Некроманты, алхимики и все остальные Алексеева Яна
– Пора бы тебе и замуж, девочка, а то все одна да одна, нехорошо. Ну да ладно, судьба, видать, такая…
Нирина Вирин задумчиво добрела до уютной зеленой стоянки. Пожалуй, не скажи старик на прощание свое «не спеши», она бы отдала должное и извивающимся на помосте в ритме скорпионьей свадьбы под тягучую мелодию танцовщицам. Да и продавца сластей, зазывно вертящего звонкие трещотки, не миновала бы. Но… не спеши! Где, когда и зачем?
Ох уж эти караванщики! Женщина закатила глаза, устало присаживаясь в тени своего фургона. Немного лицемерно посетовав на своих соратников по гильдии, погрязших в местечковой политике, потом порадовавшись тому, что ее основные капиталы благополучно лежат в гномьем банке, достала из кармана пергаменты.
Ну и каков баланс на нынешний год? Сигизийский Торговый дом Вирин собрал три каравана, по обычному маршруту. Сигизия – Индола – Рония, Княжества – Сигизия – Каганат и Герония – Инсола – Рония – Мерония. А сама владелица традиционно наведалась в оазис Перекресток шести дорог, на весеннюю ярмарку. А потом собиралась сделать Большой летний круг по дорогам континента. Вовсе не обязательно то делать самой владелице, но… но в этом и есть суть ее успеха. Она знает, где и что нужно купить или продать. К тому же Нирина любила все это. Вечное движение, новые старые места, бесконечный водоворот людских судеб. Движение – это жизнь, как говорила мать.
Так вообще-то многие торговцы поступают. Или сами ездят со сборными караванами, разведывают пути и спрос, или наследников с приказчиками верными отправляют. Только вот ей послать некого, она сама – наследница. Единственная на всю Сигизию женщина – владелица торгового дома, да немаленького, занимающегося не только караванной торговлей, но и крупными сделками с землей, драгоценностями и магией…
Ах, как злилась вся гильдейская община, когда Рикель Вирин назвал наследницей дела не партнера, не друга, не родственницу, а дочь чужестранки, привезенной из дальнего вояжа. Даже не родную кровь вроде двоюродного племянника, а узкоглазую дикую варварку! И как ей после скорой смерти названного отца самой пришлось вытаскивать торговый дом из ямы, куда он скатился усилиями «верных» друзей и партнеров. И что с ней случилось бы, если бы молодую растерянную девушку не взял под крыло старейшина Седаэ…
Да уж.
Женщина отложила в сторону пергаменты, вскинула голову, не щурясь всмотрелась в пронзительно-голубое небо, проглядывающее сквозь редкую и пыльную зелень. Здесь, на окраине оазиса, душно, жарко и тихо. Большие фургоны, похожие на дома, двухъярусные, крытые тканью или плетеными циновками, стоят полукругом, уже практически готовые отправиться в дорогу. Мохноногие тяжеловозы, уже вернувшиеся с водопоя, перебирают копытами. Встав, Нирина погладила мягкие морды, пробежалась пальцами по заплетенным гривам. Завтра в путь. Не торопясь, как и просил старый учитель.
Караван вышел затемно. Чтобы к полудню, когда на исходящем жаром песке можно будет испечь яйцо гигантской наседки, достичь маршрутного колодца. Большой двухъярусный фургон Нирины шел последним, чуть отставая, чтобы небольшие пока еще клубы пыли, поднимающиеся из-под колес первых, не мешали дышать. Вообще-то по жребию ее место было в середине, но Кэраэ Арвет был так мил, когда пришел просить об одолжении. А его новорожденной дочери действительно не стоило глотать пыль, поднятую всем двухдюжинным караваном.
Женщина цокнула и, щелкнув поводьями, заставила тяжеловозов прибавить шагу. Те фыркнули. Чисто драконы, восхитилась Нирина: такие же громкие. А выносливые…
Фургон, скрипнув, вошел в колею, проложенную за десятки лет. Мимо проплыли последние деревья, раскинувшие широкие, изрезанные как кружево листья над дорогой, и караван выехал на залитое предутренними зарницами пространство. Несколько разлапистых, полуголых кустов, ветки которых были усеяны мелкими серыми листочками и колючками, ограждали границы оазиса, защищая их от наступающих барханов. Они переплетались, цепляясь в землю, запутываясь между мохнатыми стволами местных Дарующих жизнь[15]. Песчаные волны в дрожащем мареве, слегка подсвеченном на далеком горизонте розоватыми огнями, казались серыми. На темном небе еще не все звезды угасли. Острые серебряные искры недовольно мигали, провожая пристальным взглядом длинную цепочку фургонов.
Нирина глубоко вдохнула. Воздух все еще был восхитительно свеж и прохладен. Хотя буквально через пару часов пустыня превратится в пекло. Обвязав лицо плотным шарфом, женщина еще раз поторопила лошадей.
Утоптанная дорога неспешно вилась между песчаными холмами, небо светлело, наливаясь жаром. Когда резкие и глубокие черные тени бархатными полосами исчертили пустыню, последние гигантские деревья оазиса Медал скрылись за горизонтом. Нирина же, щуря и без того узкие глаза, мрачно глотала пыль и ругала бывшего учителя. Ну и зачем было «не спешить»?
Рассеянно озирая обочины, поросшие невысокими, но мясистыми и весьма разлапистыми кактусами, и перекрикиваясь с первыми возницами, женщина едва не пропустила, как зашевелился один из барханов. Две невысокие фигуры, смахивая песок, служивший им маскировкой, метнулись следом за последним фургоном, одна из них на миг вцепилась в колесо едва ли не с нее ростом и подсадила вторую. Затем так же ловко и бесшумно поднырнула под полог, прикрывающий борта.
Удовлетворенная, Нирина обернулась на конский топот, кивнула догнавшему караван всаднику в серой дорожной палетте и широкополой шляпе, на невысокой мохноногой лошадке. Один из старших охранников – кареглазый рониец Реваз, который шел в дальнем охранении.
– Все нормально? Мне показалось, кто-то тут бродит…
– Тихо, как в склепе древних, – уверенно заявила женщина.
С сомнением покачав головой, мужчина отстал, замер, настороженно озираясь и перебирая наборные звенья поводьев.
До самого колодца новые пассажиры не подавали признаков жизни. Будто и нет их там. Как бы не задохнулись в подполье, подумала Нирина. Там же склад, а сундукам ветерок не нужен, да и нет его там. Если уж снаружи как на сковороде… Ну ладно, в конце концов, их сюда никто не звал. Сами напросились, значит, должны соображать, как должно в пустыне выживать. Смочив край платка из большой плетеной фляги, она отерла лицо от пыли. Глотнула теплой солоноватой воды.
Пот стекал по шее, спине, нижняя рубаха неприятно липла к коже, но в целом многослойная одежда из легкой невесомой ткани спасала от нестерпимой жары. Солнце палило, отражаясь от вершин барханов, ветер гулял по пустыне, гоняя колючих бегунков и мелкий песок, раздражающий даже зажмуренные глаза.
Лошади привычно брели вслепую, тяжело, но неустанно переставляя ноги, больше ориентируясь на звук и движение поводьев, их глаза прикрывали плотные шоры. Все знакомо и ничуть не неприятно. То есть погода, конечно, неудобство доставляла, но бывало и хуже. Да и красиво. Пусть и выучено до последней песчинки. Все оттенки золотого внизу, голубого наверху и алые, синие и зеленые полотнища фургонов, виляющих меж песчаных гор.
Наконец показался высокий колодезный шпиль. Спустя пару менок свечи караван втянулся на утоптанную глиняную площадку, встал полукругом у большого каменного желоба, прикрытого навесом. Первый караванщик соскочил со скамьи, подошел к собранной из валунов приземистой бочке, сбоку которой торчал рычаг, и с усилием отомкнул скобу. Пара помощников, отирая пот, принялись поднимать и опускать немного ржавую железку, и в желоб спустя миг или два полилась чистая, прохладная вода. От одного ее вида стало менее жарко.
Нирина облегченно откинулась в тень, сбрасывая пропыленную палетту, оставаясь в мгновенно подсыхающей тонкой шелковой рубахе, прикрыла глаза. Потом все же собралась и направилась к колодцу, прихватив бурдюки. Надо проведать гостей, пока солнце в зените и караван отдыхает. Но сначала – лошади.
Весело перекликаясь с возницами и перешучиваясь со сменившимися стражниками охранения, в свою очередь наполнила кожаные мешки. Парочка подростков, расшалившись, принялась брызгать на подходящих людей, но быстро была поймана матерью и водворена за уши в синий фургон. Вот спасибо мальцам, даже и обливаться не пришлось: весь пот смыли. Мокрая как мышь, Нирина взобралась на скамью, затем, отогнув край зашнурованного полога, нырнула внутрь. В душном сумраке мгновенно споткнулась об один из сундуков, выругалась и попыталась вспомнить, что куда клала. Вот ведь незадача. Какой груз с каким караваном отправила, помнила до сундучка, все договора могла процитировать дословно, а в собственном фургоне навести порядок… Никак не получается!
Ощупью миновав лежанку и полки, на одной из которых стояла клетка с вестником, сияющим в темноте белым оперением, добралась до расставленных в ряд сундуков. Нашарила в единственном открытом, третьем по счету, огарок свечи и огниво. Неловко развернувшись, задела крышку, и та с гулким ударом рухнула, едва не придавив женщине пальцы. Шипя и костеря собственную неуклюжесть, Нирина сунула свечу в фонарик, свисающий с потолка.
Тусклый огонек осветил просторное, но заставленное ларями и завешанное тканью почти под самый полотняный потолок помещение. Нагнувшись, женщина потянула за кольцо, вделанное в гладкие деревянные доски. Приоткрыв люк, нырнула в подпол. На корточках проползла между рядами длинных деревянных сундуков и, протянув руку, нащупала у одной из стен что-то мягкое. Раздался испуганный всхлип, шуршание, и на караванщицу уставились темные глаза.
Метнувшись вперед, Нирина зажала приоткрывшийся рот. Скуластый мальчишка лет десяти захлебнулся испуганным криком.
– Тш-ш-ш, – прошипела женщина, нащупывая фляжку.
Скрутив крышку, поднесла к растрескавшимся губам пассажира. Тот сделал пару глотков, потом молча схватил ее за руки тонкими полупрозрачными пальцами. Худой какой… Потянул в сторону, заставляя коснуться лохматой ткани, прикрывающей второго пассажира. Нирина послушно откинула маскировочный пустынник, и ей вновь захотелось выругаться. Второй гость был без сознания. Притиснув ребенка к сундукам и всучив ему флягу, женщина распотрошила кокон. В темноте не очень понятно было, что с мужчиной, но пульс на бледной даже в сумраке шее был прерывистым, редким, а дыхание – еле заметным. Нащупав заскорузлую повязку на груди, караванщица только вздохнула. Вот за что ей такое наказание?
– Вы куда? – шепотом спросила у мальчишки, затаившего дыхание рядом.
Потом, сообразив, повторила вопрос на местном наречии.
– В Перани, оазис Аран.
– Больше шести дней. Этот не доедет, – заметила Нирина. – Он тебе кто?
– Учитель… – тихо и невнятно, прикусив губу, ответил мальчишка.
– Хм, – вынырнув из подполья, женщина открыла маленький сундучок. Вытянув оттуда несколько мешочков, миску и моток чистого холста, захватила бурдюк со свежей водой и спустилась.
– Отпаивай его, – отдала указание пассажиру. – Вы что, воды вообще с собой не взяли?
Мальчишка только головой помотал, подползая ближе.
Ну просто слов нет!
Прислушиваясь к веселой перекличке молодежи у колодца и шуршащим шагам стражников, она принялась за работу. Отмочить, не жалея воды, пропитанные кровью бинты, вспороть тонкую рубаху из дорогой ткани. Обмыть воспаленную кожу вокруг длинных рваных порезов, смешать в миске травы с водой и белой глиной до консистенции мази, нанести на раны, перебинтовать.
Шепотом отругав неумеху, едва не «утопившего» своего спутника, Нирина сама принялась вливать воду тонкой струйкой в приоткрытые губы, с удовлетворением заметив, что дыхание пациента стало более глубоким.
– Ну вот, – прошептала она, – лежи здесь, обтирай ему лицо и смачивай губы. Это-то сможешь?
Мальчишка покивал, и женщина, потирая поясницу, вылезла наружу. Присев на сундук, задумалась. Вот так гости… И раскосоглазый мальчик вовсе не худощав, а просто очень изящен и красив. Той красотой, которой славятся многие старые аланийские семейства. Тонкокостный, белокожий, с темными, густыми, сейчас пропыленными и слипшимися от пота волосами. Глаза, насколько можно разобрать в душном сумраке, темно-темно-синие. Не то чтобы она много коренных аланийцев видела – на свое высокогорье они чужаков не пускали, – но в прилегающем к основанию плато оазисе, где обычно принимали торговые караваны, жили изгои и слуги низшей касты. А мужчина… на ощупь, хм, придворный. Кожа мягкая, бледная, не знающая солнца, мышцы плотные, черты лица… Ну резкие и острые, не столь аристократичные, как у мальчишки, но опять же не закаленные ветром пустыни. Мозоли на ладонях плотные, только от рукояти клинка и пера, пальцы не заскорузлые, изящные.
Учитель? Ну да, наемный дворцовый работник. А из чьего дворца – уточнять себе дороже. Просто довезем живыми обоих, раз просили.
Нирина откинулась на спину, упершись лопатками в бортик, взмахнула рукой, разгоняя легкий горьковатый аромат лекарственных мазей. Прикрыв глаза, женщина задремала. Жаркое душноватое нутро фургона не доставляло неудобств. Дом ведь – единственный настоящий. Особняк в столице не в счет.
Протяжно перекрикиваясь, возницы начали рассаживаться по фургонам. Глава каравана, хмуро щурясь, заглянул к Нирине, спросил:
– Все так же в конце? Не надоело?
Женщина встала, потянулась, качая головой и приглаживая встрепанные кудри:
– Иногда нужно и разнообразие.
– Пыль глотать? То еще разнообразие. – Широкоплечий индолиец, владелец десяти фургонов, хрустнул пальцами. Сощурил темно-серые глаза.
– Я добра сегодня.
– О, так, может, тогда согласитесь разделить со мной дорогу?
Нирина возмущенно фыркнула, выпихивая черноволосого наглеца из проема и выбираясь на палящее солнце.
– Релат, мы же уже все обсудили! Ты слишком хорош для меня, да и я не останусь молча ждать на женской половине.
Мужчина только чуть поклонился.
– Я должен был попробовать, – тихо пророкотал на ухо караванщице, улыбнувшись. И зычно, так, что эхо трижды вернулось от барханов, рыкнул: – Отправляемся!
Закутавшись в палетту, женщина уселась на высокую скамью и щелкнула поводьями.
И вновь была пустыня. Жаркая, испепеляющая и величественная. Золотисто-желтое бесконечное море тянулось от горизонта до горизонта, сверху его накрывал выцветший почти до белизны голубой купол неба. Втянувшись в монотонное дорожное настроение, Нирина под скрип колес принялась мысленно выстраивать маршрут.
К ночи караван достигнет оазиса Марук, потом минует развалины древнего города у колодезной стоянки, переночует в Нари, первом городе-оазисе каганата Перани. Затем две ночевки в пустыне, оазис Сенин, а уж потом Аран. Дальше караванные пути разветвляются, и гости свернут на север, к Энгизу, крупному свободному городу на границе пустыни и лесов, близ Сигизийского королевства. Это простая логика. Раз гости сходят в Аране, а караван Релата идет в Индолу и Ронию, другого пути для них нет. Не прямиком же через пустыню! Это местные кочевники еще могут проторить новый песчаный путь, а не изнеженные дворцовые обитатели. Этим нарушителям границ придется воспользоваться потайными дорогами.
Нирина, натянув поводья и зацепив их за крюк, торчащий слева, поднялась со скамьи. Лошади, тряхнув головами, слегка замедлили шаг. Помахивая хвостами, продолжили движение. Из-под широких копыт вздымались маленькие песочные вулканчики. На миг задержав взгляд на серых лоснящихся шкурах, удовлетворенно кивнула. Эта магическая порода стоила отданных за них денег.
Нырнула внутрь, в тусклом свете лампы в ближнем сундуке, используемом как продуктовый ларь, нашла завернутые в плотную ткань лепешки и бутыль легкого вина. Откинув люк, заглянула вниз.
– Эй, вы там живы?
Тихое согласное шипение ее порадовало.
– Еда. И покорми своего… учителя, если он очнулся. Только размачивай сначала. Вечером будет посущественнее.
Выбравшись наружу, Нирина облегченно выдохнула. Она десять раз предпочитала жаркое, но вольное пекло спертому воздуху внутри фургона. Хорошо хоть вниз песок не забивается, а то бы эти гости вообще задохнулись. Отличный, отличный у нее фургон.
До вечера она еще раза три заглядывала в подполье, каждый раз во все большей тревоге. Мужчина все никак не приходил в сознание. Лежал, тяжело дыша, разметавшись по свободному пространству, и бредил на незнакомом женщине языке. Мальчишка выглядел все хуже и хуже. Он в отчаянии кривил дрожащие губы, кусал ногти и почти плакал. В глазах его стояли прозрачные слезы.
Когда из-за барханов появился первый ряд низкорослых кустистых колючек оазиса Марук и жаркий ветер донес до каравана перекличку стражников, Нирина заглянула в подпол, наткнулась на умоляющий взгляд высокородного пассажира и спросила:
– Все еще нет?
Тот головой покачал, размазывая по щекам слезы. Встрепанные волосы потными завитками торчали в разные стороны, мятая палетта пропылилась.
– Потерпи. Кстати, – припомнив, как легко и ловко оба гостя заскочили в фургон, спросила, – вы что-то кроме воды пили?
– А… – Мальчишка растерялся, глядя ей в лицо. – Да… такое, горькое.
– Из чего пили, сохранилось?
Пассажир молча нырнул вниз, до Нирины донеслось торопливое шуршание. Наконец тонкие пальчики втиснули в ее протянутую вниз ладонь бутылек тонкого стекла.
– Я посмотрю. Жди до ночи. И – тише мыши. Кордоны, как бы не по ваши души, любезный алани.
Мальчишка помотал головой в испуге:
– А-а-а-а…
– Успокойся, гость: вы, на самый крайний случай, под защитой каравана и Гильдии.
Нирина вновь уселась на скамью, подхватив поводья одной рукой. Повертела пузырек, вцепившись зубами, выдернула пробку и принялась судорожно отплевываться от горечи, разлившейся во рту. Терпкий, вяжущий вкус лучшего местного эликсира на семи травах, пробуждающего скрытые силы, ни с чем не спутаешь. Женщина понятливо кивнула. Неудивительно, что этот учитель не в себе. Такие ранения, да суточное, не менее, бдение в пустыне в ожидании каравана…
Фургоны один за другим переваливали через последний бархан. На залитый закатным светом песок, будто политый кровью, выскочили всадники на великолепных пустынных каркаралах. Замерли бронзовыми статуями в белых костяных доспехах, окутанные тонкой, полупрозрачной магической тканью. Затем с гортанными криками скатились вниз, поднимая столбы бронзово-золотой пыли, пронеслись мимо… развернувшись, промчались обратно.
И что это было? Нирина философски пожала плечами, въезжая под тенистые своды оазиса. То ли бесятся со скуки, то ли проверяют. Только бессмысленно это все. Обережные руны мастера – не чета здешним – накладывали и на борта, и на пологи фургона.
Протащившись по узкой дорожке, повозки, очищенные от пыли густой листвой, подступающей вплотную к колее, свернули на развилке влево, к стоянке. Правая дорога вела в центр оазиса, к дворцам и лачугам местных жителей и главному колодцу.
Женщина покосилась на небо. Последние лучи солнца, пробивающиеся через плотные кроны, прорезали дорогу. Сзади глухо постукивали копыта лошадок охраны. В синеющих провалах теней скапливалась желанная прохлада. Ночь в пустыне обрушивается на пески очень быстро, и вряд ли засветло получится добраться до лавки местного травника. Ну ничего…
На вытоптанной площадке выстраивающийся привычным полукругом караван уже ждали. Официальные лица в расшитых палеттах, прячущие эти самые лица под глубокими капюшонами, хмурые солдаты в светлых костяных доспехах.
– Дополнительный досмотр, – объявляет распорядитель.
Релат, спрыгнув с сиденья головного фургона, энергично взмахивая руками, раздраженно доказывает что-то сухощавому, сгорбленному старичку.
Нирине это прекрасно видно, и можно даже разобрать, что так возмутило главу каравана. Наконец тот махнул рукой и отдал приказание зажигать общий костер. Десяток солдат под предводительством кутающегося в синее одеяние старшего начали обходить торговцев.
– Да как вы смеете…
– Тихо, дети спят…
– …Хорошо, вот мои доверенности… понимаю.
– Ситуация такова… жаловаться вашему кагану!
Неразборчивый тихий шум над поляной не превышал определенного порога. Он был деловит и аккуратен. Но под причитания женщин и возмущенный ропот возниц расшнуровывались пологи, вскрывались запечатанные подполья, ворошилась одежда. Причем хозяева безжалостно выдворялись в круг, к пылающему костру, над которым уже вовсю дымился котел с горячим вином.
Нирина, сбросив палетту и платок, прикрывающий лицо, прищурилась навстречу досмотрщикам. Встала, упираясь одной ногой в сиденье:
– И не думайте даже, что разрешу вам лазать по моим подпольям… без присмотра.
Мгновенно нахмурившийся старший расслабился.
А женщина задумалась, насколько хватит самообладания у пассажиров. И вообще предупредила ли она мальчишку о заговоренных оберегах? Нет, точно нет.
Спрыгнув вниз, она вручила старшему пергаментный свиток с большой алой печатью.
– Дело в том, шаер, – уважительно поклонившись, продолжила она, – у меня контракт на поставку огненного камня…
У мужчины удивленно-уважительно округлились глаза. Он поддернул пышные рукава, изучая документы снаружи, даже и не пытаясь их вскрывать.
– Да, – кивнул, – дом Вирин, со всем моим уважением… Разумеется, проследите, дабы мои люди не нарушали печати.
Нирина кивнула, вспрыгнула на козлы и дернула веревки, раздергивая плотную ткань.
– Прошу, – и нырнула внутрь первой, раздвигая внутренние занавеси.
Тройка стражников послушно дождалась разрешения. Прищурив и без того узкие глаза, они осматривали фургон. Один поворошил кучу одеяний, небрежно висящую на крюке. Второй, взглядом испросив разрешения, залез в окованный полированными заклепками спальный ларь.
Ну да, в него как раз может поместиться человек. Отступив на шаг, Нирина нагнулась и невозмутимо подняла лючок, взмахнула рукой.
– Побыстрее, сай шаери, будьте любезны. У меня еще есть дела.
Двое, стукаясь мягкими шлемами, нагнулись над темным проемом, караванщица услужливо подала лампадку. Обшарив взглядом заставленное сундуками пространство, они выпрямились.
– Все?
– Со всем уважением, – кивнул один из дознатчиков. – Все печати в сохранности.
С силой захлопнув лючок, Нирина выпроводила незваных гостей.
Лавка травника, точнее ариш-шаери, была конечно же уже заперта. В конце концов, ночь на дворе. Но сквозь задернутые тонкой тканью окна просачивался свет, обрисовывая смутные очертания деревьев, черепа какой-то ящерицы на высоком шесте и соседних, немного кособоких, глиняных лачуг. Прохладно, издалека доносился вой сторожевых шакалов, выпущенных на охоту.
Пнув ногой калитку, Нирина вздрогнула. Забор пошатнулся, а над ухом раздался раздраженный рык.
– Ариш-шаери, нариэш рассит! – раздраженно выдала женщина невежливый приказ, когда после еще одного удара никто так и не соизволил ответить.
В конце концов, покупатель пришел, и явно стоящий выше по положению. Дверь приоткрылась.
– За чем пожаловали? – Голос старческий, скрипучий.
– Эликсир очищения, ариш-шаери, – выдохнув, сказала женщина.
– Чужачка, ты знаешь, что его запрещено продавать? – Силуэт старика, закутанного уже, похоже, в ночное одеяние, обрисовался на пороге домика.
– Какая я тебе чужачка! Баш на баш!
– У тебя есть огненный камень? – Травник явно заинтересовался.
Еще бы, эликсир этот готовят на настоянной на огненном камне воде, а эти драгоценности редки и дороги.
– Так и будешь на пороге держать? Придержи свою псину.
– Шарки! Место!
Рыча, сизый зубастый меховой ком удалился в дальний угол. А старик, дрожа от нетерпения, скатился по скрипучим ступеням, жадно глядя на сложенные лодочкой руки караванщицы. В ладонях тускло светятся, разбрасывая радужные искорки, мелкие осколки солнца. Нирина, шагнув вперед, едва не тыкает ими в нос похожему на стручок фасоли лекарю.
– Мне – полную бутыль. – Высказав пожелание, она выжидающе уставилась на старика.
Тот покивал и торопливо вернулся внутрь. Что-то громыхнуло, звякнуло.
Звуки в ночи далеко разносятся. Нирина поморщилась. Скорее бы он там… Наконец лекарь выбрался наружу. В руках его была большая бутыль, полная поблескивающей в бархатной тьме жидкости.
Обменяв ее на горсть второсортных камушков, женщина поспешила к стоянке. Хотелось поговорить с нормальным, взрослым человеком, способным четко обрисовать ситуацию. Хотя бы уточнить маршрут.
Завернув бутыль в захваченную запасную рубаху, чтобы не сверкала в темноте, прокралась по узкой тропе до главного колодца, проскочила площадь и нырнула в заросли. Поругиваясь, пробралась через колючки цветущей, одуряюще пахнущей ночной мирозы. Облегченно выдохнула, выбравшись на площадку, где стоял спящий караван. Вдоль ряда деревьев добралась до фургона, пристроила увесистый груз на скамью. И обернулась на тихий окрик, донесшийся от прогоревшего костра:
– Шаери Вирин? Ваша доля… – Это один из ночных дежурных.
Женщина подошла, благодарно кивнула, приняв в ладони еще теплый кубок. От подогретого вина поднимался ароматный парок.
– Не спится? – Парень поворошил угли.
– Увы, возраст. – Она пожала плечами, вглядываясь в молодое лицо. – Каррин?
Тот кивнул.
– Да… возраст. А с твоим братом все в порядке. Я недавно получила письмо от моего управляющего. Мальчика пристроили в геронийской столице, в одном из торговых домов конюшим.
– Благодарю вас.
– Не стоит. Мы – Гильдия. Где бы я была сейчас, если бы мне в свое время не помогли? Я просто отдаю долги молодым.
– Не прибедняйтесь, шаери, вы великолепны. Ваш возраст, ваше богатство…
– Ну уж… Доброй ночи.
– Доброй. – Парень кивнул, погружаясь в созерцание костровища, медленно мерцающего алыми угольями.
Нирина хмыкнула. Вот здесь и сейчас это дежурство – простая формальность. Но на предстоящих еще пустынных ночевках… Это далеко не так.
Мальчишка-аланиец сидел в подполье тише мыши. Заглянувшие вниз стражники его напугали едва ли не до икоты, но он похвально удержался от паники, поняв, что его даже не заметили. Вот бы и дальше так. А его спутник и наставник все еще без сознания. И это плохо.
Нирина, зевая, сползла вниз, откинула задний бортик, давая больше доступа свежему ночному воздуху.
– Ну-с… будем лечить.
Мальчик, приглаживая встопорщенные волосы, воззрился на женщину с надеждой.
– Так, – поставив бутыль и фонарь, велела караванщица, – раздеваем его.
С трудом ворочая бессознательное тело, сняли большую часть одежды. Осталась только повязка и нательное белье. Нирина задумчиво очертила мышцы руки. Покачав головой, вздохнула. Таким неподготовленным путешествовать по пустыне смерти подобно. Мужчина, похоже, просто усох от жажды и того эликсира, что принял для укрепления сил.
– Ты его поил?
– Всю дорогу, – подал голос мальчишка, выглядывая из-за плеча.
– А сам?
– Угу.
Расстроен видом спутника, не иначе. Дышит тяжело, вздыхает виновато.
– Благородный алани. Не вздумай терпеть жажду. Сейчас мы его этим напоим, – Нирина коснулась бутыли, – потом разотрем. А дальше, извини, тебе придется самому… он… кстати, имя у него есть?
– Э… Рилисэ.
– Хорошо. Рилисэ твой начнет сильно потеть. Будешь поить подсоленной водой и обтирать. Начнет замерзать, – женщина рукой пошарила наверху, прихватила за кончик плотное покрывало, – укроешь. А я – спать.
– Но я…
– Лечить будешь своего Рилисэ. Мне – вести фургон. Днем отоспишься.
Осторожно, массируя горло, караванщица влила питье в мужчину. И еще раз, и еще. Пока он не задышал ровно и глубоко. Перелив остатки в широкую миску, на миг залюбовалась поблескивающими в свете фонарика серебряными искорками. Смочила тряпку и душераздирающе зевнула.
– О нет, давай сам, маленький принц.
Сунув в руки опешившему и какому-то испуганному мальчишке влажную ткань, вылезла наверх. Зашнуровала полог, добралась до постели и, сбросив одежду, мгновенно провалилась в глубокий сон.
Несмотря ни на что, Нирина выспалась. И очередной пустынный переход начала во вполне бодром настроении. Заглянув в подполье, она убедилась, что мужчине заметно лучше. Оставив осоловелому мальчишке запас воды и пару лепешек, вернулась на место. Лошади, весело помахивая хвостами, выбрались на жаркие просторы.
В этот раз охранение шло в виду фургонов. Два десятка закутанных в серые палетты стражников на мохноногих лошадках неспешно следовали по вершинам становившихся более пологими барханов. К полудню, когда все – и люди, и лошади – изнывали от жары, караван двигался по равнине, покрытой растрескавшейся коростой. Воздух над ней дрожал от жара, вырисовывая еле заметные глазу призрачные фигуры. На горизонте, проступая сквозь марево, зубьями вырастали древние развалины из серо-алого, осыпающегося камня.
Нахмурившись, Нирина сдернула с лица платок и всмотрелась в неровный горизонт. Затем зацепила поводья и нырнула внутрь фургона. Мальчишка, подложив под голову скомканную одежду, обессиленно спал, сжимая в руках пустую бутыль. Мужчина ровно дышал, вольно раскинувшись на всем свободном пространстве подполья. Похоже, скоро придет в себя. Вот уж не вовремя так не вовремя это будет.
Подхватив мешочек заговоренных голышей и пращу, Нирина выбралась наружу. Стражники подобрались ближе, и теперь трое скакали ровно за ее фургоном, настороженно готовя к бою дальнобойные арбалеты. Обеспокоенно зафыркали лошади, от головного фургона донесся звук рожка, проигрывающего «внимание, опасность».
В жарком дрожащем сине-коричневом мареве было видно: от острозубых развалин отделились черные точки. Все, кто не умел обращаться с оружием, кроме возниц, и дети скрылись в фургонах. Релат на головном выпрямился, настороженно наблюдая за полетом… уже стало видно, огромных черных птиц.
Лошади прибавили шагу, подчиняясь легкому цоканью. А Нирина, утвердившись на скамье и прижав коленом поводья, расправила длинные ремни пращи. Реваз, готовивший болты, уважительно кивнул.
– …товсь… – разнеслось по пустыне.
Караванщица вложила камешек в кармашек и раскрутила пращу.
Черная стая, свистя и клокоча, налетела гигантской грозовой тучей. Хищные загнутые клювы, когтистые лапы, желтые глаза… крылья размахом в рост человека подняли ветер, вздымающий с растрескавшейся земли мелкую пыль, забивающую глаза.
– …онь!
Приближающихся птиц встретил слитный хлесткий залп. Заговоренный голыш Нирины вспух в самой середине стаи резким разрывом, разметав в клочья пару атакующих. Дождем посыпались черные перья, тихими хлопками истаяла плоть.
Женщина поморщилась. Каждый раз одно и то же: эти брошенные на произвол судьбы стражи развалин нападают…
Руки стремительно раскрутили еще один голыш. Еще один залп, гортанные крики радости, от которых прижимают чуткие уши терпеливые лошади.
…И отступают, потеряв полдюжины товарищей. Сделав большой круг над караваном, на миг закрыв широкими крыльями солнце и яростно клекоча, остатки стаи стремительно унеслись к горизонту. Караван все так же продолжал мерное движение.
– Все в порядке? Что-то они сегодня быстро, – заметил, приближаясь, Реваз.
– Возможно, чары рассеиваются, – садясь и складывая пращу, заметила женщина. Прикрыв лицо, подобрала поводья. Хмыкнув, приняла протянутое ей синевато-черное плотное перо: – Благодарю.
– Всегда рад сделать приятное, и со всем уважением. И насчет чар… Шесть веков прошло, пора бы уж… И вы лучшая замыкающая, какая вообще может быть, шаери, – невпопад заметил мужчина.
– Ну уж не лучше Релата…
Покачав головой, женщина щелкнула поводьями, замедляя ход. А Реваз, пришпорив конька, вернулся к своим ребятам.
Ничего опасного в таком налете не было. Для тех, кто годами ходит по этому маршруту. Новички, конечно, пугаются. Но, чтобы отразить атаку, достаточно трех-четырех залпов из луков и арбалетов. А из пращи даже целиться особенно не надо – просто взорвать пару голышей в самой стае…
На короткой стоянке у колодезной колонны, украшенной множеством предупреждающих барельефов, Нирина заглянула вниз. И наткнулась на суровый, встревоженный взгляд очнувшегося пассажира. Глаза у него желто-карие, невольно отметила женщина. И очень гневные. Приподнявшись на локте, он пытался поудобнее устроить сомлевшего мальчишку.
– Да как вы посмели, – шипел он на хорошем дворцовом аланийском, – довести его до такого состояния!
Действительно заботится о парнишке. Точно, учитель. И весьма ревностный.
– Здесь вам не дворец, шаер Рилисэ, – швырнув мужчине чистую рубашку, так же тихо прошипела караванщица на просторечном. – Думать надо было головой, готовясь к путешествию, и не доводить себя до полусмерти укрепляющими эликсирами. И я вам не прислуга посторонних детей выхаживать. Мое дело – доставить куда надо кого попросят.
Мужчина сник, перевернулся на живот с тихим стоном и уткнулся взглядом как раз в колени женщины, снявшей для разнообразия даже юбку и оставшейся только в тонкой нижней палетте.
Подавив желание гневно вышвырнуть человека на черепитчатое пекло глинистой пустыни, караванщица только недовольно поджала губы.
– Очнется ваш мальчишка, только отпаивайте. В конце концов, он для вас ту же услугу оказывал. Устал за ночь.
Пассажир отвел взгляд с видом побитого шакала:
– Со всем уважением, мы никогда не сможем расплатиться за вашу доброту. Примите нижайшие извинения, шаери?..
– Вирин, Нирина Вирин. Принимаю. А насчет оплаты… мне компенсируют. И оставьте этикет, мы довольно далеко от дворцов находимся.
Поставив перед гостем глиняную тарелку с лепешками и флягу подсоленной воды, добавила:
– Вечером будет горячее. И разговор о вашей дороге. Отдыхайте. Пустынная ночевка послезавтра… – Рожок Релата разнес по стоянке переливчатую мелодию. – Пора отправляться.
И она выбралась из душного, жаркого подполья, задумавшись: а понял ли он из нескольких коротких фраз, что именно ожидает его вскоре?
Рутина она рутина и есть, даже если это путешествие. Особенно если долгая дорога по насквозь знакомым местам. Солнце, золотые пески, жара, раздраженная стража, нелепые досмотры… И только первое доставляет радость.
А вот торговые традиции – наиважнейшее дело. И тихие, неторопливые разговоры у огня, обмен новостями, знакомства и встречи – неотъемлемая часть путешествия. Вот потому Нирина, сидя у вечернего костра на караванной площади оазиса Нари, неспешно тянула вторую кружку легкого, ароматного чая и не торопилась к своему фургону. Не стоит нарушать вековых обычаев. На сей раз на ночевке встретились три каравана, и Старшие, опытнейшие и богатейшие, собравшись, грелись в круге алого света, отбрасываемого пламенем, и обменивались новостями. Разговор тянулся долго, зажигающиеся на черном бархате неба звезды отмечали движущуюся к новому утру ночь.
Почему вновь подешевел морийский жемчуг, с каких пор так возросли продажи эльфийского шелка, где сейчас находится глава Ронийской Торговой Гильдии и о чем договорились Великий князь и геронийский банковский дом Бейгъерр…
Длиннобородый старик, старший каравана, идущего старой восточной дорогой, в Перани Кимир, где добывали соль со дна высохшего пару сотен лет назад озера, заметил, возвращая разговор, обежавший полмира, в пустыню:
– А в Алани, судя по слухам, беспокойно. Династии меняются…
– Да они там раз в десять лет меняются, – пробормотал Релат, – не успеваем отслеживать…
Полуголый, с грудью, перетянутой десятком кожаных ремней, инсолиец Синиз, немного знакомый караванщице по паре совместных путешествий, скривил полные губы:
– Так что же, товаров не будет?
– Ну почему, – рассудительно продолжил старик, – будет, но меньше. И другой.
– Хо, – раздраженно фыркнул инсолиец, – мои контракты!
– Хочешь жить – выкручивайся, – философски отметил Релат. – Со всем уважением. Доброй ночи.