Дело гастронома № 1 Латий Евгений
– Сколько надо, столько и подождем, – ответил шофер.
Беркутов улыбнулся и вошел в магазин. Торговый зал небольшой, и покупателей всего двое. Беркутов подошел к продавщице.
– Мне нужен Лев Саныч!
Продавщица, увидев перед собой солидного мужчину, с радостью отвернулась от высокого тощего парня в очках, который явно надоел своими расспросами о поэтах-шестидесятниках. Он долбил и долбил, выспрашивал, когда наконец поступит в продажу новая книга Евтушенко, стихи которого лично он не очень уважает, но следует признать Евтушенко новатором, ведь тот придумал новые рифмы, «расшатанные, точно этажерки», да и лирика поэту скорее удается, чем нет, ну и так далее в том же духе. Она отошла от парня и любезно ответила Беркутову:
– Директор отъехал по срочному делу, но зам на месте! Вас проводить?
Беркутов кивнул.
Войдя в кабинет, Беркутов увидел женщину лет сорока – сорока пяти, сидящую за машинкой и тюкающую по клавишам одним пальцем. Георгий застыл на месте. Он сразу узнал Еву. Она совсем не изменилась. И она, подняв голову, тоже узнала его, растерялась, провела рукой по кудрявым темным волосам, поднялась, сняла очки, потом снова надела их.
Те же жесты, которые запомнились Беркутову, те же движения, только очки в далеком шестидесятом году у нее были другие.
Беркутов вспомнил, как он вернулся домой после отсидки в черном лагерном ватнике и шапке, с котомкой за плечами. С какой радостью он вошел в коммунальную квартиру на третьем этаже, распахнул дверь в свою комнату. Она была чистенькая, прибранная; Ева сидела у окна, вязала детские носочки на спицах, рядом в кроватке спал ребенок. Сказка, а не дом. Но сказка быстро кончилась. Беркутов снял шапку, вытянул из ватника тощую шею, взглянул на ребенка. На столе, покрытом клетчатой клеенкой, лежал на деревянной доске хлеб, стояла бутылка молока, сыр и колбаса на тарелочках. Ева, увидев мужа, испугалась, привстала со стула. Вязанье упало на пол. Она наклонилась, подняла его. Беркутов не сводил с ее гибкой фигуры восхищенных глаз. Ева покраснела, провела рукой по шапке темно-каштановых вьющихся волос. И спросила тихо, каким-то не своим голосом:
– Ты разве не получал моего письма?
Беркутов успел сделать шаг к ней и остановился, не понимая вопроса.
– Какое письмо, о чем?!
– Я послала тебе свидетельство о разводе! Прости, Жора, но я полюбила другого человека. И он тоже любит меня, – глядя в сторону, почти скороговоркой выпалила она. Беркутов был потрясен до глубины души.
– Но мы же… так любили друг друга! – Губы почему-то плохо слушались, он еле слышно добавил: – Ты же от родителей ушла ради меня! Разве не так?!
В ее глазах стояли слезы.
– Я полюбила другого, он ударник коммунистического труда!
– Но это же наш с тобой ребенок?!
Она кивнула. Затем заговорила очень быстро, как по писаному, словно долго репетировала эти фразы, словно должна выпалить их немедленно, иначе забудет.
– Николай усыновит его! Николай на хорошем счету, его приняли в партию! Прилично зарабатывает, станет примером, хорошим отцом нашему сыну! А клеймо твоей судимости не позволит Костику добиться успеха в жизни. Да его ни в один институт не примут! Я решила, ты согласишься со мной… – На последних словах слезы так и брызнули у нее из глаз, и она посмотрела на него с мольбой.
Беркутов пожал плечами:
– Но эту комнату таксопарк дал мне!
Ева смахнула слезы тыльной стороной ладошки и, опустив голову, пробормотала:
– Николай переписал ее на свое имя. Ты запятнал себя и лишился законной жилплощади.
Несколько секунд они молчали. Георгий невольно покосился на еду. До Москвы он добирался почти три дня и страшно оголодал. Ева уловила его взгляд.
– Я бы тебя покормила, но сейчас Николай вернется с работы. Ему будет неприятно тебя видеть.
– А еще что ему неприятно?! – с вызовом бросил он.
