Язык фольклора. Хрестоматия Хроленко Александр
Кодухов В.И. Общее языкознание. – М., 1974. С. 78–98.
Кондратов И.А. История лингвистических учений. – М., 1979. С. 117–162.
Лоя Я.В. История лингвистических учений. – М., 1968. С. 178–195.
«Пражский лингвистический кружок». – М., 1967.
Слюсарева Н.А. Теория Ф. де Соссюра в свете современной лингвистики. – М., 1975.
Сумерки лингвистики. Из истории отечественного языкознания. Антология / Сост. В.Н Базылев и В.П. Нерознак / Под общей ред. д-ра филол. наук проф. В.П. Нерознака. – М.: Academia, 2001.
Фундаментальные направления современной американской лингвистики. Сб. обзоров / Под ред. А.А. Кибрика, И.М. Кобозевой и И.А. Секериной. Изд-во МГУ, 1997.
Хрестоматия по истории языкознания XIX–XX веков / Сост. В.А. Звегинцев. – М., 1956. С. 408–443.
Шпехт Ф. Индоевропейское языкознание от младограмматиков до первой мировой войны // Общее и индоевропейское языкознание. – М., 1956.
5. Современный период в истории языкознания. 70-е гг. XX в. – начало XXI в.
5.1. Особенности современного периода лингвистики
Современный, пятый, период в истории языкознания, если отсчет вести от возникновения подлинно научной теории языка в XIX в., отличается рядом существенных черт.
1. Он характеризуется сосуществованием многих направлений без явных признаков монополии одного из них, что однако не исключает доминирования нескольких теорий по сравнению со многими остальными. Ниже мы остановимся на основных направлениях лингвистики конца XX в. и начала XXI в. и лишь назовем менее распространенные.
2. В качестве главного объекта изучения продолжает оставаться естественный язык (языки), который, как и в оба периода XIX в. и в два предыдущих периода XX в., исследуется комплексно – в четырех основных аспектах, подсказанных его сущностью (язык – система знаков, предназначенных для общения) и объективными условиями его жизни; он исследуется в пространстве, во времени, в структуре и в функции. Конечно, интенсивность исследований в названных аспектах была разной, не равны и полученные результаты. Их соотношение было динамичным и зависело от представлений о теоретической и практической важности каждого.
3. Ощущалась определенная зависимость и от проблематики первой трети XX в., а также направлений и школ, сформировавшихся к 70-м гг. XX в. Можно констатировать, что и в описываемый период, несмотря на его своеобразие, особенно из-за множества сосуществующих, взаимно дополняющих, а иногда и явно контрастирующих теорий и концепций, во многом сохранялись от предыдущих периодов и аспекты, и предметные области, и методы их изучения. Ни одно из серьезных достижений начала и середины XX в. не было отброшено.
4. Однако иной стала языковая ситуация в большинстве регионов и стран мира, другими, более прагматичными стали требования к лингвистической науке: от нее ждут большей объяснительной силы. Исследователи, «встав на плечи» своих многоопытных учителей, стали точнее, осмотрительнее и изощреннее. Эти и многие другие обстоятельства, к которым следует отнести и логику самой науки, обусловили наступление нового этапа не только в языкознании отдельных стран, но в лингвистике всего мира.
5. Наиболее заметная черта лингвистики конца XX – начала XXI вв. – это параллельное и нередко одновременное изучение языка в нескольких направлениях и аспектах, как вполне традиционных, существовавших ранее (в одном или нескольких предшествующих периодах), но несколько модифицированных на новом витке восходящей спирали, так и совершенно новых, по крайней мере без прямых связей с направлениями рассмотренных выше периодов.
Общее представление о тематическом разнообразии науки о языке данного периода можно составить по тематике Международной конференции «Лингвистика на исходе XX века: итоги и перспективы», проведенной в феврале 1995 г. на базе Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова. По количеству представленных докладов (заявлено 370 докладов, состоялось 290), разнообразию тематики секций и докладов, по географии участников (кроме российских докладчиков более чем из 50 городов, в конференции участвовали ученые 30 зарубежных стран – Германии, США, Великобритании и др.) эту конференцию можно считать вполне репрезентативной.
Тематика пленарных докладов в принципе соотносилась с тематикой секций, которых было около 20, в том числе: 1. Лингвистическая историография; 2. Общие проблемы языкознания; 3. Лингвистика XXI века; 4. Фонетика и фонология; 5. Морфология; 6. Морфемика и словообразование; 7. Синтаксис; 8. Семантика; 9. Лексикология и лексикография; 10. Лингвистика текста и структура дискурса; 11. Когнитивная лингвистика; 12. Компаративистика и типология; 13. Психолингвистика; 14. Социолингвистика; 15. Этнолингвистика; 16. Малые языки; 17. Компьютерная лингвистика; 18. Лингводидактика.
6. Современный этап характеризуется не только сосуществованием разных школ и направлений, но и наличием междисциплинарных направлений вроде указанных выше в названиях секций социолингвистики, психолингвистики, этнолингвистики, а также когнитивной лингвистики, не менее «сборной» социопсихолингвистики и ряда других лингвистик. Они представляют собой не механическое объединение (сложение) двух наук или их методов, а качественно новые направления – с выделением новых предметов исследования, выработкой нового понятийно-терминологического аппарата, получением новых научных результатов.
7. Приметой современного периода можно считать и изучение языка с позиций разных наук, причем без игнорирования его самобытности как особого явления и без покушения на самостоятельность науки (наук) о нем – лингвистики в ее разных ипостасях.
8. В конце XX в. наука о языке приобретает подлинно международный характер, что проявляется: а) в коллективной разработке больших научных тем, таких, как Лингвистический атлас Европы (ЛАЕ), Общеславянский лингвистический атлас (ОЛА), национальные диалектологические атласы типа «Диалектологического атласа русского языка» (ДАРЯ) и др.; б) в регулярном проведении масштабных международных конгрессов, съездов, а также проблемно-тематических симпозиумов; в) в создании компьютерных баз данных о языках отдельных территорий и всего мира; г) в оперативной передаче научной информации, в обмене ею на всех стадиях разработки проблемы (через использование компьютеров, факсов, оргтехники, новых типографских технологий, ускоряющих издание книг и передачу заключенной в них информации на значительные расстояния); д) в использовании интернета как мощнейшего фактора интернационализации науки, получения коллективных результатов и возможности их использования в прикладных целях; напомним, что уже теперь некоторые международные конференции проводятся по интернету.
9. Отличительная черта науки нашего времени – множественность лингвистических центров: а) международных – они появились во всех цивилизованных странах и б) национальных (например, в России центры сложились почти во всех крупных городах Европейской и Азиатской части страны, причем некоторые из них – по качеству получаемой продукции и ее востребованности мировым сообществом работают на уровне международных центров). Так, наука о русском языке в его современном состоянии и истории (русистика) представлена не только академическими институтами Москвы, Петербурга, Новосибирска и кафедрами ведущих вузов России, но и ближнего (Белоруссия, Украина и др.) и дальнего зарубежья – славянских (Польши, Словакии, Чехии, Болгарии, Югославии и входивших в ее состав республик) и неславянских стран (Германии, Венгрии, Франции, Испании, Италии, многих англоязычных стран – США, Великобритании, Канады, Австралии, скандинавских стран – Дании, Норвегии, Швеции, Финляндии, в азиатском регионе – Китая, Индии, Вьетнама, Японии и др.).
10. Особенно активно росли исследовательские региональные центры в России и других странах в связи с разработкой местных архивных материалов и изучением народных говоров, фольклора и этнографии регионов. Сбору полевого и архивного материала и его систематизации способствовала и получившая широкое распространение практика выпуска областных энциклопедий. Так, в «Пензенской энциклопедии» помещено около 50 статей лингвистического содержания.
11. Привлечению внимания к вопросам лингвистики, филологии и культуры способствовало и проведение общественно-культурных мероприятий (типа «Дней славянской письменности»), а также собственно научных конференций, например: «Кирилл и Мефодий. Духовное наследие», Калининград, май 2001 г.
12. При всеобщей активизации лингвистической работы изменилась и роль ее лидеров: они перестали быть кумирами и единоличными создателями больших направлений и школ, хотя роль авторитета в науке сохраняется. Так, в России заметно благотворное воздействие трудов акад. Ю.С. Степанова, Б.А. Серебренникова, Вяч. Вс. Иванова, О.Н. Трубачева, Н.И. Толстого, чл. – корр. РАН В.М. Солнцева, Ф.П. Филина, проф. А.Ф. Лосева, М.В. Панова, А.В. Бондарко и ряда др.
13. Усложнились методы исследования, к традиционным добавились новые: индуктивно-дедуктивные, многооперационные, инструментальные, особенно в связи с инженеризацией некоторых отраслей лингвистики и смежных с нею наук, и т. п.
14. На наших глазах происходит филиация ранее единых наук и направлений (славистика выделяет в качестве самостоятельных отраслей палеославистику, дешифровку письменностей и др.; интерлингвистика, помимо занятий вспомогательными языками (типа эсперанто, новиаль), начинает интересоваться вопросами языкового планирования, воздействия человека на язык, международной стандартизацией терминологии [Кузнецов 1984]). Растет число предметных областей, ощущающих себя самостоятельными направлениями и нередко претендующих на статус особых лингвистик: онтолингвистика, тендерная лингвистика, квантитативная лингвистика, юрислингвистика, лингвистика цветообозначений, а также речевая коммуникация, межкультурная коммуникация, лингвокультурология, вариантология, герменевтика.
Определенную дифференциацию в науку о языке вносят научные школы. Например, как о развивающейся и в наше время говорят о Московской лингвистической школе (МАШ), создателем которой был акад. Ф.Ф. Фортунатов (ниже будет сказано о нескольких поколениях этой школы, придерживающихся единых научных принципов); есть основания говорить о Петербургской, а также, хотя и с меньшими основаниями, о Казанской лингвистических школах. Одной из крупнейших в отечественном и мировом языкознании является Виноградовская школа (о В.В. Виноградове и его школе см. [ЭРЯ: 69–71]), возникшая в 40—50-е гг. XX в. и активно функционирующая в настоящее время, причем во всех разделах и подразделах языкознания – в области историко-лингвистических дисциплин, стилистики в ее нормативной (культура речи и др.) и историко-функциональной разновидностях (функциональные и авторские стили), в области дисциплин, дающих системное описание литературного языка (фонетики, лексики, фразеологии и др.), языка художественной литературы и языка писателей, в истории филологических учений. Идеи творчески разрабатывали его ближайшие коллеги по Институту русского языка (ныне носящего его имя), а также расширяют и углубляют ныне здравствующие ведущие ученые России и Европы (В.Г. Костомаров, Е.М. Верещагин, А.В. Бондарко, Е.А. Земская, Н.Ю. Шведова, Н.М. Шанский, Л.П. Крысин, В.В. Лопатин, И.С. Улуханов, Г.А. Золотова и др.). Кроме общелингвистических школ (типа Московской, Пражской, Виноградовской) имеются школы в пределах разработки отдельных проблем (напр., Московская и Ленинградская (Петербургская) фонологические школы), а также концептуальные школы (японская школа «языкового существования»), 15. Интенсификации научных исследований способствуют правительственные фонды поддержки авторских и издательских проектов (например, Российский гуманитарный научный фонд (РГНФ), Российский фонд фундаментальных исследований (РФФИ), совместные фонды Министерства образования Российской Федерации и РГНФ), конкурсы альтернативных учебников, авторских программ, интегрированных курсов; получают развитие и неправительственные фонды.
Возрастает и роль издательств в объединении творческого потенциала ученых и преподавателей вузов при подготовке новых учебников и целых учебных комплексов по филологическим наукам для вузов и школ (например, издательства «Наука» и «Флинта» в 2001–2002 гг. выпустили более десятка книг по языкознанию).
5.2. Краткая характеристика основных направлений лингвистики нашего времени
История языкознания
Осмысление истории языкознания. У нас эта традиция была заложена «Очерками истории языкознания в России» (1904) С.К. Булича и с небольшими перерывами продолжается и поныне, причем с более широким охватом во времени – начиная с истоков науки о языке в древности – ив пространстве (см. систематические обзоры «Новой литературы…» по отечественному языкознанию и выпуски серии «Новое в (зарубежной) лингвистике», реферативные обзоры и сборники). Этому способствовали и крупномасштабные конференции, особенно активизировавшиеся к концу XX столетия, которые подвели итоги ушедшего столетия и представили прогнозы на новое время. Так, в 1979 г. Институт научной информации по общественным наукам подготовил научно-аналитический обзор «Проблемы советской историографии науки о языке», в котором дано описание 216 монографических работ и статей историографического содержания как по отечественному, так и по зарубежному языкознанию в основном с середины 30-х гг. XX в. до 1972 г.
Были изданы труды таких языковедов, как М.В. Ломоносов, А.Х. Востоков, И.И. Срезневский, Ф.И. Буслаев, А.А. Потебня, Ф.Ф. Фортунатов, А.И. Бодуэн де Куртенэ, Н.В. Крушевский, Е.Д. Поливанов, и других отечественных ученых. Не были забыты и зарубежные классики. В научных журналах печатались статьи, например, о трактате Данте «О народном языке», статьи (часто в связи с изданием их работ или юбилейными датами) о Галилео Галилее, о Э. Сепире, статьи-анализы о Ф. де Соссюре, Ж. Вандриесе, А. Мейе, Г. Шухардте,
Ш. Балли, Н. Трубецком, Г. Глисоне, Л. Блумфилде, Э. Бенвеиисте, У. Чейфе, а с началом выхода серии «Новое в лингвистике» (позднее – «Новое в зарубежной лингвистике») – о М. Сводеше, Б. Уорфе, Л. Ельмслеве, С. Ульмане, Ч. Фризе, Р. Якобсоне, А. Мартине, Н. Хомском и др. Кругозор расширялся благодаря изданию хрестоматий: «Античные теории языка и стиля» (1936) И.М. Тройского, «Хрестоматия по истории языкознания XIX–XX веков» (1956) и «История языкознания XIX–XX веков в очерках и извлечениях» (1964, 1965) В.А. Звегинцева; сборников типа «Вопросы теории языка в современной зарубежной лингвистике», «Основные направления структурализма» (1964). Были опубликованы материалы о В.А. Богородицком, И.В. Ягиче, А.И. Соболевском, Н.Я. Марре, И.И. Мещанинове, М.Н. Петерсоне, Л.В. Щербе, В.В. Виноградове.
Анализом лингвистических взглядов отдельных авторов и направлений (школ, кружков типа «Пражского лингвистического кружка») занимались чаще всего крупные ученые, а также опытные преподаватели высшей школы (Р.А. Будагов, А.М. Сухотин, P.O. Шор, Ю.С. Степанов, В.Н. Ярцева, М.М. Гухман, А.В. Десницкая, П.Я. Черных, С.Д. Кацнельсон, Н.А. Кондратов, Вяч. Вс. Иванов, В.И. Кодухов, Ф.М. Березин, В.А. Кочергина, Н.Д. Арутюнова, Т.А. Дегтерева, Н.А. Слюсарева, Э.А. Макаев, А.А. Леонтьев и др.).
Следует оценить и труд создателей учебных книг по истории лингвистических учений – В.И. Кодухова, Н.А. Кондрашова, Я.В. Лой, В.М. Алпатова, Т.А. Амировой, Б.А. Ольховикова, Ю.В. Рождественского, Б.П. Ардентова, Б.Н. Головина и др.
Почти одновременно с публикациями книг отечественных лингвистов-историографов выходили книги и зарубежных историков языкознания. Среди них назовем такие солидные сборники, как: Arens Н. Sprachwissenschaft (Der Gang ihrer Entwicklung von der Antike bis zur Gegenwart). Freiburg-Alber, 1955. – 567 s.; Coseriu E. Die Geschichte der Sprachphilosophie von der Antike bis zur Gegenwart. – Stuttgart, 1969. Teil 1. – 161 s., Stuttgart, 1972. Teil 2. – 250 s.; Studies in the histori of linguistics (Traditions and paradigms) / Ed. by D. Hymes). – Bloomington-London, Indiana univ. press, 1974. – 519 p.
В последний период глубже осознана ценность научного опыта предшественников. Именно на этот период пришлось включение в учебные планы курсов «Общее языкознание» и «Истории лингвистических учений». Появились общие курсы по истории языкознания, монографии по отдельным периодам в истории науки, по направлениям и национальным школам (например, о проблемах индоевропейских, славянских, романских и других семей и ветвей языков).
Примером прослеживания истории отдельных школ и направлений может служить статья: [Панов М.В. Московская лингвистическая школа (МАШ). 100 лет» //Русистика сегодня. 1995. № 3]. В ней анализируется лингвистическая концепция выдающегося ученого Ф.Ф. Фортунатова и показано воздействие его теории на несколько поколений учеников. «Наиболее глубоко восприняли его взгляды и дали им дальнейшее развитие Д.Н. Ушаков, Н.Н. Дурново, М.Н. Петерсон, В.К. Поржезинский, первое поколение фортунатовцев»; «Второе поколение МАШ: Р.И. Аванесов, А.М. Сухотин, А.А. Реформатский, В.Н. Сидоров, И.С. Ильинская, Г.О. Винокур, П.С. Кузнецов». Автор не только перечисляет последователей, но и кратко характеризует направление их работы: «создание московской теории фонем (Аванесов, Сидоров, Реформатский, Кузнецов), изучение диалектов и создание теории диалектного языка (Аванесов, Кузнецов), формирование теории словообразования на фортунатовских основах (Винокур), изучение функциональных связей, создающих стилистические градации (Сухотин), продолжение ушаковских лексикографических традиций (Винокур, Сидоров, Ильинская, Григорьева), изучение с функциональной точки зрения истории русского языка (Аванесов, Сидоров, Винокур, Ильинская), фрагменты позиционной теории синтаксиса (Аванесов)». Рассмотрев сделанное названными учеными, М.В. Панов заключает: «Как видно, второе поколение фортунатовцев работало хорошо, развивало и изменяло учение МЛШ, оставаясь верным ему». Далее – «третье поколение (послевоенное): К.В. Горшкова, К.Ф. Захарова, С.В. Бромлей, В.А. Робинсон, Р.И. Лихтман, Л.Н. Булатова, Т.Ю. Строганова, В.Д. Левин, М.В. Панов.
Четвертое поколение: Е.А. Земская, С.М. Кузьмина, Н.Е. Ильина, Р.Ф. Касаткина, Л.Л. Касаткин, Г.А. Баринова. Сейчас основная работа МЛШ лежит на плечах этого поколения. И следующего: сейчас в МЛШ немало молодежи» (С. 32).
Особенно ценно для нас то, что в этой статье, написанной одним из ярчайших представителей Московской лингвистической школы, перечислены ключевые понятия этой школы: «Понятия, центральные для МАШ: позиционная зависимость, позиционные и непозиционные чередования, функциональное отождествление позиционно чередующихся единиц, «протекание» единой языковой сущности через сеть позиций, нейтрализация единиц, закрепленные в языке возможности переорганизации единиц, соединение на разных уровнях языка дискретности и нечленимости знаковых образований, связь между частями единств, вызванная преобразованием одной части под влиянием другой, – вот область изучения МЛШ. Все это – явления, относимые к внутреннему состоянию языка, к отношениям в самом языке.
Отсюда и взгляд МЛШ: язык – это отношение. Единицы, взятые вне отношений, – не языковые единицы, они теряют себя» [Панов М.В. Русистика сегодня. 1995: 37].
Это о русской, отечественной школе. В такой же мере уделяется внимание западноевропейским и американским школам. В частности, о Гумбольдте, Штейнтале и их последователях пишет О.А. Радченко в статье «Лингвофилософские опыты В. фон Гумбольдта и постгумбольдтианство» [ВЯ. 2001. № 3: С. 96—125], см. его же: «Язык как миросозидание. Лингвофилософская концепция неогумбольдтианства. Т. 1–2. (М., 1997); В.И. Постовалова («Язык как деятельность. Опыт интерпретации концепции В. Гумбольдта (М., 1982); В.М. Алпатов «История лингвистических учений» (1999, 2000).
Выходят биобиблиографические словари и справочники о филологах отдельных стран, например, трехтомник: Булахов М.Г. Восточнославянские языковеды. – Минск (1976–1978), справочное пособие: Смирнов С.В. Отечественные филологи-слависты середины XVIII – начала XX в. – М.: «Флинта», «Наука», 2001.
Проходят научные чтения и конференции, посвященные крупнейшим языковедам (например, Пятые поливановские чтения: Сборник научных статей по материалам докладов и сообщений. – Смоленск, 2000, включающий темы: «Общее и сопоставительное языкознание. Социолингвистика», «История славянских языков и диалектология» и др.; международная конференция «Языковые средства в системе, тексте и дискурсе» к 110-летию со дня рождения крупного русского языковеда и педагога, чл. – кор. Академии педагогических наук A. Н. Гвоздева (Самара, 2002).
Подведены общие итоги лингвистики прошедшего века (см.: Лингвистика на исходе XX века. Тезисы международной конференции. Т. I–II. – М., 1995 – в докладах В.М. Алпатова, И.К. Архипова, Н.Д. Арутюновой, М.А. Кронгауза и др. Так,
B. В. Гуревич полагает: новый вид языкознанию XX в. «придала семантизация большинства лингвистических подходов и направлений»); по горячим следам идет анализ современных лингвистических концепций (Демьянков В.З. Доминирующие лингвистические теории в конце XX века // Язык и наука в конце 20 века. М., 1995), делятся прогнозами наXXI в. – Н.Ю. Бокадорова, А.Е. Кибрик («Куда идет современная лингвистика?»), А.Д. Дуличенко («Некоторые соображения о перспективах лингвистики после XX века») и др. Хотелось бы согласиться с двумя мыслями общего прядка Дуличенко: 1) о важности преемственности как фундаментальном принципе науки и о необходимости сохранять и совершенствовать подходы к языку, выработанные предыдущими поколениями исследователей; 2) «в перспективе не должно быть «господствующего», почти «единственного» направления и подхода, как это было в XIX в. со сравнительно-историческим, в XX в. – со структурными методами, «затмевавшими» или же «отталкивающими» все другие» (Лингвистика на исходе XX века: итоги и перспективы; 1995: I: 162–163). Из прогнозируемых черт на XXI в. автор называет: лингвистическую интерпретацию человека, возрождение интереса к глоттогенезу и, видимо, как отдаленный подступ к этой проблеме – развитие лингвоностратики, поиск специфического («идиоэтнического») и универсального в языках мира, создание социолингвистической стратегии для научной управляемости языком, закраска «белых пятен» на языковой карте мира, всё еще занимающих половину этой карты.
В последнем десятилетии XX в. появились справочники: «Лингвистический энциклопедический словарь» (1990), повторенный позже под названием «Большой энциклопедический словарь. Языкознание» (1998), «Энциклопедия. Русский язык» (1997), в которых можно найти полезную информацию по многим направлениям теории языкознания и о крупнейших ученых. Появилась самая широкая по хронологическому и географическому охвату лингвистическая энциклопедия (Юдакин Анатолий. Ведущие языковеды мира. Энциклопедия. – М.: Советский писатель, 2000).
Конечно, пока у нас нет ни полного биобиблиографического словаря ведущих и просто рядовых лингвистов мира, ни полной истории лингвистических направлений, учений и школ. Поэтому огромную ценность представляют суждения наиболее авторитетных ученых о конкретных достижениях каждого направления и школы и даже каждого выдающегося лингвиста, о его влиянии на языкознание своей страны и мира.
В этом плане заслуживает внимания и объективной оценки информация, содержащаяся в статьях сборника, изданного Институтом языкознания Российской академии наук «Язык: теория, история, типология». ЭдиториалУРСС. – М., 2000, в частности, в статье В.К. Журавлева «Истоки лингвистического мировоззрения XX века». В ней сообщается о том, что Эдвард Станкевич, один из редакторов сборника «Current Trends», неоднократно повторял: «Как учил нас Роман Якобсон, свет лингвистических идей идет с востока, из России». У В.К. Журавлева эти слова Э. Станкевича и некоторые другие формулировки, встречающиеся в обзоре современного состояния лингвистики, в частности, такая: «наука о языке стала истинной наукой XX века в Европе, Америке и Японии лишь тогда, когда там ознакомились с идеями и достижениями русских ученых» [Указ. соч.: 83], вызвали удивление. Но какое? Думается, что приятное. Рядом с этой констатацией сообщается: «В последнем, XII томе обзора, посвященном проблеме соотношения языкознания с другими науками, С. Маркус назвал лингвистику «Pilot Science» [Marcus, 1974] «наукой-штурманом» для всех гуманитарных наук. По его наблюдениям, «лингвистика оказала революционизирующее влияние на многие отрасли знания, как смежные, так и относительно отдаленные: теорию письма, стиховедение, стилистику и литературоведение, театро-и фильмологию, историю культуры и этнологию, антропологию и психологию, археологию и социологию, символическую логику, теорию чисел, комбинаторную геометрию, теорию кода, кибернетику и теорию информации, даже генетику» [Указ. соч.: 83]. Это тоже приятные, вдохновляющие слова. И в значительной мере справедливые. Но полностью принимать как первое, так и второе утверждение пока рано. Чтобы согласиться с такой оценкой российской лингвистики в целом, надо подвергнуть ее историю и современное состояние самому тщательному исследованию. Пока же порадуемся тому, что о нашей науке и наших языковедах говорят хорошо.
Дополнительная литература
Березин Ф.М. История языкознания и историография языкознания // Язык: теория, история, типология». Эдиториал УРСС. – М., 2000: Российская академия наук. Институт языкознания. С. 96–97. Большой энциклопедический словарь. Языкознание [БЭС] / Главный редактор В.Н. Ярцева. – М.: Научное издательство «Большая Российская энциклопедия». Издательский дом «Дрофа», 1998.
«Горячие точки» в лингвистике // Вопросы языкознания. 1996. № 2. С. 118–191.
Журавлев В. К. Истоки лингвистического мировоззрения XX века // Язык: теория, история, типология. Эдиториал УРСС. – М., 2000: Российская академия наук. Институт языкознания. С. 83–95.
Зубкова Л.Г. Язык как форма. Теория и история языкознания. – М.: Изд-во Российского университета дружбы народов, 1999. – 238 с.
История отдельных направлений лингвистики // Вопросы языкознания. 1996. № 2. С. 68–117.
Лингвистика на исходе XX века: Итоги и перспективы. Тезисы международной конференции. Т. I–II. – М., 1995.
Кибрик А.Е. О международной конференции «Лингвистика на исходе XX века: итоги и перспективы // Вопросы языкознания. 1996. № 2. С. 3–6.
Кобозева И.М. Обзор проблематики конференции // Вопросы языкознания. 1996. № 2. С. 6–18.
Никитин О.В. Пятые поливановские чтения: Сборник научных статей по материалам докладов и сообщений // Вопросы языкознания. 2001. № 3.
Общая динамика развития лингвистической теории // Вопросы языкознания. 1996. № 2. С. 19–67.
Русский язык. Энциклопедия / Главный редактор Ф.П. Филин. – М.: Изд-во «Советская энциклопедия», 1979. Русский язык. Энциклопедия. – Изд. 2-е, переработанное и дополненное / Главный редактор Ю.Н. Караулов. – М.: Научное издательство «Большая Российская энциклопедия». Издательский дом «Дрофа», 1997.
Фундаментальные направления современной американской лингвистики. Сборник обзоров / Под ред. А.А. Кибрика, И.М. Кобозевой и И.А. Секериной. – Изд-во МГУ, 1997.
Юдакин Анатолий. Ведущие языковеды мира. Энциклопедия. – М.: Советский писатель, 2000.
Язык и наука конца 20 века: Сборник статей. – М.: Российский государственный гуманитарный университет, 1995.
5.3. Сравнительно-историческое языкознание на современном этапе
Расширение проблематики сравнительно-исторического языкознания шло не только за счет переноса его методов на новые языковые семьи (семитскую, китайско-тибетскую, манчжурскую и др.), но и за счет дифференциации и углубления проблематики в пределах индоевропеистики, в частности, в области диахрониии: изучался словарный состав всех индоевропейских языков, тематические группы словаря, шли поиски прародины через углубление лингвистических аргументов и их соотнесение с данными археологии и культурологических наук, предпринимались попытки доказать существование если не генетического родства, то каким-то образом возникших соответствий в лексическом фонде древнейших тематических групп ряда языковых семей – индоевропейской, семитской, тюркской и др. Шло издание этимологических словарей праязыков ветвей индоевропейской семьи (славянской, кельтской, германской и др.) – словари под редакцией О.Н. Трубачева, Ф. Славского и др., увидели свет словари древних языков – «Старославянский словарь», «Словарь древнерусского языка XI–XVII вв.» (издано уже 26 выпусков), вторым изданием вышел труд Черных П.Я. «Историко-этимологический словарь современного русского языка». Т. 1–2. М., 1993. Продолжается изучение праславянской лексики с опорой на «Этимологический словарь славянских языков» (под ред. О. Н. Трубачева) и с использованием количественных методов [ВЯ. 1992. № 3:106–118].
Не сходит с повестки дня вопрос о возникновении славянской письменности, в частности, об истоках глаголицы (Уханова Е.В. У истоков славянской письменности (Москва, 1998), Карпенко Л.Б. Глаголица – славянская священная азбука (Самара, 1999), о ее первичности.
Привлечено внимание к изучению недавней истории русского языка (языка «Совдепии»), к характеристике источников ее описания (см.: Добродомов И.Г. Проблема источников для русской исторической лексикологии нового времени // ВЯ. 1995. № 1; КрысинЛ.П., Дуличенко А.Д. Русский язык конца XX столетия //ВЯ. 1995. № 6). Продолжалось изучение разговорной речи (Девкин В.Д. Немецко-русский словарь разговорной речи //ВЯ. 1995. № 5, рец. Маковского).
Под пристальным вниманием оказалась семантика. Ее анализируют во многих аспектах. Наиболее продвинутые разработки и ощутимые результаты ее изучения подводятся в форме лексикографических обобщений (см.: Русский семантический словарь: Толковый словарь, систематизированный по классам слов и значений. Т. 1. М.: Азбуковник, 1998).
Открывается новое в понимании языкового закона (условий его действия, соотношения звукового закона и аналогии), проверяется воздействие на фонетические изменения фактора пространства, всё настойчивее и строже учитывается системный (подсистемный) подход, выявляются маркированные/немаркированные члены оппозиции, внедряются методы структурной лингвистики, дивергенция дополняется исследованием процессов конвергенции (использованием понятия языкового «союза», или «второго» родства), возникает сравнительно-историческая грамматика так называемых больших семей (индоевропейско-семитской, урало-алтайской) и групп языков, исследуются макросемьи и связи между ними (ностратика), создаются капитальные исторические (Г.А. Богатова и ее коллектив) и этимологические словари (П.Я. Черных), появляются глубокие исследования по реконструкции текстов и культур (В.Н. Топоров).
Совершенствование приемов работы идет за счет использования статистики, глоттохронологии (пришло убеждение, что время может измеряться языком, его единицами – фонемами, морфемами, лексемами, синтаксическими конструкциями), а также привлечения фактов других семей – родственных и неродственных. Выявляется специфика изменений на разных ярусах языка – в фонетике (уровень фонем, их дифференциальных признаков и более мелких квантов, ударения и интонации), грамматике (категории рода, времени и вида, структуры предложения), лексике, фразеологии – также с учетом взаимосвязей между уровнями языка. Например, реконструкции индоевропейского синтаксиса посвящена книга акад. Ю.С. Степанова «Индоевропейское предложение» (1989).
В связи с поисками прародины индоевропейцев и прародины славян строже отбирается репрезентативная лексика: общая (предметная – названия моря, животных, растений), культурная (связанная с цивилизацией, культурой – она легче заимствуется) и ономастическая (топонимическая). Идет поиск универсальных закономерностей, свойственных языкам разных типов (семейств), уточняется идея континуальности индоевропейской языковой области, ее незамкнутости в пространстве.
Современный уровень и состояние сравнительно-исторического языкознания полнее всего отразился в индоевропеистике и в ностратической лингвистике, в частности, в трудах О. Семереньи («Введение в сравнительное языкознание», перевод с нем. М., 1980), в сборнике «Сравнительно-историческое изучение разных семей. Современное состояние и проблемы» (М., 1981); в монографии Т. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова «Индоевропейский язык и индоевропейцы. Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и пракультуры». Кн. 1–2. Тбилиси, 1984; в выпусках «Этимологического словаря славянских языков» (издается с 1974 г. под ред. акад. О.Н. Трубачева); в его книге «Этногенез и культура древнейших славян. Лингвистические исследования» (Изд. 2-е. – М.: Наука, 2002) и статье «Из истории и лингвистической географии восточнославянского распространения» (2002). Делаются попытки реконструкции языков изолированного типа (Климов Г.А., Эдельман Д.И. К перспективам реконструкции истории изолированного языка (на материале языка бурушаски) // ВЯ. 1995. № 5). В целом можно констатировать, что сравнительно-историческое языкознание не исчерпало своего ресурса и продолжает оставаться ведущим направлением современного языкознания.
Дополнительная литература
Богатова Г.А. И. И. Срезневский и славянская историческая лексикография // И.И. Срезневский и современная славистика: наука и образование. Сборник научных трудов. – Рязань, 2002. С. 118–129.
Бурлак С.А. Старостин С.А. Введение в лингвистическую компаративистику: Учебник. – М., Эдиториал УРСС, 2001.
Гамкрелидзе Т., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и пракультуры. Кн. 1–2. Тбилиси, 1984.
Иванов Вяч. Вс. Современное индоевропейское сравнительно-историческое языкознание // Новое в зарубежной лингвистике. – Вып. XXI. Новое в современной индоевропеистике / Составление, вступительная статья и общая редакция доктора филологических наук Вяч. Вс. Иванова. – М.: «Прогресс», 1988. С. 5—23.
Карпенко Л. Б. Глаголица – славянская священная азбука. – Самара, 1999. Приложения. С. 197–202.
Уханова Е.В. У истоков славянской письменности. – М.: Муравей, 1998.
Трубачев О.И. Вятичи-рязанцы среди восточных славян (к проблеме этногенеза) // И.И. Срезневский и современная славистика: наука и образование. Сборник научных трудов. – Рязань, 2002. С. 11–17.
Трубачев О.И. Этногенез и культура древнейших славян. Лингвистические исследования. – Изд. 2-е. – М.: Наука, 2002. С. 432–442.
Трубачев О.И. Славистика на XII Международном съезде славистов. Краткий обзор // Вопросы языкознания. 1999. № 6.
Улуханов И. С. О некоторых перспективах изучения истории русского языка // Русский язык и современность. – М., 1991. Ч. 1.
5.4. Типологическое языкознание
В системе языковедческих дисциплин выделяют общее языкознание, или теорию языка, изучающую «общие законы строения и развития языка», и частные области языкознания, представленные различными направлениями. Видное место среди них занимает типологическое языкознание, или типология языка, изучающее наиболее общие явления в языках мира, а также сами языковые типы, что сближает его с общим языкознанием, или теорией языка, и отличает от других частных областей языкознания. Зародившись почти одновременно с сравнительно-историческим языкознанием в начале XIX в. (как морфологическая классификация языков), типология языка не сходила с научной сцены весь XX в. (как синтаксические и фонетические, а также функциональные, квантитативные, структурные, понятийные типологии-классификации языков), более того – она и теперь переживает состояние расцвета. Ее современная проблематика – классификации языков по противопоставлениям субъекта – объекта (в номинативных языках), агентива – фактитива (в эргативных), активности – инактивности (в активных языках) и т. п. Выработанные типологией подходы к языку и методы исследования находят применение не только по прямому назначению – при описании типов языков, но и оплодотворяют другие направления, в частности, сравнительно-историческое языкознание, ареальную лингвистику и т. п., нередко порождая комбинированные классификации вроде структурно-исторической (диахронической), структурно-функциональной, функционально-стилистической и т. п. и соответствующие методы исследования, например, генетико-этимологический. Число работ по типологии языков к началу XXI в. возросло, причем наряду с рассмотрением относительно частных категорий и явлений (см.: Онипенко Н.К. Сложное предложение на фоне коммуникативной типологии текста // ВЯ. 1995. № 2; Шафиков С.Г. Типология лексических систем и лексико-семантическихуниверсалий. – Уфа, 2000), в некоторых поднимаются более широкие проблемы (Мечковская Н.Б. Общее языкознание. Структурная и социальная типология языков. Учебное пособие. – М.: Флинта: Наука, 2001). Есть основания ждать от типологической лингвистики новых результатов.
Дополнительная литература
Гамкрелидзе Т.В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и пракультуры. – Тбилиси, 1984.
Журавлев А.Ф. Из квантитативно-типологических наблюдений над лексикой славянских языков (Праславянское наследие) // Вопросы языкознания. 1992. № 3. С. 106–118.
Климов Г.А. Принципы контенсивной типологии. – М.,1983.
Климов Г.А. Типологические исследования в СССР (20–40 гг.). – М., 1981.
Лингвистическая типология. – М., 1985.
Общее языкознание. Внутреняя структура языка. – М., 1972.
Теоретические основы классификации языков мира. – М, 1980.
Типологическая классификация языков. Типология // Лингвистический энциклопедический словарь / Главный редактор В.Н. Ярцева. – М.: Советская энциклопедия, 1990. С. 511–514.
Степанов Ю.С. Языкознание // Энциклопедия. Русский язык. Изд. 2-е, перераб. и доп. / Главный редактор Ю.Н. Караулов. – М.: Большая Российская энциклопедия, 1997. С. 673–676.
Языковые универсалии и лингвистическая типология. – М., 1969.
5.5. Социальная лингвистика
Последняя четверть XX в. прошла под знаком расширения и углубления проблематики, которую разрабатывали последователи Ф. де Соссюра и А. Мейе в Европе, а также тематики американской социолингвистики середины XX в., занимавшейся проблемами макро-и микросоциолингвистики, а также проблемами социальной и ситуативной стратификации речи (см. раздел о социальной лингвистике в четвертом периоде).
В центре внимания оказались:
а) уточнение предмета социолингвистики (ее предмет, а лучше сказать, предметная область расширилась за счет включения в сферу анализа новых объектов – всех форм существования языка, или социально-функциональных разновидностей языка);
б) вопросы корреляции социальных категорий (параметров) и языковых (речевых) явлений;
в) использование социологических методик сбора и обработки полевого материала и математико-статистических методов его обработки и представления (таблицы, графики и т. п.);
г) применение метода моделирования, учитывающего варьирование социальных, социокультурных и ситуативных, т. е. внеязыковых параметров и категорий языково-речевых;
д) проблемы языковой политики, особенно в условиях двуязычия и многоязычия. Эти и другие вопросы обсуждены в книгах: Аврорин В.А. Проблемы изучения функциональной стороны языка (К вопросу о предмете социолингвистики). – Д., 1975; в сборнике зарубежных авторов «Новое в лингвистике», Вып. 7. Социолингвистика – М., 1975; Никольский Л.Б., Швейцер А.Д. Введение в социолингвистику. – М., 1978; Никольский Л.Б. Язык в политике и идеологии стран зарубежного Востока. М., 1986; Бондалетов В.Д. Социальная лингвистика. – М., 1987; Принципы и методы социолингвистических исследований. – М., 1989; Крысин Л.П. Социолингвистические аспекты изучения современного русского языка. – М., 1989.
Внимание зарубежных и российских социолингвистов в последние годы привлекли:
1) варианты языков (Швейцер А.Д. История американского варианта английского языка: дискуссионные проблемы // ВЯ. 1995. № 5; он же: Американский вариант литературного английского языка: пути формирования и современный статус – по полицентрической модели – с несколькими центрами – такими, как Бостон, Нью-Йорк, Филадельфия, Чарльстон и Ричмонд //ВЯ. 1995. № 6);
2) языковые ситуации едва ли не во всех странах – больших и малых. Например, «Русский язык в современной социокультурной ситуации» (Воронеж, 2001);
3) международные языки – естественные (Домашнев А.И. К вопросу о международном статусе немецкого языка (К выходу в свет кн. U. Ammon. Die internationale Stellung der deutschen Sprache) и искусственные, или плановые, типа эсперанто (Дуличенко А.Д. Международные искусственные языки: объект лингвистики и интерлингвистики //ВЯ. 1995. 5);
4) литературные языки, как с многовековой традицией, так и молодые. Из славянских литературных языков самым молодым является македонский язык, возникший в 1945 г. Изучается его грамматика, словарный состав (составлен новый «Македонско-руски речник. Македонско-русский словарь» под ред. Р.П. Усиковой (Скоще, 1997), в котором 65 тыс. заглавных слов: «В него включено большое число фразеологизмов и он хорошо освещает современную македонскую лексику» [ВЯ. 2001. № 3: 41];
5) написаны сотни работ о социальной, профессиональной, возрастной, половой и функционально-стилистической дифференциации языков: в разных странах выходят словари некодифицированных разновидностей языка (социолектов) – жаргонов, арго и сленга (например, «Большой словарь русского жаргона» В.М. Мокиенко и Т.Г. Никитиной (2000, 2001), включающий 25 тыс. слов и 7 тыс. фразеологических единиц; «Словарь русского арго: Материалы 1980—1990-х гг.» B.C. Елистратова (2000), «Словарь жаргона уголовного мира. Словарь-справочник» О.П. Дубягиной и Г.Ф. Смирнова (2001). Кроме сводных, общерусских словарей арго и жаргонов, стали появляться и региональные словари, например «Словарь уфимского сленга» С.В. Вахнтова (Уфа, 2001). Снова оживился интерес к городской речи (ВЯ. 1995. № 5). Издаются работы о речевых жанрах современного города (рекламе, о микродиалогах), об особенностях современной номинации городских объектов и т. п.
Продолжается изучение языка и функциональных стилей и подстилей в средствах массовой коммуникации, в газете, на телеэкране).
6) Особенно много публикаций связано с состоянием крупнейших мировых языков на рубеже XX и XXI вв. Назовем для примера книгу «Русский язык конца XX столетия (1985–1995)» (1996), подготовленную Институтом русского языка РАН. В этом труде имеется параграф «Мы не нормализаторы», немыслимый в условиях тоталитарного режима недавнего прошлого. Новый и хорошо документированный материал, записанный с использованием совершенной аппаратуры, позволяет ставить и решать вопросы не только социально-детерминированного, но и жанрового, стилистического, окказионального и даже патологического варьирования языка.
7) В России на календарную смену веков наложилась смена идеологических и социально-политических ориентиров, появилась возможность писать научные и научно-публицистические работы о языке тоталитарного периода (Н.А. Купина, А.Т. Хроленко), публиковать лексикографические труды о новшествах, в том числе и неудачных, вроде «новоязовских» поделок. См. «Толковый словарь языка Совдепии» (1998).
В этих и им подобных публикациях отражена динамика языка, связанная не только с социально-экономическими переменами, но и с другими факторами – профессиональными, возрастными, половыми, жанровыми, стилистическими, окказиональными и даже патологическими [ЭРЯ: 488], что существенно расширило языковую базу социолингвистики.
Стали выходить новые учебники и учебные пособия для вузов: Беликов В.И., Крысин Л.П. Социолингвистика. – М., 2001; Мечковская Н.Б. Социальная лингвистика. – М., 1996, 2000; ее же: Общее языкознание. Структурная и социальная типология языков. М.: Флинта: Наука, 2001.
8) Судя по прогнозам, социолингвистике и ее многочисленным ответвлениям (вроде интерлингвистики, геолингвистики, языковому планированию и т. п.) хватит работы и в начавшемся XXI в., в частности, по социальному управлению языком, его экологии, по освоению огромных социальных массивов в науке, технике и культуре и внедрению в них «лингвистических технологий».
«Нет сомнения в том, что в качестве важнейшей задачи лингвистики будущего столетия должна стать проблема выработки социолингвистических стратегий, что способствовало бы гармоничному развитию всех языков, исключало бы так называемые конфликты и языковые войны; в этой связи первоочередной задачей была бы разработка универсальных и локальных моделей сосуществования больших и малых языков, а также моделей выживания всех языков Земли» [Лингвистика на исходе XX века..: 63–64]. Именно для реализации таких масштабных и благородных задач могли бы служить начинания государств – членов Совета Европы, принявших «Европейскую хартию о региональных языках или языках меньшинств» (Конвенция открыта для подписания 5 ноября 1992 года. Серия «Европейские договоры», № 148).
Дополнительная литература
Беликов В.И., Крысин Л.П. Социолингвистика: Учебник для вузов. – М.: 2001.
Бондалетов В.Д. Социальная лингвистика. – М.: 1987.
Крысин Л.П. Социолингвистические аспекты изучения современного русского языка. – М., 1989.
Мечковская Н.Б. Социальная лингвистика. – М., Изд. 2-е, испр., 1996.
Михальченко В.Ю. От редактора // Крючкова Т.Б., Нарумов Б.П. Зарубежная социолингвистика: Германия. Испания. – М., 1991. – С. 3–6.
Никольский Л.Б. Язык в политике и идеологии стран зарубежного Востока. – М., 1986.
Принципы и методы социолингвистических исследований». – М., 1989.
Русский язык конца XX столетия (1985–1995). Коллективная монография. «Языки русской культуры». – М., 1996.
Социальная лингвистика в Российской Федерации (1992–1998). – М., 1998.
Социолингвистика // Энциклопедический словарь юного филолога. – М., 1984. С. 293–295.
Швейцер А.Д., Никольский Л.Б. Введение в социолингвистику. М., 1978. ЭРЯ – Энциклопедия. Русский язык. – М., 1997.
5.6. Ареальная лингвистика
Продолжались исследования языка в аспекте пространства с опорой на положения, сформулированные представителями лингвистической географии (в русской традиции) и тезиса итальянских неолингвистов: «каждое слово имеет не только свою историю, но (как и каждая форма, звук, предложение, поговорка) также и свою географию» (Дж. Бонфанте). Поскольку чистых языков, свободных от влияния других, включая и иносистемные языки, не так уж много, то шло скрупулезное изучение таких явлений, как субстрат, суперстрат, адстрат, языковой центр и языковая периферия на базе конкретных языков (даже их отдельных ярусов – фонетического, морфологического, лексического и еще уже – отдельных пластов лексики, в частности, лексики «культурной» и антропонимической (чаще всего подвергающейся заимствованию), топонимической (чаще всего сохраняющейся от языка-предшественника на данной территории – отсюда значительное число работ по субстратной топонимии во многих регионах мира), групп языков, языковых ветвей, семей и даже макросемей.
Ареальная лингвистика в зависимости от аспекта изучения и описания представлена двумя направлениями – синхроническим и диахроническим. Синхронический аспект реализуется в диалектографии – при картографировании чаще всего синхронно-современного состояния территориальных диалектов. Но этот же аспект представлен и при составлении атласов языковых ветвей (например, в «Общеславянском лингвистическом атласе» – ОДА) и языковых семей и совокупностей разносистемных языков (например, в «Лингвистическом атласе Европы» – ЛАЕ – представлены семь языковых семей: индоевропейская, уральская, тюркская, монгольская, семитская, кавказская, баскская, в которые входят двадцать две языковые группы: абхазо-адыгская, албанская, арабская, армянская, балтийская, баскская, кельтская, прибалтийско-финская, германская, греческая, иранская, калмыцкая, лапландская, нахско-дагестанская, пермская, романская, самоедская, славянская, тюркская, венгерская, волжская, цыганская [ВЯ: 1993: № 3: 122]). Цель – выявление областей (ареалов) межъязыковых и междиалектных взаимодействий с опорой на изоглоссы и другие наглядные показатели языковых контактов и – при их длительности – определение ареальных общностей (языковых союзов) с общими, обычно благоприобретенными, структурными признаками.
Диахроническая ареология (лингвистическая, а также этническая, историческая и др.) занята изучением соответствующих ареалов в прошлом. Так, пространственный фактор учитывается при изучении праязыкового состояния не только группы родственных языков (например, древнерусского языка, давшего начало трем восточнославянским языкам – русскому, украинскому, белорусскому), но и ветвей языков (славянской, романской, германской – соответственно славянского, романского (латинского), германского праязыка), а также языковых семей – обычных, типа индоевропейской и ее родоначальника, – т. е. праязыка и др., и макросемей (больших семей), в частности ностратической семьи языков, в которую включают языки афразийские (Африки и Азии), индоевропейские, картвельские, уральские, дравидийские (в Индии) и алтайские.
С языками романскими и восточнославянскими дело обстоит просто. Они ведут начало от своих праязыков, можно сказать, на глазах истории: романские языки (итальянский, испанский, французский, португальский и др.) возникли на базе народной латыни (и процесс их образования отражен в памятниках письменности), восточнославянские – на основе древнерусского языка. А вот с праславянским, праиндоевропейским и тем более с ностратическим праязыками сложнее. Здесь две проблемы. Первая – когда и как долго существовали эти праязыки? Вторая – где проживали соответствующие пранароды? И обе эти проблемы не могут быть решены без знания направления распространения языковых и культурных инноваций, чем как раз занимается ареальная лингвистика, ареальная история, а также ареальные по своей природе археология, этнография и такие, на первый взгляд, далекие от лингвистики науки, как палеоботаника и палеозоология.
В ностратических языках обнаружено около тысячи общих для указанных выше языков Европы, Азии и Африки слов (корней). Они приведены в труде гениального отечественного лингвиста, родоначальника ностратического языкознания В.М. Иллич-Свитыча Опыт сравнения ностратических языков. Сравнительный словарь. [Т. 1–3]. – М.г 1971–1984. И этот ученый, и его последователи пытаются найти прародину (прародины) носителей ностратического праязыка и ареалы вычленявшихся из этой общности праязыков. Так, для доиндоевропейской языковой общности допускают прохождение трех стадий с возможным изменением локализации в каждой из них: протоиндоевропейская, праиндоевропейская и индоевропейская [Гиндин: ВЯ; 1992: № 6: 54–65]. Что касается прародины индоевропейцев, определяемой с учетом ряда факторов, в первую очередь лингвистических и археологических, то на сегодня известно пять мнений; наиболее авторитетными из них считаются гипотезы о прародине в центральной и юго-восточной Европе (этого мнения придерживается английский языковед Т. Барроу) и малоазиатской (она изложена в книге: Гамкрелидзе Т.В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и пракультуры. В 2 т. – Тбилиси, 1984; англ. пер.: New York, 1995). Проблемами ностратики, с учетом ареального параметра, занимаются такие крупные ученые, как В.А. Дыбо, Е.А. Хелимский, В.А. Терентьев и др.
Ареальная лингвистика создала и апробировала свои методы, адекватные предмету и аспекту исследования. Пространственно-географическая координата важна не только в ареальной лингвистике, но и в ряде других направлений (см. также раздел «Лингвистические методы»),
Дополнительная литература
Алинеи М. Лингвистический атлас Европы: Первые двадцать два года // Вопросы языкознания. 1993. № 6.
Гуров Н.В., Зограф Г.А. Ареальное языкознание: предмет и метод (На материале языков Южной Азии) // Вопросы языкознания. 1992. № 3.
Дыбо В.А. Ностратическая гипотеза (итоги и проблемы) // Известия АН СССР. Сер. ЛиЯ, 1978. Т. 37. № 5.
Дыбо В.А., Терентьев В.А. Ностратические языки // Лингвистический энциклопедический словарь. – М.: Советская энциклопедия, 1990. С. 338–339.
Нерознак В.П. Ареальная лингвистика // Лингвистический энциклопедический словарь. – М.: Советская энциклопедия, 1990. С. 43–44.
Хелимский Е.А. Труды В.М. Иллич-Свитыча и развитие ностратических исследований за рубежом // Зарубежная историография славяноведения и балканистики. – М., 1986.
Цыхун Г.А. Типологические проблемы балканославянского языкового ареала. – Минск, 1981.
5.7. Этнолингвистика
Три страны (Германия, Россия и США) были колыбелью направления, называемого ныне термином этнолингвистика. Эта область познания языка, появись она в одной стране, видимо, оказалась бы более единой. Впрочем, и в одном центре с течением времени она вряд бы могла остаться стабильной в содержательно-предметном плане. Стать разной в каждой из указанных стран и нетождественной в разные исторические периоды даже в пределах страны своего рождения (в Германии, в России) ей было, что называется, «написано на роду». Концептуальное разнообразие и разнонаправленность этнолингвистики обусловлена ее значительной зависимостью от внеязыковых (социальных, этнографических, этнопсихологических и культурно-исторических) факторов. Играли свою роль и объективно-субъективные факторы – господствующее в данное время мировоззрение, доминирующее направление, наконец, научный интерес и склонность исследователя.
В Германии этнолингвистика зародилась в широчайшем по охвату научном творчестве В. фон Гумбольдта, в его учении о языке как средоточии и выразителе духа народа. В России, где к середине XIX в. господствовало романтическое увлечение фольклором, народной культурой и мифологией, зарождавшаяся этнолингвистика приняла этнографическую окраску с ярко выраженным интересом к духовной и материальной культуре народа (В.И. Даль, А.Н. Афанасьев, Ф.И. Буслаев, И.И. Срезневский, А.А. Потебня). В Америке, где у многочисленных племен индейцев отсутствовала письменность и не было традиции изучения местных языков, обычаев и мифов, усилия ученых – лингвистов и этнографов – были сосредоточены на выработке своей, не схожей с европейской, методики описания языка, мышления, туземной культуры и всех форм ее проявления (языковой, музыкальной, изобразительной). Возникшая там этнолингвистика, опиравшаяся на лингво-этнографические труды Фр. Боаса (1858–1942), Э. Сепира (1984–1939), Б. Уорфа (1897–1941), в особенности на теорию лингвистической относительности Сепира и Уорфа, исследовала соотношение форм мышления и категорий языка, познание мира и отражение этого познания (картины мира) в тематических группах лексики, в денотативно-ограниченных (закрытых) понятийно-семантических полях (названия частей тела, лексика цветообозначений) с последующим выявлением своеобразия (идиоэтничности) восприятия народом вещного мира (например, разного членения звездного мира на «фигуры» – созвездия). С этих же позиций исследуются и грамматические категории (в частности, количественные и порядковые числительные, в различном объеме представленные в языках аборигенов Америки по сравнению с языками пришельцев из Европы). Разные направления в американской лингвистике отразились в соответствующих терминах. «Ориентация исследования на выявление семантических оснований языковой модели мира отразилась в термине «эт. – носемантика» – одном из обозначений этнолингвистики, понимаемой в более узком смысле, в противоположность более широкому понятию – «антропологическая лингвистика» (оба термина имеют хождение главным образом в США) [ЭРЯ: 1997: 648]. Следует отметить, что второй термин у нас стал употребляться довольно часто, причем в значении более широком, чем в американской этнолингвистике.
В России этнолингвистика в ее современном содержании существенно отличается от того, чем она занималась во времена Ф.И. Буслаева и А.А. Потебни и их последователей (А.Н. Веселовский, Д.К. Зеленин, П.Г. Богатырев), а также от направления, исследовавшего славянские древности (П.Й. Шафарик, Л. Нидерле, А.А. Шахматов, М.Н. Покровский). На современном этапе этнолингвистика определяется как «направление в языкознании, изучающее язык в его отношении к культуре, взаимодействие языковых, этнокультурных, этнопсихологических факторов в функционировании и эволюции языка [Виноградов: 1997: 647]. Столь широкое представление об этой науке связано с ее комплексным характером: она образовалась на стыке ряда наук – лингвистики, этнологии, фольклористики, мифологии, культурологии. Но это не механическое соединение. Вполне самостоятельной областью ее делает следующий комплекс задач: изучение отражения и выражения в языке этнического миросозерцания, выявление роли языка в формировании и сохранении традиционной культуры, речевого поведения «этнической личности» и отражение через нее и в ней языковой картины мира всего народа (этноса).
Глава российской и славянской этнолингвистики акад. Н.И. Толстой, опираясь на успехи ареальной лингвистики и диалектологии, обновленного в последние десятилетия культурно-лингвистического направления «Слова и вещи» и науки о духовных ценностях, расширил понятие диалекта, включив в его содержание изоглоссы трех видов – языковые (изолексы), материально-предметные (изопрагмы) и духовно-ментальные (изодоксы). Он же предложил концепцию изоморфизма культур (и субкультур) и разных форм существования языка (литературный язык, обиходно-разговорный и т. д.). Оснащенная новым фактическим материалом 1) современных диалектов, собранных экспедициями в Полесье, 2) праславянского фонда слов, исследованного под руководством О.Н. Трубачева, 3) славянской и индоевропейской мифологии и текстологии (Вяч. В. Иванова и В.Н. Топорова) и 4) методами типологических и сравнительно-исторических исследований, отечественная этнолингвистика добилась внушительных успехов, отраженных в таких изданиях, как «Славянские древности», «Логический анализ языка. Культурные концепты» (1991), Никитина С.Е. Устная народная культура и языковое сознание (1993), Толстой Н.И. Язык и народная культура. Очерки по славянской культуре и этнолингвистике. – М., 1995, Герд А.С. Введение в этнолингвистику. – СПб., 1995.
О разнообразии и вариативности проблематики и методологии этнолингвистики еще красноречивее свидетельствует ее история во Франции. Здесь этнолингвистика появилась позднее, лишь к концу 60-х гг. XX в.: ее первое официальное упоминание находим в справочнике «Лингвистика» 1969 г. (под ред. А. Мартине), и за прошедшие три десятилетия она несколько раз меняла свою предметную область, оставаясь дисциплиной вспомогательной и «промежуточной» между «лингвистикой этнологов» и «этнографией лингвистов». В настоящее время ее внимание сосредоточено на изучении картины мира, фольклорного текста как такового, ритуальных языков, билингвизма, «языковых употреблений», семантических полей (терминологии родства, названий частей тела, цветообозначения и др.), составлении словарей-энциклопедий. Специалисты по французской этнолингвистике отмечают, что здесь она не поднялась до сколько-либо высокого уровня, потому как «появление нового термина не было отражением новой проблематики, а лишь дало обозначение тем областям научных интересов, которые уже утвердились на практике» [ВЯ: 1993: № 6: 112]. В США интерес к этнолингвистике оказался нестойким и пошел на спад к исходу XX в.
Центром этнолингвистических исследований стала Россия. Здесь разрабатываются и ее теоретические проблемы, и еще более разнообразные практические темы. Так, идет осмысление 1) истории этого направления в странах, бывших ее колыбелями (см. работы: Вильгельм фон Гумбольдт и этнолингвистика в Северной Америке. От Боаса до Хаймса // ВЯ. 1992. № 1); 2) взаимоотношений этнолингвистики с другими направлениями и отраслями знаний («Концептуальная картина мира и интерпретативное поле текста с позиций лингвистики, журналистики и коммуникативности». Барнаул, 2000; «Языковое сознание и образ мира». Сб. статей, Ин-т языкознания. – РАН, 2000). Иногда сборники такого рода преследуют цель выявить национальную специфику образного восприятия мира (напр., сб. «Язык и национальные образы мира». – Майкоп, 2000).
Весьма показательны названия некоторых конференций и симпозиумов: «Мир на Северном Кавказе через языки, образование, культуру» (международная конференция), «Многоязычие Северного Кавказа и проблемы этнолингводидактики» (симпозиум), Пятигорск, 2001.
Почувствовав самостоятельность своего направления и ответственность за ясность понятийно-терминологического аппарата этой науки, этнолингвисты занялись его лексикографическим оформлением, предложив «Словарь этнолингвистических понятий и терминов»; его автор М.И. Исаев (М., 2001).
Особое место в этнолингвистической проблематике занимают работы по лингв о страноведению Е.М. Верещагина, В.Г. Костомарова и их многочисленных учеников. Формированию их школы способствовали совместные книги этих авторов «Лингвострановедческая концепция слова» (1980), в особенности же книга «Язык и культура», выдержавшая четыре издания (4-е изд. – М.г 1990); см. также их новую книгу «В поисках новых путей развития лингвострановедения: концепция лингвоповеденческих тактик» (1999).
Дополнительная литература
Бабурина КБ. Этнолингвистический аспект в исторической лексикографии // Вопросы языкознания. 1997. № 3. С. 48–52.
Балакай А.Г. Русский речевой этикет и принципы его лексикографического описания. – Новокузнецк, 2002.
Вежбицкая А. Язык, культура, познание. – М., 1996.
Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Язык и культура. – М. изд. 4-е, 1990.
Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. В поисках новых путей развития лингвострановедения: концепция лингвоповеденческих тактик. – М., 1999.
Виноградов В.А. Этнолингвистика // Русский язык. Энциклопедия. М.: Большая Российская энциклопедия, Издательский дом «Дрофа», 1997. С. 647–649.
Герд А. С. Введениев этнолингвистику. – СПб., 1995.
Гура А.В. Символика животных в славянской народной традиции. – М.: Индрик, 1977.
Детерминизм языка и культуры: в поисках лингвокультурных соответствий. Материалы научно-практической конференции. В 2 частях. Ч. 1. – М.: Уникум-Центр, 2001.
Исаев М.И. Словарь этнолингвистических понятий и терминов. – М.: Изд-во Флинта, Наука, 2001.
Колесов В.В. Мир человека в слове Древней Руси. – Л., 1986.
Маслова В.А. Лингвокультурология. Учебное пособие. – М., 2001.
Никитина С.Е. Устная народная культура и народное сознание. – М., 1993.
Русский язык в современной социокультурной ситуации / Тезисы докладов и сообщений 3-й Всероссийской научно-практической конференции РОПРЯЛ. – Воронеж: Воронежский гос. ун-т, 2001.
Толстой Н.И. Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. – М., 1995.
Язык и национальные образы мира. Материалы международной конференции. – Майкоп, 2001.
Языковое сознание и образ мира. Сб. статей. – М.: РАН, 2000.
5.8. Антропологическая лингвистика
Термин «антропологическая лингвистика» возник в США для обозначения этнолингвистической проблематики в ее расширенном представлении. В России он приобрел иной смысл – рассмотрение языка с позиции человека, человеческого коллектива и нахождение в языке материала для характеристики интеллектуальной деятельности человека. Поэтому типичными стали исследования на темы «язык человека» и «человек в языке» (Э. Бенвенист).
Показательны названия статей и книг: Колесов В.В. Мир человека в слове Древней Руси (1986); Апресян Ю.Д. Образ человека по данным языка: попытка системного описания // ВЯ. 1995. № 1; Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность (1987); коллективный сборник «Язык. Человек. Картина мира: Лингвоантропологические и философские очерки». Ч. 1. – Омск, 2000.
Между тем антропологическое направление в изучении языка, вероятно, присутствовало и в самых древних учениях о языке. Что касается XIX в., то уже В. фон Гумбольдт видел в языке «орган внутреннего бытия человека», выразителя «духа народа». Еще определеннее о месте человека по отношению к языку сказал Бодуэн де Куртенэ: «Человеческий язык, человеческая речь существует только в мозгу, только в «душе». Не случайно, младограмматики сосредоточились на изучении не языка вообще, а языка отдельного индивидума. Напомним слова акад. А.А. Шахматова о том, что «реальное бытие имеет язык каждого индивидуума», а язык села, города, области, народа – «научная фикция». Кстати, популярный в наше время термин «языковая личность» впервые был употреблен В.В. Вингорадовым в 1930 г. Теперь он понимается как любой носитель языка – авторитетный (например, крупный писатель) и вполне рядовой (носитель любой формы существования языка – литературного, просторечия, территориального или социального диалекта). В языковой личности ученого интересует язык в самых разных аспектах – и как система, и как текст, и как способность, и как конкретная разновидность языка (идиолект), или «языковой (речевой) портрет» и даже его дискурс. Так, написано немало работ о языково-речевом портрете литературных персонажей, имеется диалектный словарь одной личности (с включением в него слов-диалектизмов и фразеологизмов). Описан как «языковая личность» известный русский языковед А.А. Реформатский (в книге «Язык и личность», вышедшей под ред. акад. Д.Н. Шмелева).
Стала подчеркиваться общетеоретическая ценность этого подхода к языку. Так, В.М. Алпатов, сравнивая два подхода к анализу языка – системоцентричный (наиболее последовательно проводившийся Бодуэном де Куртенэ и Ф. де Соссюром) и антропоцентричный («интуитивный», приближающий науку о языке к психологии), отмечает правомерность обоих из них, но в то же время подчеркивает, что антропоцентричный более характерен для работ, посвященных исследованию семантики, а системоцентричный – там, где языковым чутьем можно пренебречь, доверившись логике процедурного анализа. Указанные два подхода – не что иное, как отражение взгляда на язык с двух позиций: 1) с точки зрения рядового носителя языка (для него «в первую очередь существуют слова, а не операции над ними») и 2) с позиции исследователя языка [ВЯ. 1993. № 3: 24]. Кому-то покажется, что для науки позиция ученого-исследователя, обычно опирающегося на логичную и непротиворечивую теорию, предпочтительнее. А если иначе, то зачем наука и предлагаемые ею методы описания языка (звуков, слов, частей речи и т. п.)?
Казалось бы, всё ясно. Однако начиная с самых давних из известных нам описаний языка (традиций индийской, античной и др.), в громадном числе случаев вполне адекватными или очень близкими оказываются описания, отталкивавшиеся и от рядового человека (по интуиции), и от ученого («системоцентричный», или системоцентрический подход). Не меньше и таких случаев, когда для практических целей нужнее и, следовательно, предпочтительнее традиционные характеристики фактов языка. Так бывает, в частности, при разъяснении семантики слов в толковых (объяснительных) словарях через приведение синонимов и взаимных, «круговых» отсылок и в словарях толково-комбинаторного типа, в которых удается избежать недостатков традиционных словарей. Для массового читателя – носителя родного языка и изучаемого неродного языка – нужнее не вполне научный, а вполне понятный и полезный словарь первого типа. Для других целей – лучше менее понятный, хотя и «очень научный» словарь второго типа. Как правильно замечено, «исследователю в этом случае приходится проходить между Сциллой логически безупречного, но интуитивно неприемлемого решения и Харибдой более соответствующей интуиции, но значительно усложняющей описание, а то и противоречивой трактовки» [ВЯ. 1993.
№ 3: 25]. Ученые склоняются к мнению, что оба подхода нужны, они не мешают друг другу, а дополняют, находясь, как говорят теоретики, в отношениях дополнительности. В антрополингвистике первенствует, конечно, языковая интуиция, но она присутствует и в структуралистских построениях, где ее меньше и она выполняет иную роль.
Дополнительная литература
Алпатов В.М. Об антропоцентричном и системоцентричном подходах к языку // Вопросы языкознания. 1993. № 3. С. 15–26.
Апресян Ю.Д. Образ человека по данным языка: попытка системного описания // ВЯ. 1995. № 1.
Богданов В. В. Классификация речевых актов // Личностные аспекты языкового общения. Межвузовский сборник научных трудов. – Калинин, 1989. С. 25–37.
Караулов Ю Н. Русский язык и языковая личность. – М., 1987.
Колесов В.В. Мир человека в слове Древней Руси. – Л., 1986.
Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина мира. – М., 1988.
Сусов И.П. Личность как субъект языкового общения // Личностные аспекты языкового общения. Межвузовский сборник научных трудов. – Калинин, 1989. С. 9–16.
Шмелев А.Д. Русская языковая модель мира. Материалы к словарю.
«Языки славянской культуры». – М., 2002.
Языковая личность // Энциклопедия. Русский язык. – М., 1997. С. 671–672.
Язык. Человек. Картина мира: Лингвоантропологические и философские очерки. Ч. 1. – Омск, 2000.
5.9. Психолингвистика
В 1995 г. один из ведущих психолингвистов России А.А. Леонтьев на международной конференции «Лингвистика на исходе XX века: итоги и перспективы» выступил с докладом «Надгробное слово чистой лингвистике». Основная идея проста: общая лингвистика отходит на задний план, умерла, наступило время либо явно междисциплинарных, либо профессионально ориентированных направлений, к числу которых относится психолингвистика. Не станем оспаривать тезис о кончине «чистой лингвистики» (хотя бы по причине неясности, что относит автор к «чистой» и что к «нечистой» лингвистике), а с мыслью о наличии многих направлений в современном языкознании и что некоторые из них в силу своего предмета и методов исследования удаляются от классического представления о содержании и задачах науки о языке вполне согласны.
Известно, что многие из названий новых направлений в изучении языка (социолингвистика, этнолингвистика, психолингвистика и ряд других), вошедшие в употребление в середине XX в., даны американскими учеными с целью организационного оформления уже существовавших областей исследования. Так было и с психологическим направлением, возникшим в Европе за сотню лет до термина «психолингвистика». Например, идея учета мышления и психики человека при изучении языка уже присутствовала у В. фон Гумбольдта: «Язык образуется речью, а речь – выражение мысли или чувства. Образ мысли и мироощущение народа, придающие… окраску и характер его языку, с самого начала воздействуют на этот последний» [Гумбольдт 1984: 162–163]. «Я намереваюсь исследовать функционирование языка в его широчайшем объеме – не просто в его отношении к речи и к ее непосредственному продукту, набору лексических элементов, но и в его отношении к деятельности мышления и чувственного восприятия. Рассмотрению будет подвергнут весь путь, по которому движется язык – порождение духа, – чтобы прийти к обратному воздействию на дух» [Там же: 75]. Еще конкретнее о «чувственном восприятии», отраженном в «лексических элементах», говорил А.А. Потебня – создатель учения о «внутренней форме» слова.
Напомним, что эта мысль послужила основой «ономатопоэтической теории языка» Потебни, успешно разрабатывавшейся многочисленными представителями Харьковской лингвистической школы.
Возрождение исследований о взаимосвязи языка и психики человека началось в Америке и в СССР. Они инициированы работами психологов (в США – Ч. Осгуд, Т. Сибеок, в СССР – А.Н. Леонтьев, А.Р. Лурия, А.А. Леонтьев, Н.И. Жинкин), а затем и лингвистов. Определенное влияние на переключение внимания с языка на речь оказали работы Карла Бюлера, представителя немецкой школы психологии мышления, в особенности труд «Теория языка» (1934), в котором подытожены его собственные взгляды, а также взгляды других немецких ученых – А. Марти, Э. Гуссерля, Э. Кассирера – по логике и психологии. Принципиально важно утверждение К. Бюлера о различии между речью и языком: «Надо учесть, что речевая деятельность и язык – неравнозначные явления, и структурный анализ обоих никогда не может дать полного совпадения» (цит. по [Звегинцев 1960: Ч. II: 27]). О психолингвистике во второй трети XX столетия в США, Франции, Англии, Италии, Румынии и других странах, включая и СССР, можно узнать из книги «Психолингвистика за рубежом» (отв. редакторы А.А. Леонтьев и Л.В. Сахарный, 1972).
В настоящее время эта наука определяется как комплексная, стыковая – и лингвистическая, и психологическая. Право на ее существование обусловлено подходом к языку как феномену психики. Основным предметом психолингвистики является речевая деятельность. Не случайно теория речевой деятельности – не только сердцевина этой науки, но и ее синоним.
Читать бесплатно другие книги:
