Рыцарь из преисподней Игнатова Наталья
Артур сел у воды, положил Миротворец на колени и какое-то время просто смотрел в воду, на неподвижные водоросли, на неторопливых рыб, на перламутровые переливы жемчужин, которые были здесь вместо гальки. Красивые. Очень красивый жемчуг, разноцветный, разной формы и размеров, наверняка тоже волшебный, как и все здесь. Он думал о жемчуге, думал о Марийке, молился Пречистой. Не искать ответы на вопросы, которые не можешь задать, это верное решение. Артур ответы и не искал. Просто разговаривал с Ней и вспоминал Марийку, все подряд: мимику и жесты, привычки, взгляды, любимые словечки, характер и те его стороны, что были очевидны, и те, которые Марийка хотела скрыть. Трудно отличить одно от другого, он не очень-то хорошо разбирался в людях. Если честно, то и Она тоже.
– Проклята, – сказал он честно, – ее слепит Твой свет. Но она не демон, значит, шанс есть.
Его Собеседница полагала, что шанс есть у всех, и всех старалась спасти, даже тех, кто никак не заслуживал спасения. Но Ей, конечно, было виднее, Она дальше видела и больше знала. Она только не знала, хочет ли Артур спасти Марийку ради самой Марийки или ради того, чтобы не чувствовать себя виноватым. А он не чувствовал. Никогда не винил себя в уничтожении нежити или нечисти, какими бы они ни были человечными, какую бы симпатию ни вызывали. Жизнь людей важнее.
Получалось, он действительно хочет спасти Марийку, а не себя.
– Спасибо. – Он понял, что улыбается.
Всегда с ним так, когда он Ей молится. Это понятно, хоть, наверное, и не очень правильно, что молитва Приснодеве дарит больше радости, чем полные благодарности молитвы Господу. Но Она ведь… ох, да что там!
Здесь, у берега, было совсем неглубоко. Артур сунул руку в воду, взял со дна приглянувшуюся молочно-золотую жемчужину. Но не зря вода светилась, что-то в ней было искажающее цвета, потому что когда он вытащил добычу на воздух, жемчужина оказалась с заметным алым оттенком, проступающим словно откуда-то из глубины. Много ли той глубины в шарике размером с голубиное яйцо? Видимо, достаточно, чтобы волшебство, создавшее этот жемчуг, добавило ему красок.
– Не совсем то, что нужно. – И все же алый проблеск в золотисто-белом сиянии притягивал взгляд, был красив, хоть и казался… неуместным? просто странным? – Жаль. Я думал, она подойдет Тебе.
Марийке… эта жемчужина подойдет Марийке. Артур не в первый раз получал совет от Пречистой, но насчет подарков женщинам – точно впервые. Он так изумился, что чуть не выронил жемчуг обратно в воду. От греха подальше сунул в нагрудный карман, застегнул клапан.
– Так и сделаю. Спасибо.
Задерживаться у озера он не стал. Отправился по берегу дальше, на другую сторону волшебной долины. И после часа пути через сосновый лес, в запахах цветов, в светлячковой праздничной круговерти нашел то, что искал. Долина не была кратером, ее западная сторона, обращенная к Эсимене, выглядела как край чаши, но сторона восточная не поднималась вверх, а уходила вниз. Заросшее лесом плато, в центре которого озеро, а край срывается в бездонную пропасть – вот как выглядела долина отсюда. И у пропасти действительно не было дна.
То, что нужно.
Артур сел на краю и достал кисет. В хорошем, тихом месте, где не надо никуда торопиться, можно было позволить себе выкурить трубку. Дело неспешное, требующее внимания и времени. Гораздо лучше сигарет, которые, в сущности-то, просто потакание вредной привычке. Тоже, конечно, помогают думать, но помогают как-то суетно, на бегу, и думать с сигаретой получается только о суетном и сиюминутном. Правда, и об этом думать надо, вот уж с чем не поспоришь. Но не сейчас.
Сейчас ему предстояло из хорошего тихого места спуститься в место нехорошее и, пожалуй, очень шумное.
– Прямо вся наша жизнь, – пробурчал Артур, разглядывая опускающиеся вниз клубы голубоватого дыма. – И я бы понял еще, если б силой гнали.
– «А никто не гнал! – тут же откликнулся Альберт, которого угораздило именно в этот момент выйти на связь. – Сидел бы дома, мне бы не пришлось тут коммандос изображать».
– Сидел бы дома, уже и дома бы никакого не было, – напомнил Артур. – Я бы его сам…
– «Но мне ведь не пришлось бы изображать коммандос», – парировал Альберт, как всегда, не заботясь о том, что перебивает.
Формально он был прав, и Артур не сразу нашелся что сказать.
– Зато ты можешь стрелять из автомата, сколько захочешь.
– «Да щас! Будто я не знаю, что ты, когда вернешься, спросишь за каждый патрон». – Альберт притворился до того несчастным, что Артур чуть не повелся и не сказал, что не будет ни за что спрашивать. Вовремя прикусил язык. Дело-то не в патронах, патроны на войне не считают, а у младшего там война. Но купись разок на его нытье, пообещай ему что-нибудь, вроде «ни за что не спрашивать», и вся педагогика насмарку.
– Как там у тебя? – спросил Артур.
И, пока курил, пока разбирал снаряжение, Альберт рассказывал ему о войне, о Земле, о том, что осталось от Земли и вообще от тварного мира. И о том, что все это может закончиться так, будто ничего и не было, если только тот, кто может спасти мир, захочет его спасти.
О последнем Артур знал и сам. Еще он знал, что рано или поздно так и случится. А еще знал, что мир не стоит спасения. Очень плохое знание, но очень правильное. Мир, спасенный ценой души, будет уже не тем миром, что был спасен ценой жизни. А если уж даже тот, прежний, мир заслужил уничтожения, что говорить о будущем? Зачем он вообще будет нужен?
Из-за надежды. Он будет нужен для того, чтоб оставалась надежда на спасение для всех.
Монотонная работа очень помогает думать – рано или поздно это открывает для себя любой думающий человек. Что интересно, каким бы думающим человек ни был, но до этого открытия он уверен, что монотонная работа ничему не помогает, а, наоборот, очень мешает жить и делать что-нибудь полезное.
Артур ничего такого все еще не открыл, однообразия терпеть не мог, но принимал утверждение на веру, потому что так говорил Альберт, а Альберт про то, как лучше думать, знал все. Он же все время думает. Артур спускался по бесконечному склону в бездонную пропасть, понимал, что более монотонное занятие трудно вообразить, и хотя оно требовало внимания, думалось под него хорошо, хоть и не о хорошем.
На Земле начался Конец Света, не тот, что описан в Откровении, но тоже подходящий для того, чтоб все закончилось и те, кто заслужил Царства Божия, пришли в него, а те, кто не заслужил, получили, что заслуживают. Где в это время должен быть рыцарь Пречистой Девы? В первых рядах тех, кто сражается с хлынувшими на Землю адскими полчищами? Правильно. А если сражение с адскими полчищами как раз отдаляет уничтожение мира? Отдаляет цель, ради которой мир стоило бы уничтожить? Конец Света – альтернативный, полчища – не адские, и без его вмешательства ничего не закончится так, как задумано. Ничего не закончится. Мир уцелеет.
Так где в это время должен быть рыцарь Пречистой Девы?
Тот факт, что у него некрещеный брат и большинство друзей в лучшем случае язычники, а в худшем фейри, наверное, тоже имел значение. Никому из них не дано было попасть в Царство Божие, пока они не примут Бога всей душой, а над этим еще работать и работать. Артур тогда недолго думал над тем, где его место. Он должен был уничтожить тварный мир, он знал, что рано или поздно сделает это, но предпочел подождать настоящего Конца Света. Он был создан не только для того, чтобы разрушать: Господь никогда не создал бы существо, единственное предназначение которого – уничтожение мира, Господь вообще никогда не создал бы существо с одним-единственным предназначением. Всего-то и нужно было найти другое место и другую точку приложения сил.
Он нашел…
Склон стал вертикальным. Артур повис на веревке и несколько секунд изучал серый неровный камень перед глазами. Вершины скалы уже не видно. Подножия не будет видно никогда. Он ведь знал это, когда начал спускаться. И он все равно будет спускаться. Господь любит метафоры, и конечно же Он прав: история с картинками всегда лучше и понятнее. Но за собой склонности к метафорам Артур раньше не замечал и сейчас предпочел бы, чтоб она никогда и не проявлялась.
Он нащупал мыском ботинка выступ на стене и продолжил спуск.
Он не заметил, когда снова оказался в Энириве. Однообразие бесконечного склона, одни и те же движения, никаких перемен, ничего, что могло бы привлечь внимание, – все это действовало усыпляюще, но ведь невозможно заснуть, спускаясь почти по отвесной стене, совершенно по незнакомому маршруту.
Однако факт оставался фактом: в какой момент он попал со скалы в Энириву, Артур не заметил.
Другая Энирива, пустой город под мутным, словно заболоченным небом. Дома с выбитыми окнами похожи на затаившихся в ожидании чудовищ, подъезды щерятся голодными пастями, улицы щупальцами лезут под ноги. Схватят, оплетут, утянут в жадную глотку. Город сожрал всех живых, но по-прежнему был голоден. Поющие улицы, бесконечные колокольчики, флюгеры, решетки, причудливые дымоходы стали ловушкой для ветра, и от его бесконечного воя, стона, жалобных воплей, пробирала дрожь.
Ветру было больно…
Артур понял, что боль постепенно добирается и до него, будто каждая кость в теле начала отзываться на это нытье. Только ветра никакого не было. Артур шел по улице, держась подальше от стен домов, подальше от раскачивавшихся, оторвавшихся от креплений решеток, от тяжелых вывесок, едва державшихся на цепях. От накренившихся флюгеров, готовых пригвоздить к земле любого, кто окажется слишком близко. Все качалось, скрипело, грозило вот-вот упасть. Но не от ветра. Духота на узких извилистых улицах, ни единого сквозняка, и все же над городом стоял мучительный стон боли.
– Это люди, – пробормотал Артур, – это же люди, да?
Он остановился на крошечной площади, где в фонтане медленно бурлила, переливаясь через край, густая темная жижа. В зеленовато-болотных сумерках цвет было не разобрать, но оно и к лучшему. Артуру хватило запаха. В омерзительных пузырях, вздувающихся на поверхности, проступали искаженные лица.
Люди, нелюди, подчас одних было не отличить от других, так изглодала их невыносимая боль. Такая знакомая. Чужая. Чужая боль страшнее своей, Артур это знал, выучил навсегда, когда у него на глазах бешеная тварь, чудовище в человеческом облике, пытала Альберта. В те дни было радостью, когда тварь переключалась на него. Радоваться пыткам… безумие. Но так оно и было. Да и мудрено не сойти с ума в аду, пусть и рукотворном.
Эти люди здесь, люди, кричащие так страшно, терзающиеся так невыносимо, они все заслужили свою участь. Иначе быть не могло: Господь милосерден и терпелив, и Он прощает до последнего, и Он спасает всех, кто хочет спастись. Но тех, кто отказывается от спасения, кто не хочет прощения, Он не станет неволить. Каждый выбирает сам.
– Они не выбирали этого, – сказал Артур вслух, – да-да, их предупреждали, много раз предупреждали, и они не вняли предупреждениям. Но они не понимали. Никто не выбрал бы такое… – Он выдохнул, он хотел бы не дышать, потому что боль пропитывала даже воздух, проникала в кровь с каждым вздохом, и спросил, хоть и знал ответ: – Они тут навсегда?
С кем разговаривал? А главное, зачем? Он же не сомневался в справедливости наказания, просто боль оказалась слишком сильной. Невозможно поверить в то, что кто-то согласился на нее добровольно.
А он согласился бы остаться здесь вместо этих людей? Дать им еще один шанс, еще одну жизнь, еще одну возможность спастись? Теперь они знают, что такое настоящее наказание, а значит, сделают все, чтобы избегнуть его. Спасут себя. Или хотя бы не станут отказываться от спасения, будут жить снова и снова, не способные подняться в Небо, но защищенные от Ада.
Тут было о чем подумать, но больно было так, что думалось плохо, поэтому Артур не стал тратить время. Он сказал:
– Конечно. Но Марийка тоже должна уйти.
И понял, что сам себя переспорил. Оказывается, не так уж и плохо соображает, даже когда больно и страшно. Он только что осознанно выбрал ту же участь, что и эти люди, чей выбор показался ему невозможным.
Парадокс?
– Дурацкий парадокс, – буркнул Артур, которому было не до шуток.
С уроками часто так: чем болезненней, тем наглядней. Тем в итоге эффективней. И теперь он знал, что делать. Имя каждого из проклятых пронизывало его вместе с терзающей их болью. Никакой надежды для лишенных спасения, никакой, никогда, но тот, кто верит, всегда надеется. Артур верил, и его надежды должно было хватить для всех, неважно, прокляты они или нет. Спасение возможно. Не сейчас, не завтра, но когда-нибудь – обязательно. Просто нужно хотеть спасти их. А он хотел. Никогда не верил в рассказы о праведниках, которые, глядя с Небес, наслаждаются муками грешников в Аду. Впрочем, он и праведником никогда не был.
Преклонив колени на залитой кровью мостовой, Артур молился. За каждую из тысяч душ, чьи имена услышал и запомнил. Он просил за них и просил уже не Пречистую. Она Заступница – это правда, и Она была здесь, в Преисподней, но Артур не хотел, чтоб Она видела это снова. Пречистая защищает всех. А он защищает Ее. И неважно, что Ей не нужна защита.
Артур молился. Боль и страх остались только в воспоминаниях, он помнил о них потому, что именно от них и просил избавления. Он молился о спасении для проклятых и видел, что ждет их, ждет всех, кто найдет в себе силы верить и жить по вере. Это всегда было удивительно и чудесно: видеть Небо отовсюду, из самых прекрасных мест тварного мира, и рукотворных, и первозданных, и из самой грязной грязи, из самой страшной боли. Когда-нибудь… обязательно. Когда Господь решит, что пора. Скорее всего, это будет уже после того, как тварного мира не станет.
Но не сейчас. Как бы этого ни хотелось.
А вот Марийка нужна ему сейчас. Прямо сейчас. Такая, какой она была, а не родившаяся заново где-то в тварном мире.
– Помоги ей, – попросил Артур напоследок, – пожалуйста. Даже если она сама хотела стать вампиром, это я отправил ее сюда, лишил надежды. Она даже не знает о Тебе. Я почти ничего не успел рассказать.
– Он что, за мной сюда пришел? – ахнула Марийка, глядя на коленопреклоненную фигуру, окруженную почти невыносимым для взгляда золотым сиянием. – Татай[7], он что, все еще живой?
При желании она могла увидеть то, что видел Артур, но предпочитала смотреть по-своему. Никаких кошмаров, никаких бесконечных страданий, просто многое множество сфер, прилепившихся друг к другу, как гроздь мыльных пузырей. Каждая сфера – душа каждого проклятого, его личный ад, собственная темница. Проклятые пытали сами себя в меру разумения и фантазии. Такое место… Не все в царстве прадеда были прокляты, хватало и других мертвых. Бывает так, что личность слишком сильна и красива, чтоб душа могла забыть ее и родиться снова. Эти люди, когда прадед забирал их, оставались собой и жили, то есть существовали… или все-таки жили?.. в общем, обитали и здесь, и в Ифэренн, и в тварном мире, среди фейри Полуночи. Но хватало и проклятых. И смотреть на них Марийке совсем не хотелось.
Отец ненавидел это место, а брату нравилось здесь бывать. Брату нужны были боль, кровь и ужас. Что ж тут поделаешь? У каждого своя диета. Марийка любила брата, но отца любила больше. Отец был человеком, и она была человеком. А брат был ангелом. Ангелы, они… странные.
Кем был прадед, она вообще не знала. Кроме того, что он Смерть конечно же. Об этом-то всем было известно.
– Это случается, – отозвался прадед, – редко, но бывает, что любовь оказывается сильнее смерти. Но никому вернувшемуся отсюда не удалось жить счастливо.
– П-при чем тут… – Марийка возмущенно подпрыгнула. – Татай, ну ты чего?! Мы десять дней как знакомы. Он святой, святые же здесь тоже бывали! Без всякой там, без всякого этого…
– Бывали. Но он не святой. И он убил тебя своими руками, а это то же самое, что любить.
Покраснеть Марийка не могла, в смысле, физически, но прадеду-то на нее смотреть не нужно, чтоб понять, будь она живой, у нее уже полыхали бы уши и горели щеки.
– Он молится за проклятых, – отрезала она, – и он в Аду. Он молится за проклятых в Аду. Он не может не быть святым.
– Для них он святой, – согласился прадед невозмутимо, – отмолит всех и спасет для новой жизни. А о новой жизни для тебя он не молится. Значит, для тебя он не святой.
– Святые не бывают для кого-то, они или святые, или нет… – пробормотала Марийка, которая всегда путалась, когда заходили такие разговоры.
Прадед с братом могли говорить про Белого Бога и веру до бесконечности, им было интересно, отец злился, а Марийка быстро запутывалась и начинала скучать.
– Значит, он не святой, – прадед никогда ни в чем не запутывался. Смерть-путаник – это было бы чересчур. – Ты хочешь с ним уйти?
Марийка все еще не поняла толком, что Артур ее убил. Она это знала, но никак не могла осознать. Шок, наверное. Это же всего второй раз, а первый был не по-настоящему: в первый раз она умерла, чтобы стать собой, что-то вроде инициации, не больно, не очень страшно и под присмотром. Во второй раз, наверное, было больно, она не помнила, а испугаться не успела. Сначала ее захватил демон, а потом пришел Артур… и сразу следом за ним – прадед. Вот и все. Как тут осознать, что тебя убили?
Дома относились к смерти философски, а к Смерти – как к ушедшему на покой главе семьи. Прадеда Марийка любила, но умирать боялась. Или любила жить? Слишком много времени проводила с людьми, а люди, они же совсем иначе смотрят и на жизнь, и на смерть. Вообще почти все, даже демоны, смотрят иначе, не так, как ее родные. Получалось, что она застряла где-то посередине между человеческим восприятием и семейным, а своего не сложилось. Это нелепо, но первое, о чем она подумала, когда демон исчез, а прадед привел ее к себе: «В Институт теперь нельзя». Ей нравилось учиться в Интарафи, и потеря этой возможности стала первой в списке. Потом – друзья. С ними тоже больше не встретиться.
И все. Никаких больше поводов грустить, или злиться, или что положено делать тому, кого убили? В том-то и дело, что обычно убитые не делают ничего, они же мертвые, их просто нет. Душа – на перерождение, тело через сорок дней исчезает, а грустят, злятся, сожалеют те, кто остался. Живые.
Брат и отец не злились, но… они ей сочувствовали. Оба немедленно примчались к прадеду, бросили все дела, не оставляли Марийку одну и, наверное, ожидали, что у нее в любой момент случится истерика или хоть какая-то человеческая реакция на смерть. По их поведению – даже отец, всегда очень строгий, и то был внимателен и заботлив, – Марийка поняла, что произошло нечто плохое, нечто неприятное. Но почувствовать это плохое и неприятное так до сих пор и не получилось. Брат посмеивался над отцом, говорил, что тот наконец-то понял, что второй ребенок у него – дочка, а не еще один сын и что к дочкам надо быть добрее. А отец, против обыкновения, даже ни разу его не приструнил так, чтоб подействовало.
– Татай, я должна его ненавидеть? – спросила Марийка.
Артур закончил молиться, но золотое свечение вокруг него не погасло. Он и правда святой, только он пришел почему-то не сразу в Нижние Земли, а сначала в Ифэренн. Почему? Зачем? Он сам-то знает?
– Тебе решать, – ответил прадед, который ничего не знал о ненависти, это одно из чувств, недоступных Смерти, – но ты ведь не умеешь выбирать нужную эмоцию, ты просто чувствуешь или не чувствуешь.
– Он меня убил.
– И ты думаешь о том, что больше не увидишь друзей и не вернешься к учебе. Не похоже на ненависть.
– Да. – Марийка растерянно кивнула. – И он за мной пришел. А почему я должна решать, идти с ним или нет? Ты разве не можешь ему отказать?
– Он спасет многих проклятых, – ответил прадед, – это только между ним и Белым Богом, не касается меня, не я караю души, я просто забираю их, когда приходит время. Ты – другое дело, я могу не отпустить тебя, если ты не захочешь уходить и если он не захочет отдать выкуп. Но обсудить с ним условия я обязан, таковы правила: если у кого-то из живых достанет силы и смелости прийти в мое царство, я буду говорить с ним и узнаю, чего он хочет. Приходят редко, – добавил он, – смерть сильнее любви.
«Редко» для Смерти, существовавшего, кажется, вечно, – это «никогда» для всех, кто не застал начало времен. Ну… почти никогда. Марийка знала все случаи, когда живые приходили к прадеду, этих случаев было больше, чем тех, когда живые уходили не в одиночестве. Потому что есть же еще и плата.
– А если я захочу с ним уйти, ему не надо будет платить?
– Думаешь, те, за кем приходили другие, не хотели уйти? – вопросом на вопрос ответил прадед.
– Они же не были твоими родственниками, – хмыкнула Марийка, – к тому же Наэйр кучу раз забирал у тебя своих подданных и ничем не платил.
– Этот рыцарь не мой родственник.
– Я зато твой родственник. И вообще единственная девочка в роду. – Она вспомнила насмешки брата над отцом и добавила: – Меня беречь надо. У меня тонкая душевная организация.
В этот раз прадед молчал довольно долго. Но не похоже, чтобы он взвешивал резоны. Марийка сказала бы, что он подбирает самый понятный ответ.
– Наэйр просил меня взять плату, – ответил наконец Смерть. – Малыш – провидец, он знает, о чем говорит, если он сказал, что так нужно, значит, я это сделаю. И еще он сказал, что рыцарь заплатит.
– И это изменит что-то… когда-то… – пробормотала Марийка. Брат, живущий вне времени, видел будущее так далеко, что мог заглянуть даже во времена после Конца Света. – Один камешек сейчас станет лавиной когда-нибудь потом. Я надеюсь, нас не зацепит.
– Нас? – переспросил прадед. Он улыбался, Марийка не видела его, но могла поклясться, что он улыбается. – Тебя и?..
– Всех нас! – ответила она быстро, понимая, что опять краснеет.
Молитва помогала, иначе и быть не могло. То, что он не начал молиться сразу, едва оказался в Преисподней, можно объяснить только болью, она сбила с толку, а страх запутал и заморочил. Сейчас было уже гораздо легче, только имена оседали в памяти, давили, они и будут давить, пока он их не отмолит. Кто бы мог подумать, что он когда-нибудь пожалеет грешников, добровольно отвернувшихся от Бога! Даже как-то… неловко. Главное, чтобы Альберт не узнал. Засмеет, паршивец.
Артур улыбнулся. Сейчас, если честно, даже насмешки были бы в радость: он соскучился по младшему. Столько лет вместе, расставаясь от силы на несколько дней, а теперь – вот так, в разных мирах, и даже увидеть друг друга не всегда получается, только поговорить.
– Зачем ты пришел, смертный? – прозвучал бесплотный голос. Звук, низкий, как рев самолетных двигателей, доносился сразу отовсюду, будто заговорила сама Преисподняя. – Это царство смерти, живым здесь не место.
– Я за Марийкой пришел. – Артур был уверен, что, кто бы ни говорил с ним, этот кто-то знает, зачем он явился. Но ритуал есть ритуал. Правила надо соблюдать, иначе никакого порядка не будет. – Если живым здесь не место, так отдай ее, и я пойду.
– Ты знаешь закон? Живой, пришедший в мое царство, может говорить со мной, может просить, но чтобы получить то, о чем просишь, нужно заплатить.
– Душу не отдам. – Артур пробежал пальцами по чехлу на лезвии Миротворца. – А так, выбирай, что хочешь забрать.
– Твою самую великую победу, – незамедлительно ответил голос.
Никакой паузы, никакого раздумья. Хотя… он, наверное, вообще не думает. Это же Смерть? Наверняка он самый и есть. А Смерти думать не надо, он и так все знает.
– Я думал, у меня уже была самая великая победа, – ответил Артур честно. – Столько раз дрался… где-то там самая великая точно затесалась. Но ладно, тебе виднее, забирай.
Ничего не изменилось. Или он ничего не почувствовал. Если что-то и забрали, то это прошло незамеченным. А может, Смерть пока ничего и не забирал, может, когда придет время этой великой победы, тогда что-то и случится. Артур подумал над этим, но мысль интересной не показалась, и он начал думать о том, как им вдвоем с Марийкой подняться обратно в Ифэренн. Если у Марийки есть опыт скалолазания, это будет несложно, она же вампир, сильная, ловкая и может не бояться упасть. Если опыта нет… ну… она все равно сильная и ловкая и упасть может не бояться. В общем, особых трудностей подъем не обещал.
– Привет, – сказала Марийка. – Имей в виду, я пока еще не уверена, что не ненавижу тебя.
Она просто появилась рядом, неожиданно, и Артуру стоило труда не вздрогнуть.
– Ты по скалам лазать умеешь? – спросил он. – Кстати, у меня для тебя подарок.
Золотисто-белая жемчужина с алыми бликами в молочной глубине. Артур прокатил ее в ладони, протянул Марийке.
– Держи. Нашел в том озере, про которое вы мне рассказывали.
Марийка моргнула, приоткрыла рот и как-то сразу перестала быть самоуверенной и независимой.
– Ты… достал жемчужину? Из озера? – Она заморгала чаще, и Артуру это очень не понравилось. Знакомые симптомы. – Ты… о чем ты думал?
Это не было риторическим «о чем ты только думал, придурок?» Это был вопрос, требующий ответа.
– О том, как тебя спасать, – начал перечислять Артур, – о том, почему я этого хочу, о Пречистой, о…
– Ты думал о том, что хочешь меня спасти? – переспросила Марийка. – И достал жемчужину?
– Ну… да.
До чего же с женщинами сложно, их никогда не поймешь, их невозможно понять, потому что… да неизвестно почему! Они и сами-то себя не понимают. Симптомы оказались верны: Марийка уронила жемчужину и расплакалась. И вот… Вот что с ней делать?
Артур беспомощно огляделся, но на то и Преисподняя, чтобы не рассчитывать ни на чью помощь. Оставалось надеяться, что ехидный смешок, от которого вздрогнула земля и едва не растрескался воздух, ему только послышался. Смерть не может быть ехидным, он бесстрастен и беспристрастен!
Глава 6
Люди иногда посвящают свою жизнь таким желаниям, о которых не знают, можно ли их осуществить или нет. Тот же, кто смеется над подобными причудами, – просто ничего не понимает в человеческой природе.
