Дворцовые страсти Остен Эмилия

Глава 15

За ужином оживленная беседа продолжалась. Бланш была любезна, как никогда, и даже почти не ехидничала. Дориан замечал это мимоходом; его вниманием завладела Лоретта. К вечеру шевалье чувствовал себя нехорошо, ему не следовало приезжать в Версаль. Однако, глядя на мадемуазель де Мелиньи, он нисколько в этом не раскаивался. Лоретта сидела напротив, рядом с Седриком, и увлеченно что-то рассказывала. Дориан хмурился. Затея выглядела все более отчаянной. Для чего изводить девушку и давать ей ложные надежды, пусть даже насчет обыкновенной дружбы, если тому не бывать никогда в жизни?

«И все же, – посетила Дориана сухая и расчетливая мысль, что, как правило, ему было несвойственно, – если я исполню приказ дяди и больше не стану подходить к мадемуазель де Мелиньи… до самой его кончины. Потом я не буду ограничен в выборе. Я ничего не сделал графу де Мелиньи, и он не должен иметь предубеждения насчет меня». От такой рассудительности Дориана передернуло. Отвращение к самому себе также испортило ему вечер.

Сидевшая рядом Бланш, наоборот, откровенно получала удовольствие.

– Подумать только, как прелестна моя подруга! – шепотом сказала она Дориану. – И такое везение, что все мы повстречались! Как судьба сплетает нити…

– Почти стихи, – улыбнулся де Бланко.

– А это и есть стихи, – взор Бланш затуманился. – «Как судьба сплетает нити, ангел мой, ангел мой… Из узоров крепко свиты мы с тобой, мы с тобой…» Когда-то это писал мне один мужчина. Который, кстати, стал потом моим супругом. Невозможно не выйти замуж, когда тебе посвящают такие стихи.

– Я не поэт, – сознался Дориан, – однако звучит недурно.

– Зато вы играете! – Лоретта услыхала его последнюю фразу. – О, умоляю вас, виконт, сыграйте нам что-нибудь после ужина.

– Да, Дориан, я бы тоже с удовольствием послушал, – поддержал девушку Седрик. – Все еще импровизируешь?

– В последнее время крайне редко, – извиняясь, развел руками де Бланко.

– Дориан у нас редкостный экземпляр, – с улыбкой обратился Седрик к Лоретте. – Он импровизирует и никогда не повторяет мелодий. Говорит, что не может, но я подозреваю, не хочет. Как можно забыть ноты с таким необыкновенным слухом?

– Это правда, виконт? – Глаза Лоретты сверкали.

– Отчасти, – усмехнулся Дориан. – Седрик слегка напутал. Я помню все мелодии, но воспроизвести в самом деле не могу.

– Почему же? – изумилась Лоретта.

– Зачем повторять то, что уже однажды произнесено? Музыка – это то же самое…

С музыкой у Дориана были особые взаимоотношения. Так как от природы он был не слишком речист, музыка служила для него выражением чувств, которые он не желал или не мог облечь в слова. Импровизируя, Дориан порой постигал те вещи, которые ему надлежало понять, принимал решения или попросту беседовал с кем-то, чье мнение было ему немаловажно или отношение к кому он хотел бы продемонстрировать. Сейчас же ему очень хотелось выразить свое безотчетно тонкое отношение к Лоретте. Вероятно, музыка поддержит и на этот раз, она ни разу его не подводила.

Отужинав, компания переместилась назад в гостиную, и Дориан открыл крышку клавесина. Он отодвинул в сторону ноты популярной песенки, которую разучивали Бланш и Лоретта, и сел. Пальцы бережно прошлись по клавишам, будто испытывая, на что они способны. Право слово, надлежало сделать это раньше. Инструмент откликнулся еле слышным вздохом. Виконт едва не погладил его, как гончую.

Пропали звуки вокруг, пространство заволоклось неясной дымкой, и Дориан, начиная играть, подумал о Лоретте. Он знал, что она сидит тут же, в двух шагах, однако это было значимо лишь постольку, поскольку именно ей он хотел поведать… о ней самой.

Мелодия, что сейчас пробуждалась под его пальцами, была исполнена нежности. Образ Лоретты стал только исходной точкой – дальше Дориан, полузакрыв глаза и целиком положившись на то малопонятное и туманное, что было в нем и, скорее всего, называлось талантом, отправил мадемуазель де Мелиньи в сказочное путешествие по жизни. Он знал, что в любом случае у этой девушки все будет хорошо. Он видел ее – танцующую, хохочущую, рядом с любимым человеком, обнимающую своих детей. Он видел ее – почти как родителей Седрика, которые оставались для Дориана идеальной семейной парой. Он видел тысячу новых обличий Лоретты, которые ей лишь предстоит принять, и выдумка мешалась с действительностью, а неисполнимое – с возможным и буквально завтра достижимым. И все эти живописные образы – фиалки в ее руках, пухлые детские ладошки, опалы на ее новом платье, слезы в ее глазах – Дориан вкладывал в каждую ноту. Это становилось откровением, посланием свыше. Конечно, юноше было далеко до великого Люлли, композитора его величества, да он и не вожделел славы. Музыка являлась для Дориана словами, которые он говорил определенным людям или ситуациям, а миру ему нечего было сказать.

Когда затих последний аккорд, Дориан будто очнулся и ощутил себя опустошенным – это значило, что он все сделал верно. Музыка по-прежнему звучала в нем… нет, это Лоретта звучала. Виконт оглянулся, чтобы взглянуть на нее, и увидел ее ошеломленное лицо.

«Это мне?» – спросили ее глаза. Она боялась поверить.

– Это вам, мадемуазель де Мелиньи, – ответил виконт вслух. – Только вам.

Лоретта сглотнула. Дориан видел, что она не может произнести ни слова. Неловкую паузу прервал Седрик, с преувеличенным воодушевлением спросивший, отправятся ли они наконец танцевать. Все порадовались такому решению – остаться в гостиной и вести заурядный светский разговор после музыки Дориана стало невозможным.

Лоретта на минуту отлучилась в другую комнату, чтобы утереть слезы и хотя бы немножко совладать с эмоциями. Потрясение, которое она испытала, явилось чуть ли не самым большим в ее жизни. Еще ни один мужчина не играл ей так на клавесине. Ей. Именно ей. Это было сравнимо… наверное, с поцелуем. Длинным, прекрасным поцелуем, которым одарил ее виконт де Бланко.

Лоретте почудилось, что даже губы у нее припухли, хотя Дориан к ним не притрагивался.

– Господи! – пробормотала девушка. – Господи…

Это наваждение. Она почти не знакома с виконтом. Она… она совсем его не знает. Так почему же ей кажется, что человека ближе его на свете нет?

Она стремительно провела пуховкой по лицу и вышла к поджидавшим ее друзьям, улыбаясь. Седрик дальновидно предложил руку Бланш – Лоретта подозревала, что шевалье де Кератри разгадал ее чувства уже давно, – и она положила пальчики в ладонь Дориана. Тот взглянул на нее слегка вопрошающе: по всей вероятности, знал, какой эффект оказывает его музыка. Бессердечный! Как он мог извлечь наружу все, что у нее на душе!

Они появились в зале, когда начался менуэт, и успели примкнуть к танцующим. Дориан почти улыбался – Лоретта уже научилась ценить его усилия на этом поприще. Она наконец догадалась, что такому человеку, как он, непросто поддерживать тривиальную болтовню, да и вообще находиться при дворе продолжительное время. От виконта веяло душевным покоем, чем здесь могли похвастать немногие. Двор – сборище людей порывистых, боготворящих увеселения и интриги и алчущих занять пост позначительнее. Дориан не таков. Хотя Лоретта так и не выяснила, зачем он приехал в Версаль. Занятно, что у него за дела тут? Поинтересоваться – или оставить как есть, понадеявшись, что виконт сам все расскажет? Замечание Селины о дядюшкином наследстве было слишком уж туманным.

После менуэта к Дориану и Лоретте приблизился Седрик и позвал их в королевскую часовню на проповедь, которая должна состояться завтра вечером.

– Поверьте, это стоит послушать, – прибавил он. – Личный духовник недавно почившей герцогини де Лонгвиль, да еще и друг нашей семьи. Я мальчишкой бывал на его проповедях. Поразительно светлое чувство остается – если, конечно, люди дают себе труд вспоминать о боге.

– Безусловно, – произнес Дориан, и Лоретта согласно кивнула.

Вся бальная жизнь не ввергала ее теперь в восхищение и не вызывала заинтересованности сама по себе – интерес девушки сконцентрировался на Дориане. Виконт после танцев отвел ее в Салон Венеры, где по кругу были расставлены столы с легкими закусками. Лоретта начинала подозревать, что Дориан хочет либо откормить ее, либо смутить: он так пристально рассматривал плафон «Венера, подчинившая своей власти богов и силы природы», что девушке ничего не оставалось, как приналечь на пирожные и сделать вид, будто она весьма увлечена лакомством. Тем более что плафон вызывал у Лоретты неясную тревогу. Венера, само собой разумеется, не походила на его величество, однако сам сюжет… Интересно, Дориан что-то имел в виду, когда вел Лоретту сюда? Девушка подозревала в его поступках тайный умысел. Виконт действовал тонко, очень тонко.

В центральном овале можно было полюбоваться на трех Граций, возлагающих венок на чело сидящей в своей колеснице Венеры; богиня держала гирлянды из роз, которые оплетали Марса, Вулкана, Бахуса, Нептуна и Юпитера (в их чертах все-таки проглядывалась схожесть с Людовиком – потрясающе, как король подчинил себе всех греческих богов). Нарисованные в углах плафона Амуры связывали этими гирляндами Тита с Берениче, Антуана с Клеопатрой, Язона с Медеей, Тезея с Ариадной. Гризайли[1], выделяющиеся на золотистом фоне, располагались по обе стороны от центрального мотива и представляли «Юпитера в облике быка, похищающего Европу» и «Амфитриту, уносящуюся на Дельфине». Салон Венеры был одним из любимых залов Лоретты, его мягкое золотистое сияние, казалось, было рассеяно в воздухе.

– А известно ли вам, – произнес вдруг Дориан, отвлекшись от глубокомысленного созерцания «псевдогреческих» лиц, – что композиция «Август, задающий тон цирковым представлениям» напоминает конные состязания шестьдесят второго года? А «Навуходоносор и Семирамида, разводящие сады в Вавилоне», – он указал рукой на соответственное панно, – отражают садово-парковый ансамбль в королевских владениях? Мне успел поведать об этом Седрик, – объяснил он удивленной Лоретте. – Мы с ним прогулялись по дворцу. Он очень много знает о Версале, работает с архитекторами. Мэтр Лебрен весьма сварливый, однако же чрезвычайно талантливый человек.

– О да. А «Бракосочетание Александра и Роксаны» вызывает в памяти свадьбу его величества, – подхватила Лоретта. – А «Кир, облачающийся в доспехи для освобождения принцессы» – это война шестьдесят седьмого года, когда Франция вела боевые действия за наследные права королевы…

– Кстати, я не отвлекаю вас от обязанностей? – спохватился Дориан. – Вы все-таки королевская фрейлина.

– Я младшая фрейлина, потому в моем присутствии не нуждаются слишком уж часто, – вздохнула девушка. – И на сегодняшний вечер я отпросилась у ее величества… – Она не стала уточнять, что сделала это специально, надеясь на встречу с виконтом де Бланко.

– Добрый вечер, мадемуазель, – раздался голос человека, которого Лоретта отчего-то абсолютно не ожидала сейчас увидеть. Она не раздумывала о том, что барон д’Оллери посещает все балы. Не думала, что он может ее искать. А ведь всего несколько дней назад это казалось таким волнующим…

Лоретта спешно встала, Дориан тоже поднялся. Девушка почему-то чувствовала себя виноватой перед бароном и перед виконтом тоже.

– Добрый вечер, барон, – она присела в реверансе, а когда Гаспар поцеловал ей руку, Лоретта поторопилась закрыться новым веером.

– Я счастлив видеть вас, сударыня. В последнее время вы с завидным упорством сторонитесь меня, – ласково упрекнул ее д’Оллери.

– Что вы, вам почудилось, – чистосердечно ответила Лоретта. Она о Гаспаре просто-напросто забыла и потому даже не думала его сторониться.

– Сударь, – барон, сощурившись, повернулся к Дориану, – кажется, я не имею чести…

– Имеете, – прервал его виконт де Бланко. Он больше не улыбался, и его лицо прямо-таки дышало каменным холодом. – Мы с вами сталкивались несколько лет назад, в Булонском лесу, из-за платка одной дамы. И не сошлись во взглядах.

– Ах да. Правильно. Я вас припоминаю. Хотя немалым счастьем было бы о вас забыть. – Гаспар тоже подобрался, словно хищник перед прыжком. Лоретта с ужасом сделала вывод, что прошлое знакомство этих двоих для кого-то из них кончилось досадно. Возможно, для обоих.

– В таком случае вы можете позабыть обо мне снова, – предложил Дориан, – так как я не имею охоты с вами знаться…

– Господа… – начала Лоретта, стремясь предотвратить ссору, но услышала, что ее окликают, и обернулась. К ним подходил дед, и лицо его не предрекало ничего доброго.

– Лоретта, – издали начал Жером де Мелиньи, – мне сказали, что ты… – Он оборвал речь и внимательно обозрел Дориана. – И не ошиблись, – строго закончил дед.

– Дедушка, я… – начала Лоретта, но граф прервал ее резким взмахом руки.

– Мы с тобой побеседуем позднее. Виконт де Бланко, да как вы посмели приблизиться к моей внучке?

Дориан отвесил де Мелиньи легкий поклон.

– Граф, с вами у меня нет никаких счетов. А о том, что я не должен подходить к вашей внучке, я узнал только вчера, – максимально учтиво отвечал он.

– И тем не менее вы здесь и с ней, – презрительно обронил Жером. – Сохраните свои россказни для кого-либо другого! Все это гнусный план вашего дяди, я знаю. Так вот, можете передать ему, что он проиграл. Вы больше ни на шаг не подойдете к Лоретте, понятно вам?!

– Куда уж понятнее, – с насмешкой ответил Дориан. Лоретта не слышала, чтобы кто-либо когда-либо так говорил с ее дедом. Обычно его страшились и почитали. – За своей страстью насолить друг другу вы ничего не видите. Впрочем, нет смысла продолжать этот разговор теперь. Разрешите откланяться. Мадемуазель де Мелиньи. – Он кивнул девушке и ушел, ни разу не оглянувшись.

– Да что такое… – начала возмущенная Лоретта, однако дед снова перебил ее.

– А ты чем думала? – грубо спросил он. – У тебя голова на плечах есть? Господи, женщина! Иногда хоть надо соображать!

– Я не понимаю, в чем вы меня упрекаете! – Лоретта ощутила, что сейчас разрыдается. Вокруг уже начали собираться люди, заинтересованные скандалом.

– В чем? – скривил губы дед. – Да ты глупа как пробка! Как ты могла хоть слово сказать виконту де Бланко! Он же племянник маркиза де Франсиллона!

Лоретта помертвела.

Глава 16

Дориан просто кипел от гнева. Неведомо, что из рассказанного дядей про графа де Мелиньи – правда, но граф – наглец, этого не отнимешь. Да еще барон д’Оллери, который так по-хозяйски обратился к Лоретте… Дориан невооруженным глазом видел, что барон имеет на мадемуазель де Мелиньи планы. Все эти ухватки он знал давным-давно. Еще с тех пор, как они с д’Оллери не поделили интерес одной прекрасной дамы и сражались из-за нее в Булонском лесу, проигнорировав все эдикты и наплевав на отлучение. Дрались при секундантах, до первой крови, иначе точно поубивали бы друг друга. Дориан отделался легким ранением в бок, Гаспару досталось сильнее – он несколько дней не вставал, заработав нешуточную рану в плечо. Предмет же спора не отдал предпочтения ни одному из противников.

Все это не стоило бы вспоминать – мало ли стычек бывает между дворянами из-за дам, однако Дориан не позабыл, какими оскорблениями обменялись они с Гаспаром. И если, просто повстречавшись в Версале, они могли бы раскланяться и разойтись, то в споре из-за Лоретты избежать конфликта нельзя.

Впрочем, Дориан теперь не был убежден, что ему удастся подступить к мадемуазель де Мелиньи даже на пару шагов. Дед побеседует с внучкой, расскажет несколько омерзительных историй про маркиза де Франсиллона (наверняка за годы вражды их скопилось видимо-невидимо), а заодно и про виконта де Бланко, изобразит его коварным соблазнителем, орудующим по указанию дядюшки, – и все, прощай, возникнувшая приязнь. И по большому счету маркиз и граф правы: незачем соваться между двумя воюющими армиями, если не хочешь быть раздавленным, как червяк.

Неожиданно на глаза виконту попался Николя. Сейчас по нему было заметно, что де Навиль – настоящий придворный: он был облачен в превосходно сшитый, с иголочки, алый камзол, усеянный золотистыми бантами и украшенный удивительной вышивкой. Чулки Николя сияли белизной, туфли отличались подозрительно высоким каблуком, а на штанах имелось такое количество кружев, что хватило бы на трех горничных. Увидев Дориана, де Навиль крайне обрадовался и поспешил ему навстречу. Они встретились посреди Посольской лестницы.

– Как я счастлив лицезреть вас, дорогой брат! – провозгласил Николя. – Куда это вы так спешите? Вечер только начался.

– Боюсь, для меня он безнадежно испорчен, – вздохнул Дориан.

– Что так? Вам не понравились королевские закуски? – улыбнулся брат. Он держался дружелюбно и открыто, и Дориан решил быть откровенным, тем более что скандал слышали многие и через полчаса о нем наверняка станет известно всем.

– Слегка повздорил с графом де Мелиньи из-за его внучки, – буркнул виконт де Бланко.

– О! И что же вы с ней сотворили? – прищурился Николя.

– Всего лишь станцевал и выпил вина.

– Ну, дорогой Дориан, – покачал головой де Навиль, – что же вы так оплошали! Наша семья не общается с семьей де Мелиньи! Неужели маркиз вам этого не объяснил? Как ни приеду к нему, он все заводит разговор о своем извечном враге графе де Мелиньи. Говорят, тот ему чем-то крупно насолил, но никто не знает – чем, а старики держат эпизод в тайне. Весь двор уже заинтриговали, право слово.

– Мне нет дела до их интриг, – излишне резко ответил Дориан.

– А тем не менее вам должно быть дело. Вы, кажется, не понимаете кое-чего в особенностях двора, так я вам объясню. – Николя так и лучился желанием помочь. – Если маркиз назовет вас своим наследником, то после его смерти к вам перейдут не только его состояние и земли, но и все его связи и враги. Возможно, кое-кто из них окажется благоразумен, однако не стоит слишком уж на это надеяться. И уж точно не надо рассчитывать, что старый де Мелиньи поступится принципами и с радостью начнет общаться с вами. Имя для него значит больше человека, а вы, если вам так повезет, будете носить титул маркиза де Франсиллона.

– Вы рассказываете мне о каких-то страстях, – удивился Дориан. Разговор посреди лестницы был не слишком удобен, собеседников обходили другие дворяне, однако виконт не желал возвращаться или искать место, где можно поговорить спокойно. Он хотел уехать.

– А двор полон страстей. И я не удивлюсь, если граф де Мелиньи настраивает внуков против своих личных врагов. Вы знакомы с его наследником Арсеном?

– Немного.

– Поверьте, со временем из него вырастет такой же мерзавец, как дед. Все это потихоньку отмечают.

– Мне нет дела до того, что там «потихоньку отмечают» неизвестные «все», – отрезал Дориан.

Николя успокаивающе поднял ладонь.

– Понимаю, вам сейчас несладко, но я тут ни при чем, правда же? Однако теперь я тороплюсь. Вы придете послезавтра на утреннюю прогулку его величества? Монтеспан уговорила короля устроить завтрак на траве. Будет какое-то представление, станут выпускать в небо голубей, и все такое…

– Еще не знаю. – Дориан не ведал, каковы планы дяди. Возможно, после сегодняшнего скандала ему вообще лучше уехать. Он настолько не пришелся ко двору…

– В любом случае мы с вами еще увидимся. И не трогайте семью де Мелиньи – ради собственного же блага.

Раскланявшись с братом, Дориан направился прочь из дворца. Ему не хотелось видеть приторных лиц, встречать заинтересованные взгляды, не хотелось танцевать. Так хорошо начавшийся вечер закончился крахом. И во всем виноват он один: стоило быть осмотрительнее.

Дядюшка, как ни удивительно, не стал затевать скандал, только сказал, что «этого следовало ожидать». Дориан подождал немного, но больше упреков не получил. Весь последующий день он провел верхом, разъезжая по окрестностям и размышляя. Никаких выводов, правда, не сделал и к подходящему решению не пришел. На душе было гадко.

В королевскую часовню на мессу виконт отправился вместе с дядей. Дориан и раньше бывал здесь, появляясь при дворе в юности, однако с тех пор часовню перестроили и расширили. Службы в ней шли очень часто.

На передних скамьях, обитых роскошным голубым бархатом с золотыми лилиями, сидели король с королевой, члены королевской семьи, приближенные и фаворитки. Далее размещались дворяне и их гости из Парижа, приехавшие в Версаль отвлечься от суеты и грязи. Людей было немало. Не беда: отменная акустика позволяла без помех слушать мессу и проповедь. Особенно если у священника хороший голос.

У отца Анри, которого Дориан увидел на кафедре и приятно удивился, голос был превосходный – светлый, звонкий и благозвучный, совсем не походивший на голос старика. Как вскорости выяснилось, священник еще и восхитительно пел. Версальские меломаны остались в абсолютном восторге: преподобный де Виллуан на свое служение привез органиста из аббатства, и церковный инструмент зазвучал так, как надлежало. Господин дю Мулен, этот самородок из парижского предместья, отлично знал свое дело и с органом обращался словно с живым существом. Дориан мог это оценить и понять.

В тот вечер завсегдатаи скамеек, находившихся близко к королевской семье, чуточку потеснились, чтобы принять в свои ряды маркиза де Франсиллона и его племянника. Оба уселись на пятую скамью, рядом с почтенной четой де Фавро. Эти люди, претендовавшие на родство с самой богородицей, славились чванливостью и абы кого около себя не выносили. Впрочем, маркиз никогда не относил себя к «абы кому», а Дориана это нисколько не беспокоило.

– Обычно я не столь религиозен, но все утверждают, что этого проповедника следует послушать, – еле слышно разъяснил дядя.

Дориан потихоньку огляделся и, к своему смятению, увидал поблизости семью де Мелиньи в полном составе. Граф сидел прямой, как жердь, глядя перед собой, Арсен явственно томился, а Лоретта, имевшая вид бледный и несчастливый, пристально изучала спинку скамьи перед собой. Однако в тот миг, когда Дориан покосился на девушку, она подняла глаза и повстречалась с ним взглядом. Вспыхнув, Лоретта мотнула головой, поспешно открыла молитвенник и уткнулась в него.

Тем временем началась служба. Дориан не мог не признать, что полное священническое облачение к лицу преподобному де Виллуану не меньше, чем светское платье. Это подтверждали восхищенные взгляды местных дам и их опасливое перешептывание. Не зря отец Анри ведет себя как молодой – дамы от него в откровенном восторге. Дориан не удивился бы, если бы узнал, что у де Виллуана толпа поклонниц. Мысли виконта, однако, постоянно возвращались к Лоретте, и он позволил себе кинуть на нее несколько взглядов. Девушка сидела, опустив голову, пальцы ее вцепились в молитвенник.

Полмессы она провела как во сне. Дориан, от всего сердца сопереживавший ей, позабыв даже про свои терзания, тоже слушал вполуха.

Опомнилась Лоретта от голоса священника, приступившего к проповеди. Девушка словно лишь теперь узнала отца Анри и взглянула на него с изумлением.

– Сегодня я буду говорить о самом святом, самом светлом, самом чистом чувстве, которым одарил нас господь. О любви…

Лоретта прикрыла глаза, щеки ее непроизвольно раскраснелись. Дориан с усилием отвел от нее взгляд.

– Мы слишком часто произносим это слово. И вкладываем в него совсем не тот смысл, который был заложен исконно. Любовь для нас – это и преходящее, непрочное чувство, и близкие отношения между мужчиной и женщиной, и жертвенность, и принятие человека таким, каков он есть, и прямота без особой деликатности. Люди разные, и любовь у них разная. Даже у одного человека в сердце сосуществуют несхожие разновидности любви. Вот тут-то нас и подстерегает опасность – если одно и то же слово обозначает столь много, часто оно вовсе теряет смысл. Так было всегда. Давайте все вместе взглянем, что говорит о любви апостол Павел в первом послании коринфянам. Коринф в то время являлся очень богатым торговым городом. Там имелось множество храмов, посвященных языческим богам. Жриц продажной любви было едва ли не больше, чем честных женщин. Процветало воровство и разбой. Вот каким людям Павел силится втолковать, что такое подлинная любовь, как ее отличить от многих фальшивок…

Дориан видел, что преподобный Виллуан смотрит на дальние ряды, в темноту, и очень волнуется. Волнение доказывало, что говорить он будет искренне. Сколько раз он уже читал проповеди? Наверное, бесчисленное количество раз. И все же пламень в его душе не угас, это ощущалось.

– Вот что гласит Писание… – Отец Анри помолчал несколько мгновений и начал немного с другой интонацией, плавным, глубоким голосом, словно читал по писаному: – Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви – то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею – нет мне в том никакой пользы…

Голос на последних словах взлетел к стрельчатым сводам, зазвенел и снова мягко скользнул вниз.

– Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине, все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит…

– Любовь никогда не перестает, – прошептал Дориан.

Голос аббата Виллуана передавал больше, чем его слова: то возносясь под купол часовни, то падая до шепота, он повествовал о том, что отец Анри извлек из сердца, что сам он не раз шел теми путями, о которых рассказывает, и продолжает идти…

Священник замолк на секунду. В церкви воцарилось безмолвие.

– Апостол Павел прямо говорит нам, что без любви всякое красноречие – просто шум, духовные познания – ничто, а благотворительность – напрасное занятие. Он желал, чтобы мы осознали: только высшая, божественная любовь придает смысл любви человеческой. Любой. Любви родителей к детям. Любви супружеской. Любви материнской. Истинная любовь долготерпит. Она терпелива. Она не поддается на провокации, она не спешит ответить ударом на удар, она вообще не торопится с ударами. Терпения истинной любви не занимать. Она и с пренебрежением не спешит, нет в ее планах расплаты, стремления ответить обидчику так, как он того заслуживает. Эта любовь не умеет гневаться и любит даже тогда, когда это очень больно…

Священник еле заметно вздохнул. Правда, это мало кто заметил. Дориан не мог оторвать взгляда от одухотворенного лица преподобного Виллуана – оно казалось лицом архангела. И сейчас Дориан понял: их со священником встреча – тогда у реки и теперь в часовне – не случайна. Этот человек, испытавший немало невзгод, но, безусловно, изведавший, что такое настоящая любовь, возник в его жизни для того, чтобы на что-то указать, что-то объяснить.

Виконт закрыл глаза. Голос аббата Виллуана пел, словно колокола, – от громадных церковных до махоньких серебряных, чей звон настолько тонок, что надо слушать его в полной тишине, иначе он расколется об иные звуки. Священник говорил, а паства затаила дыхание, ловя глубинный смысл его слов, то дуновение, от которого колышется пламя свечей, дуновение, не имеющее ничего общего со сквозняками. Эта проповедь шла из глубины души, а такие проповеди неизменно отыскивают дорогу к другим душам.

– Как холодно и страшно становится при мысли, что мы так легко отворачиваемся от любви! Кто из нас не раздражается, кто не зазнается, не ищет своего, не мыслит зла? Все это – наши человеческие слабости, и любви в них нет! Будем же молиться всеми силами нашей души, чтобы господь не дал погаснуть в нас искре истинной любви, чтобы Он, Который сам есть любовь, научил бы нас любить так, чтобы это чувство заполняло нашу жизнь своим светом и, никогда не омрачаясь, светило нам до конца наших дней, указывая путь к небу. Каждый уголок земли, освещенный вечным солнцем, становится прекрасным. Так и широкая беспредельная любовь ко всем и ко всему должна освещать, возвышать и согревать каждое наше дело. И все, что нам кажется жалким, скучным и отталкивающим, получит другую окраску и другое значение. Устоит ли твоя любовь против мелких, ежедневных раздражений? Устоишь ли ты, видя себя непонятым, несправедливо осужденным? Устоишь ли, не получая ответа, встречая одно молчаливое нерасположение? Устоишь ли в полном одиночестве, отвергнутый всеми? Если и тогда твоя любовь не умрет, то поистине достойна она хвалебной песни апостола Павла…

Вскоре проповедь, уместившаяся в четверть часа, была завершена. Старому священнику она, очевидно, далась тяжело: он побледнел от волнения, на его лбу выступили капельки пота.

Рядом шевельнулся дядя, но Дориан не открыл глаза. Так, в темноте, ему было проще слушать, проще глядеть в лицо самому себе. Только что, благодаря отцу Анри, виконт сделал открытие, только сейчас он начал постигать природу своего чувства к Лоретте, и это стало для него ошеломляющим. И как это несправедливо – осознать, что влюбился, в тот момент, когда не можешь быть с возлюбленной!

«Но я знаю, что всегда буду стоять на страже, я, ее ангел со шпагой и печальными глазами, буду стоять, даже если полюблю другую или Лоретта полюбит кого-то еще. Мы можем идти различными путями, но я всегда буду у нее за плечом, потому что, как говорил апостол Павел, любовь никогда не перестает. Ее остается лишь принимать – и благодарить бога за этот величайший дар, ниспосланный свыше. Ты очень любишь нас, господи: ты делаешь нам такие дорогие подарки…»

Дориан открыл глаза.

Свечи все еще мерцали, слова отца Анри еще отдавались под сводами. Виконт посмотрел на Лоретту – в глазах ее стояли слезы. Девушку тоже глубоко тронула искренняя проповедь аббата; любовь, о которой он говорил, светилась в ее глазах. Да, видимо, и для нее встреча с Анри де Виллуаном оказалась неслучайной… Симпатия Лоретты к Дориану – чем она могла обернуться, если бы им дали шанс? И необходим ли этот шанс? Досадно, но теперь, когда все выяснено, легче. Проповедь завершила дело: боль ушла, оставив вместо себя кучку пепла. Однако Дориан знал, что поутру из этого пепла возродится феникс мудрости.

Когда люди начали расходиться, Дориан помог дядюшке подняться, и маркиз с племянником двинулись к выходу. За спиной у них одна за другой гасли свечи.

Мир оглушил Дориана; выйдя из дворца на свежий воздух, виконт несколько мгновений стоял, свыкаясь с запахом цветов, глубоким черным небом, безмятежным светом фонарей у входа. Мимо прошествовали де Фавро, такие прозаичные, что ощущение нереальности происходящего оставило Дориана бесповоротно. Маркиз отлучился поздороваться со знакомым, а к виконту подошла Бланш де Лавуйе.

– Он так замечательно говорил, верно? – сказала она.

– Да, мне очень понравилась проповедь.

– Успех проповеди зависит от проповедника.

– Я не буду спорить с очевидным, мадам, – устало кивнул Дориан.

Яркие пятна на щеках Бланш указывали, что мысли ее витают где-то далеко и беседовала она не столько с виконтом, сколько сама с собою. Наверняка она тосковала по мужу, и слова священника пробудили эту тоску.

– Вас сопроводить до ваших комнат? – спросил Дориан, видя, что Бланш здесь одна.

– Нет, я подожду отца Анри.

– Тогда, если вы не возражаете, я подожду с вами.

Виллуан появился через четверть часа, позвякивая шпорами. На нем вновь было светское платье, но на мир он смотрел глазами священника. Дориана так восхитило это сочетание, что он смиренно уступил отцу Анри возможность усадить на поданную к дверям лошадь отчаянно волнующуюся Бланш.

– Вы ведь выслушаете меня, не так ли? – медленно спросила она у священника, разбирая поводья.

– Разумеется, моя дорогая. У меня есть домик в Сен-Клу, как вы знаете. Поедемте туда прямо сейчас.

«У всех свои тайны и свои беды», – подумал Дориан. Отец Анри кивнул ему, узнав.

– Я рад видеть вас. Все ли завершилось благополучно?

– Да, конечно, святой отец. Еще раз благодарю вас за помощь.

– Не стоит благодарности.

Дориан хотел также поблагодарить Виллуана за проповедь, но не смог подыскать подходящие слова. Ему сложно было сформулировать, насколько помог ему сегодняшний визит в церковь. Да и не хотел он говорить при мадам де Лавуйе, слишком много личного она могла бы услыхать в его интонациях, благо, в людях разбиралась превосходно. Зато сама Бланш не поскупилась на комплименты и проповеди, и проповеднику. Виллуан улыбался несколько сконфуженно.

Наконец и ему подали лошадь, и отец Анри с мадам де Лавуйе уехали. Дориан остался на ступенях крыльца дожидаться маркиза. Спокойствие возвращалось к нему, затапливало, словно прилив, и все снова вставало на свои места.

Глава 17

Зато у Лоретты голова шла кругом.

До приезда в Версаль она ездила в гости и на приемы только под суровым надзором брата. Да и какие приемы в их провинции! Арсен, хорошо помнивший наказы деда, за сестрой наблюдал даже слишком пристально, охранял, как величайшую драгоценность. Поэтому ни один восхищенный мужской взгляд девушку взволновать так и не смог. Арсен полагал, что до поры до времени Лоретта не должна выслушивать комплименты кавалеров и вообще лицезреть мужчин хоть сколько-нибудь близко. Для этого подобало достигнуть определенного возраста и выехать в парижский свет. Лоретту готовили к этому событию заранее и не хотели рисковать, вдруг ей вздумается сбежать под венец с каким-нибудь местным дворянчиком.

Потом братский надзор дополнился контролем деда. Граф де Мелиньи, хоть и был мужчиной, совершенно не желал, чтобы в его присутствии люди обращали внимание на кого-либо еще, даже на его родную внучку: «На небе должно быть только одно светило, и это светило – я!» Лоретта не обижалась на дедушку, она полагала, что пожилым людям многое нужно прощать. Их жизнь почти подошла к концу, им можно побыть эгоистичными и капризными, ведь вполне вероятно, что на завтра это отложить уже не получится.

– Лоретта, твой главный недостаток в том, что ты не замечаешь плохого, – бывало, говорил ей Арсен, предостерегая от сомнительных знакомств. – Будь осторожнее.

Но она только смеялась. Осторожность – ее второе имя. Постоянный мужской надзор лишал ее возможности быть эксцентричной – такой, какими были многие ее подруги.

И вот сейчас, оставшись без контроля всего на несколько дней, пока дед занялся интригами, а Арсена поглотили терзания по поводу несчастной любви, Лоретта словно очнулась от глубокого сна.

Она видела, что на нее восхищенно смотрит не только шевалье де Вилмарт, но и многие другие мужчины. Симпатия со стороны Гаспара д’Оллери приятно щекотала ее самолюбие. Это было восхитительно и неопасно. Девушка еще не полностью понимала, какой волшебной силой наделила ее природа, и не могла пустить в ход все свое очарование. Но какие-то извечные женские уловки уже давались ей с легкостью: вовремя улыбнуться, придать голосу особо ласковый тон, сверкнуть на миг глазами и тут же спрятать жемчужный взор под завесой длинных пушистых ресниц. Появление барона д’Оллери позволило Лоретте попрактиковаться в искусстве кокетства и соблазнения. Она не отдавала себе в том отчета, но действовала инстинктивно и, к своему удивлению, добилась больших успехов.