Ева смутилась.
– Я знаю, тебе больно, но и мне нелегко вести этот разговор. Однако мы должны переступить через эту боль и сделать все, чтобы нашему сыну жилось счастливо в будущем! – Она снова заплакала, почти уже беззвучно.
Беркутову захотелось подойти к ней, успокоить и постараться все вернуть. Будь что будет, лишь бы все оставалось как прежде. Но что-то помешало ему это сделать. И он, хмурясь и стараясь не смотреть больше на еду, спросил:
– А тебе самой, выходит, счастья уже не нужно?!
– Мне нет! Но ты еще будешь счастлив! – улыбнувшись сквозь слезы, сказала она.
«Но ты еще будешь счастлив!» – эту фразу бывшей жены тысячу раз вспоминал Беркутов, когда мытарился в поисках работы и жилья после отсидки, когда разгружал товары в магазине, куда удалось с трудом устроиться бывшему зэку. И каждый раз он отвечал себе: «Буду, обязательно буду счастлив!» Все это пронеслось в памяти Беркутова сейчас, когда он увидел Еву за машинкой в книжном магазине, и с губ чуть не сорвалось: «Господи, все это время я старался быть счастлив, наверное, для того, чтоб доказать тебе, что смогу?! Увидеться и рассказать, что не умер, что не потерялся, не сдался, что удалось кое-чего достигнуть! Что теперь у меня прекрасная семья, милая, добрая, красивая жена, есть уже почти взрослая дочь, есть работа, которую я люблю. Что, в конце концов, я счастлив!» Но затем Беркутов понял, что ни сейчас, ни тем более в другой раз ничего такого говорить ей просто не стоит. Теперь уже ни к чему. Он снова улыбнулся, порадовался тому, что Ева почти совсем не изменилась, ну разве что располнела немного, и новые очки ей очень даже к лицу. А затем просто, по-приятельски, как старой знакомой, сказал:
– Здравствуй, Ева! Лев Саныч обещал оставить мне альбом Босха!
И Ева, облегченно вздохнув, подхватила:
– Да, он мне говорил! – Она достала из шкафа альбом Босха и передала Беркутову.
– Сколько я должен? – по-деловому спросил Беркутов, доставая из кармана несколько купюр.
– Лев Саныч сказал, это подарок, – ответила она, жестом давая понять, что денег не примет.
Беркутов спрятал купюры в карман, взял альбом и произнес по слогам:
– Спа-си-бо!
Когда «Босх» оказался в его руках, Ева окончательно освободилась от охватившего ее смущения и спросила:
– Извини, до меня только сейчас дошло. Ты и есть тот самый Беркутов, директор первого гастронома?
– Что значит «тот самый»? – переспросил он, особо подчеркивая слово «тот».
– Ну, тот, кого называют директором улицы Горького?..
Беркутов усмехнулся:
– Мало ли что болтают! Ладно! Еще раз спасибо за книгу, и передайте мою благодарность Льву Санычу!
Он развернулся, чтобы уйти. Но тут Ева его удивила:
– Ты ничего не хочешь узнать о своем сыне?
Беркутов резко обернулся.
– Насколько я помню, твой ударник комтруда Николай усыновил моего Костю, а ты умоляла меня забыть и о сыне, и о тебе! – В голосе его звенели гневные нотки.
– Меня заставили родители! Они запугали меня, говорили: «Если ты не откажешься, мы от тебя откажемся и помогать не будем!» Я испугалась! Не за себя, за ребенка! И предала тебя! Но все эти двадцать лет я только и делаю, что виню себя во всех своих несчастьях! Я прожила несчастную жизнь! – Она закрыла лицо обеими руками и зарыдала.
Беркутов поморщился, не зная, как выйти из этой неловкой ситуации. На ближайшем к двери столе лежал роман Дюма «Двадцать лет спустя», и Беркутов быстрым жестом столкнул его на пол. Книга с грохотом упала. Ева вздрогнула, перестала рыдать, отняла руки от лица, удивленно взглянула на него и на книгу. Беркутов поднял книгу, положил на место.
– Не надо плакать. Я не держу на тебя зла. Столько лет прошло, все быльем поросло! – успокоил Беркутов Еву. Та тяжело вздохнула и немного успокоилась,
– С Николаем мы давно разошлись! Года через два… после того, как ты приходил. Я сразу как-то почувствовала, что мы разные люди. Да и он тоже. Я не держала его. Но он оказался порядочным человеком, помогал нам. И комнату твою оставил, а потом и двухкомнатной для нас добился, и деньгами тоже помогал!
Беркутова явно не интересовало, каким порядочным человеком оказался Николай, и он задал один короткий вопрос:
– Сын учится?
– Да. Точней, окончил факультет журналистики МГУ, сейчас работает в газете «Труд». Константин Листов, он взял мою фамилию!
– Константину Листову большой от меня привет! Если, конечно, он знает о моем существовании…
Она растерянно кивнула, не сводя с него глаз и ожидая услышать что-то ободряющее, но Беркутов взглянул на часы, развел руками, улыбнулся Еве и вышел.
Максимыч заметил изменение в настроении Беркутова еще до того, как тот сел в машину. Когда «Волга» не спеша отъезжала от магазина, Максимыч еще раз взглянул на шефа через зеркальце и увидел, что тот продолжает сидеть на заднем сиденье с каким-то хмурым и задумчивым видом.
– На обед или на работу? – решился нарушить молчание водитель.
– На работу! – быстро ответил Беркутов, словно ожидал этого вопроса, затем так же быстро сам задал неожиданный вопрос: – Скажи, Максимыч, а у тебя дети на стороне есть?
– На какой стороне? – не понял шофер.
– Ну, от первой жены, к примеру, или от любовницы, мало ли что в жизни бывает?!
Максимыч удивился, просто ушам своим не поверил. С чего это вдруг шеф завел такой разговор? Но, посмотрев еще раз в зеркало, подумал: «Мало ли что с ним происходит последнее время. Лучше сейчас не спрашивать, потом все сам скажет», – решил он. А затем ответил:
– Женился я, Георгий Константиныч, один раз, на других не зарился, вот и детей на стороне не завел! – Но, видя, что Беркутов никак не реагирует, все-таки решился: – А чего это вы вдруг спросили? – Он снова взглянул в зеркальце, увидел грустное лицо Беркутова. Тот поймал его взгляд, подмигнул по-свойски.
– Да так, вспомнилась тут одна история!
9
Антон пригласил Машу в кафе, и, так как помещение почти пустовало, официант предложил самим выбрать место. Антон указал на столик в углу, галантно отодвинул стул, перед тем как Маша села. Затем отошел, пошептался о чем-то с официантом и уселся напротив. Играла тихая музыка, лампочка бра на стене отбрасывала блики на блестящие светло-каштановые волосы Маши, и вокруг ее головы образовался золотистый ореол. Антон открыто, не стесняясь, любовался красотой своей возлюбленной, молчал и не сводил с нее глаз. В какой-то момент Маша даже ощутила неловкость, засмущалась, не знала, о чем заговорить, чтоб он не смотрел на нее вот так… откровенно. Она давно не захаживала в подобные заведения, ну разве что когда была студенткой. На столе появились бутылка шампанского, два «Столичных» салата и сыр. Антон не торопился, подождал, пока официант не принесет еще две отбивные, и, как только тот отошел, наполнил бокалы шампанским. Затем медленно, словно выполняя некий торжественный ритуал, обеими руками приподнял свой бокал. Маша занервничала, оглянулась по сторонам, но, убедившись, что посетителей почти нет, успокоилась. Потянулась к бокалу, но так и не взяла его в руки. Вместо этого сложила их на коленях, как примерная девочка. А потом укоризненно заметила:
– Ты же говорил: пирожное и шампанское. А тут целый пир…
– Я проголодался! Надеюсь, и вы тоже! Очень хочу выпить за добрую улыбку госпожи Судьбы, которая одарила меня этой встречей! За счастье быть рядом с вами, видеть вас!
Маша еще больше смутилась и подняла свой бокал. Они отпили по глотку.
– Однако ты весьма красноречивый юноша, – с улыбкой заметила она.
– И что в этом плохого?! Впрочем, помню слова вашего любимого Базарова: «Аркадий, не говори красиво!» Но вся эта высокопарность от робости и стеснения, – то ли утверждая, то ли задавая вопрос самому себе, ответил Антон.
– Вот уж не сказала бы, что ты робкий! А что касается красноречия, лучше бы использовал его в сочинениях, – заметила Маша.
– Спасибо за комплимент! Надеюсь, что и не нахал! Мне почему-то хочется о тебе заботиться! Ты такая трогательная и беззащитная! Быть рядом с тобой все время, всегда и везде, вот о чем я мечтаю.
– Не надо так говорить! Я замужем, – строго сказала она.
Антон заметил, что Маша смутилась, даже помрачнела как-то, и решил поднять ей настроение.
– А что, в замужних женщин уже не влюбляются? – с улыбкой глядя прямо ей в глаза, спросил Антон.
– Я же намного старше!
– Женщина всегда старше мужчины! Мудрее. – Он взял ее за руку, чуть сжал. Маша хоть и не сразу, но отняла руку, опять огляделась по сторонам.
Антон не унимался.
– Ты стесняешься быть со мной? – обиженно произнес он.
Маша покачала головой:
– Нет, но…
– Что ж, тогда давай выпьем за твоего мужа! Больше всего на свете я хочу, чтоб ты была счастлива! Хотя бы это я имею право пожелать?! – и он вновь поднял бокал.
Бокалы легко и почти беззвучно коснулись друг друга. Маша чуть пригубила, Антон же залпом выпил до дна. У него слегка закружилась голова, и он вдруг понял, что счастлив. Все как в сказке, он рядом с любимой женщиной, тихо играет музыка. Антон на несколько секунд закрыл глаза и обратился к Всевышнему: «Господи, продли этот счастливый миг, пожалуйста!»
Часы показывали половину третьего. Беркутов сидел за столом у себя в кабинете и с жадностью поедал салат оливье. Люся сидела напротив и с улыбкой смотрела на него.
– Вкусно?
– Не то слово! Вообще-то оливье я… – Он слегка поморщился, покачал головой. – Особенно никогда не жаловал! А вот от твоего оторваться не могу! – Он улыбнулся Люсе, она же продолжала восхищенно смотреть на него.
– А там есть секрет! Этот салат особенный, заговоренный, – шепотом призналась она.
Беркутов тут же отложил вилку.
– Это как понимать?
Люся игривым голосом уточнила:
– Не просто заговоренный, а на любовь!
– Салат? На любовь? – со смешком спросил он, снова берясь за вилку, и вновь зачерпнул горку салата. Она кивнула.
– Я люблю вас, – еле слышным шепотом призналась Люся и от смущения залилась краской.
Беркутов с трудом проглотил последнюю порцию. Вытер салфеткой губы. Люся приложила тыльную сторону ладони к щеке.
– Кажется, сейчас сгорю!
Беркутов встал и сделал вид, что собирается выйти.
– Принести огнетушитель?
– Ну что же вы такой не романтичный?! Я с первого дня, как вас увидела, сразу влюбилась, и те одиннадцать месяцев, что работаю с вами, влюбляюсь все сильнее и сильнее! Ничего не могу с собой поделать! Уговаривала себя по ночам и так, и сяк, твердила, что нанесу обиду Лидии Александровне, но чем больше уговариваю, тем сильнее люблю! – Она раскраснелась, шумно выдохнула, с трудом сдерживая озноб волнения.
– Люсенька!.. – жалостливым голосом начал было Беркутов, но она жестом остановила его.
– Умоляю вас! Только не надо ничего про огнетушитель! Я и без того на грани обморока! Мне столько сил стоило сказать вам все эти слова, что я… – Она не договорила. Немного помолчав, добавила: – Вы просто подумайте о том, что я вам сказала! Это очень серьезно для меня! – Она поднялась, по лицу можно было догадаться, что она собирается произнести еще что-то очень важное, но в это время дверь приоткрылась, и в кабинет заглянул милицейский генерал-лейтенант. Услышав, что дверь приоткрылась, Люся тут же подхватила пустую салатницу и спросила совсем другим, обыденным, голосом: – Чаю принести?
Не успел Беркутов кивнуть, как она направилась к двери, потом остановилась, пропуская гостя в кабинет. Окинув девушку оценивающим взглядом, генерал вопросил густым баском:
– Можно, Георгий Константиныч?
– Не можно, а нужно, Владимир Михалыч! – Беркутов обрадовался генералу как избавителю. Затем повернулся к Люсе, махнул ей рукой. Та понимающе кивнула.
– Маленький графинчик и закуску? – спросила она.
Беркутов кивнул.
– Сейчас организую! А чаек тогда попозже?
– Именно!
Люся, одарив генерала нежнейшей улыбкой, вышла из кабинета. Тот посмотрел ей вслед и прокомментировал:
– Слушай! Вокруг тебя тут такие наяды гуляют без охраны, что просто обалдеть!
Люся, услышав последнюю реплику, усмехнулась и с высоко поднятой головой вышла из кабинета.
В предбаннике Зоя, рассматривавшая перед большим зеркалом новые осенние сапоги, увидев секретаршу и оценив ее стать, игриво промурлыкала:
– Ну, ты у нас прямо королева! Захарова, что происходит? Ты день ото дня все хорошеешь! Я тут уж подумала: а не познакомить ли тебя с моим сыном?!
– Поздно! Мое сердце уже занято! – отмахнулась секретарша.
– Ах вон оно как! И кто же этот счастливчик? – поинтересовалась Зоя.
– Ох, шепнула бы, да сглазить боюсь! А где такие сапожки дают? – перешла на другую тему Люся.
– Места знать надо! Но я и для тебя, голубушка, подсуетилась! Иди, на моем столе коробка лежит, – усмехнулась Платонова.
У Люси загорелись глаза. Она вбежала в кабинет, принесла оттуда коробку, вытащила один сапог, повертела его, рассмотрела и пришла в восторг:
– Югославские! И цвет мой! Прямо под плащик! Ой, спасибо, Зоя Сергеевна, спасибо огромное!
Она бросилась к ней, поцеловала и тут же стерла со щеки начальницы след от помады.
– А сына моего отвергла! – Зоя скроила обиженную гримаску. И прошла к себе в кабинет, Люся – следом.
– Да знакомьте, знакомьте! Я же знаю вашего сына, он на таких, как я, неученых, даже не посмотрит! Ладно, примерю потом! Сколько с меня? Ой, надо же отметить, а то носиться не будут! – И она вытащила из холодильника запотевший графинчик с водкой и разносолы под нее: осетрину, селедочку, соленые огурчики, грибы, лимончик, составила все на поднос. Зоя внимательно наблюдала за ней.
– Так сколько? – продолжая сервировать стол, спросила Люся.
– Нисколько. Я тебе их дарю, – понизив голос и насмешливо глядя на нее, проговорила Зоя.
– А между прочим, мой день рождения прошел, – сощурив глазки, ответила Люся, явно ожидая какого-то подвоха.
И дождалась, Зоя нашлась почти сразу же:
– Я ко Дню защиты детей подгадала! Только одна просьба: ты Жору оставь в покое! Я же вижу, как ты его обхаживаешь, – вдруг посерьезнев, заметила она, и Люся мгновенно вспыхнула от обиды.
– Что вы такое говорите, Зоя Сергеевна?! Обхаживать директора – это моя обязанность!
Люся вмиг посуровела, аккуратно положила сапог в коробку, закрыла ее, положила на стол, развернулась и направилась к двери. Зоя все поняла, двинулась за ней.
– Люся, не глупи! Я действительно для тебя их взяла! – Она попыталась загладить свою вину.
Люся обернулась:
– Спасибо за заботу, Зоя Сергеевна! Но я не сирота, сама в состоянии купить себе такие сапоги! Так и сделаю, прямо ко Дню Военно-морского флота!
Она подхватила поднос с закусками, потом передумала, с грохотом опустила его на стол и с гордой осанкой вышла из кабинета. Зоя хмуро посмотрела ей вслед.
Скачко снял трубку и набрал номер, несколько секунд слушал длинные гудки вызова, потом опустил ее обратно на рычаг. Посмотрел на часы, вздохнул. Боков сидел у стола, просматривал бумаги, изредка поглядывал на шефа, переживал за него. Скачко хотел было позвонить еще раз, но, махнув рукой, встал, подошел к Бокову и спокойно, не говоря ни слова, взял его чашку и допил кофе. Тот недоуменно посмотрел на полковника – прежде за ним такого никогда не водилось.
– Не отвечает, – мрачно вздохнул Скачко.
– Дело ясное. На кафедре гудят. День рождения все-таки! – попытался утешить начальника Боков.
– Это у них не принято. У них чаще поминки справляют, как ни цинично это звучит!
Боков нахмурился.
– Поезжайте-ка вы домой! А я останусь на хозяйстве! – посоветовал он. – Купите большой торт, цветы, лучше розы, помойте пол, наденьте свежую рубашку с галстуком, сервируйте стол для чая, включите громкую веселую музыку и ждите!
Скачко поморщился.
– Какой еще пол, какая музыка?! Ты с ума сошел, – огрызнулся он и вышел из кабинета.
Боков лишь плечами пожал, заглянул в пустую чашку. Даже кофейка у него не осталось.
Люся сидела в приемной за пишущей машинкой и серьезно нервничала после неудавшегося разговора с Зоей. Оттого, что допустила ошибку, не слишком дипломатично себя вела с начальницей, чего прежде никогда не бывало. Люсе ужасно хотелось выругаться, но, так как в приемной сидели не только постоянные «просители», но и несколько незнакомых ей человек, она лишь вздыхала и нервно меняла листы бумаги в машинке, а испорченные, сердито скомкав, бросала в корзину. Но вот наконец дверь директорского кабинета отворилась, и оттуда вышли Беркутов с генералом. Лицо последнего раскраснелось, видно, крепко принял на грудь, Беркутов же выглядел как обычно: собранный, элегантный и трезвый. Генерал, не обращая внимания на других, несколько раз подряд обнял и расцеловал директора. Уже было направился на выход, но вернулся и снова полез целоваться. Когда же Беркутов отстранился, причем довольно резко, генерал несколько секунд тупо смотрел на него, но, видно, опомнился, поблагодарил за гостеприимство и добавил:
– Все! Все, ухожу. Меня ждут в Минобре. И не забудь самое главное, Константиныч! Смотри, не забудь! Знай, что я у тебя есть! Если что не так там с кем-нибудь… сразу звони! Все проблемы решим!
Заплетающимся языком генерал выговорил всю эту тираду, затем уставился на Люсю, сделал по направлению к ней шаг, но неожиданно по-военному скомандовал сам себе: «Кру-гом» – и, после того как четко выполнил эту команду, махнул рукой и ушел нетвердой походкой. Только после его ухода Беркутов обратил внимание на тех, кто сидел в приемной. Среди прочих заметил и дядю Корнея. Хотел было поприветствовать старого друга, но в это время один из посетителей, невысокий полноватый мужчина в элегантной светло-серой тройке, поднялся и, широко улыбаясь, подошел к Беркутову, пожал ему руку.
– Георгий Константинович, мое почтение! Давненько мы не имели счастья лицезреть вас с Лидией Санной в нашем театре! Совсем нас забыли!
– Каюсь, но что делать! Дела, дела… – Беркутов виновато улыбнулся. – Вот и сейчас вдруг срочно вызывают. А вы, Сергей Иваныч, зайдите по своему вопросу к Зое Сергевне, она теперь вместо Веры Петровны! Так что побежал, вы уж не обессудьте!
– Понимаю, понимаю! У нас через неделю шикарная премьера, я пришлю приглашение для вас с Лидией Санной! Настоятельно ждем!
– Спасибо, постараюсь.
Люся бросила на Беркутова беглый взгляд.
Беркутов еще раз пообещал директору театра обязательно быть на премьере, затем обернулся к дяде Корнею:
– Корней Потапыч, идемте, нас уже ждут.
Корней так и не понял, кто ждет их с Беркутовым, но тут же встрепенулся, быстро встал со стула и последовал за старым другом. Уже на выходе Беркутов обратился к Люсе, велел, чтоб та согласно списку отоварила посетителей.
Дядя Корней и Беркутов обедали в ресторане «Узбекистан», в том самом отдельном кабинете, где чаще всего проходили деловые встречи с Аримовым. Официант принес два монпара и, проследив, всего ли хватает на столе, вышел из кабинета.
На протяжении всего того времени, что они ехали на машине до ресторана, Беркутов не проронил ни слова, только внимательно изучал какие-то накладные, что-то подсчитывал, отмечал карандашом, вновь считал. Корней понимал, что Жора сильно занят, по сосредоточенному лицу можно было догадаться, что сейчас не время для разговоров, поэтому решил дождаться, пока Беркутов заговорит первым. А заговорил он, только когда они уже оказались в ресторане за столиком.
– Ты хоть расскажи, дядя Корней, что у тебя за событие грядет? А то мы прошлый раз и потолковать нормально не успели!
– Так внучку замуж выдаю! – обрадовался вопросу дядя Корней. И затараторил: – Нынче, сам знаешь, каждый стремится побогаче завернуть! Тесть мой будущий для свадьбы целый ресторан снял! Во как! Оркестр пригласил, а в ресторане этом из закусок только селедка да салат оливье! И котлеты пожарские на второе. По мне, так и ладно! Но бабы, сам знаешь: нет – и все! Чтоб было как у людей. Вплоть до того, что свадьбу вообще отложить до лучших времен!
Он вздохнул. Беркутов улыбнулся. Дядя Корней продолжил:
– И что прикажешь делать?! Тут я про тебя и вспомнил!
– Понятно, – кивнул Беркутов. – Говори, что надо? Не стесняйся.
– Я, конечно, нехорошо поступил, что из-за шкурного вопроса про тебя вспомнил! Да и неудобно было беспокоить. Ты ж теперь вон какая у нас величина! Сам видел в предбаннике, все лезут с протянутой рукой, а гастроном-то не резиновый, на всех манной кашки не хватит! Не слепой, вижу, что вокруг деется! Отъедь-ка вон в Коломну или даже в Мытищи, там один «Частик в томате» да «Завтрак туриста»! А в соседних областях и того хуже!
Беркутов опять согласно качнул головой. Дядя Корней завелся уже всерьез, глаза горели, а голос стал тише:
– Как же это мы, Георгий, до такого докатились? Я помню, перед войной в твоем же магазине прилавки ломились! Заходи, бери не хочу! А уж на рынках – чего хошь, глаза разбегаются! Вот только тогда денег ни у кого не было! Получали мало, жили скромно, но не жаловались, – вздохнул он.
Беркутов, помрачнев, сразу и не нашелся что ответить.
– Да, непростой вопрос, – пробормотал он и принялся за еду.
Корней решил пойти еще дальше в поисках виноватых:
– Неужели опять вредительство началось? Великая, можно сказать, страна, космические корабли запускаем, а такую простую вещь, как накормить человека, сотворить не можем! Говорят, будто… – Он огляделся по сторонам и продолжил: —…До революции мы своим зерном пол-Европы кормили! А что же теперь-то? И целину вон распахали, Среднюю Азию оросили… Не пойму я, хоть ты убей!
Беркутов снисходительно улыбнулся:
– Временные трудности, дядя Корней! Но все исправится, верь мне! Не все еще честно работают! А сколько мы другим помогаем?! Ты ешь, это вкусный суп! Шашлык еще принесут! Давай-ка выпей для аппетита!
Он налил дяде Корнею водки, они чокнулись. Корней свою лихо опрокинул, а Беркутов, не притронувшись, поставил свою рюмку на место.
В завершении трапезы, после того как они хорошо поели и хорошо выпили, каждый поднимал свой бокал, но были в них разные напитки: Корней продолжил пить водочку, а Беркутов – сок и чай. Официант принес две порции мороженого, и дядя Корней, увидев разноцветные шарики, ахнул:
– Я такого и не видал! Ишь как раскрасили!
Он запустил ложку в вазочку, попробовал.
– Надо же, вкуснотища какая! А ведь я случайно тебя нашел! Прочитал статейку в «Московской правде», а там написано: Беркутов Георгий Константиныч – душа коллектива и прочее, и прочее! Думаю: неужели Жорка? Вот и решил проверить! Дети-то у тебя есть?
Беркутов вздохнул:
– Дочери двадцать один год, на четвертом курсе педагогического, отличница, мы с женой не нарадуемся!
В ответ и дядя Корней тоже вздохнул:
– А у меня жинка хворобу где-то подхватила! На глазах угасает! Пока что держится и все твердит: «Хочу до свадьбы внучки дожить!»
Беркутов бросил в чашку с чаем шарик мороженого и стал медленно размешивать.
– Что с ней?
Дядя Корней хотел было спросить, зачем это ему, но передумал, нужно было отвечать на поставленный вопрос.
– Если б я знал! Да сами врачи из поликлиники ничего определить не могут, гоняют из одного кабинета в другой! А жинка плачет: уж не рак ли вот, мол, и не говорят ей!
– Давай хорошим врачам ее покажем! Я договорюсь, – загорелся Беркутов и снова наполнил рюмку дяди Корнея. Поднял свою чашку, они чокнулись. Но тут впервые за время застолья Корней не стал пить в одиночку и попросил Жору налить и себе хоть немного. После того как Беркутов налил в рюмку несколько капель, они вновь чокнулись. Корней по привычке опрокинул, а Беркутов лишь пригубил. Потом поставил рюмку на стол и продолжил:
– У меня в друзьях два диагноста-академика имеются, они быстро разберутся! Я завтра же договорюсь, жена сходит к ним на прием, уж они-то не ошибутся!
– Да как-то неудобно! – застеснялся дядя Корней.
– Разговорчики в строю! Помнишь, чья поговорка?! – повеселел Беркутов.
– Да, есть такая поговорка, – улыбнулся и дядя Корней.
– Ты ж для меня как отец! Не волнуйся, я тут все устрою, ей только съездить! А уж они не ошибутся, точно тебе говорю! – Он поднял рюмку с остатками водки, взял бутылку, добавил немного себе и вновь налил Корею. – На сей раз я хочу выпить и за здоровье твоей жены, и за тебя, дядя Корней! Ты меня спас в юности, а такое не забывается! – Они чокнулись и выпили, как это бывало в то далекое послевоенное время, о котором каждый из них часто вспоминал.
Когда Скачко вошел в приемную и по привычке двинулся к кабинету Култакова, лощеный и подтянутый адъютантик с капитанскими погонами на плечах, молодцеватый, обаятельный на вид, неожиданно вскочил и жестом остановил его:
– Извините, товарищ полковник, но генерал просил немного подождать! У него важный разговор! – Легкая улыбка играла у него на губах.
Скачко кивнул, присел на стул. Сел и адъютант. На столе у него лежал блокнот, куда он вписывал какие-то странные закорючки. Заметив, что Скачко наблюдает за его работой, адъютант закрыл блокнот.
– Может чаю, товарищ полковник?
– Нет, спасибо! – Скачко отрицательно качнул головой и уставился в окно, за которым на фоне бледно-голубого неба колыхались от ветра ветви деревьев с набухшими почками.
Генерал Култаков действительно был занят, говорил по телефону с большим боссом из Московского горкома партии. Так уж было принято, что высокое партийное начальство имело право интересоваться всеми текущими делами, кроме, конечно, работы внешней разведки. Вот и приходилось иногда выкручиваться всем, даже генералу. После того как ему был поставлен ряд неприятных вопросов на тему того, как КГБ ведет дело о взятках, Култакову пришлось выкручиваться. Выходило у него это довольно витиевато.
– Анилина у нас проходит по делу «Березки», и других тем мы по ней не затрагиваем! И уж тем более о Беркутове! Не понимаю причин вашего беспокойства!.. У вас достоверные данные?! Вот как?! Интересно-интересно!.. Не беспокойтесь, Игнатий Федорович, я непременно разберусь и сразу же вас проинформирую, насколько достоверны эти сведения!.. Да-да, обещаю немедленно разобраться, дайте мне пару дней!.. Всего доброго!
После того как горкомовец положил трубку, заметно помрачневший генерал призадумался. Потом сердито грохнул кулаком по столу, шумно вздохнул, поморщился и потер левое предплечье. Пребывая в самом мрачном расположении духа, он несколько минут сидел один в кабинете. Достал из пузырька таблетку, забросил в рот, запил водой. Потом взял трубку внутреннего телефона и связался с адъютантом.
– Скачко там?.. Пусть войдет! – Он вздохнул.
Вошел Скачко.
Читать бесплатно другие книги:
