Дед (роман нашего времени) Лимонов Эдуард

«А что, если планеты – сверхсущества, и носятся по орбитам так целеустремлённо и точно, потому что между ними заключён некий договор о ненападении?»

И совсем недавно в ночи Дед нацарапал (свет не включил, чтобы не спугнуть озарение), строчки наплыли одна на другую:

«Мы все ищем Создателя. Мы – человечество. В космосе его не обнаружили космонавты. Он невидим? Где он? А что, если человека создала планета – Земля? Сверхсущество, которое нас терпит, чтобы “поедать” наши души?»

«Итак. Планета Земля нас создала для своих целей и всячески препятствовала, чтобы мы развились, но мы её одолели, и вот она живёт в униженном состоянии, бунтуя вулканами и тсунами, и насылая на нас болезни, приносимые её, Земли, бактериями, полчищами их. Разве болезни, извержения, тсунами не veritable Гнев Божий?

– Это прямой Гнев Божий.

– Или планета вполне довольна нашим поведением и на такое рассчитывала?

– Она вообразила нас, и её творческая сила была столь Велика, что мы материализовались.

– Создала ли она нас для цели удержания себя в материальном облике, для подпитки своей силы воображения?

– Не удержавшие себя, обессилевшие планеты затягиваются в воронки чёрных дыр?

– Обессилев, планеты теряют дар воображения?

– Воображение же – это основная сила бездны Хаоса, это – воля к жизни.

– Создание планет и планеты Земля, животных, атмосферы (небо) было осуществлено воображением, перво-духом, уже существовавшим. И он создал для себя материальные воплощения. Возможно, всё это знал Великий пророк Мани».

«Законы физики – это заблуждение. Математика – только видимое примитивное понимание существующего материального мира.

На самом деле мир держится на беззаконном буйном воображении.

Математика и физика – это грубое, крестьянское понимание мира».

Такие вот нестандартные искры своего ума в ночи Дед записывал, думая: «Это всё равно что записывать короткий всполох зажигалки», – а потом одевался жить.

Пил кофе. Включал Интернет и обнаруживал там события. События неслись вскачь.

Чёрное дело в ночи

1

16 октября они подали уведомление в мэрию на проведение митинга 31 октября на Триумфальной. Чёрт знает в какой уже раз. Что там думали в мэрии лысые головы об упорстве Деда, он мог только догадываться. Наверное – «псих». Впрочем, судьбу митингов на Триумфальной объявили уже не лысые головы (нет-нет, решали не они, решали выше – в Администрации Президента, а эти объявляли), а седые – господин Майоров, глава департамента региональной безопасности мэрии Москвы, и господин мэр Собянин. Новый мэр со старыми дырками, сказали бы предки Деда, сказал бы его прадед Никита Алексеевич.

В уведомлении на имя господина мэра заявители (Дед среди них, а как же! Бессменный!) обратились непосредственно прямиком, а не формально, к нему:

«Граждане имеют право выразить своё отношение к свободе собраний и к выборам, а Вы имеете шанс войти в Историю как человек, отказавшийся проводить репрессии. Подумайте…»

Собянин думал или нет, но митинг 31 октября 2011-го им не был санкционирован, также как и все предыдущие митинги были не санкционированы не им.

31 октября, по разным оценкам, на площади собралось до тысячи человек, а может, и больше, подсчитать было трудно, поскольку забор рассёк пришедших на несколько сценических площадок, и окинуть одним взглядом всех было невозможно. Дополнительно ещё и полиция без устали рассекала собравшихся на части и оттесняла их на соседние улицы и в переход под Тверской. Такая у них выработалась тактика. Однако протестующие возвращались на площадь вновь. Целых два часа, с 18 до 20 часов, продолжался этот кордебалет. В жёлтом свете октябрьских фонарей собравшиеся скандировали: «Свободу собраний всегда и везде!», «Это наш Город!», «Свободу политзаключённым!». Активист «Другой России» Марат Салахиев поднял над площадью флаг «Стратегии-31», большой белый круг на черном фоне, белые цифры – «31».

Полиция взяла в плен около 130 человек, всех развезли по восьми отделениям милиции. Задержанными оказались горбатенький Илья Яшин, молодёжь «Солидарности»: Настя Рыбаченко, Сева Чернозуб. Дед видел на площади Александра Рыклина, главреда интернетовского «Ежа», ежедневного журнала, только неизвестно было, оказался ли он задержан.

Вместе с Дедом в ОВД «Тверское» привезли ещё двух заявителей митинга: Татьяну Кадиеву и Лолиту Цария. Татьяна – женщина лет пятидесяти, мать очкастого мальчика, очень шумела и ругала полицейских. Швырнула полицейским свой паспорт, паспорт упал на пол, его пришлось подобрать Деду. Дед морщился, потому что не одобрял такого отношения с полицейскими. Ругаться с ними и хамить им Дед считал занятием бессмысленным. Полицейским дают приказ, они его и выполняют. Конечно, можно аргументировать своё отвращение, утверждая, что хороший человек не пойдёт работать полицейским, но подобная аргументация куда же нас заведёт? Дело в том, что Дед не считал, что люди делятся на хороших и плохих и ведут себя всю жизнь либо как хорошие, либо как плохие. Если бы так, жить было бы просто. В том-то и дело, что люди изменчивы как хамелеоны. Сегодня ребёнка спасёт, а завтра ножом пырнёт соседа, как-то так…

Лолита Цария, грузинка, активистка ОГФ Каспарова, вела себя примерно так же, как Татьяна Кадиева, полицейским спуску не давала, бедный участковый, оформлявший ей протокол, только тоскливо поглядывал на сидящего рядом Деда, ища его сочувствия. «Какое вы имеете право?» – кричали наперегонки эти две женщины. «Господи, у меня от них заболит голова!» – подумал Дед. Ему никогда никого не было жалко, на войне в Сербии он целился в бойцов противника, как в зайцев, но глупых пререканий он не терпел.

А на Триумфальной на жёлтом ветру продолжался балет полиции и завсегдатаев Триумфальной. Либеральные VIP’ы уже к Деду на Триумфальную не ходили, но вот калибра Яшина и Рыклина ещё появлялись.

Партия «Другая Россия» в порыве великодушия призвала всех, кто против нечестных выборов, тех, кто за бойкот их, но также и тех, кто за порчу бюллетеней и даже тех, кто за голосование «по методу Навального» – выйти на улицу в день выборов. «Мы предлагаем конкретное действие, чем заняться в этот день, 4 декабря – все на площади ваших городов! В Москве 4 декабря сбор на Триумфальной площади в 18.00» – призывала партия в своих листовках.

Уезжая из ОВД через три часа (полиция соблюдала в отношении Деда строгую пунктуальность), Дед расспросил у товарищей детали задержаний активистов, и количество задержанных также подсчитал. У Деда получилось, что задержаны 123 человека. Это очень много – заметил себе Дед. И отметил, что количество задержанных увеличилось с 25 или 30 в сентябре-октябре в целых пять раз. Приближаются выборы, люди знают, что выборы несвободные, что восемь политических партий уже не допущены к выборам, поэтому столичная интеллигенция негодует уже сейчас.

Дед сказал французскому журналу Express, что москвичи в массе своей будут выходить на улицы после выборов. Предрёк, что называется. Никакого сверхъестественного дара в данном случае не потребовалось. Просто Деду была доступна динамика задержаний на отдельно взятом клочке московской территории: на Триумфальной площади.

2

В ноябре Оргкомитет «Стратегии-31» впервые подал в мэрию Москвы уведомление на проведение митинга на Триумфальной площади не 31-го числа. Это было уведомление на 18 часов в день выборов – 4 декабря.

Либералы не одобрили выбор дня митинга. Дед знал, что они не одобрят ни одной инициативы, исходящей от него. Либералы неистово боролись против него лично и против всей разумной радикальной оппозиции в его лице. Но так как, будучи интеллигентствующими забулдыгами, они не могли открыто признать, что стремятся убить, подорвать все инициативы Деда, то они придумали такое объяснение. Множества тысяч людей по всей России работают на избирательных участках, мониторят, наблюдают, чтобы нечестные выборы прошли честно, – эти множества тысяч освободятся совсем поздно вечером. Избирательные участки закрываются после 8 часов вечера, а ещё подсчёт и изготовление протоколов. В этом процессе обязательно должны участвовать либеральные наблюдатели, таким образом, на Триумфальную площадь никто и не придёт, и нет смысла туда идти.

Дед, с его стороны, был тотально уверен в том, что либеральные наблюдатели, участвующие в обмане избирателей вместе с властью, в любом случае не пришли бы к Деду на Триумфальную, не того типа люди. Деду нужны были радикалы с настроением, выраженным лозунгом «Голосуй, не голосуй, все равно получишь уй!», те, чья позиция выражалась нацболовской листовкой, изображающей известный похабный жест. Левая рука пересекает правую, сжатую в кулак, а надпись: «Положил я на ваши выборы!». Ну то есть забил.

Деду не терпелось начать протест. Митинг ему, как водится, не санкционировали.

Погода в 18 часов 4 декабря была теплой. Плюс три градуса тепла, тучи, из которых не торопясь сыпалась сырость, похожая и на снег, и на дождь.

На первом в России митинге протеста против выборов в Москве на Триумфальной площади 4 декабря вечером были задержаны 133 человека, включая Деда. У Деда сложилось впечатление, что полиция имела приказ не усердствовать при задержании. Брали только тех, кто вёл себя агрессивно. Лозунги выкрикивали такие: «Ваши выборы – фарс!», «Вся власть – народу!», «Революция!».

5 декабря митинг, заявленный либералами, но не только, среди протестующих были и нацболы (Дед не пошёл), и «Левый фронт», на Чистых Прудах собрал тысяч пять или семь протестующих, поскольку он был разрешён. Когда митинг окончился, самые радикальные элементы, среди них множество нацболов, всего около тысячи человек, пошли по Мясницкой улице по направлению к Лубянской площади, намереваясь добраться до здания Центральной избирательной комиссии в Большом Черкасском переулке. Полиция с перекошенными от страха лицами бросилась рассекать, отсекать и задерживать. В результате были задержаны нацболы Колесников, Щука и десятки других менее известных нацболов, и видные либералы, Навальный, Яшин среди них. В сообщениях того дня цифра задержанных называется вполне скромная: «более 40 участников акции на Чистопрудном бульваре». В более поздних сводках говорится, что «полиция задержала 300 участников акции в центре Москвы» (РИА «Новости»).

С утра 6 декабря в социальных сетях некие энтузиасты, не Дед и не его люди, честное слово, стали призывать выйти вечером на митинг на Триумфальную площадь.

Парируя весь этот план, власть немедленно дала разрешение на митинг-концерт движения «НАШИ» на Триумфальной площади, задним числом оформив документы. Они же власть, они всё могут.

Когда Дед в седьмом часу вечера прибыл на площадь (машину они оставили в одном из переулков Тверской улицы, между Триумфальной и Пушкинской), ему пришлось идти пешком, преодолевая полицию и рассекая полицейские толпы. Со всех сторон на несанкционированный стихийный митинг шли люди. Деда узнавали, приветствовали. Полиция его или впрямь не узнавала, или сделала вид, что не узнала. На площади багрово горела сцена и похабно молотили воздух мощные звукоусилители нашистов. Толпа обтекла сцену, обтекла полицию.

И горячо дышала, время от времени выкрикивая: «Ваши выборы – фарс!», «Вся власть народу!».

Тверская улица была похожа на известную картинку Эдварда Мунка «Вечер на Карл-Юханс-Гате». Мертвенно-бледные рассерженные лица, толпа призраков, странно негромкая для большой толпы, протискивалась к Триумфальной. Странно вела себя полиция. Она не пыталась остановить движение людей к площади. Создалось впечатление, что обе стороны, протестующих и полицейская, были застигнуты врасплох и не совсем поняли, что им следует делать.

Окружённый плотным кольцом охраны, Дед застрял на углу Тверской и Триумфальной площади, не дойдя до входа в метро, был затиснут у ряда киосков и фактически пленён человеческим морем. Стоящий в тени охранников, все они были как минимум на голову выше Деда, он стал размышлять о том, что Триумфальная неудачно находится на отшибе, вдали от горячих точек города. Она далеко от Центральной избирательной комиссии и далеко от Парламента, и от здания Совета Федерации. Даже если пойти сейчас, если толпа повинуется и пойдёт по Тверской вниз, они не дойдут до здания ЦИК или до здания Государственной Думы, им не дадут. Как только они попытаются пойти и станет понятно их направление движения, полиция бросится их останавливать.

«Сам выбрал такую площадь – вот и пеняй на себя. Это же ты её выбрал, вот и пожинай горькие плоды», – сказал себе Дед. И беспокойно стал озираться.

Его сумели задержать только через час. При задержании с него сбили кепку, пришлось подымать её, скособочившись, поскольку жандармы тащили его в это время. Он неловко нахлобучил кепку на голову, тут его запечатлел фотограф, и результат был плачевный. Дед потом видел этот нелепый снимок, кепка сидит косо, вид у него ублюдочный. «Караммба!» – руганулся Дед. В этот момент жандармы за его спиной чуть не сшибли его с ног, и он чудом поймал слетающие свои очки. «Мать-перемать!»

Когда его втащили в автобус, а автобус возвышался над Тверской на добрые 70 сантиметров, а то и на метр, он увидел, как много людей пришло. Вся Тверская улица с двух сторон была черна от народа, и народ вылился в беспорядке на тротуары, фактически парализовав движение автомобилей.

6 декабря на Триумфальной были задержаны 569 человек. Это данные полиции. Полиция же сообщила, что на Триумфальную площадь в этот вечер вышли от семи до восьми тысяч человек.

Дед поверил полиции.

3

Вот тут-то они и задёргались. Либералы. Они поняли, что протест уплывает на намоленное, что называется, место, куда Дед приучал всех ходить протестовать с 31 января 2009 года. Протест будет иметь прописку на Триумфальной, если они не организуют какой-либо подлости.

Обыкновенно медленные и нерешительные, уже 7-го декабря утром они собрались «в одном из московских кафе в центре города», как сообщил позднее редактор «Еженедельного журнала» Александр Рыклин. Это было кафе «Шоколадница» недалеко от метро «Третьяковская».

Кто же там собрался?

Там точно не было Сергея Удальцова, координатора «Левого фронта». Он был задержан полицией ещё около полудня 4 декабря, в день выборов, в районе метро «Сокол» неподалёку от места жительства. Если можно так выразиться, «превентивно задержан». И осуждён на 5 суток ареста. Срок ареста, который Удальцов отбывал в спецприёмнике ГУВД, что на Симферопольском бульваре (хорошо знакомом Деду и теперь уже вам, с пребывания в нём Деда началась эта книга), заканчивался 9 декабря в 13.50.

Между тем ещё 29 ноября Сергей Удальцов в компании своей жены Анастасии (Стаси) Удальцовой (бывшей некогда активисткой партии Деда) подал уведомление на проведение митинга 10 декабря на площади Революции. И место – левое, это традиционное место проведения митингов КПРФ и вообще левых организаций. И двое заявителей из трёх – левые, Удальцов – координатор «Левого фронта», а Стася Удальцова – его пресс-секретарь. И только один заявитель из трёх – Надежда Митюшкина, просто служащая, работавшая на зарплате в офисе «Солидарности» (он же – офис Каспарова). Запомним эту дату: 7 декабря, и что митинг на площади назначен на 10 декабря.

Так кто же пришёл в «Шоколадницу»?

В кафе не было Навального и не было Яшина. Навальный получил 15 суток ареста и сидел в спецприёмнике, там же, где и Удальцов. И там же сидел Яшин.

В кафе «Шоколадница» собрались: Владимир Рыжков, Борис Немцов, Александр Рыклин, Геннадий Гудков и двое из радио «Эхо Москвы»: журналист Сергей Пархоменко и главный редактор Алексей Венедиктов. Они договариваются о совместных действиях.

Между тем в это же самое время утром 7 декабря топовые блогеры, наиболее популярные, обращаются с призывом прийти на митинг на площадь Революции. Группа-событие на «Фейсбуке» выросла к вечеру этого же дня до 15 тысяч человек, то есть сказали, что придут на площадь Революции, около 15 тысяч человек.

А в кафе «Шоколадница», между тем, договорились о совместных действиях.

Вот что говорил Пархоменко в апреле 2012 года «Ленте. ру», хвастливо считая себя организатором Победы, в то время как на самом деле он организовал предательство:

«В какой-то момент родилось понимание, что народу 10-го числа будет много. Тогда и произошло первое осмысленное организационное собрание. И оно решало первый сложный вопрос о переносе митинга с площади Революции на Болотную площадь. Это была некоторая ответственность, которую надо было взять на себя, потому что разные идиоты типа Деда надеялись устроить на площади Революции большую бузу. Часть создаваемого оргкомитета (оргкомитетом назвали себя собравшиеся в “Шоколаднице” самовольно, у митинга, заметим, совсем другие, идеологически левые заявители!) на тот момент ещё сидела в спецприёмнике. И мы – Рыжков, Немцов, я и ещё некоторая группа людей (тут Пархоменко намеренно скрывает в основном своего босса – Венедиктова, бережёт его репутацию) решили: неправильно, чтобы всё происходило на площади Революции, давайте это передвинем. Было понятно, что нам немедленно скажут, что мы наймиты и предатели. (Ну да, именно предатели, сознавал, что совершает предательство протеста!) Ну и пусть скажут – нам что? Как-то вдруг мне показалось, что я совершенно не опасаюсь, что про меня плохо скажет Дед. Ну и хер с ним. Или что про меня плохо напишут в ЖЖ. Тоже хер с ним. Я-то точно знаю, что прав.

И мы вступили в отношения с мэрией, совершенно, надо сказать, неформальные, потому что, хочу напомнить, заявка на 10-е число была подана не нами, она была подана группой, я бы сказал, технических сотрудников “Солидарности”. (Это Сергей Удальцов-то – технический сотрудник “Солидарности”?)

Поэтому формально мы не могли вести с мэрией никакие разговоры. Однако мы воспользовались некоторыми неформальными возможностями, некоторыми знакомствами и подали в мэрию сигнал: тут есть группа людей, не тех, которые являются заявителями, а тех, у которых есть мозги. Они считают, что это нужно переносить, и они считают, что это – ваша проблема. Что это вам надо будет справляться с таким количеством людей. Мы прогнозируем, что людей придёт вот столько. И надо что-то такое сделать, чтобы там не произошло ничего плохого. Если хотите, мы вам посодействуем. (…)

Надо сказать, что мэрия довольно быстро и правильно поняла сигнал. Они нас попросили немедленно приехать. Дело было поздно вечером, даже почти ночью. И я совершенно уверен, что мы приняли очень правильное решение о переносе митинга на Болотную, которое, возможно лишило товарища Деда вожделенной возможности немного побузить. Он страшно обиделся…»

Дед позднее сложил многие имеющиеся в наличии куски информации. И выяснил, что Пархоменко полностью прикрыл своего шефа – Венедиктова – в этой истории предательства. Между тем именно притворяющийся шлангом и растрёпанным гением и даже пьяницей Алексей Алексеевич и был, вместе с Немцовым, архитектором предательства.

8 декабря Венедиктов встречается с главой московской полиции Владимиром Колокольцевым. Венедиктов, по его утверждению, был приглашён Колокольцевым. Я считаю, что всё было не так. Венедиктов пошёл к Колокольцеву как посланник образовавшейся группы лидеров либералов, решивших спасти власть в обмен на присвоение себе протестных масс. После визита к Колокольцеву Венедиктов позвонил вице-мэру Горбенко. «Я ему сказал, что, в моём представлении, на площади Революции может быть свалка, не политическая, а технологическая», – это версия Венедиктова. Тогда как, на самом деле, площадь Революции, вторая в анфиладе из трёх огромных самых крупных площадей Москвы: Манежная – Революции – Лубянская, связанных между собой широкой артерией улиц Охотный Ряд и Театральный проезд. Там можно спокойно разместить и пару миллионов человек, в то время как как раз остров Болотной удобен для свалки и массового падения на лёд Москвы-реки тысяч людей.

Горбенко якобы спросил Венедиктова: «А кто, собственно, заявители и организаторы? И не могу ли я им (Борису Немцову и Владимиру Рыжкову) дать его мобильный телефон, а ему – их?»

Венедиктов, зная, что заявители – Сергей и Анастасия Удальцова плюс Митюшкина, не моргнув глазом даёт телефоны людей, не являющихся заявителями. Утром 8 декабря количество желающих прийти на митинг только в «Фейсбуке» уже 25 тысяч человек.

Немцов, почуяв успех, в тот же день посылает телеграмму мэру Собянину, предлагая свои услуги.

Ближе к ночи они собираются в мэрии на Тверской, 13. Рыжков, Пархоменко, Гудков (отрицает, что там был) и Венедиктов. Немцов в Нижнем Новгороде, но он всё время связывается по телефону.

Они расположились за большим прямоугольным столом в кабинете вице-мэра Горбенко. Во главе стола сам Горбенко. Со стороны власти: Горбенко, Колокольцев, Олейник (зам. руководителя Управления безопасности мэрии), Гульнара Пенькова – пресс-секретарь мэрии.

На свободном стуле – напротив вице-мэра – Алексей Громов, заместитель главы Администрации Президента РФ. Предмет разговора – перенос митинга 10 декабря 2011 года с площади Революции.

А в это время.

Заявители митинга Анастасия Удальцова и Надежда Митюшкина в это время находятся в здании правительства Москвы на Новом Арбате, где их уговаривают перенести митинг на Болотную. На что они не соглашаются. Они ничего не знают о встрече на Тверской, 13.

А в это же время Сергея Удальцова, срочно помещённого в Боткинскую больницу, переводят в реанимационное отделение. (Предлог – якобы ухудшение его состояния здоровья после четырёх дней голодовки).

Дед считает, что решение о переводе Удальцова в реанимацию принято было тоже на Тверской, 13, в кабинете Горбенко. Дабы изолировать его от Стаси Удальцовой и влияния товарищей по «Левому фронту». У Удальцова пытаются изъять телефон.

4

Все эти детали Дед узнавал не сразу, но постепенно. Однако, пересказывая события, уместнее пересказать их в том порядке, в каком они случились на самом деле, а не в том, в каком они раскрывались позднее.

7 декабря вечером товарищи Деда в буквальном смысле рыскали по столице в поисках стихийных митингов возмущения, в том числе и дежурили на Триумфальной. Однако стихийных митингов они не обнаружили, протестная Москва уже сосредоточилась на заявленном митинге 10 декабря на площади Революции.

С седьмого декабря в квартире Деда на Ленинском сидели охранники и руководство партии – активисты, внизу стоял наготове автомобиль, чтобы мчаться к месту протеста.

Находились активисты и руководство партии, и охранники в квартире Деда и вечером восьмого декабря. Если употребить либеральный жаргончик, то они «мониторили» переговоры в здании Московского правительства на Новом Арбате, переговоры Стаси Удальцовой и Надежды Митюшкиной. Всё ещё сражающихся со второстепенными бюрократами за митинг на площади Революции.

За тот вечер нацболы несколько раз звонили непосредственно Удальцовой и узнавали от неё, как идут переговоры. Ничего экстраординарного в этой телефонной связи не было. Стася ведь была старый товарищ по партии, вышедшая замуж за руководителя, грубо говоря, братской партии, когда он ещё был лидером молодёжной организации у Анпилова в «Трудовой России». Организацию свою молодой лидер назвал тогда Авангард Красной Молодежи, символом претенциозно сделал схематичное изображение автомата Калашникова на красном фоне. У нацболов, как известно, символом газеты и партии была граната Ф-1. Удальцов все эти годы прожил в тени партии Деда.

От Стаси Удальцовой очень поздно вечером 8 декабря (это пятница) нацболы и Дед узнали, что она отказалась переносить митинг на Болотную и ушла из здания Правительства Москвы на Новом Арбате, сказав, что придет 10-го на площадь Революции.

Когда Стася Удальцова уходила из здания на Новом Арбате, вторая заявительница, Надежда Митюшкина, ещё оставалась там. Почему она задержалась, бог весть, однако спустя какие-то полчаса или час она появляется в офисе Каспарова. Там был объявлен экстренный сбор «Солидарности». Вот что докладывал тогда Деду его человек, оказавшийся тогда в офисе Каспарова.

«8-го вечером я был в офисе Каспарова. Там был экстренный сбор “Солидарности”, так как пришла как раз Митюшкина с переговоров, которая со Стасей отказалась менять место митинга, потребовав от мэрии убрать на время акции парковки с площади Революции, расширив место для митинга. Кстати, разумное и выполнимое решение. Митюшкина была ужасно перепугана и была на грани срыва, пила успокоительные. Власти сказали, что, мол, разрешения не дадут и всех повинтят. Взяли на понт. В офисе устроили обсуждение, соглашаться на Болотную или нет, а если соглашаться, то что требовать. Немцова не было, и из разговоров я понял, что он в этот момент находится в самолёте. Потому как процессом рулил Давидис. Когда я, Галямина и Цыбульский начали приводить аргументы в пользу площади Революции и называть Болото заведомым поражением, у Митюшкиной случилась истерика – мол, “вы нац-болы – радикалы, вам людей не жаль, а у нас семьи, и у них дети. Никто не готов этим всем жертвовать, мы должны думать о людях…”. В общем, большинство было за Болото. Там же и родилась идея потребовать проход. Когда мы ещё обсуждали и решение ещё не было принято, стало известно, что Немцов уже согласился с мэрией, летя в самолёте и ни с кем не посоветовавшись. Узнав это, активист “Солидарности” Янкаускас бегал по офису как ошпаренный и кричал: “Давайте изобьём Немцова, наконец!”»

А в это время в кабинет Александра Горбенко на Тверской, 13 вошёл замглавы Администрации Президента Громов. «Вошёл с какими-то словами, что он был у Собянина, шёл мимо и так далее. Это означает, что, видимо, он и был тем самым человеком, с которым по ходу переговоров поддерживал отношения Горбенко (Горбенко выходил в соседние комнаты и с кем-то разговаривал)», – вспоминал впоследствии для журнала New Times упоённый собою журналист Пархоменко. «Громов сел за стол и вёл какой-то не относящийся к делу разговор. Мне кажется, он хотел убедиться, что всё происходит так, как рассказывал ему Горбенко».

«Алексей Громов просто заехал посмотреть, как идут переговоры с мэрией, сам он активно не участвовал, – подтверждает Владимир Рыжков. – Он сказал, что это дело города – пусть город решает. Видимо, его просто послали, чтобы он сообщил, как идут переговоры».

Когда Дед прочёл этих ребят, откровенничающих в журнале Евгении Альбац, а случилось это в декабре уже 2012 года, через год, она задал себе вопрос: почему Евгения Марковна, отъявленный либерал из махровых и отборных, разоблачила всех этих людей, включая Венедиктова? И тотчас дал себе убедительный ответ. Она сделала это ради своего политического любимчика Алексея Навального. Он ведь не был на ночном сборище в кабинете вице-мэра Горбенко в ночь с 8-го на 9 декабря 2011-го, потому что с 5 декабря находился в спецприёмнике ГУВД на Симферопольском бульваре и вышел оттуда только 20 декабря. Чтобы возвысить Навального, Альбац опустила Пархоменко, Рыжкова и Венедиктова.

«Мне позвонил Горбенко – я сидел на работе – он говорит, слушай, приезжай, мы тут обо всём договорились, – вспоминает Венедиктов в журнале Альбац. – Я привёз с собой вискарь. Выпили. И с Громовым тоже. Поскольку мне было сказано, что “мы договорились”, – я решил, что дело нужно обмыть».

Дед верит в то, что именно Венедиктов был основным действующим лицом сговора с властью. Милейший Алексей Алексеевич лишь умело спрятался за фигуру Пархоменко, которому нечего терять, ведь он лишь журналист и акционер главной либеральной политической организации страны – радио «Эхо Москвы», в то время как Венедиктов – идеолог, даже командир и лидер этой организации. Пархоменко заслонил Венедиктова собой, помог ему остаться эпизодической, случайной, почти комической фигурой. Тут телефончики дал двум сторонам, здесь вискарь привёз, как будто в мэрии Москвы вискаря не найти.

Дед вспомнил один эпизод. Собственно, не вспомнил, а достал со Дна памяти, где у него хранятся всякие особые воспоминания, требующие особого хранения, внимания, а кое-какие и отмщения.

Было 31 октября 2010 года. С полицейско-правозащитного митинга правозащитницы Старухи Алексеевой наяривают в микрофон свои речи всё те же действующие лица и исполнители, что сидели со стаканами с вискарём. Рыжков, Пархоменко, ну, и политические карлики помельче. Там были и Яшин, и Немцов. А Деда вниз головой затаскивают по приказанию генерала в кожаной куртке («Тащите Деда на митинг!») насильно на митинг Алексеевой. Зрелище поганое, издевательское, в ходе этих полицейских игр Деда роняли несколько раз на асфальт, сломали мизинец, и так далее. Очки Дед потерял. Омоновцы, протащив его через рамы металлоискателей, сбрасывают его на асфальт. Без очков Дед всё равно видит вблизи. И вот он видит красную куртку и всклокоченную, как старая герань на окне, шевелюру и физиономию Алексея Алексеевича Венедиктова, который немедленно поворачивается к Деду спиной, чтобы поглядеть невесть зачем на уходящий вдаль поток красных и белых огней автомобилей, мчащихся из-под Триумфальной площади.

Дед никогда не сказал об этом Венедиктову. Не сказал – что ж ты, выхваляющийся тем, что ходишь на митинги для того, чтобы мониторить нарушения прав человека, не вступился за меня, отвернулся, сделал вид, что не заметил, как прут здоровые молодые буйволы Деда, разломав его на части.

Дед бы вступился за Венедиктова, если бы увидел его в таком положении. Дед вступился 7 апреля 2001 года в ледяных горах Алтая, когда в бане боец спецназа ФСБ стал бить Димку Бахура прикладом в голову, а Дед знал, что у него в голове металлическая пластина… Дед вступился, а ведь в той обстановке в диких горах его могли пристрелить.

5

В середине ночи с 8-го на 9 декабря в Сети был вывешен документ за номером 07-23-169 мэрии Москвы, из которого стало ясно: митинга на площади Революции не будет. Илья Клишин поменял название страницы в Facebook на «Митинг на Болотной площади». «Пришлось ответить больше чем на тысячу сообщений, о том, что митинг действительно перенесли, что страницу не взломали, что митинг согласован».

9 декабря в 13.50 у Удальцова истёк срок ареста на пять суток. Удальцов находился в это время в Боткинской больнице. Из больницы он позвонил жене Стасе и внезапно заявил, что нужно идти на Болотную площадь. До этого он был резко против переноса митинга на Болотную.

Что заставило его сменить мнение? Дед в точности не знает. Какое-то давление на него.

Подлецы-заговорщики требуют от Стаси Удальцовой, чтоб она подписала своё согласие переноса митинга на Болотную площадь. И снялась в ролике, призывающем идти туда. Нехотя она подчиняется.

Несмотря на сдачу Удальцовыми своих прав заявителей митинга на площади Революции, Сергея Удальцова 9 декабря не выпускают.

А 10 декабря за два часа до начала митинга, то есть в 12 часов дня, его из Боткинской больницы полиция доставляет прямиком в с/у № 99 Зюзинского района, где судья Белолипецкая присуждает ему 15 суток ареста по статье 20.25 КОАП РФ (самовольное оставление места наказания), якобы он самовольно отбыл из спецприёмника в больницу.

Удальцову не доверяют, считают, что надёжнее для торжества Болотного дела, чтобы он оставался за решёткой.

Между тем империя «Эха Москвы» забрасывает радиоэфир анонсами о предстоящем митинге на Болотной площади. Подключается и радио «Коммерсант-ФМ», телеканал «Дождь», радио «Финам-ФМ», сотни либеральных блогеров постят и перепощивают до одури, да так, что социальные сети закипают. «Все на Болотную! Все на Болотную! Все на Болотную!»

Триста спартанцев

1

10 декабря 2011 года с утра пошёл редкий мокрый снег. Столица России, всегда ненастная в тёплые зимы, выглядела неуютно. Было минус один по Цельсию.

За рулём в этот день оказалась Ольга. Несколько лет она была в бегах, что называется, скрывалась от правосудия по старому делу об отражении нацболами нападения на Деда у здания Таганского сула. Это был далёкий уже апрель 2006 года. В тот день им запретили партию. Тогда на Деда набросились человек сорок из прокремлёвских организаций. За сопротивление им впоследствии осудили семерых, в том числе ещё одну девушку, Лену Боровскую, а Ольга предпочла скрыться. Водила троллейбусы, временами Дед видел её в какой-нибудь квартире на нацбольском празднике, на дне рождении, скажем, партийного руководителя. Потом она опять исчезала. Не так давно Ольга как-то уладила свои дела с правосудием, получила три года условно, и вот теперь возила Деда иногда.

Ольга была злая. Это видно было по её одинокой косичке на затылке, по её подтяжкам по воротнику белой рубашки, воротник зло топорщился сзади. За что-то она их ругала, и охранников, и Деда. Дело в том, что Ольга пришла в партию чуть ли не шестнадцатилетней девочкой, когда ещё Дед сидел в тюрьме, и встретила его вместе с бородатым Толей Тишиным, когда Дед вышел из тюрьмы в 2003-м. То есть восемь лет партийного стажа, пять лет из них – нелегальной жизни – давали право Ольге злиться. Вот на что она злилась, понять было трудно. Вероятнее всего, на сук-либералов, которые сегодня украдут у нацболов и у всей России революцию.

Весь день 9 декабря изо всех электроприборов, которые Дед включал, за исключением разве что утюга, звучало слово «Болотная». Или алело, чернело, белело зазывающими шрифтами в Интернете.

Нельзя сказать, чтобы все политические фигуры приняли уход на Болотную. Нет, символ движения «Химкинский лес» – Чирикова – заявила, что это предательство. Журналист и блогер Бабченко, он же «старшина запаса», понял происходящее идентично, звучали ещё голоса, но их была горстка, и, положенные на одну чашу весов, эти голоса взмывали резко вверх, перетянутые общим весом другой чаши весов, на которой лежали Немцов, Рыжков, Пархоменко, Гудковы – двое, Лёва Пономарёв, Венедиктов, «Эхо Москвы», телеканал «Дождь», топовые и нетоповые блогеры, все хипстеры, все модные девочки и мальчики Москвы.

Митинг был назначен на площади Революции в 14 часов. Где-то в 13, что ли, они выехали с Ольгой за рулём на «Волге», или раньше 13 часов.

На Ленинском движение было говённым. В мелкой жиже густого снега не спеша катились грязные автомобили. День обещал быть унылым. Они слишком долго ехали по Ленинскому, обычно они ехали быстро. Злилась, судя по косичке, Ольга, злился и был молчалив Дед, затиснутый на заднем сиденье между двумя товарищами-охранниками. Телефоны у охранников постоянно просыпались, нацболы с площади Революции сообщали о ситуации. Что люди уходят колоннами на Болотную. Что по площади расхаживает Немцов, расхаживает Гудков, расхаживает Пономарёв и заявляют, что митинг перенесён, и тем, кто этого не знал, предлагают присоединиться к формируемым колоннам и уходить на Болотную. Уже на Якиманке рядом с автомобилем Деда шла уже плотная стена из blue jeans, они шли на Болотную, эти люди, эти глупые, не разобравшиеся в ситуации московские девушки, юноши, тётки. Целая стена из джинсов. Надо же, ранее такое Деду пришлось наблюдать, когда однажды его «Волга» оказалась захваченной лавиной вытекающих со стадиона болельщиков.

– Тупые, – думал Дед, – куда же вы идёте? Вы покидаете самый центр города, где пульсирует административная жизнь страны, вы уходите фактически от стен Государственной Думы, трагически уходите от Лубянки и Большого Черкасского переулка, где находится Центральная избирательная комиссия. Вам же нужно туда! А вы дезертирами направляетесь на остров, прочь от центра, в ловушку, где полиции будет удобно вас запереть, перегородив какие-нибудь два моста. Идиоты, неопытные! Как же вас провели! Как вас легко провести, обмануть!

Дед, однако, молчал. Командир не имеет права стенать и сожалеть.

Где-то у входа в метро «Театральная» им пришлось покинуть «Волгу», оставив ещё более злую Ольгу, и идти на площадь Революции спешно, сквозь грязь. Ещё десяток охранников Деда прибежали им навстречу с площади, и они вместе угрюмо зашагали, почти побежали туда. То, что они опаздывали, собственно, никакого значения не имело. Что, они станут останавливать, широко разведя руки, как при ловле кур, уходящих с площади? Это будет смешно.

У ментов были сумрачные подавленные глаза, заметил Дед, когда они прошли сквозь оцепление на площадь. Люди с такими глазами никакие вояки, препятствовать окружению народом здания Парламента, вон оно – рядом, либо здания ЦИК – стоит выйти на Лубянскую площадь, оно там, за ракушкой метро «Лубянка», – они не станут, менты с такими глазами.

«Никуда не уходим! – кричит Дед, стараясь звучать спокойно. – Никуда не уходим! Остаёмся на площади!»

И Дед идёт к памятнику Марксу. Львиная гранитная голова над Дедом, ему сунули мелкий мегафон, Дед начинает говорить. У него вырвалось честное и чёткое: «Они украли у вас революцию! Они украли у нас революцию!»

Украли, суки, но ещё не знают, что продолжения не будет, что исторического масштаба кража эта уже повлекла за собой поражение. Что уже всё! Всё! Всё! Поражение состоялось! Дед видел на спинах уходящих с площади Революции невидимую другим надпись (почему-то на английском), как в фильмах: The End.

Обладатели спин не видели.

Ну что! Дед решил проводить митинг с 14:00 до 16:00, как было договорено изначально Удальцову.

И он стал орать в слабенький мегафон, заплёвывая его своей слюной.

Орать о том, что сегодня трагический день для России, что он благодарит тех, вас, нескольких сотен самых верных, самых отчаянных, тех, кто тут остался, защищая эти никому не нужные уже Фермопилы у гранитной головы Карла Маркса. Мы как триста спартанцев! – надрывался Дед.

Время от времени он передавал слабенький мегафон Максу Громову. Совесть партии, как его называли партийцы за то, что был подвергнут в тюрьме пыткам, провёл 265 дней в штрафных изоляторах; и Макс кричал что-то своё, потом Захар Прилепин кричал, потом красавец Андрей из Питера кричал, и адвокат Сергей Беляк кричал.

Безучастные, но странно тихие стояли вдали милицейские фигуры в оцеплении.

У мегафона сели батарейки, в толпе, трудно дышащей (повалил гуще мокрый снег), стали стучать по батарейкам, чтобы их оживить. Деду передали другой мегафон, такой же слабый, и он опять объяснял тем, кому не нужно было ничего объяснять, что тысячи должны были остаться здесь, здесь, здесь! Сделать двести, ну, двести пятьдесят шагов к Лубянке и зданию Центральной избирательной комиссии. И была бы Победа!

Там нужно было бы стоять вокруг, и, отобрав наших представителей, десятка два хватило бы, зайти в здание и обратиться к чиновникам: «Посмотрите в окна! Мы пришли, стали здесь и будем стоять, не уйдём, пока результаты выборов не будут отменены: мы умрём от голода и холода, но не уйдём!»

Как бы отвечая на вопрос, который не задали ему спартанцы, но обязательно задали бы те, кто ушёл, Дед закричал: «Милиция не сдвинулась бы с места! Вы видели, какие у них лица? Я видел. У них лица людей, загипнотизированных Историей. Они не вмешались бы не от страха, не по причине трусости. А потому, что не стали бы мешать Истории. Не решились бы!»

К нему протиснулась французская журналистка: «Мсье, не могли бы вы…»

– Мсье не будет вам давать интервью здесь и в такой момент, – сказал Дед. – Вы тут шляетесь со своими микрофонами и воображаете, что мы задыхаемся от счастья дать вам интервью. Я говорю с моим народом! Вы мешаете мне!

На самом деле всё выглядит неслабо для тех, кто способен понять, подумал Дед, пока вытирал платком мокрые очки под прикрытием спин охранников, трагично до слёз, но неслабо. Выглядит как baroud d’honneur какой-нибудь, блин, как baroud d’honneur под Дьен Бьен Фу, когда Иностранный легион пошёл в бессмысленную атаку гордости. Merde, сегодня, по-видимому, самый трагический день моей жизни.

2

Фотографии человеческого варева, в центре – Дед в уродующей его чёрной кепке, Деда ещё и старит воротник толстого, крупной вязки, свитера. Дед надел его от промозглости, эти фотографии с тех пор бултыхаются в Интернете. Свидетельства его, Деда, боли и его подлинности, и его трагедии.

На самом деле всё это было ужасно, конечно. Ужасно со стороны – десятки тысяч ушли, а несколько сотен остались. Ужасно изнутри Деда, он понимал, что происходит самый трагический день его жизни. Но исторически, для учебников и книжек, для саг, мифов, легенд, сказаний скальдов и акынов, для музеев и архивов – только Дед и его триста спартанцев и были правы в это время и в этот день.

Десятки тысяч были конкретно, исторически не правы, они участвовали в трагедии масштаба какой-нибудь огромной оперы «Борис Годунов», на промозглом ветру декабря своей коллективной ошибкой превращая день, который мог быть днём Победы, в трагедию. «Эх, вы, blue jeans! – с горечью урывками думал под чёрной кепкой Дед: – Эх, вы… Ну что же вы купились!.. Ну, на карту бы взглянули столицы. Ну ясно же, ну б…, ну суки, вы же грамотные. Вы же читать умеете. Вас же от нервных центров государства, на которые вы могли воздействовать на площади Революции, вас же увели далеко за реку, в ловушку. Там же два моста перекрыть одной роты полиции хватит.

Такими оказались коварными либералы, такими коварными… Немцов ведь не умён ведь, ну ни одной политической идеи никогда не выдвинул, но как подл, как подл! Его сила в его подлости! Как подл болтун, как подл Рыжков! Как они все подлы…»

Дед внезапно понял их интерес в спасении власти. Взамен они мгновенно получили командование над протестными толпами. Мгновенно они стали единоличными командирами. Гордыми такими водителями толп. «Мы вывели, – будут говорить они впредь. – Мы выводим десятки тысяч, сто тысяч вывели, а сколько вывели вы?»

Триста спартанцев протискивались к Деду, жали ему руку. Мокрый снег переходил в дождь и опять в снег. Потом ничего не падало с неба. Менты стояли все такие хмурые и невесёлые, не предпринимая ни дружественных, ни враждебных действий.

И по кругу, передавая всё ещё издыхающий пластиковый мегафон, кричали Дед, Макс Громов, адвокат Беляк, Андрей из Питера, и спартанцы, кто? – да они знают, никто не забудет, кто там был.

В конце концов, ближе к 16 часам это превратилось в мучение – защита Фермопил, которые не стали местом сражения, а были оставлены армией. Дед всё чаще смотрел на часы, а хмурый Михаил, старший офицер его охраны, всё чаще интересовался: «Как будем выходить?»

Со спущенными знамёнами, непобеждённые, хмурые, они прошли сквозь ментов с непроницаемыми лицами каменных львов. Менты пропустили непобеждённых, но преданных, от слова «предательство», спартанцев с молчаливым уважением, не препятствовали.

Молча прошли спартанцы вверх к Лубянской площади, и поглотила их спешно спускающаяся на город Моисея, как его называл Дед в последние годы, тьма. Тьма со снегом, всё более мокрым снегом.

3

Они долго сидели в запотевшей «Волге» где-то на Покровке или рядом с Покровкой. Сидели, по-звериному ругались самыми непотребными словами. Охранники два раза сходили в кафе, возле которого они и сидели в «Волге», принесли кофе и сосиски в булочках. Стали чавкать и пить, хлюпая, как солдаты. Дед ничего не ел и не пил. Один раз высказал пожелание глотнуть плоский бутылец коньяка, но посылать за бутыльцом никого не стал. Так его желание и загнулось.

Они послали разведчиков на Болотную. И часть своих сил туда же. Чтобы в случае чего, в случае стихийного восстания, по правде говоря, немедленно домчать Деда туда, где восстание. Разведчики постоянно связывались по мобильным и докладывали. В основном о своём отвращении к происходящему. Потому что туда явился весь beau-monde, все светские журналисты и даже богатые дамы. И даже трусливые обыкновенно телеведущие. Разведчики докладывали непрерывно. Телефоны у всех пяти обитателей «Волги» непрерывно пищали и пели, а то и хлопали в ладоши или кричали, смотря у кого какой был установлен сигнал.

Националисты там, на Болотной, пытались прорваться к сцене. Их не пускали. Мордобоя не случилось, однако.

Все докладывающие разведчики были в той или иной степени подавлены количеством собравшихся на Болотной. Сообщали, что на самом деле всех невозможно и сосчитать, так много людей.

Перечисляли ораторов. Ораторы были в большинстве своём хорошо устроенные буржуи, известные люди из области информации. Телеведущие, радиоведущие, просто журналисты, несколько осмелевших заурядных литераторов или совсем неизвестные личности, по-видимому, друзья предводителей Болотной – Немцова, Пархоменко, Рыжкова, Гудкова. «Так обычно и дают слово на митингах, – откомментировал сообщения Дед. – Своим друзьям – в первую очередь, потом остальным… Кто, например, такая Ольга Романова, в первый раз слышу?»

Разведчики сообщали, что люди всё идут и идут…

– Кто-нибудь сомневается в нашей правоте? – спросил вдруг Дед.

Обитатели «Волги» выдержали короткую паузу, а затем дружно сказали, что нет, конечно нет, что либералы – подлецы, что, может быть, не стоило входить с ними в союз в 2006 году.

– Это была наша ошибка, – сказала Ольга.

– Нужно было. Мы были на грани запрета партии. Наших активистов арестовывали сплошь и рядом.

Даже уже на конференции коалиции «Другая Россия», уже из кулуаров конференции в июле 2006 года увели в наручниках Макарова и Боровскую. Вы же помните?! Нам грозил полный разгром. Нам нужна была хоть какая, но крыша. Поэтому мы и вошли в союз с Каспаровым и Касьяновым. Да что там Каспаров и Касьянов, там все были, от Политковской до Анпилова. Вы помните, как зал аплодировал Анпилову? Зал, набитый в основном буржуями… Какой был подъём, помните? Как всем казалось, что это – начало новой эры.

Все помнили. Всего лишь пять с небольшим лет назад это было.

– А первые марши несогласных! – продолжал Дед. – Ведь они потрясли власть. Марши были настолько многочисленными, что 3 марта 2007-го несогласные фактически захватили Невский в Санкт-Петербурге. От семи до десяти тысяч, по данным полиции, а наделе куда больше!

– Вас тогда схватили на Советской, – сказал Михаил. – Первую атаку мы отбили, сумели уйти, а во вторую, помните, они подъехали на «тиграх», и как полковник кричал по громкой связи: «Бросьте Курносову, берите Деда, вон Дед. Берите Деда!», и десятки полицаев бросились тогда на вас.

– А 14 апреля 2007-го на марше несогласных в Москве, помните, что творилось? ОМОН из 28 регионов прибыл в Москву. Помните побоище на Рождественском бульваре, как свистели дубинки и как перепуганные провинциальные омоновцы месили в кровь старух и детей.

– Тогда ещё мы увидели вашу жену Катю, – напомнил Михаил. – Мы сидели на Трубной, ждали Касьянова с его охранниками. А от Пушкинской по бульварам к Чистым прудам шли тысячи людей. И Катя, высокая, прямая, в длинном пальто…

– А 15-го как нас схватили уже в Питере, в комнате Олега Юшкова. Там нас брал СОБР и 18-й, что ли, отдел УБОПа. Полковник Чернопятов, собровцы в масках с боевым оружием… – включился Илья «Борода» – отец пятерых детей. Дед уж забыл, кто с ним тогда 15 часов ехал из Москвы в Питер каким-то хитрым образом через Псковскую область, потому что на трассе из Москвы стояли полицейские…

– Вот что следует понять, – Дед нащупал главное ощущение дня и хотел делиться им с товарищами. – Со времени возникновения коалиции «Другая Россия» все мы, члены коалиции: нацболы (одна треть), на ОГФ Каспарова приходилась также, допустим, одна треть, на РНДС – партию Касьянова – тоже одна треть. Пусть, хотя на самом деле меньше, а также более мелкие организации – «Смена» (Козловский) плюс «Оборона» (Ляскни) плюс немного правозащитников… Все мы вели непрерывную совместную агитацию городского, в основном московского, но и питерского населения. Агитацию в пользу объединённой оппозиции. Внушая этому населению навыки сопротивления.

Этими навыками, которые внушались в полной мере в 2006–2007 годах, но и позже, обладали на самом деле тогда только нацболы. Либералы не имели навыков сопротивления, а мы начали ведь ещё в 1990-е годы.

Не следует либералам теперь врать, будто марши несогласных не были самыми значительными событиями в жизни российской оппозиции. Были.

И нацболы, и либералы не вели свою агитацию в 2006–2008 годах раздельно. Агитацию действием они вели совместно. Они оказывали общее суммарное влияние на общество.

Совместных выборов в 2008 году не получилось, потому что перессорились Каспаров и Касьянов. Но вслед за сорванными либералами проектом коалиции «Другая Россия» и маршами несогласных и похороненным либералами проектом «Президентские выборы» я придумал им проект «Национальная Ассамблея».

– Ну, и эти суки его торпедировали, – комментировала Ольга с водительского сиденья.

– Когда и проект «Национальная Ассамблея» оказался полностью сорванным, я придумал проект «Стратегия 31», – продолжал Дед. – «Стратегия 31» был уже проект особый, потому что в осуществлении его я, отчаявшись, разуверившись в либералах-политиках, решил опереться на правозащитников. Правозащитники, в свою очередь, раскололи мне «Стратегию-31» к чёртовой матери!

«Эх, коньяка хочется, – подумал Дед. – Говорить о таких горьких и нервных вещах, – поневоле коньяка захочешь…»

– Однако что я хочу сейчас высказать? Что массовость протеста, обнаружившаяся сейчас, якобы «вдруг», сразу после выборов 4 декабря, была подготовлена и готовилась совместными действиями объединённой оппозиции с 2006 года, а не вдруг, якобы случившимся выбросом энергии либералов. Мы неустанно учили сопротивлению с 2009 года на Триумфальной.

Наша часть, парни, работа нацболов, наш вклад в подготовке прозрения общества и сегодняшнего массового протеста очень велик. Наш вклад огромен. Он больше других вкладов. То, что либералы, ощеривши зубы как гиены, угнали массы от, как им кажется сейчас, более ненужных им нацболов, является предательским актом войны без объявления войны.

Дед помолчал. Продолжил.

– И мы не можем более, таким образом, считать их союзниками. Они стали отныне нашими врагами. Отныне у нас два врага. Буржуазная власть и оспаривающая эту власть неолиберальная, откровенно прозападная «болотная» группировка Немцова.

Пока Дед говорил, снег замёл «Волгу» так, что залепил все окна и ничего не было видно.

– Мы не разрывали союз с ними. Союз существовал до сегодняшнего дня. Они разорвали его сами. Отныне мы ничем им не обязаны.

– А теперь – на Ленинский, – сказал Дед. Завтра рано вставать.

4

Было темным-темно, когда они ранним утром следующего дня ехали по набережным к гостиничному комплексу «Измайлово». Было так темно, как в глухом чёрном лесу, и дороги были без автомобилей. Как XVI век какой-нибудь. Было восемь утра.

Но радио «Эхо Москвы» уже болтало вовсю, упоённо разглагольствуя об одержанной победе.

Все были вчера на Болотной. Все. И националисты, и левые, «Левый фронт» Удальцова, в частности. И полиция не задержала ни одного человека. Полиция вела себя так образцово-показательно, по-джентльменски, что собравшиеся улыбались им и кричали «Полиция с народом!».

За рулём был Колян. Сзади Деду было видно, с заднего сиденья, как натягивались его уши, он морщился от неприязни. И Дед морщился, слушая враждебное радио.

Говорил Рыклин: «Сидели мы в “Жан-Жаке”, а не в “Джон Донне”…»

– Переключи, Колян, пингвина позорного.

Колян протянул длинную руку и нажал несколько раз кнопку радио, раздалось «пип-пип-пип», вдруг выловил голос Немцова: «Он, Дед, открыто призывал занять Думу и ЦИК, то есть гнал людей на кровь и тюрьму. Конченый подонок и провокатор. Я горжусь, что не дал ему утопить протест в крови».

– Вот сука жирная! Что это за волна?

– Вроде «Коммерсант-ФМ».

– Школа Ельцина этот Немцов. Лжёт бессовестно. Я говорил только, что собравшимся на площади Революции следует подойти к зданию ЦИК и к зданию Думы, и встать там, и сказать, что мы не уйдём, пока не отменят результаты выборов. И только.

– Им …ард…инович, нужно объяснить своё предательство. Они объясняют, что спасли Россию от кровопролития, которое задумали вы… – сказал Михаил, он сидел впереди рядом с водителем.

– Непонятно тогда, почему я до сих пор не в тюрьме, – пробормотал Дед.

– Короче, они гонят дезу, – сказал Михаил.

В 8.30 Михаилу сообщили сведения из района комплекса «Измайлово». Говённые сведения.

– Информация такая, – сказал Михаил, – у ближайших станций метро менты вывесили растяжки.

Михаил включил под потолком «Волги» лампочку и прочёл по измятой бумажке: «К сведению граждан, явившихся на собрание инициативной группы избирателей для поддержки выдвижения кандидата на должность президента РФ …арда…иновича… Собрание отменяется, поскольку в залах, отведённых для собрания, производится срочный ремонт».

– Подпись там есть?

– Есть. Управление МВД по Измайловскому району.

– Понятно.

Что-то подобное Дед ожидал. Какую-то государственную подлость. Но не именно эту. Их подлости всегда застают его врасплох. Ожидаешь одну, а они против тебя выбрасывают неожиданно другую.

– Ребята сказали, что баннеры все идентичные и выполнены не ручным способом, но отпечатаны машинным на серой ткани, – уточнил Михаил. – Приготовились заранее.

Другой бы лидер на месте Деда впал в отчаянье. Вчера состоялся самый мрачный день в его политической биографии. И вот ещё один удар, через какой-то десяток часов.

– Люди-то подходят? – спросил Дед.

– Да уже пара сотен на месте.

– Посмотрим, что мы можем сделать.

«Волга» пошуршала колёсами дальше.

– «Герои» Болотной спят ещё, упоённые собой, – подумал Дед. – Вчера они допоздна смаковали победу, отмечая её в барах и ресторанах. Кто в «Жан-Жаке», кто в «Джон Донне», самые жирные в какой-нибудь «Ванили» наискосок от Храма Христа Спасителя. Какой-нибудь Немцов именно там… Говорят, там жутко дорого, – Дед в рестораны не ходил, не по карману.

Вход в бизнес-центр «Вега» был ярко освещён и огорожен полицейскими ограждениями. За ними внутри похаживали полицейские и, группами, тепло одетые жирные опера в гражданском.

Дед подошёл, подозвал ближайшего полицейского, представился и потребовал главного. Ему привели приземистого полковника с брюшком. Дед вдруг вообразил полковника в его полковничьей квартире, толстая жена, дети, внуки, тапочки. Грамоты за безупречную службу на стене в рамках. Зажигалка в виде пистолета, что-то такое. На окнах тесные ряды занавесок и штор, чтобы убить совсем свет.

Полковник, глаза пустые, повторил Деду содержание баннеров. За полковником стоял подполковник с неправильными злыми глазами. Подполковник время от времени касался висящей у него под брюхом кобуры пистолета.

Дед:

Страницы: «« ... 56789101112 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Каждое утро я вскакиваю с постели и наступаю на мину. Эта мина – я сам», – пишет Рэй Брэдбери, и эт...
В книге объясняются правила исчисления таких обязательных платежей государству, как налоги, сборы и ...
Если вы хотите узнать, как прожить на маленькой парусной лодке с именем «Suhaili» десять с половиной...
Он родился в мире, укрытом небосводом цвета сухой глины. Он лишился матери в шесть лет, никогда не з...
Информативнаые ответы на все вопросы курса «Финансовая статистика» в соответствии с Государственным ...
Новая книга ведущего военного историка. Продолжение бестселлера «На мирно спящих аэродромах…». Подро...