Грязная любовь Харт Меган

Глава 1

Вот так все и произошло.

Я повстречала его в кондитерской. Он улыбнулся мне. Я была удивлена настолько, что улыбнулась в ответ.

Это была не простая кондитерская, где обычно покупают сладости для детей. Это был дорогущий магазин для гурманов, «Сладкий рай». Никаких вам дешевых леденцов на палочке или беленьких шоколадных поцелуйчиков. Нет. Это было место, где вы покупаете дорогие импортные трюфели для жены вашего босса, потому что чувствуете свою вину за то, что переспали с ним, когда были вместе на конференции в Милуоки.

Незнакомец покупал драже – сплошь черные. Он посмотрел на сумку в моей руке, на шоколад в глазури под цвет сумки.

– Вы должны знать, что говорят про зеленые драже. – Он пытался покорить меня распутной улыбкой, но я устояла.

– День святого Патрика?[1] – Именно по этой причине я их и покупала.

Он покачал головой:

– Нет. Зеленые драже превращают мужчину в похотливого жеребца.

Ко мне постоянно клеились мужчины, большинство из них не имели представления, что значит тонкость чувств. То, что болтается у них между ног, по их мнению, с лихвой возмещает то, чего недоставало в их черепушке. Иногда я все же позволяла одному из таких субъектов проводить себя домой по одной лишь причине: приятно было сознавать, что тебя хотят и что ты сама не прочь, даже если чаще всего приходилось разочаровываться.

– Это городская легенда, состряпанная ребятами-подростками, у которых играет гормон и которым больше ничего не надо.

Его губы изогнулись чуть больше. Улыбка была лучшим его достоянием – сияющая, на ничем в общем-то не примечательном лице. У него были волосы цвета намокшего песка и зеленовато-голубые глаза с поволокой. Очень мило по отдельности, а вместе с улыбкой так вообще неотразимо.

– Весьма удачный ответ, – сказал он и протянул руку.

Когда я протянула свою, он притянул меня ближе – медленно, осторожно, – пока не смог склониться надо мной и прошептать в ухо:

– Как насчет лакричной конфетки?

Его горячее дыхание защекотало мне кожу.

Я любила и люблю лакричные конфеты. Он увлек меня за угол прилавка, где стояла корзиночка, полная маленьких черных прямоугольников, – с этикетки на меня смотрело кенгуру.

– Попробуй эти. – Он поднес один из прямоугольников к моим губам, и я открыла рот, невзирая на надпись «Не пробовать!». – Они из Австралии.

Лакрица таяла на языке – мягкая, ароматная, липкая, что заставило меня провести языком по зубам. В том месте, где моих губ касались пальцы незнакомца, я чувствовала его вкус. Он улыбнулся.

– Я знаю одно местечко, – сказал он, и я позволила ему себя увлечь.

Паб назывался «Закланный ягненок» – жутковатое название для уютненького заведения, впрочем мало чем напоминающего своих британских собратьев. Он притулился на улочке, в центре деловой активности Гаррисберга. В сравнении с модными танцевальными клубами и шикарными ресторанами, оживляющими район, «Ягненок» казался иноземцем, чем, возможно, и пленил меня.

Он сел у бара, подальше от студентов колледжа, распевающих в углу песни под караоке. Ножки стульев шатались, и мне пришлось уцепиться за стойку бара. Я заказала «Маргариту».

– Нет. – Он качнул головой. Я подняла в ответ бровь. – Ты хочешь виски.

– Я никогда не пила виски.

– Девственница.

Скажи это другой мужчина – я сочла бы, что он заискивает, округлила глаза и машинально подумала бы: «Только не с члеником Джеймса Дина».

В его случае – сработало.

– Девственница, – согласилась я. Слово показалось мне чужим, словно в первый раз его услышала.

Он заказал для нас обоих по стаканчику ирландского виски «Джемесон». И поступил со своей выпивкой так, как следует поступать со стаканчиком виски, – выпил одним глотком. Я не противница алкоголя, пусть никогда и не пробовала виски, а потому не морщась последовала его примеру. Да, виски не без причины называют «огненной водой», но после начального жжения его вкус растекся по языку, напоминая запах горящих листьев. Мне стало тепло, уютно. Откуда-то даже повеяло романтикой.

Взгляд моего спутника просветлел.

– Мне понравилось, как ты с ним обошлась.

Я тут же безумно возбудилась.

– Еще? – предложил бармен.

– Еще, – кивнул мой спутник. – Неплохо, – это уже ко мне.

Я чуть подтаяла от комплимента, и непонятно почему, но мне стало крайне важно произвести на него впечатление.

Мы пропустили еще по нескольку стаканчиков, и виски ударило мне в голову сильнее, чем я думала. А может, дело было в моем спутнике. Так или иначе, голова у меня кружилась, и я стала хихикать над его слегка колкими, но смешными замечаниями о посетителях.

Женщина в деловом костюме, что сидела в углу, – в свободное время девочка по вызову. Мужчина в кожаном пиджаке – гробовщик. Он сочинял про каждого, кто нас окружал, включая добродушного бармена, которого охарактеризовал «мармулька-фермер на пенсии».

– Мармульки-мармеладки делаются не на ферме. – Я наклонилась к нему и коснулась галстука. На первый взгляд в узоре его галстука не было ничего особенного – точки и крестики, которые изображают на сотнях других мужских галстуков. При ближайшем же рассмотрении оказалось, что точки и крестики были крошечными черепами и скрещенными костями.

– Нет? – Он, казалось, был разочарован тем, что я ему не подыграла.

– Нет. – Я дернула его за галстук и заглянула в сине-зеленые глаза, которые вместе с улыбкой преобразили его лицо. – Мармульки-мармеладки – дички. Их собирают только на воле.

Он захохотал, запрокинув голову. Я позавидовала тому, как легко и непринужденно он поддался желанию рассмеяться. Я бы не решилась на такое из боязни, что на меня уставятся окружающие.

– А ты?… – наконец сказал он. Его взгляд пригвоздил меня к месту. – Кто ты?

– Браконьер – собиратель мармулек, – прошептала я онемевшими от виски губами.

Он поднял руку и легонько дернул меня за прядь волос, выбившуюся из моей длинной французской косы.

– Но ты не кажешься такой уж опасной.

Мы посмотрели друг на друга – два незнакомца, и улыбнулись одной улыбкой на двоих. Я подумала, как давно этого не делала.

– Не хочешь проводить меня до дома?

Он захотел.

Он не занялся со мной любовью в ту ночь. Я удивилась, когда он даже не захотел меня трахнуть. Он даже меня не поцеловал, хотя я медлила, открывая дверь, смеясь и болтая, прежде чем пожелать ему спокойной ночи.

Он не спросил, как меня зовут. Не попросил даже телефончика. Просто оставил меня, покачивающуюся от виски, на пороге дома. Я смотрела, как он идет по улице, позвякивая в кармане мелочью. Я зашла, когда его поглотила темнота между двумя уличными фонарями.

Я думала о нем, стоя под душем на следующий день, смывая запах дыма с волос. Я думала о нем, когда брила ноги, подмышки, темные вьющиеся волосы между ног. Когда чистила зубы, я взглянула на свое отражение в зеркале и попыталась представить, что он увидел, заглянув в мои глаза.

Голубые, с белыми и золотистыми крапинками, заметными при ближайшем рассмотрении, за которые мне отвешивали комплименты многие мужчины. Возможно, говорить женщине, что у нее красивые глаза, – самый действенный способ узнать, насколько им позволено продвинуться дальше, например положить руку на бедро. Он ничего про них не сказал. Вообще-то он не отвесил мне ни одного комплимента, не считая того, как я пью виски.

Мои мысли крутились вокруг него, когда я собиралась на работу. Простенькие белые трусики – удобные в ношении, приятные на ощупь. Под цвет им лифчик, намек на кружева, достаточный, чтобы приукрасить его, но главным образом направленный на то, чтобы поддерживать грудь, а не привлекать к ней внимание. Черная юбка чуть выше колен. Белая блузка с пуговицами. Черный и белый – чтобы, как всегда, сузить выбор, а еще потому, что строгая простота сочетания черного и белого меня успокаивает.

Я думала о нем в поездке на работу. Наушники – щит современности – помогали дистанцироваться от разговоров других людей. Поездка длилась как обычно – отняла времени ни больше ни меньше. Я, как обычно, считала остановки и улыбнулась водителю той же самой улыбкой.

– Доброго вам дня, мисс Каванаг.

– Спасибо, Билл.

Я поднималась по бетонным ступенькам к месту своей работы и думала про незнакомца. В дверь здания я вошла ровно за пять минут до того, как мне надлежало быть на месте.

– Что-то поздновато сегодня, – обронил охранник Харви Виллард. – Задержались на целую минуту.

– Вини автобус, – сообщила я ему с ухмылкой, зная, что он непременно покраснеет, хотя вина лежала вовсе не на Билле, а на мне самой – шла медленнее, чем обычно.

Я поднялась на лифте, прошла коридор, вошла в дверь, направилась к своему столу. Все было по-прежнему, но вместе с тем как будто иначе. Даже колонки цифр передо мной не могли отвлечь мои мысль от загадки, которую задал мне вчерашний компаньон.

Я не знала его имени. Не сказала ему свое. Я-то думала, что все будет просто – двое встретились и удовлетворили каждый свою, но общую для обоих потребность. Неоригинальное, легонькое такое ухаживание – такое, для которого знать имена друг друга – уже излишество.

Я стараюсь не раскрывать мужчинам свое имя. Таким образом лишала их подобия власти надо мной, которое они не заслуживали, выдыхая мое имя, толчками углубляясь в меня или содрогаясь всем телом. Тогда мое имя словно цементировало тот момент времени и места, где случались эти встречи. Если же они все-таки настаивали, я говорила вымышленное имя, и, когда они начинали выкрикивать его охрипшими от приближавшегося оргазма голосами, у меня это неизменно вызывало улыбку.

Сегодня я не улыбалась. Я пребывала в каком-то разобранном виде, слегка на взводе, рассеянна, словно с меня спали волшебные чары. Хотя еще никогда не случалось так, чтобы я подпала под чьи-либо чары.

Я обдумывала возникшую проблему методично, словно решала в уме математическую задачу: привести уравнение к определенному виду, упростить его, взаимно уничтожив члены с противоположными знаками, но это конкретное уравнение мне не поддалось даже к обеденному перерыву.

– Что, горячая ночка? – спросила Марси Питерc, приверженка высоких причесок и коротких юбок. Марси одна из тех женщин, которые никак не избавятся от привычки считать себя девочками, из тех, что носят белые туфли-лодочки, обтягивающие джинсы и блузки с откровенными вырезами.

Она налила себе еще чашку кофе. Я взяла себе чай. Мы сидели за маленьким обеденным столом, разворачивая наши сэндвичи, доставляемые из кулинарии: ее с тунцом, мой – как всегда – с индейкой.

– Как обычно, – констатировала я, и мы засмеялись – две женщины, связанные не общностью интересов или характеров, а объединившиеся ради того, чтобы легче было отражать атаки акул, с которыми нам приходилось работать.

Марси отгоняла этих хищников нагло, открыто выставляя свою женственность напоказ, не оставляя места воображению. Подавая себя как женщину уверенную в своей женской силе, интригующую, перед которой невозможно устоять. Она блондинка, с впечатляющим бюстом и добивается того, чего хочет, прибегая исключительно к тому, чем наградила ее природа.

Я же предпочитаю действовать более тонко.

Марси засмеялась, услышав мой ответ, потому что Элли Каванаг, которую она знает, не ходит на свидания ни с классными парнями, ни вообще с какими-либо. Элли Каванаг из ее окружения занимает должность младшего вице-президента бухгалтерского отдела и финансов и представляет в одном лице образы училки в очках с пучком волос и леди Годивы.

Марси ни черта не знает о жизни Элли за пределами стен «Трипл Смит и Браун».

– Слышала новости про счет Флинна? – Таково представление Марси о беседе во время обеда: сплетни о других сослуживцах.

– Нет, – сказала я, чтобы ее поощрить, а также потому, что ей всегда удавалось узнавать наиболее любопытные из них.

– Секретарша мистера Флинна послала не те файлы Бобу. Это ведь он ведет его счета?

– Ну да.

В глазах Марси заплясало веселье.

– Похоже, она отправила ему по электронке личный расходный счет мистера Флинна, а не корпоративный.

– Надо быть внимательнее.

– Судя по всему, мистер Флинн ведет учет каждой стодолларовой проститутке, которую он снимает на улице, и каждой купленной контрабандной сигарете. – Она поерзала на стуле.

– Секретарше мистера Флинна лучше быть готовой к плохим новостям.

Марси хмыкнула:

– Он не сказал мистеру Флинну. Она сосет его дружка в свободное от работы время.

– Боб Хувер? – Это стало для меня неожиданностью.

– Ага. Веришь в это?

– Думаю, я могу поверить всему, о чем бы ни сказали, – честно ответила я. – Большинство людей гораздо менее разборчивы в выборе сексуального партнера, чем ты думаешь.