Барон был надежен и честен. Девушка, присмотревшись к нему внимательней, поняла, что ее ухажер питает к ней некие чувства. Но была ли это любовь? Она не могла сказать, потому что ни разу не любила сама. Чужие романы, развивавшиеся на ее глазах, не прибавили ей никакого опыта. Несколько дней юная мадемуазель де Мелиньи подсознательно пыталась убедить себя, что симпатия, которую она испытывает к Гаспару, и есть любовь. Отважный человек, не лишенный привлекательности, явно бесстрашный и надежный – что еще нужно для того, чтобы полюбить?

Но внезапно на нее обрушилось нечто совсем иное.

Желтоглазого виконта с тонким правильным профилем она сразу начала считать кем-то особенным. Подумаешь, всего один танец, просто разговор. И все же его образ постоянно преследовал ее, хотя она и не желала думать об этом, туманно опасаясь возникшего чувства к почти незнакомому человеку. А потом…

О том, что произошло с ней потом, Лоретта старалась не вспоминать: все ее существо мгновенно точно охватывало жаром. Она краснела невпопад, казалась себе смешной и глупой. В янтарной глубине глаз виконта де Бланко просвечивала тайна. И даже не одна, а целое множество. Это был не человек, а клубок загадок! Из него категорически ничего невозможно было вытянуть, а Лоретте хотелось знать все.

Тигриные глаза таили в себе нечто опасное, но невообразимо привлекательное. Нечто, чему девушка при всем своем желании не могла найти точного определения. Впрочем, точные определения ей сейчас не давались.

И тут такой скандал! Что сказал дед, лучше и не вспоминать. Лоретта никогда еще не слышала, чтобы граф де Мелиньи так кричал, и уж точно никогда он не срывался на собственную внучку. Он не остановился, даже когда девушка зарыдала.

– Как ты могла так по-дурацки себя вести! Как ты могла вообще выезжать с незнакомцем! – пылал гневом граф де Мелиньи. – Если бы ты знала, Лоретта, что это за семья!

– Но я же не знала!

– Не смей защищать его и перечить мне! – прикрикнул на внучку старый граф. – Эта семья прогнила насквозь! Виконт де Бланко – или слепое орудие в руках своего дяди, или прямой пособник! Третьего не дано. Старый маркиз де Франсиллон ненавидит меня такой ненавистью, которая не остынет никогда!

Лоретта подумала, что сам дедушка испытывает подобные чувства, но вслух произнести это не решилась.

– Давным-давно, – вдруг разоткровенничался граф, – я познакомился с юной девушкой, но родители уже обещали ее маркизу. Несмотря на наши чувства, несчастную выдали за Франсиллона. Уже тогда он был человеком язвительным и распутным. Мы с юной маркизой продолжали поддерживать знакомство, переписывались. И однажды Франсиллон обнаружил эти письма. Невинные, уверяю тебя. Просто дружеская переписка. Не миновало и нескольких недель, как она умерла. При необычных обстоятельствах. Движимый ревностью, маркиз возжаждал отомстить мне за воображаемое оскорбление. Я же не мог простить ему смерти юной маркизы. С этого все и началось. Потом он много раз плел интриги против меня. Однажды ему даже удалось оклеветать меня перед моими друзьями. В результате я чуть не утратил доброе имя. Меня обвинили в том, что я едва не отправил на эшафот одного священника. Это было во времена Фронды. Не стану рассказывать тебе всего, но будь уверена, что Франсиллон – страшный человек. Он свел в могилу свою супругу, он всю жизнь манипулировал людьми, он ненавидит меня все эти годы с такой силой, которую ты и представить не можешь. Он пойдет на все, чтобы отомстить мне. А виконт, его вероятный наследник, желая того или нет, подчинится дяде, чтобы не лишиться денег.

Лоретта внимала всем этим ужасающим признаниям и пыталась вставить хоть слово. Но ее слабые оправдания не были услышаны. Граф де Мелиньи заявил, что охотно выдал бы ее замуж за шевалье де Вилмарта, лишь бы пресечь непрезентабельное знакомство с виконтом де Бланко, и пообещал так и сделать, если Лоретта отважится еще хотя бы раз заговорить с негодяем. После чего велел отправляться в свою комнату, а на балы ходить исключительно в сопровождении Арсена или – тут Лоретта похолодела – барона д’Оллери. Потому что он, граф де Мелиньи, в ближайшие же дни побеседует с бароном касаемо его вероятной женитьбы на Лоретте. И так как никаких препятствий к заключению этого брака граф не видит, то пусть внучка лучше готовится к свадьбе, а не льет слезы.

Лоретта пришла в ужас. Хотя Гаспар казался хорошим человеком, она уже вовсе не жаждала выходить за него замуж. Честно говоря, ей даже страшно было подумать о такой будущности. Всего несколько встреч с виконтом де Бланко произвели на нее поистине чудотворное действие. Теперь Лоретта могла себе признаться, что влюбилась – впервые в жизни! Но почему, почему, хотя любовь долготерпит, как говорил отец Анри, она ставит такие препятствия?

Хуже всего было то, что Арсен принял сторону деда. Он уважал старика и поддерживал его точку зрения, даже если в глубине души знал, что тот неправ. Однако на Арсене лежали обязанности будущего графа де Мелиньи, и не все утверждения деда были ошибочными. И если ныне здравствующий граф полагал, что лучше знает своего противника и его хитрости, значит, ему виднее.

Версия графа, будто Дориан де Бланко подослан дядей, чтобы испортить репутацию Лоретты в качестве мести де Мелиньи, представилась подозрительному Арсену убедительной. Он с жаром поддержал ее и потом, на следующий день и уже наедине, попытался убедить сестру, как фатально она ошиблась в малознакомом человеке. Лоретта не хотела верить в такое. Дориан был искренен, она это видела и знала. Он мог бы лгать, о да, но музыкой люди не лгут.

Впрочем, объяснить это Арсену оказалось невозможно.

У Лоретты словно глаза открылись: она увидела, каким брат может быть закоснелым. И впервые задумалась о том, как же она умудрилась оказаться в подобном положении – когда ее судьбу решает кто угодно, но только не она сама. Решает настолько, чтобы указывать ей, кому улыбаться, а кому нет.

Завтрак на траве его величество устроил с присущим ему размахом. Наверняка Кольбер вновь стонал, подсчитывая расходы. Однако Лоретту не забавляли ни негритята в восточных костюмах, ни собачки королевы, ни карлики, которые выделывались, как могли, стараясь потешить народ. Дворяне хохотали, глядя на их прыжки и ужимки; Лоретта же, следовавшая за Марией-Терезией в ее свите, опиралась на руку незнакомого дворянина, рассказывавшего ей на испанском о Сеговии, и не замечала никого и ничего вокруг.

Был только один человек, который сейчас вызывал ее интерес, но при виде его ей надлежало развернуться и уйти. Дед дал весьма недвусмысленные указания на этот счет. И Лоретта чувствовала себя глубоко несчастной – пожалуй, так несчастна она не была еще ни разу в жизни.

Конечно, умом она понимала, что нищенке, просящей подаяния на ступенях собора, гораздо хуже, чем ей, однако это знание ничуть не скрашивало ей день. Лоретте было плохо. Ей было плохо без Дориана.

Она ведь даже не успела толком его узнать. Все равно, что бы ни говорил о нем дедушка, девушка верила ему.

И когда она вдруг увидела шевалье де Бланко в компании Седрика де Кератри и Николя де Навиля, Лоретта вздрогнула, хотя эта встреча была ожидаема. Глупо предполагать, что они с Дорианом никогда более не столкнутся в свете – все-таки маркиз де Франсиллон являлся достаточно значимой фигурой при дворе. Ах, почему же Дориан не признался сразу, чей он родственник, возможно, удалось бы избежать проблем… С другой стороны, она своих родственников тоже ему не перечисляла.

Седрик кивнул Лоретте и покосился на Дориана, тот демонстративно отвернулся. Однако перед этим он бросил на девушку престранный взгляд, словно желал что-то сказать. Лоретта насторожилась. Ее предчувствие подтвердилось, когда к ней подошла Бланш и шепнула на ушко:

– Дорогая, попытайся избавиться от общества своего спутника и незаметно отлучиться. Тебя будут ждать в беседке в том конце сада.

Кто будет ждать – не уточнялось, но Лоретта и так догадывалась. Не для шевалье де Вилмарта старается Бланш…

Мадемуазель де Мелиньи лучезарно улыбнулась своему сопровождающему, и тот ответил ей рассеянной и очень приятной улыбкой. Он был вовсе не плох, этот дворянин, только позавчера приехавший из Испании. Однако сейчас он мешал. Как же его зовут? Ах да, Мигель Веласкес де Куэльяр. Знаменитый род.

– Сеньор де Куэльяр, не принесете ли вы мне вон тех фруктов? – девушка указала на самый дальний от них столик, у которого стояли кружком, посмеиваясь и хихикая, придворные дамы.

– Для меня честь – услужить прекрасной сеньорите, – поклонился испанец и тут же направился выполнять просьбу.

– Боже, как просто, – пробормотала Лоретта.

Оглянувшись, она удостоверилась, что Арсена поблизости нет – не иначе, Бланш его отвлекла, – и поторопилась укрыться за цветущими розовыми кустами. Пробравшись по узенькой тропинке, слегка исцарапав руки и прицепив на платье несколько веточек, Лоретта почти бегом бросилась к указанной беседке. Ее отсутствие будет скоро замечено – а значит, она должна вернуться как можно быстрее.

Свернув на очередную дорожку, девушка прошла к беседке, скрытой в гуще зелени. Это было уединенное милое местечко, и сейчас оно пустовало. Хотя не совсем: навстречу ей шагнул виконт де Бланко.

Они остановились в двух шагах друг от друга, не решаясь двинуться дальше. Лоретта тяжело дышала, еще не придя в себя от быстрого бега. Ее глаза отмечали незначительные детали: бледен, под глазами темные круги, волосы лежат аккуратно, но одна прядь выбилась, а камзол сегодня ослепительно алый с нежной золотистой вышивкой – сама элегантность! Но главное – взгляд виконта. Девушке казалось, он прожигает насквозь.

– Мадемуазель де Мелиньи. – Дориан поклонился и наконец заговорил. – Я прошу прощения за позавчерашний скандал. Очень жаль, что я поставил вас в неловкое положение, однако поверьте, я не знал, что наши родственники враждуют. Если бы я…

– Если бы вы знали, то не подошли бы ко мне? – спросила Лоретта.

– Подошел бы, не стану лгать, – дернул он уголком губ. – Именно это я и сделал позавчера, хотя дядя строго-настрого запретил мне даже приближаться к вам. Но я не смог осуществить его наказ.

– Дед сказал мне… – Лоретта запнулась. – Сказал, что все это было подлым планом, чтобы опозорить меня… Погубить. И отомстить графу де Мелиньи через его внучку.

– Как вы могли подумать! – в ярости вскричал Дориан. – Я никогда не пошел бы на такое!

– Я знаю, – успокаивающе произнесла Лоретта. – Этого и в мыслях у меня не было.

– Послушайте, мадемуазель… – Они так и стояли, разделенные пропастью шириною в два шага. – Послушайте… Нашу теперешнюю встречу никто не одобрит…

– Кроме Бланш и Седрика.

– Да, кроме них. Но я не мог не сказать вам, что ничуть не жалею о нашем знакомстве. И что никакие родственные обязательства не помешали бы мне его продолжить, если бы я не боялся навлечь на вас неприятности. – Эти слова давались Дориану непросто. Прежде, встречаясь с другими женщинами, он говорил им нечто подобное. Но тогда это все было поверхностно, скользило по глади его души, как маленькая лодка, и не затрагивало то, что в глубине. Но то, что он чувствовал сейчас, скорее походило на шторм.

– Что вы, – возразила Лоретта. – Благодаря вам я сумела оценить истинное положение вещей и теперь размышляю, что мне делать. Хотя и не нашла еще ни одного подходящего решения.

– У вас все должно получиться, вы очень умная девушка, – произнес Дориан очередной комплимент.

Лоретта рассмеялась.

– А вы – невыносимый льстец! Себе самому вы тоже льстите? – Она смеялась искренне и беззаботно, позабыв обо всех проблемах, неприятностях и запретах.

– Я не осмеливаюсь, мадемуазель.

Этот необычный ответ заставил Лоретту изумленно приподнять брови.