Реликварий Чайлд Линкольн

– Волны, – прошептал Карлин. – В Резервуаре Центрального парка, будь я проклят!

Резервуар издал низкий, похожий на отрыжку звук, за которым последовал угрожающий рев водного потока, с неимоверной силой устремившегося в недра Манхэттена. Сквозь шум драки до Хейворд донесся глухой гул: потоки воды начали заполнять подземные галереи и давно забытые тоннели.

– Слишком рано! – крикнул Хорлокер.

Хейворд не сводила с Резервуара глаз. Уровень воды начал снижаться – сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. В отраженном свете полицейских прожекторов и многочисленных костров Хейворд увидела обнажившиеся стенки Резервуара. Вода бурлила и пенилась, увлекаемая в гигантский водоворот.

– Остановись, – прошептал Хорлокер.

Уровень воды неуклонно снижался.

– Ну прошу же, остановись, – бормотал шеф полиции, неотрывно глядя на север.

Резервуар изливался все быстрее. Внезапно гул начал стихать, волны заметно уменьшились. Вода успокоилась, сброс пошел медленнее. На командном пункте стояла мертвая тишина.

Хейворд с изумлением увидела, как с севера в Резервуар полилась вода. Вначале это были отдельные струйки. Затем струйки слились в ручеек, который через несколько мгновений превратился в ревущую многоводную реку.

– Вот сукины дети! – прошептал Хорлокер. – Все-таки они сделали это.

Все выходы внизу были запечатаны, и сброс прекратился. Но вода с севера продолжала прибывать. Ее уровень начал подниматься. Водопад изливался в Резервуар с нарастающей мощью. Вскоре волны уже бились о кромку брега. Еще мгновение – и вода хлынула через край.

– Господи! – выдохнул Карлин. – Теперь им всем придется поплавать.

Массы воды, перелившись через край Резервуара, хлынули в темноту парка, заглушая шум драки гулом, шипением и плеском. Хейворд застыла в ужасе и восхищении. Резервуар напоминал сейчас гигантскую ванну, в которой забыли закрыть кран. Вода смыла груды свежевыкопанной земли и понесла мутную взвесь между невысоких деревьев. Хейворд казалось, что она видит большую реку – спокойную, неторопливую и неудержимую. И река эта текла в сторону низины – к Большой лужайке. На смотровой площадке Замка Бельведер царило напряженное ожидание. Темный, поблескивающий поток, невидимый для участников драки, приближался к полю боя. Когда он достиг дерущихся, шум схватки заметно изменился: в нем появилась какая-то странная неуверенность. Группы сражающихся вначале рассыпались, потом снова собрались, снова рассыпались. Вода хлынула на поляну, и вся толпа с дикими воплями бросилась искать спасения. Некоторые полезли на деревья, большинство же, в панике давя упавших, неслось к ближайшим выходам из парка.

А вода все прибывала.

Она заливала площадки для игры в бейсбол, гасила костры, валила наземь мусорные урны. С громким бульканьем вода ворвалась в театр Делакорт, окружила и поглотила Черепаший пруд и плескалась уже у подножия Замка Бельведер. Вскоре шум воды начал стихать. Новорожденное озеро успокаивалось. На его поверхности дробились яркие блики. Бликов становилось все больше и больше. Вода успокаивалась. Вскоре озеро превратилось в зеркало, в котором отражались тысячи звезд.

На командном пункте стояла тишина. Все были заворожены грандиозным зрелищем. Затем раздался общий радостный вопль. Наполнив помещения и башни Замка, вопль вознесся в ясное ночное небо.

– Жаль, что мой старик всего этого не видит, – ухмыльнулась Хейворд, поворачиваясь к Карлину. – Он бы сказал, что это все равно что вылить ведро воды на собачью свадьбу. Держу пари на сколько угодно долларов, что именно это он бы и сказал.

У треннее солнце низко стояло над Атлантическим океаном, бросая косые лучи на песчаные пляжи Лонг-Айленда, заливы, крошечные гавани и маленькие поселения. Солнце – пока еще прохладной рукой – ласково прикасалось к асфальту мостовых и тротуаров. А дальше к западу возвышались окрашенные в бледно-розовые тона серые небоскребы Нью-Йорка. Солнце поднялось чуть выше, его лучи коснулись Ист-ривер, и в тот же миг отраженным розовым пламенем вспыхнули десятки тысяч окон гигантского города. Казалось, новый день омывает мегаполис волнами тепла и света.

Однако под сень железнодорожного моста над узким каналом, именуемым Протокой Гумбольдта, солнечные лучи не проникали. Им мешали стоящие многочисленные высокие здания. Дома давно опустели и напоминали теперь грязно-серые гнилые зубы. Внизу неподвижно застыла тихая, густая вода, лишь слегка трепетавшая в те редкие моменты, когда поезд подземки с грохотом проносился по мосту.

Солнце следовало назначенным ему путем, и один-единственный луч пронзил, словно нож, паутину железа, дерева и меди. Прежде чем исчезнуть, он успел высветить довольно странную картину. На узкой полоске кирпича, лишь на несколько дюймов возвышающейся над темной водой, свернувшись калачиком, лежал покрытый грязью человек в изорванной одежде.

Под мостом снова воцарилась полутьма. Однако вскоре сонный покой канала вновь был нарушен. Вдали послышался рокот. Рокот приближался, вот он прогремел над мостом… Снова вернулся. Затем раздался иной шум – гораздо более близкий. Поверхность канала задрожала и покрылась рябью, словно нехотя возвращаясь к жизни.

На носу катера береговой охраны, как бдительный часовой, замер д’Агоста.

– Вот она! – закричал лейтенант. – Вели этим вертолетам убраться! – крикнул он штурвальному. – Они своими винтами баламутят воду и поднимают вонь. Кроме того, нам, видимо, потребуется карета «скорой помощи».

Штурвальный поднял глаза на ободранные, обгорелые фасады, на металлический мост над головой и с сомнением покачал головой. Но ничего не сказал.

Смитбек подошел к фальшборту и, прикрыв нос воротником рубашки, прогундосил:

– Как называется это место?

– Протока Гумбольдта, – коротко бросил д’Агоста и повернулся к рулевому: – Подведи поближе, чтобы врач мог на нее посмотреть.

Смитбек оглянулся на д’Агосту. Журналист знал, что лейтенант одет в коричневый костюм – д’Агоста всегда носил коричневые костюмы, – но сейчас под коркой грязи, крови и мазута цвет определить было невозможно. Пендергаст замер – напряженный и бледный – в тени на корме.

Марго вздрогнула, подняла голову и, недоуменно помаргивая, огляделась. Она даже попыталась подняться – впрочем, весьма безуспешно. Потом она поднесла руку к голове и застонала.

– Марго! – крикнул полицейский. – К тебе прибыл лейтенант д’Агоста.

– Не шевелитесь! – бросил врач, легонько прикасаясь к ее шее.

Не обращая внимания на медика, Марго все-таки умудрилась сесть.

– Интересно, что вас так задержало, ребята? – спросила она и разразилась судорожным лающим кашлем.

– Что-нибудь сломано? – спросил врач.

– Все. – Она скривилась от боли. – А если честно, только левая нога.

Врач разрезал умелым движением джинсы и, быстро осмотрев Марго, что-то сказал д’Агосте.

– Она в порядке! – провозгласил лейтенант. – Пусть «скорая помощь» ждет нас на пирсе.

– Итак? – напомнила Марго. – Куда вы все подевались?

– Мы были введены в заблуждение, – ответил Пендергаст (он уже стоял рядом). – Один ваш ласт обнаружили в отстойнике канализационной станции. Ласт был сильно поврежден. Мы опасались, что… – Он немного помолчал. – Поэтому прошло некоторое время, прежде чем мы решили проверить все точки выхода из Вестсайдского обводного.

– Что-нибудь сломала? – спросил, наклоняясь к ней, Смитбек.

– Возможно, имеется небольшая трещина, – ответил врач. – Давайте носилки.

– Сама справлюсь, – решительно заявила Марго.

– Слушайся доктора! – по-отечески сурово сказал д’Агоста.

Журналист и штурвальный поставили катер бортом к берегу и Смитбек спрыгнул вниз, чтобы уложить Марго на узкую полоску парусины. Втроем они приподняли носилки и передали их на борт. Затем журналист, врач и полицейский тоже поднялись на палубу, и д’Агоста повернулся к штурвальному:

– Убираемся отсюда к дьяволу.

Заработал дизель. Катер отошел от кирпичной кладки и поплыл по каналу. Марго лежала на спине, положив голову на надувную подушку. Смитбек протирал ей лицо влажным полотенцем.

– Все в порядке, – прошептала она.

– Еще десять минут, и вы окажетесь на твердой земле, – сказал Пендергаст, присаживаясь рядом с ней. – Еще десять – и вы уже будете на больничной койке.

Марго явно намеревалась возразить, но Пендергаст остановил ее:

– Наш друг Сноу поведал нам о растениях, произрастающих в Протоке Гумбольдта, и микроорганизмах, там обитающих. Поверьте, больница пойдет вам на пользу.

– Что было потом?

– Когда? Все зависит от того, что вы помните.

– Я помню, как мы расстались… Взрывы…

– Взрыв затянул вас в дренажный тоннель. С помощью Сноу мы добрались до восходящей трубы и в конце концов выплыли в Гудзон. Вы же, наверное, попали в ту часть Вестсайдского обводного, которая выходит в Протоку Гумбольдта.

– Ты, похоже, повторила путь двух покойников, выуженных Сноу, – пояснил д’Агоста.

Марго на некоторое время отключилась. Затем ее губы снова шевельнулись:

– Фрок…

Пендергаст ласково приложил палец к ее губам.

– Потом. У нас будет масса времени все обсудить.

– Как он мог? – покачала головой Марго. – Как он мог принимать препарат? Почему он соорудил эту ужасную хижину?

– Весьма печально, что люди так плохо знают даже своих лучших друзей, – ответил Пендергаст. – Кто может сказать, какие тайные желания и страсти определяют их поступки? Нам никогда не понять, как страдал доктор Фрок, потеряв способность передвигаться. То, что он высокомерен, тайной не было. Многим выдающимся ученым в различной степени свойственны высокомерие и нетерпимость. Он увидел, что Каваките удалось заметно усовершенствовать препарат. Скорее всего тот состав, который принимал Кавакита, был последним, вызывающим физические изменения и порождающим Морщинников. Фрок проявил удивительное самообладание, устранив те небольшие погрешности, которых не заметил Кавакита. Профессор смог разглядеть потенциальную способность наркотика корректировать физические недостатки и полностью реализовал этот потенциал. Но главный недостаток препарата состоял в том, что, исцеляя тело, он калечил разум. В результате все тайные желания, все скрытые страсти, многократно усилившись, вырвались наружу. Отныне они руководили всеми поступками Фрока. Хижина – вершина его деградации. Он желал стать богом – богом эволюции.

Марго поморщилась от боли, глубоко вздохнула, расслабилась, и под рокот мотора ее мысли унеслись куда-то вдаль.

Они вышли из Клоаки через Спайтен-Дивил и оказались в Гудзоне. Рассвет уже уступил место сиянию летнего дня. Д’Агоста молча смотрел на пенный след, остающийся за кормой катера. Смитбек сидел на фальшборте и, глядя на Марго, грыз ногти.

Пальцы Марго вдруг коснулись какой-то выпуклости на кармане джинсов. Она сунула руку в карман и вытащила пропитанный водой конверт. Тот самый, который передал ей в темноте тоннеля Мефисто. Не в силах сдержать любопытства, она открыла конверт. Внутри оказалась короткая записка, прочитать которую не было никакой возможности – вода размыла все буквы. Кроме письма, в конверте лежала фотография – выцветшая, промокшая, помятая. Со снимка улыбался крошечный мальчуган в миниатюрной фуражке паровозного машиниста, восседающий на деревянной лошадке с колесиками. Снимок был сделан в пыльном палисаднике перед окруженным кактусами домом-трейлером. За трейлером виднелась вдали гряда невысоких гор. Марго молча смотрела в счастливое, улыбающееся личико, а перед ее мысленным взором стоял тот человек, в которого превратился этот мальчуган. Она аккуратно вложила фотографию в конверт и сунула его в карман.

– А что с Резервуаром? – спросила она у Пендергаста.

– Последние шесть часов уровень воды не менялся. Очевидно, воду удалось удержать.

– Значит, мы все-таки это сделали!

Пендергаст промолчал.

– Так сделали или нет? – Ее взгляд неожиданно приобрел прежнюю остроту.

– Похоже на то, – ответил Пендергаст, глядя в сторону.

– Так в чем же дело? Неужели вы до сих пор не уверены?

Агент ФБР повернулся к ней и, глядя своими светлыми глазами в ее глаза, ответил:

– Если нам повезет, и выдержат завалы… Если не возникнет течи… То в течение двадцати часов тиоксин должен уничтожить все оказавшиеся в тоннелях растения. Но полной уверенности в этом пока нет.

– А как же мы сможем узнать результаты? – спросила Марго.

– А я вот что вам скажу, – широко ухмыляясь, заявил д’Агоста. – Ровно через год, день в день, я отправлюсь в ресторан Мерсера на Южной улице и закажу знаменитый двухфунтовый стейк из филе меч-рыбы. И если не схвачу при этом хорошей дозы реовирусов, то почувствую большое облегчение.

В этот момент солнце поднялось над рекой и темная вода превратилась в жидкое золото. В солнечных лучах небоскребы центра сверкали пурпуром и золотом, а величественный мост Джорджа Вашингтона блестел серебром.

– Что касается меня, – медленно произнес Пендергаст, – то я в обозримом будущем постараюсь избегать frutti del mare , что в переводе на наш язык означает «дары моря».

Марго быстро глянула на него, ожидая прочесть в его взгляде насмешку. Но Пендергаст смотрел на нее совершенно серьезно. Ей осталось только кивнуть, выражая полное понимание.