Любовь и голуби (сборник) Гуркин Владимир

Выпили.

ИВАН. Дурак, Нюр, твой Мишка, что не пришел. Вон гулеванье какое получилось.

АННА. Не знаю… Рогом уперся – не пойду и все. Упрямый такой. Че уперся?..

ПЕТР. Да не упрямый.

АННА. Да? А уперся. Чего уперся тогда?

ПЕТР. Боится, наверное. Трусоватый он у тебя, Нюр.

СОФЬЯ. Господи, нас, что ли, боится?

ИВАН. Председателя. Знает, что Петр с тем на ножах.

АЛЕКСАНДРА. Ну и что?

ИВАН. Санька, смотри. Губарева с города выперли? Выперли. К нам заслали? Заслали. Вот и дерет жопу перед начальством… Выслуживается, чтобы назад вернули.

СОФЬЯ. А Михаил-то тут причем? Тот дерет, выслуживается… Михаил-то причем?

ИВАН. Здрасьте! Я, к примеру, перед начальством вот так вот, чуть не лбом в землю, а мои подчиненные… Этот… Характер будут мне свой показывать? Как Петька Рудаков? Не, не надо. Пусть лучше тоже елозят передо мной, как я там, пусть выслуживаются. А Мишка это дело скумекал. Хорошо скумекал. Он счас кто? Начальник конюшни. Правильно? А узнает Губарь, что он с его врагом якшается, в бане парится… Все! Навоз меси, хвосты крути. Он же злопамятный, падла, Губарь наш. Вот Мишка и осторожничает.

Пауза.

Нюра выбралась из-за стола, направилась к выходу.

ПЕТР. Нюра!

ИВАН. Я че, не туда загреб?

ПЕТР. Оба не туда. Постой, Нюр!

АННА (обернувшись). Я вот сестра их… Я вот старшая… Соньку с Сашкой… Кто вам жен вырастил? Ты, Петр Петрович, умный… Иван тоже языкастый. Вот посчитайте. Папку на германской убило. Маме сказали… Сразу упала и умерла. Сразу… Разрыв сердца! Помнят сестры, помнят. Этой шесть, Сашке восемь… Посчитай-ка… Царску пенсию за папу Ленин забрал… Или кто там? Мельницу эксприровали, забрали!.. Че делать? Че жрать? А я на сплав! А куда? С пятнадцати годов! Наравне с мужиками! Ни на че не рассчитывала! Сдохнуть рассчитывала… Хорошо, Миша ко мне… с гражданской пришел… Хоть с культей, а все по-другому. Помогал. Никого не обижал. Сонька, Санька, обижал он вас? Для всех старался. Без его б все три загнулись! И сейчас, вон, дома четыре малых сидят… пятый в животе. Все исть просят! Дак Миша мой… Хоть инвалид, на одной ноге хоть, а работат! Для детишек упирается… Для него весь свет в детишках да в конюшне! И ниче он не обдирает! Никакой жопы!..

Пауза.

ИВАН. Нюр, про Губарева я…

ПЕТР. Нюра, прости.

АННА. Он кому из вас плохого чего сделал?

ИВАН. Нюр, звездани меня! Звездани! Звездани по-нормальному!

АННА. Знаешь, че я вам скажу?

ПЕТР. Говори, Нюра.

АННА. Будете моего Мишу обижать, слова ваши поганые еще… Придушу на…![4] И тебя придушу на…, Петр! И тебя, Иван, придушу.

ИВАН (опустился на колени). Анна Алексеевна, прости! Потерял меру, зараза… Не сердись.

ПЕТР. Прости, Нюра. (Срывает со стены сарая косу.) Нюр, смотри сюда! Не простишь – литовкой чиркану себя!

СОФЬЯ. Э, э! Батя! Ты чего?!

ПЕТР. Честное слово, ты меня знаешь… Нюра!

ИВАН. Да ек комарок! (Выхватил косу из рук Петра.) Хошь я его махом, Нюр, дурака этого? Стой, Петька! Лучше я – мне сподручней!

Анна подошла к Ивану, забрала у него косу, вернула ее на место – на крюк в стене сарая. Внимательно посмотрела на мужиков. Поцеловала – сначала Петра, потом Ивана – вернулась на свое место за столом.

АННА. Он же для близиру так с председателем. Для близиру. Но.

СОФЬЯ (вытирая Анне глаза). Суки какие… Обидели нашу Нюру.

АННА (удивленно). Слезы, да?

АЛЕКСАНДРА. Ну все, хватит… топать в одно и то же место. Выпьем. (Разливая самогон, мужикам.) А вы… Выходите из угла, прощается вам.

Иван и Петр сели за стол.

ИВАН. Ну че? За мир на всей планете? Нюрк, Соня, Саня, за добры отношения?

СОФЬЯ. Давайте.

АЛЕКСАНДРА (Анне). Нельзя тебе! Ты что?

АННА. Я на язык, для вкусу.

Выпили.

СОФЬЯ (Жене). Поела? Иди в дом к Витьке.

АЛЕКСАНДРА. Путь еще пожует. Или наелась?

ЖЕНЯ. Угу.

СОФЬЯ. Взрослые сидят, матерятся… Уши развесила. Иди.

Женя пошла в дом. Идет медленно, нехотя.

ПЕТР. За мир, значит… (Посмотрел на стакан и допил до конца.) С войной надо как-то управляться.

АННА. Кого делать?

ИВАН. Родину, Нюр, родину защищать… пора. Че сидеть? Да, Петр?

АННА. А-а. Но. Еще самогону? Я сбегаю.

СОФЬЯ. Хватит-хватит. И есть еще… Не пьяницы же. Саня, Ваня, спойте лучше. Давно не пели.

АННА (сразу). Про казака!

ИВАН. Какого? Их много.

АННА. Где доска сломалась.

АЛЕКСАНДРА. А-а… Ванька, заводи.

СОФЬЯ (Жене). Ты здесь еще?

ЖЕНЯ. Мам, можно песню послушать?

СОФЬЯ (смеется). Вот че с ней делать?

ПЕТР. Доча, иди ко мне.

Женя быстро села к отцу на колени, обняв его за шею, другой обняла мать.

СОФЬЯ. Послушай и сразу в дом.

ЖЕНЯ (с готовностью). Угу.

СОФЬЯ. Давай, Иван… Саня.

Появился Римас. Хотел было выйти к поющим, но придержался за углом дома, решив дослушать песню. Закурил.

Обняв мужа, вступила Александра. Поют привычно слаженно. Хорошо поют.

Когда песня кончилась, все молчали, боясь сбить возникший сладостно-тревожный тон. Зашло солнце, утягивая за собой последний свет заката. Набирало силу слабое мерцание первых звезд. Издали раздалось едва слышимое блеянье коз.

АЛЕКСАНДРА (прислушавшись). Ваня, не наши бекают?

ИВАН. Тося… А счас Катька.

АЛЕКСАНДРА. Доиться просят. Допивайте, ребяты, остатки, пора идти.

СОФЬЯ. Посидели б еще.

АЛЕКСАНДРА. Козы, слышишь, надрываются. Доить надо.

АННА. Пока светло. Да?

АЛЕКСАНДРА. Конечно.

ИВАН (наливая последнее Петру и себе). Тогда за вас, бабы. Лучше вас на свете нет.

Мужики выпили.

АЛЕКСАНДРА. Нюр, бери посуду, поможем Соне.

Собрав все со стола, кроме не выпитого Анной стакана, женщины уходят в дом. Александра приостановилась на крыльце.

АЛЕКСАНДРА. Вань!

ИВАН. Оу?!

АЛЕКСАНДРА. Шайки-то в бане забыли! И Нюрину, и нашу! Сбегай, принеси! (Ушла.)

ИВАН. Тю ты, ек комарок…

Убежал в огород к бане.

Петр подошел к сараю, поправил на стене косу и, расстегивая ширинку, с опаской глядя на крыльцо, потрусил к углу дома, где, сидя на корточках, курит Патис.

РИМАС (вовремя заметив пристроившегося было облегчиться на него Петра, шарахнулся в сторону). Т-ты что?!

ПЕТР (от неожиданности взмахнув руками). А?! Итит твою!

РИМАС. Елки-палки… Прицелился… Ладно, ничего.

ПЕТР. Патис?

РИМАС. Хорошо милицию встречаешь.

ПЕТР. Так я… А ты чего тут?

РИМАС. Радио дома нет – пришел вас послушать.

Небольшая пауза.

ПЕТР. И как?

РИМАС. Что?

ПЕТР. Радио. Понравилось?

РИМАС. Заслушался. Чуть под твою брызгалку не попал. С Краснощековым гуляешь?

ПЕТР. С ним.

РИМАС. Закуришь? (Протянул Петру папиросу.)

ПЕТР. Давай. Римас Альбертыч, ты, правда, чего тут делаешь? Спичку дай.

Появился Иван с двумя цинковыми тазами. Положил их на лавку, взял стакан с самогонкой, хотел выпить, но, услышав голоса, прошел к углу дома.

РИМАС. Сейчас-то облегчись. Не терпи.

ПЕТР. Расхотелось.

ИВАН. О! Патис! Здоров, Римас Альбертыч!

Римас кивнул.

Женька сказала, был ты, убежал. Чего? Мог бы попариться…

РИМАС. Некогда.

ИВАН. Ну раз некогда… давай.

РИМАС. Что давай?

ИВАН. Я почем знаю. Ты… с повесткой, наверное… Или как? Правильно, Петь?

ПЕТР. Если на фронт – повестка… А чего еще?

ИВАН. Мы уж было подумали – забыли про нас.

Небольшая пауза.

РИМАС. На арест не повестки – ордера выписывают.

ПЕТР. Какой арест?

ИВАН. На фронт когда?

РИМАС. А как стемнеет. (Помолчав.) Приехали за вами. Из органов. Госуправление безопасности. (Ивану.) Понял?

ИВАН (не сразу). Из органов? Губисты… Понял.

ПЕТР. А где они?

РИМАС. У председателя догуливают. В три ночи за тобой, потом к Краснощекову… пойдем.

ИВАН. Ко мне?

РИМАС. К тебе. Как стемнеет, уходите… Чтоб никто не видел.

Пауза.

ПЕТР. Бумагу, что ль, накатал кто?

РИМАС (кивнув). Бумагу. Не одну.

ИВАН. Кто?

РИМАС. Не ясно кто?

ПЕТР. Губарев?

Римас не отвечает.

Римас… В чем обвиняют?

РИМАС. Разное. Жучок в муке… Шесть мешков. Было?

ПЕТР. Вот гадина! Он же сам из муки всю березу выкинул!

РИМАС. Какую березу?

ПЕТР. Ветки! Обшкуренные…

ИВАН. От жучка они. Если ветка в муке, с ней – хоть десять лет – ничего не сделается. И никаких жучков.

ПЕТР. А этот долбень – председатель, мать вашу – взял и всю березу выкинул… Никому ничего не сказал. Конечно, жучок появится.

РИМАС. Подумал, наверное, что мусор?

ПЕТР. А там есть, чем думать? Не знаешь – спроси.

РИМАС. А с фермы зачем весной прогнали? Побили зачем?

ИВАН. Дак он пьяный к дояркам в трусы полез! И глядеть на него?

РИМАС. А бить-то зачем?

ПЕТР. Да не били его.

ИВАН. За шкирку взяли и вытащили с территории. И все!

РИМАС. Вот вам и вредительство, вот вам и заговор… против местной советской власти.

Помолчали.

ИВАН. Петь, надо было нам первыми бумаги двигать.

ПЕТР. Надо было, да не та кобыла.

Пауза.

РИМАС. Как до Молотова доберетесь? Машин нет, пешком… В семь утра эшелон с добровольцами отходит. Не успеете.

ИВАН. А если по реке до Дивьи?

ПЕТР. На веслах?

ИВАН. А че? Вдвоем, по течению, без остановки… Догребе-о-ом!

РИМАС. Часа два… От Дивьи лесовозом. Лесовозы всю ночь в город ходят… Тогда успеете… Можете успеть. Женам скажите, когда спрашивать у них начнут губисты – где вы, что вы? – пусть не врут. Правду пусть говорят… Мол, на фронт все время рвались, вот и убежали. Ясно? Пойду, а то хватятся…

ИВАН. Римас Альбертыч! (Протянул стакан.) Альбертыч…

РИМАС. Лодка на ходу?

ИВАН. Хоть до Астрахани. Недавно с Петром смолили.

РИМАС. Софье с Александрой строго накажите – пусть не крутят насчет вас. Те все равно узнают, а им потом – слезы. (Выпивает.) Прощаться… Провожать к реке… (Возвращает стакан.) Не вздумайте. (Уходит.)

ИВАН (с удивлением). У него же язва! Непьющий же! Полный стакан жахнул! Гляди!

ПЕТР (спохватившись, вслед Патису). Спасибо!

Из дома вышли Анна и АЛЕКСАНДРА. Взяв тазы с лавки, идут со двора.

АЛЕКСАНДРА. А где мужики наши?

ИВАН. Здесь! (Петру.) Так чего?

ПЕТР. В одиннадцать у твоей лодки.

ИВАН. В одиннадцать. Давай.

ПЕТР. Документы не забудь.

Петр остался один. Прошелся по двору, заглянул в окно дома, легонько постучал. Присел на крыльцо.

СОФЬЯ (выйдя на крыльцо). Ты стучал?

Петр смотрит на жену.

Что? Петь, ну что?

ПЕТР. Иди сюда…