Летим в космос (сборник) Лесников Василий
И тогда в Центре подготовки космонавтов построили гидролабораторию, которая представляет собой здание с бассейном внутри. Здесь воспроизводится эффект невесомости за счет погружения в воду с использованием закона Архимеда. Диаметр бассейна 23 метра, глубина – 12 метров, объем воды в чаше 5000 кубометров. В стенках бассейна на трех ярусах расположены 45 иллюминаторов, 2о прожекторов и 12 передающих телекамер.
Иногда рано утром здесь можно стать свидетелем того, как под воду опускается самая настоящая орбитальная станция. Вернее ее полноразмерный макет.
Тренировка космонавтов длится обычно 3-4 часа. Разумеется до нее обязательный медицинский осмотр, приклеивание датчиков, одевание скафандров.
Скафандр готовится к погружению одновременно с космонавтом. Для этого спереди и сзади скафандра в специальных мешочках навешивают дополнительные грузы, чтобы добиться нулевой плавучести космонавта в данном скафандре и на определенной глубине погружения. То есть, добиваются такого положения, что космонавт на глубине 3-4 метров \любой глубине\ как бы не всплывает и не тонет. Он бы и хотел всплыть или погрузиться, но не может. Он может двигать руками, ногами, вертеться в разные стороны, но остается на одном месте, пока не начнет перемещать свое тело по горизонтали за чет силы своих рук. И это состояние сравнимо с ощущениями космонавта в реальном выходе в открытый космос.
Иногда вес снаряженного скафандра для работы под водой достигает 200 и более килограмм. Пешком по залу в нем не походишь. Поэтому космонавт входит в скафандр и кран медленно поднимает их и опускает в нужном месте под воду.
В воде космонавта встречают специально подготовленные аквалангисты, крутят, вертят, проверяют нулевую плавучесть и буксируют космонавта до нужного места контакта со станцией. Далее космонавт-командир и космонавт-бортинженер работают самостоятельно, выполняя все операции так, как они делали бы это в реальной космической обстановке.
Аквалангисты находятся все время рядом.
Очень часто руководитель тренировки дает космонавтам вводную о том, что один из космонавтов потерял сознание и второй должен оказать помощь первому.
Космонавт «потерявший сознание» замирает. У него безвольно опускаются руки. Силой внешних возмущений он начинает плавно отходит от станции, и только длина страховочного фала не позволяет ему уплыть далеко.
Задача по спасению в открытом космосе очень трудна. Нужно, надеясь только на силу своих рук, не только самому добраться до спасительного люка шлюзовой камеры, но и отбуксировать туда своего товарища.
В гидролаборатории имитируются не все факторы невесомости, но зато потеря веса имитируется сколь угодно долго. Это обстоятельство и позволяет дублировать в гидролабораториивсе работы, выполняемые космонавтами в открытом космосе, от начала до конца.
Общая подготовка космонавтов к работам в открытом космосе проводится настолько тщательно и глубоко, что еще ни разу не возникало чрезвычайных обстоятельств во время выхода по причине их профессиональной подготовленности.
А теперь еще некоторые факты из конкретных выходов космонавтов в открытый космос.
ИЮЛЬ 1982 ГОД. А, Березовой и В. Лебедев 2 час и 33 минуты провели в открытом космосе. Задача у них была относительно простой, но по хронометражу наземных специалистов они задержались снаружи больше запланированного. Возникло подозрение, что космонавты выполняли какие-то работы «в своих личных целях».
Переговоров на эту тему не было, телеметрия отсутствовала – ни доказать, ни опровергнуть. Но последующие экспедиции вроде бы подтвердили это предположение. Шлем скафандра Лебедева имел такую вмятину, которую при нормальном выходе или при действиях внутри станции просто нельзя получить. Оставалось одно – несанкционированный отход космонавта от станции с целью получения собственного опыта.
Еще опыт А. Леонова показал, что при резком отходе от корабля натянутый фал буквально швыряет космонавта обратно на корпус. И чем резче отход, тем сильнее удар. Только так можно было получить на шлеме подобную вмятину. Но космонавты стояли на своем. У них все было нормально. Отношения между членами этого экипажа во время полета складывались сложно, но тут они были единодушны. Пришлось заменить поврежденный скафандр, так и не разобравшись в причинах.
1984 ГОД. В открытый космос впервые вышла Светлана Савицкая. Она же впервые среди женщин совершила и второй космический полет. Не намного, но американцев мы все же обогнали.
Выход в космос операция физически трудная, поэтому все время рядом со Светланой был В. Джанибеков. Ей предстояли несложные операции, но предварительно нужно было добраться до места расположения экспериментальной установки, зафиксировать положение своих ног в якоре и только потом, освободив руки, выполнить программу экспериментов. До места Савицкая добралась, но вот зафиксироваться в якоре у нее никак не получалось. Для этого она должна была, держась за поручни руками, вставить ноги в якорь силой мышц живота и поясницы. Время шло, программа начала срываться и тогда Джанибеков зафиксировался рядом, взял Савицкую за «талию» и вставил ногами в якорь. Остальное было уже просто.
Правда на разборе полета Савицкая все время пыталась доказать, что зря Джанибеков помог ей. Она бы и сама смогла бы все выполнить, а он поспешил.
1988 ГОД. В открытый космос из станции «Мир» впервые вышел иностранец – французский космонавт Ж. Кретьен.
Его выход начался 9 декабря и потребовал от Кретьена и его командира А. Волкова огромных физических сил и мужества. Началось с того, что Кретьен в самом начале выхода нарушил некоторые рекомендации специалистов. Скафандр имеет регулятор тепло-холодно на десять положений. Кретьену показалось, что слишком холодно и поставил на тепло. Специалисты, как раз и рекомендуют сначала захолодить скафандр. В результате у Кретьена начало запотевать стекло шлема. Он понял, что надо холодиться. Но распределение идет из района поясницы. Стало холодно там.
Может быть, Кретьен испугался получить радикулит, но решил снова «подтеплить». Но известно, что любая система не любит дерганий. Стекло запотело окончательно. Кретьен заволновался. Ведь выход только начался. Пульс допускается до 150 ударов в минуту, а у него уже полез выше. В ЦУПе заволновались – не прекратить ли выход.
