Антология шпионажа Вилинович Анатолий

Фальшивое завещание Петра Великого

Весна 1812 года. Наполеон I стягивает свои войска к Неману, готовясь к вторжению в пределы России. И как раз в эти месяцы в Париже выходит в свет объемистый труд «О возрастании русского могущества с самого его начала и до XIX столетия». Этот пухлый том в 500 страниц был написан историком Лезюром, состоявшим на службе во французском министерстве иностранных дел. Французское правительство приложило особые усилия к распространению этой книги. А когда зимой того же года разгромленная русским народом и войсками наполеоновская великая армия бежала за пределы России, солдаты Кутузова обнаружили в захваченных неприятельских штабах сотни экземпляров этого объемистого сочинения. Современники прямо указывали, что книга Лезюра была издана по личному распоряжению Наполеона, который пытался, используя ссылки на «русскую угрозу», оправдать свое вторжение в Россию.

В книге Лезюра, между прочим, сообщалось: «Уверяют, что в домашнем архиве русских императоров хранятся секретные записки, писанные собственноручно Петром I, где со всей откровенностью сообщаются планы этого государя, на которые он обращает внимание своих преемников и которых многие из них следовали, можно сказать, почти с религиозной настойчивостью. Вот сущность этих планов…». И далее излагается совершенно фантастическая программа русского завоевания всей Европы и Азии.

В книге Лезюра содержался лишь пересказ этих заметок, получивших сразу название «Завещание Петра Великого».

Но впоследствии во Франции был опубликован и полный текст «Завещания» Петра. С тех пор на протяжении многих десятилетий он неизменно использовался дипломатией и публицистикой тех европейских держав, которые находились во враждебных отношениях с Россией. А в 1941 г., когда гитлеровцы совершили вероломное нападение на Советский Союз, германское министерство пропаганды по указанию доктора Геббельса сразу же вспомнило об этом «Завещании». Не оставалось оно без употребления и в послевоенные годы. Немало поборников «холодной войны» по обе стороны Атлантического океана спекулировали все на том же «Завещании», уверяя, что большевики продолжают начертанную в нем программу.

Бросается при этом в глаза одно любопытное обстоятельство. Все многочисленные западные пропагандисты, оперировавшие «Завещанием», с редким единодушием старались забыть о том, как оно появилось на свет. И старались, конечно, далеко не случайно. А между тем история его появления связана с одним очень любопытным эпизодом тайной войны в XVIII в.

…Стояло лето 1755 г. По пыльным дорогам Восточной Германии, а потом через Польшу и побережье Балтийского моря ехала карета, в которой находились, не считая прислуги, двое путешественников. Точнее, пассажир и пассажирка, так как пожилого путника, явно чужеземца, сопровождала молодая девушка, его племянница, к которой он относился со всеми внешними знаками внимания и заботы. Путником был шотландский дворянин Дуглас-Макензи, якобит, хотя приверженность изгнанному дому Стюартов давно уже вышла из моды.

Быть может, якобинство Дугласа поддерживала ненависть к англичанам, которую он не очень скрывал. Впрочем, шотландец не раз во всеуслышание говорил, что отошел от политики и отдался своему любимому занятию – геологии. И действительно, проезжая через чешские земли, Дуглас особенно интересовался тамошними копями и даже сделал большой крюк, чтобы заехать в Саксонию и осмотреть некоторые пользовавшиеся широкой известностью рудники.

До поры до времени вряд ли кто-нибудь догадывался, что все это было лишь маской и что якобит вместе со своей спутницей едет выполнять задание Людовика XV, осуществляя «секрет короля». Под этим названием скрывалась секретная дипломатия Людовика, иногда полностью противоречившая официальной дипломатии версальского двора.

«Секрет короля» можно с полным правом назвать и его разведкой. (Агентами «секрета короля» был и Сен-Жермен, и Бомарше во время уже знакомых читателю событий.) Может быть, вернее было бы сказать, что Людовик XV с помощью разведки усердно пытался подорвать позиции собственной дипломатии.

Казалось, Людовик считал обременительным для себя принуждать министра иностранных дел и послов придерживаться своей политической линии. Зато у него хватало терпения противопоставлять им целую сеть тайных агентов, которые должны были разрушать усилия официальной французской дипломатии. Порой того или иного французского посла посвящали в «секрет короля», и тогда его обязанностью становилось в одно и то же время выполнять инструкции министра иностранных дел и мешать их выполнению. Чаще, однако, последние функции поручались секретарю посольства или мелкому служащему, который дополнительно должен был и шпионить за послом.

Постепенно король все более втягивался в организацию заговоров против самого себя, в игру с таинственными переодеваниями, фальшивыми паспортами и другими реквизитами, прочно вошедшими в арсенал авторов авантюрных романов. Более того, продолжая эту игру, Людовик начал создавать наряду с, так сказать, официальным «секретом короля» другой, неофициальный, действовавший не только за спиной первого, но и часто вопреки ему. В письме к одному из руководителей «секрета короля», Терсье, Людовик жаловался, что он сам уже с трудом разбирается в созданном им лабиринте, который крайне вредил интересам Франции. Но подобные пустяки интересовали Людовика XV меньше всего.

Во время, к которому относится наш рассказ, т. е. в середине 50-х гг., «секретом короля» руководил принц Конти. Ему-то и поручил Людовик направить Дугласа и его спутницу для прощупывания возможностей возобновления переговоров между Парижем и Петербургом, отношения между которыми были испорчены до предела. Послы были отозваны. Французская дипломатия подготовляла крутой поворот: от традиционного векового соперничества с австрийскими Габсбургами к союзу с ними для противодействия крайне беспокоившей обе страны политике Фридриха II. Прусский король не только пытался рядом захватов изменить в свою пользу соотношение сил в Германии, но и вступил в союз с Англией, которая продолжала упорную борьбу против Франции за колониальное и морское преобладание.

В этих условиях позиция России имела огромное значение для Парижа, занятого формированием антипрусской коалиции. А между тем в Петербурге настолько еще преобладали настроения, враждебные Людовику XV, что он опасался официально предложить возобновление обмена послами, боясь наткнуться на отказ, болезненный для престижа французского двора. Даже посылать тайных послов было небезопасно: один из них, шевалье Вилькруассан, был без всяких церемоний признан шпионом и посажен в Шлиссельбургскую крепость. Пограничная стража получила приказ отправлять за решетку и других французских агентов. Так что во всех столицах Людовик имел не менее двух послов (одного явного, другого – тайного), а в Петербурге – ни одного. Вот почему поднимала пыль на бесконечных дорогах Восточной Европы карета Дугласа и его племянницы.

Данное ему деликатное поручение совсем не располагало к экстравагантным поступкам, и Дуглас, конечно, не предполагал облачаться в традиционный национальный костюм – шотландскую юбку. Этого нельзя было сказать о его спутнице, которая не только не была его племянницей, но и не более чем бравый якобит, имела основания обряжаться в женские одежды. Дело в том, что современники так и сошлись во мнении, были она женщиной или мужчиной.

«Племянница», или иначе – шевалье д’Эон де Бомон, родился в 1728 г. Некоторые биографы утверждают, что в детстве его одевали как девочку, а лишь потом заставили носить мужское платье. Объясняют это желанием не совсем нормального отца обязательно иметь сына, которое он решил осуществить вопреки самой природе. А иногда более прозаическая – с помощью такого маскарада родители надеялись получить для своего ребенка какое-то выгодное наследство. Однако пари, которые заключались на большие суммы относительно пола д’Эона, и споры по этому вопросу, продолжавшиеся долгое время, давно уже решены. Имеются неопровержимые доказательства, что д’Эон был мужчиной. (Об этом говорит и протокол медицинского вскрытия.)

В этих условиях причины, по которым он в ряде случаев должен был продолжать мистификацию, оставаясь в женском платье, становятся не всегда понятными. Наименьший вес при этом имеют заявления самого д’Эона, надо признаться, не отличавшегося твердостью во мнении, к какому полу он принадлежал.

Если верить мемуарам д’Эона (а им и их издателю вряд ли можно доверять хоть в чем-нибудь), он однажды шутки ради явился на придворный бал в женском костюме, и это переодевание понравилось Людовику XV. Однако откуда у короля возникла мысль посылать д’Эона в женском платье в Россию, так и остается загадкой. Ясно лишь, что этот французский разведчик не собирался в духе героев плутовских романов проникать в женский монастырь или мусульманский гарем. Новоиспеченной девице, разумеется, по положению вещей было неразумно злоупотреблять кокетством. Наоборот, приходилось принимать робкий, застенчивый вид, чтобы не подпускать близко ретивых поклонников. Это было не очень удобно, но считалось, что в таком наряде д’Эону будет легче втереться в круг приближенных императрицы Елизаветы Петровны и нашептывать ей вещи, угодные «секрету короля».

Надо заметить, между прочим, что руководитель «секрета» принц Конти имел и собственные галантные планы. Именно поэтому он довольно щедро за личный счет снабдил д’Эона роскошными женскими туалетами. Честолюбивый принц собирался ни более и ни менее как предложить себя в супруги царице, а если это дело не выгорит, то просить, чтобы Елизавета предоставила ему, Конти, командование русскими войсками или, на худой конец, посадила его на престол какого-либо княжества, например Курляндии. Скажем заранее, что из всех этих планов ничего не вышло. А несколько позже русский посол уже сообщал из Парижа о раздорах принца с маркизой Помпадур. После этой ссоры принцу пришлось расстаться и с «секретом короля».

Но случилось это позднее, а пока Конти условился с Дугласом и д’Эоном о шифре. Самому Дугласу разрешалось отправить из Петербурга только одно письмо. Поскольку он должен был демонстрировать интерес к торговле мехами, то и шифр был составлен соответствующим образом. Так, усиление австрийской партии должно было обозначаться как «рысь в цене» (под рысью подразумевался канцлер А. П. Бестужев-Рюмин), а при ослаблении ее влияния следовало сообщить, что «соболь падает в цене»; «горностай в ходу» – означало преобладание противников австрийской партии; «черно-бурой лисицей» именовался английский посол.

Но этот код был не единственным. Явившись на тайное свидание с вице-канцлером М. И. Воронцовым, которого считали сторонником улучшения отношений с Францией, новоявленная мадемуазель де Бомон была буквально нашпигована шифрами и тайными бумагами. При ней была книга Монтескье «Дух законов». В кожаном переплете этой книги, предназначавшейся для Елизаветы, были вложены секретные письма Людовика XV. В подошве башмака оборотистая девица носила ключ от шифрованной переписки. Наконец, в корсете было зашито полномочие на ведение переговоров.

Конечно, не стоит переоценивать роль новоявленной «чтицы императрицы». Недаром некоторые серьезные исследователи (среди них Вандаль и Рамбо), отрицали достоверность всей этой истории в целом и утверждали, что д’Эон появился в Петербурге лишь в 1756 г. Напротив, Гайярде, Бутарик, А. Франк, А. Кастело не сомневались в ее правдивости. (Намеки на поездку «Лии де Бомон» встречаются в корреспонденции французского дипломата Л’Опиталя и в письме самого Людовика XV от 4 августа 1763 г., адресованном д’Эону.)

Миссия Дугласа и д’Эона удалась потому, что у самих руководителей русской политики появились основания для сближения с Версалем. Вернувшись на короткое время в Париж, д’Эон снова отправился в Петербург уже в качестве секретаря посольства (поверенным в делах стал Дуглас). Д’Эон продолжал некоторое время служить посредником между обоими дворами даже после того, как в 1757 г. в Петербург прибыл официальный французский посол маршал де Л’Опиталь. Когда же после ссоры с «Помпадуршей» Конти был заменен другими лицами (Терсье и Моненом), д’Эон получил новые шифры, и переписка не прекращалась.

Еще в молодости д’Эон проявлял склонность к сочинительству и даже написал трактат о доходах, что подало Людовику XV мысль занять будущую «Лию де Бомон» в финансовом ведомстве. Эта склонность, как мы ридим, не пропала у него и в зрелые годы. Не будем останавливаться на тех придворных и дипломатических интригах, в которые был вовлечен в Петербурге д’Эон. Его роль и в них была, вероятно, значительно меньшей, чем он это представляет в своих мемуарах. Именно во время вторичного пребывания в русской столице д’Эон, по его словам, и сумел похитить из самого секретного императорского архива в Петербурге копию завещания Петра I.

Рассказ об этом выглядит более чем неправдоподобно и рассчитан на большой запас легковерия у читателя. Но еще более разоблачает д’Эона текст «Завещания». Достаточно самого беглого анализа, чтобы сделать бесспорный вывод: этот документ не исходил и даже не мог исходить от Петра. Но его автором вполне мог оказаться… сам д’Эон и его начальники по «секрету короля»! Временами это «Завещание» весьма напоминает ответ на вопросник, который был включен в тайную инструкцию для Дугласа и д’Эона.

«Завещание», несомненно, было составлено лицом, обладавшим самым приблизительным знанием русской политики. Среди массы нелепостей и очевидных выдумок вкраплены и «планы», действительно отражавшие цели политики царского правительства. Но это мог сделать любой современник, сколько-нибудь знакомый с дипломатической историей первой половины XVIII в. Нет сомнения, что д’Эону было чрезвычайно выгодно похвастать перед Людовиком XV якобы выкраденным в Петергофе документом. А проверить точность снятой копии все равно было невозможно.

Впрочем, тогда французское правительство не придало документу особого значения. Копия эта так и оставалась в архивах, пока не попалась на глаза Люзеру в 1812 г. Тот, решив, вероятно, что не стоит текстуально воспроизводить явно поддельное «Завещание», пересказал его в сокращенном виде.

Возможно, что Лезюр так поступил по указанию Наполеона. А потом, при издании тоже в основном подложных «мемуаров» д’Эона, был уже напечатан полный текст фальшивки, откуда она перекочевала в бесчисленные сочинения антирусски настроенных литераторов и журналистов.

Как же сложилась дальнейшая судьба предполагаемого автора (или одного из авторов) фальшивого «Завещания»?

Во время краткого возвращения на военную службу д’Эон дослужился до чина капитана драгун, но вскоре он возобновил свою карьеру разведчика. В качестве секретаря французского посла в Лондоне герцога Нивернэ д’Эон вновь проявил свои способности. Он сумел незаметно стащить портфель английского заместителя министра иностранных дел Роберта Вуда, когда того радушно принимали во французском посольстве, и скопировать ультиматум, который британский кабинет предполагал направить Франции. Д’Эон пересылал королю разведывательные доклады французского военного инженера де ла Розьера, который обследовал укрепления на английском побережье. После благополучного завершения этого шпионского предприятия д’Эон получил чин посланника.

Дипломатическая карьера д’Эона, несмотря на его заслуги, шла с большим скрипом. Еще во время одной из поездок в Петербург, являясь одновременно и дипломатом и тайным агентом короля, д’Эон недолго – между отъездом старого и прибытием нового французского посла – управлял делами посольства и растранжирил большую сумму денег. Новый посол отказался принять расходы секретаря посольства на казенный счет. К тому же маркиза Помпадур обнаружила, что д’Эон продолжал поддерживать связи с ее неприятелем принцем Конти. Помимо «Помпадурши», д’Эон успел нажить и множество других врагов.

Как представитель «секрета короля» д’Эон находился в конфликте с французским послом в Англии де Герши и министром иностранных дел герцогом Прасленом, а подчинялся официально впавшему в немилость графу де Бролье. Ни Герши, ни Праслену, ни тем более их покровительнице Помпадур не полагалось знать, что удаленный от двора Бролье теперь заведовал «секретом короля»! А если к этому добавить, что д’Эону поручалось составить планы французского вторжения в Англию, как раз накануне окончательного подписания мирного договора (1763 г.), то положение даже для такого прожженного авантюриста нельзя назвать простым.

Пока Герши не прибыл к месту своего назначения, дело еще как-то шло. Но вскоре после его прибытия начались ссоры между послом и временным поверенным в делах, снова ставшим только секретарем посольства. Д’Эон избрал своего начальника мишенью для оскорбительных острот. После этого неожиданно был доставлен подписанный Прасленом приказ д’Эону вернуться во Францию. Д’Эон не имел ни малейшего желания повиноваться. Праслен ведь не знал, что д’Эон был в Лондоне не просто секретарем посольства, а личным представителем Людовика. Для оправдания своего неповиновения д’Эон сослался на письмо короля. Весьма вероятно, что это письмо было сочинено самой «девицей де Бомон», но, может быть, оно действительно исходило от Людовика XV. Вынужденный под давлением фаворитки и министра выразить немилость своему агенту, который обладал крайне важными секретными бумагами, Людовик мог попытаться в личном письме загладить обиду.

Устраивая шумные скандалы послу, о которых на другой день говорил весь Лондон, открыто отказываясь подчиняться министру иностранных дел, д’Эон в то же время делал вид, что является по-прежнему верным агентом «секрета короля», и продолжал переписку с его руководителями Терсье и графом де Бролье. При этом письма заполнялись жалобами на попытки посла отправить или похитить д’Эона и уверениями, что он «дрался, как драгун, за короля, его секретную корреспонденцию и графа де Бролье». Прочитав эти письма, полные чудовищных преувеличений, Людовик XV не на шутку перепугался за судьбу своей тайной переписки. Не посоветовавшись даже с де Бролье и Терсье, он послал курьера к Герши, сообщая, что он одобрил официальное письмо герцога Праслена, требовавшее от Англии выдачи д’Эона. В случае же ареста непокорного секретаря послу надлежало немедленно изъять «все бумаги, которые могут быть обнаружены у господина д’Эона, не сообщая никому (т. е. – должен был понять Герши – в том числе и герцогу Праслену) их содержания». Бумаги надлежало запечатать и привезти Людовику в Париж. Отчасти посвятив Герши в «секрет короля», король надеялся обеспечить молчание посла относительно бумаг д’Эона в переписке с министром иностранных дел.

Бролье и Терсье пришли в ужас от поспешного шага Людовика, раскрывшего послу «секрет короля». Но, главное, все это являлось дележом шкуры неубитого медведя. Драгун показал, что его нельзя взять голыми руками. Выдача явно противоречила бы английским законам, и британское правительство не имело причин идти навстречу просьбам Людовика, тем более, что случай с д’Эоном приобрел шумную огласку. Когда же из Парижа прибыли полицейские агенты с приказанием похитить непокорного разведчика, д’Эон стал показываться на улице только в сопровождении нескольких знакомых. А большей частью сидел дома, который превратил в настоящую крепость, охранявшуюся солдатами.

Убедившись, что прямую атаку драгунский капитан отбил, де Герши решился на обходный маневр. С помощью наемного писаки он опубликовал отчет о своих стычках с д’Эоном, надеясь, что тот не удержится от резкого ответа и сможет быть привлечен к ответственности по законам о клевете. Но д’Эон не попался в ловушку и отвечал очень сдержанно. В свою очередь уже де Герши подготовил злобное изобличение д’Эона. В спор вмешалось много посторонних лиц, и за несколько месяцев появилась обширная памфлетная литература – за и против д’Эона. Тогда тот, чувствуя, что наступил час мести, в марте 1764 г. опубликовал книгу, полную язвительных разоблачений прошлого де Герши, а главное, цитат из писем Праслена и Нивернэ, убийственно отзывавшихся об умственных способностях посла. После этой книги английское правительство решило начать преследование д’Эона за клевету. Праслен рвал и метал, настаивая на любых мерах, обеспечивающих доставку д’Эона во Францию. Но Людовик XV был более сдержан – он отлично знал, какие бумаги еще скрывает в тайниках его секретный агент. Вероятно, опубликование этих документов и не вызвало бы войну с Англией, но во всяком случае вполне разоблачило бы «секрет короля», да и многие другие закулисные стороны жизни версальского двора.

Не получив поддержки от «секрета короля», д’Эон неожиданно сблизился с лидером английских буржуазных радикалов – Уилксом и его сторонниками. Они надеялись получить у д’Эона доказательства, что английский премьер-министр лорд Бьют был подкуплен французским правительством во время мирных переговоров, приведших к окончанию Семилетней войны. После этого Людовик решил подослать своего тайного эмиссара к д’Эону, но тот отверг предложения короля.

Осенью состоялся суд, и д’Эон был осужден за клевету. Но когда судебные приставы в сопровождении военной охраны явились для исполнения приговора к нему на дом, они нашли там только трех женщин. Где уж полицейским было узнать в одной из дам осужденного иностранного посла кавалера д’Эона! А тот завел тем временем свою личную «секретную службу», наблюдавшую за полицейскими, пытавшимися его разыскать.

Передвигаясь, по его собственным словам, «только с предосторожностями, которые должен соблюдать драгунский капитан на войне», д’Эон успешно избежал ареста и подвел контрмину под торжествовавшего посла.

Один из агентов Герши, некий Трейссак де Вержи, посаженный в тюрьму за долги, был перекуплен д’Эоном и сделал важные разоблачения. А именно, что Герши подготовлял похищение и убийство д’Эона. Теперь тот мог начать контрпроцесс против посла. Д’Эон имел наглость послать письмо де Бролье (т. е. королю) с просьбой прислать денег на покрытие судебных издержек, поскольку он будет бороться в суде за интересы Людовика против преступного де Герши. Положение стало настолько серьезным, что де Бролье, с разрешения Людовика, решил сам отправиться в Лондон для переговоров с д’Эоном.

Но в это время обстановка еще более усложнилась. В Кале был арестован слуга д’Эона, некто Югонне, служивший курьером для доставки донесений «секрету короля». Югонне имел при себе письма Друэ, секретаря де Бролье. Закованный в кандалы, Югонне был доставлен в Бастилию. Вскоре последовал арест Друэ. Герцог Праслен торжествующе сообщил королю, что у него в руках доказательства связей между графом де Бролье и государственным преступником д’Эоном. Людовик не посмел открыто прекратить преследование, которое угрожало раскрыть «секрет короля». Вместо этого он приказал начальнику полиции де Сартену тайно изъять из следственного дела Югонне и Друэ все бумаги, относившиеся к Бролье, Терсье и другим лицам, связанным с «секретом короля». Бролье сам просмотрел все захваченные документы и оставил в деле лишь совершенно неважные бумаги.

После этого Терсье тайно посетил Югонне и Друэ и прорепетировал с ними их будущие показания на суде. Праслен, хоть и сообразил, что его одурачили, был вынужден признать свое поражение. Друэ выпустили через несколько дней. Что же касается Югонне, то с целью не вызывать подозрения таким милостивым отношением к шпионам, его просто оставили на два с лишним года в Бастилии и довели до совершенной нищеты.

Между тем в Лондоне 1 марта 1765 г. столичные присяжные вынесли решение о привлечении графа де Герши к суду по обвинению в попытке убить кавалера д’Эона. Международное право оказалось на этот счет не очень ясным, а тем более, невозможно было точно разобраться в джунглях английских законов, основанных на прецедентах – прежних решениях судов по подобным делам.

Единственным подходящим прецедентом была казнь португальского посла во времена Кромвеля.

Положение Герши, ежеминутно ожидавшего ареста, стало совсем невыносимым; не привыкшая церемониться лондонская толпа недвусмысленно продемонстрировала ему свое враждебное отношение. Экипаж посла забросали камнями. Де Герши пришлось спешно убраться из Англии. На этом дипломатическая карьера де Герши закончилась. Его место занял временный поверенный в делах Дюран, являвшийся одновременно агентом «секрета короля». Людовику XV пришлось вступить в сделку с д’Эоном, который к этому времени завел уже широкие знакомства в Лондоне (и, по мнению некоторых исследователей, активно играл роль шпиона-двойника). Один за другим прибывали к д’Эону тайные посланцы из Версаля со все более заманчивыми предложениями. Тот твердо решил не продешевить.

Д’Эон предъявил королевской казне претензию на круглую сумму и пригрозил, в случае, если ему будет отказано в иске, обнародовать секретную переписку короля с рядом его агентов. А пока что он опубликовал через подставных лиц несколько королевских писем, прозрачно разъясняя, что это самые невинные из его коллекции, и снабдил их сведениями об «Оленьем парке» – тайном гареме, который содержали для Людовика XV и где он появлялся под именем одного польского графа… В 1766 г. король капитулировал и приказал любой ценой договориться с д’Эоном о продаже писем. Тот обменял их на большую ежегодную пенсию. Некоторые, наиболее «пикантные» письма он, однако, оставил у себя, как гарантию регулярности денежных выплат из Парижа.

Кроме того, д’Эон вновь стал разведчиком «секрета короля» и в течение ряда лет посылал в Париж секретную информацию о политическом положении Англии, подписывая шифрованные депеши своим собственным именем, а остальные – псевдонимом Уильям Уолф.

Однако в заключенной сделке был, по некоторым сведениям, один странный пункт: д’Эон должен был получать регулярно следуемые ему деньги только в том случае, если он снимет мундир драгунского капитана и облачится в женское платье. Зачем это было нужно Людовику XV, можно лишь догадываться. В литературе высказывается предположение, что таким путем король хотел, во-первых, наказать шантажиста, а во-вторых, превратив в старую деву, – «убить смехом» и лишить тем самым всякого доверия исходящие от него сведения. Другим объяснением считается попытка предотвратить столь оригинальным способом дуэль д’Эона с молодым Герши, желавшим отомстить за отца.

Если верить мемуаристам, то, убеждая д’Эона исполнить приказ короля, новый министр иностранных дел герцог Эгуийон писал, что все прежние победы драгунского капитана в дипломатии и на поле битвы, если они принадлежат мужчине, не прославят его. Иное дело, если все это подвиги женщины: «Никому не известный как мужчина, вы сделаетесь знаменитой женщиной… Шевалье! Его величество предоставил Вам патент на чин лейтенанта, а потом капитана драгун. То, что король ныне желает предоставить Вам, является патентом на бессмертие». Эти ли аргументы или сопровождавший их звон золота оказали свое действие. Еще не скинув драгунский мундир, бравый капитан при встрече с секретарем французского посольства поспешил сообщить: «Я – женщина!».

Английский парламент, согласно известной пословице, может все, кроме того, чтобы превратить мужчину в женщину. Французской разведке удался и этот эксперимент. Но все же есть документы, свидетельствующие, что, по крайней мере, инициатива принадлежала самому д’Эону. Возможно, идея возникла у него в связи с тем, что слух о том, будто он женщина, давно гулял по Лондону. Некоторые историки и поныне передают версию, что будто д’Эон был любовником английской королевы и, будучи застигнутым в ее покоях, решил не ставить под сомнение законность наследника престола и обрек себя на ношение женского наряда. Остряки сравнивали д’Эона с Жанной д’Арк. А Вольтер даже иронически заметил: «Наши нравы явно смягчились. Д’Эон – это орлеанская девственница, которую не сожгли на костре».

Мысль о ношении женского костюма укрепилась у авантюриста, видимо, тогда, когда он убедился в беспочвенности своих надежд на возобновление дипломатической карьеры и обдумывал способы подольше сохранить свою дешевую, но выгодную популярность. Кавалер неоднократно жаловался на стеснительность для него женского наряда, уверял, что быстро устает от хождения в дамских туфлях, и просил разрешения одевать этот наряд только по воскресеньям (в чем ему было отказано).

Однако возможно, что жалобы носили демонстративный характер и также преследовали цель дать пищу для скандальной хроники. В то же самое время д’Эон писал о себе изумленному графу де Бролье, много лет отлично знавшего своего агента, – «как о самой несчастной из женщин».

В других письмах бывший драгунский капитал обыгрывал тему о непорочности своей девичьей чести, которую он сохранил, несмотря на все превратности военной жизни.

Шли годы. Незадолго до смерти Людовика XV последовал новый скандал с «секретом короля» – французские власти арестовали двух агентов графа де Бролье – Фавье и Дюмурье. Их приговорили к нескольким месяцам тюрьмы. Когда в 1774 г. Людовик XV умер, «секрет короля» стал секретом полишинеля. Правительство Людовика XVI занялось вопросом об агентах «секрета» и, конечно, о д’Эоне, получавшем огромную, ничем не заслуженную пенсию. Министр иностранных дел Вержен потребовал от д’Эона в обмен на гарантию продолжения уплаты пенсии, чтобы тот выдал наиболее ценные секретные бумаги, которые заботливо им сохранялись, и вернулся во Францию.

В качестве тайного агента для переговоров с д’Эоном в Лондон прибыл маркиз де Прюнево. Однако, д’Эон выдвинул совершенно фантастические требования – уплаты ему капитанского жалованья за 15 лет, проведенные в Лондоне, возмещения всех понесенных им расходов за время нахождения в британской столице. Он требовал даже круглую сумму за все не принятые им подарки от различных лиц, которые якобы ему предлагались во время нахождения на государственной службе.

В Париже были в ярости, но переговоры не прервали. Их доверили на этот раз вести Бомарше, который, как мы знаем, уже ранее ездил в Лондон с аналогичным поручением умиротворить Моранда. Соглашение было достигнуто. Д’Эону была сохранена пенсия и сделаны другие уступки, но взамен его обязали по-прежнему носить женское платье. Д’Эон отомстил автору «Севильского цирюльника» за этот последний пункт, разыгрывая фарсовую «влюбленность» к Бомарше. «Все сообщают мне, – писал тот в ярости Вержену, – что эта сумасшедшая дама влюбилась в меня. Какой дьявол мог предполагать, что с целью верно служить королю я должен буду превратиться в галантного рыцаря драгунского капитана?» Однако, негодование не воспрепятствовало прославленному драматургу стать героем малоприличных любительских спектаклей, которые ставились во многих парижских домах.

Д’Эон не раз делал попытки уклониться от обязательного ношения женского платья (его явно заставляли теперь носить его, чтобы избежать еще более громкого скандала). Когда д’Эон вернулся на некоторое время во Францию и должен был представиться ко двору, он жаловался, что у него нет хороших нарядов. Ему тут же прислали королевскую модистку. Кавалера даже арестовали в 1779 г. за неповиновение и обязали подпиской не надевать драгунский мундир. Впрочем, по словам одной современной газеты, скверно выбритый кавалер «выглядел более чем когда-либо мужчиной теперь, когда он – женщина».

Бывший разведчик снова вернулся в Лондон. Самое любопытное, что и после начала революции, когда прекратилась выплата королевской пенсии, д’Эон остался в женском костюме. Очевидно, он носил его для оригинальности. Д’Эон снова стал зарабатывать себе на жизнь шпагой, сделавшись учителем фехтования. Полиция склонна была считать шевалье фальшивомонетчиком. Так протекли последние годы этой «кавалерист-девицы» наизнанку.

Калиостро, кардинал и аферистка Жанна Аа Мотт

Личная дипломатия Людовика XV дополнялась не только личной разведкой, но и шпионажем, действовавшим в личных целях монарха, возводимых в ранг государственной необходимости. Однако предреволюционные годы видели и совсем необычный феномен – использование отдельными лицами своего рода частной разведки при дворе для заведомо преступных, уголовно наказуемых деяний. Дело идет не о многочисленных высокопоставленных казнокрадах, использовавших свое знание закулисных сил и влияние при дворе для осуществления разных махинаций. В истории, о которой пойдет речь, точное представление о взаимоотношениях королевы с ее придворными было использовано для столь ловкого грабежа, что жертвы его далеко не сразу поняли, насколько ловко их провели.

Склонные придавать большое значение альковным историям буржуазные исследователи пишут, что падению королевской власти в XVIII в. во Франции способствовали две вещи: неверность жившего более чем двести лет назад короля Генриха II своей жене Екатерине Медичи и старческое сластолюбие Людовика XV, на котором покоилось влияние его последней фаворитки мадам Дюбарри. Если бы не эта поздняя привязанность короля, парижским ювелирам Бемеру и Бассанжу не пришло бы в голову создавать ожерелье из невиданных по ценности бриллиантов. А если бы Генрих II не заимел любовницей Николь де Савиньи, то не возник бы род, последней представительницей которого была некая Жанна Валуа, родившаяся в 1756 г.

Конечно, читателю известно, что королевская власть во Франции пала от куда более серьезных причин – не об этом здесь речь. Но в обстановке растущего разложения французского абсолютизма такие, казалось бы, мало относившиеся к делу события подлили масла в огонь, помогли сильно дискредитировать королевскую власть.

Жанна Лa Мотт, именовавшая себя Валуа (т. е. присвоившая фамилию прежней королевской династии), родилась в совершенно разорившейся семье. В детстве мать Жанны заставляла ее нищенствовать. С юношеских лет она сумела приобрести достаточный жизненный опыт по части различных способов добывания денег. В этом занятии усердным помощником оказался ее муж – жандармский офицер, который называл себя графом Лa Мотт.

В начале 80-х гг. почтенная парочка перекочевала в Париж. Здесь Жанна познакомилась с одним из самых богатых и знатных вельмож, Луи де Роганом, кардиналом Страсбургским. Кардинал в это время был ближайшим другом и покровителем знаменитого графа Калиостро (под этим именем, как выяснилось впоследствии, скрывался итальянец Джузеппе Бальзамо). Калиостро говорил о себе, что родился в неведомой для европейцев Аравии, жил во дворе муфтия Ялахаима, что его самого звали Ахаратом и был он похищенным мусульманами ребенком из знатного христианского рода. Впрочем, это была наиболее правдоподобная версия, ведь имелись и другие, куда более странные.

Новый таинственный чародей затмил своей славой даже Сен-Жермена. Калиостро уверял, что познал «универсальную тайну» медицины, позволяющую лечить все болезни, ему были известны великие секреты древних египетских жрецов и философский камень, позволяющий обращать любой металл в золото. Но все это было далеко не самое важное и непонятное в сверхъестественных способностях, которыми обладал великий маг. Да и как было не удивляться, когда на своих вечерах Калиостро вызывал перед присутствующими призраки великих людей прошедших веков!

В многочисленных отчетах об этих вечерах подробно рассказывается, кто именно из умерших писателей, философов и государственных деятелей почтил их своим присутствием. Тут были и Монтескью, и Руссо, и Дидро. Бросалось, правда, в глаза, что их ум заметно потускнел со времени смерти. Ни одному из них не удавалось обронить ни одной свежей мысли. Однако если имена умерших тщательно фиксировались, имена живых участников встреч оставались всегда неизвестны.

В «Утрехтской газете» от 2 августа 1787 г. помещен рассказ о том, как Калиостро передал одной старой кокетке небольшой флакон с эликсиром молодости, который должен был скинуть ей с плеч целых двадцать пять лет. В отсутствие владелицы флакона, содержавшуюся в нем жидкость выпила служанка Софи, которой было тридцать лет от роду. Зрелая женщина разом превратилась в пятилетнюю девочку. Калиостро много смеялся по поводу этого происшествия, но категорически отказался дать престарелой даме еще одну бутылку чудодейственного эликсира. И таких басен о Калиостро ходило великое множество.

Многие трюки Калиостро были прямым плагиатом у Сен-Жермена. Однажды в Страсбурге знаменитый граф, прогуливаясь в роскошном костюме, украшенном огромными бриллиантами, остановился с возгласом изумления перед скульптурой, которая изображала легендарную сцену распятия Иисуса Христа. На вопрос окружавших, что его так удивило, Калиостро небрежно заметил – он не может понять, как художник, который наверняка не видел Христа, достиг такого сходства.

– А вы сами были знакомы с Христом?

– Я был с ним в самых дружеских отношениях, – ответил Калиостро. – Сколько раз мы бродили с ним по песчаному, покрытому ракушками берегу Тивериадского озера. У него был бесконечно нежный голос. Но он не хотел меня слушать. Он странствовал вдоль берега моря; он собрал вокруг себя толпу нищих, рыбаков, оборванцев. И он проповедовал. Плохо ему пришлось от этого. – И, повернувшись к своему слуге, граф спросил:

– Ты помнишь вечер в Иерусалиме, когда распяли Иисуса?

– Нет, сударь, – ответил с глубоким поклоном слуга. – Вам ведь известно, что я нахожусь у вас на службе всего полторы тысячи лет.

Калиостро утверждал, будто он родился через 200 лет после всемирного потопа, был хорошо знаком с библейским пророком Моисеем, участвовал в оргиях древнеримских императоров Нерона и Гелиогабала, во взятии Иерусалима крестоносцами в XI в., словом, был очевидцем всех выдающихся событий всех столетий.

Великий маг составил новую тайную ложу, участниками которой могли быть лица с доходом не менее 50 тысяч ливров в год. Он обещал довольно заманчивый подарок – продлить их жизнь до 5557 лет с перевоплощением через каждые полстолетия. Конечно, достижение этого возраста было поставлено в зависимость от многих условий, так что граф мог не очень беспокоиться о выполнении своего обещания. Число членов ложи было строго ограничено, но в нее стремились попасть сотни людей.

Калиостро не только обладал философским камнем, который давал ему бессмертие. Человеку со столь долгим жизненным опытом было бы, конечно, странно не уметь предугадывать будущее. И те из знакомых Калиостро, которые пережили Великую французскую революцию конца XVIII в., были и сами убеждены и других убеждали, что маг в точности предсказал весь ход революционных событий.

Кардинал Роган, как это ни зазорно было для высокого сановника церкви, целиком подпал под обаяние Калиостро и не скупился на средства для продолжения его алхимических опытов. Одного лишь, как оказалось, не могла обеспечить Рогану даже магическая сила графа – вернуть ему прежнее положение и влияние при дворе.

В первые годы царствования Людовика XVI Роган был французским послом в Вене. Австрийской императрице Марии-Терезии не понравился француз, чуть ли не ежедневно устраивавший шумные охоты и пиры, отличавшийся в стрелковых состязаниях и вообще явно не принимавший всерьез свой духовный сан. Чопорную императрицу шокировала ироническая вежливость и высокомерная почтительность кардинала, так не вяжущиеся с чинными и в то же время раболепными манерами ее придворных. Эту антипатию к кардиналу Мария-Терезия сумела передать и своей дочери – жене Людовика XVI Марии-Антуанетте. Когда же Марии-Терезии стало известно об очень непочтительных выражениях по ее адресу, которые содержались в одном письме Рогана, отправленном в Париж, она потребовала отозвать французского посла. В Париже Роган был принят королем, но всесильная Мария-Антуанетта отказалась его видеть. Кардинал, в своих мечтах уже видевший себя первым министром Франции, впал в совершенную немилость. Несмотря на все усилия Рогана и его слезные мольбы, излагаемые в письмах к королеве, которые валялись непрочитанными, доступ кардиналу ко двору оставался закрытым.

Обо всем этом в деталях и разузнала Жанна Ла Мотт. Отчасти от самого кардинала, но большей частью путем умелого расспрашивания ряда лиц, имевших то или иное отношение к придворным кругам и посвященных в их секреты. Разобравшись в сложной сети дворцовых интриг, Жанна составила свой план. Вначале он сводился просто к выколачиванию денег из кардинала под предлогом, что Жанна сумеет добиться изменения отношения королевы к Рогану. Но потом план претерпел существенные изменения.

Жанне было известно, что ювелиры Бемер и Бассанж настойчиво пытались убедить Марию-Антуанетту купить ожерелье, составленное ими еще для мадам Дюбарри. Смерть помешала Людовику XV сделать этот дорогостоящий подарок своей фаворитке, и ювелиры не могли ума приложить, что же им делать, поскольку для приобретения составлявших ожерелье бриллиантов они влезли в большие долги. Мария-Антуанетта отказалась купить сделанное без особого вкуса ожерелье, громогласно объявив, что на такие деньги можно построить куда более важный для Франции линейный корабль (шла война с Англией). Французские финансы действительно находились в отчаянном состоянии, и подобная «экономия» должна была стать свидетельством заботы королевы о благе страны..

Жанна Ла Мотт прежде всего попыталась убедить кардинала Рогана в том, что она является интимным другом королевы. Для этой цели авантюристка использовала тщательно собираемые ею сведения о всех мелочах жизни и быта королевской семьи. Жанна имела любовника, некоего Рето де Вильета, «специалиста» по фабрикации фальшивых документов и писем. Убедившись в его талантах, Жанна решилась намекнуть Рогану, что ей удастся добиться изменения в настроениях королевы. При этом кардиналу были продемонстрированы подложные письма Марии-Антуанетты к Жанне Ла Мотт, составленные, разумеется, в самом дружеском и доверительном тоне.

Вскоре Рогану было предложено написать оправдательное письмо. Испортив дюжину черновиков, кардинал, наконец, составил достаточно дипломатическое послание. На него был получен благоприятный ответ. Завязывается переписка. Письма королевы, вначале холодные, становятся все более дружественными. Чудесную перемену в настроениях королевы подтвердил и высший для кардинала авторитет – Калиостро.

Летом 1784 г. у снабженной дополнительными подробными сведениями о дворцовых делах Жанны окончательно созрел план похищения бриллиантов. Если на первом этапе оказались полезными таланты любовника Жанны – подделывателя бумаг Рето де Вильета, то теперь необходимо было обратиться к услугам любовницы мужа, молодой модистке Николь Лаге.

Жанна не ревнива. Она приглашает мадемуазель Лаге к себе в дом и нарекает баронессой Ге д’Олива. Эта молодая особа представляла собой, по уверению одного современника, «крайнее сочетание честности и беспутства». Конечно, ее не посвящали ни в какие планы, а просто объяснили, что королева хочет разыграть одну веселую шутку, и за помощь, которую может оказать в этом королевском капризе «баронесса», ее вознаградят крупной суммой денег. Д’Олива должна будет лишь раз поздно вечером на алее Версальского парка передать одному знатному вельможе записку и розу. «Баронесса» согласилась и была вполне удовлетворена теми объяснениями, которые получила от Жанны Ла Мотт. Следует добавить, что д’Олива фигурой напоминала королеву, хотя была совершенно не похожа на нее лицом.

11 августа 1784 г. д’Олива, одетая в белую блузу, подобную той, которую часто с подчеркнутой простотой носила Мария-Антуанетта, отправилась в Версаль в сопровождении супругов Ла Мотт. Вечер был безлунный, и темнота в аллее усиливалась от каменной массы грота Венеры. Д’Олива осталась в одиночестве. Вдали скрипнул песок и показались трое мужчин. Один из них, закутанный в плащ и в шляпе, надвинутой на глаза, приблизился к д’Оливе. Она, как было условлено, уронила розу, но забыла передать незнакомцу письмо, лежавшее у нее в кармане. Человек в плаще почтительно поцеловал подол ее платья. Д’Олива что-то пробормотала от волнения, и стоявший перед ней кардинал убедил себя, что слышал слова: «Вы можете надеяться, что прошлое забыто». Он горячо благодарил и кланялся. В этот момент появилась какая-то тень, шепнувшая, чтобы все скорей уходили, так как приближаются принцессы – жены братьев короля. «Граф» Лa Мотт увел д’Оливу. Поспешно удалившийся Роган потом утверждал, будто он узнал в человеке, который прошептал эти слова, Вильета.

Итак, решительный шаг был сделан, и заговорщики весело отпраздновали его успех. Его надо было развивать, и Жанна стала приносить кардиналу новые, все более дружеские письма королевы. Слепота Рогана была настолько поразительна, что многие впоследствии объясняли ее тем, будто бы 34 Сказки Андерсена I (рус) Снежная королева мр3 9786176060093 1 6,00 6,00 Лa Мотт была любовницей кардинала. Она и сама давала подобное объяснение, но Роган его решительно отрицал. (И, кажется, в данном случае, судя по обстоятельствам дела, прелату можно поверить). А пока что авантюристка выудила у кардинала большие суммы денег якобы для королевы, нуждавшейся в них для различных благотворительных целей. На эти деньги Лa Мотт приобрела и роскошно обставила дом в Париже. Для себя Жанна просила лишь какие-то мелочи, и Роган был убежден, что она сильно нуждается.

Осенью 1784 г. Лa Мотт познакомилась с ювелирами Бемером и Бассанжем, которые все еще не могли найти покупателя для ожерелья. А в январе 1785 г. вернувшийся из поездки в свое епископство в Эльзасе Роган узнал, что Мария-Антуанетта просила его взять на себя роль посредника в переговорах о приобретении этого ожерелья. Королева хочет иметь его, чтобы одеть на празднике 2 февраля, и обещает заплатить стоимость бриллиантов, равную 1600 тыс. ливров, несколькими платежами, производимыми раз в три месяца. Роган попросил Жанну взять у Марии-Антуанетты для ювелиров письменное обязательство об уплате.

Жанна принесла документ с просьбой от имени королевы держать его в секрете – ведь покупка ожерелья производится без ведома короля.

После этого кардинал быстро уладил дело с ювелирами и подтвердил гарантию погашения долга, содержащуюся в документе, который был подписан «Марией-Антуанеттой французской». Как впоследствии указал Рогану Калиостро, королева вряд ли могла подписаться таким, совершенно не принятым, образом. Но это соображение ясновидец высказал, когда было уже поздно что-либо исправить. Документ не вызвал сомнений ни у Рогана, ни у ювелиров. Кардинал привез ожерелье Жанне, которая в его присутствии передала бриллианты в соседней полутемной комнате какому-то лицу, по ее словам, посланцу от королевы.

Заговорщики немедленно разрезали ожерелье. Муж Жанны отправился с большим количеством бриллиантов в Англию, где распродал их лондонским ювелирам. Вильета случайно арестовали и нашли при нем часть бриллиантов, но Жанна сумела добиться освобождения своего любовника. Все развивалось, как она предполагала. Расплатившись с долгами, Жанна торжественно отправилась в свой родной город Бар-сюр-Об, чтобы покрасоваться перед местными жителями, ранее презрительно третировавшими «нищую Валуа». Вслед за ней везли шесть карет, набитых дорогими вещами. Правда, вскоре Жанна ненадолго съездила в Париж.

Там в ее отсутствие события развивались быстрыми темпами. На празднике 2 февраля, к изумлению кардинала и ювелиров, королева так и не надела купленного ею ожерелья. Но у Жанны был и на это ответ: королева находит цену слишком большой. Ювелиры делают уступку. Тогда Жанна разъясняет, что Мария-Антуанетта не хочет носить ожерелья, так как до полной расплаты с ювелирами не считает его своим.

12 июля Бемер поехал в Версаль с письмом к Марии-Антуанетте, составленным под диктовку кардинала. В письме выражалась радость по поводу того, что великая королева теперь обладает наилучшим в мире ожерельем. Бемер передал через слуг письмо и уехал, не дожидаясь ответа. Королева прочла письмо и, считая, по-видимому, ювелира сошедшим с ума, велела своей придворной мадам Кампан передать ему, что она не собирается покупать бриллианты. Однако Мария-Антуанетта не сочла, нужным потребовать от Бемера объяснения непонятного для нее содержания письма.

Подошел срок первого платежа и Жанна опасалась, что дело вскроется раньше времени. Поэтому Роган 31 июля получил записку от «королевы», где содержалась просьба перенести срок первого взноса с 1 августа на 1 октября с тем, чтобы тогда было выплачено не 400 тысяч, а 700 тысяч ливров – половина новой цены ожерелья. В первый раз у Рогана возникает смутное подозрение. Он сравнивает полученную записку с оставшимися у него от прежних лет письмами королевы. Никакого сходства! Но Жанне удается успокоить прелата: она приносит якобы от имени королевы первые 30 тысяч ливров в счет уплаты за ожерелье. Кардинал снова убежден – откуда у такой бедной женщины, как Лa Мотт, могут появиться 30 тысяч ливров, если они не переданы ей королевой? Но беспокойство уже передалось ювелирам. Тогда 3 августа Жанна решилась на смелый шаг. Она прямо объявила Бассанжу, что обязательство королевы об уплате – подделка. Авантюристка рассчитывала, что прижатый к стене Роган для предотвращения скандала сам покроет стоимость колье.

Перепуганные ювелиры, не осмеливаясь показаться на глаза Рогана, бросились к мадам Кампан. Та им подтвердила, что Мария-Антуанетта не получала ожерелья. Лишь на следующий день, 4 августа, Бассаж задал Рогану роковой вопрос: уверен ли он в честности посланца королевы, которому было передано ожерелье? Это «лицо» – Вильет, как раз в это время, пришпоривая коня, скакал в Женеву, чтобы очутиться за пределами Франции; д’Олива, сменившая Ла Мотта на нового возлюбленного, была отправлена в Брюссель. Удалив других участников похищения, Жанна считала ненужным бежать самой, вместо этого она снова вернулась в Бар-сюр-Об и стала выжидать дальнейшего развития событий.

А кардинал все еще уверял ювелиров, что он сам лично получил поручение от королевы и уже ему переданы в счет уплаты за ожерелье первые 30 тысяч ливров. Однако после ухода ювелиров обеспокоенный прелат вызвал своего главного советника Калиостро. Великий маг был человеком практичным и немедленно указал Рогану, что гарантийное письмо, подписанное «Мария-Антуанетта французская» является подделкой. Калиостро рекомендовал Рогану поспешить, пока не поздно, признаться самому во всем перед королем и просить прощения. Но Роган продолжал колебаться. Между тем Мария-Антуанетта 12 августа узнала от ювелиров все известное им о похищении.

15 августа Рогана арестовывают по приказу короля. Узнав об этом, Лa Мотт спешно вернулась домой в Париж и сожгла все компрометирующие ее бумаги. Вскоре и она была взята под стражу. Вильет и д’Олива были выданы французским властям и вместе с главными героями «дела об ожерелье» предстали перед судом парижского парламента. Были привлечены к суду даже Калиостро и его жена. С исключительной изворотливостью Жанна пыталась свалить всю вину на Рогана, по ее словам, якобы собиравшегося похитить ожерелье, и на Калиостро, по ее утверждению, подделавшего гарантию королевы и надеявшегося использовать бриллианты для своих магических сеансов. Однако показания Вильета и Оливы вскоре выяснили суть дела. В результате Роган и Калиостро были полностью оправданы. Олива также была объявлена невиновной. Вильет отделался изгнанием из Франции. Он цинично доказывал, что подделанная им «гарантия» не является подделкой – ведь королева никогда не подписывалась «Мария-Антуанетта французская».

Мягкий приговор был вовсе не случайностью и не результатом давнишнего фрондирования парижского парламента, недовольного вмешательством короны в его права. Такой приговор был следствием общественного возбуждения, связанного с процессом. Калиостро и Роган становятся широко популярными людьми. Дамы носят модные красно-желтые ленты (красный цвет кардинальской шапки и желтый цвет соломы, служивший постелью для узников Бастилии). Тайная типография печатает отчеты о процессе, тексты речей адвокатов продаются за баснословные деньги. Повсюду слышатся издевательские стихи по адресу королевы. Говорили, что в случае обвинительного приговора в Париже вспыхнули бы волнения.

Виновность самой Ла Мотт не вызывала сомнения. На суде она в припадке гнева бросила тяжелый бронзовый подсвечник в Калиостро. Потом она изображала сумасшедшую. Приговор гласил – подвергнуть Жанну Ла Мотт публичному сечению и заклеймить буквой «V» (Voleuse – воровка). После выполнения приговора Жанну отправляют в исправительную тюрьму.

Король отдал приказ выслать Рогана в его епархию. Калиостро было предписано покинуть Францию, и он уехал в Лондон.

Однако скандал, произведенный свиданием в гроте Венеры, потушить не удалось. Поскольку дело об ожерелье получило огласку, в него активно вмешалась французская официальная дипломатия и тайная агентура за границей. Для французского двора стало задачей первоочередной важности захватить всех участников кражи, чтобы доказать невиновность королевы. Выдачи д’Оливы и Вильета (из Бельгии и Швейцарии) добились без труда, но добраться до находившегося в Англии мужа Жанны было значительно труднее. А только он мог дать показания, куда исчезла большая часть бриллиантов. В связи с этим французский посол в Лондоне граф Адемар был чрезвычайно обрадован, когда получил из Эдинбурга письмо от некоего итальянца Франсуа Беневента, именуемого Дакоста, «учителя иностранный языков».

В этом письме Беневент предложил обеспечить тайный увоз из Англии не только Ла Мотта, но и находившихся при нем бриллиантов. Старый итальянец выдавал Ла Мотта, считавшего, что его может разыскивать полиция, за своего племянника. Беневент запросил у Адемара чудовищную сумму за услуги, но тот счел предложение приемлемым. Мария-Антуанетта быстро добилась согласия короля. 4 апреля министр иностранных дел сообщил Адемару, что Беневенту можно заплатить в виде аванса тысячу гиней и дать твердые гарантии в отношении остальной суммы, которую тот получит, как только Ла Мотт будет находиться под стражей в любом из французских портов. Адемар известил Дакоста, что его предложение принято, и возложил организацию похищения на первого секретаря посольства Сибиль д’Арагона.

Секретарь, в прошлом офицер, был человеком действия. Он быстро составил план. Беневент должен будет убедить Ла Мотта покинуть Эдинбург якобы потому, что там оставаться долее будет небезопасно. После этого итальянец приедет с Ла Моттом в Ньюкасл, откуда будет нетрудно убедить «графа» посетить расположенный неподалеку порт Шилдс.

К этому времени за Дакоста и Лa Моттом будут следовать двое тайных французских агентов. Двое других людей д’Арагона прибудут морем в Шилдс на небольшом судне с надежным экипажем. Это судно не могло вызвать ни у кого подозрения, поскольку из Шилдса вывозилось за границу большое количество каменного угля. Беневент даст «графу» снотворного, Ла Мотта перенесут на корабль, – и вскоре он будет в руках французского правосудия.

29 апреля Беневент сообщил из Эдинбурга, что он на днях известит о своем отъезде вместе с Ла Моттом в Ньюкасл, куда они действительно отправились. В Лондон спешно прибыли выделенные для выполнения секретной миссии французские полицейские инспекторы Кидор и Гранмезон. Узнав только от д’Арагона о возложенном на них поручении, полицейские чины отнюдь не пришли в восторг. Им явно не хотелось быть повешенными в Англии в случае неудачи плана похищения. Однако до этого дело не дошло. Оказалось, что еще меньше эта перспектива устраивала Беневента, уже получившего аванс. При встрече с французами он выдвинул множество предлогов для отказа в участии в похищении. Кроме всего прочего, «граф» по словам итальянца, заподозрил опасность и не пожелал ехать в Шилдс. На деле, по всей вероятности, Беневент предпочел признаться во всем Лa Мотту и поделиться с ним полученными деньгами. Возможно даже, что весь план заранее был разработан самим Лa Моттом, который, в таком случае, оказался достойным учеником своей жены.

Многие во Франции считали королеву соучастницей похищения ожерелья. Об этом же твердила бежавшая в 1787 г. из тюрьмы и скрывшаяся за границу Лa Мотт. (Еще на суде Жанна утверждала, что видела много подлинных писем королевы к Рогану.) Только признавая участие королевы в краже ожерелья, по мнению большого числа современников, можно объяснить поразительное легковерие, непонятную слепоту Рогана. (Однако за два дня до ареста Калиостро убедил Рогана, что он ужинает с… королем Генрихом IV, убитым в 1610 г.) Насколько можно судить, подозрения против королевы не были обоснованными. Мария-Антуанетта была надменным и жестоким человеком, глубоко презирала народ и не привыкла считаться ни с чем, когда дело шло об удовлетворении ее прихотей. Несколькими годами позже, во время революции, королева была готова пролить море народной крови. Но она не была воровкой. Ей это было просто ни к чему.

Процесс об ожерелье нанес огромный моральный ущерб монархии, и в этом смысле он сыграл немалую роль в росте революционных настроений. В обстановке всеобщего недовольства Калиостро, вынужденному после процесса уехать в Англию, и без магического кристалла было нетрудно предсказать скорое разрушение Бастилии.

Шпионаж колонизаторов

Секретная служба рука об руку с дипломатией и военной силой сыграла свою немалую роль в колониальном порабощении Азии европейцами. Лазутчиками будущих завоевателей были и христианские миссионеры (особенно иезуиты), и купцы, занимавшиеся «мирной» торговлей с туземцами, и путешественники, якобы заинтересованные только открытием новых стран и областей.

Именно так начали английские завоеватели в Индии, – в течение почти полутора столетия (с 1603 г. по 1740 г.) англичане занимались в Индии «мирной торговлей». Британская Ост-Индская компания построила с согласия индийского императора – Великого Могола – несколько факторий. Правда, однажды (в 1686–1690 гг.) англичане попытались прихватить значительную часть территории, окружавшей их фактории. Однако центральная власть была в Индии еще слишком сильной, и Ост-Индская компания оказалась под угрозой быть выброшенной из станы. Пришлось поспешить с заключением мира, отказавшись на время от всех планов прибрать к рукам чужие земли.

В начале XVIII в. обострился кризис империи Моголов. Власть Великого Могола становилась все более номинальной, областные правители сделались фактически независимыми от центра. Тогда англичане и другие колонизаторы решили, что настал их час.

В 40-е гг. XVIII в. завязалась ожесточенная борьба за Индию между Англией и Францией. После короткого перерыва она возобновилась во время Семилетней войны (1756–1763 гг.). Обе стороны широко использовали секретную службу для переманивания на свою сторону отдельных индийских князей, подкупа с этой же целью их придворных, участия в дворцовых интригах. Воспользовавшись столкновением с набобом (правителем) Бенгалии, англичане решили захватить эту богатейшую провинцию Индии, по населению и территории далеко превосходившую Англию. Конечно, в основе всего должна была лежать военная сила. Опыт показал, что обученные по-европейски индийские солдаты – сипаи способны побеждать более многочисленные, но слабо дисциплинированные и плохо вооруженные отряды индийских князей. Однако набоб Бенгалии Сирадж-уд-доула имел столь многочисленную армию, что захватчики долго не решались приступить к осуществлению своего плана.

Во главе английских войск был поставлен Роберт Клайв. Младший сын обедневшего дворянского рода, он приехал в Индию простым писцом Ост-Индской компании. Во время войны с Францией Клайв записался добровольцем в английские войска и в условиях Индии, требовавших постоянной решимости и личной инициативы, выдвинулся как волевой и находчивый офицер. Это был человек, не желавший останавливаться ни перед чем в достижении поставленной цели – утверждения английского господства в Бенгалии и огромного личного обогащения путем ограбления завоеванной страны.

Он понял, что ключ к успеху лежит в вербовке тайных союзников среди военачальников и придворных бенгальского набоба. Этой цели, собственно, и служила посылка английских представителей формально для переговоров с набобом, а на деле для подталкивания влиятельных вельмож к измене. Однако еще большую роль сыграли тайные агенты, которых Клайв засылал ко двору Сирадж-уд-доула. Они обещали все, что ни требовали недовольные, – Клайв, разумеется, и не собирался выполнять эти обещания. Он выдвигал даже «теорию», что в отношениях с «туземцами» позволительно пренебрегать любыми соображениями морального характера. План Клайва сводился в основном к следующему: тайно договориться с одним из главных военачальников набоба, Мир-Джафаром, и обещать ему бенгальский престол в случае, если он в решительный момент перейдет на сторону англичан. А потом – править руками Мир-Джафара, если это будет удобно, если нет – отстранить эту ставшую ненужной марионетку. Пока же тайные агенты интенсивно курсировали между Клайвом и Мир-Джафаром.

Клайв имел много шпионов при дворе набоба в Муршидабаде, доносивших ему о каждом шаге Сирадж-уд-доула, об его переговорах с французами, о подготовке войск.

Однако главным среди этих агентов был индиец Амичанд, через которого велись переговоры англичан с заговорщиками.

Однажды Клайв получил тревожную весть: Амичанд готов предать его. Индиец знал всех участников заговора – выдай он их, рухнул бы весь, столь тщательно разработанный план Клайва. И тот поспешил довести до сведения Амичанда, что он знает об его намерении и готов платить за молчание, нужно лишь условиться о цене. Ответ последовал ошеломляющий: Амичанд требовал за молчание 300 тысяч фунтов стерлингов. Такой суммы, вероятно, нельзя было бы собрать даже, если конфисковать все деньги у английских купцов в Калькутте. Но Клайв принял эти условия, хотя и не думал их выполнять.

В свою очередь, другой контрагент тоже был не так прост. Амичанд потребовал внести обещания о выплате денег в тайный договор, который должен был заключить Клайв с Мир-Джафаром. Клайв согласился без малейшего возражения. Амичанд добился, чтобы на документе стояла подпись английского адмирала Уотсона, прослывшего честным человеком. Вскоре Амичанд получил богато оформленный документ на красной бумаге.

Только после этого начались открытые военные действия. Клайв был далеко не уверен в успехе. Не было гарантий, что Мир-Джафар не предаст и англичан. А тогда малочисленное войско Клайва, в котором насчитывалось всего 3 тысячи человек, было бы затоплено несметными армиями Сирадж-уд-доула.

С нетерпением Клайв дожидался своего тайного гонца, который должен был принести письмо от Мир-Джафара. Прошли все сроки, войска уже находились друг против друга в боевой позиции, а долгожданной вести еще не поступало. Наконец, прибыл посланный. Клайв лихорадочно развернул письмо. Оно было малоутешительно и, главное, совсем неясно. Хитрый вельможа стремился до последней минуты не связывать себя окончательно, чтобы посмотреть, на чью сторону склоняется чаша весов. В этих условиях военный совет, созванный Клайвом, высказался против сражения. Слишком велика была опасность погубить всю армию и тем самым похоронить английское владычество даже в занятой ими небольшой части Бенгалии. Клайв первоначально согласился с решением совета. Но потом он осознал, что уклонение от битвы тоже покончит с английскими планами завоевания Бенгалии, позволит Сирадж-уд-доула вышвырнуть пришельцев из страны. Клайв решил дать сражение.

Между тем в лагере набоба было еще более неспокойно. За двое суток до битвы набобу сообщили, что Мир-Джафар вступил в заговор с англичанами. Но набоб не посмел арестовать своего могущественного полководца. Напротив, Сирадж-уд-доула не чувствовал себя в безопасности, находясь в собственном лагере. Он не доверял теперь никому из своих военачальников. Ему казалось, что измена подстерегает его со всех сторон. 23 июня 1757 г. разыгрывается знаменитое сражение при Плесси. И не случайно в разгар битвы набоб сам подает сигнал к отступлению. Сирадж-уд-доула надеется возобновить сражение, когда будет более уверен в своих помощниках. Но отступление под натиском англичан превращается в беспорядочное бегство.

Мир-Джафар не участвовал в битве. Со своими отборными войсками он ждал, кто окажется победителем. Большего Клайву и не требовалось. Теперь, когда армия набоба перестала существовать, уже Мир-Джафар должен был с волнением ожидать, не захочет ли Клайв разорвать их договор и бросить в тюрьму неверного союзника. Но Клайв считает, что Бенгалию пока будет удобнее грабить, прикрываясь именем нового набоба Мир-Джафара. Изменника с почетом встречают в английском лагере. Новый набоб отдает страну на разграбление англичанам. Сотни тысяч, миллионы фунтов перекочевывают в карманы Клайва, его офицеров, чиновников Ост-Индской компании, английских купцов.

Ничего не получает лишь Амичанд. Напрасно он предъявляет свой договор на красной бумаге. Настоящий договор с Мир-Джафаром ни словом не упоминает ни об Амичанде, ни об его претензиях. А подпись адмирала Уотсона? Что ж, подделать подпись нехитрое дело для завоевателя Бенгалии.

Так была завоевана Бенгалия. Скоро настала очередь других индийских государств. В течение двух десятилетий одну за другой вели англичане войны против южноиндийского княжества Майсур, героически защищавшего свою независимость. А когда началась в 1799 г. последняя англо-майсурская война, британская разведка могла похвастать крупным успехом. Ей удалось завербовать ближайших придворных своего врага Типу Султана – первого министра Пурная, министра финансов Мир-Садыка, начальника легкой конницы Камар-уд-дина. Все эти лица дезориентировали Типу. Майсурская разведка, обычно отлично осведомленная о движениях англичан, на этот раз оказалась глухой и слепой. Типу не знал о важнейших передвижениях огромной английской армии, приближавшейся к столице Майсура Серингпатаму.

В конце апреля 1799 г. английские войска приступили к осаде этого многолюдного и хорошо укрепленного города. Измена и здесь не дремала. Многочисленная английская артиллерия пробивала бреши в стенах города. Когда Типу Султан выехал за пределы внутренней стены, чтобы отбить очередной натиск англичан, Мир-Садык предательски приказал закрыть ворота будто бы для того, чтобы преградить дорогу атакующим англичанам. Путь к отступлению для Типу был отрезан. Вскоре он был ранен. Оказавшийся рядом английский солдат соблазнился драгоценным поясом Типу. Но тот еще пытался сопротивляться, тогда англичанин прострелил ему висок. Это произошло 4 мая 1799 г. Озверевшие английские солдаты ворвались в город. Три дня продолжался ни кем не останавливаемый грабеж.

Судьба шпионов, предавших страну, была различной. Мир-Садык, закрыв ворота, чтобы отрезать путь Типу, собрал драгоценности и попытался бежать к англичанам. Но майсурцы сразу разгадали его намерение: народ растерзал изменника. Напротив, Пурная и Камар-уд-дин получили щедрую награду за их службу в качестве агентов английской разведки. Пурная был назначен главным министром вассального княжества, в которое был превращен Майсур, иначе говоря, сохранил место, которое он занимал при Типу. Камар-уд-дин получил богатые поместья.

Так было сломлено многолетнее сопротивление народов Южной Индии английскому колониальному завоеванию.

Тайный комитет Конгресса и разведка Джорджа Вашингтона

Джордж Вашингтон, главнокомандующий войсками американских колонистов, сражавшихся за независимость против Англии, отлично понимал значение разведки. Ряд поражений его войск было следствием того, что американцы не знали сил и планов противника. Когда Вашингтон оказался во главе войск колонистов, он сразу же предпринял шаги, чтобы создать собственную разведывательную службу. Первым из его разведчиков был, очевидно, знаменитый Натан Хейл, прообразом которого, как надо полагать, явился герой романа «Шпион» Фенимора Купера. Материалом для написания этого романа явился рассказ мистера X., который был председателем тайного комитета созданного Конгрессом американцев.

Выполняя возложенные на него новые обязанности, мистер X. не раз пользовался услугами агента, деятельность которого мало чем отличалась от работы обыкновенного шпиона. Понятно, что человек этот, принадлежавший к низшим слоям общества, скорей других мог согласиться играть такую двусмысленную роль. Он был беден, необразован, если говорить о систематическом обучении, но хладнокровен, проницателен и бесстрашен по натуре. Ему было поручено разузнавать, в какой части страны агенты короля пытаются вербовать людей, отправляться туда, чтобы записаться в их отряд, притворяться горячим сторонником дела, которому якобы служит, а тем временем выведывать как можно больше тайных планов противника. Эти сведения он, разумеется, тотчас сообщал своим начальникам, которые принимали все доступные им меры, чтобы сорвать планы англичан, и часто добивались успеха.

Выполняя такую работу, этот человек рисковал жизнью. Мало того, что ему угрожала опасность разоблачения, он каждую минуту мог попасть в руки самих американцев, которые за подобные преступления гораздо строже карали своих соотечественников, чем европейцев. Действительно, агент мистера X. был несколько раз арестован местными властями, а однажды возмущенные соотечественники приговорили его к виселице. Только поспешный тайный приказ тюремщику спас его от позорной смерти. Ему дали возможность бежать; и эта как будто мнимая, а на деле вполне реальная опасность очень помогла ему играть перед англичанами взятую на себя роль. Американцы же, зная лишь одну сторону его деятельности, считали его дерзким и закоренелым тори. Таким образом, в течение первых лет борьбы он продолжал тайно служить своей стране, ежечасно подвергаясь опасностям и вызывая всеобщее незаслуженное презрение.

В … году мистер X. был назначен на высокий и почетный пост при одном европейском дворе. Перед тем как покинуть Конгресс, от кратко изложил его членам описанные выше обстоятельства, разумеется, не называя имени своего агента, и попросил наградить человека, который принес стране столько пользы, подвергая свою жизнь великой опасности. Конгресс постановил выдать агенту значительную сумму денег, а вручение ее поручил председателю тайного комитета.

Мистер X. принял необходимые меры, чтобы лично повидаться с агентом. Они встретились ночью в лесу. Тут мистер X. горячо поблагодарил своего помощника за верность и отвагу, объяснил, почему их сотрудничество должно прекратиться, и, наконец, протянул ему деньги. Но тот отступил на шаг и отказался их принять. «Эти деньги нужны родине, – сказал он. – А сам я могу трудиться и как-нибудь заработаю на жизнь». Уговорить его так и не удалось, ибо патриотизм был главной чертой этого замечательного человека; и мистер X. ушел, унося с собой золото, а вместе с ним и глубокое уважение к человеку, который так долго бескорыстно рисковал жизнью во имя их общего дела.

Но вернемся к временам войны американцев, сражавшихся за независимость против Англии.

Когда разведывательно-шпионская служба колонистов получила некоторое развитие, Вашингтон поручил ее дальнейшее усовершенствование майору Бенджамину Толмеджу. Майор отобрал несколько лично знакомых ему людей в Нью-Йорке и других районах, занятых тогда английскими войсками.

Обычно агенты, действовавшие в одном районе, были старыми друзьями – таким образом, Толмедж надеялся наладить сотрудничество своих людей и получить уверенность, что в случае ареста и гибели одного из них все остальные будут с удвоенным рвением продолжать работу, чтобы отомстить за друга. Все агенты Толмеджа имели конспиративные имена, и никто даже в американском лагере, помимо Толмеджа, не знал их подлинных фамилий.

Наиболее успешно действовал Роберт Таунсенд из Ныо Йорка, фигурировавший под именем Самуэля Калпера младшего. Таусенд организовал торговую фирму по доставке продуктов в Нью-Йорк от фермеров окрестных районов. Помещение, которое занимала его фирма, было все время заполнено покупателями, в том числе английскими военными и их женами.

В разговорах, которые никто не думал держать в секрете, проскальзывало немало полезной военной информации. Таунсенд ее записывал и пересылал в штаб Вашингтона. Два других разведчика – Авраам Вудхилл (Самуэль Калпер старший) и Остин Рой соответственно выполняли роли «почтового ящика» и курьера. Рой, живший в Нью-Йорке под видом служащего фирмы Калпера, доставлял донесения Вудхил– лу, который обосновался за городом. Получив информацию, Вудхилл спешил развесить на веревках в определенном месте и заранее условленным образом нижнее белье. Эго было сигналом, что все в порядке, и второй курьер, Брюстер, молоч ник по профессии, переправлял собранные сведения Толмеджу (Джону Боттому) или одному из его доверенных лиц. При этом использовался довольно громоздкий код, требовавший специальных справочных книг для зашифровки и расшифровки донесения. Одни буквы заменяли другими, различные фигуры означали название места, имя или просто определенные слова. Так, цифрой 711 обозначался генерал Вашингтон, 712 – анг лийский генерал Клинтон, 745 – Англия, 592 – корабли.

Вашингтон очень нуждался в информации, поступавшей от Таунсенда и его друзей, и специально приказал, чтобы ее передавали ему немедленно после получения. Толмедж лишь один раз отчасти нарушил этот приказ. Майор не вручил генералу Вашингтону, как это имел привычку делать, нераспечатанным очередное послание от Самуэля Калпера младше го, а сам прочел его и даже задержал на какой-нибудь час. Из-за этой небольшой задержки произошли чрезвычайно важные для армии колонистов события.

Английские войска заняли небольшой городок, где родился Роберт Таунсенд. Там ему принадлежал дом, который находился на попечении его сестры Сары. В этом доме поселились английские офицеры, в том числе полковник Симко. Сара Таунсенд знала о том, что ее брат стал разведчиком армии колонистов, и попыталась оказать ему всю возможную помощь. Делая вид, что она руководит слугами, которые подавали обед английским офицерам, Сара старалась ничего не пропустить из того, о чем говорилось за столом.

Однажды, это было вечером в конце августа 1780 г., пол ковникСимко беседовал с недавно прибывшим знакомым. Эго был майор Андре, натурализовавшийся в Англии сын швейцарского купца. Поступив в английскую армию, Анд ре быстро продвинулся по службе. Сейчас он был уже генеральным адъютантом британских экспедиционных войск в Северной Америке и доверенным лицом генерала Клинтона. Все это побудило Сару Таунсенд с особым вниманием прислушиваться к беседе двух офицеров, которая, впрочем, не содержала ничего особенно важного. Однако во время ужина произошел странный случай. Было доставлено письмо на имя Джона Андерсона. Сара, естественно, спросила Симко, не знает ли он кого-либо, кто носит это имя. Тогда Андре неожиданно заявил, что ему это известно, и спрятал письмо в карман. Внимательная хозяйка заметила, что Андре никому не передал это письмо, и вскоре сам вскрыл и прочел его. Это происходило уже, когда офицеры пили кофе и вели разговоры об американской крепости и главном военном складе Вест-Пойнте.

Сара Таунсенд разумно решила, что все это должно заинтересовать ее брата. Она попросила одного из квартировавших в ее доме офицеров капитана Даниеля Юнга переслать в Нью-Йорк со своим ординарцем пакет в фирму, поставлявшую продукты питания. Галантный капитан, конечно, не мог отказать в исполнении такой просьбы красивой девушке, тем более, что продовольствие было нужно Саре, чтобы кормить полковника Симко и его офицеров. Сара Таунсенд передала солдату запечатанный пакет. Подразумевалось, что в нем содержался перечень необходимых продуктов… Сразу же после получения письма сестры Роберт Таунсенд направил его обычным путем Толмеджу.

Но за полчаса до того, как оно достигло начальника разведки, майор получил другое письмо. Оно было написано командиром Вест-Пойнта генералом Бенедиктом Арнольдом. Он сообщал, что, вероятно, к нему должен прибыть его близкий друг Джон Андерсон, который не знаком с местностью. Начальник Вест-Пойнта очень просил послать для сопровождения мистера Андерсона нескольких драгун.

Колонисты тогда переживали тяжелые времена. Народ героически сражался против английских войск, но значительная часть крупнособственнических слоев населения с самого начала выступила против войны за независимость. Другие, формально оставшиеся в революционном лагере, занимались вздутием цен, спекуляцией, скупкой земель разорившихся фермеров. Все это не могло не вызвать возмущения среди солдат Вашингтона, получавших известия о том, как тяжело приходится их семьям. А в имущих верхах множилось число тех, кто явно тяготился затянувшейся войной, с опаской поглядывал на вооруженные массы, среди которых бурлило глухое недовольство богачами и спекулянтами. Участились разговоры об опасности «господства черни», о том, что, быть может, еще не поздно найти приемлемое соглашение с англичанами.

Генерал Арнольд не мог не знать об этих настроениях, и они вполне соответствовали его планам. У Арнольда были личные счеты с видными американскими политиками. Пуританские святоши обвинили его, возможно без основания, в поведении, противоречащем моральным устоям. Арнольд был убежден, что это тяготевшее над ним обвинение мешает его карьере. Напрасно Вашингтон пытался убедить Арнольда в обратном. Однажды главнокомандующий даже спросил, каким образом можно доказать, что его подозрения не имеют оснований. «Назначьте меня командиром Вест-Пойнта», – последовал ответ. Вашингтон согласился. А Арнольд, получивший под свою команду важный опорный пункт и основной военный склад колонистов, где хранились почти все их запасы пороха, счел удобным время для перехода на сторону врага. В обмен за сдачу Вест-Пойнта, которая могла привести к полному поражению армии колонистов, Арнольд потребовал круглую сумму в 20 тысяч фунтов стерлингов и предоставления ему убежища на английской территории. Этим и объяснялась его трогательная забота о «Джоне Андерсоне». Тот должен был приехать для окончания затянувшихся переговоров Арнольда с английским командованием.

Письмо Арнольда не могло вызвать никакого подозрения у майора Толмеджа. Но только до тех пор, пока он не получил донесение Таунсенда из Нью-Йорка. По какой-то случайности начальник разведки вскрыл этот пакет прежде, чем нести его главнокомандующему. Толмеджа поразило, что во второй раз на протяжении часа ему приходилось читать о том же Джоне Андерсоне, который, оказывается, был не кем иным, как английским майором Джоном Андре.

Само собой разумеется, возникал вопрос, зачем понадобилось британскому офицеру под вымышленным именем отправляться к командиру Вест-Пойнта, а генералу Арнольду проявлять такую озабоченность о безопасности этого тайного агента английского командования. Толмедж приказал задержать и допросить Андерсона.

Но майор Андре избрал другую дорогу. Он не очень доверял Арнольду и вообще был недоволен порученной ему миссией. Поэтому он не отправился сушей, как это советовал командир Вест-Пойнта, а добрался до места назначения по реке Гудзон на британском военном шлюпе «Коршун». Под покровом ночи Андре встретился с Арнольдом. Переговоры майора с заломившим чрезмерную цену предателем продолжались до утра, когда их беседу прервала артиллерийская канонада: американская батарея стала обстреливать обнаруженный утром английский корабль, который должен был спешно убраться восвояси.

Посланцу генерала Клинтона пришлось переодеться в гражданское платье и вместе с проводником, которого ему предоставил Арнольд, двинуться по суше в обратный путь. За пару миль от расположения английских войск проводник отказался идти дальше.

Андре пошел один и вскоре очутился среди трех британских солдат. Он на всякий случай спросил, кто они. Последовала короткая пауза, после чего один из солдат сказал, что они из английского военного лагеря. Майор сразу же объяснил, что он английский офицер из штаба генерала Клинтона. Его подлинная фамилия выгравирована на задней стенке его часов, а путешествует он под именем Джона Андерсона, причем паспорт на это имя был ему выдан генералом мятежников по фамилии Арнольд. Его немедленно арестовали. Андре наткнулся на американских ополченцев, которые нашли британские мундиры на ферме, поспешно покинутой противником. Американцы обыскали своего пленника и нашли обличающие документы, которые Андре запрятал в сапоги. Тщетной оказалась и попытка майора подкупить солдат крупной денежной суммой. Они доставили его к своему начальнику подполковнику Джемсону.

А вскоре после этого события генерал Арнольд и его жена давали обед в честь генерала Вашингтона, совершавшего инспекционную поездку, и сопровождавшего его командира французских волонтеров генерала Лафайета. Неожиданно принесли пакет: подполковник Джемсон не был в курсе планов Толмеджа и послал курьера информировать генерала Арнольда об аресте «Андерсона». Арнольд извинился перед присутствовавшими, что ему надо покинуть их на минуту. Он вышел из дома, оседлал коня, и вскоре уже был в расположении английских войск.

Арнольд получил чин английского генерала и «отличился» потом жестокими расправами с мирным населением. В качестве возмещения понесенных им имущественных потерь английское правительство выдало ему несколько тысяч фунтов стерлингов, которые послужили основой для его выгодных торговых операций. Умер он в 1801 г. в Лондоне богатым человеком, заслужив презрение и ненависть народа, которому он изменил.

Майор Андре был повешен в октябре 1780 г., несмотря на все попытки генерала Клинтона спасти его. Одно время Роберт Таунсенд опасался, что англичане сумеют догадаться, откуда просочилась информация о поездке Андре. Но тот был арестован при обстоятельствах, не связанных с донесениями, полученными Толмеджем, и английские власти так ничего и не узнали. Таунсенд и его группа продолжали успешно действовать до конца войны за независимость.

Вашингтон очень ценил полученную от Таунсенда информацию. Однако, чтобы не нанести ущерба «доброму имени» участников разведывательной группы, он приказал положить все документы, связанные с ее деятельностью, в запечатанный конверт. Поэтому, хотя Таунсенд и его помощники прожили по пятидесяти и более лет после войны за независимость, прошло еще свыше полстолетия, прежде чем стало известно о той службе, которую они сослужили революционной армии колонистов.

Еще до разоблачения Арнольда при аналогичных обстоятельствах был раскрыт английский план уничтожения армии Вашингтона. Один видный британский офицер был помещен на постой в доме супругов Дэрре в Филадельфии.

Однажды вечером Лидия Дэрре, убежденная сторонница революции, подслушала за дверью, что говорилось на совете, который был собран в помещении ее постояльца. Узнав, что британская армия собирается нанести неожиданный удар по войскам колонистов, Лидия решила любой ценой предупредить Вашингтона. Она спешно ушла в свою комнату и притворилась спящей.

Проживавший у нее английский офицер на всякий случай постучал к ней – формально, чтобы сообщить об уходе гостей, а в действительности с целью убедиться, что хозяйка дома находилась в своей комнате и не подслушивала, что происходило на совещании. Лидия ответила лишь на третий стук. Офицер сообщил ей, что он и его коллеги сейчас уходят из дома. Большего нельзя было и желать. Лидия быстро оделась и втайне от всех домашних отправилась в путь. С большими приключениями ей удалось добраться до армии колонистов. «Неожиданное» английское наступление окончилось полной неудачей.

Самый опасный для Америки английский шпион действовал за тысячи километров от территории, где происходили военные действия. Для колонистов имела огромное значение поддержка извне. Посол восставших колоний в Париже знаменитый ученый Вениамин Франклин настойчиво добивался выступления Франции против Англии. Несмотря на отвращение к американским «мятежникам», правительство Людовика XVI после долгих колебаний все же решилось пойти на союз с ними, чтобы отомстить ненавистному сопернику – Англии, еще недавно в годы Семилетней войны захватившей многие французские колонии, включая Канаду и значительные владения в Индии.

Англичанам было поэтому крайне важно точно знать о планах Франции, а также Испании и Голландии, позднее присоединившихся к антианглийской коалиции. Положение Англии стало серьезным, и руководители английской разведки лорд Сеффолк и его заместитель Уильям Иден не жалели денег…

Доктор медицины Эдуард Банкрофт имел репутацию серьезного ученого, что было подтверждено принятием его в члены английского Королевского общества. Такая честь редко оказывалась выходцам из колоний. И тем более похвально, что почести в Англии не подорвали у доктора Банкрофта его лояльности в отношении далекой родины. Он тесно сотрудничал со своим учителем, доктором Франклином, и помогал землякам чем только мог. Не раз Банкрофт курсировал между парижским домом Франклина и Лондоном, никогда не возвращаясь из английской столицы без важных сведений о передвижениях британской армии и флота, которые он добывал у своих многочисленных высокопоставленных знакомых. Конечно, его информация запаздывала и иногда содержала явно неверные сведения, но разве это могло умалить значение патриотической деятельности доктора, не говоря уже о риске, которому он подвергался? И разве не справедливо, что он выразил пожелание о выплате ему американским конгрессом компенсации за труд и опасности?

Конечно, не только Франклин, но и все его соотечественники несказанно удивились бы, узнав, что всеми уважаемый доктор Банкрофт давно стал вражеским шпионом, не только выведывавшим у своего учителя сведения о деятельности американской дипломатии, но и снабжавшим его данными, сфабрикованными английской разведкой. Она очень высоко ценила услуги Банкрофта, уплачивая ему внушительную сумму. Впрочем, прибыль от продажи англичанам подлинных, а американцам – фальшивых сведений составляла лишь одну из статей дохода ученого доктора, который был также удачливым биржевым спекулянтом.

Даже видавшим виды английским руководителям секретной службы становилось порой не по себе от ловкости рук, демонстрируемой доктором Банкрофтом. Их опасения открыто высказывал сам король Георг III, задавая негодующий вопрос, не предаст ли Банкрофт не только своих земляков, но и своих английских нанимателей.

И в шпионаже, и в биржевой игре компаньоном Банкрофта был Пол Уэнтворт, также выходец из колоний и одновременно дальний родственник маркиза Рокингема. Он предавал колонистов не из-за денег, в которых не нуждался, будучи богатым человеком, а за поданную ему надежду на получение титула баронета и место в английском парламенте.

В первое десятилетие после образования США их отношения с прежней метрополией были весьма натянутыми. Англия не хотела окончательно примириться с потерей своих бывших владений. Британские разведчики активно орудовали в США, поощряя англо-фильские элементы и сепаратистские тенденции отдельных штатов. Особую активность проявляли британские агенты накануне англо-американской войны 1812–1815 гг. Один английский шпион, Джон Генри, решил выдать своих хозяев и напечатал в 1809 г. в газете «Бостон пэтриот» свою переписку с государственными деятелями Англии, уличающую их в занятии шпионажем против США.

Фальшивый паспорт баронессы Корф

В 1789 г. вспыхнула Великая французская революция, открывшая новую страницу в мировой истории. Она оказалась важной вехой и в истории тайной войны.

В ночь с 20 на 21 июня 1791 г. на площади Карусель стояли две большие старомодные кареты. Постепенно стали собираться пассажиры, и экипажи тронулись в путь. В одном из них, судя по паспорту, сидела баронесса Корф, вдова полковника царской службы. После смерти мужа баронесса поселилась в Париже, из которого уезжала теперь вместе с детьми за границу, вероятно, почувствовав себя неуютно в охваченном революционными событиями городе. Баронессу сопровождали несколько горничных и слуг. Ничто не могло возбудить подозрения в этом отъезде богатой иностранки. Ведь встречающиеся по дороге патрули национальной гвардии не могли знать, что одна баронесса Корф с точно таким же паспортом уже успела уехать в Германию.

На деле происходило весьма важное событие революционной эпохи. Роялистские заговорщики, включая фаворита Марии-Антуанетты графа Ферзена, давно готовились к похищению короля, ставшего пленником революционного Парижа. Бежавший за границу Людовик XVI должен был стать центром притяжения для контрреволюционеров и с помощью иностранных армий двинуться против непокорного народа Франции.

Дубликат паспорта баронесса Корф получила под предлогом, что оригинал сгорел. Роль баронессы играла воспитательница королевских детей герцогиня де Турзель. Людовик изображал лакея, а Мария-Антуанетта и сестра короля – горничных баронессы Корф. Карету сопровождали, также под видом лакеев, трое дворян из лейб-гвардейского полка. Действительные горничные ехали в другом, ранее отбывшем экипаже. Наконец, по другой дороге уехал и добрался до Бельгии брат короля граф Прованский. Бегство короля происходило на два дня позже намеченного срока, и поэтому некоторые отряды, выставленные заранее роялистским генералом Буйе на пути следования кареты, пришлось отвести, чтобы не возбуждать подозрения. По дороге у экипажа сломалось колесо, что тоже вызвало потерю целого часа драгоценного ночного времени. Но все бы сошло с рук, если бы не бдительность революционного народа, которую не могли правильно оценить заговорщики.

Почтмейстера небольшого селения около Варенна Жан Баптист Друз поразило сходство лакея в карете баронессы Корф с портретом короля на ассигнациях. Другие факты сразу подтвердили мелькнувшее подозрение: лошади для экипажа баронессы заказаны были самим герцогом Шуазелем, а кавалерийский отряд под командованием дворян-монархистов, приближавшийся к городу, явно был послан для охраны Людовика.

Друэ не терял времени: быстро созвал местную национальную гвардию, чтобы задержать отряд, вскочил на коня и помчался в Варенн, куда отбыла королевская карета. Окольными путями почтмейстер обогнал экипаж мнимой баронессы. За немногие минуты, которые были в его распоряжении, Друэ и несколько встреченных им жителей перегородили с помощью опрокинутой телеги мост, по которому должна была проехать карета. Потом почмейстер разбудил мэра, который призвал к оружию национальную гвардию Варенна. Зазвенел набат, со всех сторон из города и окрестных деревень сбегались вооруженные люди; когда показался королевский экипаж, все было подготовлено к встрече. Король и его спутники были арестованы. Прибывшие кавалерийские эскадроны отказались повиноваться офицерам-роялистам и перешли на сторону народа. Роялистский заговор потерпел крушение. Арестованных отправили обратно в Париж.

В истории бегства в Варенн остается неясным, насколько царский посол барон Симолин был посвящен в планы заговорщиков. В его переписке с Петербургом имеются фразы, которые можно истолковать в том смысле, что посол не знал о назначении выданного по его приказу дубликата паспорта баронессы Корф. Но в то же время это неведение царского дипломата, игравшего одновременно роль разведчика и полицейского, наблюдавшего за поведением русских, которые оказались в революционном Париже, не очень вероятно.

Симолин, осуществлявший контрреволюционные планы царицы Екатерины II, создал свою шпионскую сеть. Через секретаря посольства Мешкова он завербовал себе на службу в качестве секретного агента одного из чиновников французского министерства иностранных дел. Таким путем Симолин получил и переслал в Петербург шифр, которым пользовались в своей переписке министр иностранных дел Франции граф Монморен и французский поверенный в делах в России Жене. В результате французская дипломатическая переписка свободно прочитывалась в Петербурге. Даже когда Симолин покинул революционную столицу, он продолжал получать поддельные разведывательные донесения от своих осведомителей во Франции.

Шпион в Комитете общественного спасения

Грозная, насыщенная революционной борьбой осень 1793 года. Париж – сердце республиканской якобинской Франции, отбивающейся от целой коалиции реакционных держав во главе с Англией, от ударов в спину, наносимых внутренней контрреволюцией. Якобинцы отвечают на происки врага революционным террором, весь народ поднимается на защиту родины от интервентов.

Боевым штабом революции становится назначенный народным представительством – Конвентом – Комитет общественного спасения. Перед 12 членами этого Комитета отчитываются министры и генералы, он руководит армией на фронте, снабжением столицы хлебом, производством пороха, дипломатией молодой Республики.

На секретном заседании 2 сентября 1793 г. Комитет общественного спасения заслушивает доклад министра иностранных дел Дефорга. Члены Комитета откровенно обсуждают вопрос о поведении французских послов, многие из которых были еще дипломатами старого режима, – честны ли они, может ли Республика доверять их способностям и их верности? Говорится немало горьких слов по адресу некоторых из этих дипломатов и среди других – Энина, французского поверенного в делах в Константинополе. Его даже заподозрили в продажности.

Вскоре Энин получил письмо от одного своего давнего знакомого, дона Симона де Лас Казаса, посла испанского короля в Венеции. Испания уже воевала с Францией, а дипломаты все еще не считали нужным прерывать старые связи. Лас Казас дружески и доверительно предупреждал Энина относительно обвинений, которые были выдвинуты против него на заседании грозного Комитета общественного спасения. Энин написал возмущенное письмо в Париж, с жаром отвергая обвинения в коррупции. Получив письмо Энина, Комитет общественного спасения пришел к выводу, что в его составе находится иностранный шпион.

И очень характерно – отметим это с самого начала – у членов Комитета не возникло подозрения в отношении кого-либо из служащих, секретарей, присутствовавших на заседаниях. Все были убеждены, что шпионом должен быть один из членов Комитета. Для этого были серьезные основания.

Комитет заседал по утрам – до заседаний Конвента, а иногда и по вечерам, так что прения затягивались до глубокой ночи. На заседаниях, помимо членов Комитета, присутствовали различные секретари для записи и передачи решений, министры, которых вызывали для отчетов, и некоторые другие лица. Так что, несомненно, имелись люди, частично посвященные в его секреты. Однако у Комитета не было постоянного секретаря, таким образом, никто, кроме самих членов Комитета общественного спасения, не имел возможности постоянно сообщать о происходившем на заседаниях.

Комитет мог лишь догадываться, что подобная утечка информации происходит регулярно, но теперь, когда открылись государственные архивы разных стран, хранящие документы той эпохи, мы знаем это наверняка.

Осенью 1793 г. членами Комитета состояли 12 человек: Робеспьер, Сен-Жюст, Жанбон Сен-Андре, Эро-де-Сешель, Приер из Марны, Ленде, Барер, Билло-Варенн, Колло-д’Эрбуа, Карно, Кутон, Приер из Кот-д’Ор. Комитет был перегружен огромным количеством работы, каждый день он рассматривал сотни дел, для разбора которых было образовано шесть секций (по два человека в каждой). В результате за членами Комитета были закреплены определенные отрасли администрации (Робеспьер ведал делами, касающимися «общественного мнения», Сен-Жюст и Кутон – революционной полицией и т. д.). Иностранные дела подлежали ведению Барера и Эро-де-Сешеля, а военные (включая производство оружия и снаряжения) – Карно и Приера (из Кот-д’Ор). Каждый член Комитета имел собственную канцелярию.

Когда Комитет ознакомился с письмом Энина, свидетельствовавшего об утечке информации, подозрения сразу сосредоточились на бывшем аристократе Эро-де-Сешеле. Вероятно, в большей мере это было вызвано тем, что сторонник Дантона Эро-де-Сешель имел какие-то подозрительные знакомства с международными банкирами и спекулянтами, и, несомненно, – недовольством, находившим пищу в связи с внешнеполитическим курсом Эро. Этот курс отдавал авантюризмом, прикрываемым революционной фразой, и мог увеличить и без того длинный список врагов Французской республики.

В ноябре-декабре 1793 г., когда пришло письмо Энина, Эро выполнял какое-то поручение Комитета на Рейне. Его отозвали и прямо обвинили в Конвенте. Хотя Эро сумел оправдаться в Конвенте, который даже отказался принять его отставку, Комитет общественного спасения был непоколебим. Он потребовал, чтобы Эро либо представил более убедительные оправдания, либо настоял на своей отставке. Вскоре Эро-де-Сешель был арестован по приговору революционного трибунала. В его судебном деле имеется копия письма Лас Казаса, в котором сообщались детали заседания Комитета 2 сентября 1793 г. В заголовке копии указывалось, что эти сведения были сообщены за границу Эро.

Революционные деятели так и остались при своем убеждении. Однако это было ошибкой. Оставляя в стороне вопрос, был ли Эро вообще связан с иностранной разведкой, можно лишь с полным основанием утверждать, что источником известий о заседаниях Комитета был кто-то другой, так как передача информации продолжалась и после казни Эро.

В течение целого века после революции не было пролито ни малейшего света на то, каким образом материалы о секретных заседаниях Комитета общественного спасения попадали в руки врагов якобинской Франции. Но вот в 1894 г. в Англии появился второй том научной публикации «Рукописей эсквайра Д. Б. Фортескью, сохраняемых в Дромпоре». (Благодаря родственным связям, этот владелец Дромпора унаследовал личные архивы ряда крупных государственных деятелей Англии.) В томе были напечатаны 28 информационных бюллетеней, которые английский посланник в Генуе Френсис Дрейк пересылал с сентября 1793 г. по июль 1794 г. в Лондон. Это были донесения какого-то роялистского агента о деятельности Комитета общественного спасения. В их числе находился и отчет о заседании 2 сентября 1793 г., материалы которого Лас Казас изложил в письме к Энину.

Известные историки – француз А. Олар, англичанин Д. Клефем и другие – единодушно объявили эти бюллетени фальшивкой, с помощью которой роялисты дурачили иностранных дипломатов, а, возможно, просто выуживали у тех деньги. Действительно, бюллетени содержат ряд сведений, которые плохо согласуются с тем, что мы знаем о некоторых событиях революции из других, безусловно, достоверных источников. Бюллетени говорят о каких-то разногласиях Робеспьера и Сен-Жюста, приписывают этим выдающимся революционерам и другим членам Комитета трудно объяснимые и потому малоправдоподобные поступки. И, тем не менее, нам известно: Комитет общественного спасения сам придерживался мнения, что посланная за границу информация (иначе говоря, те же бюллетени) содержала по крайней мере правильный отчет о заседании 2 сентября 1793 г.

Прошло еще 20 лет после опубликования «Рукописей» Фортескью. В 1914 г. выдающийся французский историк Альбер Матьез занялся изучением бюллетеней, присланных Дрейком, и пришел к выводу, что их нельзя попросту игнорировать, как это делали до той поры. Конечно, во многое, о чем они рассказывают, трудно поверить, но некоторые сообщавшиеся в них сведения при тщательной проверке полностью подтвердились (в том числе детали, которые мог сообщить лишь человек, присутствовавший на заседаниях Комитета общественного спасения). Даже то, что на первый взгляд кажется ложным, не оказывается таковым при тщательном исследовании. Например, в бюллетене от 2 июня 1794 г. сообщалось о посылке Билло-Варенна в Северную армию. Билло-Варенн остался в Париже, но, как выясняется, действительно имелось принятое, но неосуществленное решение направить Билло-Варенна для инспектирования Северной армии.

Матьез предлагал: ни в чем не верить бюллетеням на слово, а стараться проверить упоминаемые ими факты. Этой работой и занялись в последние годы историки, опубликовавшие ряд интересных исследований. Пожелаем им успеха, а сами пока отметим два обстоятельства: во-первых, опубликованные бюллетени составляют лишь часть хранящихся в Англии и, во-вторых, аналогичные сводки информации содержатся и в архивах ряда других стран. Совершенно очевидно, что роялистские шпионы рассылали свои сведения по разным адресам, оказывая услуги всем противникам революционной Франции.

Кто же был информатором Френсиса Дрейка? Лицо, непосредственно доставлявшее материалы английскому дипломату-разведчику, мы знаем достаточно хорошо. Это некто граф д’Антрег – в начале революции сторонник конституционной монархии, вскоре, однако, эмигрировавший за границу и взявшийся руководить из Швейцарии роялистской шпионской сетью в Париже. Изучив архивы короля Людовика XVIII (брата казненного Людовика XVI), который во время революции находился в эмиграции, а в 1814 г. вернулся при поддержке иностранных войск на трон, Матьез доказал, что д’Антрег весьма серьезно менял содержание сведений, присылавшихся его агентами. Делал он это с явной целью подстрекнуть иностранные державы к усилению борьбы против якобинцев.

Но от кого получал информацию сам д’Антрег? Его главным резидентом в Париже в 1792–1793 гг. был некий шевалье де Поммелле, профессиональный военный и близкий друг члена Конвента Тальена, который в 1794 г. стал одним из лидеров контрреволюционного переворота 9 термидора. Вторым, не менее важным агентом являлся Пьер Жак Леметр – бывший крупный чиновник, который после того, как Поммелле в 1793 г. эмигрировал из Франции, возглавил шпионскую сеть.

Леметр имел массу знакомств и умело добывал информацию: иногда просто выспрашивая болтунов, в других случаях подкупая мелкими подачками неустойчивых чиновников или депутатов. Помощниками Леметра были аббат Бротьер, издатель газеты «Журналь женераль де Франс», поддерживавший связи с контрреволюционерами в Вандее, и Николя Сурда, бывший судейский чиновник из провиции.

Шпионский центр был размещен в подвале здания, которое занимало одно правительственное учреждение. Организация имела многочисленные явки, нелегально печатала роялистские листки, многие материалы пересылались в Швейцарию по почте на многочисленные адреса. Чтобы обмануть цензуру Комитета общественного спасения, шпионские донесения вписывались симпатическими чернилами. Хотя Леметр был в 1795 г. арестован и казнен, шпионская сеть в целом продолжала действовать. Ученые нашли много писем д’Антрегу, адресованных из Парижа, но большинство строчек, написанных невидимыми чернилами и «проявленных» при получении писем, от времени настолько выцвели, что разобрать их не удалось.

От кого, однако, сами участники роялистского шпионского подполья получали сведения о заседаниях Комитета общественного спасения? Здесь мы вступаем в самую темную и неизведанную область. Многое свидетельствует о том, что источником информации мог быть только один из членов Комитета. Но кто? Стоит попытаться определить предателя, не полагаясь на историческую репутацию членов Комитета. Прежде всего, для облегчения задачи в списке деятелей Комитета общественного спасения, приведенном выше, следует выделить тех, кто физически был не в состоянии выполнять функции осведомителя роялистов.

Прежде всего, алиби имеет главный подозреваемый – Эро-де-Сешель. Отпадают также Жанбон Сен-Андре и Приер из Марны, так как они долго находились вне Парижа и не присутствовали на заседаниях. Билло-Варенн и Колло-д’Эрбуа еще не были членами Комитета во время заседания 2 сентября 1793 г., отчет о котором д’Антрег направил своим иностранным клиентам. Кутон как раз осенью 1793 г. долгое время был в Лионе. Сен-Жюст перемежал пребывание в Париже с поездками в сражавшиеся армии. Ленде находился на западе страны и был отозван в Париж лишь в конце октября 1793 г. Робеспьер? Помимо того, что нелепо и кощунственно подозревать «Неподкупного», фактического главу революционного правительства, Робеспьер также часто не присутствовал на заседаниях, отчеты о которых попадали в руки д’Антрега.

Итак, остаются трое. Среди них один – Барер, человек с не очень чистой репутацией, доказавший своей последующей карьерой, что он был способен на многое. Но в отчетах много специфически военных сведений (притом, оказавшихся при проверке правильными). Барер, видимо, не мог знать эти детали. Остаются двое: Приер из Кот-д’Ор и Карно – они оба были в курсе всех военных вопросов. Кто же из двух? Формальным анализом нельзя более исключить ни одного из них.

Тут нам на помощь приходит д’Антрег. Оказывается, он вовсе не держит в тайне имя своего осведомителя. В письмах Лас Казасу от 20 и 27 августа 1794 г. он прямо называет это имя – Карно. Лазарь Карно! Человек, которого сначала сочувствующие ему современники, а потом буржуазные историки назвали «Организатором победы». Правда, сочувствовали ему буржуазные историки именно потому, что Карно был «белой вороной» среди якобинцев. Он стремился к созданию «обычной», «регулярной» армии скорее не из-за того, что хотел покончить с анархией, с партизанщиной, а потому, что желал оседлать, подчинить буржуазному руководству грозную стихию народной революционной войны. Даже в наши дни подозрение, высказанное против Карно, вызвало бурное негодование среди влиятельных буржуазных ученых во Франции.

Да и вообще, какая цена словам д’Антрега? Есть ли какие-либо доказательства, помимо слов этого весьма нечистоплотного авантюриста? На это можно ответить: у д’Антрега вряд ли могли быть основания лгать в письмах Лас Казасу, не говоря уже о том, что к Карно мы подошли методом исключения почти всех остальных членов Комитета. Данных о связях Карно с роялистскими шпионами в Париже нет. Зато есть косвенное свидетельство связей Карно и д’Антрега. Когда в 1797 г. д’Антрег был арестован в Италии солдатами Наполеона Бонапарта (об этом ниже), он переписывался с Карно – по-прежнему занимавшим высокий пост в правительстве, – испрашивая паспорта для членов своей семьи.

Роялисты могли соблазнить Карно не столько деньгами, сколько обещанием безопасности в случае реставрации монархии Бурбонов.