– Да? – Она бросила на меня заинтересованный взгляд. – А ты знаешь об этом потому, что…

– Исключительно мои соображения. – Я отодвинула стул и выкинула мусор.

По Марси нельзя было сказать, что она разочарована. Скорее заинтригована.

– Хмм.

Я мягко и мило ей улыбнулась, оставив ее одну размышлять о том, что представляет собой моя загадочная сексуальная жизнь.

Это факт: люди совсем неразборчивы в том, с кем им переспать, но кто в этом признается? Внешность, ум, чувство юмора, состояние, власть – это есть далеко не у всех. Мало даже таких, кто обладал хотя бы парой этих качеств. Но это правда. Некрасивые, толстые, глупые люди тоже трахаются – просто пресса предпочитает писать о любовниках-кинозвездах, а не обывателях. Мужчин не обязательно зомбировать видом своих сисек, чтобы дать им понять, что вы тоже не прочь. Даже зажатых девиц, вроде тех же училок и библиотекарш, хоть разок да тискают, прижав их к кирпичной стене, оставляющей кровавые царапины на их спинах со спущенными до щиколоток трусами.

Знаю по собственному опыту – сама была такой три года назад. Правда, с тех пор я не искала таких встреч. Да и в «Сладкий рай» зашла лишь потому, что мне невыносимо захотелось шоколада. Хотя тогда спрашивается: почему я с ним пошла, когда он меня позвал? Почему спросила, не проводит ли он меня до дома, и жутко расстроилась, когда он оставил меня на пороге и ушел, махнув на прощание рукой?

То, что я никого в тот день не искала, только усиливало мою агонию. Если бы мы встретились в баре, а не в кондитерской, если бы у меня волосы были распущены по плечам, блузка расстегнута, стал бы он напрашиваться ко мне в гости? Овладел бы мною? Поцеловал бы на веранде, обхватив мою талию руками и крепко прижимая меня к себе?

Теперь я этого никогда не узнаю.

Он присутствовал в моих мыслях день, второй, физическое желание, которое он возбудил во мне, все росло и росло, и я ничего не могла с этим поделать. Я думала о нем, когда бодрствовала, а ночью он проникал в мои сны, от которых я просыпалась в поту на скомканной простыне.

Я раз за разом вглядывалась в отражение своего лица в зеркале, пытаясь понять, что он прочел в нем в тот день, что побудило его пригласить меня в паб, но не в постель. Может, я допустила ошибку? Что-то не то сказала, обнаружила какой-то недостаток, слишком громко смеялась в ответ на его юмор или недостаточно быстро реагировала?

Я знала, что начинаю зацикливаться. Мысленно представляла то, что произошло, поворачивала то так, то этак, пытаясь рассмотреть все под разным углом зрения. Анализировала, думала, оценивала. И не могла забыть его запах, когда он наклонился ко мне и прошептал на ухо: «Как насчет лакричной конфетки?» Не могла забыть тепло его руки на моей, когда он отметил комплиментом то, как я расправилась с тем первым стаканчиком виски.

Я не могла выкинуть из головы то, как вспыхивали его сине-зеленые глаза, маленькую ямочку на его подбородке, крошечные веснушки на переносице и на лбу, его тягучий, как мед, голос и смех, заставлявшие меня желать прижаться к нему и потереться о него, как кошке, мурлыча при этом.

В последний раз, когда я знакомилась с мужчиной в баре и позволяла ему проводить себя до дома, он блеванул на мою юбку и оросил мое лицо слезами, от которых шел запах пива. Затем он прошелся по мне словесным поносом и потребовал, чтобы я вернула ему деньги за напитки, которые он мне купил. Нечто подобное со мной уже случалось. Парни, которые не ладили со своими пенисами, мужчины постарше, считавшие, что двух секунд поглаживания в качестве прелюдии достаточно, симпатичные на лицо ребята, превращавшиеся в недоделанных грубиянов, как только дверь за ними закрывалась.

Самым лучшим вариантом стало воздержание – своеобразный вызов, который я бросила себе и который постепенно превратился в привычку. До встречи с ним в «Сладком рае» у меня не было мужчин три года, два месяца, неделя и три дня. И вот тогда мне не стало покоя от мыслей об этом незнакомце, чьего имени я даже не знала, и желания секса. Каждый встреченный на улице мужчина мог поймать мой взгляд, и мое влагалище сжималось, словно пальцы, обхватывающие бутон. Соски чесались от постоянного трения с лифчиком. Трусики бесконечно натирали клитор, вызывая желание гладить эту маленькую пимпочку снова и снова, и не важно, когда и где я находилась.

Я сгорала от желания.

В моих встречах с мужчинами никакой любовью не пахло. Их цель была либо заполнить пустоту внутри, либо развеять хандру, если я – пусть даже такое случалось редко – не могла справиться с ней сама. Я шлялась по барам, вечеринкам, паркам в поисках мужчин, которые могли составить мне компанию на несколько часов и помочь от всего отключиться. Секс стал выбором, который я сделала, чтобы облегчить боль внутри. Я знала, почему так жила. Знала, почему внешне выглядела как училка, а поступала как шлюха.

До недавнего времени это не имело значения. Я встречалась с мужчинами, которые могли меня рассмешить, заставляли вздыхать, и лишь единицы доводили меня до оргазма. До недавнего времени на моем пути еще не встречался мужчина, мысли о котором не покидали бы меня ни на секунду.

Я пребывала в таком состоянии две недели, но на моей концентрации оно не сказалось, правда скорее в силу привычки, а не благодаря сознательному волевому усилию. Работа не страдала лишь потому, что я всегда ладила с цифрами. Зато страдало все остальное. Я забыла отправить счета по почте, взять одежду из чистки, забыла ставить будильник.

Весенние дни все еще быстро сменялись ночами, иногда уже становилось темно, когда я возвращалась домой с работы в автобусе. Я сидела скрестив ноги на своем привычном месте в конце салона, кейс и аккуратно сложенное пальто лежали на моих коленях. Я смотрела в окно и представляла его лицо, воскрешая в памяти запах его дыхания. Автобус шумел, и, пользуясь этим, я стала себя возбуждать.

Сначала, в унисон глухим ударам колес об асфальт, возникло слабое напряжение в мышцах таза. Моя киска набухла. Клитор превратился в маленький твердый узелок, раздразненный узкой полоской мягких трусиков. Бедра, скрытые пальто и кейсом, сотрясались на пластиковом сиденье. Никто, глядя на меня в эту минуту, на мои чинно сложенные на коленях руки, не догадался бы о том, чем я занимаюсь.

Серебристые полоски света уличных фонарей стремительно перемещались с моих колен по телу, оставляя позади себя темноту, через минуту озарявшуюся новой полоской света. Я стала синхронизировать свои движения с лучами света.

В животе возникло приятное напряжение. Я задерживала дыхание, со свистом выдыхая воздух через полураскрытые губы, когда начинали гореть легкие. Я смотрела в окно, но ничего не видела за ним, кроме возникающего и пропадающего в стекле отражения своего лица, и представляла, что он смотрит на меня.

Я впилась пальцами в кожаный кейс на коленях. Мои ступни двигались вверх-вниз, вверх-вниз, прижимая бедра друг к другу, слегка, но методично натирая клитор. Мне ужасно хотелось себя коснуться, круговыми движениями пальцев погладить твердый бутончик, засунуть пальцы внутрь и ласкать себя, пока ехал автобус, но я удержалась. Я двигала ногами и сжимала бедра и с каждым новым фонарем была все ближе к оргазму.

Мое тело, вынужденное сидеть ровно, дрожало от желания извиваться. Я никогда прежде этим не занималась – этот скрытый от посторонних глаз танец, приближавший меня к экстазу. До этого я мастурбировала дома одна, в ванной или в постели, и тогда все мои действия были направлены только на одно – избавиться от сексуального напряжения. Здесь, сейчас я занималась этим почти против воли. Мысли о нем, покачивания автобуса, мое сексуальное воздержание – все это и привело к тому, что мое тело горело огнем, который мог потушить только оргазм.

Пот струился у меня по спине, стекал между ягодиц. Он слегка щекотал кожу, вызывая ощущения языка, меня лизавшего, стремительно приближая меня к грани, разделяющей земное и неземное удовольствие. Мое тело напряглось, и вместе с ним напряглось влагалище. Впившиеся в кожаный кейс ногти прочертили на нем тонкие полоски. Мой клитор конвульсивно дрожал, пронзая меня тысячами молний чистейшего экстаза.

Я тряслась в тишине, привлекая к себе внимание меньшее, чем если бы чихнула. Мой пресекающийся вдох превратился в кашель, на который почти никто не отреагировал. В следующую секунду меня охватила расслабленность, и, обмякнув, я привалилась к спинке сиденья.

Автобус остановился. Я сфокусировала взгляд. Моя остановка.

Я поднялась на дрожащих ногах, точно зная, что от меня исходит запах секса, как если бы от меня исходил запах духов, но никто как будто ничего и не заметил. Я вышла из автобуса в весенний туман, подняла лицо к ночному небу, позволяя каплям воды целовать меня, не заботясь о том, что волосы липнут к голове и стала влажной блузка.

Я довела себя до оргазма в общественном транспорте, видя перед глазами его лицо и не зная его имени.

К добру ли, к худу ли, но, доведя себя в автобусе до оргазма, я немного избавилась от сексуальной неудовлетворенности. Вернулась четкость мысли, колонки цифр с плюсами и минусами обрели былую ясность. Я с головой окунулась в работу, справилась с несколькими большими счетами Боба Хувера, которому сейчас было не до минетов с секретаршей мистера Флинна во время обеденного перерыва.

Я не возражала. То, что я была нагружена работой, для меня было даже хорошо – так у меня появлялся шанс подтвердить, что я не напрасно ем свой хлеб, занимая угловой офис и имея больше отпускных дней. Это означало, что мне не нужно было ломать голову над причинами, вынуждавшими меня задерживаться в офисе допоздна, и чтобы не выбирать между тем, возвращаться ли мне в пустой дом или отправиться в какой-нибудь бар у мясного рынка и испытать свою силу воли.

– Секс, – объявила Марси в комнате для обеда, – похож на этот шоколадный эклер.

Мне она принесла пончик, обсыпанный сахарной пудрой.

– С кремовой начинкой, после которой начинает подташнивать?

Она округлила глаза:

– Каким сексом, черт возьми, ты занимаешься, Элли?

– В последнее время никаким.

– Я в шоке. – Ее голос меня в этом не убедил. – Впрочем, чему удивляться при твоем-то поведении.

У Марси, конечно, пышные волосы и склонность к ношению одежды, подходящей для проститутки, но она меня смешила.

– Ну тогда объясни мне, в чем сходство эклера и секса.

– И то и другое вызывает невероятный соблазн, заставляющий позабыть обо всем остальном. – Она слизнула с верхушки шоколад. – Он вызывает удовлетворение и радость оттого, что ты ему все-таки уступила.

Я чуть откинулась на стуле, продолжая смотреть на нее.

– Я так понимаю, вчера ночью ты уступила этому соблазну?

Она состроила насмешливо-невинную гримасу, а я кое-что поняла. Она мне нравится.

Марси взмахнула ресницами.

– Кто, такая кляча вроде меня?

– Ну да. – Я положила пончик обратно в коробку и схватила последний эклер. – И ты просто умираешь от желания поделиться со мной, как все было. Так что лучше не теряй времени и начинай делиться – а то как бы кто-нибудь не зашел, иначе придется в темпе менять тему и говорить о делах.

Марси засмеялась:

– Я просто сомневалась, понравится ли тебе то, о чем мне бы хотелось рассказать.

Я изучала ее лицо.

– Понятно. Ты считаешь, что мне не нравится заниматься сексом.

Она оторвала взгляд от своей испачканной тарелки. На губах заиграла искренняя улыбка, и какое-то выражение промелькнуло на ее лице. Я бы сказала, что-то очень похожее на жалость. Я ее не жалую, а потому нахмурилась.

– Не знаю, Элли. Я недостаточно хорошо тебя знаю, чтобы заявлять такое. Но ты иногда ведешь себя так, словно тебя, кроме работы, больше ничего особо и не занимает.

Если слышишь о себе то, о чем знаешь сама, это не должно бы шокировать, но обычно происходит все как раз наоборот. Я тут же хотела разубедить ее в этом, но из горла у меня не вырвалось ни звука, а глаза защипало от слез. Я быстро-быстро заморгала, чтобы не позволить им скатиться по щекам. Я положила руку на живот, в котором что-то сжалось от ее слов, ибо это была правда.

Несмотря на свой внешний вид, Марси, хотя иногда и напускает на себя роль туповатой блондинки, на самом деле далеко не глупа. Она тут же подалась вперед и накрыла мою руку своей ладонью, прежде чем я успела ее отдернуть. Испугаться этого внезапного участия я также как следует не успела, так как Марси почти сразу разжала пальцы и убрала руку.

– Эй, – мягко сказала она. – У нас у всех есть веревки, за которые нас можно дернуть.

Вот он, шанс нам стать с Марси подругами, мелькнуло у меня в голове. Настоящими подругами, а не сослуживцами. В моей жизни было немало моментов, которые могли бы изменить мою жизнь, но всякий раз я уступала. Например, когда правда могла открыть для меня дверь, я закрывала ее ложью. Если улыбка означала сближение, я делала лицо непроницаемым.

В этот раз я удивила, возможно, не только Марси, но и себя.

Я улыбнулась ей:

– Ну, так как прошло вчера твое свидание?

И она рассказала. Не упустив деталей, которые едва не ввергли меня в краску. До сих пор это был самый лучший ланч.

Когда подошло время разойтись по своим офисам, Марси задержала меня, ухватив за руку.

– Мы должны с тобой куда-нибудь вместе выбраться.

Я позволила ей пожать мне руку, потому что она говорила серьезно и, кроме того, мы так хорошо провели время за обедом.

– Конечно.

– Точно? – радостно переспросила она и, бросив мою руку, быстро и импульсивно меня обняла. Я тут же напряглась. Марси похлопала меня по спине и сделала шаг назад. Если она и заметила, что ее объятие превратило меня в истукана, то не стала этого комментировать. – Чудненько.

– Чудненько, – улыбнулась я и кивнула.

Ее энтузиазм заразил и меня. К тому же века прошли с тех пор, когда у меня была подруга. Любая. Позднее, уже за рабочим столом, я поймала себя на том, что напеваю под нос.

Эйфория не длится долго даже в самых благоприятных для нее условиях. Моя пропала сразу, как только я толкнула входную дверь и, войдя в дом, увидела непрерывно мигающий огонек автоответчика.

Мне редко кто звонит домой. Спрашивают врачей, приглашают на распродажи, ошибаются номером. Кроме них еще звонит мой брат Чад и… моя мать. Цифра «четыре» вспыхнула красным светом, словно дразня меня, когда я положила почту на стол и повесила ключи на небольшой крючок у двери. Четыре сообщения за один день? Это только моя мать.

Неприязнь к матери уже стала избитым сюжетом комедиантов, но он неизменно вызывает смех аудитории. Психиатры строят свою карьеру, ставя этот диагноз. Компании, выпускающие поздравительные открытки, идут дальше, пробуждая у покупателей чувство вины из-за того, как они на самом деле относятся к своим матерям, причем настолько сильное, что те охотно расстаются с пятью долларами за кусочек бумажки с нацарапанными на ней несколькими красивыми словами, описывающими чувства, которых у них нет и в помине.

Я не отношусь к числу таких людей.

Я честно пыталась возненавидеть свою мать. Если бы мне это удалось, то, возможно, удалось бы также вычеркнуть ее из своей жизни, забыть про нее и перестать из-за нее мучиться. Но печальный факт в том, что я так и не научилась ее ненавидеть. Все, что мне удается, – это ее игнорировать.

– Элла, возьми трубку!

Голос моей матери – все равно что звуки сирены, подающей сигналы судам в тумане. Она презрительно зундит, что служит предупреждением для всех парней держаться от меня – ее разочарования – подальше. Я не могу ее ненавидеть, зато ненавижу ее голос и то, что она называет меня Элла вместо Элли.

Эллой можно назвать бродяжку, сиротку, греющуюся возле остывающих углей. Элли звучит чуть более классно, энергично. Имя, которая возьмет себе женщина, которая хочет, чтобы люди воспринимали ее всерьез. Моя мать упорно зовет меня Эллой, зная, что я впадаю от этого в бешенство.

К четвертому сообщению она перечислила все причины, по которым жить не имело смысла, если у кого-то было такое же недоразумение вместо дочери, как у нее. Что таблетки, которые прописал ей доктор для успокоения нервов, ни черта ее не успокаивают. Как неловко ей было просить свою соседку Карен Купер сходить для нее в аптеку, когда у нее есть дочь, которая может и должна о ней позаботиться, но не делает этого. Кроме дочери у нее был муж, который мог бы выполнить ее поручение, но он для нее словно не существовал.

– И не забудь!.. – Ее голос чуть ли не воплем выплеснулся из маленького микрофона, так что я даже подпрыгнула. – Ты обещала, что скоро меня навестишь!

В конце ее сообщения послышалось потрескивание, шипение, словно она выжидающе умолкла, пребывая в уверенности, что на самом деле я дома и намеренно не беру трубку, а значит, если она немного подождет, то ей представится возможность уличить меня в этом.

Я продолжала смотреть на телефон, и он неожиданно снова зазвонил. Я покорно взяла трубку. Я даже не думала оправдываться. В любом случае она болтала как заведенная минут десять, прежде чем я смогла вставить хотя бы слово.

– Я только что вернулась с работы, мама, – сказала я, когда она отвлеклась на то, чтобы зажечь сигарету, и потому в трубке наступила тишина.

Она выслушала меня и презрительно фыркнула, показывая, что думает на этот счет.

– Поздновато.

– Да, мама, поздновато. – На часах было десять минут восьмого. – С работы мне приходится возвращаться на автобусе, если ты еще не забыла.

– У тебя прекрасная машина. Почему ты не ездишь?

И опять я даже не подумала о том, чтобы ответить на ее вопрос, так как она все равно не стала бы меня слушать. Верно, у меня была машина, но я предпочитала пользоваться общественным транспортом, потому что так выходило быстрее и удобнее.

– Найди себе мужа, – заявила она. Я подавила вздох и запаслась терпением. – Хотя как ты его подцепишь – ума не приложу. Мужчины не очень-то жалуют женщин умнее их. Или хотя бы тех, кто зарабатывает больше их. Или… – она выдержала многозначительную паузу, – кто не следит за своей внешностью.

– Мама, я слежу за собой. – Я имела в виду финансовые средства. Она – салоны СПА и маникюра.

– Элла… – Ее вздох прозвучал в трубке даже громче, чем если бы она стояла рядом. – Ты могла бы быть такой хорошенькой…

Я взглянула на себя в зеркало, в котором отражалась женщина, которую моя мать не знала.

– Ладно, мама, все. Я вешаю трубку.

Я тут же представила, как задрожали у нее губы от такого неуважительного к ней отношения ее единственной дочери.

– Ладно.

– Я тебе позвоню в ближайшее время.

Она фыркнула:

– Не забудь: ты обещала меня навестить.

Мой желудок ухнул куда-то вниз.

– Знаю. Но…

– Элла, ты должна съездить со мной на кладбище.

На лице женщины, которую я видела в зеркале, появилось испуганное выражение. Но я не была испугана – я не чувствовала страха. Я вообще ничего не чувствовала. И не важно, что отражалось в зеркале.

– Мама, я знаю.

– Даже не думай, что тебе удастся в этом году изловчиться…

– Пока, мама.

Я положила трубку, успев услышать ее возмущенный писк, и тут же набрала другой номер.

– Марси. Это Элли.

Марси – слава тебе господи! – не выказала никаких иных чувств, за исключением приятного удивления, когда я сказала, что принимаю ее приглашение сходить вместе куда-нибудь после работы. Именно такая реакция мне и была необходима. Выкажи она свой энтузиазм более рьяно – и я, скорее всего, еще бы подумала. Не выкажи его вовсе – могла бы передумать.

– «Синий лебедь», – уверенно сказала она, словно решительно взяла мою руку, с тем чтобы помочь перейти по качающемуся над пропастью мосту. В каком-то смысле так оно и было. – Маленький зал, но музыка замечательная, а посетители не боятся отжечь. Выпивка тоже по карману. К тому же это не лавочка для одиночек, ищущих пару.

Я была даже тронута тем, что Марси продолжает считать, что я боюсь знакомиться с мужчинами. Впрочем, ей ведь неизвестно, что за какие-то считаные дни я однажды переспала с четырьмя. Она даже не догадывалась, что меня пугает вовсе не секс.

Но все-таки ее участие заставило меня улыбнуться, и мы договорились выбраться в «Синий лебедь», в пятницу после работы. Марси не спросила, почему я передумала.

По-прежнему глядя на женское отражение в зеркале, я повесила трубку. У этой женщины был такой вид, словно она вот-вот заплачет. Мне было жаль ее, эту темноволосую женщину, которая всегда носила черно-белое. Та, которая могла бы стать хорошенькой, если бы следила за собой. Если бы не была такой умненькой. Если бы зарабатывала поменьше. Я и жалела ее, и одновременно завидовала ей, потому что она, в отличие от меня, по крайней мере могла плакать.

Глава 2

Когда в четверг вечером я вернулась с работы, у дома меня поджидала фигура в черном. Черная толстовка, поверх выкрашенных в черный цвет волос накинут капюшон. Черные джинсы и кроссовки. Ногти, покрытые черным лаком.

– Привет, Гевин, – поздоровалась я, вставляя в замок ключ.

– Привет, мисс Каванаг. Давайте я вам помогу. – Он взял у меня сумку и вошел за мной прежде, чем я успела отказаться. Аккуратно повесил ее на крючок у двери. – Я пришел вернуть вам книгу.