Разрядил обстановку Волков. Он успокоил Кретьена, отрегулировал ему систему. Запотевание чуть спало и они пошли. Русский мужик, если решил что-то, то его не свернуть. Волков помогал Кретьену, ведя его за руку, как поводырь. Груза было много, расстояние до места работы большое. К месту добрались с опозданием на целый час.
Дальше пошло лучше. Они приступили к работе. Установили ферменную шестигранную конструкцию, стали ее разворачивать, а она не идет. Замерла и все. Не учли французские ученые космических условий. Наконец, уже на теневой стороне, вне зоны связи со специалистами, после очередного удара свинцовым сапогом Волкова и его нескольких «магических русских» слов, конструкция развернулась во всю свою красу. Осталось только после выхода на связь обрадовать специалистов.
После экспериментов эту конструкцию отправили в свободное плавание в космос, выполнили другие работы и отправились обратно. Устали сильно. У Кретьена на стекле уже не пот, а сплошная вода. А ведь ему предстояло главное – четко и надежно закрыть за собой выходной люк. Эти операции требуют не только точности, но и большой физической силы.
Поменяться с Кретьеном местами в переходном отсеке Волков возможности не имел по технологии выхода. Не мог существенно и помочь. Любые перемещения в тесном отсеке могли привести к повреждению либо скафандров, либо аппаратуры в отсеке.
Проходит 10 минут, 20, а у француза ничего не получается. Уже Волков всем корпусом поджимает его, создавая дополнительную опору, стараясь все таки помочь. Все бестолку. Не хватает у Кретьена чуть-чуть для завершения операции, а воздуха в скафандрах все меньше и меньше. В ЦУПе уже стали подумывать над аварийными мероприятиями. И тут природа сжалилась. Невероятным усилием Кретьен закрыл выходной люк до фиксации контрольными датчиками. И вскоре уже в станции космонавты, усталые и довольные, пили чай, подставляя свои тела в синяках и шишках бортовому врачу В. Полякову. Он умело и быстро восстановил силы космонавтов.
1990 ГОД. А. Викторенко и А. Серебров опробовали в открытом космосе космический мотоцикл. Он предназначался для автономного передвижения в космосе без всяких страховочных тросов.
Предназначен то предназначен, но все-таки контрольными фалами со станцией его соединили во время испытаний. Серебров отходил от станции на 33 метр, Викторенко на 40 метров.
1990 ГОД. А. Соловьев и А. Баландин не готовились специально к выходу в открытый космос, но обязательный курс обучения в гидробассейне прошли. Так получилось, что уже вскоре после своей стыковки со станцией «Мир» они обнаружили, что три из шести двухметровых термоизоляционных лепестков транспортного корабля отслоились и свободно болтались. Поначалу это обстоятельство не очень обеспокоило космонавтов и специалистов. Возвращению на Землю это вроде не мешало. Но, когда пришло время действительно возвращаться, выяснилось, что имеется маленькая возможность того, что лепестки при расстыковке зацепятся за что-то. Далее все было не предсказуемо.
Судили, рядили специалисты и решили, что нужно эти лепестки на корабле закрепить. Экипаж согласился с выходом в космос, хотя у специалистов и были сомнения. Ведь космонавтам предстояло пройти по корпусу двух модулей и станции, выполнить работу и вновь вернуться по тому же маршруту.
Выход начали через люк модуля «Квант-2», который перед этим 4 раза испытали Викторенко с Серебровым. Его особенность в том, что он открывается не внутрь модуля как раньше, а наружу. Раньше было проще. Через клапан стравливали атмосферу в космос из переходного отсека, выравнивая давление. Затем люк открывался свободно. При закрытии, когда в отсеке снова поднималось давление, люк снова надежно прижимался атмосферой к гнезду.
Новый люк атмосферным давлением отсека рвался наружу, и только надежные запоры удерживали его. Перед выходом нужно было приоткрыть люк на миллиметр и ждать когда воздух отсека полностью выйдет в космос. Только после этого можно было снимать упоры и открывать люк. Но космонавты поторопились и на 20 секунд раньше сняли упоры. Давление с силой швырнуло люк наружу, сорвало с одной из петель. Космонавты даже не заметили этого. Лишь восхитились внезапно открывшимся простором и Солнцем.
Почти 3 часа шли космонавты к кораблю, пользуясь только короткими страховочными фалами. Они успешно выполнили работу, и еще три часа возвращались обратно. И только тут обнаружили, что люк не закрывается.
Ресурс скафандров закончился. Они подпитались воздухом от бортовой сети, снова продолжили работу. Но бесполезно. Пришлось оставить люк открытым, а вместе с ним остался разгерметизированным и отсек. Они вошли в следующий отсек и закрыли за собой второй люк. Нужно сказать, что в комплексе на тот день было 11 герметически разделяющихся отсеков. Так что временная разгерметизация одного из них не грозила большими бедами. Хотя специалистов беспокоил вопрос – как поведет себя аппаратура в разгерметизированном отсеке?
В дальнейшем для ремонта этого люка этот же экипаж совершил несколько выходов. Работу продолжил следующий экипаж. И только третий экипаж завершил ремонт люка.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Орбитальные станции и беспилотные грузовые корабли после окончания работы на орбите отправляют в безлюдные районы мирового океана. Практически ни станция, ни корабль не долетают до Земли. Они полностью сгорают в плотных слоях атмосферы, так как не имеют защиты от аэродинамического нагрева. Хотя иногда отдельные фрагменты, и довольно крупные, долетают до поверхности планеты. Пока обошлось без человеческих жертв и больших разрушений. Даже при завершении работы станции «Мир» с ее модулями все обошлось, хотя опасения были большие.
Пилотируемый космический корабль имеет тепловую защиту, обеспечивающую ему безопасный спуск в любую минуту полета, начиная со старта.
Сразу после выхода на орбиту, экипаж ориентирует корабль «по посадочному», и теперь он может быть уверен в том, что корабль готов к срочному возвращению на Землю.
В штатном, то есть запланированном варианте, спуск всегда должен осуществляться в светлое время суток. Это трудное условие. И вот почему. Корабль за сутки 11 раз пролетает над территорией бывшего Советского Союза, но только один раз за 58 суток он появляется над территорией Казахстана в светлое время.
Ночную посадку впервые пришлось осуществить Г. Сарафанову и Л. Демину на корабле «Союз-15» после неудачной стыковки. Ресурс системы жизнеобеспечения и особенно энергопитания на их корабле стал критическим. Ждать благоприятных условий для спуска в расчетном районе не было возможно. Все обошлось благополучно.
А вот В. Зудову и В. Рождественскому повезло меньше. Им пришлось садиться ранней весной, в двадцатиградусный мороз, сильный туман. Они впервые сели на водную поверхность – озеро Тенгиз в Казахстане. Качка 2-3 бала. Сплошной мрак.
Спасательный вертолет несколько раз пролетал над спускаемым аппаратом пока смог различить огни светового маяка. Но ночью никто так и не смог помочь экипажу.
Между тем, экипаж болтало в воде. Они замерзли. Вода, попавшая на контакты реле, привела в действие систему выброса запасного парашюта. Парашют намок и как якорь развернул спускаемый аппарат дыхательным отверстием к воде. Возможности регенерационной системы были на исходе.
Только днем, нарушая все инструкции, рискуя собственными жизнями, экипаж спасательного вертолета отбуксировал спускаемый аппарат с раскрывшимся парашютом к берегу. Спасательная экспедиция завершилась.
В штатном режиме схему спуска можно разделить на несколько важных участков: проведение маневра для осуществления схода с орбиты полета, полет в разреженных слоях атмосферы до высоты порядка 100 километров, движение возвращаемого аппарата до высоты 10 километров. Здесь уже срабатывает парашютная система и в конце приземление с использованием двигателей мягкой посадки.
На космическом корабле нет привычного тормоза, чтобы замедлить скорость полета до величины, необходимой при посадке.
Основной двигатель космического корабля «Союз» увеличивает скорость, и он же, при изменении ориентации корабля на 180 градусов, может эту скорость уменьшить. Скорость снижается, высота полета уменьшается и через определенное время корабль входит в плотные слои атмосферы.
Необходимая ориентация перед выдачей тормозного импульса может выполняться как автоматически, так и вручную экипажем. Точная ориентация корабля перед спуском важна необычайно. Если после выдачи тормозного импульса пойдет прямо к Земле, то никакая защита не спасет его от полного сгорания.
При слишком пологой траектории спуска упругость атмосферы не позволит кораблю войти в ее плотные слои. Корабль, чиркнув, как голыш по воде, оттолкнется от атмосферы и уйдет в полет по новой траектории. Может быть, даже постепенно удаляясь от Земли. Именно это произошло с первым космическим спутником в мае 1960 года.
Впервые ручную ориентацию корабля перед спуском с последующей выдачей тормозного импульса выполнили П. Беляев и А. Леонов. К этому пришлось прибегнуть из-за отказа основной автоматической системы ориентации. Причем обнаружилась существенная особенность. Корабль оказался чрезвычайно чувствительным к малейшим перемещениям космонавтов. Он, как маленькая лодка на воде, кренился от малейшего изменения положения или перемещения космонавтов.
Беляев все же сориентировал корабль, но тормозной импульс выдал специально чуть больше расчетного. Он дал возможную поправку на свою ошибку в отсчет работы двигателя по секундам, чтобы с гарантией перелететь Европу. В результате, как и следовало ожидать, он перестарался и возвращаемый аппарат сел в глухие дебри Пермской тайги.
В сорокоградусный мороз, в полутораметровом снегу экипаж около двух суток боролся за свое существование, пока не подоспела помощь спасателей. Экипаж впервые реально испытал на себе все средства спасения и выживания, которые он осваивал на предварительных тренировках перед полетом.
Возвращаемый аппарат с экипажем перед входом в плотные слои атмосферы разворачивается, и затем, строго в ориентированном положении относительно вектора набегающего потока, входит в плотные слои атмосферы. Именно на этом участке аэродинамического торможения и решаются главные вопросы обеспечения точного приземления в заданном районе.
Основной отвод тепла при спуске осуществляется с помощью теплового экрана, состоящего из абляционных материалов. Именно он поглощает основную энергию аэродинамического торможения, которая разогревает экран до нескольких тысяч градусов.
Космонавты через иллюминатор видят, что спуск возвращаемого аппарата в плотных слоях атмосферы проходит практически в сплошном огненном облаке. И многим из них в этот момент кажется, что жар днища вот-вот проникнет сквозь скафандр к их телу.
На высоте 10 километров парашютная система постепенно снижает скорость снижения до 8-10 метров в секунду.
У самой земли двигатели мягкой посадки снижают и эту скорость до 3-4 метров в секунду.
Управляемый спуск из-за отказов техники не всегда получается. И тогда спуск идет по баллистической траектории, при которой космонавт испытывает перегрузку до 8 единиц. Так было с Б. Волыновым после завершения полета на космическом корабле «Союз-5».
Именно спуск на атмосферном участке закончился трагически для В. Комарова и экипажа корабля «Союз-11»: Г. Добровольский, В. Волков, В. Пацаев.
Первые космонавты приземлялись на парашютах, предварительно катапультируясь из возвращаемого аппарата. В дальнейшем использовался спуск возвращаемого аппарата на парашюте и двигатели мягкой посадки непосредственно перед касанием земли.
Наверняка большинство читателей видели в документальных фильмах или телевизионных репортажах спуск возвращаемого аппаратана огромно куполе парашюта. Поисковики уже сопровождают аппарат на вертолетах до его касания с землей и сразу же спешат на помощь космонавтам. Но так бывает не всегда. Поэтому космонавты тренируются по программе «выживания» не только в поле, но и в горах, на воде, в различных климатогеографических зонах. Но наблюдать такие тренировки мало кому удается.
Например. Вертолет высаживает экипаж в труднодоступном и безлюдном районе пустыни и улетает. В наличии у экипажа только то, что имеется в носимом аварийном запасе. Задача проста – продержаться без посторонней помощи несколько дней. Но как же сложно эту задачу выполнить. Теоретический запас знаний, полученный от специалистов, воля, выдержка. Все здесь помогает и испытывает. Именно после таких испытаний некоторые кандидаты уходили из отряда.
Попадая после жары на ласковый берег Черного моря, некоторые космонавты поначалу думали, что им будет гораздо проще выдержать тренировки на воде. Но инструкторы выбирают погодные условия, когда на море и не шторм, и не штиль. Монотонная, равномерная, но сильная волна. Ох и выматывает же она! Маленькое железное суденышко, именуемое возвращаемым аппаратом, швыряет как консервную банку. Космонавтам надо отсидеть положенное время в аппарате, а затем покинуть его. Сделать это непросто и при спокойном море, а тут все качается. Но покидают космонавты аппарат и уже в воде подают сигналы аварийного спасения, помогают друг другу.
Проходит время и снова космонавты в возвращаемом аппарате и в скафандрах. Но вокруг уже глубокий снег и стоят морозы. Снова учеба, снова испытания.
Нужно сказать и о том, что не все физиологические параметры человека, по мнению медиков, восстанавливаются до предполетной нормы. Даже по истечении нескольких месяцев и даже лет. Всего пока предусмотреть нельзя. Элемент риска для здоровья космонавтов не исчезает во время приземления.
В течение нескольких месяцев после полета космонавты заняты и написанием отчета о своем полете. Специалистам очень важны свежие впечатления, детали восприятия того или иного эксперимент, замечания по работе приборов и систем. Все важно. И ведут космонавты разговоры со специалистами, инструкторами, товарищами по профессии, понимая, что все это послужит будущему освоению космоса.
ЕЩЕ НЕМНОГО ИНФОРМАЦИИ
ВОЕННЫЕ В КОСМОСЕ
Говорить о военных аспектах в пилотируемой космонавтике много не приходится. Хотя начать можно с того, что первый отряд космонавтов и обслуживающий персонал Центра подготовки космонавтов набирались из личного состава военно-воздушных сил. И эта ситуация в Центре сохранялась вплоть до 2010 года.
В последующие годы кандидатов в космонавты набирали и из инженеров, и из медиков, и из научных работников, и из журналистов, из актеров. Пройдя медицинский отбор, они продолжали работать на прежних местах, готовились по своим программам. Некоторые успевали пройти курс общекосмической подготовки в Центре, но главная работа начиналась после объявления о подготовке к конкретной космическому полету. Кандидаты на полет прибывали в Центр на период непосредственной подготовки как в командировку.
Во время приезда зарубежных делегаций в Центр подготовки космонавтов, для всех сотрудников наступали самые неприятные моменты. Все, кроме космонавтов, переодевались в гражданскую одежду. И только к концу века этот режим был смягчен.
Даже занятия с иностранными космонавтами требовалось проводить в гражданской одежде. Доходило до смешного. Человек читал лекцию американцам. Затем шел домой, переодевался в военную форму одежды и заступал на суточное дежурство наряд. И уже в течение этих суток он неоднократно встречал своих слушателей в силу своих служебных обязанностей.
Эту ситуацию можно назвать формальным подходом к решению вопроса. Однако этот подход мало менялся и применительно к вопросам использования пилотируемой космонавтики в военных целях.
Ю. Гагарин после своего полета уже 5 мая передал Главкому ВВС рапорт, в котором писал:»Обдумывая все пережитое мною в первом космическом полете, я как офицер и военный летчик, не могу не дать своей оценки возможной роли человека в космическом корабле, предназначенном для выполнения военных задач. У меня сложилось впечатление, что космические корабли могут с большим успехом применяться для ведения разведки. Хотя в полете 12 апреля в мои задачи не входило обнаружение каких либо объектов, тем не менее, я уверен, что с высоты 100-200 километров даже невооруженным глазом можно при благоприятных условиях видеть некоторые военные объекты, например ВПП и возможно крупные корабли в океане. Я убежден, что при установке на корабле современной фотоаппаратуры можно поучить снимки высокого качества...Будут программы с беспилотными искусственными спутниками Земли. Но есть преимущество космического корабля с человеком на борту...Человек на космическом корабле способен произвести предварительный анализ информации и регулировать ее так, чтобы на Землю поступали в первую очередь наиболее важные сведения. Он может управлять аппаратурой... ».
В этом рапорте прослеживается две проблемы. Первая – нужен ли собственно человек при полетах космических аппаратов. Об этом спорят до сих пор. В зависимости от того, кто на какой должности стоит и к какому ведомству относится.
Характерный пример. Г. Титов, как и все космонавты, считал роль человека в космическом полете чрезвычайно важной. Однако, в силу своего характера, он не ужился в Центре подготовки космонавтов, закончил академию Генштаба и стал-таки генералом, но в ведомстве, где запускали беспилотные спутники-разведчики. И уже на всех научных конференциях не было более ярого противника использования человека в космосе. По Титову получалось, что все чего мог бы достичь человек в космосе, можно в сотни раз в большем объеме и лучшего качества получить с помощью беспилотных средств. Народные деньги нельзя тратить попусту. А если и тратить, то лучше на развитие автоматических кораблей. Хорошо, что не он принимал окончательные решения.
Вторая проблема, это техническое оснащение человека при наблюдениях из космоса. Хорошую аппаратуру для рассматривания Земли разработали специалисты конструкторского бюро В. Челомея, и расположили ее на орбитальной станции «Алмаз». Она работала потом на орбите под названием «Салют-3» и»Салют-5».Заранее готовясь к работе на ней, в отряд космонавтов набрали группу военных инженеров, подготовили прекрасную тренажную базу. На станциях успели отработать 4 экипажа с очень хорошими результатами.
Но всю программу под удобным предлогом «борьбы за мир» прикрыли. Было уничтожено и все тренажерное оборудование.
Эта же история, с подачи М. С. Горбачева повторилась и с космическим кораблем «Буран», аппаратура которого на 90% могла быть использована военными. Его смогли на 100% удачно вывести в космос и посадить на Землю в автоматическом режиме. Но пилотируемый вариант сочли нецелесообразным.
Но ведь даже гражданский космонавт, делая обыкновенные панорамные снимки Земли в научных целях, невольно снимал и военные объекты в этом районе, если они были. Тем более что аппаратура не только позволяла отличить на снимках телегу от автомобиля, но разобрать номерной знак на этом автомобиле. Все зависело от того, кто будет рассматривать или расшифровывать эти снимки.
В этом отношении можно привести очень характерный пример. Сугубо гражданский космонавт, бортинженер В. Лебедев в течение всего своего 211-суточного полета в 1982 году ел дневник. Он описывал все что видел, что чувствовал, что делал. По возвращению из полета многие космонавты с помощью журналистов пишут статьи, книги. Не стал исключением и Лебедев. Ему сразу же после возвращения предложил свои услуги некий представитель издательства на очень выгодных условиях. И Лебедев отдал ему свои дневники для обработки в литературный вариант. Но оказалось, что представитель этот был из Германской разведки.
Так что пилотируемую космонавтику можно использовать и так.
НЕВЕСОМОСТЬ – КАКАЯ ОНА?
\Испытано на себе\
НЕВЕСОМОСТЬ... Существуют разные научные ее определения, но думаю, что лучше всего сущность этого явления передает само слово – невесомость. То есть отсутствие веса, силы взаимодействия с опорой... После пятидесяти лет космических стартов, полетов и экспедиций о невесомости написано и рассказано очень много. И все-таки, она до сих пор остается таинственной незнакомкой даже для космонавтов. Для каждого она своя, индивидуальная. «Заигрывала» невесомость с людьми задолго дот первого космического полета. Еще летчики-штурмовики времен Великой Отечественной войны часто и достаточно длительно испытывали на себе влияние невесомости в различных ситуациях.
Так что известность, и вместе с тем таинственность, популярность и недоступность тревожили людей с давних пор.
Надо ли говорить, какие я испытывал чувства, когда ходе выполнения одной из работ в рамках моих служебных обязанностей мне представилась возможность совершить полет на самолете, задачей которого было кратковременное воспроизведение невесомости.
Увы. Возможность еще не реальность. Пока я обходил начальников, добиваясь окончательного разрешения на полет в самолете-лаборатории, приподнятое настроение не покидал меня. Все-таки не каждому удается поплавать в невесомости, испытать хоть часть тех ощущений, которые дарит человеку космический полет.
В беготне, в хлопотах об опасностях затеянного предприятия я даже не задумывался. В мыслях и ощущениях было одно – полететь! И, в конце концов, окончательное разрешение на полет было получено.
Осознание важности и исключительности предстоящего события переполнило меня и... начало тревожить. Задолго до испытания невесомостью началось самое настоящее испытание себя на моральную стойкость, на крепость жизненных позиций.
Коллеги заговорили со мной приблизительно так.
– Молодец! Тебе здорово повезло. Не каждому это позволяют. Как ты только сумел?
От этих слов я, кажется, становился выше ростом, раздувался как пузырь, не в силах сдержать довольную улыбку. Однако, тут же кто то добавлял.
– А тебе не страшно? Говорят, что ощущения в невесомости довольны неприятны. И вообще... В такие полеты обязательно берут с собой парашюты, да и полет на самолете уже сам по себе не безопасен.
Мне уже не завидовали. Меня жалели.
После еще двух-трех таких разговоров тревожно екнуло где-то под сердцем: «А вдруг действительно что-нибудь случится! Невесомость есть невесомость. А мне до сих пор жилось спокойно, «как всем». Я не влезал ни в какие истории, был аккуратен в работе. К тому же, этот парашют... С его непонятной надежностью».
И все же я упрямо возражал сам себе: «Не должно быть сюрпризов. Сколько лет летаю на самолетах, и ничего не происходило опасного. В сущности, необычной будет сама невесомость. Зато проверишь себя еще и невесомостью, почувствуешь это неизведанное состояние».
Запаса энтузиазма у меня все-таки было достаточно много. Сопротивлялся я чужому голосу, хоть и с некоторыми колебаниями, но все еще бодро. И только возвратившись домой, и, увидев тревогу в глазах жены, понял, что мне будет нелегко отстаивать свои позиции. Жена искренне удивлялась моей бодрости, моему желанию лететь.
Были мгновения, когда я всерьез задумывался о неизбежном прыжке с парашютом и... поеживался. Под ребром неприятно посасывало, и я вспоминал, что медики разрешили мне полет, исходя только из состояния моего здоровья. Они даже не поинтересовались моим опытом парашютных прыжков, которого, конечно же, у меня не было.
По совету доктора на предварительном инструктаже спать я лег пораньше, но сон в ту ночь был тревожным. Несколько раз просыпался. Все боялся опоздать на электричку. И приходила даже мыслишка о том, что, если я просплю свой поезд, может быть это и будет самый подходящий для меня вариант.
Но утром, едва зазвенел будильник, я бодро вскочил, будто пытаясь кого-то опередить.
Предполетный медосмотр закончился опросом: «Как самочувствие?».
У меня давление было 105 на 70. Однако пульс оказался великоват. Пришлось признаться.
– Все-таки первый раз в «космос» лечу. Не привык.
Объяснение было принято с понимающей улыбкой, и я был допущен к полету.
Правда, мой внешний вид не очень понравился руководителю бригады: не удалось мне выполнить все его рекомендации по экипировке. Вырядился зачем-то в спортивный костюм вместо теплого комбинезона. Одел ботинки вместо сапог. На голову натянул шапку-ушанку, так как шлемофона у знакомых летчиков выпросить не удалось.
Беспокойство руководителя было понятным. Такая форма одежды значительно ухудшила бы мое положение, если бы в полете пришлось воспользоваться парашютом. Его одобрение вызвала только теплая фуфайка, так как мороз на улице был уже 15 градусов, а в самолете обещали довести температуру до нуля или чуть выше.
В конце концов, после беседы со мной, дополнительных наставлений о правилах поведения в самолете, руководитель полетной бригады все же допустил меня к выполнению программы. Не было замечаний и к другим участникам будущей работы по тренировке в невесомости.
Работать должны были парами, сменяя друг друга после выполнения определенного этапа. Еще два новичка космонавта впервые должны были испытать на себе невесомость. Так что я был не одинок в своем «Невежестве». Разница была лишь в том, что для меня никто не устанавливал четких рамок деятельности, а у космонавтов программа была вполне определенной и должна была завершиться приобретением практических навыков передвижения в космическом корабле в условиях невесомости. Кроме того, для изучения влияния невесомости каждый из космонавтов должен был работать с набором медицинских приборов.
Все космонавты после медицинского осмотра одели медицинские пояса с датчиками, которые в мужском обиходе назывались «лифчиками». Пояса отрегулировали каждому по размеру и силе обжатия тела. Проверили контрольные показания приборов, снимаемые с датчиков, сделали контрольные записи.
Итак. Полетная бригада была готова к посадке в самолет.
Огромен пассажирский салон самолета «ИЛ-76», в котором разместилось специальное оборудование.
Я бродил по салону, с кем то вроде сталкивался и, похоже, всем мешал в их привычной работе. Но постепенно глаза мои не стали разбегаться по всему многообразию деталей обстановки, и я смог внимательно осмотреться.
У стенки, ближе к кабине пилотов, место борттехника. Он управляет светом, дверьми и контролирует общую ситуацию в салоне.
Чуть дальше, спиной к кабине пилотов установлены два ряда кресел для инструкторов и испытуемых. Отсюда виден весь салон, осуществляется дистанционное управление фото и киноаппаратурой, медицинскими приборами.
Еще дальше расположились соответственно друг за другом макет переходного отсека станции «Салют», два держателя для выходных скафандров, макет бытового отсека транспортного космического корабля «Союз» и небольшая площадка для отработки элементов свободного парения в невесомости.
Все металлические части и острые углы в салоне обшиты поролоном. Макеты крепко удерживались на полу цепями и специальными якорями.
Вдоль всего салона сверху, снизу и посредине были прикреплены специальные жесткие поручни для страховки людей, закрепления фото и киноаппаратуры и дополнительных светильников.
В хвостовой части салона перед полетом натягивались веревочные канаты, с помощью которых можно было надежно фиксировать положение своего тела в состоянии невесомости. Натянутые параллельно и попарно, эти канаты были очень похожи на обыкновенные гимнастические брусья.
Специалисты экипажа проверяли радиосвязь со всеми абонентами на борту. Проверялись скафандры, работоспособность приборов на рабочих местах. Механики пылесосили дорожки и маты на полу, очищали все поверхности, где только можно было предположить накопление хотя бы мизерного количества пыли. Здесь, в салоне самолета, в период наступления невесомости, она будет столь же серьезной помехой в работе космонавтов, как и в реальном космическом полете.
Но вот, наконец, все работы закончены, и руководитель бригады подал команду.
– Всем одеть парашюты. К полету приготовиться. Надели парашют и на меня, сопроводив коротким инструктажем, и еще более коротким напутствием.
– Торопись не спеша. А не знаешь – спроси.
Меня заставили под присмотром инструктора тут же два раза снять и одеть парашют. И только после этого инструктор отошел от меня.
Врач, наблюдавший за моими не совсем уверенными действиями, добавил.
– О ручке вытяжного кольца все равно забудешь, если ни разу не прыгал. Поэтому для тебя главное – не бросаться сломя голову к люку, а надежно зацепить карабин вытяжного кольца за трос. В этом случае автомат сам на высоте 1000 метров раскроет парашют. Даже если ты будешь лететь... Без сознания. Так что учти. Не хочешь камнем лететь вниз – зацепи карабин. Железное правило. – Он помолчал, улыбнулся и добавил. – Впрочем. Твой карабин зацепят за трос в любом случае.
Подошел ко мне и руководитель бригады. Тоже дал свои советы.
– Покрепче затяни лямки, а то при раскрытии парашюта, когда перегрузка на доли секунды достигнет более 10 единиц, можешь на мгновение потерять сознание, и тебя просто вышвырнет из привязной системы парашюта, – он не ограничился словами, а сам лично подтянул лямки моего парашюта. Да так сильно, что мне показалось сначала, что в таком положении я и вздохнуть не смогу. А руководитель усмехнулся. – Вот теперь порядок. Этого ощущения и придерживайся, если придется прыгать.
В этот момент я окончательно понял, что соприкоснулся с очень серьезным делом.
Шум и грохот заполнили салон. Самолет пошел на взлет. Меня предупредили.
– Первую «горку» сиди в кресле. На второй, если все будет нормально по ощущениям, встанешь. Посмотришь работу космонавтов.
Врач добавил.
– Не торопись. Не старайся успеть все. Не резвись. Поспешай медленно.
Согласно кивая всем головой, я и хотел и не хотел выполнять все эти советы. Слишком мало будет «горок», и наблюдать за происходящим лишь в сидячем положении мне не хотелось. Я ведь так ничего и не успею увидеть и прочувствовать. Главное для меня будет упущено.
Меня уже манила к себе эта неизвестность, имя которой «невесомость». Хотелось побыстрее узнать – смогу ли я выдержать хотя бы одну «горку» без использования гигиенического пакета.
И будто угадывая мои мысли, со всех сторон стали сыпаться новые советы.
Кто-то пугнул: «Будешь бегать за пакетом. Никуда не денешься. Мы все через это проходили. Так что заранее попроси у доктора несколько пакетиков про запас, если сам забыл прихватить их из дома «.
А я, как назло, хоть и думал взять с собой пакеты, в последний момент совсем о них забыл. Тоже примета не из добрых.
Другие успокаивали: «Не боись. Главное – перетерпеть в начале. Если не расслабишься, потом все будет в норме».
Те, кто уже прошел через подобные полеты, вспоминали, что трудно преодолеть тошноту в первые секунды невесомости. Хотя специалисты и отмечают, что с каждым новым полетом негативные признаки становятся все менее и менее выраженными. Делается оптимистический вывод о том, что можно полностью приспособиться к невесомости. В том числе и в этих сложных условиях быстрого чередования перегрузки и невесомости до десяти, а то и до пятнадцати раз подряд.
Наш самолет резко пошел на разгон, и инструктор, сидевший на ящике, \место в кресле уступил мне\ сдвинулся с места и заскользил по матам к хвосту самолета. В доли секунда, однако, он успел среагировать на вводную, и ухватился за боковое крепление.
– Не зевай, – весело засмеялся он.
Я уперся ногами, сопротивляясь какой – то силе, упрямо стягивающей меня с кресла. Уши стало закладывать, но ничего особенного, отличного от обычного взлета самолета, не произошло. Рабочую высоту набрали быстро.
И вот долгожданная команда.
– Приготовиться к невесомости. Через 5 минут работа.
Космонавты быстро сняли парашюты, разделись и бросились к скафандрам, заняли позиции для работы в невесомости. Ждут.
Ждем и мы. Инструкторы и другие члены бригады заняли свои места, откуда можно хорошо контролировать действия космонавтов, и в случае необходимости в любую секунду прийти им на помощь.
Недалеко от меня занял свою позицию оператор служебного телевидения. Вся сегодняшняя тренировка будет снята на пленку, и после полета космонавты будут не раз просматривать видеозапись своих действий, разбирая с инструктором совершенные ошибки, намечая планы их устранения.
Обещанные 5 минут растянулись «до бесконечности», а невесомость так и не наступала. Возникшая была, небольшая перегрузка быстро спала, затем снова возросла и вновь пропала.
Телеоператор не выдержал напряжения, опустил телекамеру, стал разминать руки. Все-таки вес у телекамеры пока существует, а положение, занятое оператором, было удобно только для работы в невесомости.
Взгляды космонавтов и специалистов обращены к руководителю бригады. У него одного имеется связь с экипажем. Но он молчит. Лишь через некоторое время, выслушав какое-то сообщение экипажа, он поднял руку и объявил.
– Прекращаем режим. Всем надеть парашюты. Приготовиться к посадке.
Команда не смутила меня, так как я знал, что такими бывают и тренировочные команды. Меня предупреждали, что в течении полета такие подобная тренировочная команда может последовать в самое неподходящее время, а наш руководитель очень любит такие тренировки. Он считает их полезными для приобретения практических навыков и проверки готовности полетной бригады к действиям, например, в аварийной обстановке.
А мне было интересно. Подумалось даже, что руководитель специально для меня устроил эту тренировку, чтобы показать работу бригады в полной мере. А может быть и меня решил заодно попугать.
Жаль только космонавтов. Они снова мчались в белье к одежде, чтобы облачиться в теплое, и надеть парашюты. Имитировать надевание одежды и парашюта никто и не пытался. Такие шутки дорого могут обойтись исполнителям. Ведь никто не знает, тренировка это или нет. А вдруг это реальная опасность. Ведь за бортом самолета высота 8000 метров и температура минус 40 градусов. Вылетишь полураздетый, а к земле опуститься свежезамороженный экспонат.
Я невольно посмотрел на свои руки, и стал судорожно искать перчатки. Оказалось, что лямки парашюта крепко обхватили не только меня, но и карманы, в которых были мои перчатки. Пришлось быстренько, поглядывая на соседей руководителя, освободиться от привязной системы, достать перчатки, и снова затянуть лямки.
Все молчали, без обычных шуток ожидая прояснения сложившейся ситуации, и на душе стало как то тревожно. Прошла минута, другая. Отбоя, которого мы нетерпеливо ждали, все не было.
Ко мне подошел инструктор-парашютист, проверил мой парашют, еще туже затянул лямки, ничего не сказав, и своими действиями только усилил тревогу.
Через несколько минут, однако, в салоне снова раздались шутки и смех. Тягостная тишина плохо действует на людей, и они стараются преодолеть это состояние.
Через некоторое время руководитель бригады отправился в пилотскую кабину, и, возвратившись, объявил.
– Мужики похоже на сегодня отлетались. Неполадки в двигателе. На режим невесомости выйти не сможем. Идем домой.
Получалось, что напрасны были мои переживания, эмоции.
Оказалось, что масляные редукторы принудительной подпитки двигателя в невесомости не достигали полной мощности. Различие было небольшим, но во время режима невесомости, оно могло сказаться резко отрицательно на работе двигателя, и, следовательно, на поведении самолета. Командир корабля был, конечно, прав, решив после двух попыток возвращаться на аэродром.
После посадки авиационным специалистам дали два часа на ремонт, но желаемого результата добиться не удалось. Было принято окончательное решение о переносе полета на «невесомость» на следующий день.
Итак, мой первый старт оказался неудачным. Я как будто бы побывал в роли дублера космонавта, уже побывал одной ногой «там», но в последнюю секунду какая то сила взяла и вышвырнула меня «оттуда».
Врач, услышав решение, вынул из кармана целлофановый пакет и улыбнулся.
– Эх, жизнь. В кои-то веки была возможность оказать помощь человеку, впервые летящему в «космос», и то не вышло.
Кто-то засмеялся.
– А если бы он ему не понадобился?
– Это в первый то раз? – Удивился доктор, а глаза его лучились добром, участием. – Не знаю таких. В крайнем случае, если бы он посчитал себя исключительной личностью, есть тысяча способов довести человека до нужной кондиции. Например. Рассказать несколько соответствующих моменту историй.
Я вдруг отчетливо понял, что каждую секунду, с того момента, как я попал в этот коллектив, обо мне здесь никто не забывал, хотя внешне это никак не проявлялось.
По тому, как обо мне заботились перед полетом и в полете, как иногда грубовато, по-мужски, но участливо давали советы, было ясно, что никто и никогда не стал бы доводить меня «до кондиции». Но сейчас психологическая разгрузка нужна была всем, а я был идеальным объектом для дружеских розыгрышей. И я не обижался. Более того, мне уже самому было весело и совсем не страшил очередной полет. Я начинал тоньше чувствовать ритм всеобщей деятельности и пружины взаимоотношений в этом маленьком, но безусловно дружном, коллективе. У мен появилось полное доверие к этим людям и технике, с которой они работали.
Восторженные мысли о новом завтрашнем полете не покидали меня в тот день.
Но утром второго дня тревожные мысли, однако, вернулись ко мне, но уже не столь сильно заставляли сжиматься сердце. Борьба с самим собой временами напоминала игру, и где то в глубине души я уже смеялся над собой, но... лететь не хотелось. Возможные опасности как то отдалились и существовали сами по себе, но нет – нет да и вспоминал я крепкие шутки коллег по полету, и почему то представлял себе падающий самолет.
К счастью, дома обстановка изменилась. Никто меня уже не отговаривал от полета. Лишь иногда родители сочувствующе посматривали в мою сторону.
Утром, как и накануне, я был первым на месте сбора. Забрался в автобус, сел на заднее сиденье, притих и вскоре, пригревшись, задремал.
– Да ведь он, поди, ночевал тут. Боялся, что не сможет оторваться от теплой подушки. – Смех разбудил меня, и всю дорогу до аэродрома я снова был объектом шуток и веселых розыгрышей. Но уже ничего не задевало моего закаленного самолюбия. Да, собственно, и тон шуток был совсем иным. В них не было настороженности, сомнения. Похоже было, что меня приняли в число своих. Разговор шел откровенный, как с равным.
Привычно прошел взлет и набор высоты, и снова так же быстро переодевались космонавты, готовясь войти в скафандры, а инструкторы придерживали их, проверяя каждую деталь экипировки. Так же тщательно устраивался телеоператор, а рядом с ним фотограф.
А вскоре я услышал знакомую команду: «Приготовиться невесомости... ». Вчерашний рубеж был достигнут.
Через несколько секунд из динамика раздался голос командира экипажа.
– До режима 5 секунд.
Движение в салоне прекратилось. Все были готовы, хотя еще секунду назад казалось, что еще долго будем устраиваться, примериваться, проверять и подгонять.
Телеоператор ободряюще подмигнул мне. И в это время из динамика послышалось.
– Режим!
Парашют вдруг стал тяжелым, и меня чуть наклонило вперед. Чтобы улучшить опору, я инстинктивно слегка согнул ноги в коленях, напрягся. Левой рукой я продолжал держаться за поручень, правой подхватил парашют снизу, облегчая давление лямок на плечи.
Перегрузка нарастала, но летчик вел самолет устойчиво. Из стороны в сторону, как на ухабах, нас не бросало. Голова становилась тяжелой, и ее все сильнее и сильнее клонило к груди.
И вдруг перегрузка резко пропала. В паху защемило, закололо, и горячая волна, пробежав снизу вверх, ударила в голову.
Все предметы перед глазами мгновенно оказались как бы размытыми, виделись в тумане.
По теории я знал, что это кровь, ранее равномерно распределенная по всему телу, вдруг большей своей частью устремилась к голове. Кровеносные сосуды головы, испытывая усилившееся давление, создают различные нескоординированные воздействия на чувствительные органы, контролирующие состояние человека.
В момент перехода к невесомости одним людям кажется, что перед глазами у них вырастает сплошная пелена, другим – что предметы и обстановка кажутся размытыми либо даже перевернутыми, хотя на самом деле, естественно, ничего реально не изменилось.
Такое состояние у многих людей сохраняется достаточно долго, и не всем из них, конечно, показана профессия космонавта.
При длительной невесомости в первоначальный период сильно опухает лицо, и долго не приходит первоначальное состояние, даже после возвращения из космического полета.
Мне то, правда, подобное не грозило. Ведь за одну «горку» невесомость может длиться от 20 до 40 секунд, и неприятные последствия не успевают возрасти до угрожающих размеров.
И все-таки, пелена перед глазами неприятно удивила. Однако, я чувствовал, что это еще не сама невесомость, а ее преддверие. Я все еще стою устойчиво, хотя уже и не вдавливает меня в пол. Да и «размытость» предметов держалась лишь секунды. Постепенно знакомые четкие очертания прорисовывались перед глазами. Не было и ощущения перевернутости.
Пытаясь окончательно разогнать пелену перед глазами, я заморгал ими. И как раз в это время меня каким-то чудом чуть приподняло над полом. Впечатление такое, будто весь салон стал заполняться водой, и начал срабатывать известный закон Архимеда.
Оставив в покое потерявший вес парашют, я двумя руками инстинктивно ухватился за перила, когда меня, как лодку на волнах, закачало, бросая из стороны в сторону, и куда то потащило вверх ногами. В этот момент показалось, что из меня вдруг решили разом вывернуть все мои внутренности, и варварским способом выбросить наружу содержимое желудка. Это состояние было знакомо по многочисленным предупреждениям специалистов, и я стал усиленно делать глотательные движения, не забывая крепко удерживать себя руками на привязи.
Позыв тошноты был сильным. Но, не найдя поддержки, он отхлынул, дав мне секундную передышку. Волна второго позыва была уже значительно слабее. А само ощущение невесомости было так прекрасно, что практически я тут же забыл обо всех неприятностях и... отпустил руками перила.
Что-то плавно подняло меня над полом и отнесло в сторону. Помня о том, что на самолете невесомость воспроизводится кратковременно, и, не имея возможности оценить ситуацию по времени, я рванулся вновь к перилам, но их рядом уже не оказалось. Они находились буквально в сантиметре от рук, но дотянуться до них я не мог. Ноги мои почему то неумолимо поднимались вверх, а сам я медленно переворачивался спиной вниз. Я перестал ориентироваться в происходящем вокруг меня, и в отчаянии завертел головой, замахал руками, забарахтался, как утопающий в воде. Однако, меня неумолимо продолжало нести не вниз, а вверх к потолку. Уже не вижу ни космонавтов, ни инструкторов, а главное – никак не могу оценить, сколько же секунд осталось у меня для того, чтобы успеть зафиксировать свое положение в пространстве.
Читать бесплатно другие книги:
