Черная эстафета Васильев Владимир

«Даже если бы я и был согласен, не получится. Скаут сам находится на борту более крупного судна.»

«Это не имеет значения. Привод скаута способен рассчитывать и исполнять операции с настолько незначительной погрешностью, что стартовая сфера превышает по размерам собственно скаут всего на несколько миллиметров.»

Чужак вдруг СТРАННО поглядел на Павла, отчего по коже невольно пробежался холодок, и зачем-то добавил:

«Земных миллиметров, естественно.»

Вот это было для Павла новостью. Приводы, которыми пользовалась доминанта Земли оперировали погрешностями в сотни метров.

Секунду поколебавшись, Павел набрал:

«Может быть, вы заодно назовете мне причину, по которой я должен это сделать?»

«Сорок пять миллионов пангала. Миллион вперед.»

У Павла брови поползли на лоб.

«Вводите приходный код.»

Словно загипнотизированный, Павел глядел на собеседника. Миллион. Миллион пангала.

Идентификационные карты у исследователей отобрали, но положить деньги на счет можно было и без нее. Если помнить код и номер. Снять деньги без карты невозможно. А положить – пожалуйста.

Он поправил очки, протянул руки к клавиатуре… Код – его Павел, как и многие, помнил наизусть, несмотря на двенадцатизначность цифры после восьми символов интера.

Счет у Павла был льготный, с расширенным сервисом. Открылся дополнительный кубик с надписью: TRANSFER.

Банковские операции в пределах доминанты Земли по традиции велись на английском языке.

Веря и не веря Павел проследил, как на счет ему капнуло – ни много, ни мало – один миллион пангала.

«Ну и дела, – с легким смятением подумал он. – Я разом заработал больше, чем за десять лет после Академии…»

«Ну, как? Когда стартуете и будете вне досягаемости кого бы то ни было, мы обсудим условия, на которых вы сможете получить остальные деньги, а это еще сорок четыре миллиона. Заранее предупреждаю: саркофаг обязательно должен быть на борту, и он должен быть неповрежденным.»

Павел все еще пребывал в смятении.

«Уважаемый, – пальцы плохо слушались, и приходилось на ходу корректировать текст. – Я ученый, а не авантюрист. Я даже стрелять не умею.»

«Стрелять не придется. Придется просто направить скаут по рассчитанному курсу и прибыть в указанное место. После этого получайте денежки, и гуляйте на все шесть сторон.»

«Я никогда не водил корабли.»

«Это просто. Диск будет с вами, и любая консультация будет доступна в любое время.»

«Мне надо подумать.»

«Торопитесь. Больше я не скажу ни слова. Лучше будет, если вы вызовете меня откуда-нибудь из глубокого космоса, и вы будете на корабле один. И с саркофагом – с целым и невредимым саркофагом. Тогда и поговорим.»

Если честно, Павел несколько кривил душой. Корабли пилотировать он умел – не так уж это было и сложно. Опыта у него не хватало, это да, но запустить расчет пульсации, понять, что расчет не содержит фатальных ошибок и стартовать сумеет любой инженер. А Павел считал себя хорошим инженером. Тем более, что на диске уже имеются какие-то просчитанные курсы, которые нужно только подновить…

Павел вдруг сообразил, что думает не «Лететь или не лететь», а «Как лететь». Словно уже принял ошеломляющее предложение чужого-перевертыша, обретающегося непонятно где. Возможно, в далекой звездной системе… и вряд ли в соседней каюте.

«Несколько миллиметров, надо же, – вертелось у него в голове. – Интересно было бы проверить…»

«А в скауте дежурят десантники», – мелькнула унылая мысль.

Тем не менее Павел усыпил терминал, тихонько встал и принялся одеваться. Шеманихин ровно сопел на соседней койке.

Обе камеры с куртки Павел снял и оставил на столе.

Уже перед выходом он спохватился: «Диск!»

Торопливо вынул блестящий кругляш из драйва и сунул во все тот же карман куртки.

«Ну, – подумал Павел. – Поглядим…»

Что именно он вкладывал в это «Поглядим», Павел предпочел не уточнять. В конце концов, миллион пангала за то, чтобы встать и прогуляться до трюма – неплохой гонорар.

Все, кого он встретил по пути до центрального ствола и от ствола до тактического трюма, не обращали на него никакого внимания. Кое-кто здоровался, хотя Павел узнал всего одного военного. Наверное, они все знали экспертов в лицо. У трюмного шлюза, привалившись к переборке, скучал одинокий десантник. Павел отметил, что скафандр его отключен.

Десантник Павлу просто кивнул:

– Что, осенило? – спросил он с участием в голосе. Наверное, он знал – что такое идти на пост в неурочное время. Но шел, ибо работу выбирает каждый себе сам.

– Да, появилась одна мыслишка… Не хочу всех будоражить, вдруг ошибся.

– Бывает, – вздохнул десантник отворяя шлюз.

Трюм был все так же ярко освещен. Поверхность скаута тускло отблескивала в свете юпитеров. Павел на миг представил, как этот шарик мгновенно исчезает, уходя за барьер. Праздничный свет, растерянность, потом легкая паника охраны, Куксевич, мечущий громы и молнии…

Картинка была настолько яркой, что Павлу пришлось потрясти головой, чтобы ее отогнать.

У открытого шлюза скаута десантников было трое. Все с любопытством уставились на приближающегося Павла.

– Что, профессор? – спросил один. – Не спится?

– А ты бы и рад прикорнуть, – подколол Павел, – да служба не позволяет. Или ты прикорнул, пока никто не видит?

– Да пошел ты, – сердито шикнул десантник. И что-то еле слышно добавил – видимо, непечатное.

– В корабле есть кто-нибудь? – справился Павел по возможности нейтрально.

– А что?

– Не люблю, когда заглядывают через плечо.

– Тогда пляши: никого. На охране только мы. Можешь задраить шлюзы и попробовать смыться!

Десантники довольно заржали, а Павла сначала бросило в холод. Потом он сообразил, что вояки просто веселятся – они и мысли не допускали, что корабль может стартовать не из космической пустоты, удалившись от любого достаточно крупного гравитационного очага, а вот так вот, прямо из трюма эскадренного крейсера «Вагрант».

– Непременно попробую. Вы тогда не удивляйтесь, если шлюзы задраятся.

И он нырнул в отверзнутый зев шлюза, откуда лился желтоватый свет, подобранный по спектру под родное солнце перевертышей – Оао.

Первым делом Павел направился поглядеть на саркофаг. Кстати, почему саркофаг? Там что, действительно замурована какая-нибудь спящая красавица? Тогда понятно, почему перевертыш-меценат так пекся о целостности саркофага.

Нет, ну времена! Человеку, которого видят впервые в жизни, предлагают угнать трофейный скаут и тут же переводят на счет целый миллион! И обещают еще!

«Подумай, Павлуха, – нашептывал внутренний голос. – Неужели тебе заплатят эти чертовы миллионы? Если ставки так высоки, значит тут замешана публика, покрупнее и позначимее, нежели какой-то там ксенотехник из провинции. Сожрут и не поморщатся.»

Но кто-то азартный и алчный внутри возражал: «А миллион-то у нас уже в кармане! Чем черт не шутит – вдруг и остальное заработаю?»

Саркофаг пребывал в грузовом отсеке, то бишь в камере матки. Целехонький. Отблескивал чешуйками и загадочно…

Павел долго подбирал нужный глагол, но поскольку саркофаг ничего не делал и делать не мог, глагол не подбирался. Наконец, Павел извернулся и сформулировал: и выглядел загадочно.

Конечно! Если за этот невзрачный шкаф сулят миллионы, он – хочешь-не хочешь – будет выглядеть загадочно!

Второе, что сделал Павел, это проверил пищевую камеру, примыкающую к рубке. Там было полно вакуумных пакетов со стандартными белково-углеводными рационами производства перевертышей. Людям эти рационы вполне годились в пищу, хотя особо вкусными их трудно было назвать. На вид пищи хватило бы месяца на три, а то и поболе. Вода, насколько знал Павел, на скауте циклически регенерировалась, поэтому запасов ее на борту можно было и не иметь вовсе. Кроме того, нашлось несколько упаковок синтетического сока. Тоже производства перевертышей, и тоже годящегося людям.

«Так-так, – подумал Павел. – Ну хоть бы что-нибудь не позволяло согласиться с чужаком…»

Он нерешительно опустился в пилотское кресло и так же нерешительно оживил компьютер. Вставил диск в соответствующий драйв. Дал задание системе наведения.

«Корабль будет готов к прыжку через 15 минут, – сообщила система. – Считываю поправки.»

Быстро, подумал Павел.

Он все еще не принял окончательного решения. Но система уже начала расчеты пульсации по курсу, введенному с диска.

«Внимание! Корабль разгерметизирован. Принять меры?»

Надпись мигала.

«Мы подключались к нерву, – лихорадочно прикидывал Павел. – Не нарушится ли управление шлюзами? Не должно, вроде…»

Стопроцентной уверенности у Павла не было. Поэтому он пока игнорировал тревожный сигнал корабельных стражей исправности.

«Корабль будет готов к прыжку через 12… 10… 8 минут.»

Цифры в кубе медленно менялись. Время до прыжка таяло. Павел сидел в пилотском кресле ни жив, ни мертв.

Казалось, прошла большая часть вечности, пока система наведения сообщила:

«Прыжок просчитан. Подтвердите старт.»

«Внимание! Корабль разгерметизирован. Принять меры?»

Нетвердой рукой Павел подтвердил принятие мер.

Надпись продолжала мигать. В рисунке огоньков на индикаторной панели что-то неуловимо изменилось, и после пятисекундной паузы мигающая надпись сменилась стабильной: «Герметичность установлена.»

Снаружи трое десантников вопросительно уставились на затянувшийся шлюз.

«Боже, что я делаю, – подумал Павел, наводя курсор на кнопку старта. – Что я делаю…»

Старт.

Миг холода и двойственности. Рождение и смерть. Реальность и вымысел.

Десантники в опустевшем трюме «Вагранта» продолжали с недоумением пялиться на место, где только что в прочных лапах гравитационного захвата покоился трофейный корабль. Теперь скаута не стало, а обиженный захват выл от векторной перегрузки.

А еще спустя несколько секунд кто-то из вахтенных догадался включить сирену.

Тревога. Аврал.

Крейсер «Вагрант» забурлил, словно потревоженный муравейник. Но все это было уже несущественно. Крохотный сферический кораблик исчез за барьером, и очутился в трехмерном мире за двести шестьдесят четыре с третью световых года от стартовой сферы. Он не оставил регистрируемого трека. Он не вызвал гравитационных возмущений в точке финиша. Он был похож на бесплотную тень, не имеющую веса и объема, и не знающую преград.

Впрочем, во многом так оно и было – во время прыжка-пульсации.

Только Павел Неклюдов, специалист-ксенотехник достаточно высокой квалификации, по-прежнему не понимал – как инженерам Роя удалось это реализовать, хотя сам только что пережил все перипетии прыжка.

Некоторое время он сидел в кресле, пытаясь взять себя в руки. Постепенно в голове его выкристаллизовалась единственная мысль: «Самое время вызвать перевертыша…»

Смутную, почти не видимую в желтом свете тень, что колыхалась у арки-выхода из рубки, Павел не замечал.

Он запустил броузер и вызвал чужака-незнакомца. Ждать практически не пришлось – тот ответил сразу, словно жил рядом с терминалом связи.

– Ну, как успехи? – спросил он спокойно, но Павлу казалось, что перевертыш волнуется и не хочет это показать.

– Я в космосе, – сообщил Павел сухо. – Сам не понимаю, зачем я это сделал.

– Отлично, – перевертыш очень по-человечески просиял. – Вам не придется жалеть об этом поступке, я вас уверяю. Думаю, самое время познакомиться. Сделайте одолжение, расскажите о себе.

Павел неопределенно повел плечами:

– Разве это так важно? Впрочем, ладно: меня зовут Павел Неклюдов, я, как вы уже успели убедиться, человек, подданный колонии Тау Хромой Черепахи, доминанта Земли. Ученый-ксенотехник. Мне тридцать земных лет. Что еще вас интересует?

– Да, в общем-то, ничего, Павел, – ответил перевертыш на удивление корректно и доброжелательно. – Если хотите, можете звать меня Коллегой, потому что я тоже в известной степени ученый. Извините, но больше я вам ничего о себе не сообщу. Я считаю обещанную вам сумму достаточным для этого основанием. Даже тот миллион, который уже осел у вас на счету – уже достаточное основание, не так ли?

– Да ради бога, Коллега. Не хотите называть свое имя – не называйте. К тому же, я не уверен, смогу ли его произнести. Я ксенотехник, а не лингвист.

Коллега оценил шутку и светски склонил голову:

– Вы нравитесь мне все больше и больше, Павел. Полагаю, мы ко взаимному удовольствию сработаемся. Итак, что мне нужно от вас: приведите корабль с саркофагом в указанную на диске точку. Вас встретят. Вручат деньги. И с этого момента можете считать себя более не связанным никакими обязательствами: купите себе билет куда заблагорассудится. Или корабль себе купите – какую-нибудь симпатичную яхточку, денег у вас хватит.

– А куда конкретно нужно привести корабль?

– Не знаю, – Коллега всплеснул руками. – На диске сказано. Вы сейчас находитесь…

– Двести пятьдесят – чуть больше на самом деле – световых лет от границ Скопления Хромой Черепахи. Земных лет, конечно. Я еще не ориентировался, поэтому не знаю – в какую сторону и к какому из магнитных полюсов…

Как ученый Павел считал своим долгом уточнять терминологию.

– Ладно. Запускайте астрогационную программу, она все вам расскажет. Павел, я позволю себе дать вам два… нет, три совета. Совет первый: не пытайтесь открыть саркофаг. Ничего с ним не делайте, пусть пребывает в том состоянии, в каком он сейчас находится. Совет второй: не пытайтесь нас обмануть. Идите туда, куда указано на диске. Так будет правильнее. Для всех, и в первую очередь лично для вас. И третий совет: торопитесь. Мы и так уже запаздываем…

– Скажите, Коллега, – спросил Павел, подчиняясь смутной догадке. – Я ведь не первый, кто везет вам саркофаг?

– Нет, – честно признал Коллега. – Вы шестой. Или даже седьмой, если считать… Впрочем, это неважно. Знаете, Павел, я, пожалуй дам вам еще один совет, четвертый и последний. Во время полета могут случиться некоторые… м-м-м… странности, скажем так. Так вот, не верьте собственным глазам. И тогда все будет нормально. До встречи.

И Коллега отключился. Оборвал разговор, можно сказать, на ключевой фразе.

Странности. Значит, чутье Павла не обмануло. Эта история не так проста и незамысловата, как казалась раньше. Он шестой – или даже седьмой – в чьей-то эстафете, и эстафетной палочкой, скорее всего, является этот самый саркофаг. До зарезу нужный «им» – кому-то, кого представляет Коллега. Скорее всего, подумал Павел, никакой он не ученый, а наверняка бандит. Очень крупного калибра. Хотя, не исключен вариант, что он все же ученый, зато работающий на бандитов очень крупного калибра.

Павел вдруг остро осознал, что идти на попятную уже поздно. Он вляпался, и вляпался глубоко. Правда, задание казалось несложным.

«Ага, – вставил внутренний голос. – Предыдущим пятерым (или даже шестерым) задание тоже, скорее всего, казалось несложным. Но они его не сумели выполнить».

Павлу была известна только судьба предшественника-перевертыша. Незавидная судьба. Обратиться в кучу бестолковой органики под нейтронным залпом… Бр-р-р…

Неужели судьба остальных столь же незавидна? А не поспешил ли ты, Павел Неклюдов, угонять чужой скаут с чешуйчатой эстафетной палочкой на борту? Подумай, крепко подумай…

Вместо этого Павел почему-то вспомнил совет Коллеги номер два. И решил пока ему следовать.

И еще решил крепко запомнить совет номер четыре.

Это было хорошее решение, как оказалось позднее.

Павел вновь обратился к астрогационным программам. Отыскал итоговый трек, отдал команду сориентироваться. Некоторое время комп сверялся с гравитационной картой, потом рассчитал поправки и проложил базовый пунктир.

– Двадцать семь пульсаций, – прошептал Павел, глядя на экран. – Дня три в лучшем случае, а реально – дней пять, если ничего не помешает. Или даже неделя. Удачно.

По галактическим меркам расстояние до цели было небольшим, чуть меньше семи тысяч световых лет. Павлу не понравилось другое: финиш располагался в пределах галактического диска, на самой окраине, в старом шаровом звездном скоплении, известном как Рой-семьдесят два. Из названия явствовало, что эта область пространства контролируется Роем. И Павлу очень не хотелось на ворованном корабле соваться к существам, этот корабль построившим. Павлу справедливо казалось, что у этих существ могут возникнуть к нему, Павлу Неклюдову, человеку с Тау Хромой Черепахи, разнообразные и не обязательно приятные вопросы. Он не чувствовал, что в состоянии ответить на вопросы адекватно. Скорее наоборот: чувствовал, что ответить не в состоянии. И это беспокоило, причем сильно.

С другой стороны, Коллега сказал, что Павла должны встретить. Возможно, но Коллега не уточнил – чем? Соотечественника Коллеги в окрестностях Тахче встретили нейтронным залпом. Павел сомневался, что встреча такого рода его сколько-нибудь обрадует.

Тем не менее, он дал добро на окончательный просчет пунктира, и, почувствовав, что проголодался, решил прикончить хотя бы один рацион. Заодно и попробовать – насколько съедобна пища перевертышей. И насколько она вкусна.

Оказалось – вполне съедобна, да и на вкус нова. Хотя, посиди на таких рационах с неделю – наверняка надоест. Но Павел не отчаивался, хоть и был по натуре гурманом. Во-первых, он не рассчитывал питаться рационами больше недели, а во-вторых он заметил, что в пищевой камере несколько разновидностей рационов – должны же они отличаться чем-нибудь кроме цвета упаковки?

Прикончив нечто вроде белкового пюре, Павел запил первую трапезу на борту скаута соком, тоже весьма недурным на вкус, и заметно повеселел.

«А что – подумалось ему. – Приведу этот пузырь к Рою-72, дадут денег – прекрасно, не дадут – миллион у меня уже есть.»

Тут Павел сообразил, что его личная карта осталась на Орионе. Отобрали перед посадкой в бот. Дабы эксперты не вздумали втихаря связываться с кем-нибудь с личных терминалов. Идиоты, кто ж будет платить прорву денег ради какого-то паршивого разговора?

«М-да, с возвратом карты будут проблемы. Хотя, кто мешает сказать, что Павел полез опробовать какую-нибудь внезапно сложившуюся идею, а привод возьми, и сработай? Кто ж знал, что его стартовая сфера настолько ничтожна и так точно ложится на корабль? Павел, к примеру, даже в мыслях этого не допускал. А о разговоре с Коллегой все равно никто не подозревает, даже Шеманихин…»

Все, что невозможно проверить, нетрудно выдать за правду.

Некоторое время Павел пытался выдумать правдоподобную легенду, потом решил, что будущее покажет. В конце-концов, деньги можно положить и на целевой счет, получить одноразовую карту без идентификации. Прилететь втихую на Орион – за деньги можно сквозь любую таможню просочиться. За деньги же вызволить свою карту из военного архива, за деньги ее подпатчить… Потому что Павла Неклюдова, скорее всего, на Тахче будут рассматривать как военного преступника. В общем, имея за душой сорок с лишком лимонов можно сконструировать себе новую личность. По собственному вкусу.

«Назовусь Эдуардом, – мечтательно подумал Павел. – И фамилию надо позаковыристей… Рерих, например. Эдуард Рерих. Обтекаемо и значительно.»

Додумать ему помешал писк компьютерного бластера – система наведения завершила расчеты.

Павел перебрался с обеденного столика к пульту, скомандовал «Старт», и на неуловимое мгновение раздвоился.

Все-таки было в прыжках что-то затягивающее. На уровне инстинктов и рефлексов, что-то физиологическое. Говорят, космонавты привыкают к прыжкам, как к наркотику. И лишаясь возможности прыгать часто сходят с ума.

Павел надеялся, что не успеет до такой степени привыкнуть. Яхту, как советовал Коллега, Павел покупать не хотел. И шастать по обжитой Галактике не хотел. Наоборот, планировал выбрать какой-нибудь тихий мир на отшибе с курортным климатом, и осесть там навсегда. Ну, по крайней мере, пока денег хватит.

Скаут прыгал еще трижды, прежде чем Павла стало клонить в сон. С каждым разом прыжок задевал в нем что-то все более глубинное.

Делать ему было совершенно нечего, поэтому бороться со сном Павел не собирался. Растянул давно примеченный гамак и с удовольствием вполз в него, словно улитка в раковину. И забылся в ожидании очередного прыжка.

Снилась ему какая-то чушь: укоризненный капитан Куксевич грозил пальцем и насылал следом за скаутом орды крейсеров, все как один похожие на «Вагранта». Лейтенант Хардуэй комментировал происходящее суконным языком военных приказов. Павел недовольно морщился – вполне возможно, что на самом деле, не просыпаясь. Потом откуда-то возник Виталий, с грустью посмотрел на Павла, и сообщил: «А мне за дом на Тахче нечем заплатить…» Павел уже собирался залихватски гикнуть и по-барски взяться за кредитную карту, но тут вспомнил, что карты у всех экспертов отобрали. Шеманихин ждал-ждал, потом безнадежно махнул рукой, и ушел вдоль по стволу «Вагранта», к трюмам. Но в трюмы он почему-то не попал, а попал в грузовую камеру скаута. Прямо от шлюза он неожиданно разогнался и, будто пловец на старте, прыгнул руками и головой вперед. Саркофаг поглотил его, пойдя на мгновение текучими чешуйчатыми волнами, а потом вновь отвердел. Павел постоял рядом, постучал зачем-то по саркофагу, позвал: «Виталик! Вылезай!», но Виталик не вылезал. Пожав плечами, Павел решил саркофаг просветить чем-нибудь, но прямо посреди грузового отсека сразу сконденсировалось объемное изображение Коллеги, который печально покачал головой, поцокал языком (Павел еще подумал, что язык у перевертышей совершенно такой-же, как у любого человека) и сказал: «Я ведь советовал тебе не трогать саркофаг.» «Но я же его не открывал!» – возразил Павел. «Ну и что? Просвечивать его тоже нельзя. Придется тебе, парень, искупить свою вину: полезай в саркофаг сам!» «Но там Виталик!» – Павел даже несколько удивился, хотя, если у саркофага не слишком толстые стены, к Виталику в компанию можно было запихать и Павла, и, наверное, Коллега тоже влез бы. «Нет там Виталика, – злорадно сказал Коллега. – Просветил ты его. Как ваши вояки моего земляка – фить, и нету.» «Так что же? – подумал Павел с тревогой. – Я, что ли, Виталика убил? Своего шефа и единственного друга?» «Убил, – подтвердил Коллега. – Совсем убил.»

И тут Павел в холодном поту проснулся. В рубке царил полумрак – услужливые автоматы погасили почти все источники света. Только над головным пультом слабо мерцал куб-экран, полный расчетов очередного прыжка. Объемные цифры текли, перескакивали с одного воображаемого кубика экрана на такой же, но пониже, пока не доходили до «донного» слоя. После этого содержимое слоя из экрана исчезало, но Павел твердо знал, что данные исправно пишутся в неуничтожимый лог-файл.

Он вскинулся в гамаке, и глубоко вздохнул.

– Фу, – пробормотал он с облегчением. – Чушь какая…

С непривычки ломило все тело – до сих пор Павлу никогда не приходилось спать в гамаке.

Он выбрался на волю, мельком взглянул на пульт; свет включился сам собой, едва Павел ступил на пол. Очень хотелось сунуть голову под холодную воду, чтобы смыть вязкие воспоминания недавнего сна. Сдерживая зевоту, Павел направился к санблоку.

Плеснув в лицо воды и взглянув в овальное зеркало, Павел вдруг обмер.

Он не узнал себя. У него было другое лицо – чужое. Вместо узких скул, носа с горбинкой, пронзительных серых глаз и тонких, почти бесцветных губ Павел увидел совсем другие черты. Из зеркал на него глядел кто-то круглолицый. Чужой. Нос картошкой, губы бантиком. С обильными залысинами, с маленькими, как у откормленного кабанчика глазками. Эдакий самодовольный бюргер откуда-нибудь с Фалькау или Баслер-Скиведе.

Павел растерялся, как не терялся еще ни разу в жизни. Руки сами собой метнулись к этому чужому лицу и ощупали – все, нос, щеки, губы… Знакомый шрам на левой скуле – след юношеской драки.

Пальцы шрам почувствовали. В зеркале никакого шрама Павел не наблюдал. И нос – вот она, горбинка… А в зеркале – пончик какой-то а не нос.

«Врет зеркало, – подумал Павел, наполняясь внезапным гневом. – Оно фальшивое.»

И вдруг, повинуясь молниеносному порыву, он с размаху ударил зеркало кулаком. Так сильно он не бил ни разу в жизни.

Зеркало пошло трещинами, раскололось на несколько частей, которые со звоном рухнули на раковину умывальника. Чужое лицо исчезло.

Костяшки пальцев заныли – Павел взглянул на собственную руку. Мелкие серебристые осколки торчали из уже начавшей кровоточить кожи. Боль толчками втекала в руку.

Некоторое время Павел бездумно стоял перед умывальником, потом отыскал аптечку (еще один довод, что Рой строил и снаряжал этот корабль не для себя), кое-как очистил руку от острых осколков, промыл и обработал. Аптечка тихо зажужжала, сканируя повреждения, потом впрыснула что-то обезболивающее, потому что саднить кулак сразу перестало. В довершение иссеченные места были залиты физиологической пастой.

Вернувшись в рубку, Павел крепко задумался. Случившееся решительно не поддавалось никакому разумному объяснению – Павел не страдал галлюцинациями, ни разу в жизни не бредил, да и к гипнозу был практически невосприимчив. Как ученый он посмеивался над мистикой и прочей эзотерикой, последние лет тридцать неожиданно снова вошедшим в моду. Поэтому эпизод с зеркалом внес смятение в обычно уравновешенную душу Павла Неклюдова. Не любил Павел необъяснимое – опять же как ученый.

И вдруг он вспомнил вчерашнее предостережение Коллеги. «Во время полета могут случиться некоторые… м-м-м… странности, скажем так. Так вот, не верьте собственным глазам. И тогда все будет нормально.»

Павел подобрался в кресле.

Странности. Вот оно, ключевое слово. Странности. Они уже, видимо, начались.

Павел вспомнил, как бил зеркало, и решил, что поступил правильно. Он не поверил в отражение. И уничтожил его.

«Не удивляться, – подумал Павел. – Попробую… Что еще остается делать? Но получается, что в будущем меня ждут подобные сюрпризы?»

«М-да, – саркастически заметил его неугомонный внутренний оппонент-скептик, – ничего себе началась неделька! Угнал скаут из-под носа военных Тахче и разнес неправильное зеркало в сортире. Да ты герой, Паша!»

Павел фыркнул, и решил оппоненту не отвечать.

Система наведения трудолюбиво загружала корабельный компьютер просчетами очередного прыжка. Из необходимых двадцати семи скаут совершил уже четыре и заканчивал считать пятый. Между третьим и четвертым прыжком погрешность превысила некую условную критическую величину, и комп десять часов кряду тасовал поправки и распихивал их в нужные места нового расчета. Четвертый прыжок, судя по логам, прошел уже нормально.

Оторвавшись от клавиатуры, Павел взглянул на залитую пастой руку, вздохнул и прикинул чем можно заняться на борту.

Выбор был небогатый. Можно было еще поспать, но во-первых не хотелось, а во-вторых Павел отчего-то исполнился уверенности, что ему снова начнет грезиться какая-нибудь чушь. Можно было поесть, но с утра обычно ничего не лезло, кроме кофе. Кофе в пищевой камере, увы, отсутствовало. Тупо пялиться на работу компьютера и системы наведения – занятие для умственно ограниченных школьников.

И тут Павел вспомнил о саркофаге. О грузе, который вез на Рой-72. Коллега, конечно, запретил им особо интересоваться. Но оттого, что Павел посмотрит на это чудо природы оно ведь не испортится, верно?

И он, бодро подскочив из удобного кресла, направился к шлюзу в грузовой отсек. В камеру матки Роя.

По дороге Павел задумался – а не заперт ли отсек кодом предыдущего пилота? Как открывали его во время исследований Павел просто не знал, но точно помнил, что к помощи ксенотехников уже не прибегали.

Опасения его были напрасны, шлюз открылся едва Павел коснулся сенсора на маленьком пульте. В стене быстро проросло овальное отверстие.

А за ним сияли звезды. Чернота и звезды – больше Павел не увидел ничего.

Мысли вихрем пронеслись – всклокоченные и беспорядочные.

Сначала Павел решил, что просто перепутал, и каким-то образом вместо шлюза в грузовой отсек открыл наружный шлюз.

Потом осознал, что его не вышвырнуло в окружающий скаут вакуум потоком воздуха. Да и вообще он жив и здоров, чего не может быть при открытом наружном шлюзе.

Павел протянул руку – плоскость не была блокирована никаким полем. И перепонки не было. Осталось только понять, куда Павел ее протянул – в грузовой отсек или за борт.

Задуматься об этом он не успел – снова подчинившись внезапному и необъяснимому порыву, Павел просто шагнул в дверной проем.

И оказался в грузовом отсеке – звезды погасли как по команде, и вспыхнул обычный для скаута желтоватый свет. Саркофаг серо-коричневым брикетом покоился в гравизахвате. В самом центре отсека, на высоте сантиметров тридцати от палубы.

Несколько минут Павел рассматривал его, пытаясь убедить себя, что совершенно не интересуется содержимым.

Потом приблизился, обошел саркофаг по кругу.

Каждая чешуйка саркофага казалась идеально гладкой, но пригнаны друг к другу чешуйки были таким образом, что поверхность казалась шероховатой.

Павел протянул руку – стыки чешуек действительно легко прощупывались. К удивлению саркофаг оказался ощутимо теплым, причем тепло было какое-то глубинное, исконное, что ли. Тепло живого существа, а не нагретого механизма. Едва заметная черта тянулась через всю верхнюю плоскость – Павел подумал, что, наверное, это щель между створками. Углы саркофага были плавно скруглены; один из торцов был просто плоский, а ко второму примыкала непонятная цилиндрическая кишка, слишком короткая, чтобы назвать ее трубой или шлангом. На краях кишки чешуйки выглядели болезненными – иссохшими, отслаивающимися. Павел присел, вглядываясь. Протянул руку, ухватил торчащую чешуйку. Она неожиданно легко отделилась. Чешуйка как чешуйка. Серовато-коричневая, гораздо светлее саркофага, слегка похожая на матовое стеклышко. Павел повертел ее перед глазами и опустил в карман куртки.

Некоторое время он провел рядом со странным грузом, но добавить что-либо к наблюдениям не удалось. Саркофаг глубоко упрятал свои тайны и делиться ими ни с кем не собирался. Павел подумал, что его предшественники, наверное, вот так же разглядывали непонятный предмет, за который сулят многие миллионы, и отступали, не в силах постичь его секрет.

«А с чего я вдруг решил, что саркофаг прячет какую-то тайну? – задумался Павел. – Что в нем, в сущности, необычного? Ящик ящиком, даром, что чешуйчатый. Ну, везут какие-нибудь мафиозо пару тонн какой-нибудь наркоты. А Павел голову ломает – тайны, секреты…»

Он склонил голову, прислушиваясь к внутреннему оппоненту. Тот отмалчивался. Так и не дождавшись мысленного ответа, Павел втянул голову в плечи и побрел прочь.

Ответ пришел к нему позже, когда скаут прыгнул еще дважды, а Павел изрядно покопался в бортовом компьютере.

«В самом саркофаге действительно мало странного. Просто рядом с ним происходят очень странные события.»

Павел без аппетита поужинал, забрался в гамак и принялся ждать новые странности.

Ждать пришлось приблизительно полночи.

Пробуждение накатило от острого ощущения чьего-то чужого присутствия. Павла буквально сковало – не осталось сил двигаться. Самое большее, на что у него хватило смелости – это чуть-чуть разлепить веки.

Рубка освещалась слабой аварийкой тускло-желтого цвета. До боли скашивая глаза, Павел огляделся, но никого не увидел. Тогда он бесшумно повернул голову.

И увидел ее. Женщину. Он сразу понял, что в рубке находится именно женщина – по силуэту. Она была либо обнажена, либо одета во что-то обтягивающее. Склонившись над пилотским креслом, она копалась в сброшенной Павлом одежде. А точнее, в карманах куртки.

Павел был так поражен, что неловко двинулся, и буквально выпал из гамака. Снова зажегся свет, едва он коснулся пола, только на этот раз коснулся не ступнями, а всем телом. Несмотря на падение, глаз от ночной гостьи Павел не оторвал.

Она обернулась на звук, и Павел увидел ее лицо.

Он не впервые видел это лицо, и женщину эту мгновенно узнал.

В семье хранилась старая голография, привезенная из легендарного рейса корабля Ушедших пра-пра-прабабкой Вероникой Стародумовой.

Пятеро людей. Слева – разбитного вида парень с грустными глазами и аккуратной щеточкой усиков. Михаил Зислис. Старший навигатор.

Рядом – родственница, бабка Вера, молодая и симпатичная, с толстой косой на плече, смотрит чуть-чуть в сторону, а не на снимавшего.

В центре – смуглый черноволосый мужчина очень сурового вида, с жестким и озабоченным взглядом. Лет ему на самом деле примерно столько же, сколько и Зислису, но его почему-то хочется назвать мужчиной, а не парнем. Это капитан – Роман Савельев.

Рядом с капитаном незнакомый Павлу человек – пра-пра-прабабка не сумела вспомнить его имя, помнила только, что он погиб во время стычек экипажа Савельева с прихлебателями директората Волги.

И справа – она. Ночная гостья. Юлия Юргенсон. В том же обтягивающем комбинезоне, что и сейчас, только куртки Павла на голографии у нее в руках, понятно, нет. Старший пилот. Худенькая коротко стриженная женщина с неуловимо асимметричным лицом и совершенно обезоруживающей улыбкой.

Голографию эту Павел представил до невероятности ярко, до мельчайших подробностей, словно действительно на нее посмотрел.

Павел вскочил; женщина бросила куртку на кресло и, быстро-быстро пятясь, отступила к арочному проему в центральную камеру скаута. Свет там и не подумал зажечься.

– Эй! – сдавленно позвал Павел и украдкой приблизился к креслу. Попробовал выглянуть в проем, но с этой точки центральная камера просматривалась плохо.

Вдохнул, решительно сжал кулаки, и вышел из рубки. Свет послушно зажегся.

В центральной камере никого не было. Шлюз в грузовой отсек выглядел закрытым, и таковым оказался, когда Павел проверил.

А еще – прямо по неровным сегментам полуперепонки шла выведенная чем-то красноватым надпись: две русские буквы.