Дева в голубом Шевалье Трейси

— Не совсем. Могу я вас попросить сделать несколько звонков?

— Естественно. А я тут соображал, что тебе могло бы показаться интересным. То, что связано с историей семьи. Есть тут неподалеку место, где когда-то была мельница, принадлежавшая Турнье. Сейчас там ресторан, пиццерия, которой владеют итальянцы, а раньше, в девятнадцатом веке, был постоялый двор Турнье. Еще в километре от Мутье, в сторону Гран-Валь, имеется ферма. В том, что она принадлежала Турнье, на все сто процентов уверенным быть нельзя, но по семейному преданию — так. В любом случае любопытное местечко благодаря старому дымоходу. Судя по всему, это один из первых домов во всей долине, где был дымоход.

— А что, разве не все жилища снабжены дымоходами?

— Сейчас — да, но раньше это была большая редкость. А в этом районе так и вообще не знали, что такое дымоход.

— И как же справлялись с дымом?

— В домах был фальшивый потолок и дым скапливался между ним и крышей. Фермеры коптили там мясо.

Честно говоря, это трудно укладывалось в голове.

— Так ведь все равно в домах должно быть полно дыма. И грязь повсюду.

— Должно быть, — усмехнулся Якоб. — В Гран-Валь до сих пор есть ферма без дымохода. Я заходил туда — и печка, и потолок над ней совершенно черные от сажи. Но ферма Турнье, если это, конечно, и впрямь их ферма, — дело иное. Там, повторяю, есть нечто вроде дымохода.

— И когда же он был построен?

— Думаю, в семнадцатом веке. Может, в конце шестнадцатого. С тех пор ферма не раз перестраивалась, но дымоход оставался в сохранности. Несколько лет назад эту ферму купило местное историческое общество.

— Стало быть, сейчас она пустует? И можно туда сходить?

— Конечно. Хоть завтра, если погода позволит. Занятия у меня только во второй половине дня. А теперь куда, говоришь, звонить?

Я дала ему номера телефонов, объяснила, что мне надо, и пошла прогуляться. Вообще-то Якоб накануне мне почти все уже показал, но приятно было просто побродить по улицам, когда на тебя никто не глазеет. Я провела здесь всего три дня, а люди уже здороваются первыми; в Лиль-сюр-Тарн и по истечении трех месяцев никто не поклонится. Похоже, люди здесь более воспитанные и менее подозрительные, чем во Франции.

Все же, блуждая по городку, я наткнулась и на кое-что для себя новое. Это была табличка на стене гостиницы, извещающая, что в октябре 1799 года здесь останавливался на ночлег Иоганн Вольфганг Гёте. Мутье упоминается в одном из его писем, где описываются также окружающие его скальные породы, в особенности большое ущелье к востоку от городка. Мутье с этим ночлегом сильно повезло, недаром выгравирована дощечка: событиями история города небогата.

Едва я отошла от гостиницы, как увидела Люсьена. Он приближался ко мне, держа в руках по банке с краской. У меня возникло ощущение, что он уже давно наблюдает за мной, а банки поднял и двинулся с места только сейчас.

— Bonjour, — приветствовала я его.

Он остановился и поставил банки на землю.

— Bonjour.

— Зa va?

— Oui, зa va.

Мы неловко переминались с ноги на ногу. Мне было трудно посмотреть ему прямо в глаза, потому что он не сводил с меня взгляда, словно искал ответ на какой-то невысказанный вопрос. Между тем меньше всего я сейчас нуждалась в его внимании. Ясно, вот что скорее всего его занимает — мой псориаз. Так и вперился в эти проклятые пятна.

— Люсьен, это всего лишь псориаз, болезнь кожи такая, — выпалила я, втайне радуясь, что смогла его смутить. — Впрочем, я ведь вам на днях уже говорила. Так что же вы не сводите глаз?

— Извините. — Он отвернулся. — Видите ли, просто… словом, у меня самого такое время от времени бывает. На руках. Я всегда думал, что это аллергическая реакция на краски.

— Это вы меня извините! — И я действительно почувствовала себя виноватой, а от того, что он по-прежнему меня раздражал, ощущение вины только усиливалось. Порочный круг какой-то.

— А доктору не показывались? — уже помягче спросила я. — Он бы все и объяснил, и прописал что надо. Есть мазь, только, к сожалению, я забыла ее дома.

— Не люблю докторов, — ответил Льюсен. — Они заставляют ощущать себя неполноценным.

— Очень хорошо вас понимаю, — рассмеялась я. — Тем более что здесь, я хочу сказать, во Франции, они слишком много всего прописывают. В одних названиях запутаешься.

— А откуда это у вас? Я имею в виду — псориаз откуда?

— Говорят, последствие стресса. Но мазь помогает. Почему бы вам все же не попросить доктора…

— Элла, как насчет того, чтобы пропустить рюмочку как-нибудь вечером?

Ответила я не сразу. Вообще-то такую инициативу следовало пресечь в зародыше: во-первых, у меня не было никакого желания встречаться с ним, а во-вторых, это неправильно, особенно сейчас. Но мне всегда трудно сказать «нет». Как подумаешь о выражении, которое наверняка появилось бы у него на лице…

— Хорошо, — вымолвила я наконец. — Дня через два, идет? Только, знаете, Люсьен…

Но он выглядел таким счастливым, что я оборвала себя на полуслове.

Ладно, не важно. Договорились, на этой неделе.

Вернувшись домой, я снова застала Якоба за роялем. Увидев меня, он оборвал игру и протянул мне клочок бумаги.

— Похоже, неважные новости, — заговорил он. — В Берне архивы только с 1750 года. А в Поррантрюи, как мне сказал тамошний заведующий, церковные записи, относящиеся к шестнадцатому и началу семнадцатого века, погибли в пожаре. Правда, кое-какие военные списки сохранились, может, тебе будет интересно взглянуть. По-моему, дед именно там почерпнул свою информацию.

— В таком случае вряд ли что-нибудь осталось на мою долю. Но в любом случае — большое спасибо за помощь. — Военные списки мне ни к чему, меня женщины интересуют. Но Якобу я этого не сказала.

— Вы о художнике Николя Турнье слышали когда-нибудь? — переменила я тему разговора.

Он отрицательно покачал головой. Я сходила к себе в комнату за открыткой.

— Родился он в Монбельяре, — сказала я, протягивая дяде открытку. — Не родич ли, часом? Может, из нашей семьи, только той ее части, что перебралась в свое время в Монбельяр?

Якоб вгляделся в изображение и снова покачал головой.

— Впервые слышу, что у нас в семье были художники. Турнье — люди в основном практических профессий. Я — исключение! — Он рассмеялся, но тут же посерьезнел. — Да, чуть не забыл, пока тебя не было, звонил Рик.

— Да?

— Он велел передать, что любит тебя. — Якоб смущенно откашлялся.

— Спасибо. — Я опустила взгляд.

— Слушай, ты можешь оставаться здесь сколько угодно. Сколько тебе надо.

— Спасибо. Видите ли… словом, у нас возникли кое-какие проблемы. Ну, вы понимаете.

Он ничего не ответил, только посмотрел на меня, и на мгновение мне вспомнилась пара, с которой я ехала в поезде. В конце концов, Якоб тоже швейцарец.

— А впрочем, ерунда, все устроится, и скоро, я в этом уверена.

— А пока поживи со своими, — кивнул он.

— Хорошо.

Теперь, когда я намекнула Якобу о своих семейных неурядицах, чувство, будто надо как-то оправдываться за свое пребывание здесь, исчезло. Назавтра пошел дождь, поездку на ферму пришлось отложить, и я весь день с удовольствием провела дома, читая и слушая, как Сюзанна с Якобом музицируют в четыре руки. Вечером мы поужинали в пиццерии, которая некогда была постоялым двором, принадлежащим одному из Турнье, а ныне имела явно итальянский привкус.

Наутро мы все отправились на ферму. Оказывается, Сюзанна там никогда не была, хоть и прожила большую часть жизни в Мутье. Выйдя из города, мы двинулись дорогой, которая, если верить знаку, должна была через сорок пять минут привести нас в Гран-Валь. По-моему, только в Швейцарии вас уведомляют не о расстоянии, а о времени, которое займет прогулка или поездка. Слева от нас начиналось ущелье, некогда описанное Гёте: крутая стена желто-серого известняка с расселиной посредине, через которую течет Бирз. При ярком свете солнца зрелище было впечатляющее, очертаниями оно походило на монастырь.

У долины, по которой мы шли, контуры были помягче. По ней текла безымянная речушка, внизу была проложена железная дорога, на склонах расстилались поля, переходящие в сосновые рощи; а высоко над нами нависал каменный козырек. На полях мирно пощипывали траву коровы и лошади; на одинаковом расстоянии друг от друга возникали фермы. Все было опрятно, ухожено, все в ярком, веселом свете.

Мужчины бодро шагали впереди, мы с Сюзанной — за ними. На ней была голубовато-зеленая блузка без рукавов и расклешенные светлые брюки, облегающие стройные ноги. Выглядела она бледной, усталой, необычно печальной. По тому, что держится Сюзанна поодаль от Яна и по виноватым взглядам в мою сторону, я поняла, что ничего еще она ему не сказала.

Мы все больше отставали от мужчин, словно собрались посекретничать. Хотя день был теплым и солнечным, да и набросила я на себя голубую рубаху Жана Поля, мне вдруг сделалось зябко. Рубаха пахла табачным дымом и Жаном Полем.

На развилке Якоб с Яном остановились, и, дождавшись нас, Якоб указал на дом, расположенный чуть выше, неподалеку от места, где обрываются поля и начинают забираться на гору деревья.

— А вот и ферма.

Мне вдруг расхотелось идти туда. Отчего бы это? Я посмотрела на Сюзанну и по ответному взгляду поняла, что ее совсем не тянет на ферму. Мужчины двинулись вверх по склону, а мы все стояли, глядя им в спину.

— Пошли, — кивнула я Сюзанне, и мы медленно поплелись вслед за ними.

Ферма оказалась вытянутым в длину невысоким сооружением, левая часть которого представляла собой каменный дом, а правая — деревянный амбар. Над тем и другим нависала плоская крыша, а посредине зиял вход, ведущий в тускло освещенное место, которое, как пояснил Якоб, называется в здешних краях devant-huis. По виду это что-то вроде крыльца, покрытого соломой; здесь же были разбросаны поленья и стояли старые ведра. «Историческое общество, — подумала я, — могло бы и побольше заботиться о сохранении памятников старины». Ферма медленно, но верно приходила в запустение: ставни покосились, оконные стекла разбиты, крыша повсюду поросла мхом.

Якоб с Яном оглядывали ферму, которая явно им нравилась, мы же с Сюзанной просто стояли, опустив глаза в землю.

— Видишь дымоход? — Якоб указал на странное на вид, неуклюжее устройство, возвышающееся над крышей, — оно ничуть не походило на аккуратную каменную кладку, которую я рассчитывала увидеть. — Это известняк, — пояснил он. — Камень мягкий, приходилось использовать цемент, чтобы укрепить его и придать форму. Большая часть дымохода внутри. Пошли, сама увидишь.

— А что, сюда каждый может войти? — неохотно осведомилась я, надеясь, что на двери будет замок или табличка со словами «Частная собственность».

— Ну да, я здесь уже не впервые, где ключи, знаю.

«Жалко, черт возьми», — подумала я. Мне совершенно не хотелось входить в дом; странно вообще-то, ведь ради этого мы сюда и приехали. Я почувствовала на себе умоляюще-беспомощный взгляд Сюзанны, словно только я могла остановить это предприятие. Ощущение было такое, будто нас тащит внутрь беспощадная мужская логика, которой мы не в силах противостоять.

— Пошли. — Я взяла ее за руку. Она была холодна как лед.

— Что, замерзла?

— Вроде, и ты тоже. — Мы грустно улыбнулись друг другу, и, переступая порог дома, я вдруг вспомнила двух маленьких девочек из сказки — точь-в-точь мы с Сюзанной.

Внутри было полутемно, свет проникал только через дверь и пару узких окон. Привыкнув к освещению, я разглядела на грязном полу несколько сломанных стульев и опять-таки дрова. Рядом с дверью громоздилась почерневшая печь — располагалась она не как обычно, вдоль стены, и вдавалась глубоко внутрь. По всем четырем углам печи стояли квадратные каменные стойки футов семь высотой, упирающиеся прямо в каменные своды дома. Через них и проходила та же самая неуклюжая конструкция, что мы только что видели снаружи, — уродливая, но вполне годная к применению пирамида, через которую выходит дым.

Я выпустила руку Сюзанны и подошла поближе к печи, чтобы рассмотреть дымоход. Он был черен от сажи. Даже ухватившись за стояки, встав на цыпочки и вытянув шею, я не могла рассмотреть выходное отверстие.

— Наверное, забилось, — пробормотала я и, почувствовав внезапное головокружение, зашаталась и тяжело рухнула на пол, прямо в грязь.

Якоб подскочил, протянул мне руку и помог отряхнуться.

— Не слишком ушиблась? — озабоченно спросил он.

— Да вроде нет, — неуверенно ответила я. — Просто… равновесие потеряла. Наверное, пол неровный.

Я огляделась в поисках Сюзанны — она куда-то исчезла.

— А где?.. — Я не успела договорить, как почувствовала сильную резь в животе и бросилась мимо Якоба наружу.

Сюзанна стояла, наклонившись и прижимая ладони к животу. Рядом с ней, безмолвный и растерянный, был Ян. Едва я обняла ее за плечи, как Сюзанна шумно выдохнула, и на брюках ее, ниже пояса, расцвело, стремительно уходя вниз, яркое кровавое пятно.

На мгновение я растерялась. О Боже, что же делать, мелькнуло у меня в голове, и тут же случилось то, чего я не испытывала уже много месяцев: в мозгу что-то щелкнуло, и я автоматически переместилась туда, где точно известно, кто я есть и что должна делать.

— Сюзанна, тебе надо лечь, — негромко проговорила я, поддерживая ее обеими руками. Она кивнула, согнула колени и тяжело осела у меня на руках. Я бережно опустила ее на землю и перевела взгляд на Яна, все еще стоявшего как пришпиленный на своем месте.

— А ну-ка, дайте мне ваш пиджак, живо, — повелительно сказала я.

Он непонимающе смотрел на меня, так что пришлось повторить погромче. Лишь тогда Ян протянул мне чесучовый пиджак, какие, как мне казалось, надевают пожилые мужчины при игре в шафлборд. Я сложила его, сунула Сюзанне под голову, затем стащила с себя рубашку Жана Поля и накинула на нее, прикрыв кровоточащее место. На рубахе сразу проступило красное пятно. На мгновение я застыла, буквально загипнотизированная игрою красок, тем более удивительной, что они остро контрастировали одна с другой.

Я встряхнулась, крепко взяла Сюзанну за руку и склонилась к ней.

— Не волнуйся, ничего страшного. Все будет в порядке.

— Что это, Элла? — Якоб тяжело нависал над нами с перекошенным от волнения лицом.

Я посмотрела на Яна, который по-прежнему не двигался с места, и быстро решилась:

— У Сюзанны случился…

И тут, в самый ответственный момент, меня вновь подвел мой французский; мадам Сентье не учила меня словам вроде «выкидыш».

— Скажи им сама, Сюзанна, я не знаю, как это будет по-французски. Ну, что ты молчишь?

Она посмотрела на меня заплаканными глазами.

— От тебя только одно требуется — сказать. Вот и все. Остальное я беру на себя.

— Une fausse couche,[64] — пробормотала она.

Мужчины изумленно воззрились на нее.

— Так, — ровно проговорила я, — Ян, видите этот дом, вон там, внизу?

Я указала на ближайшее строение, примерно в четверти мили отсюда, ниже по склону холма. Он никак не реагировал, и мне опять пришлось повторить его имя, повысив голос. Лишь тогда он кивнул.

— Ну вот и прекрасно. Живо бегите туда и позвоните в больницу. Ясно?

Наконец-то он вышел из оцепенения.

— Да, Элла, бегу на эту ферму и звоню в больницу, — послушно повторил он.

— Хорошо. И спросите там насчет машины. Это на тот случай, если из больницы не смогут прислать карету «скорой помощи». Ну, двигайте!

Последнее слово прозвучало, как свист хлыста. Ян нагнулся, притронулся к земле и рванул с места, как спринтер. Я поморщилась. Нет, Сюзанне надо избавиться от этого малого.

Якоб опустился на колени рядом с Сюзанной и положил ей ладонь на голову.

— Она выкарабкается? — спросил он, старясь скрыть тревогу.

Я ответила не ему, а Сюзанне:

— Ну конечно же, все будет в порядке. Сейчас, правда, немного болит, верно?

Сюзанна кивнула.

— Ничего, скоро пройдет. Ян пошел звонить в больницу, сейчас приедут и заберут тебя.

— Я сама во всем виновата, — прошептала Сюзанна.

— Ну в чем же ты виновата? Ерунда, ни в чем ты не виновата.

— Нет, это из-за меня все получилось, я ведь не хотела, а если б хотела, может, ничего бы и не произошло.

— Выкини из головы эту дурь. У женщин, увы, бывают выкидыши. Ничего ты такого не сделала. Просто над такими вещами мы не властны.

Похоже, я ее не убедила. Якоб же взирал на нас, словно разговор происходил на суахили.

— Да поверь же ты мне наконец, ты тут совершенно ни при чем. Ясно?

Наконец Сюзанна покорно кивнула.

— А теперь мне надо осмотреть тебя. Ты не против?

Сюзанна еще крепче стиснула мне руку, и по щекам у нее покатились слезы.

— Да, понимаю, — продолжала я, — тебе больно и ты не хочешь, чтобы к тебе прикасались, но так нужно. Я должна убедиться, что с тобой все в порядке. Больно не сделаю, можешь мне поверить.

Ее взгляд метнулся в сторону Якоба и тут же вернулся ко мне. Так, все ясно.

— Якоб, возьмите Сюзанну за руку, — распорядилась я, — помогите ей перевернуться на спину и сядьте рядом. — Я указала ему место, с которого она ему будет видна, а то, чем занята я, — нет.

— А теперь поговорите с ней о чем-нибудь.

Якоб беспомощно посмотрел на меня. Я на секунду задумалась.

— Помните, вы рассказывали, что у вас есть хороший ученик? Ну тот, который Баха играет? Что он будет исполнять на ближайшем концерте? И почему именно это? Объясните Сюзанне.

Какое-то мгновение Якоб сидел отрешенно, затем встряхнулся, повернулся к Сюзанне и заговорил. Она тоже быстро сбросила напряжение. Стараясь действовать с максимальной осторожностью, я спустила с нее брюки и нижнее белье ровно настолько, чтобы все было видно, и вытерла кровь полою рубахи Жана Поля. Затем вновь натянула брюки, не застегивая на молнию. Якоб умолк. Оба посмотрели на меня.

— Ты потеряла немного крови, но сейчас кровотечение прекратилось. Все будет нормально.

— Пить хочется, — негромко проговорила Сюзанна.

— Сейчас попробую отыскать воду, — сказала я, довольная спокойным видом обоих.

Я обогнула дом в поисках какого-нибудь крана и, не обнаружив ничего похожего, поднялась на крыльцо и остановилась в дверном проеме. Тонкий луч солнца играл на каменной поверхности печи. При его свете можно было разглядеть густой слой пыли, потревоженной нашим вторжением. Я быстро огляделась — где же тут найти воду? В доме было совсем тихо, не слышно ни звука — ни успокаивающего голоса Якоба, ни ветра, колеблющего верхушки сосен, ни колокольчиков, какие подвязывают к шее коровы, ни отдаленного перестука колес поезда. Только молчание и полоска света на плите прямо передо мной. Это был здоровый цельный камень; чтобы перенести такой и поставить на место, нужны усилия нескольких мужчин. Я пригляделась. Даже толстый слой сажи позволял увидеть, что этот камень явно не местного происхождения. Его привезли. Откуда-то издалека.

В углу напротив двери я разглядела старую мойку с краном. Сомнительно, чтобы он работал, но ради Сюзанны надо попробовать. С колотящимся сердцем и липкими от волнения руками я обогнула печь и, добравшись до мойки, целую минуту сражалась с краном перед тем, как он со скрипом повернулся. Поначалу это не дало никакого эффекта, но некоторое время спустя кран принялся яростно отплевываться и трястись. Я отступила. В раковину внезапно низвергся мощный водопад темной жидкости. Я подпрыгнула, больно ударившись головой об угол одного из стояков, на которых держался дымоход. Я вскрикнула и круто повернулась. Из глаз посыпались искры. Я стала на колени рядом с печью и потрогала затылок. Он был влажный и липкий. Я сделала несколько глубоких вдохов. Дождавшись, пока искры погаснут, я подняла голову и опустила руки. Капли крови скатились со сгиба локтя и, оставив бороздки на пятнах псориаза, слились с кровью на ладонях.

— Ну вот, вроде я добралась до своего места, — сказала я вслух, не отводя глаз от окровавленных ладоней. — Je sius arrive chez moi, n'est-ce pas?[65]

Вода позади меня больше не лилась.

Глава 9

ДЫМОХОД

Изабель молча стояла на крыльце. Из конюшни было слышно, как перебирает ногами лошадь, из дома доносился стук лопат.

— Мари? — негромко окликнула она дочь, опасаясь, что, если повысить голос, услышат другие. При звуке ее голоса лошадь заржала и застыла на месте. Мерный же стук лопат продолжался. Поколебавшись, Изабель толкнула дверь.

Этьен сосредоточенно долбил землю, проделывая длинный тоннель, тянущийся от основы мощного гранитного монолита в центр дома. Шел он теперь не вдоль противоположной стены, как предполагалось изначально, а перпендикулярно двери. Земля промерзла, и Этьену приходилось прилагать все силы, чтобы пробиться на глубину.

Почувствовав на себе луч света, пробившийся через открытую дверь, он поднял голову и заговорил: «А она…» — но, увидев Изабель, тут же умолк и распрямил плечи.

— Что тебе здесь понадобилось?

— Где Мари?

— И не стыдно тебе, la Rousse? Я бы на твоем месте на коленях просил у Бога прощения.

— Ты почему работаешь в праздник?

— Твоя дочь убежала, — прогремел Этьен. — Маленький Жан ищет ее в лесу. Я думал, это он вернулся с хорошими новостями. А ты? Неужели тебе, la Rouss: безразлична твоя грешная дочь? А я-то думал, ты тоже с ищешь.

— Да я только о ней и думаю. Где она, куда ушла?

— В горы.

Этьен вернулся к работе. Изабель не сводила с не глаз.

— Почему ты тут копаешь, а не у стены? Ты же говорил, дымоход там должен быть.

Этьен вновь распрямился и поднял лопату над головой. Изабель быстро отскочила в сторону. Он рассмялся.

— Не задавай дурацких вопросов. Лучше ступай да поищи свою дочь.

Изабель вышла из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Она задержалась на крыльце. Этьен еще не начал копать снова, и вокруг стояла тишина, удивительная тишина, полная тайны.

«Я с Этьеном наедине, — подумала она. — Мари где-то здесь, поблизости».

— Мари! — крикнула Изабель. — Мари! Мари!

Не переставая звать дочь, она спустилась во двор. Но девочки нигде не было видно, только Анна с трудом плетется вверх по дороге. Тогда, в Шале, Изабель не стала ее дожидаться, оставила с Якобом, помчалась к дому и бежала до тех пор, пока не убедилась, что Анне ее не догнать. Теперь же, увидев Изабель, старуха остановилась и, тяжело дыша, оперлась о палку. Затем опустила голову и, не глядя на сноху, вошла в дом и с силой хлопнула за собой дверью.

Напиться для Люсьена было делом нелегким. Не сводя с меня глаз, он так медленно тянул свое пиво, что мне, делая глоток, приходилось задерживать жидкость во рту, чтобы дождаться, пока он нагонит. В баре, расположенном в самом центре городка, мы были единственными посетителями. Из музыкального аппарата доносились мелодии — американские кантри и вестерны. Официантка за стойкой читала газету. В этот дождливый четверг начала июля Мутье выглядел таким же неподвижным, как стоп-сигнал.

В сумочке у меня был фонарь, но я рассчитывала, что в случае необходимости все, что нужно, найдется у Люсьена. Сам он об этом, впрочем, еще не подозревал; сидел, явно не находя себе места, и сосредоточенно изучал круглый след, оставленный на столике пивной кружкой. Предстояло пройти длинный путь, чтобы заставить его сделать то, что мне нужно. Быть может, придется пойти на крайние меры.

Я поймала взгляд официантки и, подозвав ее, заказала два виски. Люсьен удивленно посмотрел на меня большими карими глазами.

— Мы в Америке обычно запиваем пиво виски, — небрежно бросила я, пожимая плечами.

Он кивнул, а я подумала о Жане Поле — уж он-то никогда бы не спустил мне столь откровенно дурацкой выдумки. Мне не хватало его едкого, саркастического ума, он был подобен лезвию, рассекающему непрочную ткань любой неопределенности, он говорил именно то, что должно было сказать.

Официантка принесла виски, я заставила Люсьена выпить его одним глотком, а не тянуть до бесконечности, и тут же повторила заказ. Люсьен заколебался, но все же выпил, и после второй порции напряжение у него явно спало — он принялся рассказывать о доме, который построил совсем недавно. Я не прерывала его, хоть он и употреблял множество непонятных мне технических терминов.

— Это на склоне, где-то посредине между подножием и вершиной горы, — говорил он, — там со строительством особые трудности. А тут еще возникли проблемы с бетоном для l'abri nuclйaire. Дважды пришлось смешивать.

— L'abri nuclйaire? — переспросила я на всякий случай.

— Oui.

Он дождался, пока я найду нужные слова в словаре, который у меня всегда был с собой в сумочке.

— Ядерное бомбоубежище? Вы построили ядерное бомбоубежище в жилом доме?

— Разумеется. Так требуется. По швейцарскому законодательству в каждом новом жилом доме должно быть бомбоубежище.

Я покачала головой, пытаясь уловить суть дела, но Люсьен по-своему истолковал это движение.

— Не верите? Тем не менее так оно и есть: в каждом новом доме — бомбоубежище, — твердо повторил он. — И каждый мужчина исполняет свой гражданский долг, известно вам такое понятие? Достигнув восемнадцати лет, каждый должен отслужить семнадцать месяцев в армии. А потом каждый год три месяца сборов.

— Но к чему все эти военные приготовления, ведь Швейцария — нейтральная страна, даже во Второй мировой войне не участвовала.

— А к тому, — Люсьен мрачно улыбнулся, — чтобы мы и впредь оставались нейтральными. Без сильной армии страна не может быть нейтральной.

Я родилась в стране с гигантским военным бюджетом и без всяких представлений о нейтральности; наверное, поэтому мне и казалось, что одно не имеет отношения к другому. Впрочем, я пришла сюда не затем, чтобы говорить о политике; мы все дальше и дальше отклонялись от интересующей меня темы. Надо найти способ обратиться к предмету под названием «дымоход».

— И из чего делают такое бомбоубежище? — осведомилась я.

— Бетон и свинец. Там стены в метр толщиной.

— Правда?

Люсьен принялся в подробностях объяснять, как строят бомбоубежища. Я закрыла глаза. Вот тоска-то. И что это мне пришло в голову искать его помощи?

Так ведь больше не к кому обратиться. Якоб слишком потрясен случившейся с дочерью бедой, чтобы возвращаться на ферму, а Ян не из тех, кто идет поперек правил. Тот еще зануда. Ну что это за люди? Я в очередной раз пожалела, что здесь нет Жана Поля: он заспорил бы, стоит ли затевать эту авантюру, он назвал бы меня сумасшедшей, но, убедившись, что это для меня важно, наверняка помог бы. Как он там, интересно? Та ночь казалась теперь такой далекой. Неделя прошла.

Но Жана Поля здесь не было; приходилось полагаться на мужчину, имеющегося под рукой. Я открыла глаза и прервала монолог Люсьена.

— Ecoute, — мне нужна ваша помощь, — твердо заявила я, сознательно употребляя фамильярное французское выражение. До этого момента я держалась довольно чопорно.

Люсьен остановился на полуслове и наполовину удивленно, наполовину подозрительно посмотрел на меня.

— Вам приходилось слышать о ферме со старым дымоходом, что около Гран-Валь?

Он кивнул.

— Мы ездили туда вчера. Когда-то она принадлежала моим предкам.

— Правда?

— Правда. Там есть кое-что, до чего мне надо добраться.

— И что же именно?

— В точности сама не знаю, — ответила я и быстро добавила: — Зато знаю, где это.

— Как же вы можете знать где, если не знаете что?

— Не знаю.

Люсьен помолчал, внимательно разглядывая пустое дно бокала.

— И чего же вы от меня хотите? — спросил он наконец.

— Хочу, чтобы вы отвезли меня на ферму и пошарили там вместе со мной. Инструменты у вас есть?

— В фургоне, — кивнул он.

— Отлично. Они нам могут пригодиться.

Люсьен выглядел встревоженным, и я поспешила добавить:

— Не беспокойтесь, взламывать или что-нибудь в этом роде нам не придется — у меня есть ключ от двери. Просто хочу осмотреться. Так как, поможете?

— То есть… сейчас? Прямо сейчас?

— Да. Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал, что я туда еду, так что лучше это сделать ночью.

— А к чему такая секретность?

— Не хочу, чтобы люди задавали вопросы, — пожала плечами я. — Не хочу лишних разговоров.

За столом повисло долгое молчание. Я приготовилась к тому, что он скажет «нет».

— Ладно, поехали.

Я улыбнулась, и Люсьен неуверенно улыбнулся в ответ.

— Знаете, Элла, — проговорил он, — а ведь вы впервые за весь вечер улыбнулись.

Страницы: «« « ... 1011121314151617 » »»