Горм, сын Хёрдакнута Воробьев Петр

Глава 45

Примерно в половине рёсты от стен Скиллеборга, докуда камнеметы доставали уже с некоторым трудом, знамена с тремя сцепленными красными треугольниками на белых (вернее, когда-то бывших белыми) полотнищах полоскались над изрядных размеров скоплением пеших и всадников.

– Бочку скорпиев в них кинуть, чтоб расползлись и жалили. Как моя теща, – почти с любовью в голосе поделился Снари Эгильссон, отменно прославившийся при прорыве морской осады неделей раньше. – Дожил я тут, уже по теще загрустил.

– Как дотуда долетит. Да треснется. Из скорпиев выйдет подлива, – огорчил товарища Ингимунд. – От бочки смолы. Да тряпки горящей. Был бы больше толк.

– Или от в кноп ухреначенной йотунской бочки. А теща теще рознь. Стой, Снари, раз теща, так у тебя еще и жена есть? Вы только поглядите на этого удотрясучего кобылопера, – Родульф был то ли удивлен, то ли восхищен.

– Эйфура, Ауд, Тофа, эта, как ее звали, банщица, потом Ормхильд, – принялся загибать пальцы на руке Вегард, один из скиллеборгских умельцев, помимо присмотра за камнеметами, работавший вместе с Кнуром. – И это только за предыдущую луну. А как звали тех четверых, что на тебя всем гуртом повесились, как Осел в порт вернулся, а за ним гутанские кнорры с рыбой и зерном, я даже и не припомню…

– Я доброе дело делаю, вдов утешаю, – возмутился Снари. – Смотри, посольство!

Воины со щитами и копьями в первом ряду строя Йормунрековой дружины расступились, пропуская нескольких верховых, одного с ветвью – знаком мира. Им предстоял путь в гору по дороге, заваленной обломками метательных устройств и расклеванными птицами трупами их незадачливых толателей. Нескольких тогда свежеубитых лошадей и ослов затащили за стены Скиллеборга его защитники во времена голода, все прочее трупье, накопившееся за месяц с лишним осады, так и осталось валяться. Камнеметчики на башнях не стали бы стрелять по Йормунрековым дружинникам, приди те за телами товарищей, но те словно нарочно оставляли покойников непогребенными – по предположению Бейнира, чтобы почтить воронов – птиц Одина, а по предположению Горма, чтоб назло портили вид и воняли.

– А жена твоя знает, какой ты вдовий ложесноутешитель? – спросил Родульф.

– Что происходит в походе. Остается в походе, – изрек Ингимунд.

– Тебе со Снари поход, а некоторые здесь живут, – обиделся было Вегард, потом задумался. – А вправду, если здесь все головы не сложим, домой вернетесь, что родне расскажете? И вообще, стоит ли рассказывать? С другой стороны, врать совсем нехорошо…

– Мое рассуждение такое, – вступил в разговор ранее молчавший Сигур, с рукой в сложной перевязке. – Врать нехорошо, однако, все рассказывать тоже не след. Если ты, к примеру, где-нибудь на серкландском берегу безлунной ночью отшкварил овцу…

– Шкварят свинью, – поправил Родульф. – Овцу баранят.

– Ладно, отбаранил овцу. Мое рассуждение – ты промолчишь, овца не расскажет, и конец. А если вот у тебя одна жена с детьми в Ситуне, другая в Хольмгарде, а третья в Хроарскильде, и ни одна о другой не знает…

– Ну, если они все ухожены да приодеты, что ж за беда? – Снари явно подумал о претворении мысленного опыта Сигура в жизнь.

– Многоженство разрешено. По закону, – внес свой вклад Ингимунд.

– Но наказывается, по закону природы, – возразил Родульф.

– Как это? – не понял лолландец.

– Многотещием. С одной тещей еще может повезти, с многими – ты точно попал. Но ты, Сигур, прав – врать не надо, а вот с правдой, семью псами друг из-под друга ее еть, надо осмотрительным быть.

Вегард прищурился, глядя на Снари, и сказал:

– Значит, придешь ты в дом, жене осмотрительно так расскажешь, где был, что делал, и она тебе про свое житье-бытье, пока тебя дома не было… тоже осмотрительно так…

Снари покраснел:

– Ты осмотрительность с распутством-то не мути!

Тем временем, посольство размеренно двигалось в гору. На верхнем боевом ярусе воротной башни, за его приближением наблюдали конунг и присные.

– Пошли за Сакси, Горм ярл, – приказал Бейнир. – Может, он в трубу сможет определить, кто посол. Я чую подвох.

– Зачем посылать? Са-а-акси! Конунг зовет! – крикнул Горм в направлении верхнего боя стены к западу от башни.

– Это очень странное посольство, – Бейнир Хромой пристально наблюдал за семерыми всадниками, пересекавшими пристрелянное пространство перед южными воротами Скиллеборга.

– Верно, с какой печали при после эти старьевщики? – Горм тоже с сомнением уставился на Йормунрекова представителя, медленным шагом ехавшего к воротам на светло-сером коне, с оливковой ветвью (скорее целым оливковым суком) на коленях.

Он еле-еле держался в седле, словно спал на ходу. Впереди и по сторонам посла тоже не ахти как сидели в седлах шестеро в длинных черных плащах с клобуками, скрывавшими лица.

– Гав! – согласился Хан.

Дорога вела к проездной башенке, расщелиной отделенной от остальной верхушки утеса. С другой стороны, воины на втором ярусе воротной башни уже ждали конунгова приказа опустить мост или стрелять. Конунг сменил прозвище с неблагородного «Слюнявого» на достойное «Хромой» по настоянию дружины, после того, как Бейнир, несколько дней не вылезая из седла и сменив с дюжину коней, сплотил напуганные, разрозненные, дерущиеся между собой толпы на пути из Гафлудиборга в Скиллеборг во вполне приемлемое подобие дружины с обозом, превратив бегство в отступление. Он сохранил все, что осталось от его ватаг после разгрома на море, и заодно спас несколько тысяч беженцев. Празднество по поводу нового погоняла, вынужденно задержанное крайне для всех затруднительным полным отсутствием еды, закончилось настолько недавно, что некоторые из карлов, собравшихся встретить посла, еще окончательно не опохмелились. В последнем по крайней мере отчасти было виновно старое вино, забытое лет на пятнадцать в дальнем погребе и случайно найденное воинами Бейнира, отряженными обходить подземелья и слушать, не ведется ли подкоп.

