Инферно Браун Дэн

Глава 86

Меня взяли в плен, думал шеф, расхаживая взад-вперед по салону стоящего перед ангаром транспортного самолета «C-130». Он согласился полететь в Стамбул, чтобы помочь Сински в ее стараниях предотвратить беду.

Шеф надеялся, что сотрудничество с Сински смягчит последствия, которые может иметь для него то, что он, сам того не сознавая, способствовал кризису. Так или иначе, я теперь в ее власти.

Как только самолет подрулил к правительственному ангару в аэропорту Ататюрка, Сински и ее люди сошли с него, а шефу и нескольким сотрудникам Консорциума глава ВОЗ велела остаться на борту.

Шеф попытался было выйти подышать воздухом, но путь ему с каменными лицами преградили пилоты. Они напомнили ему указание доктора Сински: всем находиться в самолете.

Плохо, подумал шеф, садясь. Неопределенность собственного будущего начала всерьез его беспокоить.

За долгие годы деятельности шеф привык быть первичной силой, кукловодом, тем, кто дергает за веревочки, — и вдруг его могущества как не бывало.

Зобрист, Сиена, Сински.

Каждый из них по-своему бросил ему вызов… даже манипулировал им.

Теперь в транспортном самолете ВОЗ без иллюминаторов, по странному стечению обстоятельств ставшем для него тюремной камерой, он приходил к мысли, что удача от него отвернулась… что его нынешнее положение — возможно, некое кармическое воздаяние за нечестную жизнь.

Я зарабатываю свой хлеб ложью.

Я поставщик дезинформации.

Хотя шеф не один торговал ложью в этом мире, он утвердил себя как самая крупная рыба в пруду. Рыбешка помельче — совсем другая порода, даже отдаленных сравнений с ней шеф не любил.

Доступные через Интернет фирмы с такими названиями, как Alibi Company или Alibi Network, делают по всему миру хорошие деньги, помогая неверным мужьям и женам изменять своим супругам тайком. Обещая клиенту ненадолго «остановить время», чтобы он мог безнаказанно побыть вне семьи, эти организации достигли немалого мастерства в сотворении иллюзий: фальшивые деловые совещания, фальшивые визиты к врачу, даже фальшивые свадьбы — и все это подкрепляется имитацией приглашений, поддельными брошюрами, авиабилетами, подтверждениями из отелей и даже специальными контактными телефонными номерами (на самом деле — номерами Alibi Company, где опытные профессионалы изображают из себя служащих отелей или еще кого-нибудь, кого надо изобразить ради иллюзии).

Шеф, однако, никогда не тратил время на такую мелочевку. Обман, которым он занимался, всегда был крупномасштабным, шеф обслуживал тех, кто мог заплатить за высококачественную работу миллионы долларов.

Правительства.

Крупные корпорации.

Время от времени — какую-нибудь важную и сверхбогатую персону.

Этим клиентам для достижения их целей Консорциум предоставлял все свои технические средства, людей, опыт и творческие ресурсы. Помимо прочего, им гарантировалось, что в любом случае от иллюзии, сфабрикованной, чтобы придать их обману правдоподобие, никакая ниточка к ним не приведет.

Задаваясь целью поднять фондовый индекс, оправдать войну, выиграть выборы или выманить террориста из укрытия, сильные мира сего полагались на масштабные схемы дезинформации, формировавшие у людей ложные представления.

Так было всегда.

В шестидесятые русские создали целую фальшивую шпионскую сеть, не один год специально позволявшую британцам перехватывать данные, которые вводили их в заблуждение. В 1947 году близ Розуэлла, штат Нью-Мексико, ВВС США устроили целую инсценировку, чтобы катастрофу, случившуюся с секретным летательным аппаратом, выдать за падение НЛО. А сравнительно недавно всему миру внушили, что в Ираке есть оружие массового уничтожения.

Почти три десятилетия шеф помогал могущественным людям защищать, сохранять и наращивать свое могущество. Хотя он был исключительно аккуратен в выборе клиентов, его не оставляли опасения, что когда-нибудь он возьмется за то, за что браться не следует.

И вот этот день настал.

Шеф был убежден, что всякий грандиозный крах — следствие чего-то одного, произошедшего в некий роковой миг: случайной встречи, неверного решения, неосторожного взгляда.

В его случае, думал он сейчас, этот миг был без малого двенадцать лет назад, когда он взял на службу молодую студентку медицинского колледжа, искавшую возможность заработать. Острый ум, блестящее владение речью и дар импровизации сразу выделили ее среди всех сотрудников Консорциума.

Сиена Брукс была будто создана для этой работы.

Характер деятельности шефа Сиена поняла мгновенно, и он почувствовал, что у нее самой есть секреты. Сиена выполняла его задания почти два года, заработала круглую сумму, позволившую оплатить обучение в колледже, а потом неожиданно заявила, что уходит. Она хочет спасти мир, объяснила она ему, и Консорциум — не лучшее место, где можно приложить к этому усилия.

Шеф и подумать не мог, что Сиена Брукс вдруг снова объявится почти через десять лет, причем не просто, а с подарочком: со сверхбогатым потенциальным клиентом.

С Бертраном Зобристом.

Шефа передернуло.

Во всем виновата Сиена.

Она была в курсе плана Зобриста с самого начала.

Голоса сотрудников ВОЗ, говоривших по телефонам и споривших недалеко от него за импровизированным столом совещаний в самолете, стали разгоряченными.

— Сиена Брукс?! — закричал один из них в телефон. — Вы уверены? — Некоторое время он слушал, хмурясь. — Понятно, жду подробностей. Остаюсь на линии.

Он прикрыл телефон ладонью и повернулся к коллегам.

— Судя по всему, Сиена Брукс покинула Италию вскоре после нас.

Все за столом застыли.

— Как так? — спросила одна сотрудница. — Мы взяли под наблюдение аэропорт, мосты, железнодорожный вокзал…

— Аэродром Ничелли, — ответил он. — На Лидо.

— Невозможно. — Она покачала головой. — Ничелли — крохотный. Оттуда нет рейсов. Его используют только для местных полетов на вертолетах и…

— Каким-то образом Сиена Брукс получила доступ к частному самолету, который там стоял в ангаре. Подробности они выясняют. — Он снова поднес телефон к уху. — Да, я слушаю. Ну что? — Пока он слушал, плечи его опускались все ниже, ниже, и наконец он сел. — Понял. Спасибо.

Он дал отбой. Коллеги вопросительно смотрели на него.

— Самолет с Сиеной на борту направился в Турцию, — сказал сотрудник ВОЗ и потер глаза.

— Надо позвонить в Европейский командный центр по воздушному сообщению! — заявил кто-то. — Пусть заставят его повернуть обратно!

— Поздно. Двенадцать минут назад самолет приземлился на частном аэродроме Хезарфен всего в двадцати с чем-то километрах отсюда. Сиена Брукс с него сошла.

Глава 87

По древнему куполу Айя-Софии дождь уже барабанил вовсю.

Почти тысячу лет это была самая большая церковь на свете, и даже сейчас представить себе еще более грандиозный храм было трудно. Увидев Айя-Софию снова, Лэнгдон вспомнил, что император Юстиниан, когда собор построили, гордо провозгласил: «Соломон, я тебя превзошел!»

Сински и Брюдер все более целеустремленной походкой шли к колоссальной постройке, которая по мере их приближения, казалось, увеличивалась еще и еще.

Вдоль дорожек здесь были установлены старинные пушечные ядра Мехмеда Завоевателя, служившие внушительным напоминанием о том, что история Айя-Софии насыщена насилием: победители, захватывавшие город, не однажды приспосабливали здание к своим религиозным нуждам.

У южного фасада Лэнгдон увидел справа три пристройки с куполами, похожие на силосные башни. Это были мавзолеи султанов, у одного из которых — Мурада III — якобы родилось более ста детей.

В вечернем воздухе резко прозвучал сигнал мобильника; Брюдер вынул телефон, посмотрел, кто звонит, и отрывисто спросил:

— Что у вас?

Он слушал и качал головой, не веря своим ушам.

— Как это могло случиться? — Выслушав до конца, он вздохнул. — Ясно, держите меня в курсе. Мы уже у здания. — Он дал отбой.

— Что там такое? — спросила Сински.

— Нам надо смотреть в оба, — сказал Брюдер, оглядывая окрестности собора. — Похоже, мы будем тут не одни. — Он посмотрел на Сински. — Они говорят, Сиена Брукс в Стамбуле.

Лэнгдон уставился на Брюдера во все глаза. Невероятно было и то, что Сиена сумела так быстро попасть в Турцию, и то, что, успешно выбравшись из Венеции, она готова рискнуть свободой и даже жизнью ради осуществления плана Зобриста.

У Сински было не менее встревоженное лицо; она открыла рот, желая, видимо, расспросить Брюдера о подробностях, но, судя по всему, передумала.

— Куда теперь? — спросила она Лэнгдона.

Он показал рукой, что надо идти налево и завернуть за юго-западный угол собора.

— К фонтану для омовений, — сказал он.

Встреча с сотрудником музея была назначена у обнесенного ажурной решеткой сооружения, которое в прошлом служило для ритуальных омовений перед мусульманской молитвой.

— Профессор Лэнгдон! — послышался мужской голос, когда они приблизились к фонтану.

Из-под восьмиугольной крыши над ним вышел человек и, улыбаясь, взволнованно замахал руками:

— Сюда, профессор, сюда!

Лэнгдон со спутниками поспешили к нему.

— Здравствуйте, меня зовут Мирсат, — сказал он по-английски с акцентом. Голос худощавого лысеющего турка в профессорских очках и сером костюме был полон энтузиазма. — Это огромная честь для меня!

— Нет, это для нас огромная честь, — отозвался Лэнгдон, пожимая Мирсату руку. — Спасибо вам за гостеприимство и за готовность оказать экстренную помощь.

— Что вы, что вы!

— Меня зовут Элизабет Сински, — сказала доктор Сински. Она поздоровалась с Мирсатом за руку и показала ему на Брюдера. — А это Кристоф Брюдер. Мы помогаем профессору Лэнгдону в его работе. Очень обидно, что наш вылет так задержался. Мы ценим одолжение, которое вы нам делаете.

— Никакого одолжения! Рад помочь! — горячо заверил их Мирсат. — Для профессора Лэнгдона я готов провести экскурсию в любое время. Его маленькая книга «Христианские символы в мусульманском мире» самая популярная в нашем сувенирном магазине.

Правда? — подумал Лэнгдон. Надо же, теперь я знаю то единственное место на свете, где она продается.

— Пойдем? — спросил Мирсат, предлагая следовать за ним.

Группа торопливо миновала небольшое открытое пространство, вошла на территорию при соборе и двинулась туда, где первоначально был главный вход в здание, — к трем глубоким аркам с массивными бронзовыми дверями.

Там их дожидались два вооруженных охранника. Увидев Мирсата, они отперли и распахнули одну из дверей.

— Sag olun, — произнес Мирсат одну из немногих турецких фраз, с которыми Лэнгдон был знаком: очень вежливое «спасибо».

Они вошли в собор, и охранники со стуком, отдавшимся эхом среди каменных стен, закрыли за ними тяжелую дверь.

Лэнгдон и его спутники оказались в нартексе Айя-Софии — в узком помещении, обычном для христианских храмов и служившем архитектурным буфером между двумя мирами — церковным и светским.

Крепостные рвы духа — так частенько называл нартексы Лэнгдон.

Напротив были другие двери, и Мирсат, когда группа пересекла нартекс, открыл одну из них. За дверью Лэнгдон вопреки ожиданию увидел не главное помещение собора, а еще один нартекс, несколько более просторный, чем первый.

Эсонартекс, сообразил Лэнгдон. Он и забыл, что Айя-София была снабжена двумя уровнями защиты от внешнего мира.

Словно готовя вошедшего к тому, что ждало его впереди, эсонартекс был украшен намного более богато, чем нартекс. Стены из полированного камня отражали свет изящных люстр. В противоположной стене виднелись четыре двери, а над ними — великолепная мозаика, которая мигом приковала к себе восхищенное внимание Лэнгдона.

Мирсат подошел к самой большой из дверей — к обшитой бронзовыми листами громадине.

— Императорские врата, — вполголоса произнес Мирсат, сам не свой от энтузиазма. — В византийские времена в них мог входить только император. Для туристов мы их обычно не открываем, но сегодня у нас особый случай.

Мирсат потянулся было к вратам, чтобы их открыть, но приостановился.

— Прежде чем мы войдем, — тихо сказал он, — позвольте спросить: нет ли чего-то внутри, что вы хотите увидеть в первую очередь?

Лэнгдон, Сински и Брюдер переглянулись.

— Есть, — ответил Лэнгдон. — Увидеть, конечно, хотелось бы многое, но, если можно, давайте начнем с гробницы Энрико Дандоло.

Мирсат непонимающе дернул головой.

— Прошу прощения… Вы сказали, что хотите посмотреть… на гробницу Дандоло?

— Да.

Мирсат выглядел обескураженным.

— Но, сэр… У Дандоло очень простая гробница. Никакой символики. Не самое интересное у нас.

— Я знаю, — вежливо сказал ему Лэнгдон. — И все же мы будем вам очень признательны, если вы нас к ней приведете.

Мирсат посмотрел на Лэнгдона долгим взглядом, а потом поднял глаза к мозаике прямо над вратами, только что восхитившей Лэнгдона: к созданной в девятом веке мозаичной иконе Христа Пантократора с Новым Заветом в левой руке, благословляющего правой.

И тут, словно музейщика внезапно осенило, рот Мирсата растянулся в понимающей улыбке, и он шутливо погрозил Лэнгдону пальцем:

— Хитрец! Ох, хитрец!

— Что, простите? — недоуменно переспросил Лэнгдон.

— Не беспокойтесь, профессор, — заговорщически шепнул ему Мирсат. — Я никому не скажу, что вам на самом деле здесь нужно.

Сински и Брюдер озадаченно взглянули на Лэнгдона.

Все, что он мог сделать, — это пожать плечами; Мирсат между тем отворил тяжелую дверь и пригласил их войти.

Глава 88

Восьмое чудо света — так иногда называли то, что они увидели перед собой, и, стоя в главном помещении собора, Лэнгдон не испытывал желания оспаривать эту характеристику.

Когда группа, переступив порог, вошла в грандиозное святилище, Лэнгдон еще раз убедился, что Айя-Софии нужно лишь мгновение, чтобы потрясти человека самими своими размерами.

Помещение было так велико, что даже знаменитые европейские соборы казались по сравнению с ним карликами. Лэнгдон знал, что отчасти это ошеломляющее впечатление огромности возникает благодаря зрительной иллюзии, которую создает византийская планировка: наос — святилище — здесь имеет не крестообразную форму, как в позднейших соборах, а прямоугольную с ярко выраженным центром.

Это здание на семьсот лет старше, чем Нотр-Дам, подумал Лэнгдон.

Взяв маленькую паузу, чтобы освоиться с размерами собора, Лэнгдон поднял взгляд к широкому золотому куполу, чья высота — более пятидесяти метров. Сорок ребер, подобных лучам солнца, идут от его верхней точки к кольцевой аркаде из сорока арочных окон. Днем проходящий через эти окна свет отражается — и повторно отражается — в частичках стекла, вкрапленных в отделку купола, покрытого изнутри золотыми пластинками; так возникает «мистический свет», которым славится Айя-София.

Лэнгдон знал лишь один случай, когда атмосфера этого помещения, пронизанного золотом, была верно запечатлена в живописи. Джон Сингер Сарджент. Неудивительно, что, создавая знаменитую картину, изображающую интерьер Айя-Софии, американский художник ограничил свою палитру оттенками одной краски.

Золотой.

Блестящий золотой купол, который часто уподобляли небесному своду, покоится на четырех громадных арках, а каждую из них, в свой черед, поддерживают полукупола и тимпаны. Эти элементы опираются еще на один ярус полукуполов и арок меньшего размера, создавая эффект каскада архитектурных форм, нисходящих от небес к земле.

Также от небес к земле, но более прямым путем, идут длинные тросы, верхними концами прикрепленные к куполу и поддерживающие многочисленные люстры, которые, кажется, висят так низко, что рослый посетитель рискует удариться головой. На самом деле это еще одна иллюзия, возникающая из-за огромности святилища: от люстр до пола — более трех с половиной метров.

Колоссальная величина Айя-Софии, как и размер многих других великих религиозных сооружений, служила двум целям. Во-первых, это было свидетельство перед Богом о том, на что человек готов пойти, чтобы выразить свое благоговение перед Ним. Во-вторых — средство шоковой терапии своего рода, применяемой к молящемуся: физическое пространство, где он оказывался, было столь внушительно, что он чувствовал себя карликом, его «я» уничтожалось, его физическое бытие и космическое значение до того уменьшались, что он превращался в пылинку перед лицом Господа… в ничтожный атом в руках Творца.

Пока человек не умалится, Бог ничего не может из него сделать. Эти слова произнес в шестнадцатом веке Мартин Лютер, но идея, стоящая за ними, присутствовала в сознании зодчих с самого зарождения религиозной архитектуры.

Лэнгдон посмотрел на Брюдера и Сински; их взгляды чуть раньше были возведены к куполу, но теперь они потупили глаза.

— Господи Иисусе, — проговорил Брюдер.

— Да! — взволнованно согласился Мирсат. — Плюс Аллах с Мухаммадом!

Лэнгдон усмехнулся, а их экскурсовод показал Брюдеру на алтарную часть собора, где высоко над полом по бокам от мозаичного изображения Иисуса висят два массивных диска с каллиграфически написанными арабской вязью словами «Аллах» и «Мухаммад».

— В этом музее, — объяснил Мирсат, — мы стремимся показать посетителям, как одно святилище по-разному использовали две религии, и поэтому христианская символика тех времен, когда Айя-София была церковью, соседствует здесь с исламской символикой того периода, когда она была мечетью. — Он гордо улыбнулся. — Какие бы трения ни возникали между двумя религиями в реальном мире, их символы, мы считаем, уживаются между собой неплохо. Вы наверняка со мной согласитесь, профессор.

Лэнгдон кивнул в знак искреннего согласия, помня, однако, что, когда здание превратили в мечеть, все христианские иконы были замазаны побелкой. Близкое соседство восстановленной христианской символики с мусульманской производило гипнотическое впечатление, тем более что отношение к зрительным образам и стилистика их в двух религиях диаметрально противоположны.

Если христианская традиция поощряет прямое изображение Иисуса Христа и святых, ислам делает упор на каллиграфии и орнаментах, в которых отражается красота Божьей вселенной. Исламская традиция говорит, что только Аллах мог сотворить жизнь, а раз так, то человеку не подобает творить подобия чего-либо живого. Он не должен изображать ни богов, ни людей, ни даже животных.

Лэнгдон вспомнил, как объяснял это однажды студентам: «Мусульманский Микеланджело, к примеру, никогда бы не написал лик Бога на потолке Сикстинской капеллы; он начертал бы там Божье имя. Всякого, кто изобразил бы лицо Бога, мусульмане сочли бы святотатцем».

Затем Лэнгдон заговорил о причине этого различия.

«И христианство, и ислам логоцентричны, — сказал он студентам, — то есть в центре их внимания Слово. Согласно христианской традиции Слово стало плотью, как сказано в Евангелии от Иоанна: «И Слово стало плотию и обитало с нами». Допустимо поэтому изображать Слово в человеческом облике. Исламская традиция, напротив, говорит, что Слово не становилось плотью и должно поэтому оставаться словом… чаще всего принимая форму того или иного каллиграфически написанного имени, священного для мусульман».

Один из студентов Лэнгдона резюмировал эти сложности забавной и точной заметкой на полях: «Христианин любит лица, мусульманин — слова».

— Здесь перед нами, — продолжил Мирсат, жестом предлагая взглянуть в дальний конец величественного помещения, — уникальный пример соединения христианства с исламом.

Он показал на символы двух религий в просторной апсиде: на Деву Марию с Младенцем, глядящую с потолка на михраб — на полукруглую нишу, ориентированную в сторону Мекки. Расположенное поблизости возвышение, к которому ведет лестница, напоминает кафедру христианского проповедника, но на самом деле это минбар, откуда имам обращается к правоверным в пятницу. А сооружение, похожее на христианские церковные хоры, — это махфиль для муэдзина, на котором он преклоняет колени и произносит славословия во время общей молитвы.

— Мечети и соборы удивительно схожи между собой, — сказал Мирсат. — Восточные и западные традиции не настолько различны, как можно подумать!

— Мирсат, — нетерпеливо подал голос Брюдер. — Мы бы хотели поскорее увидеть гробницу Дандоло.

На лице Мирсата возникло легкое недовольство: похоже, он счел такую спешку проявлением неуважения к зданию.

— Да, — подтвердил Лэнгдон. — Простите, что торопим вас, но у нас очень жесткий график.

— Как вам будет угодно, — сказал Мирсат и показал на высокий балкон справа. — Давайте поднимемся и подойдем к гробнице.

— Туда? — изумленно спросил Лэнгдон. — Разве Энрико Дандоло похоронен не в крипте?

Как выглядит сама гробница, Лэнгдон помнил, но где именно она находится в соборе — нет. Ему представлялось какое-то сумрачное подземелье.

Мирсата его вопрос, похоже, сильно удивил.

— Нет, профессор, гробница Энрико Дандоло, безусловно, наверху.

Что, черт возьми, такое происходит? — недоумевал Мирсат.

Когда Лэнгдон попросил показать ему гробницу Дандоло, Мирсат решил, что это уловка. Гробница Дандоло никого не интересует. Мирсат предположил, что на самом деле Лэнгдон хочет увидеть загадочный памятник древности рядом с гробницей Дандоло — мозаичный деисус с Христом Пантократором, который не без оснований считают одним из самых таинственных произведений религиозного искусства в Айя-Софии.

Лэнгдон взялся за изучение деисуса, но не хочет это афишировать, решил Мирсат: профессор, видимо, пишет тайком от коллег статью об этой мозаике.

Но теперь Мирсат был в смятении. Лэнгдон не может не знать, что деисус находится на втором этаже. Почему же он разыграл такое изумление?

Или ему действительно нужна гробница Дандоло?

Озадаченный, Мирсат повел посетителей к лестнице мимо одной из двух знаменитых урн Айя-Софии — огромного сосуда вместимостью в тысячу двести литров с лишним, вырезанного из цельного куска мрамора в эллинистическую эпоху.

Молча поднимаясь по ступенькам с тремя гостями, Мирсат не знал, что и думать. Спутники Лэнгдона совершенно не выглядели научными работниками. Один похож на военного: накачанный, с прямой осанкой, одет во все черное. А женщина с серебристыми волосами… Мирсату казалось, он ее уже видел. По телевизору, что ли?

Он начинал подозревать, что подлинная цель посещения отличается от официальной. Что им на самом деле тут нужно?

— Еще немного — и мы на месте, — бодро сказал Мирсат на площадке перед последним участком лестницы. — Наверху мы увидим гробницу Энрико Дандоло и, конечно… — он помолчал, глядя на Лэнгдона, — знаменитый мозаичный деисус.

Никакой реакции.

Лэнгдон, получается, прилетел сюда не ради деисуса. Как это ни странно, ему и его спутникам нужна именно гробница Дандоло.

Глава 89

Когда Мирсат вел их на второй этаж, Лэнгдон видел, что Брюдер и Сински озабочены. Этот подъем, казалось, не имел никакого смысла. Лэнгдон прокручивал в уме подземное видео Зобриста… и думал о документальном фильме о затопленных помещениях под Айя-Софией.

Мы должны были спускаться!

Так или иначе, где бы ни находилась гробница Дандоло, им ничего не оставалось, как следовать указаниям Зобриста. В мусейоне премудрости священной, где золото сияет, преклони колени и услышь воды теченье.

Когда они наконец поднялись на второй уровень, Мирсат повел их направо вдоль края балкона, с которого открывался головокружительный вид на главное помещение собора. Лэнгдон, однако, сосредоточенно смотрел прямо перед собой.

Мирсат вновь горячо заговорил про мозаичный деисус, но Лэнгдон его не слушал.

Он уже видел цель.

Гробницу Дандоло.

Она оказалась в точности такой, какой Лэнгдон ее помнил: в полированный каменный пол была вмурована прямоугольная плита из белого мрамора, ее отгораживали цепи, висящие на столбах.

Стремительно подойдя к ней, Лэнгдон прочел высеченную надпись:

HENRICUS DANDOLO

Пока остальные подтягивались, Лэнгдон уже начал действовать: перешагнул через заградительную цепь и встал перед самой плитой.

Мирсат громко запротестовал, но Лэнгдон, не обращая на него внимания, упал на колени, как будто вознамерился молить о чем-то вероломного дожа.

А потом, исторгая из уст Мирсата крики ужаса, Лэнгдон положил на плиту ладони и опустил к ней голову. Он сам понимал при этом, что похож на мусульманина, кланяющегося Мекке. Ошеломленный Мирсат теперь онемел, и все здание, казалось, объяла гробовая тишина.

Сделав глубокий вдох, Лэнгдон повернул голову направо и осторожно прижал к плите левое ухо. Камень был холодный.

Звук, который доносился через него, был слышен совершенно отчетливо.

Боже мой.

Внизу, казалось, звучала концовка Дантового «Ада».

Лэнгдон медленно повернул голову к Брюдеру и Сински.

— Я слышу, — прошептал он. — Слышу, как течет вода.

Брюдер перескочил через цепь и припал к плите рядом с Лэнгдоном. Через несколько секунд он энергично закивал.

Теперь, когда они услышали журчание воды, оставался один вопрос: куда она течет?

На Лэнгдона вдруг нахлынули образы из фильма: полузатопленная пещера, мрачно подсвеченная красным… где-то внизу.

Когда Лэнгдон встал и вышел обратно за цепную ограду, Мирсат уставился на него снизу вверх взглядом, полным тревоги и осуждения. Лэнгдон был выше турецкого экскурсовода, наверное, на целую голову.

— Мирсат, — начал Лэнгдон, — простите меня. Ситуация, как видите, необычная. На объяснения у меня времени нет, но хочу задать вам очень важный вопрос об этом здании.

Мирсата хватило лишь на вялый кивок:

— Слушаю вас…

— Из-под плиты Дандоло сюда доходит журчание воды, которая куда-то течет. Нам надо знать, куда она течет.

Мирсат покачал головой:

— Не понимаю. Воду под полом можно услышать везде в Айя-Софии.

Все застыли.

— Да, — сказал Мирсат, — особенно когда идет дождь. Площадь крыши здесь — примерно девять тысяч квадратных метров, вода должна с нее куда-то стечь, и часто на это уходит не один день. Обычно она не успевает полностью стечь до следующего дождя. Журчание воды здесь обычный звук. Может быть, вы знаете, что под Айя-Софией есть обширные пустоты с водой. Об этом даже сняли документальный фильм…

— Понятно, понятно, — перебил его Лэнгдон, — но не знаете ли вы, куда именно течет вода, которая журчит под гробницей Дандоло?

— Конечно, знаю, — ответил Мирсат. — Туда же, куда стекает вся дождевая вода с крыш Айя-Софии. В городское водохранилище.

— Нет, — вмешался Брюдер, выходя за ограждение. — Мы не водохранилище ищем. Нас интересует большой подземный зал, и в нем, вероятно, есть колонны.

— Точно, — сказал Мирсат. — Древнее городское водохранилище — цистерна — именно это собой и представляет: большой подземный зал с колоннами. Весьма впечатляющий, между прочим. Его соорудили в шестом веке для хранения питьевой воды. Сейчас уровень воды там всего метр с небольшим, но…