Акутагава Рюноскэ
Подъем со дна бездонной пропасти – дело бессмысленное, потому что дна-то нет. Но и спуск на дно бездонной пропасти – дело бессмысленное. И раз уж спустился, то можно и подняться. «Бессмысленно» и «невозможно» – это разные понятия. Однако подниматься не пришлось. Оказывается, попасть в Преисподнюю сложнее, чем выбраться из нее. Не было ни мертвого города, ни ущелья между серых скал, а была мощенная квадратной желто-серой плиткой дорожка, уже изрядно заросшая колючей травой. Дорожка привела на окраины Эниривы, живой Эниривы, а там и до парковки, где остался «Найзагай», оказалось рукой подать.
– Я думала, мы пойдем мимо озера. – Марийка сбавила шаг, понюхала воздух, будто по запаху хотела проверить, настоящий ли город вокруг. – Граница по озеру проходит, как мы умудрились ее проскочить?
Под порывом ветра колокольчики на деревьях зазвенели громче, это было до того похоже на смех, что Артур огляделся в поисках слишком уж веселых фейри. Но откуда взяться фейри в княжестве?
– У озера нам, возможно, пришлось бы повоевать, – сказал он. – Они меня не любят.
– Кто?
– Нечисть всякая.
– Так ты и про них знаешь, да? – Марийка сунула руки в карманы, что в ее донельзя обтягивающих брючках было непростой задачей. – Про духов знаешь, про демонов знаешь, а про вампиров нет? Как так?
– Не сталкивался. С фейри воевал, с демонами воевал, с вампирами еще не довелось.
– Какой-то ты странный все-таки, – она развернулась, пошла спиной вперед, разглядывая Артура снизу вверх, – топор, винтовка, доспехи, морда страшная… только я пока что не видела, чтоб ты воевал. Зато видела, как спасал. Трижды. За десять дней.
– Двенадцать. Послезавтра две недели, как я здесь. Я убиваю, чтобы спасать, это и есть война.
Марийка надула губы, это получилось у нее очень пренебрежительно, тряхнула волосами и снова пошла нормально.
– Фигня какая-то с этой одержимостью, знаешь? – сообщила она задумчиво. – Не должно такого быть. Вампиров никто не защищает от демонов, никакие князья, но демоны к вампирам сами не лезут. Это не принято. И с чего бы вдруг все поменялось, да еще так сильно? Целую стаю захватили! Это для них знаешь как, для демонов? – Марийка снова крутнулась на пятках, сделала пару шагов, глядя Артуру в лицо, – это для них противно, как для нас мертвая кровь. – Она развернулась обратно, подумала немного. – Не знаю, как сказать, чтоб живому было понятно. Что для тебя самое противное, такое, что бэ-э, фу-у, фе-е? – При каждом слове Марийка корчила такие уморительные рожи, изображая брезгливость, что Артуру стоило усилий не улыбаться.
– Демоны, наверное, – сказал он.
– Что «демоны»? Я тебе как раз про демонов.
– Демоны для меня самое противное.
– Да нет, они ничего. – Она махнула рукой. – Не объяснить, короче, но вампиры для них это самое и есть. А тут вдруг одержимость. Вот как так?
– Пока не знаю. Разберемся.
Когда спустились к «Найзагаю», Марийка обошла байк, потыкала пальцем пустой чехол от винтовки, посмотрела, как Артур вешает у седла Миротворец.
– Махнул ствол на документы? И чей ты теперь подданный, Ночи или Луны? Или тебе временный вид на жительство дали?
– Временный. Жить я, скорее всего, на Трассе буду, в Луге. Куда тебя отвезти?
– В Лугу, – без тени сомнения ответила Марийка. – Но сначала домой, конечно. Ты, как честный человек, обязан познакомиться с моей семьей. Ладно б женился или еще что, а то ведь убил. Не чужие теперь.
Это было лучше, чем ждать звонка от юриста, который все равно бы не позвонил или, если б собрался, не сказал бы ничего полезного. Загадочная семья Марийки! Может, при знакомстве с ними хоть что-то прояснится? Артур очень на это надеялся. И ведь нельзя сказать, чтоб для него важно было узнать, кто же такие Марийкины родственники, ему о Марийке нужно было знать, ну так она уже и не скрывала, что вампир. Но он столько времени изводился от любопытства, что не мог не искать ответ. Слишком много противоречий, слишком много непонятного.
Непонятного стало еще больше, когда выехали с парковки и Марийка крикнула на ухо:
– Как ты попал к озеру? Сможешь так же, только прямо отсюда?
Артур качнул головой. Нет, так же он не сможет, озеро в звуковой лакуне, там нет музыки Эсимены, а здесь музыкой полно все, мелодия полна гармонии, в ней нет изъянов.
– Тогда просто езжай вперед! – Марийке было весело, и еще веселее стало, когда Артур начал сворачивать на дорогу. – Нет! – Она покрепче обхватила его за пояс. – Вперед, прямо, прямо в стену, давай!
Да уж, интересная у нее родня. Пешеходов не было, проезжая часть тоже пустовала, так что Артур прибавил скорость, «Найзагай» пересек улицу и въехал в стену дома напротив. Подальше от окон, подальше от единственного крыльца… Стена стала прозрачной даже раньше, чем ее коснулось переднее колесо, удара не было, только легкое сопротивление, как будто байк оказался в воде. Артур вел «Найзагай» сквозь завесу на грунтовую дорогу между поросших лесом холмов, двигатель рычал чуть громче, чем обычно, колеса порой словно прокручивались вхолостую, но продолжалось это недолго, секунд десять. Сопротивление исчезло совершенно неожиданно: байк взметнул пыль, шваркнул землей из-под протекторов, рванулся. Марийку едва не сбросило с седла.
– Давай, давай! – заорала она радостно. – Вперед! Тут совсем рядом!
Они пронеслись по дну лощины, дорога, сделав плавный поворот, пошла вверх, вынесла байк на вершину холма. И снова вниз, набираясь сил для подъема на следующий склон, куда более крутой и высокий. На нем, каменистом, безлесном, стоял маленький замок. Островерхие башни, стены из белого камня, узкие окна, флюгера и флаги. Артуру показалось, что он вернулся на родину, в Единую Землю, до того этот замок походил на тамошние крепости. Крошечный гарнизон, превосходный арсенал и дикие леса вокруг, кишащие голодной, жадной нечистью.
Дорога заканчивалась у ворот. Дальше ехать было некуда. Похоже, подразумевалось, что и незачем, но неужели на этих землях никто больше не живет, только хозяева замка и дикие звери в лесах?
– Это не Немота, – сказал Артур.
Ворота медленно отворились. За ними был крытый двор, пустующие службы. Вместо привычных запахов сена, птичников и конюшни здесь пахло, как в гараже или в чистой автомастерской. Нет, не Немота. И точно не Единая Земля. Той давно уже нет, вернулась в тварный мир, больше не носится в хаосе, не приманивает на себя всякую нечисть и перепуганных фейри.
– Это граница Нижних Земель, – сказала Марийка. – Хуже Немоты в сто миллионов раз. Идем? Брат уже ждет.
Итак, гараж вместо конюшен, климатические установки вместо печей, двери на фотоэлементах, отсутствие прислуги и никаких сбоев в работе магических приборов, которыми дом напичкан от подвалов до крыш. Этот специфический гул, едва слышный, его только магия издает. При этом интерьеры такие, какие считались безнадежно устаревшими даже в Единой Земле. Тяжеленная мебель из дерева, голые каменные полы. Но теплые. Но голые. Но теплые ведь! Обилие ковров на стенах, на крышках сундуков, на лавках и неудобных с виду креслах. И повсюду оружие. Сабли, копья, топоры, снова сабли, охотничьи ружья дивной красоты, Артур даже шаг замедлил, чтоб получше разглядеть тонкую гравировку. Марийка его не торопила, не похоже, чтоб она так уж спешила увидеться с братом. Но не ружьями же любоваться они сюда приехали.
Анфилада небольших залов, узкие коридоры, лестница. И совсем другая обстановка. Другой дом. Огромные окна, обитые шелком стены, по которым вьются плети цветущих растений, много света, много пространства и столько магии, что на мгновение дышать стало трудно, как будто она вытеснила весь воздух.
– Здесь брат живет, – сказала Марийка. – Это он для нас… переделал. Вообще-то тут ни стен, ни потолка нет. Брат говорит, на него снийв давит, говорит, если уж потолок над всем Ифэренн, так пусть хоть здесь его не будет, – она пожала плечами, – не знаю, что это значит.
– Это значит, что ему нужно небо.
Артур хотел, чтоб насчет семьи Марийки прояснилось хоть что-нибудь. Но пройдя вслед за ней сквозь стену на открытую всем ветрам террасу, где и ожидал их загадочный брат, он подумал, что некоторым желаниям лучше бы никогда не исполняться.
По крайней мере, он был в человеческой форме. Уже спасибо. Высокий, бледный как смерть, с длинной гривой черных, вьющихся крупными кольцами волос. И, как всегда, разодет не по-людски, и, как всегда, на пальцах когти такой длины, что непонятно, как он вообще может что-то делать, кроме как глотки рвать и глаза выцарапывать.
А крыльев нет. С крыльями сидеть неудобно, разве что на спинке кресла устроиться, вроде тех ангелов из кино.
Марийка, широко улыбаясь, начала:
– Мико, познако…
– Мы знакомы, – невежливо прервал ее Артур.
– Не поздороваешься, Миротворец? – улыбнулся Мико, будь он неладен, воплощение зла, наместник Дьявола, Змей, Наэйр, сын Дракона, Представляющий Силу Санкриста, Принц Темных Путей. Злоехидная тварь со злоехидными ухмылками, которые он напрасно пытается выдавать за улыбки.
– Я тебе здоровья не желаю, незачем оно тебе, ты мертвый давно, – Артур был искренен, во всяком случае, он был уверен в своей искренности, – Мика и Мико, значит? Тебя с сестрой не путают?
На что, спрашивается, разозлился? Наверное, от неожиданности просто. Никак не думал, что Марийка, его Марийка, сестра – вот этого.
«Ревную, что ли?» – всерьез озадачился Артур.
Марийка, судя по изумленному молчанию, тоже озадачилась и тоже не на шутку.
– Ревнуешь, – подтвердил Змей. – Садись, нам есть о чем поговорить. Мика, не смотри ты так, все очень просто. Сэр Артур – святой, а я наоборот, и мы естественные враги, просто еще не выяснили, кто выше в пищевой цепочке. Выясняем время от времени, но пока безрезультатно.
– Я не святой. А ты нечисть.
– А Миротворец – это топор, – брякнула Марийка.
Артур понял, что она нравится ему даже больше, чем он думал.
Перил на террасе не было, высота впечатляла, а от открывающегося пейзажа, бесконечной череды лесистых холмов на душе стало теплее. Ну похоже на Единую Землю, похоже.
– Я, может, и нечисть, – Змей не возражал против очевидного, – но мой сын научил тебя основам твоей веры.
– Приемный.
– Какая разница? Воспитал-то его я. Будем спорить дальше или перейдем к делу? Мне твое общество нравится, так что, пожалуйста, я не против дискуссии.
– Как получилось, что Марийку смог захватить демон? – Артур решил, что это подходящий переход от спора к разговору о делах. Заставь противника оправдываться, и, считай, половина победы в кармане. – Она же твоя сестра.
– Да, но она человек. Моей силы у нее нет, а Бог ее не защищает.
– А ты ее почему не защищаешь?
– Артур! – Марийка подалась вперед, грозно нахмурившись, но Змей глянул на нее, и она лишь сердито стукнула кулаком по колену.
– Мика взрослая и достаточно самостоятельная, чтоб жить без нашего с отцом постоянного присмотра. Ты же оставил брата на Земле, хоть и знал, что там вот-вот начнется война с фейри.
– Брат – другое дело, – сказал Артур убежденно, – сестру бы я не оставил.
– Слышала? – Змей подмигнул обалдевшей Марийке. – Вот так-то. А ты говоришь, мы с отцом сексисты. Артур, одержимость демонами имеет прямое отношение к тому, что я должен тебе сказать. Мы признательны за то, что ты уничтожил Урмирту. Отец или я могли бы лишь развоплотить ее, наказать, но не уничтожить. Моя благодарность для тебя пустой звук, поэтому, чтоб не оставаться в долгу, я обещаю тебе нейтралитет. Хочешь рассказать людям в Ифэренн о Белом Боге, рассказывай. Учи, защищай, обращай в свою веру. Я не стану мешать. Правда, я не советовал бы тебе понапрасну обнадеживать мертвых.
– Это ты про вампиров? – уточнил Артур. – Им есть на что надеяться. – Мгновением позже он понял, почему Змей заговорил о мертвых, и добавил зачем-то: – Марийке тоже.
Значит, демона звали Урмирта, не Земус. Все запутано, но с демонами всегда все запутывается. Именно поэтому их и нужно просто уничтожать, не вникать, не разбираться, не пытаться понять.
Змей покачал головой:
– Не обещай им того, чего не будет.
– Я и не обещаю. Слушай, – Артур достал трубку, – ты-то знаешь о вере больше, чем все вампиры Ифэренн вместе взятые… – Он сделал паузу для того, чтобы набить чашечку табаком, умять его, раскурить. И, выдохнув дым, приведя в порядок мысли, продолжил: – Они не выбирали проклятие, даже те, кто знал, на что идут, все равно не понимали полностью. И почти никто не отказывался от Бога. Ну многим ли вампирам известно, что они не просто противоестественны, а искажают Божий замысел? Да они понятия об этом не имеют, и най своим не говорят, и афат дают в полном неведении. Их есть за что наказать, но не за что проклинать и лишать надежды. Вот если б они души продавали, тогда да, тех не спасти. – Он вспомнил мертвую Энириву, фонтан, заполненный гниющей кровью, чужую боль и свою молитву. Наткнулся на внимательный взгляд Змея и задумчиво признал: – Да, насчет их я тоже уже не уверен.
На террасе воцарилась тишина. Неспокойная, чуть напряженная, но без колючих искр, проскакивающих при столкновении взглядов. Это была очень задумчивая тишина. Артур курил и думал о том, что сказал. Змей смотрел на горы и тоже думал о том, что сказал Артур. Марийка откинулась на стуле так, что он встал на задние ножки, качалась, рискуя упасть. Не падала.
– Ни одного святого, кроме тебя, я не знаю лично, – сказал Змей с легким недовольством, – но от тебя одного столько головной боли. Делай что хочешь. Вампиры, значит, вампиры. Это все. – Он поднялся из кресла. – Мика, хочешь проводить сэра Артура?
– Чего это проводить? – Марийка тоже встала. Какая же она была маленькая по сравнению с ними двумя! – Я с ним поеду.
Вот теперь и ее брату пришло время удивляться.
– Куда ты поедешь?
– В Лугу.
– Но зачем? Крошечный поселок, еще и на Трассе, все всех знают, тебе там даже есть будет нечего.
– Затем, что хочу быть с Артуром. – Марийка уставилась на Змея в упор, тряхнула черными кудрями. – А ты не хочешь, чтобы я ехала в Лугу. И не потому, что мне нечего будет есть, ты прекрасно знаешь, что есть консервы. Ты не хочешь, чтоб я туда ехала, потому что там опасно. – Она прищурилась. – И Артуру ты об этом не сказал, потому что хочешь, чтоб он встрял в проблемы.
– Или потому, что ему все равно, – вмешался Артур. – Нейтралитет – это оно и есть, а мы враги. И тебе лучше со мной не ехать.
– И не узнать про Белого Бога то, что знаешь ты? – Марийка развернулась к нему со змеиной стремительностью. Оба они нелюди, и она, и ее братец. Но это без разницы. – Я хочу верить, как ты! Я хочу так же! – Она снова смотрела на брата. – Хочу знать, что всегда поступаю правильно! Ты так не можешь, и отец не может, только прадед, но так, как прадед, я точно не хочу.
– Ты сейчас знаешь, что поступаешь правильно? – мягко спросил Змей.
– Да!
– Значит, уже научилась.
Марийка только фыркнула.
– Думаешь, я с тобой спорить буду? Я поеду, и все. Отец отпустил бы. Хоть там и опасно, хоть что.
У Змея стало такое лицо, как будто и впрямь голова разболелась. Еще бы. Наверное, сложно сохранять нейтралитет, когда в дело вступают родственные чувства. Сможет? Не сможет? Артуру было интересно. Змей, похоже, любил сестру. Он вообще хоть и гад нечистый, но жил-то среди людей, набрался от них всякого. А может, и сам всегда любить умел, с него станется.
Читать бесплатно другие книги:
