Точное попадание Фирсанова Юлия

Глава 23

Реабилитация, делегация и публичные разоблачения

Я была даже рада проснуться от того, что меня тормошил Фаль, позванивая на ухо:

— Оса! Оса! Ты спишь? А то там Нория так на Ханта ругается, кричит, будто он чего-то украл! Жуть!

— Значит, надо обращаться в детскую комнату милиции или звать участкового, — зевнула я, но глаза продрала и села на кровати, вспоминая, где нахожусь. — Участковых в здешних краях не сыщешь, впрочем, как и в моих, так что разницы в принципе никакой, тут даже получше будет, поскольку никто на их появление не надеется. Правда, вот здесь я магева, и право не только помогать, но и судить мне даровано или навязано — это уж как посмотреть, но все-таки свыше! Так что надо вставать и идти разбираться. Итак, подъем! Чип и Дейл спешат на помощь, спасатели, вперед!

Я натянула джинсы, в них мне удобнее всего в такие деньки, и, поплескав на лицо водой, пошла на звук скандала. Фаль летел впереди, указывал дорогу. Личная комната Нории находилась в самом конце коридора, из-за плотно закрытой двери грозное громыхание голоса женщины слышалось все более отчетливо. Она кричала что-то о неблагодарности и глупых шутках столь оглушительно, что в проводнике вовсе не было нужды.

— Утро доброе, что за шум, а драки нет? — спросила я, заглядывая в комнату одномоментно со звуком пощечины и всхлипом Ханта.

Рядом с лакированным темно-вишневым комодом и массивной кроватью на ножках, годившихся на цирковые подпорки даже слону, нависнув над съежившимся от ужаса сыном, метала громы и молнии раскрасневшаяся от негодования хозяйка трактира. Кажется, назревала ситуация а ля Ваня Грозный и его проштрафившийся сынок. Хорошо хоть посоха, чтобы съездить чадо по балде, у Нории под руками не было, но такая женщина вполне могла открутить башку голыми руками. Фаль испуганно пискнул и зарылся мне в волосы как в гнездо. Мое появление заставило мать отпрянуть от парня, чем Хант и воспользовался, выпалив торопливо:

— Мамка серьгу любимую потеряла, а кричит, будто я ее спер! Ничего слушать не хочет! А у меня от затрещин башка пухнет!

— Ты и магеве врать будешь, пащенок?! — взвилась Нория, как торнадо в Калифорнии.

— Да не брал я ничего, Гарнагом клянусь! — завопил Хант, и в голосе его было столько неподдельного возмущения пополам с удивлением, что я поверила. Если парнишка и тягал чего у мамки, то не сейчас и не эту злополучную сережку. И вообще, молодежь нынче практичная пошла, если б детка решил обчистить родительницу, выкрал бы не одну разъединую вещицу, а всю коллекцию побрякушек — и сделал ноги.

— Стоп, стоп! Тайм-аут! Продолжите драку после! Нория, почему ты решила, что вещь украл твой сын? — умиротворяюще вскинув руки, поинтересовалась я, становясь между матерью и сыном и от всей души надеясь, что магевский авторитет спасет меня от оплеухи, предназначенной Ханту.

— Комнату я свою на ключ запираю, кроме как ему, никому ходу сюда нет, да и мало ли Хант пацаном сопливым у меня побрякушек тягал играться? — прогудела возмущенная женщина, подбоченившись.

— Да когда это было, маманя, — прогундосил парень, пятясь за мою спину. — Я большой уже, да и зачем мне одна твоя сережка, коль девке какой на забаву тащить, так я бы две спер! Да и полоумным надо быть, чтобы твои любимые с красными камушками, от прабабушки доставшиеся, стырить!

— Когда ты сережки в последний раз видела? — отвлекая материнское внимание от маневров отпрыска, с достоинством всеведущей колдуньи уточнила я, соображая по ходу дела, что речь идет об украшениях, в которых Нория рисовалась вчера.

— Ввечеру их сняла, торопилась, потому в шкатулку не стала класть, комнату закрыла да и ушла, а утром глядь, нет серьги! — Женщина обошла вниманием факт своего местонахождения ночью в иной спальне, но, полагаю, Кейр мог бы обеспечить ее алиби.

Указующий перст Нории уперся в одинокую сережку на комоде, я машинально глянула вниз — красно-коричневый ковер в рыбках и кувшинках, хоть и малость потертый, застилал пол почти до самых ножек кровати, а дальше шли широкие доски, впрочем, щели между ними тоже узкими не были. Я подошла к комоду, провела пальцем по крышке — гладкий лак, никакой шероховатости, поелозила сережкой по темной доске. Вещица скользила хорошо, как лезвие конька на катке. Замолкшая Нория и притихший Хант наблюдали за моими манипуляциями, как паства за жрецом, готовящимся погадать на чьих-то внутренностях.

— Внимание! Всем оставаться на своих местах! Следственный эксперимент, — объявила я, схватила со стула разложенное платье Нории и махнула в стремительном развороте к двери его рукавом по комоду.

Тяжелая сережка, продемонстрировав отличные аэродинамические характеристики, сорвалась с места, как ракета, и звякнула далеко под кроватью. Я оставила в покое платье и полезла следом за лишившимся пары украшением. Разумеется, второй серьги на том же месте не было, но, сотворив свет наскоро написанной в воздухе руной кано, я внимательно обследовала все щели. Хорошо еще хоть пыли тут не было, пусть Нория и отличалась вспыльчивостью нрава, но пыл и пыль слова не однокоренные, за ее аккуратность и чистоплотность можно было ставить десять балов по десятибалльной шкале. В нежном, совсем не похожем на неистовый жар истинного пламени свете руны я уловила легкий проблеск коварного металла в злополучной щели между досками.

— Ага! — довольно улыбнулась я и вылезла, зажимая украшение в руке. — Держи! — протянула вещицу хозяйке.

— Но она же одна, — неуверенно, будто сомневалась в достоверности зрительной информации, заметила Нория.

— Точно, — подтвердила я, почти насильно вкладывая сережку в ладонь женщины. — А за второй полезете сами, она в щель между четвертой и третьей от стены досками провалилась — глубоко, просто так не выцарапаешь. Наверное, доску отдирать придется, чтобы достать! Золото на магнит не потянет…

— Спасибо, почтенная магева, — покраснела как помидор хозяйка трактира, не отрывая глаз от серьги. — И благодарить-то вас как, даже не знаю!

— Перед сыном извинись, вот и вся благодарность. Я же магию для поиска твоего наследства не использовала, так что ты мне ничего ужасного не задолжала, — пожала я плечами и, не дожидаясь ответа, вышла.

Но то, как, виновато моргая, Нория крепко прижимает к себе Ханта, заметить все-таки успела, и довольство разлилось в душе. Я даже простила сильфу бесцеремонную побудку в стиле вызова на пожар.

— Хорошо все устроилось, — выбравшись из гнезда в волосах, в такт моим мыслям умиротворенно констатировал Фаль, не мешавший мне в процессе следствия ни словом, ни действием. То ли абсолютно доверял, то ли боялся, что разбушевавшаяся не на шутку трактирщица может ненароком задеть хрупкое на вид сильфово тельце. Хотя, я уже успела убедиться, мотылек был невесом и уязвим только на вид. Из всех приключений, свалившихся на наши, выразимся не по-американски, души, Фаль умудрился выйти абсолютно невредимым, если не считать огроменного фингала, приобретенного им в качестве входного билета в клуб друзей магевы. Но с другой стороны, Лаксу-то пришлось заплатить подороже — располосованной рукой, а Кейру и вовсе прыгнуть голяком из окон борделя на острые черепки.

— Эгей! Вот ты где, Оса! — весело, словно и не бывало неловкого молчания в темноте у дверей, приветствовал меня вор, шустро взбегая по лестнице с первого этажа. — А там тебя вовсю ищут!

— Кто? — жалобно поинтересовалась я, прощаясь с надеждой на спокойный завтрак.

— Кажется, шмотки твои привезли, — объяснил рыжий, и я, издав радостный вопль команчей, помчалась вниз, опережая приятеля на три корпуса. Фаль, чтобы не упасть, вцепился мне в рубашку всеми конечностями и визжал от восторга, заимев столь шустро галопирующую «лошадь».

В зале, ближе к дверям, ведущим на улицу, и правда, топтались с двумя кофрами наперевес трое мужчин посыльного вида. Не в том плане, что не подходи, обложат небоскребом, а просто было в их внешности нечто сосредоточенно-отстраненное, в краткой телеграммной форме это прозвучало бы: «Я тут ненадолго, отпустите быстрее, еще тысяча дел в других местах». Мое стремительное появление заставило посыльных опасливо скосить глаза в сторону окна, прощупывая пути бегства от гнева обезумевшей магевы. А чего она, если в своем уме, с гиканьем по трактирам носится?

— Привет! Где вещи? — затормозив в паре шагов от носильщиков (эльфийские туфли классно скользили по доскам) требовательно вопросила я, пытаясь с ходу определить, какой из двух чемоданов сокровищ мой.

— Маэстро Гирцено шлет вам свои наилучшие пожелания и сии туалеты, почтенная магева. — Люди торопливо выставили кофры перед собой, будто отгораживались ими от безобидной меня.

Надо же, а портному понравилось экзотическое словечко, в обиход вводит вместо дворянского титула, мимоходом подметила я и заявила:

— Перешлите маэстро от меня громадное спасибо, если поднимете! Кстати, сколько я должна за доставку?

— Непременно! А что до денег, так хозяин сказал, за все уплачено, — отказываясь даже от чаевых, заверил меня самый храбрый из носильщиков, еще остававшийся в трактире, пара его приятелей предпочла дождаться коллегу за порогом. Причем вышли они задом наперед, предпочли не поворачиваться к магеве тылом. Уж не знаю, мне на это обидеться стоило или счесть за честь? Как, однако, просто заработать репутацию грозной колдуньи, достаточно всего лишь пробежаться по лестнице. Или они каких-то сплетен обо мне нахватались? Но где? Я в Мидане ничего глобального натворить не успела. А впрочем, желания гадать о причинах опасений посыльных не было ни малейшего, куда больше, чем эти осторожные типы, меня интересовало содержимое кофров.

— Здорово! Лакс, поможешь отнести? Я мерить буду! — попросила рыжего, наблюдавшего за моим диалогом с рабочим классом с широкой ухмылкой собачника, спустившего московскую сторожевую с поводка на пьяных грубиянов.

Подсобить с переноской тяжестей рыжий не отказался. Вдвоем (я больше держалась, чем держала) мы утащили кофры наверх, в мою комнату. Я осталась одна, раскрыла их и начала медленно, со смаком доставать каждую вещь, разглядывать и раскладывать на кровати. Гирцено прислал мне не только пяток разноцветных рубашек самого шикарного свойства, но и кое-чего еще для комплекта. Узкие штанишки, более похожие на лосины, жилет, расшитый золотой нитью, и что-то типа укороченного камзола. Фаль, обожавший все яркое и пышное, ворошил кружева, ленты, вышивку золотой нитью и бисером, терся о гладкую или ворсистую ткань, как котенок. Я как раз собиралась примерить приталенную рубашку нежно-золотистого, тонкого как шелк материала и укороченные бархатные штанишки к ней, когда в дверь просунулся Кейр и со странной ухмылкой заявил:

— Там тебя внизу ждут.

— Опять? Мне привезли следующую партию туалетов от Гирцено? — наивно понадеялась я.

— Сомневаюсь, — хмыкнул Кейр. — Уж больно на посыльных от портного народ не похож. Тебе лучше увидеть все самой.

— Уболтал, чертяка языкастый, — кисло улыбнулась я и поплелась к двери. Доставив новость, телохранитель исчез, зато я едва не столкнулась в проеме с вооруженным тяжело нагруженным подносом Хантом.

— А это куда, я же завтракать в зале собиралась? — удивленно осмотрела блюдо со свежей сдобой, тарелку с сыром и мясом и кувшинчик с дымящимся чаем.

— Это мамка прислала, — на одном дыхании выпалил парнишка, — а если вы мне оставить поднос не разрешите, опять орать будет. Мамашка у меня хорошая, но как что не по ней, лучше вообще на глаза не попадаться. Она так о вашем удобстве, почтенная магева, беспокоится, так хочет порадовать!

— Хорошая женщина, — облизываясь в предвкушении первой из череды дневных трапез, констатировал Фаль и тут же с тревогой покосился на меня. А ну как Оса возьмет и отошлет вкусную еду назад на кухню?

— Так что, нашлась сережка? — пропустив Ханта в комнату и кивнув в сторону стола, уточнила я.

— Еще бы, — расплылся в улыбке паренек. — И не только сережка. Да вы же, магева, сами знаете, раз место указали!..

Я многозначительно промолчала, не соглашаясь с обвинением, но и не отвергая его, дабы не разрушать имидж другим колдуньям. Скажу, что нет — все равно не поверит, а молчание не всегда знак согласия, часто молчит тот, кто действует во зло или вообще не знает, что сказать. Хант же счел мое безмолвие разрешением потрепаться, бухнул поднос на стол и продолжил изливать восхищенное признание:

— Бабушкин браслет, тот самый, что, думали, дед пропил, под полом нашли, дядька Ванир отогнул доску, а потом и сережка сыскалась. Мамка аж всплакнула! Меня на кухню погнала. Вы уж откушайте хоть малость…

Избавившись от востроглазого пытливого вьюноши, все крутившегося под ногами и, похоже, выжидающего, не сотворю ли я какого-нибудь чуда эксклюзивно для него, закрыла дверь и в очередной раз пошла вниз по лестнице, жуя на ходу кусочек нежного, похожего на брынзу сыра. Хорошо, впрочем, что успела прожевать его до того, как увидела зал. А то «Резвые рыбы» могли обрести печальную славу места, где магева не только останавливалась, дабы помочь в розыске пропавших ювелирных изделий, но и нашла свой бесславный конец, подавившись куском сыра.

Полагаю, любопытство есть истинная движущая сила прогресса. Именно она, а не нежданная склонность к труду, заставила первую обезьяну взять в руки палку и спуститься с дерева, дабы проверить, чего творится на земле, вдали от лиан, крикливых попугаев и бананов. Вот и я, подобно той первой мартышке, спустилась вниз, чтобы на мгновение потерять дар речи перед потрясающей по своему эмоциональному воздействию картиной, бьющей наотмашь по зрительным рецепторам.

Немногочисленные утренние посетители трактира тоже, впрочем, либо пялились откровенно и ухмылялись, либо поглядывали искоса на группу, состоящую из людей от зрело-цветущего до откровенно пожилого возраста, чинно рассевшихся рядком за самым большим из столов. Яркая ткань, обилие разноцветных бусин, масса нашитых на одежду броских, пусть и не слишком дорогих камешков и висюлек придавали сборищу невероятно пышный вид, а серьезные физиономии посетителей, явившихся словно бы для похорон или вручения почетных грамот, делали сие собрание торжественным. Герг, просиявший при виде меня и принявшийся интенсивно семафорить руками, казался на фоне своих спутников белой вороной, хоть и принарядился, подпоясавшись поверх бывшей Лаксовой рубашки красным кушаком.

Судя по всему, народ пришел сюда не за тем, чтобы выпить и закусить. Удивительно, насколько официально, несмотря на колоритные наряды, выглядели гости. Надеюсь, эта делегация балаганщиков не собиралась портить мне лицо за вчерашнее представление у ворот. Впрочем, в драку они сразу не бросились, наверное, по причине солидного возраста и чина. «Стая товарищей» не спешила даже с предъявлением ноты протеста. Изучали меня сосредоточенно, напряженно, почти подозрительно, но за этой маской проглядывало выражение сдержанного ожидания. Будто не они приперлись ко мне незваными гостями, оторвав от примерки, а я за каким-то лядом вызвала их на оперативное совещание.

Старушенция, самая пожилая из публики, закутанная по меньшей мере в несколько дюжин юбок, блузонов и платков, которые имели бы дорогой вид, если бы не были столь замызганными, впилась в меня взглядом отнюдь не подслеповатых глаз. Как лазером резанула, джедайка на пенсии, и тут же расплылась в довольной лягушачьей улыбке. Заиграла каждая складочка на сморщенной мордашке. Сухонький пальчик, едва видный под нанизанными на него колечками и перстенечками, поднялся в воздух, и бабуля решительно прокаркала:

— Это она!

— Кто она? — поспешила уточнить я загадочную характеристику, озираясь по сторонам, вдруг рядом со мной еще кто-нибудь затесался. Но тщетно, Кейр, Лакс и Фаль (малыша старушка, могу поспорить, увидела) под местоимение «она» никак подходить не могли. Матриархиня балаганщиков имела в виду именно мою скромную персону, ничего не ведавшую ни о каком «этом», во всяком случае, ведавшую куда меньше Елены Ханги.

— Та, которую мы ждали, — вставая, как школьник при ответе, объяснил вместо исполнившей свой долг опознания и заткнувшейся бабульки поджарый мужчина с длиннющими усами. Балаганщик, наряженный в сравнении со своими коллегами почти скромно, всего лишь в ярко-синий блузон и изумрудные узкие штаны, заправленные в эльфийские, между прочим, сапоги, смотрел на меня открыто и выжидательно.

— Зачем? — моргнула я, почти уверившись, что бить меня сегодня не будут, зато будут о чем-то просить. Уж если «ждали», так скорее всего объявлять о миссии, каковую мне надлежит исполнить совершенно бесплатно. По опыту чтения художественной литературы я знала: те, «кого ждали», как правило, работают за идею.

— Матиасса видела, как ты выжгла дух из куклы вещуньи, — ответил мужчина, кивнув в сторону бдительной старушки. — Некоторым из нас даровано ощущать недобрые силы, входящие в наши игрушки, но до сих пор не было среди нас того, кто мог принести избавление. Мы ждали немало…

— А маги? К ним обращались? — Я подкорректировала ход разговора, дабы он не перерос в рамки неторопливо-былинного сказания в литовском стиле.

— К чему? — коротко отмахнулся оратор, даже за ус себя дернул от досады. — Они даже не видели теней, а как можно изгнать то, что незримо? Но ты — иное дело.

— Я увидела эту тварь и выжгла ее огнем, — подтвердила я, понимая, что отрицать это бесполезно.

— Да! — кивнул балаганщик. — А Герг указал, где мы можем найти тебя, магева. Само небо свело нас!

— Где-то я это уже слышала, кажется, не далее как вчера, — поморщилась и, вздохнув, объявила: — Ладно, я все поняла, попробую разобраться с вашими куклами, но позже. Сегодня днем мне предстоит другая срочная работа. Подождете до вечера?

— Мы чтим твой долг, магева, — уважительно закивали балаганщики и облегченно заулыбались. Они чего же, не верили, что я возьмусь за эту халтурку? Так может, стоило отказаться или поторговаться? Впрочем, уже поздно пить боржоми, почки отлетели.

Один за другим члены делегации выходили из трактира, последний, тот самый усач, поклонился и оставил на столе тугой на вид кошель. Герг не пошел вслед за трюкачами. Кейр и Лакс из любопытства отправились следом, поглядеть, как балаганщики будут отчаливать. Поэт удивленно фыркнул и проговорил, машинально ероша волосы:

— Ты умеешь торговаться, магева.

— А я торговалась? — удивилась я.

— Ну конечно, ты ни слова не сказала о плате, значит, их долгом было заплатить тебе самую большую цену. Так принято, — ответил поэт, и тут же его осенило: — Или ты и правда не знала?

— Не-а, я вообще решила, что они не собираются платить, оформят мою помощь как благотворительность сословию балаганщиков. Но раз деньги оставили, догонять и возвращать не побегу, — изложила свои выводы. — Вообще, помощь, оказанная на халяву, ценится почему-то куда меньше той, за которую было уплачено сполна.

— Мудро, — задумчиво согласился Герг, — даже в неведении своем ты поступаешь наилучшим образом, магева Оса.

— Просто везет, — тихо засмеялась я, сама удивляясь тому, как легко и просто получалось все у меня в этом мире, где имела власть магия. — Надеюсь, и тебе перепал кусочек везения за компанию. Как добрался? Нашел своих покровителей?

— К ночи вчера доехали, — признался Герг, — а что до покровителей, я пока и не искал, решил немного среди балаганщиков потереться.

— Самобытная культура бродячих артистов, поиск вдохновения поэта, уставшего от интриг и суеты власть предержащих, — подсказала я, сдерживая смех.

— Э-э, да, — «почему-то» чуть зарозовев, подтвердил Птица.

— И пышный бюст красавицы из труппы дядюшки Каро, — цинично встрял Лакс, ничуть не стесняясь моего присутствия.

— Не без этого. — Улыбка Герга стала весьма самодовольной. — Но если вы не против, я бы еще к вам заглянул, может, проводил бы к балаганщикам. Страсть как интересно, каким образом ты из кукол чего-то незримое для нас, простых смертных, изгонять будешь.

Дав разрешение Птице поразвлечься за мой счет, позавтракала в компании друзей и вернулась наверх. А мужчины еще не прощались, могу спорить, решили почесать языками о прелестях балаганщицы. И эти создания называют сплетницами женщин? Да любой парень по части перемывания косточек даст сто очков форы своим подружкам.

Отправив восвояси балаганщиков, я наконец примерила один комплект из присланной Гирцено одежды, тот самый, золотой, да так в нем и осталась, поскольку из-за окна раздались вопли: «Хей-а! Дорогу карете лорда Фелика!» Вместо зеркала передо мной засияла довольная физиономия Фаля, дух впечатлился новым нарядом настолько, что моментально пристроился в складках гофрированного шарфа на плече, я лишь чесанула распушившиеся после мытья волосы, собранные в хвост, все-таки на помолвке знатных персон не каждый день бывать доводится, и чинно спустилась во двор. Фелик как раз успел вылезти из кареты.

Прекрасный Фелик в шляпе с длинным и ощипанным, явно по моде, а не из-за того, что его выдрали из хвоста у несчастного петуха из ближайшей подворотни, голубовато-зеленым пером напустил на себя радостно-смущенный вид, едва завидев меня. Хотя, может, зря я парня в двуличии подозревала, вдруг юный щеголь был искренне рад меня лицезреть, если не из-за обаяния и красы магевы, так из-за того, что видел во мне ключ к разрешению серьезной проблемы. Только я могла сказать, чокнулся его господин от любви сам по себе, что иногда случается даже с самыми трезвомыслящими личностями, или был околдован самым наглым образом не с помощью женских чар, а менее естественным путем.

Сдернув с головы шляпу, Фелик отвесил мне замысловатый поклон, выглядевший в его исполнении как изящный танец. Я же, разучившая перед школьным балом лишь простейшие вальсовые па и затвердившая в далекую пору детства шажки и повороты «барыни», могла только пялиться на все эти подскоки и выверты. Лорд так управлялся с собственным телом, что дал бы сто очков вперед гимнастам и даже верткой Шакире — любимой певице моей подружки. Правда, насчет Шакиры все-таки не знаю, крутить попой — это как-то не по мужской части, вернее, не по части правильно ориентированных мужчин.

Лакс зафыркал за моей спиной, но больше от зависти, чем насмехаясь над расфранченным лордом. А по мне природная, унаследованная от эльфов грация, сквозившая в каждом движении рыжего вора, была куда более привлекательной, но если парню хотелось малость понегодовать и заодно поревновать меня к аристократу, я ничуть не возражала. Это только очень высокоморальные и духовные люди утверждают, будто ревность унижает и вредит истинно чистым любовным отношениям, мне же казалось, что малая толика этой зеленоглазой змеи (где-то вычитала красивый эпитет) лишь добавляет перчику и тонизирует.

Позориться, пытаясь воспроизвести чего-нибудь в поклонно-танцевальном духе, я не стала, а реверансы в штанах выглядели бы по меньшей мере странно, поэтому я просто кивнула Фелику со всем возможным магевским достоинством и сказала:

— Привет. Пора ехать?

— Если почтенная магева изволит. — Волнуясь, юный аристократ попытался утопить меня в глазищах-озерах. Его грудь бурно вздымалась.

Я выплыла, отплевываясь, и недоуменно нахмурилась:

— Вчера же обо всем договорились.

— Мне много думалось о своем поступке этой ночью, — покусывая заалевшие губы, пояснил Фелик и снова потупился. — Я решил, что не имел права просить об обмене услугой, потому что сам вызвался быть вашим провожатым. Если магева откажет в помощи, не буду настаивать.

— Поехали, хватит сопли жевать, — чтобы не растрогаться, нарочито грубо бросила под гомерический хохот Кейра и Лакса. Впрочем, грех было не посмеяться, уж больно растерянной стала мордочка Фелика, в жизни не слыхавшего такого рода высказываний, тем более от лиц женского пола, претендующих на какое-никакое образование и воспитание.

Изукрашенная снаружи как коробочка для побрякушек всякими завитушками, резьбой и блестящими накладками, изнутри карета оказалась обита гладкой бледно-желтой тканью с вышитыми скорее всего вручную мелкими букетиками цветочков. Кремовый, чрезвычайно непрактичный бархат сидений то ли меняли каждую неделю, то ли очищали каким-то суперсредством, которому несчастные «комето-ариэли» не годились и в подметки. Но поскольку наводить порядок в транспортном средстве Фелика никто из нас не собирался, мы развалились на сиденьях по-хозяйски, с максимальным комфортом, даже Фаль спорхнул с моего плеча и разлегся на спинке сиденья, посверкивая зеленым оком в сторону занавешенного легкой кисеей окошка. Лакс, пусть места было в избытке, постарался сесть поближе ко мне.

Кучер прищелкнул языком, и карета тронулась в места. Конечно, ехать тут было куда жестче, чем в машине, но удобнее, чем на раздолбанном велосипеде или в коробке с гайками, именуемой по какому-то недоразумению городским автобусом. К тому же пахло не бензином, а дорогими духами Фелика. Молодой человек не жалел средств на личную ароматизацию. Впрочем, я, ничего не понимая в местной моде на одеколоны, ерничать по этому поводу не стала. Припоминаю, и у нас в давние времена дамы и господа с одинаковой интенсивностью поливались парфюмом, лишь в век прогресса часть женщин стала более умеренной в употреблении духов. Что же касается сильного пола, то его представители разделились на три категории: а) те, кто вообще не пользуется ничем и воняет натуральными потом и табаком; б) те, кто поливается одеколоном, не обязательно дорогим, и пахнет так, что и чертям в аду тошно; в) те, кто при обладании полным набором «естественных» запахов умудряется еще и умащаться одеколоном.

По сравнению с некоторыми моими современниками, Фелик пах даже весьма умеренно, а что аромат его парфюма больше походил на женский — тонкая цветочная нота, немного ванили и древесных тонов — так мне мужские запахи, изобретенные парфюмерами, вообще никогда не нравились. Стоило нюхнуть, и сразу невыносимо свербело в носу. А истинное «блаженство» наступало в чудесную летнюю пору, когда представители всех трех категорий мужеского пола и благоухающие дамы сходились в одной точке — душном общественном транспорте с заклинившими окнами. Вот это была пытка, перед которой бледнели все хитроумные изобретения средневековых инквизиторов и зверства фашистов!

Мы же, еще раз подчеркну, ехали с комфортом: благоухал лишь Фелик, и именно благоухал, а не вонял; от Лакса же и Кейра вовсе исходил запах нормальных, здоровых, и самое главное, чистых мужчин, куда более привлекательный, чем любые изобретенные ароматы. А Фаль, наверное, не пах никак. Кажется, у сильфов вообще не было собственного запаха.

Я глазела на снующий, прогуливающийся или деловито шествующий народ, любовалась местной архитектурой. Карета, ясное дело, катила не по трущобам, поэтому посмотреть было на что. Каменные или оштукатуренные в различные цвета скромные, но симпатичные дома, великолепные особняки, магазины или, выражаясь на местный манер, лавки на любой вкус, кошелек и нужду, рестораны и прочие общественные заведения, привлекающие внимание клиентов яркими вывесками и красноречивыми зазывалами. Мы, стойко игнорируя все соблазны, двигались к одной из центральных площадей Мидана. Туда уже должны были вынести из храма Гуинилы священный алтарь для проведения пышной церемонии помолвки, значащейся в списке брачных процедур под номером один.

По мере приближения к площади народа, причем народа празднично разряженного и праздношатающегося, становилось все больше, равно как и стражи, призванной следить за порядком. Что ж, все как у нас на каком-нибудь городском мероприятии, даже продажа сувениров, сластей и напитков на открытых развалах. Пожалуй, не хватало только карет «скорой помощи», зато всех остальных карет было в избытке. Но, наверное, Фелик действительно являлся не последним лицом в свите лорда Амрика, потому что нам освобождали дорогу. До самой площади мы доехали практически без помех. У храма размером с собор Василия Блаженного, но без куполов, отстроенного из бледно-голубых огромных плит неизвестного мне камня, украшенного только скульптурами у входа и барельефами в виде венков по фасаду, негде было и яблоку упасть.

Очень широкая лестница вела к распахнутым воротам из светлого дерева, на самой первой ступени перед входом стояло нечто массивно-прямоугольное, широкое, в две трети человеческого роста, занавешенное пока светлым платом с крохотными кисточками-колокольчиками, позванивающими от легчайшего дуновения ветерка. По правую и левую сторону от ступеней пространство было огорожено для собравшегося люда. Простой народ толкался на своих двоих, а для тех, кто побогаче и познатнее, были возведены деревянные помосты, ближе к храму обитые той же светлой тканью и разделенные на отдельные ложи с пологами, призванными прикрывать элиту от нескромных взглядов любопытных. В той ложе, куда мы пробрались, провожаемые завистливыми взглядами оставшихся без вип-мест и преувеличенно-сердечными приветствиями знакомых Фелика, стояли отнюдь не простецкие лавки, а скамьи со спинкой и мягкими подушечками. На них даже вышили веночки, букетики и символы богини — в соответствии с моментом.

Устроившись на зарезервированном месте, я подушки под спину и афедрон подоткнула, раз уж имелись в наличии, и принялась наблюдать за волнующимся в предвкушении развлекухи народом. Лакс снова сел рядом со мной, а Кейр не без сожаления остался стоять — ради лучшего обзора. Тяжек телохранительский долг!

Кроме нас, прочей публики, среди которой затесались даже балаганщики, а также охраны, на площади наличествовали и обряженные в бледно-голубое (один в один оттенок храмовых камней) девушки и юноши с букетами живых цветов в руках и веночками на головах. Фелик объяснил, что это послушники храма.

Мало того что молодежь согнали на мероприятие, так они еще должны были петь хвалебный гимн богине а-капелла и заниматься техническим обслуживанием церемонии. Хотя, судя по разрумянившимся или, напротив, бледным от волнения ланитам, послушников эта перспектива ничуть не угнетала. Что ж, уважаю, уважаю, сама бы я уже через пять минут бдения на солнцепеке начала поминать «тихим добрым словом» всех ответственных за взваленную на меня общественную нагрузку, раздумывать, как скоро эта маета завершится, и попутно искать возможность сделать ноги. Но у этих ребят не было октябрятского детства, пионерского отрочества, субботников, демонстраций и иных нагрузок, видно, поэтому они так искренне радовались предстоящему мероприятию. Я же порадовалась за них и за себя, на этот раз наблюдавшую за «парадом» из личной ложи, и сосредоточилась на происходящем. Напротив наших помостов через всю ширину площади были воздвигнуты другие такие же. Как я поняла, на нашей стороне сидели «друзья жениха», потому как в ложе чуть ли не у самого храма восседал багроволицый толстенный дядька с донельзя самодовольным, несколько нервным лицом, огромной золотой цепью на шее, наряженный в пышные одежды павлина. Словно он одновременно бурно ликовал, старался скрыть свое ликование под маской важного довольства и дергался от сомнений: а вдруг чего пойдет не так? Женщина рядом с ним, тоньше в обхвате как минимум впятеро, была одета в строгое синее с голубыми вставками платье и являлась воплощением гордой радости наседки, разродившейся страусиным яйцом. Ее высокая прическа, нашпигованная брошами, лентами и бусами, вздымалась ввысь Вавилонской башней и столь же опасно кренилась, вызывая у меня нехорошие предчувствия: если прическе вздумается рухнуть, не оторвется ли от тела и голова?

Фелик объяснил, что эта очаровательная парочка — счастливые родители невесты: бургомистр с женой. Вокруг них соответственно расселись и продолжали сновать многочисленные друзья, прихлебатели и городская элита от аристократов до купцов. Созерцать это мельтешение в голубых тонах (каждый счел своим долгом нацепить хоть голубую ленточку во славу Гуинилы) мне надоело довольно быстро, я начала нетерпеливо ерзать и мысленно требовать «продолжения банкета». На моей памяти вообще ни одно из торжественных мероприятий не начиналось вовремя, и время, на которое обыкновенно откладывалось событие, было прямо пропорционально его важности. Я уже даже задумалась, а может, вся эта петрушка из-за того, что у нас нет монархии, а соответственно вежливость королей осталась в прошлом и пунктуальность перестала быть жизненно-важной ценностью. Сама-то я даже на свидания сроду не опаздывала, а парней, которые не приходили в назначенный срок, бросала без раздумий. Зачем мне трепло? Но, к счастью, Мидан был городом в монархической стране, и помолвка, пусть скоропалительная и странная, началась именно тогда, когда говорил Фелик, то есть ровно в полдень.

Вот голубые послушники (это я имею в виду исключительно цвет нарядов) выстроились в шахматном порядке на ступенях и, помахивая букетиками, завели что-то торжественно-элегическое. Как в опере, кроме отдельных слов (слава, весна, любовь), я ничего разобрать не могла, но одно уяснила наверняка — что-то началось. От поющих отделились пара юношей и еще две девушки, пожалуй, одни из самых симпатичных, и, плавно семеня, двинулись в сторону предмета, накрытого «простынкой» с колокольчиками. По пути они разбросали цветочки из своих букетиков, освободив руки. Поворот, поклон, приседание, подхват кончиками пальчиков голубого полотнища с колокольчиками, отход. Под нежный перезвон мне открылся камень алтаря, и я восхищенно выдохнула, окончательно простив Фелика:

— Какая красота!

— Ты полагаешь? — недоверчиво хмыкнул Кейр.

— Он так сияет! — завороженно протянул Фаль, прижмурив зеленые очи и коротко помахивая радужными крылышками от возбуждения.

— Магеве даровано зреть больше, чем нам, — догадался Фелик.

— Эй, Оса, правда, чего ты видишь, расскажи? — панибратски спросил Лакс, постучав меня по плечу.

— Натуральный алтарь Гуинилы, полагаю, — задумчиво ответила я, зачарованная манящим излучением. — Этот камень сияет тепло, как голубое солнце, мне хочется подойти поближе и потрогать его. В нем действительно заключена частица божественной силы.

— А-а… — получив объяснение, успокоенно кивнул Кейр и дал справку. — Для наших глаз это просто большой кусок голубого камня с выдолбленной в нем дыркой.

Пока я глазела на алтарь, послушники прибавили громкости в голосах и начали массово бросаться цветами в толпу. Народ восторженно загудел, завизжал и разразился приветственными криками. Бургомистр подался вперед так, что едва не свалился со своего кресла. На площади показались виновники сборища, чинно шествующие по оставленному для них проходу. На каждом шагу парочку обдавал настоящий цветочный дождь. Оказалось, ритуальные букетики были припасены не только у храмовых служителей, но и у изрядной доли остального народа.

Я повнимательнее присмотрелась к виновникам торжества. Дурацкое словечко, обожаемое нашими загсами! Меня всегда разбирал хохот, стоило его услышать. Амрик оказался высоким стройным молодым мужчиной с густой, тщательно уложенной гривой черных волос, соболиными бровями вразлет, мужественным подбородком и всеми прочими атрибутами истинного красавца. Хоть мне такие никогда не нравились, я не могла не признать, что владетель — настоящий образчик мужественной красоты. Его лицо светилось жизненной силой. Своевольный характер успел оставить несколько вертикальных морщин на лбу, проявляющихся тогда, когда брови сходились на переносице, но сейчас владетель улыбался, не сводя глаз с избранницы. Вроде бы улыбался искренне, но меня поразил контраст между следами морщин и выражением слепого счастья, поселившимся на лице. Словно пелена тумана скрыла его волю.

А невеста… Девушка больше всего походила на звезду нашей эстрады Кристю, лишившуюся враз своих гримера-визажиста, парикмахера, имиджмейкера, костюмера и значительной доли личного обаяния, зато приобретшей еще полтора сантиметра к носу. Ни тонкая вуаль на венке, ни тугой корсет, ни длинная юбка не могли скрыть простого факта: Вальтина была кривобокой тощей дурнушкой, может быть, доброй и милой, но глупенькой дурнушкой. Именно разум зачастую дарует неповторимое очарование, казалось бы, самым неприятным чертам, озаряет лицо светом истинной красоты и обаянием. Но бедняжка Валя была лишена и этого. Она слепо, как коровка за пастушком, следовала за Амриком, запрокинув голову к его лицу, и блаженно-глупая улыбка ее казалась просто жалкой.

С каждой секундой подозрения Фелика представлялись мне все более и более обоснованными. Нет, дурочка Вальтина не стала бы зачаровывать Амрика, но кто-то другой… Я бросила взгляд на пыжащегося бургомистра и его свору. Все как один — обаяшки. Если не сам папаша, то искусный доброжелатель, которому намекнули на желательный исход дела, вполне, вполне мог навести чары. Однако подозрения на весы правосудия не положишь. Слепая радость Амрика грозила оказаться глупой шуткой амура или какого-то другого типа с отвратительным чувством юмора, который в этом мире отвечал за стрелы любви. Мне нужны были более веские доказательства для того, чтобы применить магию и вмешаться в жизнь людей.

Я снова взглянула на алтарь Гуинилы, ища подсказки или, быть может, просто желая окунуться в чистое сияние светлой силы. Голубой свет, будто учуяв пару влюбленных, устремился к ним. Вальтину омыли его потоки, словно вода кристальной свежести, а вот те лучи, которые нацелились на Амрика, враз потеряли свою чистоту, затвердев острыми копьями грозно-синего, грозового света. Чем ближе подходил ничего не замечающий владетель к алтарю, тем темнее становилось сияние, над вином, вылитым послушником в выдолбленную на алтаре чашу, начали свиваться похожие на мелкие ураганы столбики мерцающего света. Обряд по сути своей еще не успел начаться, а что-то уже шло не так. И теперь, через темное сияние божественной силы Гуинилы я разглядела нечто вроде пелены, закрывшей Амрика, и совершенно ясно поняла: ни в коем случае нельзя позволить начаться помолвке!

— Фелик, ты прав, владетель околдован, — честно признала я.

— Все очень неправильно, — нахмурившись, бормотнул чуткий Фаль мне на ухо.

— Что же нам делать? — пылко спросил юноша тоном матроса, готового кинуться на амбразуру.

— Я должна вмешаться и остановить помолвку, постараюсь развеять чары, — просто ответила я.

— Слишком рискованно, — даже не поворачивая головы, я почувствовала, как неодобрительно нахмурился Кейр и напрягся подле меня Лакс. — Подожди!

— Не могу, некогда, — резко качнула я головой. — Я вижу, магия обряда, призванного благословить истинную любовь, может обратиться против Амрика. Сила вокруг алтаря уже бурлит в негодовании. Я постараюсь сделать все как можно скорее, скрыться и скрыть вас до того, как нас решат расспросить поподробнее, что происходит. Ты же, Фелик, все отрицай, можешь чего-нибудь соврать насчет того, что знать меня не знаешь, ведать не ведаешь, каким образом я вообще оказалась в твоей ложе.

Я вскочила с мягких подушек, отдернула прозрачную занавесь и вдохновенно завопила, призвав мысленно пару рун, начертанных прямо в воздухе, для того, чтобы меня слышали все, к кому буду обращаться, и не столько слышали, сколько слушали:

— Стойте! Неужто слепы ваши глаза?! Владетель Амрик околдован! Помолвка не должна состояться, ибо страшен будет гнев оскорбленной Гуинилы, немилость разгневанной богини падет на Мидан! Заклятием своим сниму пелену с души и разума владетеля! Ансуз! Ингус! Феху! — названия рун, снимающих оковы, вырвались из моего рта золотым пламенем, рванулись к мужчине, омыли его в потоке сияния лишь немного менее слабого, чем то, которым пылал алтарь богини, и исчезли.

Амрик, приостановивший на время магевских воплей шествие к алтарю и взиравший на меня недовольно, как на досадную пустую помеху, моргнул, будто проснулся посреди кошмарного сна. Мужчина перестал изображать из себя спящего красавца, резко вырвал свою руку из руки Вальтины и с такой паникой уставился на нее, что даже дураку стало ясно — игра окончена!

— Он свободен! — снова вдохновенно завопила я и тут же исчезла, окружив себя и свою компанию привычным кольцом скрытной руны дагаз.

— Спасибо, спасибо, магева Оса! — зарыдал от радости Фелик.

А что началось в толпе! Даже торопливо пробираясь к выходу с площади, я слышала, как кричит и беснуется народ, как мечутся стражники, пытаясь контролировать брожения в массах. Краем глаза увидела, что бургомистр стал багрово-красным и раздулся, словно экзотическая жаба из тропиков, его жена, напротив, сидела сцепив руки, бледная как мел и неподвижная как статуя. Вальтина пошла бело-красными пятнами (вот проклятая наследственность!) и голосила, как на похоронах, владетель же Амрик, перекрывая весь гам, глубоким баритоном скликал личную гвардию и пытался выяснить, кто несет ответственность за то, что он сегодня едва не оказался женатым на уродке ослом. Растерянные служители Гуинилы старательно пытались допеть гимн, а алтарь в центре всего этого дурдома снова светился насмешливо-мирной голубизной. Богине брачных уз не было дела до народных волнений.

— Да уж, Оса, лучше б ты устроила пожар, — прикрывая наш отход по всем правилам партизан, признал Кейр, поигрывая обнаженными клинками.

— Как-нибудь в другой раз, только попроси, — на бегу отозвалась я.

— Теперь нам и из Мидана убираться надо, — радостно ухмыльнулся Лакс, сворачивая с широкой улицы в проулок поуже. Вора переполох донельзя позабавил. Похоже, ему пришлась по сердцу такая развеселая жизнь, а Фалю вообще было все равно, куда мы отправимся, только бы за компанию и только бы в том, другом месте нашлось чего-нибудь вкусное.

Глава 24

Хочу смотреть в глаза судьбе!

— Оса! Магева Оса! Где вы? Подождите меня! — ударил нам в спины взволнованный вопль Герга, несущегося на весьма хорошей крейсерской скорости. Да уж, бегун из поэта вышел куда более блестящий, чем наездник. Полагаю, он вконец загонял бедного Кайсира Дерга перед тем, как примкнул к нашему отряду. А на лошади сочинитель не умел ездить только потому, что с такими ногами на фиг лошадь — любую обгонит!

Мы приостановились в проулке, Герг Птица, завернувший туда же с громким топотом и хлопками по бедрам болтающегося на поясе кинжала, растерянно остановился и принялся озираться по сторонам. Я расширила круг дагаз, захватывая поэта. Птица моментально увидел нас и просиял в довольной улыбке:

— Догнал! Площадь как котел кипит! Ну и представление вы нынче устроили, почтенная магева Оса, весь Мидан вовек не забудет!

— А уж его бургомистр со стражей и подавно, — прибавил Кейр с безнадежным смешком.

— Ты чего за нами бежал-то, чудик? — спросил Лакс.

— Так потому и бежал, да уж думал, что неправильно сообразил, куда вы рванули, — пылко заговорил Герг, пытаясь отдышаться. — Вам же из Мидана споро уходить надо, владетель Амрик, может, и благодарен за избавление, а вот бургомистр такого зятя потерял, вне себя от горя. Я город неплохо знаю, и до «Резвых рыб» окольную дорогу, и за ворота, к балаганщикам. Они-то вас всегда скроют от чужих глаз.

— Тогда веди! Чего стоим? Кого ждем? — поторопила добровольца-проводника. — Пусть нас не видно, но чем меньше народа будет попадаться на пути, тем лучше. Вдруг встретится кто-нибудь, имеющий «иммунитет» к магии и чересчур глазастый?

— Ага, пошли! — Герг тряхнул белобрысыми волосами и возглавил отступление, при всей своей стремительности не лишенное некоторого достоинства.

Не знаю уж, у каких покровителей поэт некогда жил в Мидане, но узкие улочки, переулки и сквозные, казавшиеся тупиковыми дворики он знал превосходно, вел нас уверенно, нимало не сбиваясь, точно Лакс в Патере. Даже вор признал, что задворки поэт знает получше его. Когда в очередной раз он свернул в узкий, как кишка, полутемный из-за нависших балконов проход, все безропотно последовали за ним, а я чуть замешкалась, стараясь не испачкать новенький камзол и рубашку о серые стены. А когда выбралась в относительно широкий глухой дворик, компания дожидалась меня в странных позах. Кейр и Лакс замерли абсолютно неподвижно, словно оба разом на горгону Медузу глянули, а Герг стоял у самого прохода и задумчиво улыбался мне какой-то странной улыбкой сдержанного триумфа пополам с самым искренним сожалением. Поэт прищелкнул пальцами, словно сбросил с них что-то мне под ноги, и я замерла, не в силах пошевелить ни рукой ни ногой. Фаль, потеряв способность двигаться, шлепнулся с плеча сломанной куколкой мне под ноги.

— Вот и окончилась наша увлекательная прогулка, магева Оса. Признаюсь, мне даже жаль, но контракт есть контракт, я должен исполнить его условия вне зависимости от своих личных симпатий, — почти тепло улыбнулся Герг. — Не волнуйтесь, с вашими спутниками все в порядке, у меня нет намерения причинить им ущерб. А что до неподвижности — это всего лишь небольшая страховка, дабы пылкие кавалеры не помешали нашему рандеву. Я не маг, а потому, уж простите, блокировал переносным заклятием ваш дар к колдовству, но подвижность конечностей сейчас верну. Мне, знаете ли, не слишком приятно, когда клиент, заслуживший самое искреннее уважение и умудрившийся трижды избегнуть смерти от стрелы, яда и отравы, не способен сразиться за свою жизнь.

Грег свел руки в беззвучном хлопке и тут же развел их. Я снова ощутила власть над своим телом, но руны защиты или нападения, полыхавшие в мозгу огненными знаками, отказывались произноситься. Поэт снова мне улыбнулся и обнажил кинжал точно такой же длины, как мое, «серое пламя»:

— Прошу вас, почтенная магева!

— Вы истинный джентльмен, сударь, — успокоившись насчет друзей, которые только и могли что отчаянно сверкать глазами, улыбнулась в ответ, не спеша вынимать оружия из ножен.

— Приятно, когда клиент в состоянии оценить качество работы. — Герг отвесил мне сдержанный поклон.

— Но я надеюсь, вы не откажетесь ответить напоследок на несколько вопросов любопытной магевы? Полагаю, временной лимит исполнения заказа не слишком жесткий? — вопросила я.

— Не вижу причин для отказа, — склонил голову мой убийца. — Признаться, такой интерес к происходящему перед лицом неизбежной гибели делает вам честь, магева Оса.

— Ничего не могу с собой поделать, это сильнее меня, — чуть виновато пожала я плечами и продолжила: — Как понимаю, сударь, вы и есть представитель неуловимой, таинственной и всемогущей Тэдра Номус, которого нанял для моего устранения трусливый идиот Кольра. Именно вы пытались затащить меня в ядовитый куст, угостить стрелой из арбалета и напоить ядом в травяном отваре.

Герг кивнул, подтверждая мои выводы.

— Но кто вы на самом деле? Неужто поэт Герг Птица, в свободное от основной работы время перебивающийся стишками?

— Нет, разумеется нет, — усмехнулся мужчина с обаятельной улыбкой и холодом в глазах. — Это всего лишь маска.

— А что случилось с настоящим пиитом? Вы же не должны устранять тех, на кого нет контракта. Или кто-то заказал и его?

— Я воспользовался воспоминаниями и обликом поэта для придания достоверности легенде нашего знакомства, — объяснил киллер, покачивая кинжалом, как указкой. — Это весьма сложное заклинание, но используемому объекту ничуть не вредит. Скорее я спас настоящего Птицу, увел погоню от хутора, где он прятался в объятиях одной очаровательной вдовушки.

— А могу я увидеть ваше настоящее лицо? — попросила я тихо.

— Вам в самом деле интересно? — выгнул бровь Герг.

— «Хочу смотреть в глаза судьбе, Тебе, мой враг, в глаза тебе, Идешь на бой, лицо открой — Вот смелости начало, Своей рукой над головой Я подниму забрало!» — процитировала я, как и сколько помнила, любимые строки из «Сверхприключений сверхкосмонавта» В. Медведева.

— Песня? — заинтригованно уточнил убийца, оценивший красоту стиха.

— Нет, детское стихотворение, — поправила я.

— Начинаю надеяться на захватывающий поединок! Из интересных краев вы пришли, магева, если там такие стихи пишут для детей, — покачал головой мужчина.

— Кому как, — пожала я плечами, — мне этот поединок все равно что яичный порошок с душком.

— Ну что ж, смотрите. — Тот, кто выглядел как Герг, провел рукой по лицу, словно стирая грязь, и на меня взглянул совершенно другой человек.

Цепкие, прохладные, голубовато-серые, как осеннее небо, глаза, четкий нос, тонкие брови, прихотливый изгиб рта и волосы оттенка темной-темной меди, словно бы сильно крашенные хной. Мой личный убийца был по-своему красив и, что неожиданно показалось мне особенно справедливым, тоже рыж. Ведь рыжей была я, Лакс, Кейр, Фаль, все, кто занял сколько-нибудь важное место в моей жизни, и он, тот, кто должен был меня убить, тоже был рыжим. Вот и сбылось предсказание куклы-гадалки. Страха в душе моей не было ни капли, лишь спокойное любопытство, отраженное, как в зеркале, в лице врага, нет, впрочем, даже не врага, простого исполнителя чужой воли. Нам обоим был интересен разговор, и мы не спешили. Смерть — такая забавная штука, она всегда готова ждать просто потому, что убежать он нее невозможно.

— Спасибо, — искренне поблагодарила я. — У меня остались только один или два вопроса.

— Я весь внимание, магева. — Тонкая улыбка скользнула по губам.

— По какой причине могут быть отменены условия контракта, я не говорю о личной воле заказчика? У вас, как у любых профессионалов, должны быть учтены форс-мажорные обстоятельства.

— Магева, — поморщился разочарованный убийца. — Неужели вы пытаетесь меня подкупить? Я был о вас лучшего мнения.

— Подкупить? — удивилась я. — Ни в коем случае. Никогда не стала бы оскорблять столь гнусным предложением человека слова. Я спросила именно то, что спросила, и была бы благодарна вам за ответ.

— Вы правы, прошу простить поспешность моих суждений, — рассыпался в извинениях киллер. — Разумеется, контракт нельзя разорвать в одностороннем порядке, но существуют условия, заставляющие нас отказаться от его исполнения. К таковым причисляются: открытое изъявление воли Сил и богов или смерть клиента не от нашей руки. Удовлетворено ли ваше любопытство?

— Вполне. — Я просияла улыбкой во все хоть и не тридцать два, так как отвечающие за мудрость у меня не успели в полной мере прорезаться, но, по крайней мере, все имеющиеся зубы. — Могу предположить, что в отношении меня действует первое из форс-мажорных условий. В этот мир меня перенесли Силы и, когда их срочно вызвали куда-то по делам, обещали за мной вернуться, даже именовали служительницей. Вы готовы навлечь на себя и своих собратьев гнев небес?

— Служительница? — недоуменно нахмурился киллер. — Но у Сил нет служителей! Нет, и никогда не быва… нет, это невозможно! — затряс головой мужчина, подрастеряв изрядную долю своей самоуверенности. — Вы выбрали неподходящую историю, магева. Но я оценил ваши усилия! — Клинок снова поднялся до уровня моей груди, киллер сделал шаг вперед.

— Предлагаю эксперимент! Эй, Силы! Где вас там черти носят? — сердито позвала я, все еще не доставая кинжала, чтобы не провоцировать атаки. — Если я у вас в таком дефиците, что нигде запасную не сыщете, поторопитесь! Меня сейчас убивать будут!

— …то? Где? Убивать? — Панический вопль пронесся по маленькому дворику и заметался у меня в голове. — Почему ты не ждала нас там, где тебя оставили, служительница? — сразу наехала на меня с претензиями пара бесплотных голосов.

Но судя по тому, как отпала челюсть у киллера, они-таки не были моей личной галлюцинацией.

— Ждать две недели? А жрать на той поляне я чего должна была? Травку? — возмутилась я, одновременно, если честно, испытывая изрядную долю облегчения, но демонстрировать ее вовсе не собиралась. — Вам, ребята, никто не объяснял, что людям мясо, каша, овощи и прочие продукты для полноценного питания нужны? А спать под открытым небом вообще только йоги могут! А срать за кустами с детских походов ненавижу!

— Недели? Недели? — кажется, у моих невидимых собеседников началась настоящая истерика, они забормотали что-то очень быстро и крайне неразборчиво. Из этой скороговорки, больше походящей сразу на десяток разговоров, ведущихся одновременно, я вычленяла только отдельные обрывки фраз: «Время! Пошло по-другому! Сколько? Опасности! Чуть не убили! Утрата! Всплеск истинной сути! Резонанс! Исполнение предназначения! Охота! Опасность! Опасность! Опасность! Спрятать! Срочно спрятать! Куда? Куда? Куда? На прежнее место!!! Осторожно!»

А потом меня снова подхватило что-то не ощущаемое физически, в глазах потемнело, не от резко нагрянувшей ночи, а от того, что нечего было ощущать зрением. Все внутри меня словно перетряхнули и вывернули наизнанку и, резко передернув, бросили.