– Обычай велит, чтобы конунги встречались один на один на перекрестке, или в лесу, или на двух лодках на середине реки, – далее разъяснил Хромой. – Мне против обычая говорить не с конунгом, а невесть с кем, и еще при жрецах.

– Бейнир конунг, Беляна дротнинг[104], Горм ярл, – не переводя дыхания, с поклоном выпалил Сакси, успевший повоевать и за Йормунрека, и против него.

– Глянь, Сакси сын Инкеля, и скажи мне, узнаешь ли ты посла? – Бейнир правой рукой протянул новопришедшему зрительную трубу.

Боевые перчатки конунга, вернее, одна из них, были сделаны с хитростью. На правой, пальцы могли управляться как движением изнутри, так и несколькими рычажками снаружи, за счет чего Бейнир мог держать руку совершенно прямо, или наоборот, мертвой хваткой вцепиться в рукоять длинной секиры или в ремень поводьев, как бы его ни крючило. Пристроившись у бойницы, Сакси по непривычке долго возился с трубой, пытаясь то так, то эдак вывернуть шею, и наконец определил:

– Это Сигвальд ярл, сын Эйнара. Он верховодил передовым отрядом при взятии Альдейгьи и защищал спину конунга во время битвы с йомсами в Янтарном море. Любит выпить, похоже, и сейчас перебрал.

– Может быть, Йормунрек послал Сигвальда, чтобы тот договорился, где мы встретимся, – предположил конунг. – Опускайте мост, примем ярла во дворе за воротами.

Опираясь на длинную секиру и позвякивая доспехом, Бейнир начал долгий спуск по лестницам. Беляна степенно последовала за ним. Поневоле, и остальным спутникам конунга пришлось двигаться вниз с расстановкой.

– С какой стати теперь-то вдруг переговоры? – Кнур, как и следовало ожидать, был не сведущ в обыкновениях и поползновениях властителей.

– Мы прорвали осаду, верней, Йормунрек решил, отчасти твоей милостью, что у нас еще осталось больше громовых бочек, чем у него драккаров, и ее снял, так что выморить голодом он нас больше не надеется, – предположил ненамного более осведомленный Горм. – Хель его побери, этот йотунский сын опять нарочно все делает не так. Набег не зря называется набегом. Набежал, награбил, срыл. В набеге крепости измором не берут.

– А если он хочет руку на Килей наложить? – Кнур едва не споткнулся о Хана, тот на всякий случай завопил, как будто по его кольчуге уже пробежалась по крайней мере дюжина жестких бесчувственных кузнецов, неспособных понять смятение тонкой и пушистой собачьей души.

– Пёса, не плачь зря. Почему он тогда собственное будущее владение жжет и разоряет и своих же карлов на своих же пальмах развешивает купно со скотиной? Верно отец сказал, у Йормунрека тараканы в голове, и пребольшие. С него станется теперь после всего этого как ни в чем ни бывало предложить Бейниру поделить Килей, или править его именем…

Лестницы – деревянные и каменные в толще стен – кончились. Горм вышел на двор, не особенно заслуживший имя Южной площади как раз вовремя, чтобы услышать, как Беляна завершает короткую, но гневную речь:

– И дух их нечистый я нюхать не буду!

С этими словами, супруга конунга удалилась в направлении Ряда Медоваров, ведшего к воротам во внутренней стене и к замку, а за ней – старый знахарь Грубби, первый учитель Бреси, и повивальная бабка Гуннлауд. Горм не мог сделать никаких выводов по поводу повивальности последней, но до бабки она лет на семьдесят не дотягивала. Бреси двинулся было за ними, но Щеня что-то ему шепнул, остановив. Со второго яруса воротной башни донеслись лязг и стук – воины налегали на рычаги, опуская мост и поднимая решетку. Та была нарочно сделана без противовеса – в случае чего двое на втором ярусе могли выдернуть железные стержни, чтоб поднятая решетка грохнулась вниз под собственной тяжестью, перегородив проход и отвадив любых незваных гостей, излишне упорствующих в стремлении проникнуть в Скиллеборг.

По покрытым железными листами дубовым балкам моста зацокали копыта. Пятеро въехали под воротную башню. Дроттары остановились прямо под ней, пропустив ярла вперед. Только Горм успел заметить, что сапоги Сигвальда Эйнаррсона были почему-то привязаны к стременам, оливковый сук – к коленям, а его голова вяло опущена на грудь, как раздался нестройный и пренеприятный клич, ни дать ни взять воронье карканье из четырех глоток:

– Один один!

Ни с того, ни с сего, Хан заскулил и потащил ярла Йеллинга за рукав. От неожиданности, тот сделал шаг вбок от ворот.

Описать то, что последовало за кличем, было бы довольно сложно, особенно учитывая, что те, кто лучше всего мог видеть, что именно произошло под воротной башней, покинули земной круг очень скоропостижно и крайне неряшливо. Из-под башни даже не прогрохотало – скорее, из прохода, ведшего к подъемному мосту, вылетел таран, сделанный из каким-то образом донельзя разогретого и сжатого воздуха, сшибая и плюща все на пути. Горма, оказавшегося чуть в стороне от основного удара, протащило шагов двадцать и впечатало в стену оружейни, на которой висели свитые из соломы мишени для лучников. Рядом с ним, Хана так же распластало по кирпичам и соломе.

Ярл потряс головой. Поле его зрения почему-то следовало за движением глаз с некоторой задержкой, и все видимое отчаянно двоилось. Сосредоточившись на не очень быстро двигавшемся блестящем предмете, находившимся в близости нескольких шагов, Горм совместил двоившееся. Предмет оказался ножницами в руках светловолосой девы, одной из трех, сидевших под деревом на зеленом лугу и возившихся с пряжей. В другой руке девы было несколько нитей. Она взглянула на Горма, состроила ему рожицу, отложила пару-тройку нитей в сторону, собрала остальные в пучок, и щелкнула ножницами. Все снова стало отчаянно двоиться, зелень посерела.

Ярл опять потряс головой, на этот раз поосторожнее. Его кругозор по-прежнему не до конца сочетался с движениями последней, но двоившийся вид с некоторым усилием теперь сложился в площадь у воротной башни. Прямо перед башней, на камнях почему-то стояли четыре лошадиных ноги. Лошадиное туловище с головой и послом, привязанным к седлу, то ли распылилось в прах, то ли улетело невесть куда. Ноги медленно и беззвучно упали, правая задняя слегка дрыгнула копытом. На том месте, где встречали Сигвальда Бейнир и пятеро отборных карлов с Торфи во главе, уцелело пять пустых пар сапог и один без пары. Их владельцы, судя по всему, стали частью кучи тел и частей тел перед внутренней стеной. Из бойниц воротной башни пошел дым. Местами обугленный кусок одной из балок перекрытия второго яруса беззвучно выкатился из прохода во двор.

В странной тишине, кирпичи оружейни начали осыпаться, и с ними Горм и Хан. Горм услышал, что где-то вдали жалобно скулит собачка. С изрядным усилием, ему удалось понять, что звук издавал его собственный пес. Спустя еще миг, ярл обнаружил, что у него темнеет в глазах, потом сообразил, что живым существам, к которым с некоторой натяжкой его еще можно было отнести, полагается время от времени дышать, и сделал вдох. Дышать почему-то вышло весьма больно, воздух пах пылью, кровью, паленой шерстью, и еще чем-то резким, но тьма слегка отступила. Не переставая скулить, Хан подобрал под себя лапы и попытался встать. На местах, не покрытых хауберком, на нем осталось сильно меньше шерсти, чем было положено. Горм выбрался из кучи кирпичей и, сам шатаясь, как вдрызг пьяный, помог псу подняться на ноги – у того вроде бы ничего не было сломано.

– Изме-е-ена! – может быть, не совсем точно, но кратко и предположительно во всю разбойничью мощь своих легких (для оглушенного Горма, ненамного громче комариного писка), подытожил Родульф с угловой башни, соседствовавшей с воротной. – Камнеметы, бей!

Мало-помалу, слух продолжал возвращаться к ярлу. Гора костей и мяса у внутренней стены местами шевелилась и стонала.

– Как они это сделали? – прозвучал вопрос из скопления клочьев сена, обломков щитов, и обрывков веревок неподалеку от Горма.

Из-под щитов и сена выбрался Кнур. Его шлем куда-то запропастился, по правой стороне покрытого толстым слоем пыли лица текла кровь. Кузнец принялся ощупывать себя, чего-то хватился (хотя все его конечности вроде были на месте, выгодно отличая Кнура от многих других участников встречи посла), и полез обратно под сено и веревки.

– Что из того, что они сделали, как? – спросил Горм.

Звуки продолжали доноситься до него как будто издалека, но расстояние успело уменьшиться с пятидесяти саженей до пяти. Вытащив из мусора молоток и заправив его за пояс, кузнец сказал, странно меняя громкость своего голоса, словно не уверенный, что его слышно:

– Направили большую часть силы взрыва кверху…

– Кром! – даже в предварительно сплющенном йотунским воздушным тараном и затем шмякнутом о местами прикрытую соломой кирпичную кладку состоянии, голова ярла, увы, еще кое-что соображала. – Раненых за внутреннюю стену! Дружина, к проходу! К проходу!

Горм выхватил из ножен меч, подобрал чей-то валявшийся неподалеку щит (вернее, три четверти щита), и побежал к воротной башне. В перекрытие второго яруса, и точно, словно кто-то ударил исполинской кольчужной рукавицей снизу. В четырех кучах черной дымившейся дряни, видимо, останках дроттаров и их коней, вместе с более или менее понятными костями, внутренностями, копытами, и сапогами лежали пучки почерневших железных труб, цветами Йотунхейма раскрывшихся на концах. Решетку, опустившуюся где-то на полсажени с одной стороны, погнуло взрывом и намертво заклинило. Боевая площадка башенки на другом краю моста была безнадежно выведена из строя – лопнувшие трубки, торчавшие из еще двух горок недожаренной конины, смешанной с пережаренным и обугленным дроттарским мясом, подсказывали, чем именно.

Уже оставив позади подножие скиллеборгской горы, к подъемному мосту под развевавшимися знаменами скакала конница. Среди всадников выделялся один закованный в сталь с головы до пят, в красном плаще, на огромном – почти размером с Альсвартура – сером жеребце. Из-за неоднородного качества коней, верховые растянулись на добрую сотню саженей. Почти по пятам последних конных бежали пешие воины. Их строй сохранял порядок гораздо лучше. Камень, пущенный камнеметом с одной из угловых башен, скосил четверых или пятерых, остальные тут же сомкнулись и продолжили бег.

– Ссаживаем первых верховых и отступаем на площадь! – прокричал Горм. – Там лучники со стен помогут!

К нему подтянулось еще несколько дружинников, включая Торфи, босого, с длинными прорехами в плетении кольчуги, и утыканного щепками. Еще менее приемлемой странностью его вида был огромный грубо кованный гвоздь с болтавшимся на нем куском дерева, торчавший из левой глазницы. Несмотря на все эти раны, на Торфи не было ни капельки крови. Поудобнее перехватив длинное копье, Торфи направил его в сторону моста и приподнял щит, так что тот прикрывал его грудь и шею, с краем чуть выше подбородка. Некоторое время он смотрел на приближавшихся всадников, потом приоткрыл рот, зубами оторвал от верха щита небольшой кусок дерева вместе с двумя слоями турьей шкуры, и принялся медленно его пережевывать. Под закопченной кожей его щек ходили желваки, белок правого глаза краснел, наливаясь кровью.

Первые конники проскакали по мосту. Горм вынул из-за голенища сакс и метнул его в одну из теней, замаячивших в проеме, без ощутимых последствий. Бросок Сигура удался существенно лучше, и правый всадник откинулся назад в седле с топором, лезвием ровно разделившим его нос и лоб на две половинки. Двум другим верховым, впрочем, тоже мало не показалось – Торфи ударил коня того, что был слева, в бок копьем с такой силой, что наконечник прошел конское туловище насквозь, вонзился в бедро среднему всаднику и, наконец, в бок его лошади. Наколотые таким образом на копье, кони закричали от боли и страха и кучей рухнули в проходе. Горм ткнул левого воина, потерявшего при падении шлем, в висок. Ярла несколько озадачивало, что все движение вокруг происходило слегка невпопад, словно взрыв частично вытряхнул его из яви или повернул к ней под нелепым углом. Наприме, выпад меча целил в шею, а попал в висок.

– Дайте берсерку новое копье или палицу! Быстрее, а то он с голыми руками на них полезет! – догадался Суни.

– Торфи, держи! – раздалось со стороны внутренней стены.

Едва увернувшись от метавшегося по двору коня, за которым волочился, одной ногой застряв в стремени и раскидывая на ходу мозгами, ездок с располовиненной топором головой, к воротной башне бежал Щеня с длинной секирой Бейнира. Берсерк не сразу сообразил, что знахарь дает ему оружие, а не нападает на него. Развернувшись и сжав кулаки, он устремился навстречу пыльному и перемазанному кровью рыжему. Тот благоразумно положил секиру на камни и отступил на пару шагов. Звериный огонь в глазу Торфи на миг приугас при виде топора конунга. Он подобрал секиру и вернулся к проходу.

– Конунг жив? – спросили одновременно несколько воинов.

– Жив, но…

– Конунг жив! – со всей мочи закричал Горм.

Его клич подхватило несколько десятков голосов. Тем временем, Торфи перелез через коней, один из которых продолжал щемяще жалобно ржать, и пошел вперед, обеими руками раскручивая секиру. Вторя кличу, из горла воина с секирой вырвался студящий кровь вой, от которого раненый конь притих, а Хан глухо зарычал, показывая клыки в добрых две трети вершка. Не переставая выть, так что водись на Килее волки, точно б ему быть вожаком стаи, берсерк из Гадранбира в одиночку встретил следующих двух верховых. Один плавный взмах длинной секирой, свист лезвия, пара отрывистых чпокающе-хрустящих звуков, и до воротной башни доскакали двое всадников без голов, заливая все на пути кровью, хлеставшей из обрубков шей. Дружинники в проходе расступились перед конями, пропуская их на Южную площадь.

Несколько Йормунрековых всадников замедлилось по дальнюю сторону от полуразрушенной башенки, не решаясь послать коней на мост.

– Может, наоборот, по ту сторону их встретим? – предложил Кнур.

– Тор-фи! Тор-фи! – орали лучники и камнеметчики со стен.

Ни на миг не сбавляя шаг, серый жеребец вынес рослого всадника в стальных доспехах и красном плаще через развалины и на настил подъемного моста. Остальные верховые кое-как выстроились в два ряда и двинулись за ним. Лихой ездок, закованный в сталь, наклонил двухсаженное копье со странным утолщением к середине. Торфи снова взмахнул секирой… Ее лезвие перерубило древко копья, но примерно половина его первой сажени уже торчала у берсерка из груди. Потеряв равновесие, он рухнул в пропасть, не прекращая завывать. Последовал глухой удар.

– Назад! Назад! – Горм схватил за плечо одного из скиллеборгских карлов, провожавшего глазами падение Торфи. – Во двор, чтоб нам было просторно, а им тесно!

На дне расщелины, Торфи попытался встать, но тут изо всех его ран одновременно хлынула кровь, он дернулся пару раз, и затих. С тяжелыми вздохами, карл и его товарищи последовали настоянию йеллингского ярла – позднее, чем следовало бы. Одного сбил серый жеребец, другого сразил на скаку топором его всадник, разрубив от плеча чуть не до пояса. По двору продолжали метаться полностью обезумевшие от страха лошади, между развалинами оружейни и еще каких-то построек, Щеня и Бреси бегом несли – один под мышки, другой за ноги – чье-то на вид безжизненное тело к воротам внутренней стены. Защитников Южной площади было явно недостаточно, чтобы сдержать наступавших. В проходе под башней, неостановимый всадник в красном плаще зарубил еще одного карла и продолжил движение вперед. Пара стрел со стены отскочила от его доспехов.

– Что ж мы не бьем? – на угловой башне, Снари смотрел на скопление пеших и конных перед мостом, готовое на него хлынуть.

– Под этим углом, камнемет не попадет, – с досадой сказал Вегард. – На них бы с воротной башни булыжник свалить, или смолы вылить…

– Так что, уды… эээ… мечи наголо и вниз? – предложил Родульф.

Все согласились, хотя внизу дела шли никудышно.

– Опять как в Альдейгье, – бормотал себе под нос Кнур, молотком и подобранным копьем отражая удары боевого топора одного из всадников. – Одну башню взорвали, и всему городу погибель.

Не заметить появления на поле битвы пресловутого сорокапудового тролля (скорее всего, он весил в пару раз меньше, особенно после осады), размахивающего пудовым молотом, было довольно трудно, но не в меру настойчивому и почти болезненно сосредоточенному на Кнуре верховому с топором это удалось. Знатоки неспроста говорили, что невнимание к троллям может привести к неприятностям, в том числе и со смертельным исходом. Именно такая неприятность скоропостижно постигла соперника кузнеца.

– Тьфу! – Кнур выплюнул кусок чего-то слегка солоноватого на вкус, стараясь не думать о том, что именно это было. – Кривой!

– Кривой выпил много вина, – объяснил тролль, по лицу которого на смазке из крови сползали куски мозга настойчивого, но невнимательного верхового. – Кривой сладко спал, да. Кривому снился Этнедаль. Зачем стали шуметь и Кривого разбудили?

Тролль подытожил свою жалобу, вышибив из седла еще одного всадника. Тем временем, Горм увернулся от копья и тут же потянул за древко в направлении удара. Йормунреков дружинник этого не ожидал. Его удивление продлилось недолго, но как раз достаточно, чтобы Хан помог выдернуть дружинника из седла. Воин хрустко шмякнулся о мостовую и остался на ней лежать. Кинув щит и запрыгнув на таким образом освободившуюся кобылку, ярл поморщился – дышать, двигаться, и вообще жить было по-прежнему весьма больно, и прыжки это усугубляли, – оценил положение, и снова поморщился. Из прохода в воротной башне уже валили пешие. Лучники на стенах подстрелили с десяток, но за то же время, во двор вбежало втрое больше того.

– В верхний город! – ярл не очень надеялся, что его услышат. – Кривой, крикни «Во внутренний замок,» ладно?

– В верхний замок, ладно? – крикнул тролль.

Его услышали (а те, что были в непосредственной близости, только что не попадали наземь). Горм принялся пробиваться к воротам внутренней стены, расположенным под углом от внешних ворот. Часть беженцев не последовала приказу спрятаться в замке перед началом переговоров, то ли боясь, что последние жалкие остатки их барахла будут украдены, если их оставить без присмотра, то ли по еще какой законченно тупой причине. Так или иначе, достаточное их количество решило вдруг все-таки отправиться в замок, создав шумную давку у входа в верхний город, вдоль главного пути к его воротам – Ряда Медоваров, и в путанице близлежавших улочек. Ярлу совершенно не хотелось прорубать путь через толпу, хотя с этим нежеланием боролось мрачное знание, что больше народа погибнет, если он этого не сделает. Горм попытался протолкнуться вперед, но далеко не продвинулся. Хуже того, какой-то старец, сослепу приняв его за одного из нападающих, кинулся на старшего Хёрдакнутссона с вилами, кои пришлось уполовинить.

– Кривой, иди сюда! – решил ярл. – Снимай шлем!

Горм наскоро обтер окровавленный меч о гриву, сунул его в ножны, спрыгнул с лошади, заодно наступив на ногу зловредному старцу, и одной рукой крепко взял кобылку под уздцы.

– Хан! – ярл похлопал по седлу и той же рукой прикрыл кобылке глаз. – Прыгай!

После некоторого раздумья, пес догадался, что от него требуется, прыгнул лошади на спину с того бока, где ее поле зрения было благоразумно ограничено Гормовой ладонью, и кое-как удержался наверху, перебирая всеми четырьмя лапами. Кобыла не понимала, что происходило, но на всякий случай решила побрыкаться. Пес чуть не слетел. Горм принялся успокоительно нашептывать в дергавшееся грязное ухо: «Спокойно, лошадка, все будет хорошо, скоро мы из тебя сварим замечательный клей, а шкурку пустим на коврик…» Услышав про клей, лошадь стала вести себя чуть приличнее.

От зрелища тролля и собаки верхом на лошади, толпа расступилась.

– Кривой, кричи что-нибудь!

– Что-нибудь! – гаркнул Кривой.

– Нет, лучше кричи «Жаба!»

– Жаба! Жаба! Жаба! Жаба, да! – внял совету тролль, обдав всех примерно в саженном полукруге перед ним слюной.

– Дорогу! Дор-ро-о-огу заготовщикам черни и варщикам шубного лоскута из Тролльхейма! – придумать ничего лучше Горму не удалось – помимо боли в боках, теперь его еще и мутило.

Ярл пошел быстрым шагом, ведя кобылу с одетым в кольчугу псом на спине в поводу. За ними косолапил простоволосый тролль с шлемом в одной руке и молотом в другой, продолжая выкрикивать «Жаба!» От невиданного зрелища, беженцы раздались по обе стороны Ряда Медоваров. К шествию сообразило примкнуть и несколько Гормовых дружинников. За Родульфом, вдобавок к переваленному через плечо молоту где-то раздобывшим копье с насаженной на него головой, толпа снова сомкнулась.

– Что с этими горюнами делать будем? – за раскрытыми створками внутренних ворот, с Гормом, помогавшим Хану спуститься с лошади, поравнялся Кнур.

С дальнего конца Ряда Медоваров раздались вопли, давление немытых тел увеличилось. Йормунрековы карлы, похоже, наконец заметили, что город за стенами не исчерпывается одной заваленной мусором и трупами площадью перед воротной башней. Из одной из улочек, примыкавших к главной, снова показался злокозненно упертый всадник в красном плаще, на этот раз, в сопровождении трех пеших дроттаров, немилосердно лупивших окружавших беженцев посохами.

– Ничего, – угрюмо отрезал Горм. – Арнгрим, Рунвид, затворяйте ворота!

На створки из тисовых брусьев с железными заклепками пришлось налечь не двум, а дюжине дружинников, но и тогда поток беженцев только сократился с четверых-пятерых в ряд до одного-двух. Ворота действительно начали закрываться, только когда дружинникам на подмогу пришли Кривой справа и Родульф слева.

– Хоть котеночка спасите! – скорее выдохнула, чем крикнула, прижатая толпой к одной из створок девочка, протянув внутрь ворот ручонку, державшую за шкирку маленькое, жалобно пищавшее существо. Кнур схватил девчонку повыше запястья и втащил ее вовнутрь вместе с котенком, заметив:

– Поди, последняя несъеденная кошка в нижнем городе.

Внутренние ворота наконец закрылись, и как нельзя вовремя – створки зажали пару копий и с тошнотворным – Горма вправду едва не вырвало – мокрым хрустом передавили руку с топором. Сверху, Арнгрим Белый и Снари опустили на крючья укрепленный сталью дубовый засов.

– Лучников на стену! – полным голосом отдавать приказы ярлу тоже было больно, но что поделаешь. – Соберите беженцев, кто покрепче, в цепочку, разбирать мостовую и подавать камни наверх!

Горм прикинул численный перевес нападавших – два к одному, если не больше. Впрочем, получись у скиллеборгской и остатков гафлудиборгской и йеллингской дружин достаточно долго удержать внутреннюю стену и не дать Йормунреку отрезать путь к гавани, этот перевес не давал нападавшим никакого очевидного и немедленного преимущества, хотя следовало вспомнить, что у братоубийцы из Свитьи всегда была в запасе пара-тройка каких-нибудь йотунских вывертов…

– А ну, посмотри на меня! – Щеня остановил уже собравшегося было лезть на стену Хёрдакнутссона.

Сам знахарь находился далеко не в лучшем виде – что-то оставило множество прорех в его свите, ее рукава, как и Щенины руки, были перемазаны кровью, шлем потерян, рыжие лохмы посыпаны не то пеплом, не то известкой.

– Зачем это?

– Зрачки вроде одинаковые. Не тошно?

– Конечно, тошно, лопоухая твоя морда! Только что пол-крепости потеряли! – ответил Горм по-венедски. – Ну что, жить буду?

– Будешь, и препохабно, – знахарь удовлетворился ответом. – Знаешь, как говорят – что тебя не убьет, до полусмерти точно замучает.

С такими словами, Щеня сунул Горму какой-то длинный предмет, завернутый в кожу, и уже пошел было призревать следующего болящего, но ярл потянул его за мокрый и липкий рукав:

– Что с конунгом и другими у ворот?

– У конунга разбита голова, череп треснут, и сломаны ребра. Аббе, Гримульф, Бьорн, Торир – всех навья сила взяла, – Щеня сплюнул через плечо. – Аббе и Бьорн прикрыли Бейнира, как почуяли черную волшбу.

– Конунг в себе?

Знахарь отрицательно покачал головой.

– А когда очнется?

Щеня задумался.

– Скажем так. Может, Кром его призвал к красно-золотому чертогу, как водителя дружин, может, Яросвет к белому, как мудреца-родомысла и хранителя вежества, но если сами боги Бейнира не пошлют обратно, там в горней яви он и останется. Так что тебе осадой верховодить.

– Мало было печали, – пробормотал Горм и полез на стену по деревянной лестнице, в то время как Хан сел, высунув язык, у ее подножия.

Как и следовало ожидать, нижний город уже горел в нескольких местах, время от времени, из домов и с улиц раздавались ни о чем хорошем не извещавшие крики, но изрядная часть внешней стены по-прежнему держалась против Йормунрека, включая одну из южных башен с камнеметом. Ярл развернул кожу Щениного свертка и увидел зрительную трубу с оборванной цепочкой. Бронзовое кольцо с узкой стороны трубы было выщерблено, меньшее из стекол треснуто, но в прибор кое-как все-таки удалось разглядеть, как ватажники на башне вчетвером опустили в ложку камнемета бочонок со смолой и отступили. Пятый поджег фитиль из пеньки, вымоченной в растворе селитры и затем осторожно просушенной, и дернул за железное кольцо, освобождавшее ход рычага. Многократно свитые турьи или воловьи жилы повернули тисовый брус с ложкой на конце, он ударился о перекладину, и бочка описала дугу в небе, оставляя слабый дымный след. Горм не увидел ее приземления, но сильно надеялся, что она упала на голову какому-нибудь жрецу Одина.

В конце Ряда Медоваров, примыкавшем к воротам, валялась пара десятков трупов беженцев – эти отбегались, остальные, как и положено еще живым беженцам, разбежались. Один Йормунреков дружинник стоял, прислонившись к створкам, несмотря на недостачу примерно трети черепа, снесенной булыжником со стены. Ярлу вспомнились собственные и Кнуровы подозрения о беспокойных покойниках на службе у Йормунрека, потом Горм увидел руку, зажатую в воротах, и слегка успокоился: «Вот уж чей день вышел хуже, чем мой. Пока.» Серый жеребец и красный плащ виднелись на довольно почтительном расстоянии, на перекрестке с Восточной улицей, называвшейся так не по причине ее направления, а из-за нескольких лавок, где обычно продавались товары с востока.

Старший Хёрдакнутссон повернул кольцо зрительной трубы. Внутри прибора что-то жалобно скрипнуло, и перед взором ярла предстало (естественно, вверх ногами и с трещиной поперек) частично скрытое полузабралом шлема и тенью, но подозрительно полузнакомое, лицо всадника в стальных доспехах. Он что-то объяснял своим спутникам – дюжине отлично снаряженных пеших воинов и четырем дроттарам.

– А вот и рыжим помянутая черная волшба, – указал в сторону дроттаров Кнур.

– Лучники, этих пугал с посохами валить в первую очередь, особенно если что потащат к воротам, – Горм надеялся, что его приказ услышали все на стене.

– А мне рассказывали, кто черного дроттара убьет, на него Один насылает проклятие, он начинает плевать кровью, покрывается струпьями, из глаз течет гной, через пол-луны умирает, а потом встает живым мертвецом, – поделился стоявший недалеко от ярла незнакомый молоденький воин с длинным, почти в его рост, тисовым луком, и в доспехе из турьей кожи с нашитыми железными пластинами.

– При Гафлудиборге, мы этих мамонтовым удом пришибленных лысых ворон ко дну пустили немеряно, и вроде ничего ни у кого ниоткуда не потекло, – ярл говорил достаточно громко, чтоб слышал не только лучник, но и все его соседи. – Один тупо загрызен волком, так что течет у тебя откуда – к знахарю сходи.

– Одного дроттара наш шкипер не просто убил, а в куски изрубил, – добавил Кнур. – И уж точно больше луны назад, так что прибери повод, молодец, и не гони.

Воин замолчал, но украдкой сделал знак от сглаза и подозрительно посмотрел на Горма.

– Кром, только этой мужескотодетородноудовой задосвиноблевотины нам здесь не хватало, – посетовал Родульф.

На перекрестке, как раз за пределами досягаемости луков, дружинники Йормунрека ставили на треногу двойной короб с пустым местом посередине.

«Сюда бы Хеминга, Торкеля, или хоть Эйольфа Хемингссона,» – с тоской подумал Горм. Увы, лучшие лучники Йеллинга и Ноннебакке остались на севере. Вслух, ярл обратился к скиллеборгскому дружиннику и умельцу, поднявшемуся на стену вместе с Родульфом и Снари:

– Вегард, в замке есть эти… оксибелы?

– Да, ярл!

– Кнур, Вегард, и вы трое, живо тащите сюда пару! Отрядите кого надо помочь, моим словом! Если ножной самострел найдете, тоже волоките!

Ножной самострел, он же соленаро (а может, и нет) был стародавним этлавагрским оружием и назывался так потому, что для взвода тетивы, стрелявший ложился, вцеплялся в последнюю обеими руками, и ногами толкал тело самострела от себя. Оружие было слишком тяжело для одного стрелка (разве что Родульф, пожалуй, справился бы с ним в одиночку), и поэтому или опиралось на стену перед выстрелом, или клалось на плечи одному воину и наводилось на цель другим.

Пока его ватажники искали что-нибудь достаточно дальнобойное, чтобы остановить сборку вражеского метательного устройства, Горм соображал, не устроить ли вылазку за ворота. Паре-тройке конных ничего бы не стоило изрубить сборщиков орудия, которое выглядело, как тяжелый самострел или небольшой камнемет, но, увы, скорее всего вот-вот готово было явить себя как йотунский бочонкомкет. Одна трудность с верховой вылазкой – стойла остались в нижнем городе. В замке скорее всего тоже были кони, но ярл не знал, где, если не считать единственной лошадки, на которой Хан въехал в замок, и не мог никого достаточно быстро спросить – на перекрестке, дружинники уже просунули в бока коробов рычаги и натягивали между ними кожаную полосу с мешком, вшитым посередине. Пешая же попытка спасти внутренние ворота была заведомо обречена – во всех боковых улицах, пользуясь прикрытием домов от стрел со стен, уже толпились дружинники Йормунрека. Некоторые из них отвлеклись на грабеж и насилие, но достойных предметов ни для того, ни для другого в нижнем городе было недостаточно. Нехватка добычи, вероятно, уже стала причиной пары схваток.

Ярл перевел трубу в направлении неприятного шума, доносившегося из сорванной с петель двери одного из домов. Первой из нее выскользнула дева, босая и простоволосая, на бегу пытаясь прикрыться остатками разорванного хитона. Последнее зряшное занятие отвлекло ее настолько, что она споткнулась о труп, шмякнулась на него вниз лицом, и подобающе случаю завизжала. Ее преследователи, в свою очередь, видимо, перелюбовались бегством полунагой девы и столкнулись в проеме. После непродолжительных взаимных обвинений, оба схватились за мечи. Откуда ни возьмись, случился дроттар и принялся охаживать обоих посохом. Он остановился только для того, чтобы тем же посохом указать в сторону перекрестка. Воины опустили мечи и понуро побрели от дома, на прощание получив еще пару раз по плечам длинной деревяшкой. Хотя порядок в стане врага совершенно не приходился ему на руку, Горм мысленно одобрительно кивнул – порядок, где бы он ни был, не след принимать за должное. Дроттар сделал шаг к деве, но, вместо того, чтобы помочь ей подняться, со всего размаху треснул злополучную окованным железом концом посоха по затылку.

– Отморозок, – пробормотал старший Хёрдакнутссон и опустил трубу. – Где Йормунрек их только берет…

– Ну, если у меня точно ничего не потечет… – молоденький лучник плавным движением натянул тетиву, выдохнул, и пустил длинную стрелу.

Она попала удалявшемуся, но недостаточно отошедшему от стены, дроттару точно между лопаток. Лиходей в черном грохнулся, как подкопанный.

– Кром! Бей ворон! – закричал кто-то с участка стены по другую сторону от ворот.

Клич был повторен и подхвачен.

– До камнеметчиков достанешь? – спросил ярл.

Лучник покачал головой и объяснил:

– С дроттаром мне уже повезло, а они еще на тридцать-сорок шагов дальше, и не по ветру. Могу разве что попробовать отвлечь.

– Попробуй, может, снова повезет, – без особой веры сказал Горм. – Как звать-то тебя?

– Скегги сын Радбара, ярл.

– Так Рандвер…

– Мой старший брат по отцу.

– Эй, подналегли! – донеслось со двора.

Горм побежал вниз, чтобы помочь Кнуру, Родульфу, Вегарду, и Арнгриму тащить на стену оксибел, на ходу сунув трубу Бреси. Найденное орудие метало болты, а не йотунские бочки, хотя в остальном мало отличалось по общему устройству от Йормунрекова переносного, увы, кроме одной особенности – оно не разбиралось на части.

За стеной несколько голосов продирающе тонко и уныло завели:

Горму потребовалось несколько мгновений, чтобы переварить «бе днесь» на танском – и пользуясь наречием Йеллинга и Хроарскильде, как оказалось, можно было ревностно блюсти исконную старовременность.

– Колдуют, навьи чернецы, – посетовал Щеня, упираясь руками в раму оксибела и оставляя на ней кровавые отпечатки пятерней. – Ядоязыким словоблудием нас сгубить чают. Ярл, вели…

На стене, лучники снова завели «Кром, бей ворон!»

– Именно это, – продолжил знахарь. – Чтоб они на нас чего не накаркали.

– Самострел этих удоязыких птицеблудопсиц заткнет еще лучше, – обоснованно предположил Родульф.

– Отлеталась, ворона помоечная! – радостно возгласил младший Радбарссон со стены среди дополнительно окрепшего зова к Крому истреблять громкую и докучливую породу пернатых – похоже, его стрела прикончила еще одного дроттара.

– Быстрее, быстрее! – Бреси со зрительной трубой был сильно обеспокоен.

Со скрипом и лязгом, оксибел наконец занял место на боевой площадке стены.

– А теперь повернули коробом туда! – Вегард снова налег на изрядно пошарпанную в пути раму.

– А кто-нибудь умеет из этого стрелять? – запоздало обеспокоился Снари.

– Сигур, тащи сюда корзину с болтами, – продолжил скиллеборгский кузнец. Вы двое, вставляйте рычаги и начинайте тянуть до ще…

Пока Вегард объяснял, Родульф взялся за тетиву обеими руками, потянул, и вставил ее в прорезь круглого барабанчика, поворачивавшегося при нажатии на спусковой рычаг. Кузнец пожал плечами, положил болт в канавку, и принялся целиться, передвигая деревянные клинья, слегка поворачивавшие и наклонявшие короб по отношению к треноге, и приговаривая:

– Это как игра на гудке[105] – я никогда не пробовал, может быть, умею.

С этими словами, он нажал на спуск. Болт с гудением рассек воздух и воткнулся в руку и в бок одного из воинов в доспехах подле уже готового к выстрелу бочонкомета. Остальные благоразумно попрятались.

– Вот, – с некоторым удивлением заключил Вегард.

Его голос потонул в одобрительном реве, начавшемся на стене и подхваченном во дворе замка.

– Бреси! Бреси? – после непродолжительной борьбы с чрезмерно увлекшимся зрительной трубой учеником знахаря, Горму удалось вновь завладеть прибором.

Вожак передовой группы Йормунрековых ватаг отдал какой-то приказ своим дружинникам и дроттарам и сделал круговое движение рукой. Те разбежались по городу.

– Вегард, как насчет того, чтоб свалить этого в красном плаще? – предложил Горм.

– Все время за угол прячется, – пожаловался скиллеборгский кузнец. – У нас еще гремучих бочек не осталось? Хоть одну, можно б дом бы на него обрушить…

– Одна была, две сделали, все три употребили, – развел руками Кнур.

– Что еще за новая пакость? – ярл оторвался от трубы, чтобы охватить взглядом более широкий вид происходившего.

Нападавшим удалось захватить дюжины с две пленных – преимущественно детей и молодых женщин. Ударами посохов и древков копий, несчастных сгоняли в кучу перед метательным устройством. Некоторые Йормунрековы дружинники прикрывались сами и прикрывали дроттаров, возившихся у камнемета, держа перед собой жалобно вопивших детей. Горестные звуки отчетливо доносились до стены.

– Нитинги, девятью псами друг из-под друга крытые! Мать ваша трехногая жаба, отец ваш троллиная задрота, в болоте утопленная! – заревел Родульф. – Малютками прикрываетесь!

– Ну, и теперь что прикажешь делать? – Вегард хлопнул себя руками по бедрам.

– Стрелять! Думать будешь, всех в верхнем замке обречешь! – сквозь стиснутые зубы, процедил Рунвид. – И моих двоих с Кари…

– Да они их в три ряда выстроили, никакая стрела… – начал было кузнец.

Сквозь узкий проем в скоплении тел вылетел, вращаясь, железный бочонок.

– Ложи-и-ись! – что было сил, закричал Горм.

За падением бочонка последовал более или менее обычный (по крайней мере, для немногих оставшихся в живых воинов, помнивших бойню у входа в гафлудиборгскую гавань) взрыв. Створки ворот разлетелись в щепки, стену тряхнуло. Нескольких стоявших у оксибела, включая ярла, не успевшего последовать собственному совету, сбросило с боевой площадки. Падая, Горм успел схватиться за одну из балок, поддерживавших деревянную часть лестницы наверх, но йотунское огнеизвержение расшатало камни настолько, что балка вырвалась из стены, вследствие чего падение не особо замедлилось, но к ярлу в полете присоединилось несколько камней и изрядное количество дерева. Мостовая вздыбилась и предосадно ударила по лицу.

– Опять ты, – с легкой досадой отметила дева с пряжей и ножницами. – А ну, давай отсюда, нечего пялиться, как баран на новые ворота.

Едва ярл успел заметить, что наряду с деревом и девами, на лугу имелся обложенный добротной каменной кладкой колодец с журавлем, как зеленая трава раздалась, открывая внутренние слои, словно в овцебычьем окороке под ножом повара. В сторону полетели полосы земли, песка, листвы, ветвей, вьюнок, их оплетавший, птичьи гнезда, мелькнула змея с препотешно выпученными глазами, пытавшаяся целиком проглотить крапчатое яичко, лежавшее в одном из гнезд. Еще по одной ветви пробежала толпа белок. Две из них вздымали в передних лапках беличьего размера копья, на которые было натянуто полотнище с полыхавшими зеленым светом рунами «Рататоск.» Навстречу толпе, с другой ветви спрыгнула еще одна на редкость матерая и жирная белка. Раздались стрекот и писки, возможно, обозначавшие восторг, а возможно, «Уходи с моей ветки» – Горм был не силен в беличьем. Рёсты и рёсты постепенно редевших ветвей и коры исполинского ствола мчались вдаль. Показалась часть мирового дерева, пораженная какой-то заразой, с листвой нездорового цвета, нависавшей над исполинскими поганками, облепившими чудовищный заплесневелый корень. Полет продолжился вдоль этого корня и наконец замедлился под ним, на холмистой равнине, придавленной небом неописуемого цвета, разделенным надвое больным корнем Иггдрасиля, чье мертвенное свечение озаряло бескрайнее поле битвы.

Стоя на неприятно податливой почве, частично скрытой слоем тумана, Горм огляделся по сторонам. Шагах в десяти от него валялась дохлость размером с небольшого боевого слона, и даже со стрельницей на спине, но при жизни скорее всего летавшая по воздуху. Странное ощущение от земли объяснялось тем, что это, собственно, была не земля, а летательная перепонка сломанного крыла летающей дохлости. В стрельнице тухло с пяток покойников. Еще один, находившийся примерно там же, где на слоне сидел бы корнак, был наполовину вмят в смесь пепла, костей, поломанных мечей, и раздолбленных в щепки щитов шеей слоноватой летучки, изогнутой под странным углом.