Бабушка! – кричит Фридер Мебс Гудрун
Фридер хмыкает. Он и один может играть в футбол. Раз бабушка не хочет. И без бабушки обойдемся, просто прекрасно обойдемся.
Он снова хватает мяч и ударяет по нему еще раз. Снова метит по дверце шкафа. На этот раз шкаф трясется еще сильнее.
— Совсем с ума сошел! — кричит бабушка из кухни, — Прекрати сейчас же! Не даешь мне спокойно гладить!
«Сама виновата», — думает Фридер, но ничего не говорит, а снова с ожесточением бьет по мячу. На этот раз мяч летит к полке с игрушками. Попал! Коробка с «Лего» падает на пол. Вот это грохот! Отлично!
— Что ты там делаешь? — снова кричит бабушка из кухни, — Дом обрушится!
— Я просто немножко играю, — кричит Фридер в ответ, а мяч снова лежит перед ним. — Все в порядке!
— Я хоть и старая, но не глухая, — ворчит бабушка. — Играй потише, ты меня понял?
«Совсем не понял», — думает Фридер, замахивается и наносит сильный удар. Мяч попадает в коробку с кубиками. Коробка опрокидывается, кубики, громыхая, высыпаются наружу.
— Гол! — орет Фридер. — Один-ноль в мою пользу!
Он берет мяч, снова кладет его перед собой, широко замахивается, прицеливаясь, и — мяч попадает в оконное стекло. Дзынннь! — окно разбито, мяч вылетает наружу.
Фридер стоит озадаченный.
Ой-ой-ой… Он этого не хотел!
— Так, всё, хватит! — бабушка распахивает дверь в детскую и застывает на пороге.
— Нет! — стонет она.
— Да! — шепчет Фридер.
Они большими глазами смотрят на дыру в стекле, которая похожа на звезду.
И тут Фридер начинает реветь, слезы потоком льются у него по щекам:
— Бабушка, я не хотел этого, бабушка!
Он поворачивается к бабушке и прижимается головой к ее фартуку.
— Бабушка, — всхлипывает он, — мне так окошко жалко…
— Мне тоже, — говорит бабушка и, качая головой, рассматривает стекло.
— Ну, что случилось, то случилось, — говорит она, — тут уж ничего не поделаешь!
Фридер горестно всхлипывает.
— Бабушка, что же нам теперь делать? Стекло надо сделать как было!
Но тут бабушку как прорвало:
— И как же ты это себе представляешь? Само по себе стекло ведь не починится, тут нужен стекольщик! Господи боже, вот беда-то какая! И все потому, что ты стал в комнате в футбол играть. Да кто ж так делает, хотела бы я знать!
Фридер ничего не отвечает, Фридер стоит, и ревет, и крепко держится за бабушку.
Она хватает его за плечи, подталкивает к двери и говорит:
— Ладно, пошли за мячом!
И подталкивает ревущего Фридера вниз по лестнице.
Мяч лежит в палисаднике. Лежит себе тихо и мирно, весь такой черно-белый. Осколки тоже тут. Их немного, но они все-таки есть.
— Даже пальцем к ним не притрагивайся, — говорит бабушка и наклонившись осторожно собирает осколки в кучку. — Не хватало еще, чтоб ты порезался!
Фридер стоит, и всхлипывает, и ничего не трогает.
Бабушка поднимает мяч, глядит на него, а потом, подняв голову, смотрит на разбитое окно и бормочет:
— Ведь именно это окно я хотела завтра помыть!
— Теперь его не надо мыть, бабушка, — шепчет Фридер, сопит и утирает слезы.
— Ну что, озорник, — говорит бабушка, все еще держа мяч в руках.
Она задумчиво смотрит на него, а потом медленно добавляет:
— Раз уж мы тут, внизу…
Она кладет мяч перед собой, сильно замахивается и ударяет. Мяч летит прямо Фридеру в голову.
— Ой! — говорит он и хватается за голову, а потом за мяч, — Да ты что, бабушка!
— Бей давай! — кричит бабушка. — Две недели не будешь есть мороженого. Надо ж тебя как-то наказать!
Фридер сопит и кивает, Фридер вытирает слезы, потом улыбается и бьет по мячу. Бабушка очень ловко хватает его и бьет опять, Фридер бросается мячу навстречу и ловит.
— Это был почти что гол, — ликует бабушка, — а ну отойди, сейчас у меня получится!
И она снова сильно замахивается и бьет, но на сей раз мяч приземляется на клумбе с красными тюльпанами, мирно растущими в палисаднике.
— Да ты что, бабушка! — кричит Фридер и улыбается во весь рот, а потом быстро бежит к клумбе. Три тюльпана поникли. Но, к счастью, не сломались.
— Ну ты даешь! — говорит Фридер и приносит мяч.
— Даже здесь нельзя поиграть спокойно, — жалуется бабушка. — Нигде нет места! Фридер кивает и смотрит вверх на разбитое окно.
Тут бабушка берет его за руку и говорит:
— А давай пойдем в парк, хорошо? Там и поиграем!
Мяч, Фридер и бабушка отправляются в парк. Там они играют до тех пор, пока не начинают валиться с ног от усталости. То есть бабушка и Фридер. Мяч-то совсем не устал.
А что касается голов, то их — почти все — забила бабушка.
Буквы
— Бабушка! — кричит Фридер и дергает бабушку за юбку. — Бабушка, я хочу научиться писать. Прямо сейчас!
— Да отстань от меня ради бога, внук! — ворчит бабушка. — Не мешай. Я пеку пирог.
— Здорово! Тогда я буду тебе помогать! — говорит Фридер и тянется к миске с тестом.
— Еще чего не хватало, — говорит бабушка и хлопает Фридера по рукам. — Вкусненького ты хочешь, и больше ничего! Я ж тебя знаю! Давай-давай, марш из кухни, лакомка!
Фридер надувает губы:
— Бээээ, тогда я хочу учиться писать. Покажи мне, ба!
Бабушка глубоко вздыхает.
— Ну ладно, — говорит она, — но только чтоб ты потом ушел из моей кухни. Неси бумагу и карандаш.
Фридер несется в детскую и ищет бумагу и карандаш. То есть он не ищет, а просто бегло оглядывается вокруг и сразу кричит:
— Я ничего не могу найти, ба! Ты принеси!
— Разве я твоя служанка? — отзывается бабушка. — Кто хочет писать, ты или я? Ищи как следует!
— Все нужно самому делать, — ворчит Фридер, но ворчит очень тихо, чтобы бабушка не услышала.
Он ищет как следует и находит большой красивый лист бумаги. На нем еще ничего нет, только грязное пятнышко. Но это ничего. И карандаш он тоже разыскал. Синий.
Взяв карандаш с бумагой, Фридер снова несется на кухню и протягивает все бабушке. Она вытирает измазанные мукой пальцы о фартук, глубоко вздыхает, берет бумагу и карандаш и кладет бумагу на кухонный стол, рядом с миской теста. Потом она пишет очень крупно: «БА». Синим карандашом. Это выглядит красиво.
Фридер с интересом смотрит.
— Что это? — спрашивает он и показывает на буквы.
— Ба! — говорит бабушка. — Ты ведь меня так иногда называешь, верно? С длинным словом тебе еще не справиться, а две буквы будут в самый раз. Ну вот, а теперь ты это сам напиши. Но только в своей комнате. И пиши аккуратно, ты меня понял?
— Ну конечно, — кричит Фридер, хватает лист и карандаш и исчезает в детской.
Там он садится на пол, кладет лист перед собой и рассматривает буквы. Внимательно и долго. А потом начинает писать. С буквы «Б». Она похожа на крючочек с половинкой бублика внизу. Это совсем просто. Так думает Фридер. Он решает начать с половинки бублика. Приставляет карандаш к бумаге и рисует полукруг. Вот. Но получилось совсем не так, как у бабушки. Бабушкин полукруг круглый. У Фридера он угловатый. Надо попробовать еще раз. Кажется, получается уже лучше… Фридер сильно нажимает карандашом, и — чик! — на бумаге дыра.
«Ну ладно, — думает Фридер и сопит, — бублик — это трудно. Попробую крючок». Это должно быть легко. Он высовывает язык и принимается за дело. Палочка вверх, палочка вбок. Так. И что же? Это похоже не на бабушкино «Б», а гораздо больше на каракули. Бабушкино «Б» гладкое и прямое, а его — какое-то извилистое, да еще и с дыркой. Безобразие!
Фридер недоволен. Писать очень тяжело. Этого он не ожидал. Может быть, с буквой «А» дела пойдут лучше. Даже наверняка. «А» выглядит совсем-совсем просто. Ее сумеет нарисовать даже младенец.
И Фридер начинает: палочка наискосок вверх, палочка наискосок вниз. А теперь еще маленькая черточка между ними. Но черточка не получается. Она вдруг оказывается совершенно в другом месте. Фридер даже не знает, как так получилось. И пробует еще раз: маленькая черточка между двумя другими.
И тут карандаш ломается.
— Да что ж это такое! — Фридер в ярости бросает карандаш в угол и смотрит на свои каракули. «А» у него почти получилась. Но только почти. Писать тяжело. Он не умеет писать. Вот невезуха!
И он громко рычит:
— Да ну вас всех, противные!
— Ты меня звал, внук? — кричит бабушка из кухни, и Фридер рыдает в ответ:
— Бабушка, я совсем не могу писать, я не умею писать. И карандаш сломался. И в бумаге дырка. И еще… и еще…
— Да не кричи ты так, я не глухая! — отвечает бабушка. — Лучше иди сюда, у меня для тебя кое-что есть!
Фридер вытирает слезы ярости и мчится на кухню. Там около стола стоит бабушка, а перед ней лежат две большие-пребольшие буквы. «Б» и «А». Они сделаны из теста для пирога. Фридер это сразу понял.
— Ой, бабушка! — изумляется он и трогает буквы пальцем.
— Вот так-то! — говорит бабушка и всовывает ему в руку комок теста. — А теперь попробуй сам. Сначала слепи «Б». Только постарайся, чтобы получилось красиво!
Фридер улыбается, а потом месит тесто и раскатывает его в две длинные колбаски. И лепит правильное «Б». Точно такое же, как на бумаге. Бабушкино «Б», конечно, не его! Все получается совсем легко. Очень-очень легко — крючок и половинка бублика! Фридер хватает новый комок теста и принимается за «А». Это уж проще простого. Две длинных колбаски из теста, а между ними — маленькая колбаска. И пожалуйста — «А» готово!
Фридер сияет. И бабушка сияет.
Она тоже берет себе ком теста, и месит, и раскатывает, и лепит — так что в конце концов у них получается полный противень булочек-букв. Сплошные «Б» и «А»… которые можно есть. Это самое замечательное.
Бабушка и Фридер вместе задвигают противень с булочками-буквами в плиту.
Волнуясь, Фридер садится перед плитой на корточки и ждет, когда же булочки испекутся.
Ждать приходится довольно долго.
— Ничего, тише едешь — дальше будешь, — говорит бабушка и тоже ждет.
Но не на полу, а на стуле.
Наконец, булочки-буквы готовы. Фридер с интересом смотрит, как бабушка достает противень из плиты.
И смотри-ка, булочки-буквы стали еще красивее. Они сильно увеличились в размерах и стали коричневыми и хрустящими. Фридер хватает хрустящую «Б» и обжигает пальцы. Но это ничего. Ведь хрустящая «Б» такая красивая.
— Да подожди немножко, нетерпеливый какой, — говорит бабушка. И осторожно выкладывает буквы на кухонный стол. Одну за другой — так, чтобы все получилось правильно: сначала «Б», потом «А», потом снова «Б», и опять «А». И так пять раз. Пять раз получилось коротенькое слово «БА». Фридер читает. Ему все понятно. Читать легко.
Фридер радуется. И бабушка тоже.
А потом они оба, бабушка и Фридер, торжественно стоят перед столом и ждут. Потому что свежевыпеченные БА-булочки сразу есть нельзя. А то может заболеть живот.
Придумываем слова
— Бабушка! — кричит Фридер и дергает бабушку за юбку. — Бабушка, я хочу сегодня плохо себя вести!
— Да отстань ты от меня ради бога! — ворчит бабушка. — Мне нужно пылесосить.
И она тянет по гостиной жужжащий пылесос.
— Ба, — не отстает Фридер, — но я правда хочу сегодня быть непослушным!
Он бросается к шнуру от пылесоса и выдергивает его из розетки.
— Да что ж это такое, — ругается бабушка около замолчавшего пылесоса. — А ну живо воткни вилку обратно в розетку, а то я не знаю, что сделаю! Ты меня понял?
— Бээ, бэээ, бэээ, — дразнится Фридер и крутит пылесосный шнур.
Он и не подумает воткнуть вилку в розетку, во всяком случае, сейчас он этого делать не собирается.
Бабушка пытается схватить шнур, но ничего не получается. Фридер слишком проворен.
— Старая бабуська, — смеется он, — ну поймай меня!
— Ну, погоди, — пыхтит бабушка, отставляет пылесос и тянет за шнур. Фридер крепко держит другой конец в руках, прыгает и кричит:
— Старая бабка, старая бабка, ну поймай, поймай меня!
— Все, хватит! — кричит бабушка в ярости. — Давай сюда шнур!
И тянет изо всех сил. Фридер держит крепко-прекрепко.
— Я сильнее, бэээ, бэээ! — ликует он на самой высокой ноте. — Старая бабка, слабая бабка, я сильнее!
— Да ты просто сумасшедший! — кричит бабушка. — Что на тебя нашло, сорванец? Сейчас же отпусти шнур, а не то я сейчас возьмусь за тебя как следует!
— Ну и возьмись, — горланит Фридер и крутит концом шнура перед бабушкиным носом.
Но на мгновение он отвлекается. А бабушка, одним прыжком добравшись до Фридера, вырывает шнур у него из рук, снова вставляет вилку в розетку, и пылесос опять жужжит — зурр, зурр. Бабушка вновь принимается пылесосить пол, мрачно приговаривая:
— Хорошо смеется тот, кто смеется последним, чтоб ты знал!
Фридер на мгновение теряется, а потом опять быстро вытаскивает шнур из розетки. Пылесос в последний раз устало говорит «зурр» и замолкает.
— Вот тебе, — говорит Фридер и показывает бабушке язык.
— Ну и ну! — Бабушка озадачена. Она пристально смотрит на Фридера и на его высунутый язык. — Что это на тебя нашло? Почему ты сегодня так себя ведешь?
— Я же сказал, — кривляется Фридер, — я сегодня хочу плохо себя вести, бэээ!
И высовывает язык три раза подряд.
— Какая муха тебя укусила? — удивляется бабушка и от изумления садится на пылесос, — Может, у тебя температура?
Она боязливо протягивает к Фридеру руку, чтобы пощупать лоб.
Фридер увертывается от бабушкиной руки и радостно кричит:
— Нет у меня никакой температуры, просто я сегодня плохой.
Потом становится перед бабушкой в позу и говорит громко и отчетливо:
— Бабушка дура!
— Ха! — восклицает она и хочет броситься на Фридера, но все-таки не делает этого, а устраивается на пылесосе поудобнее и говорит — тоже громко и отчетливо:
— Сопляк!
— Бабушка глупая! — ухмыляется Фридер и садится перед бабушкой на пол.
— Только попробуй сказать это еще раз! — восклицает возмущенная бабушка.
Но потом она тоже ухмыляется, немножко думает и говорит:
— А ты грязнуля!
— Бабушка жиртрест! — кричит Фридер воодушевленно и ерзает по полу туда-сюда.
— А ты подглядыватель! В замочную скважину! — говорит бабушка.
— Бабушка — старая перечница! — говорит Фридер.
— Внук — бездельник и шалопай! — говорит бабушка.
— Бабушка — очковая змея! — говорит Фридер.
— Внук — выскочка, внук — дурачок, внук — мучитель бабушки! — быстро-быстро выпаливает бабушка и переводит дух.
— А из бабушки… песок сыплется, — кричит Фридер и даже подпрыгивает от восторга. — Из бабушки песок сыплется, песок сыплется!
Бабушка молчит. И довольно долго.
Потом достает из кармана фартука носовой платок, промокает им глаза и шепчет:
— Ты сказал, что из меня… песок сыплется?
Фридер озадачен.
— А ты мне сказала «мучитель бабушки»! — возражает он, но не очень уверенно.
— «Сыплется песок» хуже, — говорит бабушка и по-настоящему немножко всхлипывает.
— Ой, бабушка, — Фридер встает и вдруг прыгает бабушке на колени, так что пылесос даже зашатался.
— Ой, бабушка… — повторяет Фридер еще раз. А потом говорит:
— Не плачь, ба! Я же просто так, для смеха…
И громко чмокает ее в щеку.
Бабушка глубоко вздыхает.
— Это уж слишком, — говорит она и сгоняет Фридера с колен. Потом снова вставляет вилку в розетку, и пылесос начинает жужжать.
— Ты нахал, — заявляет она, толкая пылесос по комнате.
— Что?! — кричит возмущенный Фридер, — А ты — болтушка, бабушка!
— Мой любимый гном, — смеется бабушка под шум пылесоса.
— Бабушка ловкая, как белочка, — восклицает Фридер и прыгает вокруг нее.
— Мальчик-поцелуйчик, — отвечает бабушка и, сделав изящный разворот, подкатывает пылесос прямо к ногам Фридера.
— Любимая бабулечка! — кричит он и отпрыгивает в сторону.
— Родной мой мальчик! — поет бабушка. — Мой котеночек!
Фридер улыбается и хватается за пылесос с другой стороны. Внук и бабушка вместе пылесосят пол. И вместе придумывают замечательнейшие слова любви:
«Бабушка-шоколадушка»… «Фридерчик — мой сладкий марципанчик»… «Бабулечка самая любимая»… «Фридер — утешение моего сердца»… «Бабуленька расчудесная»… «Фридер самый послушный»… и так до тех пор, пока пол не заблестел.
Фридер чувствует, что проголодался, и вместе с бабушкой марширует на кухню. Рука об руку. Чтобы пообедать.
— «Фридерчик — сладкий марципанчик» мне понравился больше всего, — говорит Фридер, усаживаясь за стол.
— А мне — «любимая бабулечка»! — говорит бабушка и садится рядом с Фридером.
Говорим по-иностранному
— Бабушка! — кричит Фридер и дергает бабушку за юбку. — Бабушка, а давай будем говорить по-иностранному. Прямо сейчас!
— Да отстань ты от меня ради бога, внук! — ворчит бабушка, чистя морковь. — Говорить по-иностранному! Еще чего не хватало! Я разговариваю так, как у меня язык присобачен, и точка.
— Присобачен — так не говорят, — возражает Фридер, хватает морковку, которую бабушка еще не успела почистить, и высоко подбрасывает ее.
— А я вот говорю, — отвечает бабушка, ловит морковку и начинает ее чистить. — А теперь давай, шагай из кухни, да пойди поиграй. И не приставай ко мне. Мне нужно готовить, ты меня понял?
Фридер вздыхает, кивает и выходит из кухни. Он идет в свою комнату. Когда бабушка готовит, тут уж ничего не поделаешь. К сожалению. Никогда и ни за что она не будет говорить с ним по-иностранному. А ему так хочется! Поговорить бы хоть разочек по-другому, не так, как всегда! Но только он совершенно не знает, как это — говорить по-иностранному.
Фридер садится на корточки и берет с кровати плюшевого мишку.
— Мишка, — спрашивает он, — ты можешь говорить не по-нашему?
И трясет мишку так и сяк. Тот рычит по-медвежьи. Он всегда так делает, если его потрясти.
— Это не по-иностранному, глупый ты! — ругает Фридер мишку. — Скажи еще что-нибудь.
И снова трясет его. Мишка опять рычит, на этот раз очень долго, но и только.
— От тебя никакого толку, — вздыхает Фридер и снова кладет мишку на кровать.
Фридер обводит взглядом свою комнату. Кто еще сможет поговорить с ним по-иностранному?
Юла! Если ее запустить, она будет издавать звуки.
Фридер берет юлу, ставит ее на пол и аккуратно заводит. Юла звенит, начинает вращаться, и слышится «Зурррр… зум-зум-зум-зум-зум» — такая у юлы музыка.
— Это я все уже знаю, — мрачно ворчит Фридер. — Это тоже не по-иностранному. А просто юла поет.
Фридер дожидается, пока юла остановится, и ногой пинает ее подальше. Под кровать. От юлы тоже никакого толку. Она умеет говорить только по-своему.
Никто не может сказать ему, как говорить по-иностранному! Совсем-совсем никто!
И музыкальная шкатулка тоже не может. Ее даже спрашивать не нужно. Фридер и так знает, что она скажет. Он тянет за маленький шнурок, и шкатулка начинает петь: «Братец Якоб, братец Якоб, спишь ли ты, спишь ли ты…». Это колыбельная песня, и поется она совсем не по-иностранному. Это любому младенцу ясно.
По-иностранному — значит так, чтобы было ничего не понятно. И это должно звучать красиво.
Фридер вздыхает. Как хочется сказать что-нибудь по-иностранному… Но в голову ничего не приходит. Ничего иностранного. Фридер чувствует только голод. Подошло время ужина. И уже давно.
Фридер распахивает дверь и кричит:
— Я голодный!
— Руммельдибумм! — раздается в ответ. Фридер прислушивается. Что это?
Но тут снова слышится:
— Руммельдибумм!
Фридер напряженно слушает. Это голос бабушки, он его всегда узнает. Только что это с ней такое?
— Бабушка? — зовет он испуганно, — бабушка, это ты?
— Кики! — слышится из кухни, и Фридер мчится туда. Может быть, бабушке плохо? Она так странно говорит… Она никогда еще так не говорила.
Бабушка стоит в кухне, стол накрыт для ужина. Всё как всегда.
— Что с тобой, ба? — спрашивает Фридер и испуганно смотрит на нее.
Бабушка ставит на стол миску, которую держала в руке, и говорит:
— Мампф-пампф!
Потом призывно похлопывает по стулу Фридера и говорит: