Дело гастронома № 1 Латий Евгений

11

«Сегодня обязательно поговорю с ней, а если надо, даже извинюсь. Ведь как-никак это ее день, и пусть он будет праздником и для нее, и для меня, – размышлял полковник, открывая дверь в свою квартиру. – Вот сейчас войду, увижу ее и начну прямо с порога говорить много-много ласковых слов. Черт бы побрал этого Бокова, придумать такое… Хотя, пожалуй, он прав, женщина любит ушами…» Скачко вздохнул, вспоминая, как наставлял его Боков, при этом стараясь еще и имитировать его голос. Вот шут гороховый!.. Заперев дверь на ключ, полковник с букетом роз и с бутылкой шампанского, не снимая плаща, двинулся вперед, заглянул в гостиную. Но там никого не было.

– Машенька? Ты дома?! – ласково вопросил он. Но никто не откликнулся. Он заглянул в спальню, прошел на кухню, поставил цветы в вазу, налил воды. Набрал номер по телефону.

– Здравствуйте! Это кафедра русской литературы?.. А Марию Ивановну Скачко можно к телефону?.. Ага?.. И давно ушла?.. Спасибо!

Он положил трубку, нахмурился. Снова взял трубку, начал набирать другой номер, но тут же положил ее. Шумно вздохнул. Прошел на кухню, поднял крышку сковородки, она была пуста. И небольшая кастрюлька – тоже. Скачко открыл холодильник, поставил туда бутылку шампанского. На полке лежала узкая полоска сыра, внизу – полупустая бутылка кефира и маленький кусок краковской колбасы. Полковник оживился, достал сыр, колбасу, хлеб. Кефир налил в чашку. Стал делать бутерброды. Взял один, долго на него смотрел, принюхивался и удивлялся, что не чувствует запаха любимой колбасы. «Надо же, даже краковская не возбуждает, – подумал Скачко и положил бутерброд обратно на тарелку. Грустно посмотрел на телефон, пододвинул его поближе к себе и набрал свой рабочий номер. Услышав в ответ голос Бокова, даже обрадовался.

– Привет, кофе дуешь?.. Я скоро буду!.. Да, полный порядок, поздравил! Ну все, жди!

Он положил трубку, некоторое время даже не мог встать со стула, заныло в спине – так сильно, что хоть плачь. Затем стукнул кулаком по столу, решительно поднялся. Боль разом прошла. «А раз нет боли, можно идти. А раз можно идти, значит, на работу», – скомандовал себе Скачко и пошел выполнять свой приказ.

Скачко несколько часов уже сидел в камере для допросов, листая дело Анилиной. Когда открылась дверь и ее ввели в камеру, он поднял голову и приветливо сказал:

– Садитесь, Вера Петровна! Чаю хотите?

Она с иронией взглянула на него.

– У вас, я вижу, известная тактика кнута и пряника?

Услышав ответ, Скачко быстро сменил тон. Это тоже было в арсенале правил допросов. Он поймал себя на мысли, что иногда, сам того не замечая, применяет такой же стиль разговора по отношению к жене. Эмоции нахлынули, стоило подумать о том, куда делась жена, но он решительно и быстро выбросил их из головы. Откуда возникают такие мысли и эмоции, он понимал не всегда, а вот как и почему от них надо избавляться – знал твердо. И парировал сухо:

– Моя тактика – оставаться человеком при любых обстоятельствах. Законы не я придумываю, я их исполняю. Вы нарушили закон, я ищу смягчающие пути. Вы вправе от них отказаться. Чаю хотите?

Анилина кивнула. Скачко нажал на кнопку звонка. Вошел дежурный.

– Принесите два стакана чаю! И печенье!

– Есть!

Офицер вышел. Скачко взглянул на Анилину.

– Вы подумали над моим предложением?

– Подумала.

– Что решили? – спросил полковник, ожидая такого же быстрого ответа. Но Анилина неожиданно задала встречный вопрос.

