Летим в космос (сборник) Лесников Василий

– Ладно. Отложим это пока. Только запомни – пока ты всего лишь Костя Шеверов и никакого отношения к космонавтике не имеешь. А насчет полетов... С тобой мне темнить нечего. Может быть, она и права кое в чем. Летаем мы действительно много...

– И славу девать некуда? – Костя усмехнулся.

– А куда ее денешь, если она есть? – Шеверов тоже усмехнулся и подумал о том, что все же приятно, когда тебя хвалят. Правда, потом появляется желание сбежать от всех этих слов восхищения. Не всегда они искренны. Хочется побыть и обыкновенным человеком, делать свое дело самым незаметным образом. Но! Перестают приглашать на встречи, и становится обидно. Неужели забыли? И боязнь появляется, что теперь и в космос могут не пустить. Выработался мол. Знаю, что выдержу любые психологические нагрузки в работе, а в повседневной жизни какие-то мелочи иногда так раздражают, что потом очнешься и думаешь: «Да неужели это я?». А тут еще сын со своими проблемами... Шеверов с трудом оторвался от своих мыслей, взглянул на сына.

– Папа я постараюсь, – Костя опустил голову.

– Надеюсь. Кстати. Как девушку зовут? – Вдруг вспомнил Шеверов.

– Наташа... Ларина.

В комнату тихо вошел Глухов и Костя, понимающе кивнув головой, быстро вышел.

– Наташа... – Шеверов недоуменно посмотрел на стенд, на котором еще недавно висел бюллетень, мысленно чертыхнулся. – Вот ведь как получается. Здесь Ларин. Там Ларина. Отец?... Да, без отца она вряд ли самостоятельно дошла бы до таких мыслей. Он меня поливает грязью, а я должен был подписывать ему благодарственный бюллетень! Здорово!

Глухов негромко кашлянул, привлекая к себе внимание, и сказал.

– Ребята ждут, Виктор Иванович.

– Подождут, – и, увидев недоуменный взгляд инструктора, добавил: – Ладно уж. Пошли.

Встреча с ребятами началась привычно тихо и шла относительно быстро, хотя может быть и несколько суше, чем ожидал даже сам Шеверов. Школьники внимательно выслушали его сообщение, послушно и дружно поворачивали головы туда, куда просил посмотреть их Шеверов, но никто ничего не записывал. Вопросов ребята тоже не задавали, и казалось, что им совершенно безразлична информация, которую так старательно вдалбливал в их головы космонавт.

Не прерывая рассказ, Шеверов посмотрел вверх на электронные часы. Оказывается он говорил всего 15 минут. Но продолжать выступление не хотелось. Тем более, что как договаривались, дань уважения местным школьникам он уже оказал, и теперь пора бы приступить и к основной работе. Шеверов поискал глазами Глухова, что тот завершит беседу как обычно, но не нашел и тогда сам произнес.

– Вот и все сведения о тренажерах, которые располагаются этом зале. Если вопросов не будет, то я...

Он не успел закончить фразу. Из группы ребят решительно поднялась рука, и высокий парень протиснулся вперед.

– У меня вопрос, – он оглянулся на товарищей, будто прося их поддержки, и продолжил – Во время выходов в открытый космос у космонавтов происходили различные нештатные ситуации. Антенну отталкивали вручную, и переходил весь комплекс по несколько раз из конца в конец, и практически вручную стыковали орбитальную станцию с модулем. Я понимаю. Космонавтам повезло в том, что никто из них не получил при этом травму. Помогла, конечно, и их высокая профессиональная подготовка. Но ведь во время этих выходов космонавты не единожды теряли различные предметы и даже специально сбрасывали чехлы и другую аппаратуру. Однако, ни один из этих предметов так со станцией, и тем более с космонавтом, не столкнулся. Хотя по законам баллистики через виток они должны были встретиться в той же точке орбиты. Почему же не встретились?

– А вам бы хотелось? – Засмеялся Шеверов.

– Что вы. Конечно нет. Но ведь это противоречит законам баллистики!

– Да-а… – протянул Шеверов, который не ожидал столь серьезного вопроса. – И все таки, мне кажется, что вы сами должны додуматься до правильного ответа, – он сделал паузу, и с легкой иронией продолжил. – Если вы, конечно, всерьез интересуетесь проблемами космонавтики.

– Я пытался, но у меня не получилось достаточно убедительно, – не смутился и не обиделся школьник.

– Ладно, – миролюбиво согласился Шеверов. – Законы, о которых вы говорите, существуют для абсолютной пустоты. А на тех высотах, где мы летаем, еще есть атмосфера. Как ни странно, плотность ее неоднородна. Это и есть главная причина изменяющая орбиту утерянных предметов. Если же мы выбрасываем чехлы, аппаратуру, то направляем их в строго определенно направлении, чтобы уплотняющая атмосфера с еще большей гарантией захватила их в свои владения. Есть и другие причины. Но это, для более развернутого разговора.

Вероятно, первый вопрос придал смелости другим ребятам, и они стали задавать вопросы, опережая друг друга.

Кого то интересовало, будут ли ребята прыгать с парашютом и ка скоро, другому важно было узнать приобретут ли для юных космонавтов мотоциклы, езда на которых вырабатывает смелость, мужество, решительность, которые так необходимы космонавтам.

В конце концов, Шеверов не выдержал и спросил сам: «А вы не хотите месяца три покорпеть для начала над теорией?».

Все засмеялись, будто бы понимая космонавта. И тут один, самый маленький и незаметный, вдруг спросил.

– А после теоретических занятий нам позволят потренироваться на самых настоящих космических тренажерах?

– Очень хочется? – Засмеялся Шеверов.

– Очень. – Серьезно подтвердил паренек.

– Сожалею. Но времен вам не хватит. Космонавтам не хватает. Так что вы уж учитесь, как следует, а уж потом, попав в отряд, дорожите каждой секундой работы на тренажерах.

– И все же непонятно, – школьник внимательно смотрел на Шеверова. – В Соединенных Штатах Америки в каждом парке работает множество космических аттракционов, и каждый может проверить свои возможности, прежде чем решить идти ему в космонавты или нет. А у нас, выходит, даже для космонавтов тренажеров не хватает. Почему?

Шеверов вдруг физически ощутил какое-то неудобство и вдруг понял, что ребята притихли и слушали очень внимательно. Не слышалось ни реплик друг другу, ни смешков. И эта тишина, заинтересованность ребят почти физически давили на Шеверова, мешая сосредоточиться. Он как бы читал их мысли: «Ну, ну. Посмотрим, товарищ космонавт, как вы будете выкручиваться из этого положения. А потом зададим еще и не такой вопрос». Вот когда он вспомнил Полину Аркадьевну и ее предложение не встречаться с ребятами. Однако, опыт проведения подобных встреч помог ему быстро сориентироваться и в этой ситуации.

– Ишь ты, – Шеверов демонстративно взъерошил волосы мальчугана, прижал его к себе. – Такой маленький, и уже в политику подался.

– А нам Полина Аркадьевна говорила, – мальчик осторожно выскользнул из рук Шеверова, – что в каждом деле нужно искать основу, первопричину. Она нам многое объясняет. Но ведь о космосе и всем, что с ним связано, вы, наверное, лучше знаете?

– После беседы с вами я, кажется, начну в этом сомневаться, – Шеверов посерьезнел. – А вообще, должен признаться, что на ваш вопрос ответить трудно. Если конечно отвечать серьезно, подробно и обстоятельно. И мы можем даже по этому вопросу подискутировать, но уже в другой раз. – Он конечно же не рассчитывал, что ребята пригласят его на подобную дискуссию. – А если отвечать коротко, то нужно верить в то, что если у нас этого сейчас нет, так будет в самом недалеком будущем. А коль скоро наступит это недалекое будущее, в полной мере зависит и от вас. Вы же и есть наше самое настоящее будущее, – Шеверов усмехнулся. Похоже, что он удачно выпутался из сложного положения.

Ребята молчали, и он не стал искушать судьбу, а воспользовался этой невольной паузой, чтобы закончить встречу.

–Что ж, ребята. Спасибо за то, что внимательно меня выслушали. Но программа подготовки у нас жесткая, и я уже видел, как мой инструктор несколько раз поглядывал на часы. Вам я желаю огромных успехов. Будьте достойной нашей сменой. До свидания.

– Спасибо. До свидания, – вразнобой и с явным сожалением ответили ребята. Они продолжали кружком стоять вокруг Шеверова, не уходя и не решаясь задать ему новый вопрос.

И тут какая то девочка взяла инициативу в свои руки.

– Пойдемте, ребята. Мы уже на 15 минут опаздываем на центрифугу, – она первая решительно направилась к выходу.

Ребята недружно, по одному потянулись за ней, и вскоре Шеверов остался один.

Подошел Глухов.

–Начнем работать? Экипаж уже в сборе.

– Пожалуй, что так. Приглашай их в корабль, – Шеверов, не оглядываясь, быстро направился к входному люку космического корабля тренажера.

После занятий, возвратившись в комнату подготовки для разбора тренировки, Шеверов уселся в кресло, и сразу же попросил Глухова.

– Ругать будешь?

– Нет, – успокоил инструктор. – Вы и так во всем разобрались. Д и обстановка сегодня была сложной.

– Особенно перед тренировкой, – не удержался от реплики Шеверов. Глухов промолчал, внимательно посмотрел на командира экипажа, и Шеверов вдруг неожиданно для себя произнес. – Черт возьми! А ведь я их совсем не знаю!

– Просто вы не настроились, Виктор Иванович, – Глухов говорил тихо, спокойно, стараясь незаметно войти в разговор. А ребята такие же, как и везде.

Как же! – Усмехнулся Шеверов. – На всех встречах они по струнке. Глазами едят и «Всегда готовы!» А тут как тревога в собственном доме. Приходишь и не знаешь чего ждать. Почему?

– Космонавтов они действительно лучше знают. Привыкли к ним. Вот и осмелели. Перешли к очередной стадии самостоятельности.

– Вот-вот. Знают нас по сплетням родителей. Выбивать все это надо из их мозгов, пока не поздно. Сначала они перестают уважать космонавтов, а потом и родителей в гроб загонят.

