Тени убийства Грэнджер Энн
В распахнувшейся двери появился Джеффри, потрясая бутылками в обеих руках:
– Кому долить? Красного, белого? Обещаю вести себя прилично. Извини, сестренка, если что.
– Дурак, – откликнулась сестренка на извинения.
– Послушай, не знаешь, кто хочет снять дом? – обратилась к ней Мередит.
Джулиет удивилась:
– Разумеется, каждого знаю. Какой?
– Мой коттедж в Бамфорде на Стейшн-Роуд. Самый последний в ряду, ранний викторианский. Не такой роскошный, как те, с которыми ты имеешь дело, но только что полностью отремонтирован и заново обставлен.
– Ужасно, когда дом громят вандалы. Мне Пэм рассказывала, – сочувственно кивнул Джефф.
– Да, – подтвердила Мередит, не сдержав отвращения.
– А в чем дело? – поинтересовалась Джулиет, редко бывавшая в городе. – Я не слышала.
– Я кое-кому не понравилась, – объяснила Мередит. – Одна особа решила, будто я причинила ей вред. И расплатилась той же монетой.
– Ужас! – охнула Джулиет.
– Не то слово. Залила весь дом красной краской, изорвала одежду. Так или иначе, с тех пор я живу у Алана. Сначала хотела сразу же после ремонта вернуться, потом поняла, что мне это не нравится и, по-моему, Алану тоже… – Мередит оглянулась на Маркби.
– Будем искать что-нибудь на двоих, – подхватил тот. – Для меня дом вполне годится, но для нас обоих не совсем.
Мередит уловила в тоне суперинтендента воинственную нотку, будто он думал, что слушатели ему не верят. Те, кто хорошо их знают, сказали бы: «Вы оба чересчур независимые» или даже «Слишком долго тянете». Вместе с воинственностью слышится удовлетворение. Он добился желаемого. Она же до сих пор не уверена, что желает того же.
Джулиет деловито оглядела обоих:
– Что вам нужно?
– Постойте, – осторожно сказал Алан. – Мы ваш гонорар не потянем.
– Я пока ничего не прошу. Конечно, мои расценки могут вас не устроить. Но мне хорошо известно положение дел на рынке недвижимости, соотношение между моими запросами и требованиями моих клиентов. Могу кинуть подсказку.
– Очень любезно с вашей стороны, – кивнул он.
Джулиет задумчиво посмотрела на Мередит:
– Мне надо взглянуть на дом, прежде чем говорить.
– Пожалуйста. Скажи когда, я дам ключ. Он недалеко от вокзала, если кому-нибудь каждый день надо ехать в Вавилон.
– Значит, ты по-прежнему в министерстве? – уточнила Джулиет.
– Все сижу в кабинете. – Мередит почувствовала на себе пристальный взгляд Алана. Неужели до сих пор боится, что какой-нибудь босс сжалится и предложит ей пост за границей, а она согласится глазом не моргнув?
И задумалась, согласится ли. Неужели поэтому не желает связать себя узами даже с Аланом? Он понимает, что она согласилась жить с ним под одной крышей только потому, что ее собственный дом временно стал непригодным для проживания.
Алан дергается, сидя с ней рядом. Приперт спиной к книжным полкам, с одной стороны его заклинила Мередит, с другой внушительный Джеймс Холланд.
– Хорошо, что вы сюда вырвались из большого города, – обратился он к Джулиет, высвобождая локти.
– Никак не могла пропустить новоселье, – сказала та с некоторым сожалением. – Да еще и деловой визит… в Форуэйз.
– К старушкам Оукли?! – воскликнул Джефф. – Только не говори, что какой-то богач с Ближнего Востока хочет жить в этом доме, осыпав старушек мешками наличных!
– Нет. Ближневосточные богачи на него даже не глянут. Усадьба чересчур запущена. Просто Дамарис Оукли написала мне, попросила приехать.
Джулиет замешкалась в нерешительности.
– Пожалуй, ни для кого не секрет, что сестры Оукли давно испытывают трудности. Они решились продать дом за то, что дадут, и переехать в подходящую квартиру, предпочтительно на нижнем этаже, близко к морю. Признаюсь, я успела его хорошо осмотреть. Отчасти для того, чтоб составить понятие, сколько денег останется на квартиру после продажи, отчасти для того, чтоб учесть требования перспективных клиентов. А когда осмотрела… – Она надула губы. – Честно сказать, в нынешнем состоянии усадьбу продать трудно, но необходимо, потому что у них ничего больше нет.
– Сад наверняка тоже запущен, – вставил Алан Маркби, заинтересованный этим аспектом.
– Сад лучше, чем дом. Один старичок бесплатно ухаживает. Это его хобби.
– Рон Гладстон, – кивнул Джеймс Холланд. – Это я устроил. Кажется, получилось неплохо, не считая случайных разногласий по поводу прокладки мощеных дорожек.
Джулиет оглянулась на брата:
– Теперь видишь, Джефф, чем я могу помочь таким, как сестры Оукли. У них нет ни машины, ни сил, ни возможности разъезжать по округе в поисках квартиры. Дамарис меня попросила заняться. И я согласилась.
– Только не обижайся, – предупредил Джефф, наученный долгим опытом, – но сколько ж придется запросить за дом с учетом твоего заоблачного гонорара?
Джулиет на сей раз не обиделась.
– А я с них ничего не возьму. Всю жизнь знаю старых куриц, бог свидетель! Чувствую себя обязанной подыскать им квартиру на старость, передав другим клиентам усадьбу.
– Милая моя девочка, – кивнул Джеймс Холланд. – Благородно с твоей стороны тратить время на помощь сестрам Оукли.
– Я тебе вовсе не милая девочка, – воинственно объявила Джулиет. – Вообще никому. Не надо гладить меня по головке, Джеймс.
– Разве я когда-нибудь гладил?..
– Кстати, если вас интересуют отравления в викторианские времена… – начал Джефф.
– Хочешь напомнить о случае в семействе Оукли? – перебила Джулиет. – Не лучше ли позабыть?
– А, загадочная смерть Коры Оукли? – вмешался Алан Маркби. – Я слышал об этом деле. Но охотно еще раз послушаю.
– Я вообще ничего не знаю, – признался Джеймс Холланд.
– Я тоже, – подхватила Мередит.
– Чудовищная история, – объявила Джулиет. – Пожалуйста, Джефф, не рассказывай!
– Джеймсу и Мередит интересно, – заупрямился Джефф. – Ну, если нельзя рассказывать, у меня есть записи, могу дать почитать. Знаете, я собираюсь когда-нибудь написать книгу о сомнительных старых судебных процессах… Когда будет свободное время, если когда-нибудь будет. Конечно, семья мне не помогает. Прямо и недвусмысленно объявили, что не станут перетряхивать кости скелетов. Но я просто случайно вчера вытащил материалы по Оукли. Они на письменном столе у меня в кабинете. Если желаете, можете взять. Я сохранил все на диске.
Мередит с Джеймсом Холландом переглянулись.
– Дамы в первую очередь, – галантно кивнул викарий. – Когда прочитаете, Мередит, передадите мне.
Джефф послал обоим сияющую улыбку.
– Уильяма Оукли обвинили в убийстве жены. И он весьма удачно отделался. Многие отправлялись на эшафот при не столь очевидных доказательствах.
– Я видела портрет Уильяма, непочтительно засунутый в пыльный чулан в Форуэйзе, – неожиданно вставила Джулиет. – Случайно наткнулась, когда Дамарис водила меня по дому. Она сильно смутилась. Сухо объявила: «Мой дед» – и поспешила дальше. Я мельком оглянулась. Уильям на портрете настоящий красавчик по тем временам. Пышные черные кудри, пышные усы, физиономия пьяницы… – Джулиет все это проиллюстрировала жестом правой руки и скривилась, потом покраснела, и все взглянули на нее. – Ну ладно, – призналась она, – мне интересно. Я не говорю, что история неинтересная, просто она чудовищная. В любом случае достаточно увидеть Уильяма, чтобы понять, что он вполне способен убить жену.
– Преступный тип личности, – задумчиво проговорил Алан Маркби. – Некогда это была популярнейшая теория, хотя нынче отвергнута полностью. А что было с Уильямом после суда? Едва ли его с радостью приняли в обществе после такого скандала…
Джефф пожал плечами:
– Хотелось бы сообщить, что он получил по заслугам, но фактически никто не знает, что с ним стало. Разумеется, ходили слухи. Все его опасались, репутация рухнула, родственники с обеих сторон ясно дали понять, что он должен навсегда исчезнуть. Уильям уехал за границу, больше о нем никто не слышал. В те времена так заглаживали семейные скандалы. Сына вырастили родные. Когда ему исполнилось двадцать один год, он подал в суд прошение об официальном признании отца мертвым. По-моему, для того, чтобы закрепить наследственные права на поместье, которое тогда очень дорого стоило. В ходе активных розысков никаких следов Уильяма не обнаружилось. От него не было никаких сообщений. Значительное состояние покойной жены досталось по ее завещанию сыну, а у Уильяма денег практически не было. Все его достояние заключалось в камнях, из которых сложен Форуэйз, хотя он ни к кому не обращался за финансовой помощью. Очевидно, исчез с лица земли, и поэтому его признали мертвым.
Помолчав, Джефф продолжил:
– Сын, слава богу, не стал повторением старика, прожил счастливую жизнь в Форуэйзе с женой и детьми, хоть, по слухам, так и не оправился после гибели единственного сына Артура. Обе дочери замуж не вышли. Теперь, как говорит Джулиет, состарились и не совсем здоровы. Неудивительно, что хотят найти удобное жилье. Хотя все-таки жаль, что последние Оукли покидают Форуэйз, где семья прожила почти… сколько же?.. сто тридцать лет. Сказать по правде, мне трудно представить, что им будет хорошо в маленькой современной квартирке с соседями под носом.
Мередит усиленно переваривала информацию.
– Прискорбно, конечно, но случай обычный. Я имею в виду не убийство, а вымирающие семьи, лишившиеся дохода, в больших старых, разваливающихся домах. Кто может там сейчас поселиться, кроме поп-звезд, богатых арабов и кучки удачливых бизнесменов?..
– Удачливых мошенников, – мрачно вставил Маркби. – Готовых тратить деньги на определенный стиль жизни.
– Только не в Форуэйзе, – возразила Джулиет со знанием дела, и Алан вопросительно посмотрел на нее. – На мой взгляд, по крайней мере, – поспешно оговорилась она. – И нечего на меня так смотреть. Я работаю с самыми респектабельными клиентами. Можете мне поверить, Форуэйз – старая развалина.
В гостиную снова влетела Пэм Пейнтер, раскрасневшаяся и запыхавшаяся.
– Даже не рассказывайте! Знаю, о чем вы тут говорите. Алан, – обратилась она к Маркби, – ты пробуждаешь в Джеффе худшие качества. Когда бы ни пришел, вы сразу начинаете толковать о насильственной смерти.
– Не обвиняй беднягу, – сказал Джефф. – Он дает мне возможность поговорить на любимую тему. А сейчас мы случайно заговорили о продаже Форуэйза. Это не связано ни с какими убийствами. – И он шепнул Мередит: – Я тебе отдам записки. Только чтоб Пэм не видела!
Глава 3
1889
Тьму прорезал бледный штрих на краю горизонта. Стоявшие рядом бок о бок мужчины, тепло одетые из-за пронзительного ветра, смотрели вдаль с нетерпением и беспокойством. Уже час простояли они в церковном дворе, укрываясь с подветренной стороны у небольшой гробницы. Следили за происходящим с этой скорбной наблюдательной точки. Могильщики суетились над зияющей ямой в земле, двое деловито ее углубляли, еще двое подсвечивали фонарями. Никто не разговаривал. Лопаты скрежетали по гравию. В некошеной траве время от времени шуршала какая-то мелочь, встревоженная внезапным присутствием людей в такой час.
В паре футов от ямы в мрачном молчании стоял констебль в непромокаемой накидке, поглядывая время от времени на стеклянные бутылочки в открытой коробке у него под ногами, чтобы ни одна не пропала.
Среди могильщиков бегал маленький человечек в очках, с совком в одной руке и с такой же бутылочкой в другой, прерывая время от времени угрюмое молчание восклицаниями: «Минуточку, я возьму образец! Постойте, я вам говорю!»
– Послушайте, Вуд, – сказал крупный мужчина у гробницы, размеры которого подчеркивала пелерина и неуместный в данных обстоятельствах шелковый цилиндр. – Разве не следует поторапливаться? Скоро люди пойдут на работу, солнце взойдет, соберется толпа, рты разинет…
– Да, сэр Герберт, – согласился спутник в более прозаичном пальто с поясом и надвинутом на уши котелке, с предусмотрительно накрученным в несколько витков на шею и рот вязаным шарфом, из-под которого голос звучал неразборчиво. – Ученый джентльмен никак не закончит.
Сэр Герберт глухо забормотал, уловив подтекст деликатного замечания: в задержке виноваты не местные, а почвовед, прибывший с сэром Гербертом из Лондона.
Церковные часы пробили четверть.
– Слышите? – укоризненно спросил сэр Герберт. – Без четверти шесть.
Вуд не успел ответить, слыша справа взрыв кашля.
– Ох, как он мне на нервы действует! – раздраженно добавил сэр Герберт.
Оба оглянулись на кашель и строго посмотрели на джентльмена в черном, который гнусаво объявил в свою защиту:
– Я простужен. – Он вытащил огромный белый носовой платок и в доказательство громко высморкался.
Сэр Герберт неодобрительно заворчал.
– Это я вызвал гробовщика, – примирительно сообщил мистер Вуд. – Опознает гроб, когда вытащим. – Он многозначительно посмотрел на могильщиков, которых снова задержал ученый, черпая в бутылочки землю.
– Знаю, зачем он здесь, только, судя по виду, кто-то скоро его в гроб положит.
Услышав подобное оскорбление, гробовщик отошел еще дальше, содрогаясь от негодования. Становилось заметно светлее. Кругом мелькали тени, внушая сэру Герберту боязливое ощущение, что за ним наблюдают каменные херувимы и ангелы. Мраморные руки воздеты, глаза без зрачков в ужасе глядят на кощунство, совершаемое перед ними живыми людьми. Блеклая полоска на горизонте начала розоветь.
«Красный закат – веселись, пастух; красный рассвет – берегись, пастух», – вспомнил Вуд. Будем надеяться, это не дурное предзнаменование. Еще не хотелось присутствовать при эксгумации, как любому другому представителю министерства внутренних дел. Он вообще не любит церковные кладбища, и особенно вычурные надгробные скульптуры. Сказал однажды своей дочери Эмили, только наполовину в шутку, что хочет видеть на собственной могиле простую плиту с надписью: «Здесь покоится Джонатан Вуд. В чем ошибался, а в чем он был прав, пусть решит Высший суд». Эмили не улыбнулась. Наоборот, так расстроилась, что пришлось от души извиняться, настаивать, что он чувствует себя прекрасно, нечего волноваться, большое спасибо. Лучше вообще не бывало. Нигде ничего не болит.
– Могу признаться, Вуд, – тихо проговорил сэр Герберт, – министерству внутренних дел все это не по душе. Будь я проклят, у нас нет ничего, кроме заявления уволенной домоправительницы и кучи местных сплетен. Я уверен, если дело дойдет до суда, защита отпразднует победу. Если б у отца покойницы не оказалось приятеля в кабинете министров, не было бы никакой эксгумации.
– Набор обстоятельств классический, – объявил Вуд, выпростав подбородок из шарфа. – Репутация мистера Оукли давно сложилась в городе – мот, успевший спустить свои деньги задолго до женитьбы на богатой невесте. Будь у него хоть капля рассудка, он перестал бы бегать за каждой юбкой, но это, осмелюсь сказать, вошло у него в обычай. Жена угрожала разводом. Поэтому, – заключил Вуд, прибегнув к просторечию, – он ее и прикончил.
На что последовал язвительный ответ:
– Еще что, кроме обстоятельств? Государственное обвинение должно предъявить доказательства, черт побери. Если он убийца, то истинный гений. Во время предварительного следствия никто не усомнился в несчастном случае. И еще. Этот ученый малый берет пробы земли со всего кладбища. Если где-то найдется мышьяк, обвинение мигом вылетит в трубу. Так бывало не раз и повторится вновь.
Вуд молча согласился. Если повторится, известно, кто будет виновен. Бамфорд город маленький, но это крупный торговый центр в округе, и поэтому городская полиция должна поддерживать закон и порядок в обширном районе. В результате в каждой деревушке, где нет никого чином выше сержанта, поставлен инспектор. Конечно, в сельские болота послали не настоящих инспекторов. Нет, всю ответственность возложили на Вуда. Он даже подозревает, что получил повышение, чтобы одним выстрелом убить двух зайцев. Все силы отдает работе, успешно делает карьеру, но не производит особого впечатления в обществе за пределами своего узкого круга. Неохотно повысили его в инспекторы и отправили в Бамфорд, наверняка довольно потирая руки, избавившись от необходимости расставания с более значительной личностью.
Ничего. Здесь неплохо. Легко найти общий язык с горожанами и с деревенскими. Он как бы правит собственным маленьким царством. В его распоряжении сержант и два констебля, один из которых сейчас у могилы. Сержант и констебли тоже крепкие, надежные, широкая слава им тоже не светит.
И вот вдруг, внезапно, мелькнул призрак славы. Не то чтобы слишком приятно. Однако схватить за шкирку джентльмена вроде Уильяма Оукли…
Инспектор Вуд встрепенулся и сосредоточился, видя, что работы приостановились. Из раскопанной могилы, цепляясь за каменные плиты и груды земли, выкарабкался констебль, отдал честь:
– Мистер Вуд, сэр, докопались до гроба…
– Отлично, – с облегчением выдохнул инспектор. – Теперь уже недолго, сэр Герберт. Констебль, пусть гробовщик поскорее посмотрит.
Гробовщик мстительно медленно шагнул вперед. Кто-то направил фонарь в яму. Гробовщик наклонился под очень опасным углом и так долго медлил с ответом, что Вуд побоялся услышать пространные комментарии сэра Герберта. Потом гробовщик отвернулся, отступил назад тем же медленным шагом. Возможно, иначе не ходит.
– Да, тот самый гроб, джентльмены, – сказал он, слегка шепелявя. – Табличка уцелела. – Встряхнул носовой платок и опять громко высморкался.
– Так вытаскивайте и вскрывайте, – проворчал сэр Герберт.
Гробовщик сунул платок в карман и сказал:
– Может быть, джентльмены, лучше выйдете на свежий воздух, пока крышку вскроют…
Церковные часы пробили шесть.
– Некогда! – бросил сэр Герберт.
– Мы должны убедиться… – тихо заметил Вуд.
– Ну ладно, – уступил сэр Герберт. – Только поскорее!
– Дженкинс! – крикнул Вуд констеблю. – Поднимайте гроб, вскройте… э-э-э… провентилируйте, оградите могилу, чтоб, не дай бог, никто не упал. Лучше стойте на страже. Охотники за черепами нам тоже не нужны.
– Слушаюсь, сэр, – угрюмо ответил констебль Дженкинс.
– Ничего, – сказал ему Вуд. – Как только доберусь до участка, пришлю к вам епископа для отпущения грехов.
Судя по выражению лица констебля Дженкинса в бледном утреннем свете, он заподозрил, что сам инспектор, вернувшись в участок, хлебнет сначала доброго винца.
Глава 4
– Ты что-то совсем притихла, – заметил Алан по дороге домой в темноте. – Не стоит при таком свете читать записки Джеффа.
– Не могу удержаться, – с сожалением призналась Мередит, закрыв коробку, лежавшую у нее на коленях.
Автомобильные фары высвечивают витрины магазинов, пляшут в лужицах на тротуарах. Кругом благословенная прохлада после душной тесноты у Пейнтеров.
– Жарковато было, правда? – Она вгляделась в профиль спутника. – Я считала твоим патологоанатомом доктора Фуллера. Не знала, что просишь советов у Джеффа.
– Фуллер наш штатный патологоанатом, и очень хороший, но не специалист по ядам. Поэтому когда мы с чем-то подобным сталкиваемся, то обращаемся к Джеффу. Кстати, он совершенно прав, утверждая, что умышленные отравления нынче встречаются реже, чем в прошлом.
Из паба на тротуар высыпалась толпа юнцов, и Алан сбавил скорость. Три парня сцепились, остальные к ним потянулись, как железные опилки к магниту. К счастью, в этот самый момент подъехала патрульная машина. Маркби нажал на акселератор и оглянулся на облегченно вздохнувшую Мередит.
– Прошу прощения, – сказал он. – Я полицейский. Не могу миновать место потенциального происшествия, пока не удостоверюсь, что ситуация под контролем.
– Я побоялась, что сам вмешаешься, – столь же серьезно сказала она.
– При необходимости. Полицейский обязан принять меры в опасной, по его мнению, ситуации, будь он при исполнении своих обязанностей или нет.
– Тогда надо вызывать подмогу. Нечего изображать супермена, в одиночку бороться с преступниками.
Алан молчал, очевидно раздраженный критикой. Но у Мередит есть право на личное мнение, и, господи помилуй, в данном случае она, скорей всего, тоже попала бы в передрягу. Подвыпившие молокососы вполне могли наброситься на машину.
Тем не менее, когда затянувшееся молчание грозило перерасти в упрямое противоборство, Мередит сделала первый шаг:
– Я просто испугалась, и все. Не хотелось угодить в свалку. – Почуяла облегчение Алана.
– Не позволю, чтоб ты пострадала.
«Как убережешь меня от пьяной толпы?» – хотела спросить она. Не спросила. Вместо этого подумала, что сама привыкла о себе заботиться, вот в чем проблема. Если б была одна, оценила бы ситуацию и избежала бы неприятностей. Если б сидела за рулем, нажала бы на газ и проехала мимо. Но она не одна с тех пор, как переехала к Алану. Невозможно привыкнуть. Начинаются ссоры. Прежде ничего подобного не было. Конечно, они спорили, но не злились друг на друга. И он не утверждал, что ее бережет. Разве она слабоумная?..
Развивая мысль, Мередит невольно спросила:
– Ты обратил внимание, как Джефф с сестрой скандалят? Ему за сорок, как тебе. Ей за тридцать, как мне. Сведи их вместе, оба превращаются в четырехлетних детишек.
– Ну и что? Это не серьезно, – веско возразил Алан. – Мы с сестрой Лорой вечно скандалим.
Машина подъехала к дому и остановилась.
– Правда, – неохотно признала Мередит. – Только вы с Лорой не соперники, в отличие от Пейнтеров. Я просто думала, что они уже переросли соперничество. – Отсюда возникло другое соображение, и она сухо добавила: – Впрочем, я единственный ребенок, о чем могу судить?..
С тем и вошли в коттедж, Алан включил свет в прихожей, звучно бросил на телефонный столик ключи от машины и спросил:
– Еще хочешь вместе искать новый дом?
Голубые глаза смотрят пристально, как на преступницу, застигнутую на месте преступления. Но она не обвиняемая. Не обязана предъявлять алиби и оправдания. Ему нужна правда, а она не может ответить, поскольку не знает. Все равно что-то надо ответить. И она ответила вопросом на вопрос, проходя мимо него на кухню и с излишней осторожностью ставя коробку с бумагами:
– Зачем спрашиваешь? Потому что усомнился?
– Я не усомнился. Просто не понял, почему ты спросила Джулиет не о продаже, а о сдаче коттеджа.
Ах вот в чем дело! Мередит отвернулась от кухонной раковины:
– Понятно. Слушай, я практичная женщина, правда? Если мы будем жить вместе, твой дом не годится, и надо подыскивать что-то другое.
– Знаю. Никогда не рассчитывал с кем-то здесь жить. Надо было куда-то впихнуть вещи и где-то поспать.
– Понятно. Я сама не рассчитывала с кем-нибудь жить. Надо было впихнуть вещи и где-то поспать… А вдруг у нас не получится, Алан? Я не хочу сжигать за собой все мосты. Они как бы меня подкрепляют… То есть если вдруг понадобится, то у меня есть собственный дом. Если сдам – оплачу закладную. Потом посмотрю и, возможно, продам. – Она открыла холодный кран, вода хлынула в чайник. – Не думай, будто я тебя не люблю. Скорее в себе сомневаюсь. Давно стараюсь объяснить.
Он подошел к ней сзади, обхватил за талию, поцеловал в затылок.
– Понимаю. Только я тебя сюда слишком долго заманивал. Не верю своему счастью.
– И не верь раньше времени. Возможно, еще пожалеешь, что я переступила порог.
– Не пожалею, – сказал он. – Никогда.
Она склонила голову с улыбкой. Между ними воцарился мир. Никто не желает скандалить.
И все-таки, сунув в ножны оружие, Алан спросил:
– Надеюсь, не собираешься шарить в коробке Джеффа?
Мередит ощетинилась, слыша вызов в тоне:
– Конечно, собираюсь. Интересуюсь местной историей.
Чайник вскипел.
– Чай или растворимый кофе? – уточнила она. – Могу приготовить какао.
– Только избавь меня от какао, – буркнул он. – Прибереги до старческого маразма. И местную историю ко всем чертям. Идиотская жуть.
– Вовсе нет. Что тут плохого? – Иными словами: «Какое тебе до этого дело? Неужели мы разойдемся из-за семейной истории Оукли?» – Меня интересует ситуация с человеческой точки зрения, – осторожно пояснила Мередит. – Муж обвинялся в убийстве жены, которую прежде любил.
– Правда? – сухо переспросил Алан. – Кора Оукли была очень богатой. У мужа ничего не было, кроме усадьбы, обремененной долгами.
– Значит, она любила его.
Алан видел, как Мередит раскраснелась, как старается не смотреть ему прямо в глаза. Ее что-то тревожит. Между ними что-то не так. Господи боже мой, только не это! Только чтобы не повторилась история с Рейчел! Как они были счастливы после женитьбы… Следовало догадаться, что долго так продолжаться не может. Рейчел ненавидела его профессию. Не хотела быть женой копа. Всегда считала это временным помешательством, от которого можно оправиться, найти себе хорошее место, которое ей больше понравится. С бесконечными корпоративными вечеринками и поездками, светскими обедами и ужинами в парадных нарядах.
Мередит отреагировала на молчание. Подняла голову, устремила на него большие ореховые глаза. Тушь размазалась, и поэтому Алана захлестнули эмоции, сильные до боли. Это и есть любовь, думал он. Неудивительно, что многие боятся ее. Она тоже боится. А он что – тот самый дурак, которому закон не писан?
И спросил жестче, чем собирался:
– Разве дело в любви? Знал я мужчин и женщин, которые убивали из-за любви, а не из-за денег и ненависти.
Мередит поразил его тон. Настала очередная неловкая пауза.
Алан сгорбился:
– В любом случае для обвинения в убийстве необходим не только мотив. Я видел очень многих людей с основательными мотивами и возможностями, иногда уже уличенных в насилии. И ничуть не сомневался, что это убийцы. Они знали, что я не сомневаюсь. Но смотрели в глаза, утверждали, что не убивали, и я ничего не мог доказать. Я ничего не мог доказать, и никто не может доказать, что Уильям Оукли убил свою жену. Конечно, мог убить. Но надо доказать, что убил. Это совсем другое дело.
Он задумался, погрузившись в прошлое.
– Каждый полицейский ненавидит такие дела. Некоторые одержимо продолжают следствие. Год за годом надеются, что всплывут доказательства или кто-нибудь проговорится, преисполнившись самоуверенности, потеряв бдительность. Иногда такое случается – мы уличаем преступника, которого после первого оправдательного приговора нельзя снова отдать под суд по тому же самому делу. Тогда он над нами смеется. Но есть детективы, которые продолжают копать, желая доказать свою правоту, даже если мерзавца нельзя наказать по закону.
– Какой ты упрямый, – серьезно проговорила Мередит. – Никогда не сдаешься.
– Правда, – подтвердил Алан. – Я никогда не сдаюсь.
– Джефф!.. – громко шепнула в темноте Памела.
Муж на соседней кровати заворочался и промычал:
– М-м-м?..
– Как думаешь, вечер удался?
Муж тяжело повернулся в постели:
– Все прошло отлично. А что?
– Я как-то забеспокоилась насчет гостей. То есть насчет Джулиет… и Джеймса Холланда.
Пружины соседней кровати угрожающе взвизгнули под тяжестью внезапно вскочившего Джеффа Пейнтера.
– Господи помилуй, Пэм, оставь их в покое! Я свою сестру знаю. Она крышу снесет, если вдруг заподозрит, что ты ее сватаешь.
– Я никого не сватаю, – негодующе возразила жена. – Они знают друг друга сто лет. И дружат. Оба самостоятельные, живут собственной жизнью…
– Глуповатое рассуждение. Скажем, копченая рыба вкусная, меренга тоже вкусная. Значит, копченая рыба с меренгой – это очень вкусно, – сварливо заключил Джефф.
Памела со вздохом откинулась на подушки:
– Нечего было тебя даже спрашивать, – и вскоре продолжила: – Джулиет говорит, сестры Оукли продают дом и переезжают. Для них это тяжелое испытание. Они там родились. По-моему, Дамарис восемьдесят два, а Флоренс восемьдесят. Как насчет обстановки?
– Дом выставляется на торги с обстановкой. Им занимаются местные аукционеры.
– Дело совсем не такое простое. Есть семейные реликвии вроде портрета Гадкого Уильяма, о котором упомянула Джулиет. Для сестер каждая кроха в доме памятна. Продать его все равно что самих себя до последнего. Навсегда расстаться с собственной жизнью…
– Понимаю, – сказал Джефф после паузы. – Может быть, ты права. С другой стороны, ни ты, ни я еще до таких лет не дожили. Может, они готовы расстаться с прошлым. Может, хотят с ним расстаться. Если так беспокоишься, поговори с Джулиет. Впрочем, она наверняка подумала об этой стороне дела. – Он взбил подушку и снова улегся. – О моей сестре можно сказать что угодно, но деловой хватки у нее не отнимешь. По-моему, тут она превзойдет тебя, Пэм, хотя даже Джулиет не пытается устроить кому-то счастливую личную жизнь. Ты с огнем играешь!
– Иногда ты несешь чепуху, – отрезала жена. – Кстати, я видела, как ты сунул Мередит ту самую коробку.
– Ну и что? Ей интересно, – воинственно заявил Джефф.
– Откуда ты знаешь, – спросила Памела, неведомо для себя повторяя вопрос Алана Маркби, – что кому-нибудь, кроме тебя, интересно то, что было много лет назад, а теперь вообще не имеет значения? – И, не дожидаясь ответа, бросила: – Давай спать!
– Уже сплю… – донесся сонный голос с соседней кровати.
На другом краю города шумно спал Алан Маркби. Мередит выскользнула из постели, накинула халат. Спустившись, схватила коробку Джеффа, понесла на кухню. Чувствовала себя ребенком, добравшимся до холодильника ради ночного пиршества. Уселась за столом, со щекочущим предвкушением развязала шпагат и, сняв крышку, увидела целую кучу бумаг: фотокопии газетных статей и кипы судебных протоколов, размашисто дополненных чьей-то рукой. На дне обнаружилась перехваченная резинкой пачка как бы репортерских заметок. На верхнем листке красуется та же размашистая подпись «Стэнли Хакстейбл».
– Что это? – пробормотала она. – Видно, Джефф сунул по забывчивости, иначе из рук бы не выпустил…
Поздние заметки сделаны почерком Джеффа. Мередит разложила перед собой бумаги, гадая, с чего начинать.
Глава 5
Нечего ожидать, что Уильям Оукли обрадуется возобновлению расследования смерти своей жены. Инспектор Джонатан Вуд медленно шел по подъездной дорожке к усадьбе Форуэйз, думая, что ему еще меньше понравятся возобновившиеся допросы.
Рядом с ним шел сержант Паттерсон, краснолицый здоровяк. Даже не глядя на него, понятно, что усадьба произвела на сержанта сильное впечатление. Сам Вуд не особенно восхищается готикой, которая сопровождает его всю жизнь. Предпочитает старый палладианский стиль[2] времен своих предков. Такая архитектура отвечает его представлению о гармонии, симметрии и пропорциональности. А тут только посмотрите, с отвращением поморщился он. Стрельчатые окна уместны в храме, но не в жилом доме. О чем вообще думал архитектор, возводя эту башню?..
– Рапунцель, Рапунцель, проснись, спусти свои косыньки вниз… – невольно пробормотал он вслух.
– Не понял, мистер Вуд?.. – опасливо спросил сержант Паттерсон.
– Забыл сказки братьев Гримм?
– Не могу сказать, сэр. – Паттерсон покраснел от натуги. – Гензель и Гретель… – неуверенно добавил он.
Ну ладно. Вуд сжалился, объяснил про Рапунцель и башню.
– А, вот оно что, сэр, – понял Паттерсон. – Чудной дом. Красивый.
Вуд неожиданно разозлился:
– Красивый или нет, мы тут не для того, чтобы кланяться и пресмыкаться, ясно? Даже если Оукли джентльмен, он все равно подозреваемый.
Читать бесплатно другие книги:
