Черная вдова Безуглов Анатолий

У переводчика даже челюсть слегка отвисла: сколько стоил косметический набор Орыси, Лев Владимирович знал.

– Были бы деньги, – усмехнулась она, потом уже серьезно сказала: – А насчет гостиницы я, возможно, обращусь к вам. Поможете?

– Да-да, – закивал работник «Интуриста», приходя в себя. – Какую пожелаете.

– Где-нибудь в центре. Получше, подороже…

Раньше, когда она задерживалась в столице проездом из Средневолжска, то радовалась койке где-нибудь в «Заре» или «Останкино» за ВДНХ. Но Сергей приучил ее к роскошным номерам, и на другое теперь Орыся не согласилась бы.

– Непременно сделаю! – уважительно произнес Лев Владимирович. – И лучше, если вы дадите знать заблаговременно. Я бы вас встретил. В моем распоряжении очень часто бывает авто, когда обслуживаю какого-нибудь бизнесмена или зарубежного общественного деятеля.

– А вот встречать не надо, – решительно отвергла предложение Орыся. – Тачка – самое милое дело. Ни от кого не зависишь.

Так называть такси приучил ее тоже Сергей. Это слово, сказанное небрежно, также произвело впечатление на переводчика. Он склонил голову и развел руками: как, мол, будет угодно.

За светской беседой с Львом Владимировичем Орыся не заметила, что тетя Михайлина, показав на нее, негромко спросила Гриня Петровича:

– Она что, артистка?

Сторожук затруднился с ответом. Зато Наталья Шалак с улыбкой сказала:

– Орыся у нас безработная.

Тетя Михайлина изменилась в лице, поохала и незаметно вышла.

Слово «безработная» Орыся услышала, но не знала, что оно относится к ее персоне. Лев Владимирович увлек ее историей о том, как был переводчиком одного отпрыска короля с Востока, приехавшего к нам туристом. Малый замучил его, требуя повести в злачные места: дом свиданий, порнокинотеатры, на худой конец – бары со стриптизом.

– Я ему объясняю, что у нас нет подобных заведений, – рассказывал работник «Интуриста». – Предлагаю балет на льду, Театр кукол Образцова, Музей Пушкина. Третьяковка закрыта на реконструкцию… А он уперся – малинки хочет. Скандалист, грозится прервать поездку… Представляете мое положение?

– Вполне, – кивнула со смехом Орыся.

– Так вот… – хотел было продолжить переводчик.

Но как он выкрутился из щекотливого положения, Орыся так и не узнала. На ее плечо легла рука тети Михайлины.

– Прости, дочка, можно тебя на минутку? – наклонилась она к Орысе.

– Да, конечно, – поднялась та.

Тетя Михайлина как-то нежно, по-матерински обняла ее за талию, повела в соседнюю комнату через дверь, которая находилась рядом со стулом Орыси. Лев Владимирович, Наталья и еще несколько человек невольно обернулись вслед.

Как только они переступили порог, канадская родственница горячо заговорила:

– Орысенька, милая, вот, прими от меня! – И старушка вручила ей точно такую же шубу, в какой приехала сама.

– Зачем? – удивилась Орыся.

– Я знаю, что такое быть без работы! Не дай бог! Продашь, это тебе немного поможет, – продолжала старушка с выражением искреннего сочувствия.

Орыся увидела в проеме двери любопытные лица переводчика, Наталки. Вспомнилось вдруг слово «безработная», сказанное сестрой.

«Какой позор!» – ударило в голову. К щекам прилила кровь, и Орыся буквально лишилась дара речи.

– Я понимаю, это мало, – засуетилась тетя Михайлина. – Погоди… У меня есть…

Она достала откуда-то доллары и стала совать в руки «бедной родственницы». Орыся машинально отстранилась, оглянулась. Ей показалось, что Лев Владимирович саркастически усмехнулся.

Орыся смутно помнила, что было дальше. Как она отшвырнула шубу, пробежала через комнату, сопровождаемая удивленными взглядами, как сорвала в прихожей дубленку с вешалки, схватила шапку, мохеровый шарф и выскочила на улицу…

По дороге ехал самосвал. Она подняла руку. Шофер, молоденький парень, тут же тормознул, проскользив юзом мимо. Орыся подбежала к машине, влезла в кабину. Видя, что на ней прямо-таки нет лица, шофер испуганно спросил:

– Что с вами?

Орыся не ответила, неслушающимися пальцами расстегнула сумочку, вынула первую попавшуюся купюру – четвертной – и протянула парню:

– В Трускавец!

Он нахмурился, передернул рычаг скоростей:

– Спрячьте деньги. Так отвезу. Все равно по дороге.

Орыся кусала губы, глядела на проплывающие мимо нарядные дома и ничего не видела.

«Старуха спятила, что ли? – бушевало у нее все внутри. – Предлагать барахло, как какой-то нищенке! И кому – мне! Да я сама могу купить ей сто таких шуб!»

Но еще больше злости было у Орыси на Наталку, что ляпнула про безработную.

Она вспомнила Льва Владимировича, их разговор и ужаснулась: что он теперь подумает о ней?!

Водитель, краем глаза наблюдавший за пассажиркой, осторожно спросил:

– Может, поделитесь, какая у вас беда?

Орыся молча помотала головой. И тут весь позор и стыд пережитого вылился истерикой. Слезы полились из глаз, смывая с ресниц тушь.

Когда она вышла из машины в Трускавце, шофер проводил ее таким жалостливым взглядом, будто она была тяжело больна.

Тетя Катя, увидев зареванную хозяйку, всполошилась, бросилась раздевать.

– Оставьте меня в покое! – выплеснула на нее свою злость Орыся.

Зайдя в комнату, она громко хлопнула дверью и повалилась на кровать.

На следующее утро тетя Катя ходила по флигелю неслышно, как мышь, а в комнату Орыси боялась даже заглянуть. Подойдет тихонечко к двери, прислушается, не позовет ли Орыся, и уйдет в особняк заниматься своими делами.

В первом часу, прибрав в комнатах постояльцев и сменив постельное белье, тетя Катя вошла во флигель с собранными у квартирантов деньгами. И у нее отлегло от сердца: Орыся сидела в кресле в накинутой поверх ночной сорочки норковой шубе. Крицяк знала: если та напялила подарок хахаля, значит, настроение в норме.

– Сергей не был? – встретила вопросом Орыся свою верную помощницу.

– Не был, не был, – успокоила ее тетя Катя. – И не звонил.

Она хотела расспросить, как прошла встреча заграничной родственницы, но не решилась: захочет, сама расскажет.

Крицяк протянула хозяйке деньги – проверить, пересчитать. Но Орыся только отмахнулась. Положив выручку на стол и потоптавшись, тетя Катя вышла.

Орыся встала, потянулась, глянула на себя в зеркало и усмехнулась: видела бы ее сейчас тетя Михайлина. Как ей идет жемчужный цвет меха! Вчерашний эпизод показался мелким и глупым.

«И чего это я так психанула? – подумала Орыся. – Конечно, если бы не этот московский переводчик… Впрочем, да ну его! Возьму появлюсь в Москве, приглашу в самый шикарный ресторан, выставлю пить-есть рублей на двести, вот тогда узнает меня по-настоящему!»

От этих мыслей последние отголоски вчерашнего события растворились полностью, уплыли прочь. Ей вдруг нестерпимо захотелось видеть Сергея, мчаться куда-нибудь в его «Волге» или сидеть с ним в отдельном кабинете ресторана, где приглушенный свет и сигаретный дым рождают удивительную реальность, наглухо отгороженную и отличную от той, где люди живут склоками и завистью, мелочными заботами и повседневным рутинным трудом.

Глядя на свое отражение в трюмо, Орыся подумала: неужто это та, совсем еще недавно неприкаянная, закомплексованная женщина, какой она была до Сергея?

Знакомы они полтора месяца, а как изменилась ее жизнь, отношение к окружающим, а главное – к себе самой!

Красива она по-прежнему, может быть, даже стала лучше. А вот счастлива ли? Этого она определенно сказать не могла. Но увереннее стала и спокойнее – это точно. Может, в этом и заключается счастье?

Сергей словно снял с нее груз колебаний, четко определил ценности, расковал как человека и как женщину. Он сказал: нужно забыть, что было прежде, и она постаралась забыть. Даже все фотографии сына сняла со стены (все до единой!). Сергей сказал: не нужно ничего бояться, и Орыся перестала бояться. Разве что остался инстинкт самосохранения – не делать того, что вызвало бы гнев Сергея. Ну и житейское: как ни хотелось покрасоваться в норковой шубе, но в Трускавце Орыся ни разу ее не надела. Зачем дразнить гусей? Вот поедет в Москву или еще куда-нибудь – пожалуйста. Никто ее там не знает.

Она даже не думала теперь о том, что нигде не работает. Сергей пообещал что-нибудь сообразить, а раз пообещал, значит, сделает.

Как-то Сергей бросил: живем один раз, и сколько ты тратишь на себя, столько, выходит, и стоишь.

После этого она уже не замечала пачки денег, которые он швырял направо и налево, не удивлялась безумным подаркам, с которыми не знала, в сущности, что и делать.

Главное – значит, она их стоит.

Единственное, к чему Орыся не могла пока привыкнуть, так это к внезапным исчезновениям и таким же неожиданным появлениям Сергея. Он мог пропадать день, два, а то и неделю, а потом вдруг приехать. Причем в любое время суток. И каждый раз Орысю поражало, что Сергей знает каждый ее шаг в его отсутствие. Но ревность этого властного, крутого человека ей даже нравилась. В ней она ощущала залог того, что Сергей все время помнит о ней и для него Орыся – что-то очень серьезное.

Сама она нервничала, если он не появлялся день-другой, и страх, что Сергей может и вовсе не появиться, нет-нет да и закрадывался в душу.

Расстались они третьего дня, пора бы ему и приехать.

В норковой шубе стало жарко. Орыся с сожалением повесила ее в шкаф, накинула халат и села завтракать, делясь с тетей Катей впечатлениями о встрече канадской родственницы (о последнем эпизоде она, естественно, умолчала). Крицяк, обрадованная хорошим настроением хозяйки, слушала в оба уха и подсовывала Орысе самые вкусные вещи.

А Орыся все время прислушивалась, не остановится ли у калитки автомобиль, не раздастся ли звук открываемой двери и такие знакомые шаги.

Прибрав на кухне и сполоснув посуду после Орыси, тетя Катя побежала на свою квартиру – собрать дань с курортников. И только она за порог, как возле дома заглушила двигатель машина. У Орыси радостно екнуло в груди: наконец-то Сергей! Она бросилась к окну. К ее огромному разочарованию, во двор вошла Наталка Шалак, семеня своей утиной походкой, держа под мышкой большой сверток.

– Вот принесла нелегкая! – вырвалось у Орыси.

Первое побуждение – запереться и не открывать! Но сестра уже обивала на крыльце налипший на сапоги снег и звук запираемого замка наверняка услышала бы.

– Привет, безработная! – Зайдя, Наталка потянулась к Орысе с поцелуем.

– Здорово, провокаторша. – Орыся, криво улыбнувшись, подставила щеку.

– Ну и переполошила ты канадскую бабку, – сказала Наталья. – Расстроилась старуха вусмерть… На, держи, – сунула она сверток хозяйке.

Орыся развернула – злополучная шуба.

– Уф-ф! – вырвалось у нее.

– Возьми-возьми, а то неудобно. Я дала слово Михайлине, что передам.

– А доллары прикарманила? – съязвила Орыся.

– Нужны они мне! – фыркнула Шалак, снимая пальто. – Скажи лучше, какая муха тебя укусила?

– Она еще спрашивает! – возмутилась Орыся. – Осрамила на виду у всех! Ты хоть думай, когда что ляпаешь! Перед своими еще куда ни шло.

– Так Михайлина, считай, тоже своя, родственница! Я ведь в шутку, и если она поняла по-своему… – Наталья развела руками.

– А этот москвич, Лев Владимирович!

– Он ничего не слышал.

– Ну да, не слышал… – нахмурилась Орыся.

– Ей-богу! Да и все наши ничего не поняли! Удивились, почему ты драпанула как оглашенная, – уверяла сестра. – Уже потом Михайлина мне по секрету рассказала, что там у вас произошло. Попросила тебя не обижаться, если что не так. Говорит, хотела от души.

Орыся недоверчиво смотрела на Шалак.

– Правда, не слышали?

– Факт!

– Тогда еще ничего, – сказала хозяйка, приглашая гостью в комнату. – Долго еще сидели?

– Какой там! Михайлина сорвала всех, потащила в село Иван Франко. Правда, называла его по-старому, Колгуевичами.

– А чего ей там надо? – удивилась Орыся.

– Что ты, у нее железный план мероприятий! После посещения Воловичей – осмотр Музея Ивана Франко в селе, где он родился… Съездили в Каменец…

– Господи, вы еще и в Каменец мотались? – поразилась Орыся.

– Ну а как же! Тетке Михайлине не терпелось взглянуть на дом, где родился дед Остап. Представляешь, у нее фотография сохранилась. Старая-престарая. Хатка под соломенной крышей, вишневые деревья у крыльца… Так забавно!

Она даже привезла с собой план села, где кружком отмечен отчий дом. Но хатки, естественно, давно уже нет, на том месте школа теперь.

– Представляю, как огорчилась старушка.

– Конечно. Ну а потом все пошли к Марийке, – рассказывала дальше Шалак.

– К агрономше или к доярке? – уточнила Орыся.

– К доярке… Та подготовилась не хуже тети Ганны. Жратвы полон стол! А мы еще не очухались после стряпни Ганны Николаевны. Тетка Михайлина, сама понимаешь, ни к чему не притронулась, так что пришлось ее песнями угощать. Нашими, народными… Она знай только кассеты меняла.

– На магнитофоне, что ли?

– Ага. Страсть у иностранцев – все заснять, записать, зафиксировать. – Наталья хихикнула.

– Довольна, значит?

– Бог ее знает, – вздохнула Наталья. – Вышла потом на кухню и расплакалась.

– Они, старые, все такие. Чувствительные, – заметила Орыся.

– Я тоже так подумала, а когда послушала… – Наталья задумчиво покачала головой.

– И что же она рассказала такого? – спросила Орыся.

– Несладко, оказывается, старушка живет, ой, несладко, – снова вздохнула Шалак.

– Тю-у, – протянула Орыся. – Объездила весь свет. А такие путешествия небось в копеечку обходятся! Теперь к нам прилетела. Лев Владимирович говорил, что один только билет сюда и обратно у них стоит как автомобиль. Не новый, конечно, но машина!

– Э-хе, я сама думала, что она богатая. А оказалось? По разным странам тетя Михайлина ездила по контракту, зарабатывала. Особенно намаялась со вторым мужем. Он так и помер безработным.

– Ты смотри! – все больше удивлялась Орыся.

– Поняла теперь, почему она тебе шубу совала? – Хозяйка кивнула, а Шалак продолжала: – Знаешь, откуда у нее эти шубы? Последний, третий муж тети Михайлины занимался мелкооптовой продажей верхней одежды… Между прочим, негр, мистер Самюэль.

– Негр? – округлила глаза Орыся.

– Фото показывала. Здорово похож на Баталова, только черный. Так вот, закупил как-то мистер Самюэль партию искусственных шуб, а они не пошли. Мода изменилась или еще что, не знаю, только почти вся партия осталась у него. Словом, прогорел ее муж. А мы еще удивлялись: как посылка из Канады, так в ней две, три шубы, и все одинаковые. Что же касается приезда сюда – тетке Михайлине денег дал зять да местная украинская община помогла. Сама старуха не осилила бы ни в жизнь.

Наталья замолчала, грустно глядя в окно. Орысе стало не по себе за свое вчерашнее поведение. Но ведь она ничего не знала.

– Я поняла, почему тетя Михайлина расплакалась, – снова заговорила Шалак. – Понимаешь, на кухне увидела, как Марийкина мать пищу с тарелок – прямо в помойное ведро. Ели-то мало… Старушка поразилась: кому это? Мать Марийки тоже удивилась: как – кому, кабанчику… Тетя Михайлина тут и расплакалась. Я, говорит, думала, вы здесь живете впроголодь, покушать, надеть нечего… Ну так в ихних газетах писали. В магазинах, мол, пусто… Сама перебивалась на пособие по безработице, а слала посылки… Вышивала украинские рубашки для продажи, глаза испортила…

– Как испортила? Читает-пишет без очков.

– Это у нее контактные линзы… Колечко было золотое, еще от матери осталось, и то продала. А мы, оказывается, целые куски курятины, мяса, пирогов, хлеба – на откорм кабанчика! Задело, видать… Понять ее можно. В сущности, старушка душевная. Ехала к нам, подарки везла. Недорогие, сувениры, так сказать. – Шалак снова улыбнулась. – Смех, да и только. Бабке Явдохе знаешь что подарила? Микрокалькулятор, вот такой, с карманный календарик.

– А на кой ляд он Явдохе? – прыснула Орыся.

– Чтоб та следила за количеством калорий в своей еде. Не переедала. Пожилым, мол, это особенно вредно.

– Вот дает! По-моему, у тетки Михайлины бзик на этой почве.

– Это точно, – согласилась Наталья и показала ключи от «москвича». – Мне тоже достался подарок.

На кольце болтался брелок – изящный никелированный пистолет.

– Надо отблагодарить старушку, – сказала Орыся.

– А как же! Нина Владимировна уже преподнесла ей десятитомник Ивана Франко. Ты бы видела, как она радовалась! Книги у них ужасно дорогие. Ну а мы, Сторожуки из Воловичей, решили скинуться и купить тетке Михайлине золотое колечко с камушком.

– Взамен того, что она продала? – усмехнулась Орыся.

– Да уж наше, наверное, будет подороже.

В Орысе взыграл размах, к которому приучил ее Сергей. Она решительно распахнула дверцу шифоньера и сняла с вешалки новенькую дубленку.

– Передай от меня, – сказала Орыся.

– Ух ты! – вырвалось восхищенно у Натальи. Она посмотрела на фирменный знак. – Бельгийская?! И тебе не жалко!

– Тетя Михайлина мне шубу, а я – дубленку, – засмеялась Орыся.

– Так старушка в ней утонет, – разочарованно произнесла Наталка, приложив к себе дубленку.

– Действительно, – огорчилась Орыся.

Но отступать не хотелось: сестрица еще посчитает ее жадной. И тут она вспомнила, что Кларе Хорунжей привезли из Ужгорода для дочери дубленый полушубок, весь расшитый национальным гуцульским узором. Сдается, он будет тете Михайлине в самую пору.

Орыся тут же позвонила подруге и предложила обмен – дубленку на полушубок. Клара даже не поверила в такое везение.

– Сейчас мы к тебе заедем, – сказала Орыся.

Когда они с Натальей вышли за калитку, Орыся опешила: к дому подходил… Лев Владимирович.

– Орысенька, дорогая, здравствуйте, – широко расставил он руки, словно хотел заключить ее в объятия.

– Какими судьбами? – сделала Орыся вид, что обрадована.

– К вам в гости.

«Этого еще не хватало!» – подумала Орыся и ответила:

– К сожалению, вот, спешим…

– Ну что ж, – улыбнулся переводчик, – тогда в другой раз.

Он посмотрел на ее особняк, поцокал языком:

– Прекрасное шале!

Чтобы поскорее увести его от дома, Орыся спросила:

– Куда вам? Можем подкинуть.

– Недалеко, в горисполком.

– Садитесь, садитесь, – настойчиво предложила Орыся, открывая заднюю дверцу.

Лев Владимирович с достоинством устроился на сиденье «москвича», думая, что Орыся сядет рядом. Но она залезла на переднее сиденье.

– Вы исчезли, как Золушка, – сказал обиженно переводчик. – А я все искал ваш хрустальный башмачок.

– Он вам не понадобился, – с улыбкой ответила Орыся. – Обнаружили меня и без башмачка.

Доехали до горисполкома в считаные минуты. Прощаясь, Лев Владимирович спросил:

– Наш уговор в силе?

– В каком смысле? – не поняла Орыся.

– Жду вас в Москве, чтобы устроить в гостинице «Космос».

– В силе, в силе…

– И все же я вас буду встречать, – пообещал Лев Владимирович, многозначительно задержав руку Орыси в своей руке.

– Вот пристал, – вздохнула она, когда «москвич» отъехал.

– Замучил меня вчера: куда ты пропала, почему. – Наталья покосилась на сестру. – Сразила, как видно, наповал.

Орыся промолчала.

Клара все еще не могла прийти в себя от счастья: заполучить такую дубленку!

– Давай поскорее, – торопила ее со смехом Орыся, – а то передумаю.

Полушубок Наталья одобрила – национальный колорит и размер подходящий.

– И теплее старушке будет, чем в искусственной шубе, – добавила Орыся.

– В Воловичи? – спросила Шалак, заводя двигатель.

– Нет, – отказалась Орыся.

– Почему? Не хочешь попрощаться с теткой Михайлиной? Она ведь завтра уезжает. Очень просила тебя приехать.

– Скажи, что нездорова.

Когда машина завернула в ее переулок, сердце у Орыси радостно забилось: возле калитки стояла «Волга» Сергея.

– Слава богу! – невольно проговорила вслух Орыся.

– Что? – недоуменно посмотрела на нее Наталка.

– Так, ничего… – ответила Орыся.

И подумала, как здорово, что она спровадила московского переводчика. Неизвестно, чем бы кончилась их встреча с Сергеем.