Цветок живой, благоуханный… (сборник) Борисова Валентина

– А сколько стоит прокатиться на катере по заливу? – интересуюсь я.

– Час прогулки – 1000 рублей.

– А за час далеко можно прогуляться?

– За час на катере море переплыть можно.

– Нет, я лучше пешком. Пешком по морю полезнее, – решаю я.

– А устанешь, можно на велосипеде. На велосипеде дешевле, чем на катере. Один час – 50 рублей, – обнадеживает меня всезнающий собеседник и желает счастливой прогулки. Катамараны бороздят залив вдоль и поперек, но мне хочется поплавать, покачаться на волнах, чтобы было потом о чем вспомнить, что порассказать о своей азовской одиссее на зависть всем засидевшимся под Москвой друзьям и знакомым.

Купаться в Таганрогском заливе лучше всего в шторм. В этой мелкой гавани даже в самую шальную погоду можно смело доверяться волнам. Волны укачивают, убаюкивают меня. Ветер навевает строки стихов:

С той непогоды, воспетой гонимым в южную ссылку поэтом, прошли не годы, а века. Много воды утекло из Дона в море, и не одно поколение сменилось у Лукоморья, а волны все так же бегут бурной чередой, и кажется, все повторится: вот-вот мелькнет в гуще прибрежной зелени карета, молоденькая барышня с темными локонами, носящая поэтичное имя Мария, устремится к морю и начнет бегать за волнами, а смуглый юноша будет провожать ее восхищенным взглядом и шептать что-то ведомое ему одному.

– Куда все уходит? – думаю я о быстротечности времени, покачиваясь на волнах и вспоминая строки Гейне, обращенные к морской стихии:

Приехав впервые в Москву, вы никак уж не минуете Красной площади. Исторический музей, Мавзолей, Собор Василия Блаженного, Памятник Минину и Пожарскому – все это входит в обязательную экскурсионную программу для каждого вновь прибывшего гостя столицы.

В Таганроге есть своя Красная Площадь, не такая древняя и богатая памятниками, как главная площадь России, не такая многолюдная и шумная по праздникам, но кто знает, может быть, со временем к ее скромному памятнику будет стекаться гораздо больше народу, чем к пантеону вождей мировой революции. Надо очень любить и понимать Чехова и как художника, и как человека, чтобы создать, нет, не то, слепить, сработать, смастерить – все эти слова здесь не подходят, а вдохнуть, именно вдохнуть жизнь в камень, отсекая все лишнее в нем. Памятник Чехову, открытый на Красной площади Таганрога к столетию со дня рождения писателя, воистину чеховский, то есть в нем нет ничего вычурного, пошлого, помпезного. Перед вами еще довольно молодой, полный жизни и творческих сил человек. Присев в уютном скверике с записной книжкой в руке, он всматривается куда-то вдаль, как бы пытаясь, что-то разглядеть и понять в надвигающимся на Россию новом столетии. От памятника Чехову, как мне объяснили местные жители, ведет прямая дорога к дому-музею писателя. Как мне объяснили дорогу, куда по ней послали, туда я и пошла по своей доверчивости и легкомыслию, но очень скоро убедилась в том, что прямой путь не всегда кратчайший и что иногда он может завести в тупик. На мое бродячее счастье в глухом переулке мне встретилась женщина, которая очень толково объяснила, что в Таганроге, если тебя посылают прямо, нужно вовремя свернуть налево или направо, потому что прямо пройти невозможно. Благодаря своевременно оказанной помощи мне удается сориентироваться на местности и выйти наконец к маленькому опрятному домику на улицу Чехова. Впереди меня по дорожке ухоженного садика важно плывет «мама-гусыня» со своими «гусятами». Картина воистину трогательная. Всегда приятно видеть, как родители стремятся приобщить своих чад к отечественной культуре. Но я поспешила с выводами – узнав о цене на билеты, «гусыня» разворачивает своих «гусят» на 180 градусов и со словами:

«Лучше на эти деньги я вам пирожных накуплю», – уводит их от хлеба насущного. Они покорно следуют за своей мамой в надежде получить по пирожному за послушание. Мне жалко «гусят», немного обидно за Антона Павловича, но ничего не поделаешь: материнское слово – закон.

Проводив сочувственным взглядом малолеток, я вхожу в дом, где прошли первые годы жизни писателя. Убранство комнат, даже и не комнат, а комнатушек – настолько они малы по размеру небогатое, но на всем лежит печать заботливых родительских рук. В этом уютном семейном доме дети были желанны и любимы. В родительской спальне, где в январе 1860 года появился на свет третий сын Антон, бросается в глаза поздравительное письмо, посланное дедом писателя Егором Михайловичем по случаю рождения Антония Великого. Именно в такой семье мог вырасти человек, который уже в юности с мудростью, несвойственной его возрасту, сумел постичь всю жертвенность родительской любви. Семнадцатилетний Антон Чехов писал: «Отец и мать – единственные для меня люди на всем земном шаре, для которых я ничего никогда не пожалею. Если я буду высоко стоять, то это дело их рук. Славные они люди, и одно безграничное их детолюбие ставит их выше всяких похвал».

Сфотографировавшись на память в уютном зеленом дворике чеховского дома, я направляюсь в лавку колониальных товаров, о которой раньше только читала, не подозревая, что она открыта до сих пор. Да, да не удивляйтесь! Это та самая старинная лавка, где вел не самую удачную торговлю купец 3-й гильдии Павел Егорович Чехов, и вы можете зайти в нее за хорошим чаем, как в добрые старые времена. Даже вывеска все та же, только за прилавком уже не будет стоять, помогая отцу, гимназист мужской классической гимназии Антоша Чехонте, получивший такое прозвище от учителя священной истории, сильно сомневавшегося в том, что из мальчика выйдет толк.

Одно из старейших учебных заведений юга России Таганрогская мужская гимназия построена еще в сороковых годах XIX века по проекту одесского архитектора Боффо в стиле русского провинциального классицизма. Сейчас в этом здании литературный музей имени Чехова, где можно во всех подробностях узнать о гимназических годах Антоши Чехонте. Первый раз в первый класс Антон пошел в 7 лет, но не в классическую гимназию, а в греческую школу, куда определил его отец. Павел Егорович мечтал пустить детей по греческой линии и дать им возможность получить образование в Афинском университете, так как самыми богатыми людьми в Таганроге того времени были греки. Но к счастью для русской литературы Антон Чехов не пошел по греческой линии и по настоянию матери через год был взят из греческой школы и определен в приготовительный класс городской гимназии, где проучился одиннадцать лет вместо положенных восьми. За первые пять лет учебы Антоша Чехонте дважды оставался на второй год из-за греческого языка. Не случайно мемориальная часть действующей в литературном музее экспозиции включает не только актовый зал гимназии и класс, в котором учился Чехов, но и карцер, где будущему великому писателю частенько приходилось отбывать наказание за нарушение формы. «От начальства ему постоянно влетало за несоблюдение формы, но он упорствовал в своих вольностях», – вспоминали позже одноклассники Антоши Чехонте.

– Чехов, будете в карцере! – пригрозил ему как-то директор гимназии, увидев его в клетчатых панталонах.

Но не будь у Чехова этого печального опыта в юные годы, вряд ли русская литература обогатилась бы такими хрестоматийными персонажами, как учитель греческого языка Беликов, ходивший в галошах и с зонтиком даже в солнечную погоду, или учитель гимназии Кулыгин, муж Маши Прозоровой из пьесы «Три сестры», где он произносит знаменитый монолог: «Главное во всякой жизни – это ее форма. Что теряет свою форму, то кончается».

Всемирно известный писатель, совершивший переворот в драматургии, именно в юные годы, то есть в те дни, когда «новы все впечатления бытия» постигал в родном городе тайны сценического искусства. За Таганрогом с давнего времени закрепилась репутация города театрального и музыкального. Летними вечерами на уютных улочках приморского города звучали модные тогда мелодии из опер итальянских композиторов. По воспоминаниям старожилов, современников Чехова оперой в Таганроге увлекались решительно все. Не только высший класс, но и извозчики, грузчики, прачки, горничные – все пели Лукрецию, Лучию, Трубадура, Риголетто, Севильского цирюльника. Гимназисты, чиновники, негоцианты сходились в одном общем поприще – увлечении оперой. «Все музыкальны, одарены фантазией и остроумием, нервны, чувствительны», – так отзывался сам Антон Павлович о своих земляках-таганрожцах. В семье Чеховых тоже часто звучала музыка. Отец Павел Егорович, возвращаясь вечером из лавки, где дела у него шли из рук вон плохо (видно, в нем жила душа художника, а не торговца), разыгрывал вместе с сыном Николаем дуэты на скрипке, дочь Маша аккомпанировала на фортепиано. Антон Павлович тоже в детстве учился играть на скрипке, вместе с братьями пел в церковном хоре, руководителем которого был отец писателя. Пел Антоша и в гимназическом хоре.

Приазовская степь с ее вселенским простором, пением крестьян, манящая вдаль синева ласкового моря, цветущие каштаны городского сада, где летними вечерами играл симфонический оркестр, концерты музыкантов-гастролеров во дворце местного богача Алфераки, а главное, городской театр, завсегдатаем которого, несмотря на все запреты гимназического начальства, был юный театрал Антоша Чехонте – вот что питало воображение будущего художника слова. Антон Павлович именно живописал картины русской природы, которые при чтении его рассказов вдруг оживают пред твоим взором, полные звуков, запахов, красок. Чеховская степь дышит, звучит, живет, манит в свои просторы. Неслучайно художник Илья Репин назвал эту повесть сюитой. Сам Чехов писал в связи со Степью: «Быть может, она раскроет глаза моим сверстникам и покажет им, какое богатство, какие залежи красоты остаются еще нетронутыми и как еще не тесно русскому художнику».

Любовь к живописи, как и к музыке, Чехов пронес через всю свою жизнь. Его связывала тесная дружба с непревзойденным мастером русского пейзажа Иссаком Левитаном. Художник писал Антон Павловичу: «Я внимательно прочел еще раз твои рассказы, и ты поразил меня как пейзажист. Пейзажи в них – это верх совершенства, картины степи, курганов поразительны». Именно Чехову Таганрог обязан своей картинной галереей. По просьбе писателя Илья Репин хлопотал перед советом Академии художеств о передаче Таганрогскому музею картин и этюдов русских живописцев. Полотна Айвазовского, Репина, Шишкина, Левитана, Серова, украшавшие долгое время дом Алфераки, выставлены сейчас в галерее на Александровской улице.

Прогуливаясь по Таганрогу, невозможно не вспомнить еще одного знаменитого художника-архитектора, друга Чехова Федора Осиповича Шехтеля. По его проекту на Петровской улице города в 1914 году было построено здание городской публичной библиотеки имени А. П. Чехова. Библиотека далеко не случайно носит имя великого писателя. Антон Павлович принимал самое активное участие в комплектовании ее фондов, присылая в Таганрог свои личные книги и приобретая литературу специально для библиотеки.

Интересен тот факт, что архитектором Шехтелем в начале XX века в Москве было построено новое здание вокзала для ярославской железной дороги, по которой Чехов отправился в апреле 1890 года на остров Сахалин.

Путь его лежал сначала до Ярославля, далее по Волге и Каме до Перми. От Перми предстояло ехать по железной дороге до Тюмени, а дальше на лошадях почти через всю Сибирь – около 4500 верст. Близкие друзья поехали проводить Антон Павловича до последней пригородной станции – Сергиева Посада. А первой станцией, мимо которой проезжал Чехов, отправляясь за тысячи верст от Москвы в свое знаменитое путешествие на остров Сахалин, были Мытищи. Перед отъездом писатель поручил выслать в таганрогскую городскую библиотеку свои книги «Хмурые люди», «В сумерках», «Детвора» и издание пьесы Л. Н. Толстого «Власть тьмы» с автографом писателя. С этого дара и началась забота Антона Павловича о библиотеке родного города, на приморской набережной которого и зародилась у него страсть к путешествиям. Не случайно роман Гончарова «Фрегат Паллада» был любимым произведением юного Антоши Чехонте. Чехов всю жизнь сам мечтал совершить кругосветное путешествие. В свойственной ему полушутливой манере он писал: «Ах, будь у меня лишних 200–300 рублей, я бы весь мир изъездил». Сестра Мария Павловна, провожая брата в дальнее путешествие, говорила: «Непоседа ты, Антоша!»

На той же Петровской улице по соседству с городской библиотекой находится еще один уникальный культурный памятник Таганрога – старейший театр на юге России, построенный в 60-е годы XIX века по проекту итальянского архитектора Лондерона. На сцене театра блистали такие всемирные знаменитости: итальянский актер Томмазо Сальвини, актеры русской школы Михаил Щепкин, Мария Савина, Пелагея Стрепетова, Александр Ленский, Владимир Давыдов. С конца XIX века и по сей день с его сцены не сходят пьесы А. П. Чехова, так что городской театр, как и городская библиотека, тоже далеко не случайно носят имя писателя. К сожалению, в этот период мне не удается побывать в самом театре, так как в летнее время трупа на гастролях. Приходится поверить на слово местным театралам, что на том кресле, откуда гимназист Антоша Чехонте смотрел спектакли, висит памятная табличка.

Сын разорившегося лавочника, покинувший Таганрог 19-летним юношей без гроша в кармане (всего-то и было богатства – аттестат зрелости мужской классической гимназии, правда, дающий право на поступление в любой европейский университет) став всемирно известным писателем, но так и не нажив капитала, обогатил свой родной город как ни один таганрогский миллионер. Строки из писем Чехова разных лет очень красноречиво говорят о любви писателя к городу его детства и юности. Вот эти строки, судите сами. «Что бы я ни делал – в голове одна мысль: «В Таганрог… В Таганрог… В Таганрог…»

«Хотелось бы пожить в Таганроге, подышать дымом Отечества».

«Воздух Родины самый здоровый воздух».

«Пожалуйста, делайте из меня и со мной все, что только для Таганрога из меня можно сделать. Отдаю себя в полное Ваше распоряжение».

«Таганрог становится красивым, жить в нем скоро будет удобно – и, вероятно, в старости (если доживу) я буду завидовать Вам…»

Таганрог действительно стал красивым культурным городом. Жить в нем удобно, и самое главное – это воистину Чеховский город. В нем жив дух Чехова. В этом заслуга жителей Таганрога, бережно хранящих память о своем великом земляке.

«Когда я разбогатею, заведу себе гарем», – мечтал в шутку Антон Павлович, а в серьез писал: «Если бы я был богат, то непременно купил бы тот дом, где жил Ипполит Чайковский». Небольшой особняк из красного кирпича, принадлежавший некогда брату великого композитора, похож на средневековый замок и выглядит очень романтично. Он расположен на высоком берегу залива неподалеку от знаменитой каменной лестницы. Сейчас в нем разместился музыкальный отдел городской библиотеки имени А. П. Чехова. На втором этаже, где жил Петр Ильич, приезжая в гости к брату, открыта комната-музей, просторная и светлая, окнами в сад. Половину комнаты занимает старинный рояль, на стенах семейные фотографии – вот и все убранство скромного жилища, но этого вполне достаточно, чтобы почувствовать волнующее прикосновение музыки, разлитое в самом воздухе дома Чайковского. Субботним вечером в музыкальном зале уютного особняка я слушаю концерт артиста орловской филармонии, приехавшего в Таганрог на гастроли. Он исполняет под гитару русские песни и романсы, в репертуаре артиста произведения Чайковского, любимого композитора А. П. Чехова. «Я готов день и ночь стоять почетным караулом у крыльца того дома, где живет Петр Ильич», – вспоминаются мне слова Антон Павловича, и чудится, будто он незримо присутствует где-то здесь рядом, вслушиваясь в чарующие звуки музыки великого композитора. Отзвенела гитарная струна на высоком берегу залива, и я уже лечу как на крыльях во дворец Алфераки на сольный концерт камерной певицы Ростовской филармонии. Дворец Алфераки – красивейшее здание Таганрога и один из старейших музеев на юге России. Как дворец он обязан своим рождением известному петербургскому архитектору Штакеншнейдеру, а как историко-краеведческий музей – Антону Павловичу Чехову. Таганрожцы называют этот старинный особняк домом Алфераки по имени его первого владельца – миллионера. Сейчас в Таганроге появились свои миллионеры из новых русских. В этот вечер они толпятся у входа во дворец, но совсем не с целью попасть на концерт или заказать экскурсию по залам музея. Платить по пятьдесят рублей за билет, чтобы очутиться в двусветном зале роскошного особняка, где юный Чехов слушал выступления молодого тогда пианиста и композитора Сергея Танеева, где бывал сам Петр Ильич Чайковский, они считают ниже своего достоинства. Эта публика не желает слушать романс «Средь шумного бала» ни в чьем, пусть даже самом виртуозном исполнении. Она жаждет устроить свой бал-маскарад в чужом дворце и согласна расплатиться валютой за такое дорогое удовольствие. Но миллионеров не пускают дальше передней, разрешив только заснять на кинопленку прихожую и мраморную лестницу, ведущую в залы музея. Поделом вам, горничные Дуняши и лакеи Яши, – будете знать свое место. Я же, купив за чисто символическую цену право на вход в мир музыки, с гордым видом прохожу мимо них и оказываюсь в огромном, залитом светом зале с прекрасной акустикой, но, увы, почти пустом. «Наверняка концерт отменят», – с горечью думаю я, но к счастью для себя, ошибаюсь. Ровно в семь часов вечера (время начала концерта) все музыканты на своих местах. Пианист за роялем перелистывает ноты, скрипачи настраивают свои скрипки, камерная певица в черном вечернем платье замирает у рояля, еще мгновение – и полились звуки музыки, наполняя собой весь зал, проникая в душу. «Средь шумного бала случайно в тревогах мирской суеты тебя я увидел, но тайна твои покрывала черты», – звучат знакомые с юных лет строки стихов А. К. Толстого, положенные на музыку П. И. Чайковским. Стеклянная дверь балкона слегка приоткрыта, из сада веет легкой вечерней прохладой. Я сижу в полупустом зале, и мне кажется, что поют для меня одной. «Средь шумного бала случайно», – чуть слышно повторяю я.