Мы из подводного космоса Касатонов Валерий

69. Встреча на Березине

Оркестр грянул «Марсельезу». Все подтянулись, разговоры стихли. Церемония перезахоронения останков 224-х французских солдат, погибших на Березине в 1812 году 26–28 ноября, достигла своего апогея. Седовласый, с аккуратной бородкой, капитан 1 ранга Игольников Алексей Иванович, единственный моряк из двух сотен приглашенных гостей на эту торжественно-траурную церемонию лично послом Франции в Беларуси, приложил ладонь к морской фуражке, отдавая воинскую честь Гимну Франции.

Выступление добровольцев в 1792 г. (Марсельеза). Рельеф, правый цоколь восточной стороны Триумфальной арки площади Звезды. Скульптор – Ф.Рюд. Страшный взгляд «Марсельезы».

Бывалый моряк, подводник, Алексей Иванович, никогда не думавший, что ему придётся вплотную прикоснуться к событиям Отечественной войны 1812 года, не поворачивая головы, чётко видел и анализировал всё происходящее вокруг: «Для нас, азиатов, (как говорил в своё время Александр Блок) удивительно, что все французы во главе с господином послом Франции в полный голос поют свой гимн. Увы, мы ещё так не умеем. И, видимо, не скоро научимся. А какие молодцы музыканты! Здорово играют. Поднимают боевой дух замёрзших гостей. Да, оркестр у французов хорош. Человек пятьдесят в красивой военной форме с позолоченными инструментами. В белых перчатках». Намётанным глазом моряк определил – в оркестре пять женщин. «Несомненно, у них в армии равноправие в действии». Оркестр закончил играть, и в ту же секунду музейные пушки наполеоновских времён произвели один за другим несколько выстрелов. Перезахоронение закончилось. На установленной мраморной доске было скромно написано: «Здесь покоятся останки военнослужащих французской армии, погибших в 1812 году».

Пушки по готовности продолжали стрелять, и моряк почувствовал себя, ни много ни мало, адмиралом Чичаговым. Мало кто знает, что одной из армий, взявших в котёл по замыслу Кутузова отступающие французские войска на Березине, командовал сорокапятилетний главный начальник Черноморского флота, главнокомандующий Дунайской армией, генерал-губернатор Молдавии и Валахии Чичагов Павел Васильевич. Возможно, именно здесь, где сейчас стоит моряк-подводник, на холме у деревни Студёнка на западном берегу реки он ожидал Наполеона, который шёл с востока, и именно здесь русский адмирал решал сложнейшую задачу, как не допустить переправы французов через Березину. Но военный гений великого сына Франции был настолько велик, что он без труда обыграл очень умного и талантливого русского военачальника. Наполеон приказал своему знаменитому маршалу Никола-Шарлю Удино направиться к городу Борисову, чтобы обеспечить там переправу через Березину и составить авангард армии, пока другие тоже прославленные наполеоновские маршалы Мишель Ней и Клод Перенна Виктор будут отбиваться от войск армии Кутузова на юге и армии Витгенштейна на севере.

Быстрым маршем, чем всегда славилась французская армия, Удино вышел к Борисову и занял его, разгромив авангард Чичагова. Здесь адмирал совершил первую ошибку. Не видя частей армии Кутузова, который, оказывается, был в 175 верстах, хотя сообщал, что идёт по пятам противника, и, не имея связи с Витгенштейном, Чичагов, считая, что он встретился с главными силами французов, ради сохранения своей армии, перешёл на западный берег Березины и сжёг мост. Маршал Удино, став хозяином восточного берега, проявил военную хитрость. Он собрал в Борисове человек двадцать деловых людей, дал им по несколько золотых наполеондоров и приказал, сохраняя всё в тайне, быстро построить мост, по которому император Наполеон будет переправляться на другой берег Березины. А сам выбрал место переправы выше Борисова, возле деревни Студёнка. Три человека, настоящие патриоты, примчались к Чичагову и назвали участок, где им приказали строить мост. Адмирал «снялся с якоря» и на глазах изумлённого Наполеона, наблюдавшего за ним через реку в подзорную трубу, покинул Студёнку и пошел к Борисову вниз по течению. А возглас из окружения Наполеона: «Сир, они уходят!», – вошёл в историю.

ЧИЧАГОВ, КАКИМ ОН БЫЛ. – ДВА СРАЖЕНИЯ И ДВА ПОЛКОВОДЦА ОДНОЙ ВОЙНЫ. Е.Р.Дубровин, И.Р.Дубровин. Окончание.

Так адмирал Чичагов совершил вторую, роковую ошибку. На другой день, не обнаружив противника, он вернулся, но большая часть французской боеспособной армии уже переправилась на западный берег. Маршалы Ней и Удино сдерживали наступающие части адмирала Чичагова, который из-за лесистой и болотистой местности не мог использовать кавалерию и боевые возможности артиллерии. А на восточном берегу у деревни Студёнка маршал Виктор во главе 10 тысячного корпуса при поддержке французской артиллерии, уже находящейся на западном берегу, отразил несколько атак 40 тысячного русского контингента. Ночью на 29 ноября французам удалось выйти из боя, а на заре мосты были взорваны. Тысячи раненых и отставших всё ещё находились на восточном берегу. Участь их печальна, большинство покинутых были зарублены казаками… Господин посол в красивом длинном пальто с приятным доброжелательным лицом, хотя и славянского типа, но всё равно в нём чувствовался иностранец, рассказал собравшимся о проведённом научном расследовании, благодаря которому удалось подтвердить, что останки людей действительно относятся к двухсотлетней давности, а косвенные улики (пуговицы, пряжки, обломки холодного оружия и т. п.) дали возможность сделать заключение о принадлежности их к армии Наполеона. Моряк внимательно слушал посла, его спокойный рассказ, но в памяти воссоздавались страшные картины человеческих страданий. Накануне он прочитал, что русские современники, видевшие переправу на Березине, засвидетельствовали, что «между построенными неприятелем мостами расстоянием на 500 саженей поле и река так завалены мёртвыми телами и лошадьми, что местами можно было по ним идти пешком через реку». По разным данным французы потеряли здесь 30–40 тысяч человек, русские – не менее 10 тысяч. Хотя, кто считал!? Победившие всегда указывают свои потери значительно меньшими, чем потери поверженного противника. Но особенно поразил моряка вывод крупного немецкого военного деятеля и теоретика Шлиффена: «Березина накладывает на Московский поход печать ужаснейших Канн». Даже не средневековый, а первобытный ужас!

Побежденная армия уничтожает свои знамена и штандарты

Ветеран моряк-подводник, прошедший суровую службу, не раз рисковавший жизнью, видевший смерть своих товарищей, с тяжёлым чувством спустился к воде. Алексей Иванович, переживший вторую мировую войну и перенёсший все ужасы блокадного Ленинграда, постоянно задавал себе вопрос: «Зачем? Зачем люди убивают друг друга? Ведь ничего не меняется! Всё возвращается на круги своя». То, что хотел сделать гениальный не только военный, но и политик, Наполеон двести лет назад – объединить Европу, сделано сегодня. Создан Европейский Союз, единая валюта, фактически ликвидированы границы. Но Наполеон это делал военным путём, в чём его ошибка и трагедия. Сейчас объединение происходит на основе экономических предпосылок. Народы, страны добровольно стремятся войти в Европейский Союз, даже, расталкивая локтями друг друга, потому что это выгодно. Силой оружия ничего не решить. История учит, какие бы империи не были созданы (древнеримская, Александра Македонского, да и Российская империя) – все они рассыпались, потому что они создавались силой. На штыках. А надо создавать на интеллекте, на заинтересованности государств, на экономической основе. Понимают ли эту простую истину сегодняшние вожди?..

Алексею Ивановичу хотелось побыть одному. Уж больно печальные мысли навевали эти пологие берега. Он, выросший в Петербурге, удивился, что Березина представляла собой речушку раз в десять меньшую, чем полноводная Нева, глубокая с сильным течением, проходящая через весь город и частенько затапливающая его в период наводнения. Он вспомнил, что когда маршал Удино искал место для переправы, ему встретился мужик с подводой. Лошадь была по брюхо мокрая. На вопрос, откуда он едет, крестьянин махнул рукой на противоположный берег. «Как же ты перешёл реку?», – мужик высморкался и сказал спокойно: «Вброд». Да, в районе деревни Студёнка на реке были броды, а ширина её не препятствовала быстрой постройке мостов…

И такие огромные жертвы при форсировании этой небольшой речушки! Значит, плохи были дела Наполеона!

Оркестр снова заиграл, на этот раз военный марш. Чётким строевым шагом оркестр и приглашённые гости направились к памятникам русских солдат, расположенным рядом с французским обелиском.

На первом было написано: «1812–1962. Во время переправы наполеоновской армии через реку Березина 26–28 (14–16) ноября 1812 года русские войска в сражениях у г. Борисова и у д.д. Студёнки и Стахово завершили разгром остатков армии наполеоновских захватчиков».

На втором, находящемся рядом: «Разобран в 1920 г. Восстановлен в 1992 г. Доблестным предкам егерям 7, 10, 12 полков, павшим в сражениях на реке Березина 15, 16, 17 ноября 1812 г. Благодарные потомки». Посол, работники французского посольства, гости в молчании склонили головы. Это был великий акт примирения. Прибывшие на это трагическое место люди сегодня, через 194 года, отдавали дань общечеловеческим ценностям. Они скорбели по тысячам человеческих жизней. Они чтили их память. Березина – это место печали и русских, и французов. Это страшный урок истории для всего человечества. Но вот беда. Как сказал один учёный: «Люди не хотят учиться на чужих ошибках. Они хотят делать свои ошибки». Оркестр играл траурную мелодию. Печально, тяжело, тоскливо. Пасмурно. Низкие тучи, холодный ветер. Влажный промозглый воздух. Хотелось по русскому обычаю выпить чашу горького вина…

Господин посол махнул рукой. Музыканты заиграли что-то мажорное, бодрое. Минуты скорби закончились. Обстановка стала непринуждённой. Гости расслабились. Моряк подошёл к господину послу и его жене, чётко по-военному поздоровался, поцеловал руку женщине, как это принято во Франции. Посол Франции, сам в молодости морской офицер, и его супруга с восхищением осмотрели морскую форму русского офицера, они ещё не видели своего знакомого в шинели и в фуражке. Видимо, остались довольны, заулыбались. Алексей Иванович поблагодарил их за персональное приглашение, сказал, что для него большая честь присутствовать сегодня здесь, на этом историческом месте. Тем более, что со времён адмирала Чичагова П.В., вероятно, он единственный моряк, прибывший сюда на Березину. Высокие французские официальные лица заулыбались, им понравилась шутка. Господин посол вежливо пригласил своего морского коллегу на бивуак, показав глазами на огромную палатку, возле которой дымились полевые кухни, сновали официанты и к которым уже потянулись наиболее нетерпеливые гости. Видимо, наступило время, как говорили древние греки, собирать камни…

В.Верещагин. Наполеон и маршал Лористон («Мир во что бы то ни стало!»). – Наполеон в России

Моряк примкнул к группе «минских наполеоноведов». Среди них выделялся маленьким ростом, но очень умными и живыми глазами известный писатель Семён Владимирович Б… Оказывается, он написал книгу о переходе Наполеона через Березину, но никогда не был здесь. Он был во Франции, в Париже, в Версале, в Доме Инвалидов, на Мальте, и даже на острове Святой Елены. А на Березине – первый раз. Он спрашивал, где деревня Студёнка, где правый берег Березины, где – левый, где Москва, где Вильно? Моряк, как опытный штурман, давно уже определился на местности, поэтому чётко отвечал на все его вопросы, что вызвало уважение у «наполеоноведов». Они приняли его в свою стайку.

Первая рюмка конька, поминальная, прошла отлично. От закусок ломился стол. Опытный в делах фуршета моряк даже внутренне пожалел, что много продуктов останется не тронутыми. Замёрзший организм стал отогреваться. Лица начали багроветь и принимать кирпичный оттенок. Заявление морского волка, что «между первой и второй – пуля не должна пролететь», было встречено с восторгом. Мгновенно разлили по второй. Чем-то хорошим закусили. Поговорили «за жизнь».

Потом Семён Владимирович отвлёк внимание Алексея Ивановича своим рассказом, что где-то здесь закопано золото Наполеона. «Может быть, поищем вместе, вы хорошо ориентируетесь на местности». После третьей, а может быть, даже четвёртой писатель признался, что об этом написал в своей книге ради красного словца, но, честно говоря, не знает, было ли это на самом деле. Интеллигентные люди-«наполеоноведы» заулыбались, никто не выразил порицания, но что возьмешь с писателя! Имеет право на художественный вымысел! В это время как-то зашумели, задвигались, сразу стало тесновато. Когда моряк оглянулся, бутылок на столе возле них уже не было. «Ну и хорошо. Нам достаточно!» Когда он через какое-то время снова оглянулся, уже и закусок не было. Куда же они девались? Ведь их было так много? Алексей Иванович усилием воли сконцентрировался, внимательно посмотрел вокруг. Его осенило. В число гостей влился армейский военный оркестр, сорок пять молодых здоровых мужчин и пять красивых женщин. Когда моряк в третий раз осознанно посмотрел на стол, то уже и тарелок не было. Всё сметено. Это естественно, очень трезво рассудил правнук Чичагова, здесь же прошла голодная французская армия. Конечно, ничего не останется…

Потом он помнит, как обсуждал с главным режиссёром столичного драматического театра проблемы театральной жизни. И они понимали друг друга! И соглашались! Расстались друзьями. Затем разговаривал с десятком военных атташе разных стран, которые с удовольствием потянулись к пиратоподобному интеллигентному моряку, столь необычному среди белорусских лесов. Потом его плавно качало в мягком автобусе. Весёлые французы, видимо, работники посольства обращались к нему: «Адмирал!» Это было приятно. Автобус доставил всех прямо к французскому посольству в Минске. Капитан 1 ранга Алексей Иванович Игольников совершенно трезвый со всеми радушно попрощался, каждой женщине поцеловал ручку.

Господин посол и его супруга, рядом с «капитаном Немо».

Ещё один день франко-белорусской дружбы заканчивался. Утренний туман, окутывавший город, исчез, тучи развеялись. Первые яркие звёзды появились на небе. Заметно потеплело. Сама природа как бы говорила, что ничто не омрачает нашего взаимного стремления к дружбе. «Да здравствует Франция! Да здравствует Беларусь!» Как говорят у нас на флоте: «Честь имею!»

70. Один день в Москве

• «И может быть, на мой закат печальный
• Блеснёт любовь улыбкою прощальной …»

А.С. Пушкин

Резкий телефонный звонок прервал ночной сон. По выработанной годами флотской привычке Игорь Алексеевич мгновенно проснулся, взял трубку и четко сказал: «Слушаю вас». Дежурный оператор городского центрального телеграфа представился и зачитал срочную телеграмму. Как будто что-то обрушилось на Игоря Алексеевича, он, видимо, на минуту потерял сознание, как говорят медики, «впал в ступор». Он сидел, ничего не видя и не слыша. Наконец, сознание стало постепенно возвращаться к нему. Он услышал как бы издалека короткие гудки в телефонной трубке, потом через мгновение гудки стали реальными, и Игорь Алексеевич пришел в себя. Он положил трубку на телефон, поднялся с кровати и пошел на кухню. И только выпив стакан минеральной воды, которую всегда держал дома, начал быстро обдумывать ситуацию и принимать решения. Погиб друг юности Егор, Георгий Петрович. Его дочка, Ирина, сообщала, что похороны завтра. Времени в обрез. Через час Игорь Алексеевич, надев морскую форму и взяв все имеющиеся деньги, был на вокзале, благо бриться не надо было. По многолетней привычке, как рекомендовали в своё время французы, он брился с вечера. Женщина в кассе, восхищенная его сединой, аккуратной подтянутой фигурой и интеллигентной бледностью лица, мгновенно нашла билет на ближайший проходящий поезд. Ещё через полчаса поезд помчал его в Москву. «Успеваю, успеваю, успеваю…», – стучало у него в голове под равномерный стук колёс.

Он сидел, уставившись в окно, но видел только Егора. Картины юности, сменяя друг друга, проходили у него перед глазами. Воспоминания… «Нам, пятидесятилетним, только и остаётся, что вспоминать и переживать заново свою жизнь», – шутили они с Егором при встрече в последний раз. Семнадцатилетними курсантами военно-морского училища подводного плавания они спали на соседних койках. Георгий Устинов, родом с Волги, с Жигулевских просторов, сухощавый, но жилистый и сильный, как-то сразу проникся расположением к Игорю Воропаеву, коренному ленинградцу. Они почувствовали взаимную симпатию и начали дружить, «корешить», – как тогда говорили. Помогали друг другу в учебе, постигая азы навигации и кораблевождения. Оба учились хорошо. Занимались спортом, тогда это было престижным. Егор отлично плавал, играл в водное поло, входил в состав сборной училища. Игорь с удовольствием водил его по театрам и музеям Ленинграда.

Егор, с глубинки России, впитывал культуру с восхищением. Игорю нравилась его наивность и страстное желание постичь все, чего он не знал. Это сплачивало и укрепляло их дружбу. После окончания училища пути юношей, увы, разошлись. Лейтенанта Устинова Георгия Петровича, как одного из лучших математиков, направили в ракетные войска стратегического назначения. Никто не спрашивал его желания. Министр Обороны приказал направить с флота во вновь создаваемые ракетные части наиболее подготовленных моряков. Лейтенанта Воропаева Игоря Алексеевича, как представителя морской династии, направили на Северный флот на подводную лодку «С-338». Хотя бы здесь у кадровиков хватило мудрости. Егор хорошо рос по службе. Закончил армейскую академию. Послужил в войсках. Затем его перевели в Москву в Генеральный штаб. Быстро достиг звания полковник. Друзья периодически встречались. Были на свадьбах друг у друга. Растили детей. Общались на юбилейных встречах выпускников училища. Каждые пять лет такие встречи проходили в Питере, в их родном училище подводного плавания имени Ленинского Комсомола.

Георгий не стеснялся, приходил на встречи в армейской форме полковника Генерального штаба, орден – «Бухарская звезда» (За службу Родине в Вооруженных силах СССР) ярко сверкал на его спортивной груди. Конечно, служба забирала у каждого много сил и здоровья. Егор шутил, что он в Генеральном штабе так занят, что личный танк некогда почистить.

У Игоря Алексеевича в прошлом году умерла жена, не дожив и до пятидесяти, сказалось её блокадное ленинградское детство. Егор приезжал на похороны. Один. Что-то не ладилось у него с женой в последние годы. И в этой ситуации он старался шутить: «Из картошки ананаса не вырастет». Его жена («Интеллигентка в первом поколении» – слова Егора) всё время пыталась доказать, что она из потомственной интеллигентной семьи, потому что ещё до революции её бабушка работала в сельской школе. Но родители у неё были простые люди, и она очень злилась на них за то, «почему они были без высшего образования?» Это якобы бросало и на неё тень. Муж для неё, как и для большинства замужних женщин, был слишком прост. Одним словом, «принцесса на горошине!» Игорь Алексеевич в прошлом месяце был в Москве на юбилее Георгия Петровича. Пятьдесят лет – красивая дата для мужчины. Как только он его увидел, сразу понял, что у друга беда. Так и оказалось. Его Тамара ушла от него к другому мужчине, доктору наук, профессору. Прожив с Егором почти тридцать лет, родив и подняв на ноги двух дочерей, она преспокойно ушла. Мужские качества Егора не могли служить причиной разрыва, здесь у него было всё в порядке. Игорь Алексеевич в приватном разговоре пытался осторожно намекнуть, что, возможно, Тамара захочет вскоре вернуться, её надо бы принять без скандала и унижения. На что Егор с горечью сказал: «Всё Игорёк! Поезд ушел, и рельсы разобрали. Она уже расписалась с «доцентом». Вот и пойми женщин! Зато она стала частью московской элиты. На такое способна только Москва. Игорь Алексеевич давно заметил, что в Москве действуют свои, особые законы, взаимоотношения мужчин и женщин. Так называемый институт семьи и брака трещит по швам. Москвички, выйдя замуж и родив ребенка, начинают решать личные проблемы уже через год-два после свадьбы. Неплохая квартира для матери и ребенка, приличные алименты – всё за счет бывшего мужа. И больше уже он становится не нужным. Столичное образование, даже простые должности в московских министерствах и хорошие оклады дают возможность женщине для безбедного существования. Зато свобода! Не надо никому «носки стирать». А то, что мужское сердце разбито и ребенок растет в неполной семье, это московских гетер не волнует. В Москве, как нигде, действует волчий закон – каждый за себя! Свой юбилей Георгий Петрович провел красиво, без лишней помпы, но достойно. У него дома собрались его близкие друзья по службе в Генеральном штабе с нарядно одетыми женами. Пришли дочери с детьми. Обе дочери были в разводе с мужьями. (!!!) Приехали родственники с Волги, привезли копченого сома и живых раков.

Игорь Алексеевич в морской форме капитана 1 ранга зачитал заранее подготовленный им приветственный адрес от моряков Беларуси, где он сейчас после развала СССР живет. Шутливо торжественно вручил подарки, в том числе трёхлитровую емкость чистейшего самогона из Беловежской Пущи, приготовленного на целебных травах, на родниковой воде. Все гости хохотали от его флотского юмора и находчивости. Особенно, (он заметил) им восхищалась старшая дочь Егора – Ирина, красивая черноглазая молодая женщина с удивительно сохранившейся фигурой, хотя у неё уже двое детей – десяти и шести лет. Она была за хозяйку дома. Приготовила много хороших кушаний, в том числе коронное блюдо их семьи – жюльен. Игорь Алексеевич был в ударе, (естественно, когда на тебя смотрит загадочная женщина с чертиками в глазах.) Да, глаза у неё были бесшабашные. Опасные, для нас мужчин, глаза. В таких глазах мы тонем, и никакой спасательный круг уже не поможет! Самое главное, что она знала силу своих глаз! И, похоже, она забрасывала лассо на отважного моряка. Увы, Москва!

Когда Игорь Алексеевич произнес «Тост моряка», несколько сдобренный соленым флотским юмором, например, там было:

и многое, многое другое, то он стал национальным героем юбилейного вечера.

Ирина, возбужденная его раскованностью, даже предложила отцу, когда всё заканчивалось, забрать с собой Игоря Алексеевича, поскольку в квартире отца можно разместить только родственников. Игорь Алексеевич тревожно замер («Ей этого делать нельзя»), а Егор, немного пьяненький, сказал: «Он будет спать со мной». Игорь Алексеевич все перевел в шутку на тему – спать в одной постели с мужчиной. Легкий инцидент был исчерпан, но Ирина осталась недовольна. Её глаза сверкнули, и Игорь Алексеевич понял, что она может быть резкой, решительной, властной. Она нашла в себе силы сдержаться, засмеялась. «Завтра приезжайте все ко мне в гости». – «Приедем!» На этом и порешили. Прощаясь, Игорь Алексеевич поцеловал ей руку. Вся горечь одинокой жизни (после смерти жены он не смотрел на женщин), вся боль сдерживаемой плоти всколыхнулась в нём. Эта нежная, пахнущая хорошими духами, ухоженная рука женщины, знающей себе цену, эта рука как бы сжала сердце Игорю, и слезы навернулись ему на глаза: «Как тяжело сдержаться, когда женщина зовет тебя! Какую они имеют над нами силу!.. А надо ли сдерживаться?»

Утром Игорь Алексеевич уехал. Он боялся продолжения. Его жизненный опыт подсказывал, что Ирина и он, чувствуя взаимную симпатию и даже влечение, стали на опасный путь. Есть вещи, которые нельзя делать в цивилизованном обществе. (Дочка близкого друга! Табу. Запрет.) Хотя она тридцатилетняя женщина вполне самостоятельна, и вправе сама решать то, что почувствовал и чего испугался Игорь Алексеевич. Двадцать лет разница! Правда сегодня, в нашем капиталистическом мире, такая разница никого не беспокоит. Сегодня – это даже нормально!

Весь минувший месяц Игорь думал об Ирине. Она была с ним постоянно. Вставая утром, он здоровался с ней. В обед желал ей приятного аппетита. Делился с ней впечатлениями о просмотренной по телевизору передаче. Перед сном желал ей спокойной ночи. Он жил и дышал ею. Он вдруг обнаружил, что жизнь прекрасна. Он надеялся и боялся возможной новой встречи со своим ангелом, со своей «донной и панной». .

Похороны прошли удивительно организованно и быстро. Ирина, которая встретила Игоря Алексеевича на вокзале, сказала, что отец сам расписал свои похороны в завещании. Он оставил письмо «Вскрыть после моей смерти». Георгий Петрович, как настоящий штурман, аккуратный и собранный, всё предусмотрел: рубашка, галстук, костюм, ботинки и сам ритуал. Скромно, без помпы, без оркестра, без надгробных речей. Как жил скромно и честно, так и ушел из жизни. Очень тихо.

Оказывается, он погиб в автомобильной катастрофе в Египте. Самое страшное, за что корила себя Ирина – это она подарила отцу на пятидесятилетний юбилей путевку в Египет. Егор всю жизнь мечтал увидеть пирамиды – одно из чудес Света. Пирамиды увидел. А на обратном пути автобус перевернулся. Погибли несколько россиян, среди них Георгий Петрович Устинов, в возрасте пятидесяти лет. Когда его отпевали, Игорь Алексеевич не смог сдержаться и заплакал. Он прощался с юностью, с молодостью. Ирина тоже в слезах взяла его за руку и не отходила от него до конца ритуала. Она держалась за него. Рядом стояли её притихшие и напуганные детки. Он собрал свои силы и чувства в кулак, видя, что она нуждается в поддержке. Больше ей не на кого было опереться в жизни!

На поминки в кафе собрались человек двадцать – родственники и самые близкие друзья. Игорь Алексеевич встал с поминальной рюмкой в руке и сказал: «Завтра утром, как обычно, взойдет солнце, а Георгий, с которым мы столько раз определяли место корабля по Солнцу, не увидит его. Он не увидит голубого неба. Он не увидит родные лица детей и внуков. Он не услышит радующих нас звуков жизни. Он ушел туда, где тихо и темно. Он ушел в вечность. Жизнь человеческая коротка и очень часто печальна. Ты нас извини, Георгий Петрович, что мы живем, а тебя с нами нет. (Здесь Ирина, сидевшая рядом с ним, заплакала навзрыд.) Внутри нас мало осталось любви ко всему живому, и, прежде всего, друг к другу. Мы люди, но начинаем забывать об этом, что нам жизнь дана на добрые дела. Спасибо тебе, Егор. Ты был лучший из нас. Там, куда ты ушел, тоже нужны такие. Придет время, и мы встретимся с тобой. А пока мы сохраним память о тебе. Честь имею!»

Волнение, переживания дня, стрессовая обстановка, видимо, сказались. На какое-то время Игорь Алексеевич как бы вырубился. Он не помнит, как с Ириной и её детьми оказался в такси. Ирина привезла его к себе домой. Он обнаружил, что сидит на кухне, перед ним початая бутылка хорошего коньяка и он пьет прекрасный кофе. Крепкий черный кофе. Большая чашка. Сознание полностью возвратилось к нему. Ирина уложила детей спать. Вымыла с лица всю косметику. Собрала волосы в пучок, и домашняя, в простом халатике вышла на кухню. Села рядом, плечо к плечу, с Игорем Алексеевичем, прижалась лицом к его морской тужурке и вновь готова была заплакать. «Я виновата. Я. Только я», – корила себя она. Игорь Алексеевич обнял её одной рукой, другой решительно плеснул в стакан коньяка, вложил ей в руку и потребовал: «Выпей!» Она, притихшая, выпила и немного испуганная посмотрела на него своими бездонными глазами – невинными и соблазнительными. «В том, что случилось, – начал говорить Игорь Алексеевич, – никто не виноват. У нас, у моряков, есть понятие – судьба. У каждого она своя. Мы с твоим отцом могли погибнуть в первый же год службы на подводных лодках, ещё курсантами училища. Но, бог миловал! Георгий Петрович и я дожили до пятидесяти, и за это спасибо судьбе. У нас было всё, что положено в жизни: и любовь, и страдания, и горе, и радость. Принимай, Ирина Георгиевна, жизнь такой, как она есть. Более того, я скажу грубо, но прямо, Егор ушел из жизни мгновенно, он даже не понял, что произошло. Он не мучился. Он не познал мук старости, когда человека терзают болезни и страданья, когда немощь отравляет жизнь. Что случилось, то случилось!»

Он ещё что-то говорил. Его решительные мужские фразы, наполненные правдой жизни, успокаивали и снимали напряжения последних дней с измученной души и сердца Ирины. Ей становилось легче, как будто неимоверной тяжести ноша спадала с её плеч. «Умеют же некоторые люди найти правильные слова. Какие они умные, люди старшего поколения. Они мудрые. Как с ними хорошо». Она потянулась к Игорю Алексеевичу. Он прижал её к себе, почувствовал, как бьётся её измученное сердечко. Ласково погладил по голове, как будто она маленькая девочка. Поцеловал в лоб. Она подняла своё лицо и, благодарная, поцеловала его в губы. Непроизвольно обняла его за шею и начала целовать, всё больше теряя над собой контроль. Он сжался: «Нельзя! Нет!» Она почувствовала его напряжение, и, не выпуская его из объятий, нежно и мягко начала упрашивать: «Будьте ко мне ласковы. Я так тяжело живу. Весь день среди мужиков, часто вижу их похотливые взгляды. Они мне противны. Последние дни довели меня до безумия. Я хочу простых человеческих отношений. Я хочу прижаться к сильному мужчине. Нас ничего не связывает. Я с вами такая, какая я есть. Вы мне всегда очень нравились. Будьте сегодня со мной. У меня никого нет ближе вас. Мне ничего не надо. Только ваше тепло, ваши руки, ваши добрые слова. Помогите мне, спасите меня», – она умоляла, всё больше и больше теряя над собой контроль. Она вся горела. Глаза её – вишнёвые омуты – манили глубиной. И Игорь Алексеевич утонул в них. – «Где взять силу воли, чтобы отказать любимой женщине. Всевышний, прости меня, грешного!», – последнее, что пронеслось у него в голове…

Едва начало светать, он встал. Тихонько оделся. Ирина проснулась, умиротворенная, ласковая. Она улыбалась, она радовалась жизни. «Да, правы французы, – подумал Игорь Алексеевич, – стресс лучше всего снимает ночь любви!» – «Останься!», – она протянула ему свою красивую руку с ухоженными ногтями. – «Нет. Скоро тебе собирать сына в школу! Не надо, чтобы он видел нас». – «Спасибо вам! (Она перешла на «Вы») Мне сегодня значительно легче…». Он прервал её: «Прошу тебя, Ирина, не говори ни слова. Мы должны осмыслить то, что случилось. Сейчас трудно найти подходящие слова. Можно всё испортить. Давай прощаться!». В прихожей Ирина нежно прижалась к нему. Снова обратилась к Игорю Алексеевичу на «Ты». «Останься, поживи у меня!», – она, в хорошем смысле слова, соблазняла его глазами, улыбкой, своим полуобнаженным телом. Он обнял её, почувствовал через тонкую ткань ночной сорочки её дивную грудь, крутые бедра, молодое и податливое теплое тело. От неё пахло женщиной. Любимой женщиной. Огонь желания обжег его, он на секунду задохнулся, но превозмог себя. «Нет. Сегодня нет!» С трудом вырвался на улицу. Во дворе женщина-дворник на высоких каблуках с метлой в руке разговаривала с кем-то по сотовому телефону. По-английски. Свежий синячок украшал её лицо. «О, Москва! Ты полна парадоксов», – заскрипел зубами Игорь Алексеевич. Целый день просидел на вокзале в тяжелых раздумьях «питомец моря смелый под сенью парусов и в бурях поседелый». Борьба с самим собой измучила его. Он осунулся. Глаза его горели. Как быть? Его плоть кричала: «Оставайся, чудак!» Его совесть и весь жизненный опыт говорил: «Не делай этого!» Только вечером подошел нужный ему поезд и повез его домой. Когда вокзал исчез, что-то ёкнуло в его сердце. Ему стало грустно и удивительно жалко Ирину, себя, свою одинокую жизнь. Переживания дня комом стояли у него в груди.

Он сидел один в купе, тупо уставившись в окно. А за окном расстилалась только чернота ночи. Вот мелькнул фонарь на каком-то переезде и снова темнота. Мрак. «Вот и она так же мелькнула в моей жизни и – темнота. Что я для неё. Ветеран – «дряхлый воин!», как говорили древние греки». Такой сильный с виду флотский офицер заплакал. Глухое рыдание вырвалось из его груди. Он сдержался, но предательская слеза медленно покатилась по его лицу, очищая душу…

А на другой день, едва он вошел домой, услышал, как разрывается телефон. Ему звонила Ирина.

71. Далёкая звезда

• «Любовь – звезда, которою моряк
• Определяет место в океане».

В.Шекспир

Подводная лодка круто повернула на волне вправо и легла на Инкерманские створы, отлично видимые в вечерних сумерках. «Севастополь родной, мы вернулись домой …», – радостно пропел штурман, довольный, что поход заканчивается и, благодаря его мастерству, офицеры ещё успеют сегодня посидеть в ресторане «Приморский». Холодный февральский ветер из крымских степей леденил глаза, выбивал слезу, швырял брызги в лицо, но радость распирала молодых офицеров, «…ещё немного, ещё чуть-чуть». Лодка ошвартовалась у причала подводников в Южной бухте. Командир проверил внешний вид «нетерпеливо бьющих копытами» старших лейтенантов – минёра, штурмана и капитан-лейтенанта – механика, вздохнул, что не может пойти с ними, и сказал: «К подъёму флага быть на корабле». «Есть!», – весело ответили «поручики Ржевские» и скрылись во тьме.

Если весь город был уже в полусне, то ресторан «Приморский», несмотря на будний день, продолжал ещё набирать обороты. «Пароход белый-беленький, чёрный дым над трубой, мы по палубе бегали, целовались с тобой», – приятным баритоном пел популярную в то время песню на стихи Геннадия Шпаликова солист оркестра. Офицеры сделали заказ: лангет с жареным картофелем, селёдочка с лучком и штофик водочки. После первой рюмки лица их стали пунцовыми, сказывалась вахта на ветру, глаза красными, но это не мешало им оценивать представителей прекрасного пола и даже давать лёгкий комментарий. Этот профессиональный трёп способствовал хорошему аппетиту.

Её он заметил сразу же, как только она вошла в зал ресторана в сопровождении гражданского мужчины. Они сели недалеко от молодых офицеров. Она была задумчиво-прекрасна. Какие-то проблемы делали её лицо заботливым. Но глаза, миндалевидные чёрные, глаза дочери Моисея, и белоснежная кожа, кроткая улыбка – притягивали и манили. Красивая грива волос обрамляла её лицо. В ней была слабость, что так нравится мужчинам, была нежность. Она была Женщиной. Она была Женщиной его мечты.

Только по молодости можно делать такие ошибки, он понял это поздно, когда уже приглашал её на танец. В этот момент она разговаривала с мужчиной на повышенных тонах. Богиня посмотрела на него с некоторым интересом, потом очень вежливо отказала. Он почувствовал, как проваливается сквозь землю. Когда он вернулся за свой стол, не просто красный, а багрово-ярко-красный, у него было только одно желание – немедленно уйти. Друзья удержали его, а официантка, пожилая женщина по-матерински пожалела его: «Не расстраивайтесь, пригласите кого-нибудь другого». Это окончательно добило его. Вечер был испорчен …

Через несколько лет он увидел её на экране кинотеатра. Да, это она. Красивая, нежная, недоступная, поэтому ещё более желанная. Мечта, далёкая, несбыточная, прекрасная. Мечта и тайна. Никто не знал о его тайной королеве. Он даже себе боялся признаться. Кто она и кто он!!!

Безответная тайная любовь – самое прекрасное человеческое чувство, потому что оно никогда и ничем не будет омрачено. Он её обожал, он на неё молился. Ещё через несколько лет он узнал, что она ведущая актриса одного известного театра в Москве. Он чаще стал видеть её на телеэкране: то она играла в спектакле, то у неё брали интервью. Потом он увидел её в кино в главной роли рядом с Михаилом Ульяновым и другими большими артистами. Он радовался за неё, он гордился ею.

Однажды он узнал, что она замужем за актёром своего театра. Брак счастливый. Оба любят друг друга. Ходят в театре, держась за руки. Моряк был доволен, что она нашла своё счастье.

Ещё через несколько лет выяснилось, что её муж тяжело заболел. Она приложила колоссальные усилия, чтобы вытащить его. Его-то она вытащила, а сама надорвалась. Видимо, все свои жизненные силы отдала мужу. Её спасти не удалось. Смерть забрала её как самую нежную и самую красивую, там, мол, где большинство, тоже нужны такие.

Когда моряк узнал о её смерти, он, не говоря ни слова, надел парадную морскую форму и выехал из Севастополя в Москву. Через Дом Актёра он узнал, на каком кладбище она похоронена. Он купил прекрасный букет белоснежных роз и прибыл на кладбище. Ему показали её могилу. Он второй раз в жизни приблизился к Женщине своей мечты. Седой адмирал стал на колени, вынул из кармана мешочек с севастопольской землёй, той землёй, на которой началась её творческая жизнь, землёй её молодости, её Севастопольского театра имени Луначарского, и аккуратно высыпал землю на могилу. Затем уложил белые розы, по три справа и слева на её груди. Потом обнял и поцеловал надгробный камень.

На нём было написано два слова: «Алла Балтер».

72. Таинственные встречи

Мы, моряки, – народ суеверный. Если идём в море на один день, собираемся, как на неделю. А если выход планируется на неделю, то собираемся, как на месяц. Никогда не говорим, даже сами себе, что придём с моря в такой-то час. Всякое может случиться. У многих из нас есть талисманы, которые помогают переносить невзгоды и тяготы морской службы. И всё это не случайно. Есть какая-то необъяснимость, таинственность в событиях, которые порой с нами – моряками происходят. Особенно, мне кажется, это связано с женщинами. Что-то в них есть магическое, даже колдовское и, более того, мистическое.

Суеверия моряков. А.Мазин.

Первый раз это случилось со мной в далёкие лейтенантские годы. Счастливые годы жизни! Я, прослужив год на подводной лодке на Севере, в бухте с романтическим названием Ягельная, вырвался в отпуск в родной Ленинград. Как говорил Аркадий Райкин, я пел, я свистел, я решал кроссворды. Неуёмная радость охватила меня дома. Мама не могла нарадоваться. Она писала мне на Север, что боится незнакомых ей слов: Сайда Губа, посёлок Ягельное, Ура Губа, Оленья Губа. Она страдала, что сын находится в таких страшных местах, где только олени, мох ягель, да рыба сайда. И не замерзающее зимой, вопреки всем законам физики, море. Баренцево море – часть Северного Ледовитого океана, где всегда ветры, штормовые волны, ледяная стужа и северные сияния. Она не знала, как угодить мне после годичной разлуки. Какую она испекла ватрушку по случаю моего прибытия домой! Я до сих пор помню её аромат и неземной вкус. Она же предложила мне совершить поездку на остров Валаам, сейчас, мол, все туда ездят. Это модно!

Сказано – сделано. Вот я в одноместной каюте на шикарном трехпалубном теплоходе. Сервис по тем временам потрясающий. Сразу же принял душ, хотя накануне ходил в баню. Мне казалось, что элегантный душ и затем обед в ресторане – это элементы красивой жизни, которые мы иногда видели в зарубежных фильмах. Я чувствовал себя Жераром Филиппом. Моё молодое тело полностью подчинялось мне. Я ощущал силу, неуемную энергию. Я был на пике энергетики. И тут я впервые увидел Её. Не красавица, слава Богу. Я этих писаных красавиц не терплю. Они, на мой вкус, отвратительны. Они жеманны и насквозь лживы. Моя пассия была приятная, обаятельная девушка, в окружении близких родственников, с которыми она совершала путешествие. Незнакомка тоже увидела меня, мне даже показалось, что в этот момент она вздрогнула. Моя мальчишеская скромность, нежность, восхищение и моя энергия, видимо, передались ей. Она заинтересовалась мной. Мужчины это сразу чувствуют. Но я был очень стеснительный. Это моя беда. Я всегда робел при виде интересных мне женщин. Так, робко поглядывая друг на друга, мы общались взглядами. И даже эта малость была для меня чрезвычайно приятна. В то время мы были так целомудренно воспитаны.

Н.Рерих «Святой остров»

Теплоход пересёк ночное Ладожское озеро и утром в легком тумане прибыл на знаменитый остров Валаам. Пассажиров пригласили совершить экскурсию в действующий в то время известный монастырь, полный мистики и всевозможных легенд. Во время движения пешком до монастыря и назад под проливным дождём я старался быть рядом с незнакомкой и её родственниками. Но вид у нас всех был довольно жалкий. Дождь всё испортил. Возможно, тот дождь охладил наши жаркие взгляды. Теперь мне ясно одно, он шёл неслучайно. Мокрые насквозь, измотанные длинной дорогой, мы возвратились на теплоход. Я со слезами на глазах, опечаленный неудачей, в бессильном отчаянии бросился в душ и через полчаса почувствовал себя вновь человеком. Вот что такое молодость!

Одежда высохла в прекрасной сушилке. Солнце, умытое дождем, ласково осветило реликтовую зелень острова. Коричневая вода Ладожского озера нежно вздыхала у берега тихой волной. В природе наступила тишина и умиротворение. Впереди был изысканный ужин в ресторане на застеклённой палубе, в тепле и комфорте. После ужина я, набравшись смелости, пригласил всю родню, сидевшую за одним столом со мной, осмотреть мою каюту, поскольку им было интересно, какие условия жизни в дорогих каютах. Тётушки и старшие сёстры повздыхали, всё осмотрели, потрогали, покрутили. Младшая – моя пассия восторженно и внимательно смотрела на меня, как на небожителя. В её взгляде было что-то магическое, притягательное. И опасное. Но я страшно стеснялся. Когда все, поблагодарив меня, стали уходить, у меня не хватило сил как-то продлить наше общение, или хотя бы закрепить знакомство. Я и так был на седьмом небе. Утром, когда закончилось наше плавание, сойдя в некоторой панике с корабля на берег, я увидел, как мои знакомые уже садятся в трамвай. Я замер от горя, но Она вдруг обернулась и бросила на меня свой ласково-обволакивающий взгляд. Я реально почувствовал жар, и её лицо оказалось в метре от меня. Я на секунду, видимо, потерял сознание от страха и дикости происходящего. Когда я пришёл в себя, никого не было. Они укатили в неизвестном направлении. У меня осталось лишь воспоминание о нежном взгляде незнакомки с какой-то демонической горчинкой. Может быть, ещё и с печалью. Я даже не узнал, как её зовут… (Только намного позже я понял, что энергетика Валаамского монастыря наложила отпечаток на наши отношения).

«Дизельная подводная лодка выходит на задание» В.А. Печатин

Прошло три года напряжённой флотской службы. Подводники начали выходить в океан. Постоянные шторма, снежные заряды, полярные ночи, одиночество, длительные плавания, недельные пребывания под водой без солнца и свежего воздуха отнимали много сил и энергии. В тот роковой день моя лодка, которая называлась «подводный охотник», уже более сорока часов следила за подводной лодкой «противника». Я падал от усталости и от отсутствия свежего воздуха, содержание углекислого газа в отсеках лодки подходило к опасному пределу. Но всплывать нельзя! Мы должны быть невидимы и неслышимыми для «противника». Вновь «Боевая тревога!» Бегу на пост в гидроакустическую рубку, включаю аппаратуру, и пока она греется, полусонно смотрю на экран. И вдруг совершенно неожиданно на экране появляется, увеличиваясь и занимая весь экран, лицо моей незнакомки по экскурсии на Валаам. Я почти уже забыл её. Первое время вспоминал, конечно, но вот уже года два помнил её где-то в очень далеких глубинах памяти. Она смотрит на меня своим гипнотическим ласково-печальным взглядом и как будто хочет что-то сказать. Тревожное. Просто мистика! Я мгновенно стал весь мокрый от пота, не скрою, немного испугался. Усилием воли взял себя в руки, встряхнулся. Экран засветился своим обычным светом, видение пропало. Но тревожное чувство опасности, которое Она породила, не покидало меня. По прибытии на базу я срочно оформил отпуск и убыл в Ленинград.

В первый же вечер в родном городе я увидел Её. Случайно. На центральном переговорном пункте в Ленинграде, на Невском проспекте. Мне нужно было срочно позвонить на Север, добить кое-какие дела. Я лихо открыл входную вращающуюся дверь и лицом к лицу встретился с ней. Если бы вы видели, как радостно осветилось Её лицо. Глаза, эти бездонные, вишнёвые омуты, широко открылись, и я в них утонул. Робость охватила меня. Я, опытный морской волк, капитан-лейтенант, замер и остолбенел. Не могу объяснить, почему я так стеснялся в её присутствии. Поток людей нас разъединил, её вынесло на улицу, меня вовлекло в зал. Я был в трансе, впал в ступор. Через какое-то время я выскочил на улицу, но её нигде не было. Опечаленный, я вернулся к входной двери, почему-то резко обернулся и увидел знакомое лицо далеко, на другой стороне Невского проспекта. Лицо, как и в первый раз, мгновенно приблизилось ко мне, я ощутил жар и, вы не поверите, она меня поцеловала. Она стояла в сотне метров от меня, но я явно почувствовал, как меня целует моя прекрасная незнакомка. В глазах её мелькнул демонический огонёк, и она исчезла. Я дозвонился до своей эскадры на Северном флоте и … потерял сознание. Очнулся, вокруг меня врачи скорой помощи. Делают мне уколы, проверяют работу сердца. Переговариваются между собой: «Этот подводник кричал, что вчера вечером утонула его подводная лодка, весь экипаж погиб. Он один остался жив». «О ком это они?», – с усилием пытаюсь понять я. И, наконец, полностью очнувшись, вспомнил, что сказал мне дежурный по эскадре. Страшная трагедия. Из ста тринадцати человек экипажа я один случайно остался живым, потому что меня предупредила женщина, которую я не знаю даже, как зовут. Я, боевой офицер, заплакал, потому что я не мог логически объяснить, что со мной происходит. Мне было страшно, моя судьба в чьих-то руках, неведомых мне. Больше месяца я пролежал в госпитале, меня лечили опытные психологи, ни один из них не поверил моему рассказу…

Позднее, ученые доказали, что в глубинах Мирового океана могут разыгрываться сильные штормы. Именно эти подводные штормы служат одной из основных причин катастроф, периодически происходящих под водой и уносящих большое число человеческих жизней. Только за 7 лет с 1963 по 1970 годы за рубежом погибло пять подводных лодок: американская атомная торпедная подводная лодка «Трешер» в Атлантике, в Средиземном море – израильская «Дакар» и французская «Минерва», в районе Азорских островов – американская атомная подводная лодка «Скорпион», и снова на Средиземном море – французская – «Эридис». Во время этих катастроф погибло около 400 подводников. Истинные причины гибели подводных лодок не выяснены. Ученые предполагают, что существуют, так называемые, внутренние волны. Они возникают, распространяются и затухают в глубинах Мирового океана, ничем не обнаруживая себя на поверхности. Высота их может быть от нескольких десятков до нескольких сотен метров, длина равна многим милям, а период – от нескольких минут до нескольких часов. Именно такие волны могут увлечь подводную лодку на большую глубину, где она будет раздавлена толщей воды. Возможно, это послужило причиной внезапной гибели нашей лодки…

Кормовая оконечность «Трешера», сфотографированная на грунте на глубине около 2,5 тыс. м.

Прошло почти сорок лет. У меня уже взрослые дочери, есть внучки. Службу на флоте давно закончил в звании капитан 1 ранга. Иногда я чувствовал, что меня кто-то ведёт по жизни. Некоторые решения принимались мною как бы помимо моей воли, но они оказывались единственно правильными. Я благодарен моему ангелу-хранителю. Я знал, что это Она, моя прекрасная незнакомка.

Теперь, когда «…угасли страсти вечные порывы, утихли бури бытовых невзгод…», частенько подвожу итоги прожитой жизни. Много было допущено ошибок. По молодости… Если бы сейчас начать сначала, с тем жизненным опытом, который накопился у меня, много ошибок удалось бы избежать. Не учимся мы на чужих ошибках. Как правильно сказал мудрец: «Люди не хотят учиться на чужих ошибках, они хотят делать свои ошибки!» Боль от гибели моих морских братьев – подводников не утихает. Меня мучает совесть, что я один остался жив. Ведь меня как будто предупредила «моя прекрасная леди», после чего я почувствовал страх. У меня возникло тогда реальное ощущение опасности. Поэтому я и рванул в отпуск. Спасибо моему ангелу!

Годы берут своё. Подошло время задуматься о бренности земного существования. Очень сильно сказано в стихах об Андреевском флаге, красиво и романтично: «Когда рында пробьёт, что пришло время тризны, смело встречу последний свой жизненный бой. Этим флагом, овеянным славой Отчизны, моё грешное тело навеки накрой».

Сегодня не спал всю ночь. Опять мистика, опять таинственная встреча. Иду вчера, в день весеннего равноденствия, по улице. Радуюсь весне, приближению тепла. В лучах заходящего солнца навстречу мне ковыляет древняя старушка. С клюкой. Грязноватая, неухоженная. Старость, к сожалению, в большинстве случаев неприглядна. Я смотрю на неё и не могу оторвать взгляд. Не могу понять, что меня в ней заинтересовало. Когда она прошла, я обернулся. Она тоже остановилась и ждёт, хитро ухмыляясь. «Что смотришь на меня? Думаешь у меня всё позади?» Я онемел, не могу вымолвить ни слова. «У меня впереди самое главное… Смерть!» Старушка улыбнулась знакомой мне улыбкой. Меня бросило в жар. И лицо молодой красивой девушки, моей далёкой-далёкой незнакомки, мгновенно приблизилось ко мне, и я невольно поцеловал её. Это был поцелуй благодарности, ведь она спасла мне жизнь, и поцелуй прощания. Женщина засмеялась счастливым смехом и одарила меня своим нежно-печальным, демоническим взглядом.

Когда я очнулся, вокруг никого не было. Что это? Я долго думал и анализировал, что же произошло. Скорей всего, фантом моего ангела-хранителя пришёл проститься со мной. Женщины живут дольше, но стареют они быстрее, чем мужчины. Женский век короткий. Она, видимо, не могла больше виртуально общаться со мной, ей было стыдно, что она стала некрасивой. Но она и сейчас дала мне правильную установку. Смерть – это важная часть жизни человека. К ней надо готовиться. У нас, военных людей, в уставе расписан весь ритуал проводов военнослужащих в последний путь: и салют, и музыка, и прохождение торжественным маршем. Надо каждому из нас достойно подойти и красиво встретить её. Другого не дано! Я до конца жизни буду благодарен своему безымянному ангелу-хранителю, которого мне подарило море. Море, полное мистики и загадок. Море страшное и красивое. Море, которое мы знаем хуже, чем обратную сторону Луны. Море, которое мне кажется живым существом. Оно нас видит, любит и ненавидит, помогает и наказывает. Море, разреши мне быть твоим другом!

73. Когда Мессина была в беде

Восставший из пепла…

Русские моряки на разборке развалин.

"Директор Брестской областной библиотеки Данилюк Тамара Павловна рассказала нам удивительную историю, которая произошла весной 2003 года. В тот год 28 марта Брестская областная библиотека имени Алексея Максимовича Горького торжественно отмечала 135-летие со дня рождения великого русского писателя. В рамках юбилея в библиотеке была подготовлена и прочитана оригинальная лекция «Парадокс Горького (Неизвестный Горький А.М.)». Среди многочисленных приглашенных выделялся высокий седовласый мужчина, как раньше говорили «стройный, как английский офицер», аккуратная бородка окаймляла его интеллигентное лицо. Оказалось, что это действительно офицер, проживающий сейчас в Бресте, Игольников Алексей Иванович. По окончании лекции он в коротком выступлении рассказал о влиянии творчества Горького А.М. на его, морского офицера, умение работать с различными категориями людей. Горький, величайший знаток человеческой души, научил его общению с подчиненными. А через месяц капитан 1 ранга Игольников Алексей Иванович принес в библиотеку рассказ и старинную морскую фотографию своего дедушки по матери, Игольникова Алексея Ивановича, судьба которого, вполне возможно, соприкоснулась с жизнью и творчеством Алексея Максимовича Горького. Вот его рассказ.

«Крейсер стрелял отлично. Первым же залпом было достигнуто накрытие цели. Командир отряда кораблей Балтийского флота контр-адмирал Литвинов В.И. был доволен. За кормой остались тысячи миль, родная Балтика. Корабли отряда (линейные корабли «Цесаревич», «Слава», крейсеры «Адмирал Макаров» и «Богатырь») третий месяц совершают совместное плавание, отрабатывают экипажи, решая различные задачи боевой подготовки, но, главное, учатся стрелять из всех видов артиллерийского вооружения при различном состоянии моря. А здесь, у острова Сицилия, в декабре оно, как правило, штормит. Опыт войны с Японией, где японцы проявили себя великолепными артиллеристами, заставляет еще и еще раз проводить изнурительные учебные стрельбы. Вот и сейчас. Крейсер «Адмирал Макаров» проводил показательные стрельбы, а остальные корабли отряда учились. Вечером в бухте Аугуста пройдет разбор, а завтра уже все корабли покажут свое мастерство стрельбы из орудий главного калибра. Однако, когда наступил вечер, корабли полным ходом мчались на рейд города Мессина. Поступило сообщение о разрушительном землетрясении в Калабрии и на Сицилии минувшей ночью, 28 декабря 1908 года (по новому стилю). Адмирал доложил полученную информацию в Петербург и, не дожидаясь решения командования, приказал следовать в Мессину, до которой было несколько десятков миль. Уже на подходе к городу было получено разрешение Главного Морского штаба оказать помощь пострадавшим.

Масштаб катастрофы поражал даже самое смелое воображение. Город Мессина, богатый красивый город с населением свыше 150 тысяч человек, был полностью разрушен. Ни одного уцелевшего здания. Из-за разрушения газовых осветительных сетей возникли тысячи очагов пожара. Ужас заставил содрогнуться моряков, когда они увидели с моря на месте прекрасного южного города охваченные огнем мертвые развалины. За 42 секунды подземных толчков земля раскололась, и берег с причалами и набережными опустился в море на несколько метров. Огромная морская волна завершила разрушения и, отступая, увлекла с собой тысячи жертв: мертвых, раненых и тех, кто был еще жив, добивая их о прибрежные скалы. Трупы плавали повсюду, сбитые волнами в страшные гроздья. Некуда было пришвартоваться спасательным катерам и шлюпкам с русских кораблей. Никто не организовывал и не проводил спасения, хотя прошли уже сутки после гибели города. Русские моряки были первыми и единственными, кто пришел на помощь несчастным сицилийцам. Первые минуты пребывания на берегу были страшными: вой и стон из-под развалин, дым пожарищ и зловоние сгоревших тел, мольбы о помощи со вторых или третьих этажей чудом стоящих остовов зданий, появляющиеся из дыма и исчезающие в никуда обезумевшие человеческие фигуры в лохмотьях. Земля гудит, она все еще вздрагивает. Подземные толчки продолжаются.

Спасатели в растерянности: с чего начать, что и как им делать? Но уже к рассвету русская смекалка и русская сердобольная христианская натура дали свои результаты. На берегу были поставлены палатки, в которых корабельные врачи развернули пункты медицинской помощи. Всех раненых, подобранных в городе, сносили в эти пункты. Часть моряков, сменяя друг друга, откапывали из-под развалин покалеченных горожан и тут же оказывали им первую помощь. Особую ценность представляла питьевая вода, которую специальный отряд привозил с кораблей, ибо в городе не было ни капли воды. К полудню на берегу матросы развели костры и начали готовить для горожан горячую пищу, появился хлеб, доставленный с броненосцев «Цесаревич» и «Слава». Всех живых, но лишенных крова людей свозили на корабельных катерах в ближайшую бухту, где был создан палаточный городок, так как на развалинах было небезопасно: от порывов ветра и продолжающихся подземных толчков разваливались остовы зданий и, кроме того, в любой момент могли возникнуть инфекционные болезни.

Здесь, в эти трагические для жителей Мессины дни, проявились лучшие качества человеческой души моего деда – Игольникова Алексея Ивановича, боцмана с русского корабля, уже к тому времени награжденного крестом за участие в русско-японской войне 1904–1905 годов. Сильный, здоровый, настоящий русский богатырь, он, не зная усталости, трое суток спасал погребенных под развалинами горожан. Это он, рискуя жизнью, залез на третий этаж вертикальной стены и снял с карниза женщину с грудным ребенком. И буквально через пять минут, после порыва ветра, стена обвалилась на глазах изумленных зрителей. Муж спасенной женщины, потрясенный благородным поступком моряка, снял со своей руки золотое кольцо с бриллиантом и вручил моему деду. Оказалось, это был хозяин богатого дома, землетрясение застало его жену в детской комнате на третьем этаже, много часов она просидела на качающемся остове здания, пока не появился отчаянный русский и не спас его семью. Дед пытался отказаться от столь ценного подарка, но хозяин силой надел кольцо на палец и поцеловал богатырскую руку моряка. Стоящие вокруг люди аплодировали герою.

Русские моряки в Мессине совершили подвиг. В течение первых двух суток они одни спасали людей, обеспечивали обезумевших жителей хлебом, кашей, водой. Потом появились итальянские спасательные отряды. За пять дней непрерывных работ моряками было спасено 2400 человек. Броненосец «Слава» и крейсер «Адмирал Макаров» два раза отвозили раненых в Неаполь. У большинства раненых были разбиты головы, сломаны руки, ноги. У многих страшно изранены спины, у некоторых даже кости были обнажены. И все это засорено, гноится и кровоточит. Русские вывезли в Неаполь свыше двух тысяч человек.

Алексей Максимович Горький, проживающий в тот момент на Капри, получив известия о бедствии, сразу же выехал на место катастрофы и пробыл там несколько дней. Он сообщал: «Здесь творятся ужасы: раненые, трупы, сумасшедшие! Но – какой великолепный народ итальянцы, как они умеют работать, как изумительно развито у них чувство солидарности, собственного достоинства. Молодцы!». Великий писатель-гуманист записал рассказы очевидцев: оставшихся в живых жителей Мессины, спасателей, прибывших со всей страны для оказания помощи несчастным братьям. Возможно, что именно здесь он встречался с моим дедом. Многие спасенные говорили о героизме русских моряков.

А.М. Горький в творческом порыве всего за несколько дней написал книгу «Землетрясение в Калабрии и Сицилии». 25 января 1909 года работа была закончена. В книге находим высказывания очевидцев: «О, эти русские, какой героизм! Разделясь на небольшие отряды, не обращая внимания на ежеминутные обвалы все еще падавших зданий и новые, хотя слабые толчки, сотрясающие землю, они храбро лазали по грудам мусора и кричали:

«Эй, синьор, синьор!». И если в ответ им раздавался стон или крик, они принимались за работу, покрикивая выученные по-итальянски слова:

«Сейчас! Держитесь!».

«Среди моряков я видел много контуженных, раненых, продолжавших работать, рискуя своей жизнью при каждом случае спасения. Они взбирались на такие места, где, казалось, смерть несомненно угрожала им, но они побеждали – и спасали людей».

«Помощь в лице здоровых, вооруженных кирками и лопатами, отчаянно смелых людей вдохновляла тех, кто пережил катастрофу, и даже легкораненые начинали работать с бешеной энергией…».

«Да здравствуют русские моряки! Да здравствует Россия!» – гремел город Неаполь, когда моряки со «Славы» сходили на берег, неся на руках ребят и женщин из покалеченной Мессины, Неаполитанцы, рыдая, обнимали и целовали моряков».

В 1910 году итальянское правительство наградило всех без исключения участников спасения (а это около 3-х тысяч русских моряков) «Памятной медалью о землетрясении в Калабрии – Сицилии».

Контр-адмирал Литвинов В.И., блестяще организовавший спасательную операцию, получил высокую награду Италии – орден «Большой Крест Итальянской Короны», командиры кораблей и корабельные врачи – «Командорские Кресты». Благодарная Мессина и сейчас помнит и чтит подвиг русских моряков. В новых районах города есть улицы с символическими названиями «Улица русских моряков», «Улица русских моряков Балтийской эскадры», «Улица российских героев – моряков 1908 года».

А еще через год мой дед закончил службу. На деньги, вырученные от продажи ценного подарка, под Петербургом построил дом, женился по любви на местной красавице-молочнице. Она родила ему четырех сынов и одну дочку – мою маму, которая в тяжелое послевоенное время, в 1950 году, взяла меня, 11-летнего мальчика, за руку и отвела на флот, в Ленинградское Нахимовское училище. Она знала, что военный флот позаботится обо мне и сделает из меня человека. Дедушка мой, герой Мессины, бесследно исчез в 1941 году в Германии, куда его вместе с другими жителями пригородов Ленинграда вывезли на работы. Нет могилы, куда можно было бы прийти и поклониться его праху. Нет святого места, где можно было бы почтить его память. Но память о нем живет в нашей семье. Он смотрит на своих внуков и правнуков с фотографии – молодой, сильный, красивый, открытое честное лицо. На груди боевая награда – крест, на котором написано «За Веру, Царя и Отечество». Я не помню его старым и немощным, он навсегда остался молодым. Он честно служил Царю и Отечеству. Он и сегодня дает нам наказ: «Любите свою Родину, гордитесь, что вам доверяют послужить ей. Отечество у Вас одно. Будьте достойны его. Берегите свое имя, чтобы Вы всегда с гордостью могли сказать: «Честь имею!»

Литвинов Владимир Иванович. Адмирал (10.4.1916) 5.5.1857–1919.

В службе с 1875 года. Гардемарин – 1877. Мичман – 1877. Лейтенант – 1883. Французский орден Почетного Легиона Кавалерского креста (1891). Командовал пароходом «Петербург» (1891–1892). Командир миноносца «Гогланд» (1892 – 1893). Аннамский орден Дракона офицерского знака (1894). Капитан 2-го ранга «за отличие» (1894). Орден Святого Владимира 4-й степени с бантом за 20 успешно проведенных в офицерских чинах компаний (1895). Командир крейсера «Джигит» (1895 – 1899). Серебряная медаль в память Царствования Императора Александра Третьего (1896). Французский орден Почетного Легиона офицерского креста (1897). Закончил курс военно-морских наук (1897). Серебряная медаль в память Священной Коронации Их Императорских Величеств (1898). Командует броненосцем береговой обороны «Лава» (1899) и крейсером «Боярин» (1899–1901). Датский орден Данеборга командорского креста и орден Данеборга командорского креста 2-го класса (1901). Капитан 1-го ранга (1901). Командир императорской яхты «Штандарт» (1901 – 1905). Французский орден Черной звезды большого офицерского креста (1902). Орден Святого Владимира 3-й степени (1905). Командир эскадренного броненосца «Ростислав» (1906–1908). Контр– адмирал (1907). Орден Святого Станислава 1-й степени (1909). Памятный знак 100 – летнего юбилея Свеаборгской крепости (1909). Итальянский орден Короны Большого креста (1910). Начальник судов 1-го резервного отряда Балтийского моря (1910 – 1911). Золотая медаль в память бедствия постигшего Мессину и Калабрию (1911) и серебряная медаль за оказание помощи пострадавшим во время этого бедствия (1911). Член адмиралтейств – совета (14.3.1911). Вице– адмирал (1911). Орден Святой Анны 1-й степени (1912). Светло – бронзовая медаль в память 100 – летия Отечественной войны 1812 года (1912). Наследственный нагрудный знак и светло – бронзовая медаль в память 300 – летия Царствования дома Романовых (1913). Орден Святого Владимира 2-й степени (22.3.1913) с 1.1.1915. Светло – бронзовая медаль в память 200 – летия Гангутской победы (1915). Светло – бронзовая медаль за труды, по отличному выполнению всеобщей мобилизации 1914 года (1915). Получает вознаграждение за длительное командование судами 1-го и 2-го рангов в размере 540 рублей в год. Владеет французским языком. Православный, женат, двое детей (1916). На 1917 год проживает по адресу: Бассейная улица, д.60, т.10526. Предположительно, убит в 1919 году в Киевской губернии.

Можно предположить, что в звании лейтенанта участвовал в Кругосветке клипера «Наездник» в 1886–1889 г. И изображен на фото "список офицеров на 1888

Линейный корабль «Цесаревич». Фото из коллекции В.В.Верзунова. Таллинн.

Линейный корабль «Слава» в Неаполе. Декабрь 1908 года.

Крейсер «Адмирал Макаров».

Крейсер «Богатырь».

Памятник Горькому на станции метро Горьковская. Знаком большинству ленинградских нахимовцев.

74. Его трижды целовала императрица

Императрица Александра Фёдоровна подошла к нему. Он разгладил усы, гордость Лейбгвардии Уланского полка имени Императрицы Александры Фёдоровны (старшей), и затаил дыхание. Августейшей особе нравилась её охрана, уланы все как на подбор, но этот вахмистр запомнился ей ещё с прошлого года, когда она ввела в правило на Пасху христосоваться с командным составом её Уланского полка. Она видела, как высокий красивый младший чин замер, очарованный её величием и красотой. Она любила робость в мужчинах, но у этого, внешне оробевшего, в глазах не было страха, наоборот, она видела, она чувствовала, что с этим героем опасно было бы остаться наедине, более того, она ощущала будто какое-то поле притягивает её к нему. Поэтому она и запомнила его. «Как зовут тебя, герой?»

– "Афанасий, Ваше Величество!"

– "Христос Воскрес!"

– "Воистину Воскрес!"

Александра Фёдоровна ласково с удовольствием трижды поцеловала улана, пошла дальше, а он всё ещё вдыхал аромат её духов и медленно приходил в себя. Это был мой дедушка, Афанасий Степанович Касатонов, основатель известной морской династии Касатоновых.

Его сын, адмирал Флота, Герой Советского Союза, Владимир Афанасьевич, 1910 года рождения, единственный в СССР адмирал, который командовал всеми флотами – Балтийским, Черноморским, Северным, а на Тихоокеанском флоте был первым заместителем командующего, начальником штаба флота. Внук, Игорь Владимирович, стал трёхзвёздным адмиралом, был первым заместителем командующего Северным флотом, командовал Черноморским флотом в самое тяжёлое время раздела флота с Украиной.

Оба этих адмирала, отец и сын, закончили морскую службу в Москве, в должности Первого заместителя Главнокомандующего Военно-морским Флотом СССР и России соответственно. Добрая дюжина морских офицеров, потомков Афанасия Степановича, честно служили и сегодня служат Родине, в том числе его правнук, Володя Касатонов, контр-адмирал, командир атомного ракетного крейсера "Пётр Великий", флагманского корабля Северного Флота.

Это Игольников Алексей Иванович, мой дедушка по маме – Надежде Алексеевне Касатоновой. Герой предыдущей новеллы.

Но вернёмся к молодому улану Касатонову, в трагический 1914 год. Слова царицы насчёт героя оказались пророческими. Через год, когда они последний, третий раз, похристосовались, началась война с германцами, первая мировая война. Афанасий Степанович воевал в полковой разведке. Проявил недюжинные способности в добывании вражеских «языков». Каждый поход через линию фронта заканчивался для него успешно. Когда ходили другие разведчики, были неудачи, гибли люди. Ему же везло. «Незнающий страха», – говорили о нём. Да, он был смел, но смелость его была результатом тонкого расчёта, предусмотрительности и глубокого знания обстановки. Немногословный и уравновешенный, он имел природный ум и развитую практическую смекалку. Видимо, как гласит семейная легенда, далёкие цыганские корни, когда его предки ловко воровали лошадей и безнаказанно уходили от погони, проснулись в нём в суровых условиях военного времени. Командующий русской армией, вручая ему третий Георгиевский крест, золотой, и видя два серебряных на груди стройного кавалериста, высказал пожелание улану стать полным кавалером ордена святого Георгия. Скоро такой случай представился. Готовилось наступление. Согласно диспозиции уланский полк занял своё место в широкой лощине. Офицерский состав был вызван на последний перед боем инструктаж, но в это время немцы начали убийственный огонь по лощине. Немецкая разведка не дремала. Люди, лошади, взрывы снарядов, стоны, крики, рёв животных. И никаких команд. Вахмистр Касатонов Афанасий Степанович, нарушая все воинские уставы и субординацию, громко скомандовал: “Полк, рысью за мной, марш!” И увёл весь полк из утверждённого диспозицией места в безопасный лесок за близлежащими холмами. Он, вахмистр эскадрона, в сложной боевой обстановке не растерялся и, взяв на себя невероятную ответственность, спас элитный полк. А немцы ещё долго долбили лощину, в которой недавно находились уланы. За этот подвиг ему вручили золотой Георгиевский крест с бантами.

Полный Георгиевский кавалер, четыре Георгия!

Но самой лучшей наградой для фронтовика был отпуск домой, в город Новый Петергоф, под Петербургом, где квартировал уланский полк в мирное время. Здесь вахмистр Касатонов имел квартиру при казарме. Квартира состояла из огромной комнаты (свыше сорока метров) и кухни. Высокие потолки (метров пять) и каменные полы. Я, младший внук Афанасия Степановича, хорошо помню казармы Уланского полка, потому что там в сороковые-пятидесятые годы двадцатого века находился городской кинотеатр. Настолько качественно строили наши предки, что казармы выдержали две мировые войны, гражданскую войну, послевоенные разрухи, и долгое время служили жителям Петродворца (так стал называться Новый Петергоф после Великой Отечественной войны) местом, где они познавали важнейшее из всех искусств – кино.

Дни, проведённые дома на побывке, остались в памяти у Афанасия Степановича, как самые лучшие дни его жизни. И не столько потому, что офицеры первыми отдавали ему воинскую честь, у него не было тщеславия, а прежде всего потому, что он полностью отдался семейным заботам и делам. Моему отцу, Фёдору Афанасьевичу, в 1916 году было три года; будущему Адмиралу Флота, Владимиру Афанасьевичу, шесть лет. Старшему сыну, Василию, было уже тринадцать лет, он был опорой матери и во всём помогал ей по хозяйству и, наконец, единственной дочери, Софье, было четыре года.

Раньше люди были без комплексов. Полный Георгиевский кавалер, имея хорошую крестьянскую закалку, и поскольку дело было в начале лета, взял в руки лопату и привёл в порядок огород, с которого кормилась вся большая семья.

Моя бабушка, Матрёна Фёдоровна, часто вспоминала, что помощь деда спасла семью от голода, который ощущался уже с конца 1916 года. Через девять месяцев после отъезда героя на фронт в семье Касатоновых в марте 1917 года родился ещё один сын, Яков.

Первая мировая война продолжалась. Если “на Западном фронте без перемен,” то на Восточном – неудачи преследовали русские армии. Военные запасы истощились, резервов не было, а в стране началась революция. Армии разваливались, солдаты бросали оружие и уходили домой. Удача перестала сопутствовать и вахмистру Касатонову. В феврале 1918 года он получил тяжёлую контузию и, мне кажется, воспользовался этим, чтобы демобилизоваться из армии “по чистой.” Его беспокоила обстановка дома.

Боевой фронтовик, прибыв домой, быстро разобрался в обстановке. Вместо неотапливаемых и запущенных казарм семья переехала жить в дом бывшего домовладельца Волкова, в квартиру из четырёх тёплых и уютных комнат, где были все удобства – водопровод, канализация, электрическое освещение. Он быстро устроился на работу в гарнизонные склады, а затем в земельный отдел Городского Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, где проработал много лет. Неоднократно избирался депутатом Горсовета. Царские награды, полученные им в боях, пришлось спрятать. Время было такое, что за них можно было поплатиться головой.

В стране свирепствовал голод. Афанасий Степанович привлёк всю семью, как сказали бы сейчас, к подсобному хозяйству. Картофеля и овощей собирали со своего огорода на весь год. Потом появилась корова, надо было пасти её, заготавливать сено, ухаживать за ней. Часть этих обязанностей была поручена детям.

Выжили. Сами себе чинили обувь, валенки. Верхнюю одежду носили от старшего к младшему до полного износа. Постепенно семья выбилась из нужды. Но жили экономно. Помню по рассказам бабушки, мясо она готовила только по выходным дням. В будние дни суп заправлялся луком, поджаренным на подсолнечном масле.

Это Афанасий Степанович Касатонов – герой. 1966 год.

С 1929 года Афанасий Степанович стал работать уполномоченным в Ленинградской конторе Главвторчермета, где он проработал до 1955 года. Дети росли, поочерёдно уходили из дома, заводили свои семьи.

Жизнь, однако, готовила новое испытание – началась война. Уже 17 сентября 1941 года немцы заняли Петергоф. На следующий день в квартиру пришли немецкий офицер с автоматчиком и переводчик. Офицер распорядился, чтобы хозяева покинули Петергоф. “ Дня на два, пока не возьмём Ленинград.” Только через долгих четыре года возвратились они в Петергоф. Несколько месяцев после выселения скитались в окрестных районах, пока не осели на несколько военных лет в маленькой деревушке Замошье, насчитывающей 12–14 домов в Осьминском районе.

В конце лета 1945 года с огромными трудностями с помощью своих сыновей вернулся Афанасий Степанович в родной город, верный своей крестьянской жилке, выкопав картошку и овощи со своего огорода в Замошье. Всё было в развалинах, не сохранился и их дом. Усилиями своего сына, контр-адмирала Владимира Касатонова, он получил возможность жить на чердаке двухэтажного дома. Сразу же пошёл работать на старое место – в контору Вторчермета, благо ржавого металла после войны имелось повсюду в большом количестве. Я помню стволы немецких пушек, валявшиеся на берегу Финского залива, длиною в 20 мальчишеских шагов. Из этих дальнобойных орудий немцы обстреливали корабли, курсирующие в период блокады между Ленинградом и Кронштадтом. Помню страшные развалины Большого Петергофского дворца, который был подожжён перед приходом немцев местным милиционером. Меня поразило, что ограда балконов в некоторых местах сохранила позолоту. Золото и ржавое железо, искарёженное огненной пыткой!

Моя семья в 1941 году. Последняя фотография с отцом.

Поскольку из всей большой семьи Афанасия Степановича погиб в годы войны только мой отец, Фёдор Афанасьевич, поэтому к нам с братом Виктором дедушка с бабушкой относились особенно внимательно. Дедушка помогал нашей матери деньгами. Каждое лето во время каникул мы жили у них на чердаке. Местом наших игр были Верхний и Нижний парки Петродворца. В Нижний парк осенью 1941 года был высажен матросский десант. Все погибли. С трёхлинейкой против немецких танков – слишком неравный бой. После войны мы, мальчишки, нашли тетрадь одного десантника, там были посмертные стихи: “Живые, пойте о нас!” Теперь я понимаю, какие парни погибли.

В парках в чаши фонтанов я учился плавать. Дважды тонул, но плавать научился. И, когда на Севере упал за борт подводной лодки в ледяные воды Баренцева моря, умение хорошо плавать спасло мне жизнь.

Дедушка любил пошутить со мной. Спрашивал, бывало: “Когда вырастешь большой, купишь мне торт?”– “Да, конечно, куплю.” Но, так и не купил.

Он умер в возрасте 88-ми лет после неудачной операции аппендицита. Последние 18 лет он жил один (бабушка умерла в 1950 году). Сам готовил, очень любил похлёбку из кефира и чёрного хлеба. Сам ухаживал за собой. У него всю жизнь были красивые уланские усы, которыми он очень гордился. Дети приглашали его к себе жить, но он говорил, что не хочет никого стеснять. Работал у себя во Вторчермете до 75-летнего возраста. Все послевоенные годы был на общественной работе в правлении парков Петродворца. Пользовался в городе большим авторитетом, со всеми здоровался, все его знали. До конца жизни к своим детям обращался на “Вы”, что меня, мальчишку, чрезвычайно удивляло.

У него всегда были в кармане конфеты и он с удовольствием угощал всех встречных детей.

В 1967 году наша большая семья собралась в Ленинграде, у Софьи Афанасьевны отмечали юбилей Якова Афанасьевича. Был и дедушка Афанасий Степанович. Неожиданно появился Адмирал Флота Касатонов Владимир Афанасьевич; адмирал Чурсин Серафим Евгеньевич, большой друг семьи Касатоновых; сын Владимира Афанасьевича Игорь, в то время капитан-лейтенант. Дети обращались с отцом очень уважительно. И, хотя Афанасию Степановичу было уже 87 лет, он вёл себя за общим праздничным столом очень культурно и интеллигентно. Откушав понемногу всё, что положено, выпил рюмочку кагора, напился чаю и, поблагодарив всех, стал собираться домой. Адмирал Флота еле уговорил отца подождать военную машину, на которой он отвезёт его домой. На прощание я сфотографировал дедушку.

Это была последняя фотография. Он сидит задумавшись, видимо, вспоминая свою жизнь. И на лице у него спокойствие и уверенность, что жизнь прожита не зря.

Похоронили Афанасия Степановича на Большеохтинском кладбище, в Петербурге, рядом с бабушкой, с которой он прожил почти 50 лет.

В эту же могилу позже захоронен после кремации прах его дочери Софьи Афанасьевны и сына Якова Афанасьевича. В прошлом году мы с братом похоронили там нашу маму, которая совершила подвиг, сохранив нам жизнь в годы блокады Ленинграда. А поскольку наш отец пропал без вести и не было его могилы и места, где можно было поклониться ему, брат вмонтировал в поминальную доску с фотографиями родственников, находящихся в вечном покое, фотографию отца, Фёдора Афанасьевича. И теперь, когда я бываю в Петербурге, мы ходим с ним на могилу нашей семьи, нашего клана. На могилу, где дети воссоединились с родителями, а жена с мужем, которого она ждала с войны 60 лет, так и не дождалась.

Спите спокойно! Мы вас помним и любим. Пусть земля будет вам пухом!

75. Реквием подводникам «Курска»

По центральной улице белорусского города Бреста шел рано поседевший мужчина средних лет, Игольников Алексей Иванович, в военной форме капитана 1 ранга. Многие прохожие оглядывались на стройного, подтянутого, несмотря на возраст, моряка в необычной для сухопутной Беларуси форме. Морская форма на нем сидела безукоризненно. Ботинки сверкали. Позолоченный кортик моряк аккуратно придерживал рукой. Мужчина был серьезен и целеустремлен. Он шел в церковь.

Сегодня, 12 августа, трагический для всех подводников день – очередная годовщина гибели атомной подводной лодки «Курск». Это самая нелепая в новейшей истории катастрофа, самая необъяснимая здравым смыслом. Хотя любую трагедию трудно объяснить, но здесь – особый случай. Моряк знал, что официальная версия не соответствует действительности. Да, взорвалась торпеда, но, что послужило первопричиной, народу не сказали. Торпеды такого типа много лет находились на вооружении и никогда не взрывались. В случае каких-либо неполадок с торпедами каждый подводник знает, что надо делать, чтобы не случилась беда. Почему эта торпеда на «Курске» взорвалась, осталось тайной за семью печатями. Возможно, люди никогда не узнают правду. И не предпримут необходимых мер. Значит, трагедии могут в дальнейшем снова иметь место. Это раздражало опытного подводника. Из-под фуражки поблескивали его все еще молодые глаза, а крепко сжатые скулы выдавали сдерживаемое волнение…

Сам Алексей Иванович не испытывал внутренней потребности ходить в церковь помолиться. Но уважал и ценил любую религию. Он глубоко сожалел, что огромный пласт человеческой культуры, который составляет религия, прошел мимо него. Смолоду его поколение, воспитанное комсомолом и КПСС, было лишено возможности хотя бы прикоснуться к истокам христианства и православия. «Религия – опиум для народа», – вот основной лозунг того времени (со ссылкой, что это сказал Карл Маркс). Хотя, как он узнал позднее, оказывается, в первоисточнике речь идет совсем о другом: «…Религия – это вздох угнетенной твари; сердце бессердечного мира. Религия есть опиум народа». У Карла Маркса взяли последнюю часть фразы. Но он не утверждал, что религия есть наркотик, распространяемый свыше. Он утверждал, что религию создают сами люди, удовлетворяя свойственную им потребность, насущность которой не отрицал… Как всегда, наши партийные руководители перегнули палку. Вообще, Алексей Иванович считал, что в вопросе с религией большевики совершили самую большую ошибку, что в конечном итоге наравне с другими причинами привело их к краху. Народу нужна отдушина. Ведь сколько катаклизмов за время существования человечества пережили люди, какие страшные природные явления пугали и до сих пор пугают их. Не имея возможности объяснить, понять, а тем более влиять на них, люди исторически обратились к религии. Как же прав французский поэт Пьер Жан Беранже, сатирик, юморист и оптимист: «Если к правде святой мир дорогу найти не сумеет, честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой». Пока существует человечество, будет существовать и религия. В этом был глубоко убежден Алексей Иванович. Он не осуждал новых руководителей, вчерашних партийных лидеров, стоящих в церкви в первых рядах на Пасхальной или Рождественской службе. Как говорится, бог им судья. Но считал, что вера у каждого должна быть не напоказ, а внутри человека, в его душе. Общение с богом – это очень интимное дело, не для чужих глаз…

Алексей Иванович, как всегда, вначале подошел к памятному знаку, установленному возле церкви в 2005 году моряками Бреста. На камне красивым старорусским шрифтом выбито: «Морякам – участникам русско-японской войны 1904–1905 годов, их семьям с благодарностью за участие в создании храма и в память о 100-летии Цусимского сражения».

На открытие памятного знака приезжала делегация моряков из Москвы. Они высказали сожаление, что в России к 100-летнему юбилею Цусимы не установлено никаких памятных знаков, а в сухопутном Бресте такой знак уже есть. «Действительно, – с чувством гордости сказал про себя Алексей Иванович, – памятный знак стал святым местом для моряков Бреста. Они приходят сюда и в горе, и в радость. Даже молодожены стали возлагать здесь цветы. Значит, город принял памятник». Он на минуту приложил руку к головному убору, отдавая воинскую честь. Затем вошел за ограду церкви, купил две свечки и направился в храм.

Каждый год 12 августа подводники, бросившие свой якорь в Бресте, в 10 утра собирались в Свято-Николаевской церкви, построенной в 1906 году на пожертвования моряков и вдов моряков, погибших в Цусимском сражении, чтобы почтить память всех своих морских братьев, которых поглотило ненасытное море. Несколько моряков в форме, четко по-военному поздоровавшись, присоединились к нему. Все были строги и сосредоточены.

При входе в церковь справа и слева на мраморных досках золотом были написаны названия кораблей и фамилии моряков-брестчан, погибших в Цусимском сражении. Доски тоже были установлены к столетию битвы. На их открытие и освещение были приглашены родственники тех моряков-героев, чьи имена были указаны на них. Этому предшествовала большая поисковая работа. Зато как радовались моряки-участники поиска, когда выяснилось, что потомки «цусимцев» и сегодня проживают в Бресте. А как были счастливы девяностолетние дочери, солидные внуки и правнуки моряков с крейсера «Аврора», броненосцев «Орел», «Граф Суворов» и «Ушаков», что нашлись благородные люди, которые через столько лет забвения вспомнили об их героических предках!

Моряки вошли под своды храма, взяли фуражки в левую руку, согнутую в локте, и каждый аккуратно зажег и поставил на огромный сверкающий серебряный подсвечник свечку «за здравие». Вскоре закончилась утренняя служба, и паства передвинулась к панихидному столику. Моряки зажгли свои свечи «за упокой» и держали их в правой руке. Это было красивое и торжественное зрелище. Начиналась панихида.

Священник отец Игорь с лицом древнегреческого воина, в торжественном облачении, вышел из царских ворот и начал заупокойное богослужение. О» совершил литию по усопшим воинам-морякам, затем развернул заранее переданный ему список личного состава атомохода «Курск». Все 118 человек. Красиво поставленным голосом он начал поименно называть каждого. Первым, как и положено на флоте, шел командир – Геннадий. Геннадий Петрович Лячин, капитан 1 ранга. Герой России – посмертно. Перед мысленным взором Алексея Ивановича проплыло печальное лицо Лячиной Ирины Юрьевны, жены командира. Он познакомился с ней недавно, на последнем съезде Международной ассоциации моряков-подводников. Там ей в торжественной обстановке вручили именной орден Ассоциации – «Жена подводника». Красивый, цвета морской волны, знак с изображением подводной лодки. На нем написаны святые для каждого подводника слова: «Ваша любовь и вера сохранила нас». Ни у какой другой военной профессии нет такого преклонения перед женщиной, как у подводников. Никто не пережил столько горя и страданий, как эти великие женщины. Они заслужили не только награду, внимание и почет. Это наши трубецкие и волконские. Им можно ставить памятники.

Священник продолжал называть имена, а Алексей Иванович видел своих товарищей, юными ушедшими из жизни. Вот, лейтенант Ваня Кирьяков. Только прибыл на Северный флот. Погиб на первом же выходе в море. На новой ракетной лодке «С-80» в 1961 году. Осиротели жена с красивым именем Изабелла и сын Волька. Вот, лейтенант Авилкин Владимир Николаевич. Взорвался на лодке «Б-37» в Полярном в 1962 году. Это была самая тяжелая трагедия, тогда погибли две лодки: «Б-37» и «С-350» и 126 человек. У лейтенанта Авилкина остались жена и два сына. Всех несчастных невозможно перечислить. Тот сгорел на «К-19», этот утонул на «Комсомольце». Отец Игорь называл имена, и казалось, им не будет конца. Невольные слезы наворачивались на глаза Алексея Ивановича. Его душа рыдала: «Ведь это были живые юноши. Молодежь, цвет нации.

Специально отобранные для службы на подводных лодках – самые здоровые, самые сильные. Какое мощное потомство могло быть от этих прекрасных мужчин! Сколько красивых детей не родилось! Сколько молодых женщин оказались не востребованы!» Алексей Иванович вслушивался в имена моряков и мысленно представлял подводников, утонувших вместе с подводными лодками; сгоревших заживо по отсекам в объемных пожарах на К-3, К-19 и К-47; погибших на боевой службе на новейших атомоходах-ракетоносцах. Не обошла печальная участь и наших земляков! Старший помощник командира капитан 2 ранга Дудко Сергей Владимирович, из города Пинска, сгорел в огненном смерче на «Курске» в 2000 году вместе с командиром и десятками других подводников. Старшина 2 статьи Марач Казимир Петрович из городка Ружаны Брестской области погиб, обеспечив ценой своей жизни всплытие горящей «К-19» в 1972 году. Этот белорусский двадцатилетний юноша похоронен в холодных водах Северной Атлантики с глубиной места пять тысяч метров.

Страшно сказать, специалисты подсчитали, что за годы холодной войны, то есть в мирное время, погибли 817 подводников, пятнадцать подводных лодок нашли свой последний причал на дне океанов. И эти цифры еще не окончательны. Поиск продолжается, потому что много аварий и трагедий было засекречено. Тяжела, очень тяжела участь подводников – этих гладиаторов двадцатого века.

Священник закончил читать список имен моряков «за упокой» и провозгласил им густым раскатистым баритоном «Вечную память». Вдруг откуда-то сверху с клироса раздалось нежное пение женского хора. У Алексея Ивановича защемило сердце, создалось ощущение, что души погибших моряков медленно уплывают наверх, под своды храма. Печальное пение способствовало настроению: «Спасибо тебе, господь, что я остался жив. Мы все были в одинаковых условиях. Мне повезло. Я живу. Вам, мои дорогие морские братья, не посчастливилось. Но мы помним о вас. Вы в наших сердцах. Пока мы живы, мы всегда будем помнить вас». Женщины проникновенно запели на жалобной ноте. Алексей Иванович глубоко задышал, еле сдерживая рыдания, но все-таки слеза невольно выкатилась и поползла по изрезанному морщинами лицу ветерана-подводника. Он еще раз глубоко вздохнул, пересилил свою слабость и вдруг почувствовал сильное душевное облегчение, стало легче дышать, словно камень, тяжелая ноша упала с плеч. Как будто душа очистилась.

Священник, завершая этот красивый и печальный ритуал, сказал добрые напутственные слова, и люди потянулись к нему поцеловать крест. Моряки поставили свои свечи на подсвечник у панихидного столика и подошли к отцу Игорю. Он благословил морскую братию серебряным крестом, и каждый подводник поцеловал крест. Алексей Иванович поблагодарил священника за теплые слова в адрес служивых людей, отдавших свою жизнь Родине. Отец Игорь скромно сказал: «Это мой долг. Мы все перед вами в долгу. Господь с вами».

Моряки вышли из храма. Надели фуражки. Траурный ритуал еще не закончился. Алексей Иванович повел своим командирским взглядом, приподнял бровь и кивком головы показал, куда надо идти. Они пришли в расположенный рядом ресторан «Буг», которым заправлял бывший подводник, белорус, с самым простым русским именем Иван, совершивший семь «автономок» на стратегическом атомном ракетоносце. Там уже был подготовлен стол, на нем бутерброды и по пятьдесят граммов чистейшей «Столичной» водки. Пятьдесят граммов – это суточная норма подводника при нахождении в море. Пятьдесят граммов хорошего виноградного вина. Сегодня на поминках по русскому обычаю должна быть только водка.

Стоя, как положено на фуршете, моряки разобрали ледяную «со слезой» водку и символическую закуску. Алексей Иванович без лишних слов поднял поминальную рюмку, все последовали его примеру, и в торжественной тишине морские волки, витязи морских глубин, выпили за упокой своих морских братьев. Все подводники – братья, их породнила глубина.

Алексей Иванович каждому ветерану пожал руку, каждому пожелал доброго здоровья. Моряки, красиво одетые в парадную форму с кортиками, орденами и медалями, вышли из ресторана и совершенно трезвые, подтянутые и аккуратные направились по своим делам. Торжественно-траурный ритуал закончился. Капитан 1 ранга Игольников Алексей Иванович с восхищением провожал взглядом эту морскую гвардию, это украшение и гордость флота. Подводник до конца жизни остается подводником:

Короткий летний дождь, пока моряки находились в ресторане, внезапно освежил город. Умытое солнце вновь пригрело. Горячий асфальт начал кое-где «парить». Город засверкал яркими красками лета. Жаркий день вступал в свои права…"

Вечная память

76. Несколько страниц из дневника подводника Виктора Волгина

Литературный герой Виктор Волгин, моряк-подводник, завершивший службу в ВМФ, которому он посвятил свою жизнь, однажды открыл дневник и перелистал несколько страниц из своей жизни, полной трудностей, опасностей и интересных событий. В отдельных жизненных ситуациях он действует нестандартно, решительно, чем и интересна представленная новелла. И ветеран флота, и юноша, вступающий в жизнь, найдет в новелле благородство, уважение к женщине, любовь к флоту – лучшие черты флотского офицера, который может смело сказать о себе: «Честь имею!»

.

1. Жизнь идет по кругу.

Жизнь идет по кругу. Июнь 1960 года. С утра все мы, курсанты выпускного курса училища подводного плавания имени Ленинского Комсомола, дрожим. Сегодня государственный экзамен по тактике Военно-морского флота СССР. Я отличник, более того, Сталинский стипендиат. В целом, подготовлен хорошо, но тоже слегка «вибрирую». Экзамен – это лотерея. Повезет – не повезет. Тем более, что вчера, в воскресенье, пролежал весь день на пляже в Петергофе, читая только что купленную увлекательную книгу американского адмирала Локвуда «Топи их всех!»

Адмирал с гордостью расхваливал американских подводников в годы Второй мировой войны, которые действовали на Тихом океане против японцев по принципу «Топи их всех». Старшина класса Женька Андреев построил нас в две шеренги. «Равняйсь. Смирно!» Мы замерли. Вошел начальник кафедры Герой Советского Союза капитан 1 ранга Лисин Сергей Прокопьевич. Красиво поздравил нас с праздником, ибо выпускной экзамен – это всегда праздник. «Четыре человека остаться, остальным выйти в коридор и ждать своей очереди». Я в числе первых четырех. Мы разведчики. По нам, отличникам, мальчишки сориентируются, как примерно лежат билеты на столе, в каком порядке, и каждый попытается вытащить «свой билет», чтобы ответить на «отлично». Я иду четвертым. Мне общество приказало взять билет в правом верхнем углу. Ослушаться нельзя, иначе испорчу всю систему. Беру билет. «Вопросы ясны? – спрашивает кто-то из членов государственной комиссии. – Да, все три вопроса ясны. – Идите, готовьтесь».

Я умею сдавать экзамены. Сказывается большой опыт, ведь наше поколение, начиная с четвертого класса, ежегодно сдавало экзамены для перехода в следующий класс. Изучив вопрос, выжимаю из себя, из всех самых дальних уголков памяти, все, что знаю. Сортирую материал. Две трети его изложу экзаменаторам и так их подготовлю, что они зададут мне дополнительные вопросы, ответы на которые у меня заготовлены в оставшейся трети материала. Это целая стратегия и тактика. Когда, казалось бы, ответ исчерпан, у меня «из засады выскакивала конница Чапаева и крушила «белых» шашками на скаку». Преподаватели были поражены глубиной и мощью моих знаний. Я получал очередную «пятерку» и совершенно измочаленный выходил из класса.

Капитан 1 ранга С.П.Лисин, видимо, устав слушать первых трёх курсантов, и видя, что я уже готов отвечать, подошел ко мне, сел рядом и вполголоса предложил начать беседовать по существу экзаменационных вопросов. «Что вы можете рассказать по тактике ведения разведки подводной лодкой?» Это мой первый вопрос в билете. Нестандартность ситуации подтолкнула меня на отчаянный шаг. Я начал вдохновенно рассказывать ему эпизоды из вчерашней прочитанной книги «Топи их всех!»

Американские подводники так увлекались ведением разведки, что подходили почти вплотную к японским базам. Однажды отряд японцев, шедший вдоль берега, увидел перископ. Солдаты даже попытались гранатами атаковать подводную лодку, хорошо, что командир лодки почувствовал опасность и быстро скрылся в пучине моря. Сергей Прокопьевич Лисин был поражен моими знаниями. Он этой книги еще не читал, поэтому я разгоряченный, поощряемый его доброжелательным взглядом, в течение получаса рассказывал ему необычные эпизоды из боевых действий американских подводников на Тихом океане. Начальник кафедры тактики, Герой Советского Союза, как мне показалось, отдохнувший на мне, с улыбкой сказал, что я заслужил отличную оценку, больше ничего спрашивать у меня не будет, и что мой ответ он поставит в пример всем остальным курсантам выпускного курса. Я был счастлив, бой выигран.

Прошло двадцать лет. В 1982 году заканчиваю Академию Генерального Штаба в Москве. На выпускном экзамене по кафедре «Стратегия» председателем приемной комиссии у нас был сын легендарного маршала Б.М.Шапошникова начальник кафедры «Стратегии» генерал-лейтенант авиации Игорь Борисович Шапошников. В классе моряк я один. Генерал, видимо, решил, ну что с меня взять, тем более подводника. Вызванные первыми четыре генерала пыхтят над ответами по вытащенным билетам, чешут затылки, что-то пишут, пытаются нарисовать какие-то стрелы на доске и т. д. А генерал авиации И.Б.Шапошников подзывает меня тихонько к себе, приглашает присесть рядом и так милейше говорит: «Давайте, молодой человек, просто побеседуем по поводу Стратегии. Интересно, что вы запомнили за два года? И пригодится ли она вам на море?» Признаюсь, я в шоке! Удар под дых! Пот прошиб. Вежливо спрашиваю: «С чего начнем разговор?» Он коротко, как говорят генералы: «Сначала». И тут на меня просто снизошло просветление. Я вспомнил поразившую меня книгу М.Тухачевского «Стратегия», которую по курсу программы в Академии не проходили. Я читал его труд полуподпольно и наслаждался. Какая светлая голова, какие яркие мысли. Зря расстреляли, не по делу.

Академия сегодня.

Я набрал побольше воздуха и начал сравнивать идеи Тухачевского с современными лекциями, что нам читали в Академии Генштаба. Понимаю, что набрался наглости и даже рискую. Но таковы мы – подводники. Генерал-лейтенант И.Б.Шапошников, буквально, рот разинул. Тихонько увел меня в дальний угол класса, чтобы не мешать другим. И пошла беседа!!! 55 минут мы не могли оторваться друг от друга. Ему было интересно, и мне с ним – всё-таки личность, ума палата. Я видел, что общение со мной доставило ему большое удовольствие. Генерал с радостью пожал мне руку и сказал, что билет брать не надо. «Ставлю пять с плюсом!» По окончании экзамена на разборе объявил меня – подводника самым лучшим стратегом в классе. Я пунцовый и взволнованный принимал поздравления. Но особенно были довольны первые четыре генерала, которые благодаря мне получили дополнительный час на подготовку к ответам. (Они смогли разобраться в своих «памятных записках» и получить отличные оценки). За это и выпили на банкете. Действительно, жизнь идет по кругу!

2. Мы дети войны.

Я родился в самое страшное время, на 54 день после нападения немцев на нашу страну, 14 августа 1941 года. Войну ощущал через молоко моей матери. Ее страх, ее переживания передавались и мне. До сих пор преклоняюсь пред величием ее подвига, как можно было в той жуткой и страшной обстановке сохранить младенца. Вот она материнская любовь! Спасибо тебе, родная мама!

Сегодня прочитал в газете статью «В памяти сердца…» в связи с 70-летием начала блокады города Ленинграда. В ней автор вспоминает о девятистах днях ленинградской блокады, пережитых им в раннем детстве. Моя супруга Валентина тоже блокадница, награждена знаком «Житель блокадного Ленинграда», поэтому к этой теме я не равнодушен, хотя, наверное, нет людей, которые могли бы спокойно воспринимать средневековые ужасы, которые создали просвещенные гунны, дети Шиллера и Гете, ленинградцам. Сами немцы писали, что они «создали вокруг Петербурга стальное кольцо блокады, неприступное и непреодолимое».

Автор статьи пишет, что во время бомбежки дети из детского сада, работавшего во время войны в блокадном Ленинграде, спускались в подвал и, чтобы не слышать разрывов бомб и снарядов, пели песни – «Марш артиллеристов», «Катюша», «Прощание Славянки» и даже в конце 1943 года новый «Гимн Советского Союза». Самое поразительное, что и я в детдоме, уже повидавший и познавший что такое война и бомбежки, под эти же песни шагал по пыльным улицам Саратова и во всю мощь своих легких распевал прекрасные патриотические слова:

Слова этих песен мы запоминали за 3–4 минуты. И нам не надо было повторять несколько раз. Удивительно, но девчонки в этом плане были шустрее нас. Мы вспоминали, а они уже пели вовсю. А танкист воспитатель дядя Миша баянист (мы его так звали, хотя ему было не более 25 лет) ставил оценки нам так: если пыль из-под наших босых ног была выше забора детдома (где-то, метра полтора), то оценка – «Лихо, молодцы!» Для нас это было ВСЁ! А если и многочисленные прохожие, жители соседних домов, останавливались и поворачивались в нашу сторону, то пыль поднималась из-под наших ног метра на 2 и более. Мы старались, не жалея ног. Мы видели, что тем людям, кто втихаря подсовывал нам в руки хлебушек, конфетки, испеченную картошку (прелесть), нравились наши песни-марши, то нас уговаривать, пройти лучше и тверже не надо было. Мы с ходу это делали. С первого раза. И девчонки и мальчишки. Девчонки впереди, мы сзади. Почему так, раньше не понимал. Повзрослев, понял и даже уверен, что этим самым молодые пацаны-фронтовики воспитывали у нас по отношению к девочкам особое отношение: уступать и уважать девчонок, выставлять прохожим сначала их на первый план, чтобы им побольше досталось гостинцев. А уж потом мы – крепче и тверже по этой матушке земле. Мы пели марш за маршем, разные тексты и все наизусть. А народ останавливался, инвалиды прикатывали ближе на своих «роликах» к забору. Люди смотрели, молчали. А потом неистово хлопали. Сейчас не могу вспоминать об этом без слез. Какая у нас была Страна, какой был народ! Куда все делось???

3. Первые шаги начальника кафедры Академии Генштаба.

Незаметно пролетели годы службы на подводных лодках, больше двух десятков лет «в прочном корпусе». Сначала это были дизельные лодки, а потом научно-техническая революция бросила меня и десятки моих товарищей на атомные подводные корабли. Я любил морскую службу, а служба любила меня. Родина доверила мне командовать флотилией атомных подводных лодок Северного флота. Один из военных корреспондентов однажды сказал: «Товарищ командующий, у вас на флотилии кораблей больше, чем во всем английском флоте». Признаюсь, мне эта фраза понравилась, потому что я очень уважаю и ценю английского адмирала Горацио Нельсона, разбившего флот Наполеона при Трафальгарском сражении в 1805 году.

Адмирал Горацио Нельсон (черты портрета флотоводца, политика, человека)

Для англичан адмирал Нельсон – национальный герой, и мы русские моряки тоже многому научились у этого выдающегося флотоводца. Волею судеб в начале 1990-х годов, в силу известных событий, служить на действующем флоте честному человеку стало невозможно. К руководству Флотом пришли адмиралы, главным качеством которых была верноподданническая преданность новому режиму. Я приложил усилия, и меня перевели на берег, на должность начальника кафедры в Академию Генштаба.

Кафедра «Оперативного искусства Военно-морского флота» в академии Генштаба всегда была на недосягаемом по культуре уровне для армейских офицеров и генералов. И я понимал, что для меня дело чести – не опозорить Флот. Тем более, что по традиции в начале учебного года первые лекции в Академии читают начальники кафедры. У меня были две недели времени в запасе. Опыт службы у меня огромный, оперативное искусство флота знаю прекрасно, поэтому двухчасовую лекцию подготовил без особых усилий и напряжения. Но как ее прочитать? Здесь у меня опыта, конечно, было мало. После некоторых раздумий, и даже, можно сказать, переживаний, я решился на эксперимент. Собрал всю кафедру, всех профессоров, кандидатов, доцентов и даже лаборантов. Все были удивлены. Я не без робости сказал, буквально, несколько слов: «Я вас прошу, не приказываю, а прошу полностью прослушать меня, как я прочитаю свою лекцию, и каждому, повторяю – каждому высказать свои замечания, пожелания и рекомендации». Народ загудел, зашушукался, заулыбался. Я видел, что такое мое обращение сняло у людей напряжение, они раскрепостились, ибо прежде начальник кафедры никогда не собирал весь коллектив вместе. Я встал «во весь рост без бронежилета перед пулеметами своих подчиненных» и два часа читал свою лекцию. Когда я закончил, даже по их лицам понял, что провал полный. Я попросил справа налево по очереди высказываться, включая и лаборантов. Получил твердый общий КОЛ за все: и за методику чтения, за содержание, и за личное поведение на сцене, и за сухость, и за отсутствие увлекательности, за слабое использование демонстрационного материала и прочее. Говорили и обсуждали открыто, честно, без галстуков и погон более полутора часов. Этот урок для себя я выучил на всю жизнь. Когда все закончилось, мои подчиненные подходили ко мне и пожимали руку. Первый начальник кафедры, говорили, который решился на подобный «трюк» со своей лекцией. Как я благодарен своему коллективу!

В дальнейшем я совершенствовал и шлифовал мастерство выступления перед аудиторией. Изучил книгу Поля Сопера «Основы искусства речи», читал издания академии наук СССР о Цицероне и его методах ораторского искусства. В дальнейшем, мои лекции перед обоими факультетами – нашим командным и иностранным были на достойной высоте. После звонка многие продолжали задавать вопросы, значит, я их заинтересовал, и Флот не подвел! Авторитет кафедры вырос настолько, что даже начальники других кафедр и руководство Академии приходили на мои лекции. А это высшая оценка моей работы.

4. Кому мы, мужики, нужны?

Сижу на диване. Смотрю с восхищением на все еще красивый профиль своей супруги Валентины. В ней течет испанская кровь. Ее родители испанские республиканцы. После падения Республики под ударами путчистов Франко они успели на последнем пароходе выехать в Советский Союз. Их принял гостеприимный Ленинград, где у них вскоре родилась дочь. «Испанская принцесса» – так я ее ласково называю. Сегодня у нас праздник – «Сапфировая свадьба», сорок пять лет совместной жизни. Шампанское закуплено, ее любимое полусухое из крымских подвалов «Нового Света». Фирменный торт она делает сама. В этом деле Валентина профессор! На праздничном столе белая скатерть и хрусталь, немного субтропических фруктов. Какое счастье, когда рядом есть любимая женщина! Я прожил большую жизнь. Командовал сотнями людей. Сменил десяток важных и ответственных должностей. Часто общался «с великими мира сего». И, в конце – концов, сделал для себя очень важный и мудрый вывод: Какие бы должности мы не занимали, какие высокие звания не имели, нас ценят и любят только в семье. Много красивых женщин в мире, но человеку, особенно, моряку, нужна только одна – нежная, любящая, внимательная. Любимая женщина облагораживает нас, грубых, резких, ожесточившихся на смертельно опасной подводной службе, когда от ошибки одного может погибнуть весь корабль с атомными реакторами, с термоядерными ракетами, с сотнями моряков. Любимая женщина дома возвращает нас к жизни, снимает с нас служебный стресс, снова делает нас людьми. Спасибо тебе, моя испанская принцесса! Подводники, истинные ценители женщин, в силу своей необычной профессии. Ни у какой другой военной профессии нет такого преклонения перед женщиной, как у подводников. Никто не пережил столько горя и страданий, как наши жены – великие женщины. Это наши трубецкие и волконские. Они заслужили не только внимание, почет, но и награждение орденом.

Памятный знак «Ваша любовь и вера сохранили нас».

Несколько лет назад в торжественной обстановке на съезде Международной ассоциации моряков-подводников в Петербурге Валентине вручили орден «Жена подводника». Красивый, цвета морской волны именной знак с изображением подводной лодки. На нем написаны святые для каждого подводника слова: «Ваша любовь и вера сохранила нас». Да, нашим женам можно ставить памятники!

Часто теперь с высоты прожитых лет вспоминаю мудрые стихи Николая Доризо:

Я улыбнулся, вспомнив наше знакомство. После окончания училища я прибыл для дальнейшего прохождения службы на Северный флот, самый сильный, самый сложный, самый суровый. Все свои молодые нерастраченные силы отдавал морской службе, что очень радовало начальство. Через несколько лет я вдруг понял, что если так пойдет дело, то мне не удастся создать семью. По вечерам, когда лодка находилась в базе, все офицеры сходили на берег – домой к женам и детям, а я, как холостяк, – всегда «вечный обеспечивающий» должен был сидеть с матросами. Надо было срочно что-то делать. Самый простой путь – поступить в Академию. Не отпускали, кто же хороших офицеров отпустит с корабля! Только с третьей попытки получил разрешение готовиться к поступлению в военно-морскую академию. Успешно сдал вступительные экзамены. Ура! Три года учиться в Ленинграде! Испытав себя «глубиной погружения», пройдя школу выживания на Севере, я спланировал: на первом курсе – жениться; на втором – родить дочку; на третьем – научиться играть в преферанс.

Когда я увидел на Невском проспекте скромное неземное создание, с испанскими корнями, все другие женщины перестали для меня существовать. Я, помню, проводил ее в район улицы Рубинштейна, Кузнечного переулка, Пушкинской улицы. Там впервые увидел скромный, но красивый, старинный памятник Александру Сергеевичу Пушкину, открытый, как я узнал позднее 7 августа 1884 года, в честь 85-летия великого поэта. (Скульптор Опекушин Александр Михайлович (1838–1923), архитекторы Бенуа Николай Леонтьевич (1813–1898) и Лыткин А.С.)

Строго следуя плану, через месяц, подойдя к памятнику, и как бы приглашая Александра Сергеевича в свидетели, я встал на колено и, в старинных традициях русской интеллигенции, попросил руки у моей «испанской принцессы». Валентина была в шоке, и, видимо, постеснялась А.С.Пушкина, чтобы отказать мне. Через два месяца сыграли свадьбу. И вот сегодня ровно сорок пять лет совместной жизни, сапфировая свадьба. А такое ощущение, что все начиналось вчера!

5. На лейтенантах Флот держится

Да, есть! Я убедился в этом в первый же год своей службы. В первых числах января 1961 года я прибыл в Североморск с огромным чемоданом «мечта оккупанта» с четырьмя деревянными ребрами по бокам. Прибыл с опозданием. В предписании, выданном мне по окончанию училища, стояла дата прибытия в отдел кадров Северного флота 01 января 1961 года. Я по натуре человек дисциплинированный, но здесь словно какой– то бес вселился в меня. Надо быть дураком, чтобы блестящему пуговицами и мундиром лейтенанту встретить Новый Год в поезде Горький – Мурманск.

Короче, всю новогоднюю неделю провел за праздничным столом, сначала с родственниками отмечали встречу Нового года, потом были длительные проводы на Флот. Окончательно пришел в себя, когда поезд на подходе к Мурманску издал последний гудок и тормоза жалобным стоном сообщили, что мы уже на вокзале. И вот к вечеру я появляюсь в Североморске на КПП штаба Северного флота. Дежурный звонит в Учебный отряд, чтобы меня там приютили на пару дней, поставили на довольствие, пока не решится со мной вопрос распределения и назначения. Уже в полной темноте, усталый, измочаленный, добрался до Учебного отряда. Привели меня в кубрик, где находились таких, как я, человек двадцать. Многие уже получили назначения и разъезжались, кто куда, ожидая рейсовых или попутных плавсредств. Другие, только что прибыли, и остатками спиртного отмечали такое великое событие для СФ. Шум, гам, смех, разговоры. (В то время на Северном Флоте был «сухой закон»). Мне показали свободную кровать. Я бросил свой чемодан, разделся и рухнул мертвецким сном, как могут спать только безответственные лейтенанты. Часа через два кто-то меня толкает за плечо. Никак не могу проснуться, наконец, прихожу в себя. Какой-то старший лейтенант, видимо, из тех, о которых говорят – бывалый, немного подшофе, говорит: «Корешок, вижу, ты здесь впервой. Что же ты форму свою не бережешь? Украдут ведь, здесь же проходной двор». И далее, этот благородный старлей заставил меня надеть ботинки на передние ножки кровати, брюки положить под матрас, (там они заодно выгладятся), тужурку свернуть и укрепить ею подушку. Я безропотно все выполнил и опять рухнул в объятия Морфея.

Спасибо ему, ночь прошла без замечаний. Утром в отделе кадров флота капитан 2 ранга посмотрел мое предписание и зловеще спросил: «Почему опоздал?» Я честно рассказал все, ничего не утаивая. Офицеру понравилась моя честность. «За честность прощаю!» Я был на седьмом небе. Заверил его, что это в первый и последний раз. И слово свое сдержал. Никогда ни при каких условиях впредь на службу не опаздывал. «Куда же тебя назначить? Все приличные места уже распределены и заняты», – размышлял кадровик. Я ему рассказал, что мичманом перед выпуском из училища был на практике на большой подводной лодке проекта 641 «Б-37» в Полярном, ходил на ней в поход к Азорским островам, выполнял обязанности командира рулевой группы. Командир капитан 2 ранга Бегеба Анатолий Степанович должен был направить в отдел кадров флота запрос на меня. «Да, был такой запрос. Но в первых числах января они ушли в море, поэтому на лодку был назначен другой лейтенант. Если бы ты не опоздал, то назначили бы тебя».

А.С.Бегеба. – Н.Черкашин. «Повседневная жизнь российских подводников». М., 2000.

А дальше происходит то, что я называю судьбой. Ровно через год 11 января 1962 года на подводной лодке «Б-37» произошел взрыв торпедного боезапаса. Первый и второй отсеки лодки были полностью разрушены, и лодка, стоя у пирса, затонула. Погибли 59 подводников. Стоявшая рядом лодка «С-350» проекта 633 получила сильные повреждения прочного корпуса, первый и второй отсеки были затоплены, лодка уткнулась носом в дно. На ней погибли 11 моряков. Все находившиеся на пирсе, на торпедно-технической базе 52 человека погибли. Общие потери составили 122 человека. А я лейтенант Виктор Волгин остался жив из-за своего опоздания на флот для дальнейшего прохождения службы. Судьба…