– У вас дети есть?

– Пока нет… – после паузы ответил Скачко и подумал: «Да и будут ли вообще?»

– Но, надеюсь, вы понимаете, что значат дети для любой матери? Я бы все сделала ради них! – Голос ее дрогнул, слезы блеснули в глазах. Вера Петровна вытащила платок. – Только я не знаю, о каких преступных деяниях моего директора идет речь! О заказах по запискам через служебный вход? Но это существует в практике любого магазина! На то имеются соответствующие распоряжения Минторговли об организации стола заказов для населения! Иногда, если к нам заходил человек высокого ранга, он денег не платил, а просил, чтоб эту сумму записали на его счет. Я не вникала в дальнейшее, но полагала, что он либо переводил всю сумму по безналичному расчету, либо оплачивал помесячно!

Видя, что Анилина уходит от темы, Скачко парировал довольно жестко:

– Я знаю, что такое обслуживание по заказам! Но мой вопрос касается денежных конвертов, которые самолично развозит Беркутов в вышестоящие инстанции!

Анилина задумалась. Дежурный офицер принес чай на подносе и печенье. Поставив поднос на стол, он вышел. Скачко взял один стакан себе, второй поставил перед Анилиной. Пододвинул к ней вазочку с печеньем.

– Да, я видела однажды конверты на его столе. Но при мне он деньги в них не вкладывал и уж тем более никогда не вел никаких разговоров о том, кому, куда и сколько денег отвозит. – Анилина взяла печенье и не поднесла ко рту, а начала вертеть в пальцах, перекладывая из правой руки в левую. – Я не входила в круг его особо доверенных лиц. Георгий Константинович человек весьма щепетильный в таких вопросах. Один пример. У нас, как и везде… я вижу, у вас тоже заведено пить чай, кофе, обедать и других угощать. Вроде гастроном, ассортимент продуктов самый разнообразный, но на свои чаепития и обеды, я тому свидетель, он всегда выдавал деньги Люсе, нашей секретарше. Она покупала на них чай и другие товары! Он и всех нас так приучил! Любой сотрудник – его заместитель, рядовой продавец, уборщица – либо приносил еду из дома, либо покупал все через кассу!

Скачко развел руками:

– Ну надо же. Просто идиллия!

– А как вы думали?! Если каждый начнет брать в день хотя бы по сто граммов хлеба или колбасы, за месяц это составит тонны! У нас ведь большой коллектив!

– Разве не образуются излишки?

Анилина напряглась, задумалась. И полковник это почувствовал. Нащупал слабину.

– Раз уж мы завели столь откровенный разговор, почему бы не продолжить в том же духе?

Анилина кивнула:

– Семь лет назад мы поставили у себя мощные морозильные камеры. Это большие современные финские холодильники. Там есть разные камеры с разными температурами. В наших холодильниках продукция зачастую портилась, мы ее списывали, но это разрешено законом. Есть и разрешенный процент так называемой усушки, утруски и порчи продуктов. Но, поставив новые камеры, мы фактически свели потери к нулю. Плюс расторопность Георгия Константиновича, популярность гастронома, поток покупателей, большой оборот! Мы, к примеру, скоропортящиеся продукты продаем за два дня. И заказы, кстати, этому способствуют! Вследствие этого потери свелись к нулю.

– А процент естественной убыли с вас не сняли?

– Нет.

– Сколько он составляет?

– Двадцать процентов.

Скачко тихо присвистнул.

– Я не экономист, но понимаю, в какие это выливается суммы! И куда же они идут?

– Надо учитывать, что иногда и у нас случаются порча, поставки бракованной продукции, непредвиденные расходы. Правда, Георгий Константинович проявляет максимум настойчивости, возвращает неликвид обратно, взыскивает с продавцов, складских работников. Есть и другие расходы. К примеру, мы закупаем новое оборудование, шьем фирменную одежду для сотрудников…

Скачко перебил ее:

– Я все понимаю! Но это же мизер! Мне известно, что все излишки переводятся в дензнаки и фасуются по конвертам, которые Беркутов самолично развозит по начальству! Так что не надо выгораживать Беркутова! Перед вами не олухи царя небесного, – сердито бросил он Анилиной. Та замолчала. Полковник улыбнулся и, видя, что к чаю Вера Петровна так и не притронулась, заметил: – Чай остывает! Да вы пейте, не стесняйтесь! Это настоящий хороший чай! Я же вижу, вам хочется!

Анилина вздохнула и сделала глоток. Надкусила печенье. Из глаз ее покатились слезы, поползли по щекам. Скачко это заметил.

– Что-то случилось?

– Детей вспомнила!

Скачко сочувственно кивнул. Он, как и многие мужчины, не выносил женских слез. Даже отвернулся, стал смотреть в окно. Анилина с трудом пришла в себя, вытерла слезы скомканным платочком, затем вопросительно посмотрела на полковника.

– Вы освободите меня?

– Я доложу руководству свои соображения. Однако ваш муж признался, что вы вместе скупали эту валюту. А это статья, соучастие…

Анилина этого явно не ожидала. Получалось, что муж, которого она старалась прикрывать, ее же и очернил.

– Но это неправда… – прошептала она, потрясенная этим известием, и, не выдержав, заплакала уже навзрыд.

Приятель Ширшова Васек назначил ему свидание у гаражей. Они и раньше несколько раз там встречались просто поболтать, попить пивка, поговорить о машинах, словом, по-мужски провести время. «Не всякий мужик понимает толк в железяках», – частенько поговаривал слесарь Васек. Он ужасно не любил, когда его называли Анатолием или по имени-отчеству.

Увидев, как Ширшов подходит к боксу, Васек выкатил из гаража свой «жигуль», вылез из машины и выключил мотор.

– Ну, садись, капитан! Теперь сам проверяй!

Он похлопал по крыше. Ширшов залез в машину, взялся за руль. Повернул ключ зажигания, мотор затарахтел. Ширшов послушал его, кивнул. Приятель отошел в сторону. Ширшов на небольшой скорости проехал метров двадцать по дорожке между гаражами, остановился, дал задний ход, вернулся обратно. Вылез из машины и произвел такой же жест, что и Васек, – решительно хлопнул по крыше автомобиля ладонью.

– Ну что? – поинтересовался Васек.

– То, что доктор прописал! – Глаза Ширшова горели.

– Я ж тебе говорил: на спидометре всего шестьсот километров, жена боялась ездить, а теперь и вовсе решила продать. Так что машина, считай, новенькая! А цена бросовая!

Ширшов достал из кармана деньги, протянул приятелю. Тот молча пересчитал, кивнул, сунул деньги в карман.

– Все тип-топ. Как в Сбербанке! По рукам!

И они ударили по рукам.

– Из тещи вытряс? – заговорщицким тоном спросил Васек.

– Из кого же еще! – соврал Ширшов.

Приятель обрадовался. Растрясти тещу на деньги – святое дело.

– Молодец! Тогда, может, по рюмашке тяпнем? Обмоем? – с надеждой в голосе спросил Васек.

– Давай на неделе… сегодня никак! Ну все, я погнал! – заторопился Ширшов, зная, как умеет уговаривать приятель. Стоит только дать слабину, и тут же на шахматной доске в гараже появляется бутыль самогона. Но на этот раз Васек прочитал в глазах Ширшова категорический отказ и, надо сказать, не слишком расстроился. У него здесь, в гаражах, имелось немало приятелей, с кем можно было отметить продажу авто. На прощанье он пожал Ширшову руку:

– Ну, удачи тебе! Катайся на здоровье! За мной еще зимние покрышки! Не забыл?

– Да чтоб я забыл про покрышки?.. – весело ответил Ширшов, сел в машину и отъехал. Стоило только сесть за руль автомобиля, как все сомнения и терзания по поводу взятки и нарушений закона улетучились. Он вспомнил фразу «трудовика», школьного учителя: «Тише едешь – шире морда», которую тот произносил всякий раз, видя, на какой скорости проносилась мимо школы, где учился Ширшов, машина какого-нибудь горкомовского начальника. Он повторил ее громко вслух и нажал на педаль газа.

Полковник вернулся в кабинет после допроса Анилиной. Майор прочитал протокол допроса, удовлетворенно кивнул:

– Считаешь, Анилина знает больше?

– Вряд ли, – усомнился Скачко. – А если и знает, то не скажет. Но есть человек, который в деталях знает весь этот механизм, больше того, он его запускает и крутит! Зоя! Анилина дала понять, что все нити от этих излишек Зоя держит в своих руках. А Беркутов лишь фасует сумму по конвертикам, распределяет, сколько и кому! Какое впечатление Зоя произвела на тебя?

Боков задумался:

– Умная женщина, волевая! Беркутова вряд ли сдаст!

Скачко усмехнулся:

– У каждой сильной и волевой есть своя ахиллесова пята! Ну, ладно. Култакову позвонили из горкома, они в курсе всех наших действий и знают, что мы собираем материал на Беркутова. Даже потребовали разъяснений! Представляешь?.. Мне надо знать, кто стучит туда! Надеюсь, не ты?

У Бокова вытянулось лицо. Он не знал, что и сказать. Полковник смотрел на него как-то по-особому, с многозначительным прищуром, давая понять, что вопрос серьезный, затем продолжил:

– Култаков и мне такой вопрос задавал! Сказал, что у нас «крот» завелся. Кто-то доносит в горком, а там сидят люди серьезные! Они, как мух, нас прихлопнут! Проверь всех под микроскопом, но тихо, аккуратно, понял? И вопрос этот обсуждать только со мной!

Боков сидел подавленный.

– Не унывай! Нет таких крепостей, которых бы не брали большевики! И наша задача: одолеть всех и взять воров с поличным! Немедля в разработку! Мы должны знать о Платоновой все, а уж про ахиллесову пяту непременно в первую очередь!

Он потянулся, встал, прошелся по кабинету и только затем сменил и тему, и тон разговора:

– Кажется, у меня назревает большой семейный скандал! Ты, кстати, знаешь, что такое ахиллесова пята?

– Обижаешь, у меня мама была учительницей литературы.

– Да, совсем забыл! – почесал затылок Скачко, затем, как всегда неожиданно, вновь перешел на другую тему: – Послушай, а ты Капустина хорошо знаешь?

– Держится особняком, на спиртное не падок, откуда-то достает сигареты «Мальборо» и перепродает блоками, но цену не задирает! Испытывает потребность в деньгах.

– Я тоже о нем подумываю! Парень бойкий и неглупый!

Боков достал из кармана монетку и бросил вверх, хотел поймать ее, но тут Скачко перехватил. Боков не растерялся и прокомментировал, показывая пустую ладонь:

– А потребность в деньгах могла стать мотивом! Так что верни монетку.

Скачко посмотрел на герб, затем перевернул монету и со словами «мелочь пузатая» вернул Бокову.

– Получается, что у нашего «крота» должны быть завязки в горкоме! Вот с этого и надо начинать!

Боков кивнул.

Ширшов позвонил жене из телефона-автомата.

– Тонь, не можешь спуститься?

Тоня, привыкшая, что муж всегда возвращается довольно поздно, сильно удивилась и спросила:

– Это еще зачем?

– Я у подъезда! Очень нужно! Спустись, пожалуйста! – ответил Ширшов и повесил трубку.

Он вышел из автомата и, дожидаясь жены, замурлыкал: «Птица счастья завтрашнего дня». Подошел к «Жигулям», ласково провел ладонью по капоту. Выскочила Тоня в плаще, наброшенном на ночнушку, осуждающе взглянула на мужа.

– Я там стирку затеяла! Ну, чего тебе?

– Ничего не видишь?

Она осмотрелась, пожала плечами.

– А что?..

Ширшов развел руками, как бы намекая на более обширное пространство.

– А если глаза разуть?

Она оглядела двор.

– Издеваешься?! Я ванную заняла, мать душ принять хочет, а ты мне голову морочишь!

Она развернулась и направилась к подъезду.

– Да погоди ты! Я машину купил!

Тоня остановилась, обернулась.

– Какую еще машину?!

Он взял жену за руку, подвел к «Жигулям». Распахнул дверцу и пригласил:

– Прошу, мадам!

– Рехнулся?! Это чужая машина!

– Была чужая, теперь наша! Садись, – приказным тоном объявил он, и Тоня, поколебавшись, забралась в «Жигули». Он быстро сел за руль, захлопнул дверцу. Включил зажигание, поспешно тронулся с места, словно боялся, что жена может выйти и сбежать.

– Ты куда? – спросила Тоня, убедившись, что машина удаляется от дома. – Я же говорю: постирушки у меня сегодня!

– Ты ничего не поняла? Теперь у нас есть своя машина! – принялся вдалбливать жене Ширшов.

Тоня задумалась, затем, удивленно округлив глаза, взглянула на мужа.

– Ты хочешь сказать, она… наша?

– Окончательно и бесповоротно! – ответил Ширшов и развернулся обратно к дому.

И лишь когда он лихо подкатил к подъезду, Тоня осторожно спросила:

– Но откуда у тебя такие деньги?

– Тонь, ты можешь хоть раз в жизни не долбать меня идиотскими вопросами, а просто порадоваться? – возмутился он.

– Могу, но… Как снег на голову!

Ширшов молчал, держал руки на руле.

– Я и тебя водить выучу, – пообещал он и погладил жену по выпиравшему из-под плаща животику. Она улыбнулась.

– Откуда деньги-то?

– В рассрочку взял! Одну услугу приятелю оказал, а он смешную сумму запросил! На зарплате это не отразится, не бойся!

Тоня довольно вздохнула. Ширшов решил выдать главный козырь:

– Так что вопрос переезда на дачу решен!

– Ох, как мать-то обрадуется! – заулыбалась Тоня и представила, что весь салон машины заполнен рассадой, а их с мамой еле видно из-за обилия зелени. Заметив улыбку на лице жены, Ширшов попросил об одной услуге:

– Ты только матери пока ничего не говори! Она меня вконец задолбает своими расспросами! Скажешь так: один приятель за границу уехал, машину мне на лето оставил, езди, мол, чтоб не заржавела. Скажи: бесплатно оставил! Ну а потом, если все срастется, тыры-пыры и все такое прочее, мы ее тогда, возможно, и выкупим! Договорились?!

Тоня кивнула, прижалась к нему. Он обнял ее.

– А хорошо в своей машине, – вздохнув, прошептала она. И вновь зажмурилась и представила, как тонет в рассаде.

Усталая Зоя вернулась домой после работы. Раздевшись, прошла с сумкой на кухню, включила там свет и подошла к плите. Суп и рис с котлетами, стоявшие на конфорке, были не тронуты. Она нахмурилась и прошла в комнату сына. Тот лежал, уткнувшись лицом в подушку. Зоя присела на кровать. Над ней, на стене, висел портрет Блока.

– Ты что, заболел? – встревожилась она, дотронулась до лба сына.

Тот вдруг резко повернулся к ней, взглянул на нее.

– Мама, я совершил ужасный поступок!

– Что?! – Зоя всерьез перепугалась, даже вскочила.

– Не знаю прямо, как тебе и сказать…

– Да говори же! – крикнула Зоя.

– Ко мне пришел мой товарищ, сказал, что проигрался в карты и должен срочно отдать четыре тысячи рублей, иначе его убьют. Я знал, где у тебя лежат деньги, ну и дал ему эти четыре тысячи! Я заработаю, мам, и тебе отдам! Поеду в стройотряд летом, заработаю и отдам!

Зоя обмякла, простонала:

– Фу-ты, а я думала, что-то серьезное! Ты знаешь, как его фамилия, где он живет?

– Знаю. А тебе зачем?

– Пойдем в милицию и заявим об этом!

– Но я же ему сам отдал!

– Скажем, что он хитростью выманил у тебя эти деньги!

– Но я осознанно отдал. Я подумал, что всю дальнейшую свою жизнь буду мучиться тем, что мог спасти человека и не спас. Я бы не смог дальше жить с этой мыслью! Я отдам тебе эти деньги, мама! Клянусь тебе! Честное слово!..

Зоя была в смятении.

– Скажи только честно: это ты проигрался в карты? – подозрительно спросила она.

– Мам, я не играю в карты, ты же знаешь! Все, что тебе рассказал, чистая правда! Он даже заплакал, и я решил, что должен ему помочь! Или ты считаешь, что это дурной поступок?

Зоя молчала, не зная, что ответить сыну. Антон понял, что сейчас настал решительный момент, и решил идти напролом.

– Мне важно знать: это хороший поступок или дурной? – снова спросил он.

Зоя вздохнула, опустилась на рядом стоящий стул, ноги уже не держали ее, покачала головой.

– Как ты будешь жить с такой нежной и чувствительной душой?! – проговорила она. Затем погладила сына по голове, медленно поднялась и пошла на кухню. Антон двинулся за ней.

– Тебе жалко этих денег? Я их заработаю и отдам, клянусь тебе!

Зоя подошла к столу и начала разбирать сумку, вытаскивая оттуда кусок окорока, печень трески, гусиный паштет, банку крабов и другие деликатесы.

– Мне не жалко этих денег, но твой товарищ мог и обмануть тебя!

Антон сделал удивленное лицо:

– Зачем ему меня обманывать? И потом, я знал, что он играет. Они собираются по ночам, расписывают пульку. Играли по мелочи. А тут их понесло. Я его не оправдываю. Сейчас, уже трезво рассуждая, я бы отказал ему, но, когда он пришел ко мне, просто не смог! Понимаешь?

– Ладно! Я хотела купить тебе машину, чтоб летом ездить на дачу, на права же ты сдал, но теперь придется с этим повременить. Может, оно и к лучшему! Сейчас все так лихачат! – Она улыбнулась, повернулась к сыну, обняла его.

– Давай договоримся: ты больше никогда, не посоветовавшись со мной, не станешь принимать такие решения! Даешь слово?!

– Даю, – тихо выговорил он. Она подняла его лицо, на глазах сына блестели слезы. Она вконец растрогалась.

– Ну, все-все! Я не сержусь! Давай ужинать! Ты опять ничего не ел! Это какое-то наказание, – тяжело вздохнула она.

Потом зажгла газовую горелку, поставила суп разогреваться.

– Иди мой руки, а я пойду переоденусь! Устала как собака, – проговорила она и ушла в свою комнату.

Антон обнаружил среди свертков нежный окорок, понюхал его, отрезал кусок, намазал горчицей, отломил от длинного батона кусок и стал жадно есть. Включил маленький телевизор на кухне, показывали вечерние новости. Антон, не выпуская бутерброда из рук, вернулся к себе в комнату, увидел книгу Солженицына – край ее торчал из-под подушки – и застыл как вкопанный. Он слышал от друзей, что эта книга многим принесла несчастье, но то, что она обошлась ему слишком дорого, он понял только после разговора с матерью. Он со злостью взял ее в руки, открыл на первой странице и начал читать заново.

Было уже довольно темно, полковник сидел, покачиваясь, на качелях, когда во двор въехало такси. Из машины вышла Маша, направилась к подъезду. Скачко, заметив ее, поднялся и тихо, по-кошачьи, двинулся за ней, стараясь, чтоб она не заметила. Когда она схватилась за ручку двери, он шепотом окликнул ее по имени. Она ничуть не испугалась, повернула голову, и в этот миг он вынул из-под плаща букет роз, протянул жене.

– Поздравляю с днем рождения, Машенька! Ты уж прости меня! Вчера всю ночь проторчал на работе, спал четыре часа, хотя понимаю, что оправдания мне нет!

– Спасибо, – сухо ответила Маша и взяла цветы. Лицо у нее было грустное.

– У родителей была?

Она кивнула:

– Мог бы приехать или хотя бы позвонить. Папа с мамой опять обиделись.

– Я звонил, приезжал, шампанское в холодильнике стоит! Я себя не оправдываю! Даже работу свою чуть ли не возненавидел! Не сердишься? Ну скажи, нет?..

Маша вздохнула:

– Я вчера ночью чуть с ума не сошла! Ты не пришел, не позвонил. Что я должна была думать? Что ты борешься с преступниками или счастливо засыпаешь в объятиях чужой женщины?!

Она взглянула на него. Он натянуто улыбнулся.

– Ну, ясное дело, засыпаю в объятиях чужой женщины, – пошутил он.

У Маши округлились глаза, она бросила ему в лицо цветы. Они рассыпались, упали на землю.

– Дурак! – крикнула она и, хлопнув дверью, убежала в подъезд. Полковник поморщился.

– Действительно, дурак! Это надо же взять и такое сморозить, голова садовая!

Он шумно вздохнул, глянул наверх. На балконе стоял мужик в майке и курил, глядя на него. Полковник нахмурился и вошел в подъезд.

12

Андропов вошел в кабинет Брежнева. Он и раньше, за пятнадцать лет руководства КГБ СССР, не раз бывал в этом кабинете, где решались такие важные вопросы, как начало войны в Афганистане, репрессии по отношению к физикам и правозащитникам Орлову и Сахарову. Да и деликатная и сложная история с писателем Солженицыным тоже не раз обсуждалась в стенах этого кабинета. Андропов понимал: его взлет был возможен только потому, что он всегда умел играть на честолюбии Брежнева и немало поспособствовал созданию его культа. За это Брежнев позволил ему и КГБ значительно расширить контроль над всеми сферами жизни государства и общества. Не говоря уже о зарубежных странах, куда переправлялись огромные деньги лидерам компартий и тем общественным деятелям, которые поддерживали СССР. «Вот так, мои дорогие Ильичи», – сказал он тихо в адрес больного Брежнева и огромного портрета Ленина, который висел на стене за спиной у Леонида Ильича.

Увидев Андропова, Брежнев приветливо взмахнул рукой, приглашая подойти. Андропов подошел.

– Дорогой Леонид Ильич! Разрешите доложить: приступил к обязанностям секретаря ЦК КПСС! Заверяю вас, что на новом посту полностью оправдаю ваше доверие, с честью буду служить интересам родной коммунистической партии и советского народа!

Брежнев улыбнулся и снова махнул рукой – мол, хватит, садись.

– Присаживайся! Как тебе новый кабинет? Костя говорит, не хуже, чем на Лубянке? И готовят там хорошо!

– Леонид Ильич, быть рядом с вами и работать под вашим руководством для меня великая честь!

– Понял! Хорошо, хорошо. Теперь давай по делу! Меня волнует обстановка в Афганистане. Ты с Устиновым заварил эту кашу, вы за нее и в ответе! Спрос с вас обоих будет строгий! Мне тут докладывали: каждый день в Афганистане нам обходится в четыреста тысяч рублей! Тяжелое бремя ложится на наш народ! А результатов никаких!

– Но, Леонид Ильич…

– Молчи! Ну, сам подумай. Три года прошло, а война разгорается все жарче! Людские потери, прежде всего нашего контингента, все растут и растут!

– Американцы, вооружая моджахедов и Пакистан, тратят не меньше! Фактически это война между нашими державами, – успел вставить Андропов.