж это я конверт видела?
Полночи Вера перебирала старые фотографии, открытки, письма и документы. На одном из клочков бумаги она нашла каракули на иностранном языке. Похоже, что это был адрес Раисы Пилцер – ее закадычной подруги юности, а ныне гражданки Израиля. Наконец, намаявшись, Вера легла в постель, но сон не шел. Она опять взяла старые фотографии и попыталась найти на них Райку, но вспомнила, что давно все разорвала на клочки и в мусорное ведро выбросила. Полуслепые глаза высматривали на фотографиях то, что не попало в объектив. Ей хотелось вытянуть из памяти подробности, а ничего особенного не вспоминалось. Почти забылись довоенные годы, немного яснее казались послевоенные, а саму войну помнила, как если бы она была вчера. Жизнь показалась такой короткой и незначительной.
Прикрыв веки, из-под которых потекли по бороздкам морщин слезы, она, как в кино, увидела перрон вокзала, с которого они с Раей провожали на фронт мужей, потом – эти страшные конверты с похоронками, пришедшие в конце войны один за другим, сначала Рае, потом ей. Вспомнила и то, что всегда вспоминать боялась: оккупация, немцы в городе, а у них с Райкой малые дети на руках….
Больно кольнуло сердце. Она попыталась лечь удобнее. Сердце ныло не переставая. Потом вроде отпустило, только трудно стало дышать.
– Надо бы окно открыть, – подумала, куда-то проваливаясь, но встать уже не было сил.
Ей вдруг показалось, что она громко кричит, падая с высоты в бездонную пропасть. Наконец она перестала падать и полетела вверх. «Значит, не умираю, – пронеслось в голове, – просто засыпаю. Полетели!»
Веру Егоровну хоронили под проливным дождем. Кто-то сказал, что по ней земля плачет, и еще, что Господь послал ей смерть во сне, как настоящей праведнице.
В то страшное утро, когда Тоня пыталась разбудить уже мертвую Веру Егоровну, из руки покойницы выпал кусочек конверта с израильским адресом. Уже после похорон Тоня внимательно изучила его и решила, что это скорее всего адрес Вериной подруги Раи. Она еще раз пересмотрела все бумаги, но ничего связанного с Раей не нашла. Попытавшись вспомнить, как выглядела Рая, поняла, что, кроме громкого смеха и черных волос, ничего не вспоминается. А вот ее детей – сопливого Семку и тихоню Ривку – она помнила отлично. Когда это было? В году так 47-м, а может, позже. Когда же тетя Рая уехала? Лет сорок назад или меньше? И все это время мать уничтожала ее письма, фотографии, саму память о ней. Что же между ними произошло?
Восстановить историю дружбы удалось уже в Израиле, и она оказалась куда более удивительной, чем кто-либо мог предположить. Достаточно сказать, что беременная Майечка, услышав ее от тети Раи, плакала так, что все не на шутку перепугались – не случилось бы беды.
Когда Сережа после долгих поисков обнаружил Раису Моисеевну Пилцер 20-го года рождения, проживающую в городе Ашдоде, а не в городе Хайфе, как было указано в старом адресе, то найти номер телефона уже не составляло большого труда.
Разговор начался просто: «Это Раиса Моисеевна? Вас беспокоит Сергей Рубцов, внук Веры Егоровны Рубцовой». Дальше ничего, кроме криков Раи, рыданий и просьб позвать Верочку к телефону, не было. Они поехали всей семьей на встречу с бабушкиной подругой.
Рая встретила их тоже не одна. По крайней мере человек пятнадцать сидело вокруг стола.
– Если бы не Вера, – горько рыдая, рассказывала Рая, – то никого бы из нас не было на свете. Погибла бы я, мои дети – Семочка и Рива, а значит, не появились бы внуки, а теперь вот правнуки. Посчитайте, скольким людям Вера жизнь подарила. Когда немцы оккупировали Украину, мы оказались в западне. Мы с Верой в одном дворе жили, окно в окно. Когда немцы вошли в город, было приказано наутро всем евреям собраться у здания комендатуры с вещами и документами. Я знала, что это конец. Они всех гнали к оврагам и расстреливали, а тех, кто пытался укрыть нас или как-то помочь, вешали на площадях. Вера решила увести нас на другой конец города к мясокомбинату, где директором долгие годы был ее дед. Она помнила, что в одном крыле здания есть подземный ход в складские помещения. Когда-то давно он был завален камнями по приказу деда, но под ними есть железная дверь с замком. Ключ от нее остался в их семье после дедушкиной смерти. В свое время была обнаружена большая недостача, и директор догадался, каким образом мясо выносят с территории. Мы понимали, что самое важное – ночью не попасться в руки патрулей. Она принесла метрику и свидетельство о крещении ее сестры Любы, умершей в юности от тифа. Приказала мне надеть нательный крестик и взяла ножницы. Отрезала мои черные косы и пергидролем высветлила волосы. Теперь мы хоть как-то могли сойти за сестер. Вера ведь беленькая была, как одуванчик. Нас тогда патруль засек, документы проверил, но отпустил. Всю ночь мы перетаскивали камни, чтобы найти этот ход, а когда вошли, страху было еще больше. Считай, как в могилу спустились, ни света, ни звука. Но вентиляция была, не задыхались. Осталась я там с детками: одному – пять, а другой – два. Так всю оккупацию и просидели. Боялись днем выходить, только по ночам, когда Вера приходила и еду приносила. И метрика эта нас бы не спасла – доносчики были на каждом шагу. А если бы с Верой что случилось?! Она пошла работать на комбинат, чтобы к нам быть поближе. Как она изворачивалась, чтобы не попасть на глаза немецкой охране, трудно представить. Отчаянная была. Что вам сказать, после освобождения города от фашистов мы вывели детей из подвала. Они долго солнца не видели, почти ослепли, так Вера отдала все, что у нее было, на лечение моих детей. Я всем ей обязана. После войны мы обе овдовели и жили одной семьей. Так бы и жили, но меня нашел наш дальний родственник, который после войны оказался в Израиле. Я решила уехать, чтобы больше никогда не бояться быть тем, кто я есть. Этого Вера не понимала и не простила мой отъезд. Почти сорок лет я ей писала, но она ни разу не ответила, а когда стали возвращаться посланные мною деньги и подарки, поняла, что прощения не будет.
А теперь вот поеду к ней, памятник поставлю от всех нас.
Через несколько лет на Вериной могиле был поставлен красивый памятник. Две женские фигуры из белого мрамора, словно выходящие на свет из черноты гранитной глыбы. Одна женщина поддерживает другую, едва стоящую на ногах.
В день, когда его установили, собралось много народу. Были даже официальные лица, которые сообщили, что Вера Егоровна Рубцова награждена посмертно званием «Праведник Мира» и в Иерусалиме на территории мемориала «Яд Ва-Шем» в Саду Праведников, где растут тысячи деревьев с именами тех, кто помог выжить евреям во время Холокоста, будет посажено еще одно дерево с именем Веры Рубцовой.
Майя, смахивая слезы, зябко прижималась к Сереже и думала, что не зря говорят: «Чужая душа – потемки», но в то же мгновение поняла, как уродливо это выражение. Ведь если так думать, то невольно будешь находить в человеке только самое темное и гадкое. А в душе ведь главное – это сердцевина. И если она светлая, то неважно, что вокруг наросло.
«Все дело в начинке, – любила повторять баба Вера, – а тесто – это только оболочка».
Майя могла поклясться, что в эту минуту она почувствовала во рту сказочный вкус и аромат Вериного пирога. Теперь она понимала, что он получался таким вкусным именно потому, что баба Вера вкладывала в него всю свою душу.
О женском начале
и мужском конце
То, что Милочка нравится всем вокруг, было ясно с пеленок. Воспитательница детского сада, накручивая на пальчик Милочкин локон, приторно сюсюкала: «А кто у нас такой хорошенький, у кого щечки яблочки, а губки ягодки, у кого глазоньки синие, а волосики золотые». Милочка сосала палец, слушала и запоминала. На зимних утренниках она была незаменяемой Снегурочкой, а в детских спектаклях Принцессой. Когда она пошла в школу, то буквально самый первый школьный звонок оторвал ее от земли. Директриса, несмотря на серьезность конкуренции девочек из «нужных» семей, выбрала именно ее, вручив медный колокольчик и усадив на щуплое плечо десятиклассника. Тогда Милочка еще не поняла, но уже почувствовала свое женское предназначение: надо сесть на мужскую шею, cвесить ножки, и пусть носит, пока не надорвется.
Обычно там, где она появлялась, возникало что-то наподобие электрического разряда, такая небольшая шаровая молния, отскакивающая от ее сияющих глаз и мгновенно ослепляющая оказавшихся поблизости представителей противоположного пола. Но очень скоро зрение у них восстанавливалось, и они, прозрев, исчезали в неизвестном направлении. Не потому, что она была, например, глупа, все было в пределах нормы, даже выше. Просто у нее были принципы, и отказываться от них она не собиралась. Школу почти на отлично закончила. Могла в любой институт поступать, но по причине красоты решила попробовать в театральный. Не взяли, но предложили в модели пойти. Она сходила на фотопробы, намучилась, устала и плюнула. На кой ей сдались эти психи-фотографы. Так и сяк вертят, да еще хамят, мол, глаза у вас пустые, а пальцы короткие, хорошо бы ручки за спину спрятать. В кино сниматься хотелось. На кинопробах уж точно самая красивая была, но после никто не перезвонил. Потом захотелось в конкурсах всяких красавиц поучаствовать, да рост и рельеф телесный не позволил. В ней всего было как положено, а не так, как требуется.
«И чего хорошего в жирафках этих тощих, – думала она, разглядывая свои сочные прелести, – у них что сзади, что спереди плоско, только кости торчат». И так думали многие, но не признавались, иначе бы Милочка без всяких там конкурсов стала Королевой красоты, по крайней мере их микрорайона. Но так и не стала, может потому, что знала себе цену или сама ее назначила, но к телу всяких там желающих за просто так не допускала. А влюбляться не получалось. Это было вроде как не про нее. А как влюбишься, когда подбородок только вверх, спинка прямо и шаг от бедра. А еще волосы могут растрепаться, косметика размазаться. Видела она своих подруг влюбленных. Смотреть страшно. Сначала вроде даже ничего, хорошеют, но потом все хуже и хуже. Даже если замуж вышли, дурнеют прямо на глазах. В общем, дело подходило к тридцати, неказистые подружки влюблялись без памяти, сходились и расходились, обзаводились мужьями и детьми, а вот Милочка все никак. Уже и планку понизила с большого бизнеса до среднего, на свидания ходила, но ни разу голову не потеряла. Тот факт, что она еще в девушках ходит, радовал только православную бабушку да маму – заслуженного работника дошкольного воспитания. Сама Милочка относилась к этому как к несомненному преимуществу в поиске потенциального мужа, способного щедро оценить ее женскую стойкость.
Целый год она всерьез занималась вопросами семьи и брака и решила, что правильнее всего создавать семью с русскими мужчинами, живущими за рубежом. Почему так решила? – да очень просто. Российские мужчины делились на тех, кто мог себе позволить все, в том числе покупку новой жены, когда старая пришла в негодность, и на тех, кто не мог даже старую привести в порядок так, чтобы она выглядела, как новенькая. А вот зарубежные соотечественники настолько напуганы финансовыми последствиями разводов и судебными исками о сексуальных посягательствах, что жен почем зря не бросают. Всяким там брачным агентствам она не доверяла. Все сама. Поискала в Интернете и нашла. Симпатичный, под сорок, детей нет. Развелся до отъезда в Канаду. Пишет, что материально обеспечен и без вредных привычек. Еще канадский жених писал, что предпочитает длинноногих блондинок до тридцати, и что самое интересное – для серьезных отношений и создания семьи. Ничего странного Милочка в этой формулировке не заметила. Она была то, что ему нужно. Написала приветливое, но сдержанное письмо и фотографии свои поместила – стоя, лежа, крупно лицо, улыбка. В общем, этот канадский гражданин, в недалеком прошлом киевлянин, был убит наповал. Он не мог понять, как такая красавица и до сих пор не замужем. Надо сказать, что и Милочка тоже не понимала, но предоставила Анатолию возможность исправить это упущение.
Анатолий был парень веселый и погулять любил. Перешерстив чуть ли не всю женскую часть русскоязычной общины, решил, что за женой съездит на Украину. Он считал, что женщины в Канаде чрезвычайно быстро портятся, как внешне, так и внутренне. Внешне, потому что сразу перенимают местные привычки – спортивные шаровары и кроссовки на все случаи жизни, а внутренне – начинают стремиться к финансовой независимости и распределению семейных обязанностей в быту. Ему хотелось осчастливить ту, которая по гроб жизни будет благодарна за все, что получит. А получит она дом с бассейном, не кривясь, что это не в самом дорогом районе, а точнее в Миссисаге, а не Форест Хилле. Еще он отдаст ей свою старенькую «Тойоту», а она не заявит, что в такую не сядет, так как мечтала об «Ауди». При этом он получит красавицу, слава богу, с этим на бывшей родине все в порядке, и никакие родители не будут морочить голову по поводу неуважительного отношения зятя к их сединам. Милочка была то, что надо. Красавица из неполной семьи со скромным доходом. Замужем не была и, что абсолютно невероятно, дала понять, что в интимные отношения с мужчинами не вступала и не сделает этого до брачной ночи. Надо было лететь в город Херсон, где жила непорочная красавица, и убедиться, что и в личном общении она не хуже.
В этом он убедился на все сто, только немного был разочарован фактом категоричной неприступности невесты. Несмотря на дорогие подарки, рестораны, на официальное предложение и кольцо с брильянтом, Милочка не сдалась. Прощупал он ее всю, насмотрелся на пляже со всех сторон, мысленно раздел, одел и сглотнул слюну, но вот того самого не получил. Обижаться было не на что, его об этом предупреждали. В общем, теперь она должна была приехать в Торонто, и там уже… От этого дух захватывало.
Свадьба была красивой, а какой еще могла быть свадьба с Милочкой в роли невесты. Ей чрезвычайно шли к лицу кружева, букеты роз и белый лимузин. Жених был в тумане и думал только о предстоящей ночи. Надо сказать, что его сильно подогревала миссия первопроходца. Он нервничал и не мог справиться с возбуждением. Под столом он сжимал Людмиле колено, дышал в ухо, целовал в шею и со всеми выпивал «за здоровье молодых». Свадебный банкет закончился выносом тела в дымину пьяного Толика, который всем по секрету обещал утром простыню показать, все как положено…
Наутро показывать было нечего. Молодые заснули, не раздеваясь. Бездыханного Толика перенесли в брачное ложе, а Милочка всю ночь рассматривала подарки. Осталась довольна.
Конечно, очнувшись, Толик попытался исправить положение, но Милочка после бессонной ночи крепко спала, и добудиться было невозможно. Шикарный номер в «Хилтоне» с розовым джакузи в виде сердца и видом на Ниагарский водопад надо было освободить к полудню, доплачивать за лишние сутки Толе не хотелось. Пришлось растолкать жену и ехать домой. Миле это не понравилось. Она надулась, в его сторону не смотрела, а Толику и не особо хотелось. Болели голова и живот. Пока ехали, успели разругаться, у жены оказался на редкость тяжелый характер. Она заявила, что с алкоголиком и импотентом жить не собирается, что он храпел и пукал всю ночь, а изо рта у него воняет. Толя возмутился и предупредил, что за такие заявления он ей и врезать может. В дом они зашли врагами и разбежались по разным комнатам. Конечно, такое начало ничего хорошего не предвещало. Очень скоро они развелись. И что самое удивительное – Милочка так и не лишилась своей застарелой девственности, но не потому, что Толик не пытался, а она отказывала, нет. Дело обернулось странной особенностью ее организма. Когда обиды первых дней улеглись и молодые наконец улеглись тоже, а Толя, дрожа всем телом и трепеща душой, попытался осторожно произвести необходимое действие, жена чихнула. У нее сильно зачесался нос и глаза. Вскочив с постели, она чуть не задохнулась от непрерывного кашля. Подумали, что грипп, решили подождать. Через неделю опять попробовали, теперь добавились слезы, зуд по всему телу и понос. Так промучились пару месяцев. Врачи разводили руками, делали тесты на аллергию – все было в порядке. Милочка и так не особо стремилась к семейным ласкам, считая, что Толик груб, глуп и все меньше ей нравится. А Толик остыл к своей жене настолько, что при мысли о сексе с ней его подташнивало. В общем, через полгода они разошлись. Толик фиг бы ей чего дал, но промахнулся. Мила оказалась умнее. Застукала она его. Бедный Толя, измученный воздержанием и потерявший бдительность, отправил жену на экскурсию в Квебек, но не учел Милочкиной осведомленности и проницательности. Откуда ему было знать, что она уже проконсультировалась у адвоката и кнопку фотоаппарата нажмет не для того, чтобы запечатлеть красоты французской провинции, а щелкнет затвором, когда, вернувшись на день раньше, увидит то, в чем не сомневалась – голый зад Толика, ритмично колышущийся между широко раздвинутых женских ног. После развода Милочке досталась приличная сумма, а вот если бы родился ребенок… И тут она испугалась, а как же теперь, а вдруг и с другими мужчинами так будет. Надо было срочно проверить. Найти желающего не составило большого труда, но глаза зачесались уже в процессе стягивания трусиков, а дальше, как обычно – сильный кашель, слабый желудок, слезы и сопли… Когда традиционная медицина бессильна, приходится прибегать к народным способам. Первым делом она обратилась к знаменитому китайцу, снявшему напряжение в нижнем отделе, всадив в этот отдел дюжину иголок, потом к знакомому гомеопату, давшему три шара под язык, и, конечно, к гадалке, которая ясно увидела рождение мальчика в скором времени. Еще эта самая гадалка наплела про Червонного Короля, который потом всю ночь снился Миле. Он бесстыдным образом пытался склонить ее к близости, после чего Мила проснулась с распухшим носом и красными глазами. Дело становилось все серьезней, если бодрствуя еще можно было себя как-то контролировать, то во сне – никак. Нужно было справиться с подсознанием… Что-то такое она читала или слышала про нирвану, когда уже нет желаний и все хорошо без всего. Записалась на курсы йоги. Инструктором оказался средних лет индус с тонкими, длинными конечностями, эластичной мускулатурой и маленькой головой. Он напоминал ей змея. Взгляд его глубоко посаженных глаз действовал гипнотически, и она поняла, что полной нирваны в ее понимании – это когда мужика уже не только не хочется, но даже мысли такой не возникает, – с таким учителем не достичь. О чем можно было говорить, когда при медитации на свечу в его присутствии в голову лезли всякие глупости вроде соотношения длины и диаметра, и тут же начиналось – глаза, руки, живот, в общем, было понятно, что это не ее путь. Тайский массаж и гимнастика у-шу тоже не принесли желаемых результатов – сексуальные фантазии возникали спонтанно, и сразу за ними следовала стойкая реакция. Подруга посоветовала обратиться к психологу.
Доктор оказалась моложавой брюнеткой и очень сочувственно отнеслась к Милочкиной проблеме. Она даже сказала, что у нее тоже иногда возникают похожие реакции на секс с мужем, но чтобы вообще на секс – это, конечно, патология. Отложив в сторону ручку и бумагу, доктор загадочно улыбнулась, отчего на щеках образовались симпатичные ямочки, и задушевно сказала:
– Я думаю, что лекарство тут одно – Любовь. Вы ведь никогда, судя по всему, не любили. Поверьте, не вы одна. Не каждому дано. Я где-то прочла, что человек может, если повезет, встретить настоящую любовь один раз в жизни, а если очень повезет, то ни разу. Вы понимаете… Нет? Это испытание, сильнейшая встряска для организма. Заставить полюбить невозможно. Это так же, как невозможно заставить себя не потеть. Ужас! Вы понимаете, какой это кошмар! Ты ничего не можешь с собой поделать. Любишь и потеешь, хоть застрелись. Когда вы влюбитесь, все будет иначе. Какой там насморк! У вас сердце может разорваться от счастья в постели с любимым человеком.
Милочка ушла от доктора, терзаемая сомнениями. Ничего себе лекарство. Поди достань. Его ни за какие деньги не купишь. Где искать, как…
И действительно, прошло много лет. Она уже и думать забыла про рецепт молодого доктора. Так и жила вместе с мамой, которую к старости перевезла из Херсона в Торонто. Маме не нравилось все: еда, климат, квартиры и люди. Только одно радовало – дочкино поведение. Она бы ей поставила пять с минусом. Пять – за то, что по мужикам не бегала, а минус – что до сих пор замуж не вышла. Сначала все удивлялись, что такая красавица, и на тебе.
А потом уже не удивлялись, сколько таких, невезучих. Но, наконец, ей повезло или не очень. Это с какой стороны посмотреть.
Познакомилась она с Алексом, а по-нашему Сашенькой, в турпоездке по Неваде и Аризоне. Он был невысокого роста, лысеющий толстяк, умно и много шутивший. Ходить долго не мог, страдал одышкой, иногда хватался за сердце. Все семь дней он развлекал унылую компанию путешествующих пенсионеров, не потому, что старался, так получалось. Его случайные реплики и замечания вызывали приступы смеха, и в конце концов строгая экскурсовод, которая вначале косила на него недобрым глазом, начала кокетничать и подсаживаться поближе. Но Алекс, он же Сашенька и Сан Саныч, с первой минуты, как только в серенькой кучке экскурсантов разглядел Милочку, стал на нее «работать», как первоклассный актер. Совсем недавно он пережил тяжелый развод и чувствовал, с одной стороны, недоверие, а с другой – непреодолимую тягу к женскому полу. Можно сказать, что в поездку они отправились одинокими, а вернулись оттуда вдвоем. Рядом с ними находиться было небезопасно, могло током ударить. Милочка заливалась краской, у нее горели щеки и уши, а Саныч вытирал постоянно потевшую лысину.
Им тогда перевалило далеко за сорок, в общем, самое время вспомнить почти забытое и броситься в приятные глупости внезапного романа, но кому глупости, а для кого – вопрос жизни и смерти. Для Сашеньки и Милочки все обернулось именно так.
Той же ночью, которая последовала за днем возвращения с утомительных экскурсий, они оказались в одной постели. Жаль, что рядом не было доктора, которая совершенно была права, обещая Милочке полное излечение. Больше ни о каком насморке речь не шла. Она изнывала от желания, и слезы счастья стояли в глазах. Да, жаль, очень жаль, что не было доктора рядом. Когда Саша понял, что это роскошное, слегка увядшее тело принадлежит самой настоящей девственнице, он опешил, растерялся и как-то поник. Пришлось собрать все самообладание, еще немного выпить, незаметно добавить еще одну таблеточку виагры и, наконец, решиться… Милочка в нетерпении ждала. Она так давно этого ждала, если бы он только знал! Сашенька сразу понял, не успев толком начать, что сейчас наступит конец. Силы и твердости не хватало, зато сердце схватило так, что дышать стало нечем. Он наткнулся на упругое препятствие, судорожно дернулся и почувствовал, что жизнь вылилась слабенькой струйкой из души и тела. Ноги дрыгалась, руки скребли одеяло, а из горла вырвалось хриплое бульканье. Мила закричала.
Что было дальше, страшно рассказывать. «Скорая» увезла труп Алекса, полиция допрашивала Милочку. Хоронили его через три дня. Бывшая жена и двое детей попросили Милочку на похороны не приходить. Потом на могилу – сколько угодно, но на похороны – зачем, только ненужные разговоры.
Первое время она ходила на кладбище чуть ли не каждый день, потом реже, потом стала ужасно уставать, голова кружилась, мутило и хотелось спать. Врач послал на анализ крови, в том числе гормональный, возможно, это было начало климакса. Анализы показали нечто абсолютно противоположное. Все указывало на возможную беременность. Гинеколог – поляк, когда приготовился осмотреть будущую немолодую мать, чуть не лишился дара речи. «Матка Боска!» – прошептал он и перекрестился. Лежащая перед ним женщина была девственницей! Потом, конечно, выслушав печальную историю Милы, доктор с научной точки зрения объяснил, как такое могло случиться. Просто ее возлюбленный не успел пройти природой созданный барьер, но вот его клеточка оказалась очень активной и нашла щелочку в мембране, несколько поврежденной временем и неудачными попытками прежних партнеров. Но у Милы было другое объяснение, которым она не поделилась с доктором. Она знала точно, что без Любви все бы закончилось, как всегда, ничем.
Когда пришел назначенный срок и Милочку привезли в больницу, то весть о чуде разнеслась в мгновение ока. Как бы случайно в палату заходили медсестры и врачи, посетители и роженицы. Всем хотелось рассмотреть ее и подойти поближе. Многие пытались коснуться, как бы невзначай, ее руки. Мальчик родился крупным и красивым. Он улыбался маме, миру и всем вокруг, а тем, кто смотрел на него, тоже хотелось улыбаться.
Люди хотят видеть чудеса там, где их и вовсе нет. А просто Любовь, разве это не чудо?
День несвятого Валентино
Ничего удивительного, необычного или просто хорошего от праздника Святого Валентина Люся уже не ждала. А чего дождешься, когда почти всю сознательную жизнь замужем, причем за одним и тем же, а пылких любовников не случалось, да и непылких тоже. Не потому, что была нехороша собой, если приглядеться, то очень даже ничего, особенно когда волосики светленькие завьет, серые глазки голубым оттенит и улыбнется игриво… Просто Люся была особа строгая, честная и принципиальная. Мужики к таким на пушечный выстрел не приближаются, чуют сразу потенциальный облом на выходе. Леньке, мужу ее, пришлось целый год отмучиться, пока женихались, не сдавалась она до свадьбы. Зато оценил он ее стойкость со свойственным мужчинам эгоизмом: «Ты, мать, просто клад – можно своими делами заниматься, хоть в рейс на полгода, хоть куда, тылы не подведут». Вот и не подводила она его, а уж когда в Канаду их понесло, после того как под флагом чужим наплавался и разных земель насмотрелся, то поняла, что оба они приплыли. В этой стране о легкомысленной ерунде вроде флиртов и, не дай бог, романов думать не приходилось. Моряк спустился на берег и пока ничего лучшего, чем работа на мебельной фабрике, не нашел. Уставал страшно, зарабатывал мало. Она к своим двум погодкам, мальчику и девочке шести и пяти лет, взяла еще двух соседских близняшек-трехлеток для присмотра и какую-никакую копеечку наваривала. Плата за жилье отнимала почти все доходы, а перспективы счастливой и безмятежной жизни так и оставались туманными, тут уж не до глупостей.
Соседские дети по-русски не говорили и вообще мало что понимали, ты хоть им по-английски, хоть на каком. Родились они тут. Отец их сначала туда-сюда ездил, бизнес в России налаживал, а когда там наладил, тут разладилось. Жена его Жанка была не такая строгая, как Люся, тылы не берегла, вот и пострадала на любовном фронте. Мужу донесли про грузина-фотографа, а он возьми и проверь. Пришел в мастерскую, дескать, хочу художественное фото, а там по стенам изображения хорошо знакомых форм, причем в таких ракурсах, что ни за что бы не догадался, чье это. До чего все же искусство доходит! Так глаза бы уже не глядели, а на картинках – прямо «Плейбой» какой-то. Но сила искусства не спасла ситуацию, а может, даже усугубила. Муж потребовал от Жанны развода, тем более что в Москве у него уже тоже вариантик наметился, очень даже симпатичный и со связями. В общем, разошлись они, но детям теперь он отстегивал столько, что Люся от зависти зеленела. Жанка ни дня не работала, а дети росли как сироты, пока их непутевая мамка искала подходящий вариант для замужества. Недавно та заявила, что вскоре они выезжают, поскольку ей сто процентов собирается сделать предложение один потрясающий мужик, и будут жить они на Бермудах. Люся расстроилась. Стало жаль не столько денег, сколько детей, к ним она уже привязалась, и ее не оставляло предчувствие, что сгинут они там, в этом Бермудском треугольнике связей их любвеобильной мамаши.
В дверь постучали. Весь домашний детский сад побежал на стук, тут же затеяв потасовку. Младшие были сбиты с ног старшими, Люся пыталась успокоить тех и других и внушить, что не важно, кто первый из них добежал, дверь все равно откроет только она. Дети на минуту притихли. В глазок она увидела огромную корзину алых роз, перетянутую бантом, на котором висела открытка с сердечками. Парень-посыльный объяснил, что цветы в соседнюю квартиру, но получателя дома нет, и он просит передать подарок по назначению. Конечно, цветы предназначались Жанне. Не прошло получаса, как в дверь опять постучали, и вновь уже другой посыльный стоял на пороге, держа в руках букет поскромнее. Очень скоро Люсина квартира превратилась в оранжерею. Дети в некоторых букетах обнаружили конфетки, которые тут же были съедены. Всем стало хорошо и весело, всем, кроме Люси. Она знала точно – муж цветов не принесет, он вообще этот праздник игнорирует. Вот 8 Марта – это дело другое, там, может, и пару тюльпанчиков подарит, если не забудет. А когда уже ближе к вечеру опять постучали, Люся, чертыхаясь, поплелась к двери. Открыв – обомлела. За дверью стоял темнокожий красавец, очень солидно одетый, сиявший белизной улыбки и золотом перстней. Такие экземпляры в их доме, считающемся русским, встречались не часто. В руках он держал необычные цветы и большие коробки. Галантно извинившись, попросил о том же, что и все предыдущие, – передать это Жанне. Еще он добавил, что они договорились о встрече в пять, а уже шесть, но ее пока нет дома. Ему надо отлучиться по делам. Ее автоответчик переполнен сообщениями, может ли он попросить об одолжении дописать к поздравлению пару слов по поводу сегодняшнего вечера. К сожалению, он оставил ручку в машине, не могла бы она дать ему свою. Люся не сразу въехала в содержание просьбы. Отвлекала внешность гостя, да и английский его звучал как-то необычно, а низкий, бархатный голос вообще отдавался где-то в утробной глубине, уводя мысли в какое-то доселе незнакомое русло. Как под гипнозом она отступила внутрь квартиры и совершила ту роковую глупость, от которой произошли все дальнейшие события.
Гость вошел, она его усадила в кресло перед журнальным столиком и пошла искать ручку. Притихшие дети сгрудились в углу. Он повернул к ним голову и, раздвинув объятия, широко улыбнулся. Дети, не задумываясь, подошли к нему, облепив со всех сторон. Когда Люся вернулась, все звонко хохотали, как от щекотки, а он им что-то напевал, имитируя звуки саксофона. Он сделал витиеватый комплимент, из которого Люся только поняла, что она похожа на девочку, а все ее дети – на младших сестер и братьев. Из чего она поняла, что он никогда не видел Жанкиных детей и, возможно, даже не знает об их существовании.
– Меня зовут Валентино, – представился он с улыбкой, – а вас?
– Надо же, прямо как святого этого. А я – Люся.
– О, я далеко не святой, но сегодня действительно мой день рождения. Но, судя по всему, это – не мой день. Все, что собирался сделать, не получилось.
Пока он дописывал что-то в открытке, Люся гадала, где болтается с прошлой ночи Жанка и не тот ли это бермудский миллионер, который якобы собирался сделать ей предложение.
Валентино поднял голову и застенчиво произнес:
– Вы не могли бы дать мне стакан воды, хочу выпить успокоительное, что-то сердце покалывает, волнуюсь. Понимаете, этот вечер должен стать особенным в моей жизни. Если не затруднит, постарайтесь передать все это Жанне как можно скорее. Спасибо, и простите за беспокойство.
Он проглотил залпом воду и направился к выходу. Послав детям воздушный поцелуй, повернулся к Люсе и сказал:
– Ваш муж счастливый человек, и, судя по количеству цветов в доме, он вас очень сильно любит. Пусть так будет всегда.
Люся покраснела, опустила голову, и вдруг за спиной раздался тонкий голосок старшего сына:
– Это не нашей мамы цветы, это их мамы Жанны. Она живет в 6001, а у нас 6003, вот и носят тут целый день. А там все написано, для Жанны от Алекса, Ромы, Пита, еще кого, не помню. Это я сам прочел. Я уже хорошо читаю, лучше всех в классе, у меня по чтению А+.
Валентино остановился как вкопанный и даже, показалось, стал ниже ростом. Он медленно повернулся, поднеся руку к сердцу. Окинул взглядом по меньшей мере семь букетов, стоящих вдоль стены, перевел глаза на близнецов и, подмигнув им, покачал головой.
– Нет, все-таки сегодня мой день. Пожалуйста, разрешите мне забрать записку. Все, что там написано, уже не имеет никакого значения. Еще раз простите за беспокойство.
Бедная Люська, бросив испепеляющий взгляд в сторону сына, стала что-то сбивчиво лопотать, мол, не стоит обращать внимание на то, что говорит ребенок, жаль, что так получилось, что Жанна вот-вот придет, может, стоит дождаться, поговорить…
Белозубый красавец остановил поток не только Люськиной речи, но и сознания, когда наклонился к ней близко-близко и попросил разрешения обнять в знак благодарности. Ведь сегодня его святой помог не совершить большую ошибку.
Люся опять попыталась возразить, но утонула в объятиях, почувствовав впервые в жизни, что, пожалуй, глупо сопротивляться, а главное, не хочется. Еще она почувствовала, что он как-то странно обмяк, и хотела спросить, все ли с ним в порядке, но не успела.
Именно в этот момент в замочной скважине повернулся ключ, и вошел муж.
Зрелище жены, обнимающейся с черным мужиком, повергло Леньку в ступор. С английским у него и так было неважно, а в этот момент забылось то немногое, что знал. Помянув по-русски мать, одним прыжком преодолел расстояние от двери до коварных любовников и обрушил на курчавый затылок гостя бутылку шампанского, которую вместе с букетом цветов принес домой. Впервые за три года жизни в этой стране Леня рассудил, что ничего плохого не будет, если он Люське лишний раз сделает приятное. Хотя уже, к черту, какая любовь, просто баба она хорошая, верная, не то что Жанка, к примеру, после которой на тот же стул садиться горячо. И вот тебе, получил.
Люся вскрикнула, дети заревели, а Валентино, зашатавшись, упал. Ленчик набросился на жену, но руками не тронул, только зашипел страшно:
– Придушу, и хахаля твоего тоже.
– Это не мой, – залилась слезами Люся, – это Жанкин миллионер с Бермуд. Что теперь будет? Он что, умер?
– Детей уведи, – скомандовал Леня и наклонился над парнем. Тот лежал без сознания, но дышал. Леня попытался привести его в чувство, но безуспешно. Люся запричитала, что бермудский на сердце жаловался, что надо звонить 911. Лене стало не по себе, а вдруг действительно помрет. Он схватил телефон, на ходу пытаясь втолковать Люсе версию происшедшего:
– Запомни, стало плохо с сердцем, упал, ударился головой, кто, что – не знаем, водички зашел попить, поняла? – Люся кивала, хлюпая носом.
Вдруг распахнулась дверь, и в комнату, дыша духами и ресторанами, вплыла Жанна.
Увидев лежащего на полу без признаков чувств жениха, бросилась ему на грудь.
То ли от ее визга, то ли от поцелуев бедный Валентино очнулся. Увидев склоненное над ним заплаканное лицо любимой женщины, он потянулся губами, и Жанка впилась в них, как вампир. Пока они целовались, Люся потихоньку стала выносить цветочки и показала глазами Леньке, чтобы тоже помог. На кухне попыталась ввести мужа в курс дела. Леня, поржав, выразил сочувствие миллионеру, но согласился, что не стоит встревать, сами разберутся. Выглянув из кухни, они увидели все ту же картину, но теперь уже на полу томно раскинулась Жанка, а Валентино покрывал ее поцелуями.
– Слушай, – повернулся Леня к жене, – а ведь бермудец того, ни черта не помнит. Вот повезло оторве нашей. Сейчас самое время детишек вывести. Кстати, если сказать, что это его, тоже поверит.
– Ты чего, они же беленькие, – не поняла шутки Люся.
– Какое это имеет значение? Мужик во что хочешь поверит, когда любит. Это потому, что бдительность его притупляется. Но ненадолго, ты это учти. Надо же, сам себе удивляюсь, – задумчиво произнес Леня, – а ведь точно Отелло какой набросился. Убью, задушу… С чего бы это? Может, во мне тоже африканская кровь играет?
– Это мы сегодня проверим, – кокетливо ответила Люся и добавила: – Просто ты, Ленька, все еще меня любишь.
– А ты как думала, – сурово ответил он и с удовольствием поцеловал жену.
Заскучавшие дети пугливо вышли из комнаты. Увидев, чем заняты взрослые, постояли, подождали и, не найдя в этом ничего занимательного, пошли опять смотреть телевизор. Там шел сериал Sex and the City. В кино на это смотреть было интереснее.
Почти как у классика
Миловидная тоненькая брюнетка, стриженная под мальчишку, запрыгнула в вагон метро. За ее спиной шумно сошлись створки двери, и от неожиданности она вздрогнула. Было заметно, что передвижение в общественном транспорте ей непривычно и что она плохо представляет маршрут, по которому предстоит проехать. Она вертела головой, ища глазами среди рекламы, расцветившей панели поезда, незамысловатый план Торонтского метрополитена, как вдруг где-то на уровне живота раздался родной говорок, явно хохляцкого происхождения. Опустив глаза, она увидела две женские макушки, обе с красно-рыжим начесом. Их щебет состоял в основном из названия фирм, магазинов, цен и всего того, что естественным образом волновало абсолютно всех в это время года, поскольку этот самый год медленно катился в небытие, доживая свои последние часы. Их Кристмас уже растворился в огнях свечей, оставив в воздухе пряный запах хвои и яблочных пирогов с корицей, а праздничный процесс в душах и желудках наших соотечественников только набирал обороты.
Брюнетка, а звали ее Женечка, присела рядом с громко русскоговорящими женщинами и прислушалась. В принципе ее уже вроде не интересовала информация что, где и почем. С подарками она разобралась – мужу и любимому человеку она решила подарить одинаковые вещицы. В этом она не видела ничего плохого. Во-первых, они оба ей одинаково дороги, водят одинаковые машины и, в чем она абсолютно уверена, никогда не встретятся. Уж об этом она позаботится.
Сегодня, пару часов назад, несмотря на то что ее машина не завелась, она рванула на метро к любимому. Совсем не за тем самым, а на минуточку, только для того, чтобы вручить подарок сейчас, а уже вечером – такой же мужу под елочку. Проведя пару дней в мучительных поисках, выбор остановила на восхитительных брелках для ключей с фирменным лого «Лексуса». Машины ее мальчишек отличались только годом и цветом. У мужа была старее и выглядела хуже. Любимый был приятно удивлен, а она огорчилась, не получив подарка. Он просто не ожидал, что они встретятся, и потому не спешил. Самым обидным было то, что ей представлялось, как он ходит по магазинам и раздумывает, какой цвет, запах или форма ей к лицу. Теперь-то ему придется немножко побегать. Хотя скорее всего никуда он не побежит. Ей все чаще кажется, что он помнит о ее существовании пять минут до и после свидания. Смешное совпадение, его машина тоже сегодня забарахлила. Надо же, как у них часто совпадают какие-то мелкие неприятности, но и приятности тоже. При мысли о приятных совпадениях она улыбнулась и, набрав воздух полной грудью, резко выдохнула.
Женщины стали говорить тише, но тема была куда интереснее предыдущей, и Женечка, хотя и старалась не подать виду, что слышит и понимает, заинтригована была выше всякой меры.
– И ты знаешь, что он мне подарил? – спросила подругу одна из рыже-красных. – Дешевый парфюм. Ему цена в базарный день полтинник.
– А как называется?
– Не помню, фигня какая-то, он у меня с собой, сейчас покажу.
Она полезла в сумку и вынула оттуда небольшой флакончик. По ходу дела прокомментировав, что наверняка подарил он ей это неспроста, что, вероятнее всего, такими же духами пользуется его жена, которая недавно, как он сказал, унюхала на нем чужой запах. Он, конечно, смекнул и решил купить точно такие же, а иначе – с чего бы это? Запашок так себе, на любителя, не в ее вкусе. Далее разговор свернул на тему разнообразных парфюмерных пристрастий, как вдруг Женю словно ударило. Соседка отвинтила крышечку, и по салону поплыл запах любимых духов, которым Женя не изменяла уже десять лет, с того момента, как Игорек, будучи новоиспеченным мужем, повесил на первую семейную елку маленькую серебристую коробочку с круглым матовым пузырьком внутри. Тогда ради этого он угрохал всю эмэнэсовскую зарплату, а вот теперь, здесь, это действительно стоит какие-то пятьдесят с небольшим долларов.
Женьке страшно захотелось рассмотреть получше сидящую рядом женщину. Скосив глаза, она заметила пухлый рот и вздернутый лисий носик, но неожиданно женщина повернулась, и глаза их встретились. У рыжеволосой оказалось молодое румяное лицо и озорной взгляд. Женя поняла, что выдала себя, отступать было некуда, и она неожиданно для себя сказала:
– Извините, что я невольно подслушала ваш разговор, но я, собственно, по поводу этих духов. Понимаете, вы не правы, это удивительные духи. Довольно редкие, особенно тут, в Америке. Это европейский стиль. Когда-то, давным-давно, мне такие же подарил муж, так, поверьте, после этого вот уже десять лет только ими и пользуюсь. Я бы хотела получить такой подарок, но, увы, никто не дарит, все сама.
Тень сочувствия набежала на лица слушательниц, и вдруг рыжеволосая протянула флакончик Жене и вложила в ее ладонь.
– Возьмите, дарю. Они мне не нравятся. Я их все равно выброшу.
– Ну что вы, – попыталась отбиться от неожиданной щедрости Женя. – Зачем?
– Берите, берите. Новый год ведь! Как начнется, так и будет. Хватит самой покупать, пусть вам дарят.
Подруги неожиданно вскочили и поспешили к выходу. А обалдевшая Женя так и осталась сидеть с флакончиком в руке.
У Игоря в гараже с утра творилось что-то невообразимое. То ли из-за непогоды, то ли по причине приближающегося с каждым часом праздника машин на срочном ремонте было вдвое больше, чем обычно. Кроме того, ближе к вечеру проявился его кредитор Антон, который притащил своего дружка с издохшим «Лексусом» и умолял лично посмотреть, поскольку у Игорька такой же. В другое время он послал бы всех к такой-то матери, но дела последнее время обстояли не лучшим образом – на шее висел новый дом, частная школа для сына и постоянное нытье жены по поводу отдыха у теплого океана.
Игорь подошел к машине. Антон представил ему долговязого смазливого парня, но Игорь тут же забыл, как того зовут. Они договорились, что Игорь отзвонит через час, а потом все зависит от сложности ситуации.
Сев в машину, он попытался завести мотор. Двигатель, ворчливо огрызаясь, не желал заводиться. На ключе зажигания болтался шикарный фирменный брелок. Похоже, штуковина совсем новенькая, ишь как блестит. Хорошо бы себе такой же.
Дело оказалось непростым, и перспектива провести последние часы года под капотом чужого «Лексуса» была все более очевидной. Долговязый уже давно стоял над душой, и, когда позвонила жена и пожаловалась, что мотор ее машины странно рычит, бухтит, но не заводится, Игорь в сердцах выругался. Он пообещал не забыть купить хлеб и минералку и окончательно смирился с мыслью, что Лисенка уже в этом году не увидит.
После долгой возни во внутренностях «Лексуса» что-то удовлетворенно заурчало. Когда клиент появился и узнал, что машина на ходу, то подпрыгнул от радости. Игорь бросил ему связку ключей, парень ловко поймал.
– Хороший брелок, где брал? – поинтересовался Игорь.
– Сегодня подруга одна подарила. А знаешь что, возьми, ведь у тебя тачка такая же. Ты меня просто спас. Я тут одной девчонке такого наобещал на эту ночь, а тут – упс, без колес.
Парень отстегнул блестящий диск и протянул его Игорю.
– Дарю, с Новым годом!
– Так ведь подруга заметит, что нет подарка, – напомнил Игорь.
– Нет, та не заметит, я с ней не скоро увижусь, а спросит, так и скажу – подарил хорошему человеку, который спас от позора. А сегодняшней лучше не видеть, а то начнет – откуда, кто, что…
До Нового года оставалось пара часов. Надо было хоть позвонить Лисенку, если встретиться уже никак не удается.
– С наступающим тебя, – устало проговорил он в ответ на журчащий поток ее возбужденной болтовни. – Дай бог, не последний, – соврал, подумывая, что уже устал и надоело. Он уже собирался свернуть разговор, как Лисенок задала абсолютно бестактный вопрос: что он дарит жене? В ответ он с трудом сдержался и подумал, что в Лисенке все больше стали раздражать две вещи: отсутствие мозгов и плохой вкус. По крайней мере, она хоть перестанет обливаться теми приторно-сладкими духами, от которых его тошнит.
В доме светились разноцветные огоньки, пахло пирогами и селедочкой. Стол напоминал пеструю, ароматную клумбу, над которой порхали изящные крылышки Женькиных рук. После двенадцати должны были приехать Милькины с детьми. По комнате неприкаянно ходил задумчивый сын Леша и, как рентгеном, просвечивал взглядом яркую обертку громадной коробки. Он точно знал: то, что под елкой, – это его, а то, что на ней, – это папа с мамой друг для друга развешивают.
Семья села за стол. Игорь открыл шампанское, часы били двенадцать, и Лешка, потягивая колу, отсчитывал вслух, как целуются родители. Так было всегда, сколько Лешка себя помнил, и казалось, так оно всегда будет.
Разлепившись, они наперебой стали рассказывать друг другу о том, как совершенно чужие люди подарили им новогодние подарки, и чем дальше продвигался рассказ, тем больше менялись их лица.
Лешка тянул их к елке, ему не терпелось приступить к самой интересной части праздника – вскрытию подарков. Но родители почему-то не торопились. Лешка не выдержал, разорвал обертку и завопил от радости – там было то, о чем он давно мечтал, – большой настольный хоккей. А вот папа с мамой, казалось, были чем-то расстроены. Игорь крутил в руках знакомый брелок, а Женя, стараясь изобразить лицом неземное счастье, пыталась найти объяснение, почему это он вдруг решил подарить именно эти духи. Ведь десять лет не дарил. Из оцепенения их вывела рулада входного звонка и Лешкин крик: «Милькины приехали! В хоккей играть будем!»
Дети играли, родители пили. Игорь и Женя танцевали, не глядя в глаза друг другу. Сегодня каждый из них получил то, чего желал, причем даже в двух экземплярах. Правда, это было совсем не то, что им действительно было нужно.
Читать бесплатно другие книги:
