Дин Рид: трагедия красного ковбоя Раззаков Федор

– Судя по всему, русским Рид понадобился как агент влияния, – начал развивать свою мысль Салливан. – И он вроде не против им стать. Значит, надо сделать так, чтобы они сами отказались от его услуг. Пусть думают, что он либо работает на нас, либо на ЦРУ.

– А если последние тоже имеют на него виды?

Банни спросил это не случайно. Согласно закону 1947 года ЦРУ не имело права заниматься разведкой внутри страны, однако с конца 40-х, с началом «кампании против красных», власти негласно разрешили цэрэушникам заниматься этим. В итоге в Лэнгли было создано Управление внутренних операций (УВО), которое с 1950 года стало наравне с ФБР собирать свои собственные досье на инакомыслящих американцев. Зная об этом, можно было легко предположить, что у ЦРУ наверняка тоже имелось досье на Дина Рида и цэрэушники тоже могли разрабатывать в отношении него какие-то операции. Но Салливан смотрел на такую возможность скептически.

– С нынешним шефом ЦРУ вряд ли способно на что-то стоящее, – усмехнулся он.

Банни сразу понял, о чем говорит шеф. Во главе ЦРУ тогда стоял вице-адмирал Уильям Рэйнборн, который снискал широкую славу как никудышный руководитель. Он был непрофессиональным разведчиком (всю жизнь прослужил в морском флоте, а перед приходом в Лэнгли руководил программой ракет «Поларис») и стал шефом ЦРУ исключительно по протекции – он был приятелем и земляком-техасцем президента страны Линдона Джонсона.

– Короче, подумай над тем, кому сбросить информацию о том, что Рид – подставной, – продолжил свою речь Салливан. – Это должен быть агент, которому русские полностью доверяют. Например, Федора. (Под этим псевдонимом проходил полковник внешней разведки КГБ Алексей Кулаков, который с 1962 года работал на ФБР.) Кстати, под каким именем проходит у нас Рид?

– Под именем «Ковбой».

– Слишком прямолинейно, – недовольно покачал головой Салливан. – Надо придумать другое имя.

Салливан задумался, устремив взгляд в окно, за которым светило яркое солнце. Пауза длилась примерно минуту, после чего Салливан вновь заговорил:

– Он ведь у нас артист, и люди вокруг него так и вьются. Вот и пусть будет Магнитом.

Вместо ответа Банни поднялся со своего места, показывая, что ему все ясно и он готов действовать. О том, когда надо сделать так, чтобы Дин Рид оказался на свободе, он не спрашивал, поскольку это было понятно без слов – как можно скорее. Как это сделать, он тоже знал: у ФБР были хорошие отношения с аргентинскими спецслужбами, которые считали американцев своими стратегическими партнерами. Так что в успехе порученного ему задания Банни нисколько не сомневался.

Дина освободили утром следующего дня. Произошло это до обыденного просто. В одиночную камеру, где он сидел, зашел мужчина средних лет в штатском и попросил Дина следовать за ним. Они спустились на первый этаж, где в специальном помещении Дину выдали все его вещи, конфискованные накануне: портмоне с деньгами, часы, записную книжку. После чего человек в штатском принес Дину свои извинения за, как он выразился, «проявленную жесткость».

– Будьте уверены, мы накажем виновных, – сказал мужчина.

Дин в ответ усмехнулся, показывая, что он прекрасно понимает, что эти слова – всего лишь пустая формальность. Не говоря ни слова, он забрал свои вещи и двинулся вслед за мужчиной в штатском к тюремным воротам. Еще минута – и Дин уже был на свободе.

Когда спустя полчаса Дин появился на пороге своего дома, Патрисия, которая сидела на телефоне в ожидании хоть каких-нибудь известий о муже, была в шоке. В первые секунды она просто не узнала своего супруга – он был небрит, изможден, в мятой одежде и с огромным синяком под правым глазом. Поэтому у нее даже не хватило сил подойти к нему и обнять. Она опустилась на стул, стоявший в коридоре, и заплакала. Чтобы успокоить жену, Дину пришлось самому подойти к ней и, заключив в объятия, поцеловать в щеку.

– Не надо плакать, Пэтси, все обошлось, – шепнул Дин на ухо жене. – Если тебе не трудно, приготовь, пожалуйста, ванну. Я хочу смыть с себя тюремную грязь.

Пока жена хлопотала в ванной комнате, Дин позвонил Альфреду Вареле и сообщил о своем освобождении. По тому, как отреагировал его собеседник – в трубке было слышно, как Варела закричал кому-то, находящемуся с ним в комнате: «Он на свободе!» – Дин понял, что за его судьбу переживали многие.

– Мне нужно несколько часов, чтобы отдохнуть, а вечером я жду тебя к себе, чтобы обо всем рассказать, – сказал Дин Вареле, после чего положил трубку.

В назначенное время Варела пришел не один, а привел с собой двух друзей-коммунистов. Они расположились за столом в большой комнате и просидели до самого утра, перемежая разговоры выпивкой и поглощением говяжьих отбивных, которые приготовила хозяйка дома. Дин в подробностях рассказал о своих злоключениях в военной разведке и тюрьме, заключив свой рассказ однозначным выводом: военные готовят переворот. Его собеседники с ним согласились, хотя и с оговорками: переворот готовится, но не факт, что ему дадут осуществиться.

– Но в любом случае, Дин, тебе нужно на время уехать из страны, – сказал Варела. – Страсти утихнут, и ты опять вернешься к нам.

– Извини, Альфредо, но если я и уеду, то не в ближайшие дни, – ответил Дин. – Я обязан сделать то, что обещал сделать еще в Хельсинки: дать в телеэфире интервью с Валентиной Терешковой. И еще: в тюрьме мне пришла идея написать очерк о своем пребывании в Москве. Ты не мог бы помочь мне осуществить эту затею в какой-нибудь газете?

– С удовольствием, друг, – Варела обнял Дина за плечи, всем своим видом показывая, что готов помочь. – Газета «Эль Мундо» тебя устроит? Тогда садись и пиши свой очерк…

Дин прекрасно отдавал себе отчет, какую реакцию могли вызвать задуманные им акции в стане правых. Но иначе поступить он не мог: во-первых, он дал слово Терешковой, во-вторых – его душу буквально раздирало чувство справедливой мести к военным, что издевались над ним в подвальных казематах, а также их хозяевам.

Интервью с первой женщиной-космонавтом Дин показал в своей субботней передаче, сопроводив его коротким комментарием. В нем он рассказал о поездке в Хельсинки и своих впечатлениях после встречи с Валентиной Терешковой.

– Эта женщина буквально покорила меня, – говорил Дин с телеэкрана. – Глядя на нее, я невольно ловил себя на мысли, что не каждый мужчина смог бы совершить то, что сделала эта на вид хрупкая женщина, – покорить космос. Всмотритесь в лицо этой женщины, вслушайтесь в ее голос, и вы сразу поймете, что не могут люди, живущие с ней в одной стране, хотеть зла кому-либо в мире. Не верьте тем, кто утверждает обратное, ибо они охвачены только одним чувством – поссорить народы между собой, сделать их игрушками в своих грязных политических играх.

Как уже говорилось, Дин ждал резкой реакции со стороны властей на это интервью. Но та быстрота, с которой эта реакция случилась, его удивила. Интервью вышло в эфир в субботу вечером, а уже утром следующего дня в доме Дина объявился мужчина в штатском. Предъявив удостоверение сотрудника СИДЕ, он попросил Дина проехать с ним в местное управление, как он сказал, «для разговора». Патрисия хотела было броситься мужу на шею, но Дин решительным жестом ее остановил, сказав только одну фразу:

– Держи себя в руках, Пэтси!

Как ни странно, но на этот раз Дин почему-то был уверен, что его не арестуют. Ведь при таком повороте событий общественности стало бы понятно, за что его арестовали – за показанное в телеэфире интервью с Валентиной Терешковой. А это уже тянуло на скандал международного значения.

Дин не ошибся – его не собирались арестовывать. Его привезли в местное управление СИДЕ и провели в кабинет начальника отдела, отвечавшего за советский блок. Хозяин кабинета, коренастый мужчина средних лет, одетый в рубашку с короткими рукавами, не стал темнить и пошел в открытую:

– Значит, мистер Рид, профилактика на вас не действует?

Дин в ответ тоже не стал юлить:

– А я предупреждал ваших коллег, что чем больше меня бьют, тем упрямее я становлюсь.

– А вас еще по-настоящему никто не бил, – сказал хозяин кабинета, откидываясь на спинку стула.

– Это угроза?

– Думайте как хотите. Но имейте в виду, что Москва далеко, а мы близко.

– Что же вы предпримете: опять меня арестуете?

– Как вы наивны! Арест – это не единственная форма воздействия на тех, кто бросает нам вызов.

– Значит, будут провокации, – предположил Дин.

– А вы уезжайте сегодня же в вашу коммунистическую Москву, и проблема разрешится сама собой.

– Никуда я не уеду.

– Ну что ж, это ваше право, – развел руками хозяин кабинета. – Ступайте и передайте привет супруге. Она у вас, говорят, красавица.

Вернувшись домой, Дин сразу предупредил Патрисию, что в ближайшем будущем их жизнь может значительно осложниться. Та удивилась:

– Что значит «осложниться»? По-твоему, до этого мы жили легко?

– Теперь может быть еще хуже. Поэтому я предлагаю тебе на время уехать в Штаты, к матери. Когда здесь все уляжется, ты вернешься обратно.

– Одна я никуда не поеду – только с тобой! – решительно заявила Патрисия.

Дину, конечно, очень хотелось, чтобы его жена уехала в безопасное место и сняла камень с его души. Но, видя, с какой решимостью Патрисия настаивает на том, чтобы остаться с ним, Дин не смог сдержать своих эмоций. Он обнял жену за плечи и поцеловал в лоб.

– Ты у меня молодец, – нежно произнес Дин. – Не волнуйся, все образуется. Я все-таки известный человек, к тому же иностранец, поэтому на что-то серьезное они не решатся.

Это не было самоуспокоением – Дин на самом деле так думал. Даже после того, что с ним случилось за последние дни, он надеялся, что ситуация не зашла слишком далеко и его недруги не посмеют тронуть ни его, ни Патрисию. Последующие события показали, что он ошибался.

Уже на следующий день, когда Дин приехал на телевидение, чтобы заняться подготовкой очередного выпуска своей программы, он вынужден был прервать работу в самом начале и мчаться назад домой. А все потому, что ему позвонила Патрисия и, глотая слезы, сообщила, что у них на заднем дворе случился пожар, а их пса кто-то отравил. Естественно, ни о какой дальнейшей работе Дин уже не помышлял, и всю дорогу до дома с его губ слетали только одни проклятия: «Мерзавцы! Сволочи!»

Вечером к ним приехал Альфредо Варела с несколькими товарищами. Все они стали наперебой уговаривать Дина уехать из страны. Но Дин был неумолим:

– Если я уеду, они сочтут это трусостью.

– Это не трусость, это вынужденное отступление, – возразил ему Варела. – Сражение не всегда можно выиграть впрямую, нужно уметь маневрировать.

Дин согласился с этим доводом, но уезжать все равно отказался:

– Жалко, конечно, нашего пса, но нас они тронуть не посмеют. Ты и сам, Альфредо, в это не веришь.

Варела понял, что спорить с Дином бесполезно, но попытался оставить у него в доме хотя бы временную охрану: своих друзей Хорхе и Альберто. Но Дин и этого не разрешил, заявив:

– У меня надежная дверь и ставни. И до полицейского участка не так далеко.

Когда гости ушли, Патрисия горько резюмировала:

– Это будет чудо, если сегодня ночью с нами ничего не случится. Тебе надо было послушаться Альфредо и согласиться на охрану.

– Я понимаю твои чувства, Пэтси, но и ты меня пойми: мы не можем рисковать жизнями других людей, – ответил Дин. – Мы можем рисковать только своими.

Спать супруги легли через час. Причем не в спальне, а в большой комнате, чтобы сбить с толку своих вероятных недругов. Поскольку оружия в их доме не было, Дин пристроил рядом с диваном бейсбольную биту, поставив ее прямо возле изголовья. Оба понимали, что ночка им предстоит та еще: мало того, что им придется в жуткую духоту спать при закрытых окнах, так еще каждый шорох во дворе будет заставлять их постоянно вздрагивать.

Первой не выдержала Патрисия – спустя примерно полчаса она провалилась в глубокий сон. Дин держался гораздо дольше, хотя понимал, что рано или поздно сон сморит и его. В итоге так и случилось. Однако спали супруги недолго. За окнами было еще совсем темно, когда в их доме раздался страшный грохот – с треском разлетелось оконное стекло в их спальне. После чего началась беспорядочная пальба. Схватив впавшую в ступор жену в охапку, Дин свалился вместе с ней с постели на пол.

– Лежи и не двигайся! – закричал ей в ухо Дин, а сам схватил биту и приготовился свалить с ног любого, кто посмеет ворваться в их жилище.

Но в дом никто не ломился, хотя стрельба продолжалась. Пули терзали спальню, круша все на своем пути. Дин слышал, как с треском разлетелось зеркало и стоявшая на журнальном столике огромная ваза, привезенная из Мексики. Понимая, что каждая секунда промедления может стоить им жизни, Дин ползком добрался до тумбочки, на которой стоял телефон, и набрал номер полиции. Спустя несколько секунд на другом конце провода раздался мужской голос:

– Полиция слушает.

– На нас напали, обстреливают дом! – закричал в трубку Дин.

– Кто обстреливает? – спросил полицейский.

– А я почем знаю?! – еще сильнее заорал Дин. – Приезжайте скорее! – и он назвал свой адрес.

Однако в тот самый миг, когда Дин положил трубку, стрельба внезапно стихла. Какое-то время во дворе стояла мертвая тишина, после чего в дверь Ридов кто-то отчаянно забарабанил. Прислушавшись, Дин узнал по голосу своего соседа по ближнему участку. Отложив биту в сторону, Дин поднялся с пола и отправился открывать. Правда, на полпути ему пришлось вернуться, чтобы накинуть на голое тело простыню.

Открыв дверь, Дин впустил соседа в холл. В руках у того было ружье.

– У вас все в порядке? – спросил сосед, едва переступив порог. – Эти мерзавцы сиганули через забор и умчались на автомобиле. Кажется, это был «Мерседес».

– Не волнуйтесь, ни одна из пуль нас не задела, – успокоил соседа Дин. – А вам огромное спасибо: если бы не вы, неизвестно, чем бы все закончилось.

– Принимаю ваш комплимент, но сразу предупреждаю: бегать всю ночь я не намерен. У меня семья, дети. Поэтому предлагаю вам свое ружье – надежная штука. – И сосед протянул Дину оружие.

– А как же вы? – спросил Дин.

– За меня не беспокойтесь: у меня в доме есть еще «кольт» и ружье для подводного плавания.

Но Дин от ружья отказался:

– Спасибо, конечно, но я думаю, что эти мерзавцы больше не вернутся.

Сосед в ответ пожал плечами, сказал: «Ну что ж, дело ваше», развернулся и скрылся в ночи.

Последствия обстрела выглядели ужасно: вся противоположная от окна стена спальни была испещрена пулевыми отверстиями, куски штукатурки засыпали пол и всю кровать, стоявшую у окна. Было разбито зеркало, в щепки разнесен журнальный столик. Увидев этот разгром, Патрисия схватилась за голову. Но Дин был спокоен как никогда. В эту ночь чудо уберегло их от гибели, и стенать после этого было бы несправедливо.

– Оставь уборку до утра и ступай спать, – предложил жене Дин. – Эти негодяи уже не вернутся.

– А ты? – спросила Патрисия.

– А я буду дожидаться полиции.

После того как Патрисия снова легла в постель, Дин уселся в кресло, положив себе на колени биту. Хотя шансов, что налетчики вернутся снова, было мало, он все равно решил не терять бдительности. Примерно полчаса Дин сидел в кресле, прислушиваясь к тому, что происходит на улице. Но во дворе не раздавалось ни звука. В итоге, убаюканный этой тишиной, Дин провалился в сон.

Спустя несколько часов Дина разбудила Патрисия. За окном уже светило яркое солнце, а весь мусор из спальни был убран заботливой женой.

– А где полиция? – спросил Дин, еще не оправившись ото сна.

– Полиция в полиции, – сострила Патрисия, сваливая в мусорное ведро последние ошметки от ночного погрома. – Наивный, неужели ты думаешь, что они примчатся к тебе по первому же зову?

Как ни горько было это признавать, но Патрисия была права. Однако полицейские все-таки приехали. Вернее, это был один страж порядка, который прикатил к дому Ридов не на машине с мигалкой, а на… велосипеде. Оставив своего двухколесного «коня» за воротами, полицейский прошел в дом и внимательно осмотрел место происшествия.

– Зачем же вы убрали следы преступления? – поинтересовался страж порядка у хозяев.

– Значит, пулевые отверстия в стене вас не устраивают? – съязвил Дин.

– Нам нужна вся картина происшедшего.

– А вы бы приехали чуть пораньше, а не через полдня, глядишь и застали бы общую картину.

– Как я понял, вы против того, чтобы мы завели уголовное дело? – спросил полицейский.

– А что, уголовное дело заставит вас действовать побыстрее?

Полицейский не стал ничего отвечать, молча раскланялся и тут же покинул дом. Его визит продлился чуть больше пяти минут.

Спустя час Дин собрался ехать на работу. Патрисия не стала уговаривать его остаться, поскольку понимала, что это бесполезно. К тому же она тоже прониклась уверенностью, что налетчики больше не вернутся. Во всяком случае, в ближайшее время.

Дин отправился в гараж, где стоял его автомобиль. Там его ждало еще одно открытие. На воротах гаража он обнаружил намалеванный краской рисунок – серп и молот. Чьих рук это послание, секрета не составляло – ночных визитеров. Да и смысл рисунка был понятен: Дину мстили за его дружбу с коммунистами. Отскабливать рисунок времени у Дина уже не было, поэтому он оставил все как есть. После чего сел в машину и отправился на телевидение.

Вернулся Дин вечером. И первое, что увидел, подъезжая к дому, – нескольких молодых людей с ружьями в руках. Сердце Дина обмерло, но потом все прояснилось: в одном из вооруженных людей Дин узнал Хорхе – того самого парня из Коммунистической федерации молодежи, которого Варела вчера собирался отрядить ему в охрану. Дин понял, что сегодня отвертеться от телохранителей ему уже не удастся. Да и не особенно хотелось это делать: в сложившейся ситуации надо было думать в первую очередь не о себе, а о Патрисии.

Когда Дин поставил машину в гараж, к нему подошел Хорхе. Держа дробовик на плече, он пожал Дину руку и сказал:

– Мистер Рид, мы все знаем и присланы сюда, чтобы охранять вас и вашу супругу. И не надо сопротивляться: вы – наш друг, а своих друзей мы не сдаем.

– Я и не сопротивляюсь, – улыбнулся в ответ Дин.

Хорхе и трое его товарищей охраняли дом Ридов посменно: пока двое спали (хозяева выделили им большую комнату), двое других патрулировали во дворе. К счастью, эта ночь прошла без происшествий. Вполне вероятно, именно потому, что дом охранялся: налетчики поняли, что застать хозяев врасплох уже не удастся, да и потерь при таком раскладе уже не избежать, а потому оставили супругов в покое.

А на следующее утро к Ридам вновь заехал Варела с тем же предложением – покинуть на время Аргентину. Как ни странно, но в этот раз Дин уже не сопротивлялся. Причем вовсе не из страха за свою жизнь, а потому, что, во-первых, он боялся за Патрисию, во-вторых, не хотел утруждать заботами о своей безопасности Варелу и его друзей.

– Ты прав, Альфредо, нам надо на время уехать, – сказал Дин, едва гость заговорил на эту тему. – У меня на родине готовится Марш мира, в котором я хочу принять участие. Так что легкой жизни у меня и там не будет.

Варела прекрасно знал, о чем говорит Дин. За последние несколько месяцев в Штатах поднялась волна народного гнева против политики Белого дома во Вьетнаме. 17 апреля в Вашингтоне прошла демонстрация протеста, в которой участвовало 30 тысяч человек. Спустя десять дней 4500 известных общественных деятелей США – ученых, писателей, артистов – направили президенту Линдону Джонсону Декларацию гражданского неповиновения. Правда, все эти акции насторожили Белый дом, но отнюдь не напугали. Отступать из Вьетнама команда Джонсона не собиралась, особенно после того как появилась информация, что русские протянули руку помощи северным вьетнамцам. И хотя эта операция считалась секретной, американская разведка сумела об этом узнать. 24 июля 1965 года северовьетнамские зенитчики, руководимые советскими офицерами, сбили зенитными ракетами комплекса С-75 «Десна» три американских реактивных истребителя-бомбардировщика «Фантом». Война во Вьетнаме вступала в свою новую, еще более ожесточенную стадию.

Марш мира начался 6 августа, когда десятки тысяч людей из разных городов Америки пришли в Вашингтон, чтобы донести до руководства страны документ, который они озаглавили весьма недвусмысленно – «Декларация совести против политики США во Вьетнаме и Доминиканской Республике». В ней, в частности, говорилось: «На протяжении десятилетия людей во Вьетнаме пытают, сжигают, убивают, их земли и посевы уничтожаются, а их культура разрушается; мы отказываемся, чтобы это делалось от нашего лица, – поэтому мы провозглашаем мир с народом Вьетнама.

Миллионы американцев надеялись и ждали, что их голоса, поданные на президентских выборах 1964 года, продвинут нашу страну в сторону от войны в направлении к миру; эти надежды и ожидания были преданы во Вьетнаме – поэтому мы объявляем мир Вьетнаму…»

Колонны демонстрантов вошли в город с нескольких сторон, неся в руках многочисленные транспаранты и плакаты, на которых были начертаны антивоенные лозунги: «Положить конец грязной войне!», «Прекратите убийства детей и женщин!» и т. д. Дин Рид шел во главе одной из таких колонн вместе с десятком своих коллег – известных деятелей культуры Америки. На улице было жарко, и асфальт под ногами людей был разогрет и походил на пластилин. Однако одетый в светлую рубашку с короткими рукавами Дин этой жары почти не замечал, как и сотни других демонстрантов. Гораздо хуже приходилось полицейским, облаченным в темно-синюю форму и стоявшим по обеим сторонам улиц, которые вели к центру города – Лафайетту.

До центра оставалось всего лишь несколько кварталов, когда произошло неожиданное. Из-за угла ближайшего дома выбежала группа молодых людей, в руках у которых были какие-то предметы. Демонстранты, идущие в первых рядах, не успели ничего сообразить, как эти предметы были брошены в них. Это оказались полиэтиленовые пакеты, наполненные красной краской. Все они угодили в демонстрантов и буквально залили их с ног до головы. Дину повезло – в него не попали, а всего лишь «ранили» – до него долетели брызги после того, как один из пакетов угодил в его соседа справа. А провокаторы, сделав свое дело, исчезли так же быстро, как и появились. Стоявшие поблизости полицейские даже не шелохнулись, видимо, заранее получив соответствующие инструкции от начальства: провокаторов не трогать. Ведь в глазах властей эти краскометатели были патриотами.

Но это было не последнее происшествие во время движения колонны. Когда демонстранты свернули за угол, они увидели, что путь впереди перекрыт кордоном из полицейских. Стражи порядка выстроились в длинную шеренгу, протянувшуюся от одной стены дома до другой. Стало понятно, что колонну дальше пропускать не собираются и в случае неповиновения будут применены резиновые дубинки, которые полицейские сжимали в своих руках. Однако демонстранты столкновения не испугались. Хотя поначалу первая шеренга сбавила шаг, однако, поскольку задние ряды продолжали напирать, движение вперед не прекратилось. В итоге спустя несколько секунд толпа демонстрантов смяла стройную шеренгу полицейских и началось настоящее побоище. В воздухе замелькали дубинки.

Дин лицом к лицу столкнулся с широкоплечим полицейским, который попытался схватить его за ворот рубашки и уже взмахнул над его головой дубинкой. Но Дину хватило ловкости отпрянуть в сторону. Ворот рубашки Рида остался в руках у стража порядка, а сам Дин повис на его руке с дубинкой. Полицейский грязно выругался на Дина. Вывернув руку полицейского, Дин заставил его выронить дубинку. Затем он отпустил руку «копа» и бросился вперед – туда, куда устремились остальные демонстранты, прорвавшиеся сквозь кордон. Несмотря на то что несколько десятков человек полицейским все-таки удалось скрутить, большая часть демонстрантов сумела просочиться на соседнюю улицу и уже там, восстановив стройность своих колонн, двинулась дальше.

Спустя несколько минут колонна слилась с другой толпой демонстрантов, вышедшей с соседней улицы. А еще через некоторое время демонстранты достигли конечного пункта пути – Лафайетта. Здесь вскоре начался митинг, где была зачитана Декларация совести. Во время ее чтения несколько десятков молодых людей публично сожгли свои призывные карточки.

Между тем ни один из представителей властей к митингующим не вышел, что, собственно, было весьма симптоматично – власть не собиралась прислушиваться к мнению этой части американской общественности. Вообще в Белом доме считали, что все эти антивоенные митинги и манифестации дело рук коммунистов, которыми управляет Москва. Но это была лишь частичка правды. Да, американские коммунисты принимали деятельное участие в этих акциях, но отнюдь не они играли в них главную скрипку. В Америке и без них хватало людей, кому небезразлична была дальнейшая судьба собственной страны. Это были пацифисты, борцы за гражданские права, чернокожие правозащитники и т. д. Война во Вьетнаме взбудоражила американское общество, разбила его на части, но власть почему-то считала, что та часть, которая митинговала, представляла лишь незначительную часть общества. Уже ближайшее будущее покажет, насколько глубоко власть ошибалась.

Марш мира длился в течение четырех дней (6–9 августа), однако Дин присутствовал только на его начале. Затем он отправился в Нью-Йорк, чтобы навестить там своего учителя и друга Патона Прайса. Тот принял ученика весьма радушно и с неподдельным вниманием выслушал его рассказ о житье-бытье в Аргентине. Сообщение о том, что там готовится военный переворот, Прайса не удивило.

– Дело идет к тому, что в скором времени вся Латинская Америка будет под пятой военных, – заметил Прайс. – Знаешь, почему? Куба, кажется, начинает постепенно удаляться от Москвы и изменять своему курсу на экспорт революции в Латинской Америке не собирается. А это для США крайне опасно. Поэтому наши политики сделают все возможное, чтобы в ведущих латиноамериканских странах к власти пришли военные. В Гватемале, Эквадоре, Доминиканской Республике, Гондурасе, Боливии и Бразилии это уже свершилось, теперь на подходе Аргентина. В такой ситуации тебе, Дин, оставаться там опасно.

– Я все-таки рассчитываю, что Ильиа устоит, – ответил Дин. – Есть информация, что в среде военных не все выступают за переворот. К тому же против прихода к власти военных выступают перонисты, которые все еще мечтают посадить на трон Перона, а не генерала Онганию. Именно эти обстоятельства и позволяют Ильиа держаться за власть.

– Может быть, ты и прав, – согласился с Дином Прайс. – Но только на ближайшее будущее. Поскольку общая тенденция все равно возьмет свое. Если Ильиа удастся удержаться сейчас, не факт, что его не свергнут через полгода.

С этим доводом Дин спорить не стал, поскольку сам думал точно так же. Но, даже несмотря на это, покидать Аргентину добровольно он не собирался. В глазах миллионов людей, которые знали его, это выглядело бы как бегство с тонущего корабля.

Не стоит думать, что учитель и его ученик в те дни рассуждали только о политике. Были у них и другие темы для разговоров. Аккурат в те самые дни состоялось третье турне «Битлз» по Америке и Канаде. Гастроли начались 15 августа, когда «ливерпульская четверка» дала концерт в Нью-Йорке, на стадионе «Шеа», где собралось рекордное число зрителей – 56 000 человек. Затем концерты последовали в городах Торонто, Атланте, Хьюстоне, Чикаго, Миннеаполисе, Сан-Диего и Сан-Франциско. Практически все американские газеты освещали это турне, в подробностях живописуя тот ажиотаж, который сопутствовал приезду «ливерпульской четверки». Что касается Дина, то его больше всего умилил тот факт, что с «битлами» сочли за честь познакомиться звезды Голливуда. По этому случаю в Беверли-Хиллз был устроен специальный прием, который почтили своим присутствием такие актеры, как Кирк Дуглас, Грегори Пек, Ричард Чемберлен, Дин Мартин, Рок Хадсон, Тони Беннет, Гручо Маркс, Джим Бэрри, Джеймс Стюарт и др. Газеты писали, что некоторых знаменитостей «битлы» так очаровали, что они встали в очередь пожать им руки по второму разу.

Обсуждая с учителем это турне, Дин как-то заметил:

– Этих парней активно приручают. Но я думаю, что из этого ничего не получится.

– Почему? – с интересом спросил Прайс, который думал совсем иначе.

– Слишком ершистые эти ребята. Особенно один – Леннон. Он вечно всем недоволен и шпарит правду, невзирая на все законы шоу-бизнеса. Поначалу мне казалось, что это всего лишь игра, но теперь я все больше убеждаюсь, что это такая позиция.

– А я думаю, что ты заблуждаешься, – усмехнулся Прайс. – Наш шоу-бизнес и не таких обламывал, а этим ливерпульцам от роду чуть больше двадцати. Они, конечно, талантливые ребята, но их ждет та же участь, что и других: ими попользуются и выбросят, как выжатый лимон. Странно, что ты этого не понимаешь, хотя сам прошел через эту индустрию.

– Да, выжать как лимон их, конечно, могут, – согласился Дин. – Но мне почему-то кажется, что они будут яростно этому сопротивляться. Им легче это сделать – их все-таки четверо.

– Сопротивление вещь хорошая, но здесь все как в политике – побеждает сильнейший, – горько резюмировал Прайс. – Даже вчетвером бессмысленно бороться с такой махиной, как шоу-бизнес. Вспомни Элвиса Пресли: каким он был десять лет назад и в кого превратился теперь. Так что этих ребят тоже купят со всеми их потрохами.

– Покупают тех, кто хочет продаться, – заметил в свою очередь Дин.

– Ты думаешь, эти не хотят? – удивился Прайс. – Не надо делать из талантливых, но вполне земных ребят каких-то сопротивленцев. Вот увидишь, их, как патроны, вставят в пулеметную обойму этого продажного бизнеса, отстреляют, а потом, как гильзы, выкинут за ненадобностью.

Прайс сказал это с такой убежденностью в голосе, что Дин понял: спорить бесполезно. Единственное, на что его хватило, это сказать фразу, которая как бы устанавливала паритет в этом споре: мол, поживем – увидим.

Когда Дин и Патрисия вернулись в Аргентину, ситуация там спокойнее не стала. Более того, она заметно накалилась. 19 августа в стране прошли массовые аресты коммунистов – были арестованы 90 человек из Коммунистической федерации молодежи. Среди арестованных оказался и Хуан, который некоторое время назад обеспечивал охрану Ридам. Дину сообщил об этом брат Хуана Антонио, который вместе с тремя другими активистами прибыл в дом певца, чтобы опять обеспечивать его безопасность, правда, только в темное время суток. Остальное время супруги были без охраны, что, впрочем, их не пугало. Во всяком случае, Дина: он был уверен, что его недруги решиться на что-то серьезное не посмеют. А провокаций он не боялся. Поэтому смело передвигался по городу в одиночку, а Патрисию оставлял дома не одну, а с оружием – он приобрел в оружейном магазине два «кольта». Однако ситуация резко изменилась, когда Патрисия сообщила мужу, что беременна. После этого Дину пришлось усилить меры безопасности жены: он попросил своих добровольных телохранителей оставаться у него дома и днем, чтобы в случае чего не только защитить Патрисию, но и вызвать врачей, если возникнет в этом необходимость.

Однажды на телевидении у Дина произошла неожиданная встреча. Он выходил из студии в длинный коридор и столкнулся с Генрихом Вайсом. Как оказалось, тот снимался на 11-м канале в какой-то передаче о профсоюзном движении, а сюда пришел специально, чтобы встретиться с Дином.

– Что, соскучились? – засмеялся Дин, польщенный таким вниманием.

– Да нет, скучать по себе вы не даете: каждую субботу появляетесь на экране, плюс к тому же о ваших приключениях теперь нет-нет да напишут в газетах, – ответил Вайс.

После чего он взял Дина за локоть и увел его на лестничную площадку, где в тот момент никого не было. Там Вайс продолжил:

– У меня к вам более серьезное дело, о котором я хотел бы поговорить с вами обстоятельно. Но только не здесь, где наше общение мгновенно станет достоянием СИДЕ. Вы, надеюсь, в курсе, что в вашем учреждении полно ее шпиков?

– Да, это для меня не секрет, – ответил Дин.

– Тогда давайте встретимся в городе. Завтра в пять вечера вас устроит?

– Вполне. Но где?

Вместо ответа Вайс внезапно спросил:

– Вы какое мясо предпочитаете: свежее или замороженное?

– Свежее, – ответил Дин, не скрывая своего удивления странным вопросом.

– Вот и отлично. Приезжайте на рынок скота в Матадеросе. Там рядом с автостоянкой есть уютное кафе, где я вас буду ждать.

Сказав это, Вайс хлопнул Дина по плечу и скрылся так же быстро, как появился.

Сказать, что Дин был заинтригован этой встречей, значит ничего не сказать. Он хоть и знал Вайса шапочно, однако относился к нему весьма дружелюбно – этот человек ему нравился. В нем он находил умного и очень интересного собеседника, с которым можно было поговорить на самые разные темы. Правда, Вайс был немец, а к людям этой национальности здесь, в Аргентине, было особенное отношение. Немецкая колония в Буэнос-Айресе была мощным образованием, во многом получившим свое могущество благодаря нацистскому рейху. Достаточно сказать, что накануне Второй мировой войны германские капиталовложения в Аргентину превышали и американские, и английские инвестиции. Поэтому Аргентина держалась до последнего в своих связях с фашизмом и объявила войну Гитлеру только накануне его краха – в марте 1945 года. Но это объявление можно было назвать формальным, поскольку именно Аргентина стала надежным прибежищем для тысяч нацистов, бежавших из Германии после ее поражения. Поэтому, когда однажды Дин проговорился Вареле о Вайсе, тот его предупредил: мол, будь с ним осторожен. Но Дин пропустил это замечание мимо ушей. И теперь даже ни секунды не сомневался в том, что завтра он отправится в указанное Вайсом место.

К месту назначенной встречи Дин приехал на десять минут раньше. Как ни странно, но Вайс был уже там – он сидел в самом углу кафе и читал газету. Однако, увидев Дина, он отложил ее, после чего сделал заказ на две чашки кофе. Как только официант удалился, Вайс произнес:

– У нас с вами не так много времени, поэтому я начну с главного. Как вам известно, я имею непосредственное отношение к профсоюзному движению, и у меня есть очень осведомленные источники во Всеобщей конфедерации труда. Так вот, эти источники утверждают, что этой осенью военные готовятся сместить президента Ильиа.

– Этой информации можно доверять? – спросил Дин.

– Абсолютно, поскольку она исходит от руководства Перонистской партии.

– И вы хотите передать эту информацию мне?

– Именно, поскольку из всех здешних партий и движений я симпатизирую той, что и вы, – коммунистической.

Здесь Вайс замолчал, поскольку к ним подошел официант и поставил на стол заказанный кофе. Когда он удалился, Вайс продолжил:

– Вы ведь знаете, что перонисты до сих пор не потеряли надежды на то, чтобы вернуть Перона к власти. После декабрьских событий прошлого года, когда Перон летел в Аргентину, но его заставили сесть в Бразилии и потом обратно отправили в Испанию, они надеются, что на этот раз у них все получится. Но теперь они хотят заключить соглашение с военными. Догадываетесь, для чего?

– Чтобы сместить Ильиа и возвести на престол Перона? – предположил Дин.

– Правильно мыслите. Однако у военных свои планы на этот счет: они видят в президентском кресле своего человека – генерала Онганиа.

– Неужели перонисты этого не понимают? – удивился Дин.

– Все они понимают. Но они надеются, что сильнее военных. Ведь за ВКТ стоит многомиллионный пролетариат.

– Забастовками военных не испугаешь, – сказал Дин, помешивая сахар в чашке с кофе. – Когда перонисты подняли на 48-часовую забастовку пролетариат, чтобы заставить правительство изменить свое решение о высылке Перона, у них ничего не получилось. А военные и вовсе церемониться не станут – просто начнут стрелять.

– В том-то и дело, – согласился с Дином его собеседник. – Однако, к счастью, среди перонистов не все поддерживают курс на союз с военными. Поэтому шансы на успех в грядущем перевороте у военных примерно пятьдесят на пятьдесят.

– Вы хотите, чтобы я довел эту информацию до своих друзей? – после короткой паузы спросил Дин.

– То, что я вам сейчас сообщил, для ваших друзей далеко не секрет. Я хочу информировать их обо всех других подробностях контактов перонистов с военными. А эти контакты, поверьте мне, идут уже полным ходом.

– Я думаю, что мои друзья согласятся с вашим предложением. Но вы, наверное, что-то потребуете за эту информацию?

– Ни-че-го, – по слогам произнес Вайс. – Передайте вашим друзьям, что я делаю это по сугубо альтруистическим соображениям. Я хоть и немец, но не милитарист. И демократ Ильиа мне, как и вам, гораздо ближе, чем генерал Онганиа.

– Как вы предполагаете передавать мне информацию? – поинтересовался Дин.

– Я не хотел бы передавать ее лично вам, поскольку вы человек достаточно известный и вас легко вычислить, – ответил Вайс. – Поэтому найдите надежного человека, который мог бы забирать у меня эту информацию при наших коротких встречах в разных частях города. Я надеюсь, найти такого человека для вас не проблема?

– Угадали, – засмеялся в ответ Дин.

Когда на следующий день Дин рассказал Вареле о своей встрече с Вайсом, тот сильно удивился:

– Я же тебя предупреждал, чтобы ты был осторожен в своих контактах с этим человеком.

– Но почему? – удивился Дин. – Ведь он предлагает себя только исключительно в роли информатора. И если он задумал что-то опасное для нас, мы легко можем проверить это по тем сведениям, которые он нам передаст.

– Это все так, но этому немцу я не доверяю, – продолжал упорствовать Варела. – Хотя и в твоих словах есть свой резон. Мы действительно ничем не рискуем, используя его в качестве информатора. Ладно, уговорил: мы найдем человека для контактов с твоим Вайсом. Сегодня же поговорю об этом с Исидоро.

Дин знал, о ком говорил Варела: человек по имени Исидоро возглавлял разведывательную службу компартии Аргентины и слыл большим специалистом в своем деле. Именно при нем компартия достигла больших успехов в своей конспиративной, а также шпионской деятельности, имея своих агентов и информаторов даже в правительстве и военной среде.

Уже спустя три недели после этого разговора Варела сообщил Дину, что та информация, которой снабжает их Вайс, действительно представляет огромную важность.

– То, что мы имеем от него, не сообщает нам ни один наш источник, – сказал Варела. – Кажется, я был не прав в отношении этого немца.

Дина это сообщение обрадовало. После него он лишний раз убедился, что интуиция и в том случае его не подвела.

Тем временем политическая осень в Аргентине выдалась жаркая. В сентябре в Тукумане был проведен конгресс сторонников мира, на котором была принята резолюция против интервенции США во Вьетнаме. В том же месяце Белому дому был нанесен еще более чувствительный удар: Национальный конгресс Аргентины выступил против резолюции палаты представителей США, одобряющей военную и экономическую интервенции США в Латинской Америке. Все эти события активизировали действия противников Ильиа, которые через правую прессу стали нападать на президента и его политику. Ожили и разного рода радикальные группировки, которые взяли на вооружение провокации. Одной из их жертв вновь стал Дин Рид, дом которого снова подвергся атаке радикалов.

На этот раз до стрельбы не дошло, однако дом разукрасили сильно – опять намалевали на стенах коммунистические символы в виде серпа и молота. Дин воспринял это спокойно, а вот Патрисия испугалась. Она всерьез решила, что это только начало, что в складывающейся обстановке этим людям ничего не стоит повторить вооруженное нападение на них. И Патрисия стала умолять Дина покинуть Аргентину. Но тот и слушать об этом не хотел. Но, поскольку состояние жены вызывало у него тревогу, он сделал шаг, на который раньше никогда бы не решился: 4 ноября выступил в печати со статьей «Я не коммунист!», где заявил, что никогда не принадлежал к коммунистической партии и вступать в нее не собирается. О своей поездке в СССР Дин заявил, что ездил туда не как политик, а всего лишь как артист, который имеет право выступать в странах с любой политической системой. «Я не политик, – писал Дин, – но я всегда поддерживал политику покойного президента Джона Кеннеди, который пытался освободить мир от угрозы ядерной войны».

Как ни странно, но эта статья возымела действие: провокации против Дина прекратились. А уже вскоре, в середине ноября, чаша весов в противостоянии «президент – оппозиция» склонилась в пользу первого. Кульминацией этого стало смещение с поста главнокомандующего сухопутными войсками генерала Хуана Онгания – главного претендента на президентский пост в стане оппозиции.

В феврале 1966 года Дин отправился с концертами в Венесуэлу. Поселился он в гостинице в центре Каракаса, причем окна его номера выходили аккурат на ультрасовременный небоскреб англо-голландской нефтяной компании «Шелл». Эта компания стояла на втором месте по добыче в Венесуэле «черного золота» – нефти. На первом, само собой разумеется, были американцы – компания «Креол», являвшаяся филиалом «Стандард ойл» (на третьем месте тоже были американцы из «Мене Гранде» – филиала «Галф ойл»). Вообще по добыче нефти Венесуэла тогда стояла на третьем месте в мире, после США и СССР, и на первом по ее экспорту. Фактически весь государственный бюджет страны и ее валютные поступления (95 процентов) были отданы на милость иностранных нефтяных компаний. Вывоз «черного золота» из страны был поставлен так широко, что большинство здешних экспертов не смущаясь признавались: «Нам оставляют кости, а мясо увозят». Правда, в последние несколько лет иностранным компаниям пришлось пойти на некоторые уступки, и их отчисления и налоги в венесуэльскую казну стали составлять ежегодно около полутора миллиардов долларов. Однако львиную долю этих денег присваивала себе местная олигархия «мантильос», которая буквально утопала в роскоши. Она не была заинтересована в развитии сельского хозяйства, предпочитая зарабатывать легкие деньги от банковских и внешнеторговых операций.

Что касается подавляющего числа венесуэльцев, то они жили куда более скромно. Причем если городские жители худо-бедно сводили концы с концами, то вот большая часть крестьян откровенно нищенствовала. Дин собственными глазами видел их убогие хибары «ранчитос», когда проезжал по окраинам Каракаса. И сердце Дина обливалось кровью от подобной несправедливости. Ведь Венесуэла была самой богатой страной Латинской Америки (в пропорции к численности населения, которое составляло свыше 8 миллионов человек), но не могла обеспечить подавляющему числу своих жителей достойной жизни. «Разве это справедливо? – мысленно задавал себе вопросы Дин. – Недра этой замечательной страны безжалостно эксплуатируются иностранными компаниями, в подавляющем большинстве американскими, причем эти деньги идут не на благие дела, а на ту же войну во Вьетнаме».

Итогом этих размышлений стало стихотворение, которое Дин написал сразу по возвращении в Аргентину. Он назвал его «Я видел сто миров…»

  • Я много повидал миров в подлунном мире,
  • Они меня без лишних слов ошеломили…
  • Здесь голодают бедняки за то лишь, боже,
  • Что цвета черного у них оттенки кожи.
  • Здесь есть миры, где целят в лоб из револьвера
  • За то лишь, что в душе твоей – иная вера.
  • А есть миры, где ребятня, копаясь в глине,
  • От века видит башмаки – на господине.
  • Есть странные миры, где врач сулит спасенье
  • Не раньше, чем узнав у вас про сбереженья.
  • Не счесть таких миров, увы, смотря на Землю,
  • Но мир корысти и оков я не приемлю!

В это же время у Дина случилась знаменательная встреча, которая сильно повлияла в дальнейшем на его мировоззрение. Стоял обычный мартовский день, когда поздно вечером в квартире супругов зазвонил телефон. Поскольку Патрисия уже собиралась ложиться спать, а Дин смотрел телевизор, к аппарату подошел именно он. Подняв трубку, он услышал голос своего агента на телевидении журналиста Хавьера. Тот спросил:

– Вы одни дома?

– Одни, – ответил Дин. – А в чем дело?

– Можно, я приведу к вам на ночь одного человека? Ему негде остановиться.

– Конечно, можно, – не раздумывая ответил Дин, который давно был знаком с Хавьером и полностью ему доверял.

Известие о том, что сейчас к ним в дом придет неизвестный мужчина, Патрисия встретила без особого энтузиазма. Но Дин ее успокоил: мол, ты можешь не выходить к нему и спокойно спать. Но Патрисия, секунду помедлив, все же поднялась с постели.

– Это неприлично, когда хозяйка в доме, а гостя встречает один хозяин, – сказала она.

Дин ничего не сказал жене, но мысленно поблагодарил ее за благородство.

Гости пришли примерно через час. Первым в дом вошел Хавьер, а следом за ним и гость – мужчина с седыми волосами и в очках. Протягивая хозяевам руку, мужчина представился:

– Рамон Бенитес, уругвайский коммерсант.

Сказав это, мужчина внезапно закашлялся и тут же поспешил достать из кармана своего пиджака носовой платок. По этому сильному кашлю Патрисия сразу определила, что у гостя астма.

– Одним платком здесь не поможешь, – сказала Патрисия и ушла в комнату.

Она вернулась спустя минуту и протянула гостю лекарство, снимающее приступы астмы. Принимая его, гость спросил:

– Вы доктор?

– Домашний, – улыбнулась Патрисия.

– Спасибо, сеньора, – поблагодарил хозяйку гость, после чего предложил: – В знак благодарности я готов разделить с вами ваши хлопоты и помочь вам приготовить ужин. Что вы стряпаете?

– Пиццу.

– Прекрасно. Я знаю рецепт неаполитанских спагетти, которые, уверен, вам понравятся. Куда идти?

Вместо ответа Патрисия развернулась и первой отправилась на кухню. Гость прошел следом. Когда они скрылись, Хавьер засобирался в обратный путь. Но прежде чем уйти, он решил открыться Дину. Когда они вышли на улицу и Дин прикрыл за собой дверь, Хавьер сказал:

– Я знаю, Дин, что ты надежный человек, иначе не привел бы к тебе этого человека. Ты его прекрасно знаешь, но тебя ввела в заблуждение его внешность. Но это обычные чудеса гримерного искусства.

– Ты меня заинтриговал, – честно признался Дин.

– Я сам был заинтригован, когда узнал, кого мне предстоит сопровождать. Этот человек – Че Гевара.

– Эрнесто? – вскрикнул от удивления Дин.

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

В истории христианства третьим духовным писателем, к имени которого придано поименование Богослов, я...
В истории христианства третьим духовным писателем, к имени которого придано поименование Богослов, я...
В истории христианства третьим духовным писателем, к имени которого придано поименование Богослов, я...
Предлагаемая читателю книга открывает собой серию «Святые отцы Церкви и церковные писатели в трудах ...
"Формально для космонавтов космический полет заканчивается через несколько недель после посадки экип...
Они надеялись, но их надеждам не суждено было сбыться. Они сделали все, что должны были сделать, и д...