– Конечно, это плохо, когда не уважают старших. Но знаете, – попытался было, что-то объяснить Глухов, но Шеверов не обратил на него внимания. Продолжил.

– Хотя, должен признать, я в школе и похуже творил. Поверьте – учительнице на стул кнопки подкладывал, клей бесцветный намазывал. И это еще не самое худшее. Такие были времена.

– И без последствий? – Поинтересовался бортинженер.

– По-всякому было. Иногда и самому страшновато становилось. Но нынешняя пацанва до такого и не додумается, – он задумался, весело посмотрел на собеседников. – А вот на Марс именно они полетят, черт возьми, а не мы!

– Завидуете?

– Понимаю. Физически ощущаю это понимание. И, честно говоря, завидую. Мои выходки в школе были от избытка дурости. А они... Они гордые! Вот вша безвестная, а уже гордая! Откуда это у них?

–От вас, – улыбнулся Глухов.

– Что? – Повернулся к нему Шеверов.

– Гены! Гены! Из известного вам учения мракобесов от лженауки.

– Да ну тебя, – махнул рукой Шеверов. – Ладно уж, говори. Что там у меня еще не так было при встрече с ребятами?

– По-моему, вы слишком злоупотребляли техническими терминами. Ребята увлечены космонавтикой, но знаний им все же еще не хватает. Но и разжевывать им все тоже не надо. Пусть кое над чем поработают и самостоятельно. Нужно только дать им направление поиска.

А ты, я смотрю, всерьез подходишь к их подготовке. Давно начал?

– Да нет. Как только в нашей стране стали организовывать детское аэрокосмическое общество.

– А сегодня были практические занятия после некоторой твоей с ними теоретической подготовки?

– Выходит, что так...

– Мог бы и предупредить. А то им кто то наобещал и парашюты, и мотоциклы, и путешествия. А я должен был все это им подтвердить. Но ведь я не банкир!

– Да. Обещаний пока отовсюду много. А они верят всему.

– Кстати. Встреча мне не очень понравилась, – Шеверов встал, начал переодеваться. – Никакой организованности.

– Да и вы вроде без особого энтузиазма говорили с ребятами.

– Ну, меня то, как раз и можно понять. Никакой души не хватит на тысячу однообразных выступлений. Я не профессиональный актер. Привычка приходит потом. Иной раз стоишь на трибуне, что-то говоришь и даже сам на замечаешь, что мысли совсем о другом. Да и встречают с каждым годом все равнодушнее. Это тоже не стимулирует.

– В таких случаях говорят, что пора завязывать. – Засмеялся Глухов.

– Как же. Отцепишься от вас. Держи карман шире. И не хочешь, а вытолкнут из укромного местечка на всеобщее обозрение. Даже штаны не успеешь одеть.

– Согласен. В тени всегда спокойнее. Мне, например, нравится чувствовать себя одним из множества людей, выполняющих какую-то общую работу, быть членом дружного коллектива.

– В наш век любую работу уже нельзя считать делом одиночек. Успех зависит от всех сразу, – декларирующим голосом произнес Шеверов, и сразу посерьезнел. – От одиночек тоже многое зависит. И нечего сравнивать, а тем более объединять под лозунгом «Все работы хороши» работу космонавта и дворника.

– Дворник тоже личность и достоин уважения. И на мусорных свалках кому то нужно работать.

– что-то больно уж рьяно ты записался в адвокаты к лодырям и бездельникам. Тебе ведь пока не грозит чистка нужников?

– я себя защищаю, – Глухов хитровато посмотрел на Шеверова. – Пока есть возможность. Право такое дают. К тому же, я обязан заниматься и воспитательным процессом.

– Аника воин! Ладно, пошли в класс. Там у нас с инженером будет к тебе несколько серьезнейших вопросов. Посмотрим, как ты будешь крутиться, когда «тебя поджарят на раскаленной сковородке».

И, продолжая разговор, они направились к выходу из зала.

Уже поздно вечером, возвращаясь домой, Шеверов встретил девочку, которая увлекла ребят после встречи. Она явно ожидала его и сразу представилась.

– Наташа Ларина.

Шеверов даже не удивился. Привык к разного рода объяснениям и извинениям. И потому, чтобы не затягивать разговор, сразу сказал.

– Суть я знаю. Если есть что-то новое, то даю не более пяти минут.

– Хорошо, – согласилась Наташа. – У нас с Костей был неприятный разговор о путях и методах освоения космического пространства, о достижениях советской космонавтики. Во многом мнения у нас не совпадали. Особенно мне не нравилось то, что он причислял космонавтов к сверхособенным личностям и возносил свою принадлежность к этой касте. Когда я возразила, он оскорбил меня словесно, а я в ответ ударила его по лицу. Он успех схватить мою руку, и, наверное, мне было бы плохо, если бы в класс не вошла Полина Аркадьева. Ей показалось, что это Костя меня уже ударил, хотя он только хотел это сделать. Дальше все катилось привычно, и оба мы проявили завидное упрямство.

– Дела. Самокритика в чистом виде. Сюда бы политработника.

– Я вообще-то не хотела его ударить.

– Хотела погладить, но силенок не рассчитала. Так что ли красавица? Орешек то не по зубам оказался!

– Костя сам извинился передо мной, – не показала своей реакции на насмешку Наташа. – Без принуждения. В присутствии ребят.

– Что!? – Шеверов даже остановился, но вспомнив что сам же и предлагал такой вариант, спросил. – Весь класс собрался?

– Нет. Но были почти все. Как то стихийно все получилось.

– Да, шустрая ты. Такого парня заломала. Чего же ты теперь хочешь от меня?

– Я хочу завтра собрать комсомольцев и поговорить о внимании, об уважении друг к другу, об уважении к личности любого человека, о чувстве собственного достоинства. Мы уже взрослые, а о серьезных вещах все еще часто говорим по детски, наивно, робко. Не показалось, что на сегодняшней встрече ребята раскрылись, поверили вам. И, если вы поделитесь с ними своими мыслями по данному вопросу, это будет очень полезно для ребят.

– И как пример доказательства взаимоуважения ты, милая, приведешь пример собственного мордобития? Или, может быть нетактичного поведения Кости? – Не имея возможности согласиться с предложением Наташи, и не принимая ее идеи, Шеверов начал злиться.

– Я думала и об этом, – улыбнулась Наташа. – Я скажу всю правду. Не думаю, что кто то будет над этим смеяться.

– Будут! Будут, милая Наташа! – Шеверов повернулся и, не торопясь, зашагал к своему дому, как будто и не замечая, старавшуюся не отстать от него, Наташу. Через несколько метров он внезапно остановился, резко повернулся к девушке. – Никакой встречи и ни с кем у меня не будет. Нет времени. Это ты понимаешь, красавица? Н-е-ет! Времени!

– Я думала, что этим вы и Косте поможете. Он очень переживает.

– С ним я разберусь сам. Распустил сопли, хлюпик, – он поднял руку, собираясь сказать еще что-то привычно и покрепче, но вспомнил, что перед ним все-таки школьница, махнул рукой. – Иди, девочка. Иди домой к папе, – и быстро зашагал домой, уже больше не оглядываясь.

Едва войдя в дом, Шеверов сразу спросил встречавшую его жену.

– Где Костя?

– В кабинете ждет. Ты вроде ему так наказывал.

Шеверов открыл дверь кабинета, устало опустился на диван. Разговор начинать не хотелось, но нужно был, и Шеверов, как всегда, начал с главного вопроса.

– Так что у тебя на самом деле произошло с этой девицей?

– Об этом знаем только мы двое.

– Теперь будет третий, – Шеверов улыбнулся. – Кому то ведь надо решать ваш спор.

– Ты заставил меня все рассказать еще там, на тренажере, – Костя пожал плечами. = Ничего нового добавить не могу, хотя должен признать, что если бы она высказалась, то мне было бы хуже. Вот собственно и все. – Костя замолчал, опустил голову, ожидая решения отца.

– Ладно. Хватит сопли распускать. Мужик он и есть мужик. Сентиментальность это женская особенность. А ты должен уметь владеть своими эмоциями. Тем более, что ты вроде бы собирался стать летчиком. Подумаешь, лапнули кого-то по физиономии. Делов то, – Шеверов посмотрел на сына. – А может быть это ты лапнул кого то и схлопотал?

– Как ты можешь? – Возмущенный Костя вскочил с дивана.

– Могу. Главное, чтобы крови не было, следов. Да ты сядь, – устало махнул рукой Шеверов. – Я в твоем возрасте домой приходил – вся морда в крови. И мать не ахала. А тут каждое слово, междометие, движение мизинцем и то в строку взаимных обид ложится. Уж больно у вас антенны остро направлены.

– Зат у вашего поколения полный простор. Все 360 градусов захата и никакого восприятия. Порог чувствительности на грани фантастики.

– Молодец! – Шеверов протянул руку и заставил Костю сесть. – Зря только злишься Ты доказывай. И лучше действием. А то как пенсионер всесоюзного масштаба аля-ля-ля-аля-ля-ля! У тебя друзья в школе есть?

– Не знаю, – Костя обижено отвернулся. – Не было случая проверить.

– А сам ты друзей искал? Ну хотя бы среди тех, кому нужна твоя помощь?

– Я же тебе говорил. Таких после твоих командировок за рубеж много.

– Плохо. У нас в школе было по другому. Мой друг...

– Ты можешь даже назвать его фамилию? – Иронично улыбнулся Костя. – Я что-то таких не помню. Давно у тебя в гостях никого не было. Одни подхалимы.

– Всем нужна поддержка. Слабым людям тоже. Ты их прощай, – Шеверов был спокоен.

– Всех?

– Ну, хотя бы тех, кто тебе нужен, – Шеверов напряженно посмотрел на сына. Только сейчас, перескакивая с одной темы на другую, он подошел к тому, о чем хотел серьезно поговорить с сыном. И все же, после паузы он не решился развивать эту тему. Снова пустил в ход пробный шар. Задумчиво произнес. – Что-то я просмотрел в твоем воспитании.

– Да нет, все нормально – Костя усмехнулся. – Мы просто друг друга стоим.

– Сопляк ты, – постарался рассердиться Шеверов.

– Вот именно. Тебе просто было некогда, а я старался тебя не подводить. По нашим временам это непросто. И вообще. Я ведь хороший. Хорошо рисую. Хорошо учусь. Активен в общественной работе. А этот случай. Не знаю. Я ведь попробовал, как ты в детстве действовать. Вот только училка помешала.

– Дурак. Я с девками не дрался.

– У нас тоже нет девок, но ваши девчонки, наверное, не были такими умными или может быть занудными. Я не знаю, что хуже.

– Всякие бывали. А в основном хорошо притворялись.

– И мама? – Костя, чуть склонив голову набок, с улыбкой смотрел на отца.

– Я в школе именно за такие дела морды бил, – Шеверов снова внимательно посмотрел на сына. – Все-таки, похоже, что ты ее, однако, любишь. Только рано еще сын. Да и скрутит она тебя в бараний рог. Не обрадуешься.

– Ты груб, отец, – спокойно парировал Костя. – И учил меня, что горлом ничего не докажешь.

Шеверов облегченно вздохнул. В разговоре с сыном он ожидал более бурной реакции. Особенно в случае несогласия с высказываемым мнением. И в общем то, спокойное поведение сына в течении всего разговора поначалу даже удивило его. Но потом он понял. Бурная реакция возможна была лишь в том случае, если бы предлагаемые вопросы были неожиданными для Кости. Однако, видимо, он уже не единожды говорил на эту темя с другими, и уж тем более многократно анализировал возможные ответы в споре с самим собой.

Это понимание успокоило Шеверова, дало ему возможность приводить в доказательство своей правоты более широкий перечень аргументов. Пусть они были не всегда однозначны, но Шеверов и не хотел от сына дубового однозначного восприятия. Сделанные, в конце концов, выводы станут от этого только крепче. Он прошелся по кабинету, вновь подсел к сыну, положил ему руку н плечо.

– Горло горлом, а опыт и знания всегда вернее, – тихо проговорил Шеверов. – Ты ведь знаешь. Я ведь и раньше не признавал сопливой философии говорливых интеллигентов, а сейчас тем более. Это от них пошло «самоуважение личности», «искоренить из себя раба». Если уж кто хочет быть рабом, так его и кнутом в свободу не загонишь. А хочешь добиться чего-нибудь, и имеешь к тому необходимые данные, так у нас всегда для таких были самые широкие возможности. Требовалось лишь одно – вкалывай. Вот только спать для некоторых было легче и приятнее. А теперь они вдруг проснулись, и, ничего не понимая спросонья, устроили кутерьму. Взбаламутили воду, а для чего и сами не понимают.

– Ты не согласен с перестройкой? – Похоже, сын был удивлен.

– Перестройка, – Шеверов улыбнулся. – А кто знает, что это такое? И главное – для кого она и что из этого получится?

– Тебя не поймут, отец.

– А я и не стараюсь, чтобы меня поняли. Разве я выхожу на перекресток и кричу до хрипоты? Для меня главное, чтобы ты меня понял и состоялся в этом мире как человек. А для этого моего влияния еще хватит и в годы перестройки. Ты посмотри, сын, кто перестраивается. Те, нищие, которые ничего не имели, и теперь хотят ничего не делая получить все. А власть имущие эту реальную власть отдавать не хотят и не отдадут. Но и те и другие апеллируют к народу: «Лучше работайте. Лучше работайте. От нас самих все зависит». Да ничего от них не зависит! Кто хорошо работал, тот и раньше имел все, что ему требовалось. А, кто был тупоголовым, тот и после перестройки им же и останется.

Раньше ты не повторялся, папа, но все равно интересно. – Костя откинулся на спинку дивана, приготовившись к долгому разговору.

– Согласен, – кивнул головой Шеверов. – Но иногда лучше повторить, чем забыть. Да и повторы мои не точная копия, а с принципиальным оттенком. Так вот, повторяю. Я согласен в принципе с перестройкой. Это хорошая возможность пустить новую кровь в застаревший организм. Вот только зачем она мне лично и именно сейчас? Я давно перестроен, и снова перестраиваться мне чрезвычайно трудно. Это как в электротехнике переходные процессы. Слишком много ненужных бесполезных затрат. Да и тебе она сейчас ни к чему. Школу надо спокойно и успешно закончить. И вообще. Без нее у тебя было твердое будущее. А теперь? Многовато придется пошевелить мозгами, прежде чем поступишь в институт.

– А я в летное училище хочу поступать.

– А какая разница? Там та же кутерьма и новые принципы. А еще больше демагогии.

– Некоторые называют это плюрализмом мнений и демократией.

– Я вижу, что тебя уже здорово подковали в школе. Только не забывай, что плюрализм мнений всегда может перерасти в антагонизм, и тогда твой любимый кот Леопольд не сможет сказать ребятам: «Давайте жить дружно». Хотя, – Шеверов усмехнулся. – Кот останется при этом котом, а мышь мышью, – он снова внимательно посмотрел на сына и многозначительно закончил. – Серой мышью. Так вот ты и определись, кем ты хочешь быть для своего поколения, а уж потом трудись в поте лица для достижения своей цели.

– А ведь, если послушать тебя, папа, тошно жить становится на Земле. Зачем? Это же оправдание, в конце концов, фашизма, рассизма и «чего изволите»!

– Это реализм, сын. Во всяком случае, для данного этапа человеческого развития. Есть умные и глупые, есть способные и бездари, есть трудолюбивые и лентяи. Они есть независимо от расы, национальности, государства. И ты хочешь, чтобы они были равными? Пока у нас социализм или, если хочешь, капитализм, а не коммунизм. Пока у нас нет изобилия.

– Хорошо. Но, если тебе по труду положены определенные блага, то почему ты стремишься получить еще больше? Значить, ты их у кого то отнимаешь. А это уже несправедливо.

– Да. Похоже, что не зря я с тобой тут распинаюсь. Вбили в тебя трафареты очень крепко.

– Не зря, папа, – успокоил отца Костя. – Просто, я человек думающий. Вот и возникают вопросы. Вот я и думаю, что многие пьяницы и алкоголики стали такими именно потому, что кто-то забрал себе их долю благ, а они не смогли воспротивиться, потеряли веру в свои способности, махнули на себя рукой. Жалко их. По статистике среди них наибольше число самоубийц.

– Боюсь, сын, что окажись ты сам в подобной ситуации, то победы не одержал бы. Вот потому и дерусь сейчас за тебя я сам.

– А я не хочу, папа. – Костя был удивительно спокоен. – Я хочу сам. Понимаешь – сам! Сам хочу строить свою жизнь. Плохо или хорошо, но сам. А в твоей прекрасной, как всегда, программе нет места для моих самостоятельных шагов.

– Почему же? – Удивился Шеверов. – На каждом этапе твори, выдумывай, пробуй, имея в виду главную цель. Но глупо, при наличии возможности или необходимости, отказываться от помощи близких тебе людей. Не хочешь в институт, иди в училище. Но получить высшее образование надо. Я буду даже рад твоей самостоятельности. Но ты должен помнить, что с отцом можно откровенно поговорить на любую тему. С другими это опасно. Школьный случай как раз и есть тому подтверждение.

– Я извинился перед Наташей, папа, – Костя замер ожидая реакции отца.

– Знаю. Твоя красавица успела доложить мне своей окончательной победе. Ладно, ладно. – Шеверов увидел, как Костя стал подниматься с дивана. – Шучу. У нас был серьезный разговор. И вот что. Объясни й, что у меня действительно нет ни одной свободной минуты. После полета мы можем организовать необходимую встречу. Но не раньше.

– Хорошо, папа, Только знаешь, – сын засмеялся – Она, по-моему, это и сама знала.

– Как это?

– Просто она давно хотела с тобой поговорить. Просто так. Считает, что в таком разговоре лучше можно понять человека.

– Зачем ей это?

– Наверное, чтобы через тебя лучше понять меня.

– Ну и бог с ней, – успокоился Шеверов. – Хватит. Уже час ночи. Спасть пора.

Еще целый час они пили на кухне чай и продолжали разговор. Уж слишком много накопилось вопросов друг к другу.

Спать в эту ночь Шеверову почти не пришлось. Сначала жена потребовала отчета о разговоре с сыном, и никак не мгла поверить в то, что разговор был чисто философским, на отвлеченные темы. Она ожидала криков и ругани, а за дверью слышался только смех. Потом уж и сам Шеверов долго не мог уснуть. Все пытался соединить в какую-то стройную систему прошедшие за день события и разговоры. Он спорил и дискутировал сразу со всеми оппонентами. Но больше всего мешала уснуть мысль о том, что Глухов явно на стороне Ларина, хотя он не из их среды. Бывший космонавт. Ну, не слетал. Ну, не повезло. Но ведь и мы от него не чураемся. Помогли найти свое место. Считаем его за своего. Не помню, чтобы кто-то отказал ему в какой то просьбе. А он... Давно хотел с ним об этом поговорить, да все как то не ко времени было. А сегодня как раз соответствующее настроение. Злой был. Вот и заговорил вечером, в конце занятий. Да так напрямую и спросил.

–Скажи откровенно, Паша, почему ты за Ларина больше беспокоишься, чем за меня?

Не ожидал Шеверов, но ответил Глухов сразу и без всякого смущения.

– Потому что вы стали другим, Виктор Иванович. – Голос Глухова был серьезным и даже грустным.

– Вот, вот. Уже в который раз говорю тебе о выканьи. А ведь это пример, который подчеркивает твою отчужденность от нашего братств. Почему?

Долго молчал на этот раз Глухов, и Шеверов не торопил его. Наконец инструктор встал из-за стола, посмотрел прямо в лицо собеседнику и спросил.

– А существует ли братство, Виктор Иванович? Может быть, оно и был когда начинали летать. А сейчас, – он помолчал, усмехнулся и добавил. – Мы уже не один год с вами тыкаем и выкаем, а вы только обратили внимание.

– Это ерунда, – возразил Шеверов. – Никакой подлости по отношению к тебе я не допускал.

– Верно. Со мной вы даже разговариваете на эту тему. Но до разговора на эту тему с тем же Лариным не снизойдете... Вы знаете тех, кто наверху, и ничего не знаете и не хотите знать о «нижних чинах». Нижние чины плохо пахнут. От них можно и заразиться.

– Похоже, ты уже преуспел в этом. Жаль. Хороший парень был. А твой Парин...

– Ларин. Именно Ларин, – засмеялся Глухов.

– Я что-то не так сказал?

– Беленков никак не мог запомнить фамилии нескольких инженеров. Так и на пенсию ушел. А вы уже и одного запомнить не можете.

– Да не нужен он мне.

– Тогда зачем же так волноваться? Делайте хорошо свое дело, и будет полный порядок. А они тоже от вас не отстанут. Хорошо подготовят. В этом я вас гарантирую. И еще. К вопросу о «ты» или «вы». Если бы я во время не перешел на «вы», вряд ли бы сейчас стоял перед вами. Меня, наверное бы, и в Центре не было.

– Чушь какая! Вот здесь ты абсолютно неправ! – Шеверов тоже поднялся со стула.

– Дай то бог. Но не все решаете вы лично. Во вторых. Когда вы только начали подготовку, то готовы были любому коллеге, попавшему в беду, отдать и рубашку и зарплату. А сейчас я в этом сомневаюсь. – Глухов сделал паузу, ожидая реакции Шеверова, и, не дождавшись, спросил. – Сколько вы отдали в помощь Армении после землетрясения?

– При чем здесь это?! – уже возмутился Шеверов. – Помощь это всегда личное дело каждого. И никто не вправе спрашивать об этом.

– Ну да, помощь другим тоже стала коммерческой тайной, – засмеялся Глухов. – Раньше вы не возмущались по таким поводам. А люди все равно все знают. Извините, но меня ждут. – Наверное еще минуту он стоял раздумывая, потом медленно вышел из класса.

Шеверов не остановил его. Продолжать беседу расхотелось. И вот сейчас, ночью, Шеверов вновь мысленно вступил в спор со своим инструктором, которому, похоже, всерьез захотелось урезать часть пирога с космонавтского стола. И похоже, что на этот раз он уверен в своей победе, так как теперь воюет не один. Ведь это же надо! Ему – Шеверову сказать: «Вы космонавты живете как новые капиталисты, новые буржуи. Неужели вы хотите, чтобы народ совершил новую революцию? Хотя у народа вроде и выхода другого нет. Вы ведь добровольно свои привилегии не отдадите. Для вас уже и просто равенство стало унизительным».

Ну, да бог с ним, с Глуховым. Он богом обиженный. Не повезло ему. Но вот собственный сын! Он, похоже, так себя в разговоре и не раскрыл. Больше молчал. Хотя и старался Шеверов склонить его к полной откровенности. Почему? От ответа на этот вопрос зависело многое. Хорошо, если все понял и действительно хочет сам во всем разобраться. А если он категорически против, и серьезно не возражал лишь из уважения к отцу?

Ведь тогда... Тогда рушились надежды Шеверова еще на один шаг в движении вперед, к лучшему будущему для его семьи. Сын выходит из под контроля. А ему самому остается доживать век в тихости и благости мирного пенсионера. Но ведь он, Шеверов, не хочет этого. Не хочет! И будет бороться! За сына! За семью! За свое будущее!

Шеверов понимал, что в сложившейся ситуации надо что-то делать. Простым упрямым «нет» или «запрещаю» сейчас ничего не добьешься. Их слишком много на той стороне. И, чтобы не отдать им Костю, надо менять тактику, набирать сторонников. И не торопиться. Время работает на нас. Сколько раз убеждался в этом. А вы горлопаньте, горлопаны, пока голос не сорвете.

Шеверов медленно ходил по кабинету, куда в конце концов вернулся, бросив остатки недолгого сна. Иногда он останавливался, когда не мог сразу подобрать нужные слова для мысленного ответа собеседнику, несколько раз повторялся в своих суждениях, но не замечал этого. Снова и снова он повторял.

– Ты что же хочешь, чтобы я по твоей или чьей то воле, даже команде, сразу забыл несколько десятков лет иной жизни? Меня все эти годы перевоспитывали, и видит бог, я сопротивлялся. Но теперь, когда я полностью принял эту жизнь, мне снова говорят: «Вы ошибались. Подвиньтесь». Нет уж. Пусть перековываются другие. А я доживу свой век и так. Да, сейчас можно считать, что я развращен благами и вседозволенностью. Но и ты сам, товарищ Глухов, и Ларин, и многие другие виноваты в том, что потакали мне, не были жесткими там, где должны были ими быть. Вы все унижались передо мной из уважения, страха или еще черт знает по какой причине. Каждый из вас не поступал как Человек с большой буквы, какими стараетесь быть сейчас, когда все вроде бы разрешено и дозволено.

Теперь вы хотите, чтобы я сразу же сделался паинькой и относился к вам как к самым достойным представителям своего времени, своего поколения. Но ведь я тоже не хочу унижаться! Не хочу и все тут! Мне абсолютно не хочется повторять ваши ошибки, и я буду бороться за свое право. – Шеверов остановил поток своих мыслей, ища им продолжение, и вдруг выругался вслух. – Я! Я! Я! черт тебя подери!

Он сел в кресло, невидящим взглядом уставился в стену, снова задумался. Все-таки в чем то они правы. Хочется быть таким как прежде. И тем более видеть сына таким, каким сам был в молодости. Именно в молодости. Но, похоже, вся эта общественность его уже сгубила. Не перед сыном лебезили школьники и учителя, а предо мной. Боялись. Вдруг обижусь. Напакостить мог бы. Это верно. Но ведь я пакостей никогда и никому не делал. Меня никто не трогал, и я никому не мешал. Правда, жена... Похоже, что она в школе использовала свое влияние на полную катушку. Но ведь она, это все же не я!... А сын все таки молодец, – Шеверов даже улыбнулся при этой мысли, – В летное училище таки хочет поступать, а не коммерчески-бизнесменную школу, как это модно сейчас. Может быть я и ошибаюсь, но человек из него вроде получается неплохой. Хотя... – Шеверов снова почувствовал какую-то неуверенность в своих размышлениях. – Институт для него все же был бы предпочтительнее.

И вновь в силу необъяснимых причин, мысли Шеверова вернулись к последнему разговору с Глуховым, который он сам на свою беду и затеял. Когда Шеверов в очередной раз спросил Глухова о Ларине, тот не задержался с ответом.

– Такие как Ларин не запятнали себя в застойный период, хотя и бойцом он не был. Просто работал молча, отлично делал свое дело.

– Вот и сейчас пусть работает, как положено. Нельзя одновременно и работать и болтать. Что-то обязательно будет плохим.

– Да не болтает он. Но и не хочет, чтобы его и дальше за человека не считали. Так, небольшой, но необходимый придаток космонавта. Если все оставить без изменений, тогда что такое для него перестройка?

– Это дело длинное, даже если и увенчается успехом. Не спеешь и благами воспользоваться.

– Да не о благах он думает! О своем месте в обществе. О детях своих, наконец!

– Моим и так хватит на безбедное существование. А другие пусть зарабатывают, и на чужой каравай пусть рот не раззевают. Знаешь такую мудрость?

– Почем же чужой? Работа у нас общая, а цена каждому разная. Не справедливая. По вашему перестройка это кусок сладкого пирога, который надо дать народу, чтобы каждый стал драться хоть за маленький кусочек. А пока они дерутся, вам можно спокойно пожить. Никто не заберет у вас то, что вы успели получить. Но ведь не награды должны определять желание человека лететь в космос, а само желание познать неизведанное. У летчиков трудностей и опасностей не меньше, но они такими привилегиями, как вас, не пользуются. Есть и другие, не менее опасные для жизни, профессии, о которых мы вообще мало что знаем. Однако, вы должны честно признать, что определяющим фактором в принятии решения на космический полет, остаются награды и будущие привилегии, возможная успешная карьера.

–Какие привилегии? Разве что я теперь могу с большей легкостью попадать в высокие кабинеты. Но ведь и там свою позицию надо доказывать. И Ларин это может делать с таким же успехом. Только ему лень.

– Его и кабинет никто не пустит, – засмеялся Глухов.

Ничего не смог тогда ответить инструктору Шеверов, хотя возразить как раз и можно было. Ведь не все космонавты одинаковы. Многие не думали перед полетом о наградах. Но надо признать, что постепенно именно они стали определяющими для большинства.

А началось все еще с первого отряда космонавтов. Отбор в него проводился по крепости здоровья, а не по уровню интеллекта. И можно только удивляться тому факту, что среди 20-ти отобранных были и по настоящему талантливые люди. Двенадцать человек из отобранных слетали в космос. Девять человек из слетавших живы. И из этих девяти шесть человек уже генералы. Можно с уверенностью сказать, что трое остальных не стали генералами только потому, что сами не захотели добиваться генеральской должности, либо уж слишком некорректным было их поведение после полета. Еще больше космонавтов стали генералами из последующих отборов.

При рассмотрении этих фактов невольно закрадывается мысль о том, что в этом кроется и одна из причин того, что тренажерная техника Центра подготовки космонавтов находится в запущенном состоянии. Руководство Центром в лице космонавтов осуществлялось не профессионально, так как они больше думали о должностях, а не о развитии тренажной базы для обеспечения будущих полетов. Сами ведь они уже отлетались.

Шеверов тяжело вздохнул и подумал о том, Что об этом он все-таки нигде говорить не будет. Не зря ведь ему намекнули, что после удачного полета и ему уже наметили генеральскую должность. Не враг же он, в конце концов, самому себе. Так что надо подождать со своей активностью.

Наскоро попив чаю, Шеверов собрался уже было уходить, но вновь уселся на табурет возле окошка на кухне, снова задумался. Почему то вспомнилось, как однажды в споре самокритично признал вину космонавтов в том, что 50% стыковок космонавтов на орбите были неудачными. Согласился, потому что знал факты, а на следующий день руководство официально передало ему кипу вырезок из газет с сообщениями ТАСС, где в каждом случае неудача объяснялась исключительно техническими причинами. Забыли, что в период застоя и пресса наша работала застойно. Обидно конечно, что в результате и по настоящему профессиональные действия космонавтов тоже не находили отображения в наших газетах.