Записки prostitutki Ket Безымянная Екатерина

Маленькая шлюшка

Даже девочкам моей профессии иногда чертовски хочется мужика. Да, и мне тоже.

Нет, те, которые приходят на часок и деньги оставляют — это совсем другое.

Это работа.

А хочется для души. И чтобы был такой — ну прям мужик-мужик. Чтобы сначала обаял, чтобы флюиды, феромоны, хочу-хочу-хочу, и потом такой весь сильный, крепко взял, сказал «я сам» — и сделал хорошо.

И я бы лежала и млела.

И была бы простой и классно оттраханной бабой. Ммммм!

Вот никуда от этого не деться, видно, генетическая память. Девки любят, когда их покоряют и подминают. И чтоб мужик был волевой и сильный.

Есть в этом особый бабский кайф.

На той неделе мне немало повезло.

Он подвез меня от спортзала. Ну, по дороге, понятно, как дела, как зовут, немного комплиментов, ах, не хотите ли на кофе, давайте завтра, все дела…

Мы встретились.

И это был мужик. Вечер перестал быть томным еще в самом начале, когда он, высокий, крепкий и красивый, сидя рядом за столиком, положил мне руку на коленку и посмотрел мне в глаза так, что я растаяла и потекла.

«Альфа-самец», — решила за меня моя коленка, и стало ясно: дам. Не задумываясь.

Ах, девки, это надо было слышать: глубокий хриплый голос с нотками настоящего, грубого секса — он рассказывал мне о себе.

Я не знаю почему — то ли карма у меня такая, то ли флюиды — но мужчины меня не стесняются. Он тоже был раскрепощен, и в следующий час по этим крепким и властным рукам, по слишком прозрачным намекам, по темным глубоким глазам я поняла — мужчина в теме и знает, как.

Мы говорили про секс, и было ясно: этот — верхний; сожмет, заставит, подчинит. Да он и не скрывал.

Я так соскучилась по этому! По сильному мужику…

Не знаю, какие остатки мозга удержали меня от того, чтобы отдаться ему сразу, в тот же вечер, можно прямо за столом.

Наверное, игра была слишком хороша, и я решила растянуть.

На вторую встречу я летела. И спустя час, за тем же столиком, когда он, глядя мне в глаза, хрипло сказал: «Поехали, сучка, я тебя трахну», я была в таком кисельно-томном состоянии, что чуть, ей-богу, не забыла куртку.

О, это была страсть!

Всю дорогу в такси мы целовались. Он был так восхитительно груб…

Через полчаса мы были у него.

В комнате был эротичный полумрак, мой герой сидел напротив в джинсах и рубашке.

Я полулежала на кровати перед журнальным столиком, свесив ножку на пол, и пила вино; я была уже почти голая и согласная; я уже чувствовала, как он схватит меня грубо этими сильными руками, завалит и сделает все, что хочет… Да что там, я была мокрая насквозь.

Он сидел напротив, как-то слишком серьезно смотрел мне в глаза, и в тот момент, когда стало ясно — у меня там уже можно рыбок запускать, он схватил бокал, нервно глотнул, и…

…Упал на колени. Ну да, шарахнулся на пол, наклонился, подполз и схватил губами большой палец на моей ноге.

Я взвизгнула и обалдела.

Он выпустил мой палец, по-щенячьи глянул мне в глаза и громко зашептал:

— Хочешь, я буду твоей шлюшкой?

— Эээ… кхх? — спросила я и подумала, что челюсть мою, пожалуй, стоит ловить где-то возле пола.

— Делай со мной все, что хочешь, моя госпожа. Я буду делать то, что ты скажешь. Я твоя маленькая шлюшка…

— Эээмммм… а ты не хочешь меня трахнуть? — я, как дура, все еще надеялась, что в нем проснется тот грубый альфа-мачо, который сидел рядом со мной чуть меньше двух часов назад.

Он стоял на коленях и молчал.

— Эээй, может, ты встанешь? — потихоньку раздражалась я.

Он помотал головой и тускло спросил:

— Я тебе не нравлюсь?

Вот это ж надо было так попасть!

Я люблю сильных, властных, грубых мужчин. Я люблю, чтобы меня покрепче…

Но оно, вот это вот, стояло тут на коленях, потому что, блин, мой внутренний голос два дня назад мне нашептал: «Вот это, Катька, мачо…»

Внутренний голос, сволочь, хмыкнул, стыдливо забился в уголок и сказал: «Прости, ну облажался…»

Ситуация была комичная. Я сидела в одних трусах и в шоке, а мой коленопреклоненный мачо, похоже, и не думал вставать.

— Ну… — неопределенно сказала я, — нравишься, но… я как-то рассчитывала на другое.

— Ты не можешь быть госпожой? — безнадежно спросил он.

— Нет, я-то все могу, — взорвалась я, — но ты бы хоть предупреждал заранее, что ли…

— Прости, — шепнул он и потянулся целовать мою ступню, — прости свою маленькую шлюшку…

Расстегнул ремень и начал стягивать джинсы. Он был без трусов.

— Ты меня накажешь? — спросил он с надеждой.

— Ремнем, что ли? — вдруг развеселилась я.

— Хочешь, ремнем, — шептал он, — а хочешь… сейчас…

Он подскочил и растворился в другой комнате.

— Бля! — сказала я вслух.

Мой прудик пересох, и рыбки сдохли.

Вернулся он с наручниками, довольно крупным фаллоимитатором и тюбиком дешевенького крема. Для рук.

— Ты бы смазку купил, что ли, — скептически хмыкнула я, — копейки ж стоит.

— Прости, — залепетал он, — на следующий раз возьму.

Снял джинсы, встал на четвереньки и уткнулся в пол…

И в следующий час я отрабатывала вполне себе рабочую программу и думала, что это ж надо иметь такое дурацкое счастье, чтобы из всего, блин, пятимиллионного города умудриться познакомиться именно с таким — со шлюшкой, ползающей на коленях, смотрящей в пол и визжащей от восторга с крупными предметами в непредназначенных местах.

— Слушай, — заорала я из ванной, отмывая потом руки от крема, — а зачем был этот цирк в кафе? Ты что, не мог сразу сказать, что ты такой?

Я вышла из ванной и начала одеваться.

— Ну неет, — проблеял он, все еще лежа враскорячку на полу, весь в этом белом креме, — я и правда люблю пожестче, а это… ну… вот… я…

— Ага, — съязвила я, — вот только надо было уточнить, кто кого будет пожестче. Мачо, блин!

И вызвала такси.

Ко мне он так и не притронулся. Да я уже и не хотела.

Считай, бесплатно отработала вторую смену.

Карма, да?..

Вуду-пипл

Ангелина ревела некрасиво, по-бабьи, размазывая темные, пополам с тушью, слезы.

Сморкалась, вздыхала, всхлипывала и подвывала, обтирая измызганной салфеткой опухшее пятнистое лицо.

Пожалеть ее не хотелось.

Дать подзатыльник, встряхнуть и наорать — хотелось.

А пожалеть — нет.

Хотя какая она, к черту, Ангелина.

Люська ее зовут.

Люська — она Люська и есть.

А Ангелина — это так, рабочее. Ну, как сказать клиенту, что тебя зовут Людка?

Людке-Ангелине тридцать один. Возраст, когда уже можно набраться ума.

Но, когда раздавали мозги, она стояла за попой. И попа ей досталась красивая. А к попе, бонусом, способность думать ею же. Бонус не самый прикольный, чего уж.

Долго рассказывать, как и почему мы оказались в одной компании, да и неважно.

Люська ревела по-бабьи, размазывая слезы.

Азиз снова от нее ушел.

Азиз — таджик, жену имеет, таджичку, живущую с ним же, и двоих детей.

Он пользует Люську раз или два в неделю, и вот уж третий год клянется, что однажды уйдет от жены и женится. На Люське.

Непременно.

А пока что — пусть будет все как есть.

Люська зарабатывает телом, а он — как стрельнет — устраивает ей игрушечные ревности: бьет мебель и посуду в ее съемной квартире, за которую, конечно же, не платит.

За мебель, в смысле, а за квартиру — тем более.

Азиз кричит, что Люська шлюха, но не брезгует гулять на заработанные ею деньги.

И одалживать иногда. Безвозвратно.

Но он же любит Люську и женится на ней, конечно же.

А чего деньги в семье, пусть и в будущей, считать?

И первые полгода Люська честно ждала, когда же ненавистная жена исчезнет с горизонта.

Жена сама не испарялась, и вскоре Люська запереживала.

Она устраивала ему истерики, пыталась забеременеть, картинно страдала, а когда и это не помогло — пошла к гадалкам.

Гадалки прочили ей счастливую жизнь с таджикским суженым. И карты, и хрустальные шары, и жижа черная, кофейная, — все говорило, что скоро он будет ее. Вот только надо немного подождать — месяц, два, еще чуть-чуть… И Люська ждала.

И, как штык, раз в месяц ходила спрашивать — а что же карты говорят?

Карты давали надежду и обещали… обещали… обещали…

В конце концов она устала ждать и верить и перешла в наступление.

Подружка, из коллег же, присоветовала ей ведьму — сильную, потомственную, что и отвороты-привороты, и привязки, и присушки — все сразу, и непременно сработает.

Ведьма была недешева, но, говорила подружка, она того стоит.

Ведьма встретила ее в частном доме, в красной комнате, заполненной запахами жженой золы, благовоний и мистических сущностей.

Она посмотрела на Люську пристально, спросила, что ее волнует, и обещала помочь.

И Люська снесла ей первую тысячу. Зеленых.

Ведьма провела обряд, нашептала, поводила, сверкнула хитрыми глазами, в которых отразился курс доллара к рублю, и сказала: «Жди, теперь он твой».

На следующий день, после очередного скандала, для острастки двинув ей под ребра, Азиз от Люськи ушел.

Вернулся он через два дня, с букетом и клятвами повинными, что, мол, прости, я был глупцом, люблю-жить-не-могу-я-твой.

Он проделывал этот трюк не в первый раз, но почему-то дешевенький веник и натужно-скупая слеза из его черных глаз убедили ее в том, что обряд работает.

И неважно, что после секса Азиз стрельнул у Люськи пару тысяч. Все эти тысячи — такие мелочи! Любовь!

Прошел месяц. Азиз все так же жил с женой, пользовал по пьяни Люську и менять ну явно ничего не собирался.

И в очередной раз зареванная Люська пошла все к той же ведьме.

Потомственная раскинула на карты, сказала: «Ууу, я вижу духи его предков, они не дают привороту сбыться, не дают его счастью случиться, ты же другой веры, тут нужен очень сильный обряд, на несколько раз».

И окрыленная Люська снесла ей еще пять. Зеленых косарей. На пять обрядов, по тысячонке каждый.

Правда, для этого пришлось метнуться в небольшой поселочек, где жила ее мама, с Люськиной же дочкой от первого брака, и стрельнуть в заначке немного деньжат — Люська собирала на квартиру.

Но к черту — к черту все! — когда есть такая любовь.

Она скупала полотенца, сидела с покрытой головой в красной комнате, слушая ведьмины подвывания, по совету ставила свечи в церквях на перекрестках, лила в полночь воду, втыкала в землю колышки, обтиралась заговоренной ведьминской травой и ждала таджикского суженого к себе навечно.

Время шло.

Через три месяца она снова была в том же доме. Ведьма заглянула в шар и внушительно сказала: «Вижу, вижу, жена-сука сильно ворожит на него, не дает уйти, надо еще обряды…»

На отворот к жене и приворот к Люське.

Плюс фото Азиза и волосы.

Как Люся добывала Азизовы клочки и фото — отдельная история. Но она их добыла.

И ведьма сделала ей сильнейший, ну самый сильный, какой только можно придумать, приворот.

За десятку. Зеленых. Да, Люська зачастила к маме в гости.

Плюс волшебный амулет (носить с собой) и баночку с мутной жижей — капнуть в чай.

Азиз напился чаю, в очередной раз обозвал Люську блядью (ей как раз позвонил клиент, постоянный; телефон забыла выключить), оставил легонький — так, пустячок — синяк на плече и в сто пятидесятый раз навеки отбыл в лоно семьи.

И вот Люська-Ангелина сидит, ревет некрасиво, размазывая слезы, и говорит, что, наверное, ведьма эта не очень сильна. Она, конечно же, ее не обманывала — ведьмы врать не могут, но просто ее силы не хватает.

Нет, что-то у нее выходит, Азиз ведь каждый раз возвращается, и видно — любит ее страшно, и страдает, и сохнет по ней, но сука-жена…

А потому — не знает ли кто из нас, где найти очень сильную ведьму?

Деньги у Люськи еще есть, не так чтоб очень много, правда. На квартиру уже все равно не хватает никак, и на полквартиры тоже.

(Мужчины нынче дороги.)

Поэтому — отступать некуда, суженого вернуть нужно.

Так вот я и спросить хочу: может, есть у кого знакомая ведьма, только чтоб сильная, потомственная, умеющая выбить дурь из головы? А то ведь без волшебного амулета еще как-то можно жить, а без мозгов — никак.

Мы с девочками уже договорились, что скинемся и заплатим.

Но только чтоб наверняка.

Качели

Сигареты, ночь, на столе кастрюлька с пельменями, соус, тарелки, крошки, пепел, вторая литровая. Расселись кружком — я, Лиза и Люба. Что у кого, что было и как было.

Вдруг Лиза:

— Девки, а давайте выпьем за то, что вот, представляете, соберемся мы через год, и все замужем, с животиками…

Я говорю:

— Лиз, не в этой жизни.

И Любка:

— А черт знает, девки. Жизнь — такие качели, не угадаешь вообще, как и куда…

Люба осталась сиротой в семнадцать.

Родители ушли внезапно, оставив Любке малюсенькую квартирку, без ремонта, на окраине.

Люба только успела закончить первый курс. В квартире плотно поселились странные друзья — у кого там есть мозги в семнадцать лет?

Знакомые и малознакомые заходили в гости, гуляли, оставались, уходили.

Потом как-то, почти сама собой, у Любы появилась Нинка.

Она была б ничем не примечательной, но… к своим девятнадцати — шесть лет работы на панели.

И как-то вечером, когда Любка была совсем без денег, Нинка впервые подогнала ей клиента. Он хотел двоих.

Так продолжалось больше года. Ночная жизнь не располагает к учебе, в институте пришлось взять академ. Зато вдруг стали появляться деньги.

Потом как-то удачно подвернулось место — в гостинице. Телочек собрали в смены, ночь через две. График, пропускать нельзя. Работа.

Понятно — часть охране, она и крышевала.

Нинка к тому времени как-то потерялась.

Жизнь заиграла. Деньги, такси, шмотки, шпильки, маникюр.

Любке было девятнадцать.

Любка была — звезда.

А потом она в первый раз влюбилась.