Миф о другой Эвридике Зенкин Владимир

– Да… не о том.

– Так, может быть… пора уже?.. о том.

– Мн. Случайно у нас сегодня получился такой вечер… Лита. Возможно, больше и не получится…

– А возможно, и получится. А? – с весёлой ехидцей прищурилась она.

– Завтра мы станем уже другими, прежними.

– Это какими прежними? Я и завтра буду собой.

– Ладно, что-то я опять… не о том. Я очень рад, что тебя встретил сегодня. Вообще, рад, что… знаю тебя. Ты очень хоро… Ты – изумительная женщина. Я очень хочу, чтобы ты стала счастливой, во всём… Во всём. Тебе нужно…

– Стоп! Эдуард Арсеньич, вы сегодня почему-то всё время – мимо. Давайте-ка, я скажу. А вы не перебивайте. Только после того, как скажу, я сразу убегу домой. Хорошо? Чтоб всё не испортить.

Эдуард Арсеньевич давнько не видел вблизи, в темноте, женских глаз, взведённых на полную боевую мощь, поэтому с непривычки ощутил лёгкую слабость в коленях.

– Так вот. Вы – никакой не отец, я никакая ни дочь, даже для посторонних прохожих. Вы – мужчина. Я – женщина. Я не вчера родилась, мне уже предостаточно лет, чтобы не ошибиться. Я много ошибалась в людях. Я даже замуж успела выскочить… и развестись успела – было ослепленье на целый год, слава Богу, прошло. И мужчинам многим я нравилась и нравлюсь. А были – которые любили меня… не шутя любили. Но такая беда – я не любила их.

Так вот… с вами – совсем не так. Слышите, вы? О мудрый из мудрых, добродетельный из добродетельных! Желающий мне счастья где-нибудь, от себя подальше. Притворяетесь непонятливым, да? Как не стыдно! Так вот, знайте, что я знаю про вас… знаю… про ваши чувства… хоть вы и не желаете мне о них говорить. Деликатнейший из деликатнейших… эх, вы!

Ничего. Я терпеливая. Я подожду, когда вы поймёте всё. Когда вы дочувствуете. Я помогу вам. Я скажу вам… тебе… Что ты – самый необходимый… что ты – самый лучший, самый единственный… мужчина. Для меня. Другого не будет. Я говорю тебе это. Я подожду, когда ты мне это скажешь. Всё! Сегодня всё!

Она придвинулась к нему, быстро поцеловала в растерянные губы средь колкой бороды и усов и через секунду уже бежала, не оборачиваясь, к подъезду.

8. Трое

Невелов пересматривал учётные карточки пациентов. Рамин рассказывал о своей поездке в Рефинов.

– Пещера в полном порядке. Позавчера укрепили решётку на входе. Откидная решётка – прочные петли, арматурные прутья на сварке. Ключи я забрал под расписку: от решётки и от ворот в верхнем огражденьи воронки. Теперь мы можем спокойно планировать свои походы и ни от кого не зависеть.

– Да, это хорошо, – отозвался Невелов, – И хорошо, что никто случайный туда не попадёт.

– Проходили в пещеру. Втроём, втроём, разумеется, – уточнил Рамин, перехватив вопросительный взгляд главврача, – Мы с водителем и представитель местной администрации. Вполне сухо. Ничего подозрительного. Никаких неприятных ощущений. Мрачновато, конечно. Оставили там привезённые фонари с аккумуляторами и раскладные стулья. Всё остальное будем брать с собой.

Рамин рассказывал о своих дискуссиях с руководителями посёлка Рефинов по поводу заключения договора об использовании воронки, находящихся там каменных глыб и, в особенности, пещеры для лечебных психотерапевтических сеансов клиники «Надежда».

Лита слушала рассеянно. Она любовалась согдийским бронзовым профилем Рамина.

Черты облика его удивительно соответствовали сущным чертам: горбинка крупного носа – самоцель, напор, вдохновенность; рельеф губ, спадающий штрих горечи – изыски возможных страстей – возможность жёсткого их обузданья; плотный, слегка выдвинутый подбородок – последовательность, взвешенность поступков и мнений; антрацитовый выплеск волос на лоб, тень бровей и ресниц над глазами – неразгадка, непростота человека.

Лита укромно улыбнулась воспоминанью о самой первой их встрече, в первый день её работы в клинике. Это была воистину сильная встреча. Она заметила тогда, как дрогнул уверенный взгляд восточного «паладина», какой-то почти неуловимый разлад скользнул в нём, какой-то вспых-неустой на краю нечаянной томительной пропасти. Не преминул разглядеть и он в густом малахите её глаз подозрительную краткую ярчь, внезапный толчок самочинной сладостной катастрофы-полёта-паденья…

В первую, в самую первую их встречу… А вслед за встречей она узнала, что он уже девять лет, как женат, что жена у него – модельер детской одежды, что зовут её Света, что живут они в трёхкомнатной квартире на улице Магистральной, что двое сыновей-младшекласников у них, что…

Она очень трудно и очень быстро выбралась из своей катастрофовой пропасти, он – из своей. И на ровной, уже неколеблемой тверди, на дружеской приязни они привыкали и привыкли общаться. Воспоминанье о том давно стало для Литы спокойным, красивым сантиментом.

– Ну что ж. Завтра, друзья мои, открытие, так сказать, сезона, – с нотками торжественности заключил Невелов, – Я со своим капитаном, Рамин со своими девчонками и ты, Лита, со своей подопечной. В девять выезжаем на микроавтобусе; водителя надо предупредить. Форма одежды походно-спортивная. Что брать с собой, в принципе, ясно, но еще раз уточним попозже. Ваши пациенты на месте?

– Мои ждут давно, – сказал Рамин.

– Моя тоже пришла, – отозвалась Лита.

– Мой вот-вот появится. Собираем их у меня в кабинете. Будем знакомить и знакомиться. Завтра действуем одной командой.

9. Семеро

– Максимум, полтора часа, – сказал Невелов рыже-усому щекастому здоровяку-водителю микроавтобуса, – Отдыхай, Митя. Но бдительности не теряй. Вперёд, первопроходцы!

Они подошли к краю громадного зелёного блюда, вдавленного в земную поверхность с аккуратностью и фантастической мощью. У блюда было сравнительно небольшое дно и очень пологие ровные склоны. Трава на склонах была как-то особенно плотна и низкоросла, её зелень казалась сочней, чем на остальной равнине. Впечатление совершенства немного портили разбросанные по блюду беспутные клоки серо-зелёного кустарника: дикого шиповника и колючего тёрна.

Утреннее, ещё не знойное солнце спадало с новенькой лазури, зажигая зелёный мир блюда-воронки осмысленной жизнью. Воздух – вкусный, травянисто пахучий, перемешивался тонким ветерком.

Спускаться по склону было легко и приятно: ноги сами шагали, требовалось только не позволить им безответственно побежать. Никаких тропинок не наблюдалось: местные жители не интересовались воронкой, круговое сетчатое ограждение, надо полагать, способствовало тому.

Шли вольной ватагой. Впереди, рядом друг с другом – синички: обе в одинаковых защитных рубашках, чёрных шортах и белых кроссовках: лишь бейсболки на соломенных стрижках, у Эли жёлтая, у Юли бежевая, да небольшая сумка на Элином плече позволяли их различить. Они оглядывались по сторонам остро и настороженно. Им хотелось побыстрей миновать открытый, издалека видимый склон и спуститься вниз, в заросли.

За ними – Лора в лёгкой хлопчатой куртке, в вельветовой панамке, надвинутой на лоб, тоже с сумочкой на плече. Она почти не оглядывалась, окружающие пейзажи её мало интересовали, и никуда не спешила: бесстрастно шла туда, куда почему-то шли все.

Старшая часть группы слегка приотстала: Дроздов – в пятнистой зелёно-бурой футболке от полевой формы; Рамин – в видавших виды джинсах и в клетчатой ковбойке; Лита – в синих брюках, такого же цвета блузке, в белой кепочке на голове; Невелов – в серой ветровке. Дроздов нес на плечах рюкзак с питьевой водой и бутербродным завтраком, Рамин – сумку с походной аптечкой.

Первозданная благодать июльского утра после городских сует подействовала на всех.

– Вот оно, лекарство от болезней, – рассуждал Рамин, оглядывая окрестную идиллию, – Утешенье от всех невзгод. Вот где надо построить новую клинику.

– Со временем, может быть, и построим, – согласился Невелов.

– Обязательно построим, – откликнулась Лита, – Большое, красивое здание. Наверху, чтобы всё было видно. Насадим вокруг сосен.

– Почему сосен? – спросил Рамин.

– К этим ароматам – ещё хвойного, смолистого. Что может быть лучше! Загородный филиал нашей клиники. Нет. Это в городе будет филиал, а тут – главная клиника. Наберём новых сотрудников – умных, душевных людей…

– А меня примете охранником? – усмехнулся Дроздов, 83 Буду душевно охранять, стараться.

– Мы тебя назначим начальником внутреннего режима, – пояснил Невелов, – Будешь контролировать всеобщее настроение. Наличие улыбок на лицах. Нарушителей штрафовать.

– Всё у нас будет хорошо, – заключила Лита, – Эй, девчонки, слышите?! Всё будет хорошо! Выше головы!

Синички охотно покивали. Их настороженность развеивалась солнечным ветерком. Эля сорвала цветок из травы. Юля попыталась бейсболкой поймать бабочку.

Они добрались до дна воронки, до каменных глыб. Зелёный горизонт вокруг поднялся. Голубой купол неба уменьшился и стал более выпуклым. Картина камней, навечно замерших в загадочном беспорядке, вносила уже другие тона в настроенье: неизбежно почтительное «О-о!» перед воплощённой огромностью, тяжестью, бесстрастьем, неодоленьем.

Камни были сизо-серых, буро-каштановых, песчаных цветов: древние базальты, граниты с проблесками кварца и слюды. Теневые бока запятнились мхом. Рядом с ними разрослись жёсткие кусты тёрна, сердито топорщился репейник, трава была выше и беспорядочней, чем на склонах. Между камнями, словно с их разрешения и под их покровительством, росли юные берёзки и клёны. Взрослых деревьев почему-то не было, лишь редкие высохшие стволы; вероятно, по неведомым причинам им не удавалось достичь своей взрослости.

Из-под ног прыскали в стороны мелкие ржавые кузнечики.

– Змея-я-а!! – вдруг взвизгнула Эля тонко-пронзительно, с частотами, близкими к ультразвуковым, рванулась в сторону, налетела на рядом идущую Юлю, сшибла её с ног и сама упала сверху. В траве мелькнула живая бечёвка ужика с тёмной головой и оранжевыми пятнышками.

– Ох уж эти цивильные барышни, – проворчал Дроздов, подняв Элю и помогая подняться Юле, – В школе по зоологии, небось, двойка была за пресмыкающихся.

– Элька, ты совсем дура! – Юля сердито встала, морщась от боли, разглядывала набухающую кровью ссадину над локтём от острого края притаённого в траве булыжника.

– Я чуть не наступила на неё. Я не хотела. Очень больно, да?..

– Нет, очень весело.

Рамин снял с плеча сумку с аптечкой, Лита достала из неё спирт, вату, пластырь. Юля, вывернув пострадавшую руку, не мигая, заворожено созерцала свою ранку и стекающую к кисти струйку крови.

– Юль, ты чего? – тревожно спросила Эля.

– Хватит любоваться, – Лита быстро убрала кровь ватой, продезинфицировала ссадину под тонкий взвой, присевшей от боли Юли. Наложила лоскут пластыря, – Жить будешь. Долго и счастливо, на радость ближним.

Все тронулись дальше, вскоре подошли и обогнули самую огромную каменную глыбу высотой метров шесть, состоящую из двух соединённых кусков. В них находилась пещера. В нижней части, там, где камни вминались в землю, был вход в неё. Весь остальной раздел меж камнями с расстояния почти не замечался. Стык был занесён давней землёй и оброс кляксами серого мха.

Они остановились, разглядывая странную глыбу.

– Вообразите великана, – сказал Рамин, – который разрезал этот камешек на две части или подогнал два разных камешка друг к другу. Потом выдолбил в них пещеру с выходом, соединил камешки в один, аккуратно поставил сюда и даже зашпаклевал разрез глиной, землёй или чем там ещё… Полная ахинея. И вот она перед вами.

– Может быть, пещеру выдолбили уже в сросшихся камнях? – неуверенно предположила Лита, – А осколки постепенно увозили.

– Ахинея номер два.

– Интересно, чем выдолбили? – отозвался Дроздов, – Механическим инструментом? Пещеру таких размеров, с узким выходом? Невероятный труд. Можно расплавить камень мощным лазером.

– Там нет никаких следов расплава, – пояснил Рамин, – Обыкновенные грубые сколы.

– Такое впечатленье, друзья мои, – серьёзно сказал Эдуард Арсеньевич, привычно теребя пальцами бородку, что кто-то очень могущественный, для кого такие трюки с каменными глыбами – сущий пустяк, сделал всё это в шутку. В ехидную шутку. Мол, нате вам, и попробуйте разгадать. А? Отметим это, как ахинею номер три. Может быть, когда-нибудь разгадаем. Может, и нет. Но сегодня у нас с вами другие цели.

Он подошёл вблизь к решётке из прутов арматуры, закрывавшей вход. Её зрелище на диких камнях было живописно-нелепо. Решётка была собрана и сварена без малейших потуг на эстетику, укреплена прочно, но неровно, так как неровен был камень, куда вбивались штыри для петель. Рамин отпер большой амбарный замок, откинул решётку. Вход был свободен. Но они не торопились входить.

– У кого какие ощущения? – обратился ко всем Невелов, – Ухудшения самочувствия. Тревога, страх, неуют. Навязчивые образы. Не появилось такого? Ещё раз вслушайтесь в себя – всё ли в порядке.

Все чувствовали себя прекрасно. Всем было интересно, что там.

– Ты как? – тихонько спросила, Лита у Лоры.

– Нормально. Здесь действительно… полегче дышать. Что-то действует. Только знаешь… сдаётся мне, что это «что-то» – не от воронки. Не от камней вовсе, – Лора перешла на полушёпот, доверительно улыбнулась, – А оттого, что ты… рядом.

Рамин тронул за плечо Невелова, предлагая отойти в сторону. Понизил голос, чтоб остальные не слышали.

– Вспомнил я, Эдуард Арсеньич, одну вещь. Как-то вдруг пришло в голову. Скорей всего, пустяк, случайное совпадение. Но…

– Говори, говори.

– Тот прискорбный случай семилетней давности со Смагиным и его пациентом. Когда это произошло, вы знаете?

– Летом, по-моему.

– И вы, и я пришли в клинику после этих событий. Смагина мы не знали, и точная дата его гибели никого особо не интересовала. Но пару месяцев назад мне понадобились кое-какие данные из личных карточек сотрудников. Мы с нашим кадровиком Ниной Сергеевной выписывали их. Зашёл пустой разговор об уволенных сотрудниках. Нина Сергеевна достала из сейфа отдельную стопку их карточек и показала мне. В том числе, и Смагинскую. Из праздного любопытства я глянул на последнюю дату его работы. Дата его смерти. Тогда я просто глянул и забыл за ненадобностью. А сейчас вдруг вспомнил – седьмое июля. Он был здесь со своим пациентом седьмого июля. Сегодняшнее число. Ровно семь лет назад. Вероятно, в это же время. Поздним утром. Отчего-то умер здесь пациент Смагина. И что-то сделалось с самим Смагиным, приведшее к трагической аварии.

– Семь лет… – нахмурился Невелов, – Седьмой месяц, день седьмой. Мистическое число? Ты веришь в мистику?

– Нет. Я верю в психику.

Невелов взял Рамина под локоть, отвёл ещё дальше от остальных, терпеливо ожидающих, поглядывающих на них с лёгким недоумением.

– Я тоже. Но немножечко озадачил ты меня. Что произошло в пещере? Сердце человека редко останавливается само по себе. Семь лет…

– Я рассказал вам, Эдуард Арсеньич… И наверное, зря.

– Нет, Рамин, не зря.

– Совпадение даты – чистая случайность.

– Наверное. На девяносто девять процентов. Но один процент…

– Тут можно при желании нагородить таких фантазий… Мы же с вами здравые люди. Психиатры.

Невелов молчал, отрешённо уставившись в одну точку.

– Эдуард Арсеньич, – забеспокоился Рамин, – В чем вы сомневаетесь? Заходить или нет? Из-за этих дурацких семёрок? Эх, зря я сказал.

Невелов очнулся от своих размышлений.

– Прекращать поход? Глупо как-то. Несолидно. Нет объективных причин. А субъективность, мистика, она…

– Вот именно! Я ж говорю…

Они вернулись к остальным.

– Внимание, друзья мои, – объявил Эдуард Арсеньич, – Сделаем небольшой привал. Располагайтесь на травке. Вот здесь, в стороне. В стороне. Отдохните, сосредоточьтесь. Проникнитесь, так сказать, величием момента.

А мы пока сходим в пещеру на разведку. Я и… Симон. Да, мы вдвоём с Симоном, – повернулся он к Рамину, к его недоуменью-досаде на лице, к его уже открытому для возраженья рту, – Да, хватит двоих. Не обсуждаем. Кто-то же должен остаться с женщинами. Мы – туда и назад. А вы… Располагайтесь. Чудесное место для привала. К входу не подходите пока. Не надо подходить к входу.

Часть вторая

Нечет

1. Лита

Словно полуденный зной сморил его: нетяжкая усталость, недолгое забытьё. Словно отодвинувшись от своих будних дел, он на несколько минут прилёг, расслабясь, откинув голову, прикрыв веки, чтобы лишь умерить напряженье жесткой мысли под ними. Отнюдь без намерения задремать, но вдруг задремал, против своих привычек.

Лицо недвижно живо: тонкая бледность, как освет изнутри, спокойная пауза перед продолжением мысли и действия. Вот-вот – он откроет глаза, поднимется, удивлённо хмыкнет: – Ничего себе! Заспать средь бела дня. Во – старость чёртова! Только-только прикоснулся к дивану.

Только-только…

Не диван под ним, а специальная кровать реанимационной палаты. Серо-зелёная плоская подушка. Тёмные шнуры датчиков, прикреплённых к груди и к голове. Белые тонкие трубки с зажимами. Экраны, циферблаты аппаратуры контроля и жизнеобеспечения.

Жизнеобеспечения на краю жизни. Кома. Прихожая между «быть» и «не быть». Две двери, обе заперты. Какая откроется раньше – в ту и войдёшь.

Дежурный реаниматолог, высоченный, под потолок, мужичище с плоской спиной и вытянутой лошадиной головой, бросил с верхотуры себя последний взгляд на приборы, удовлетворённо кивнул и направился к выходу.

– Вам здесь, в принципе, находиться нельзя, – с лёгкой склочкой в голосе сказал он Лите, смирно сидящей у двери на стуле, – Это же не простая палата, а реанимация.

– Мне Фёдор Петрович разрешил.

– Я знаю, что вы знакомы с главврачом, знаю, что он разрешил, знаю, что вы наша коллега. Я не возражаю, я не понимаю, зачем. Состояние его пока стабильно, но от внешнего мира он начисто отключён. Кома – есть кома. Ни он – вам; ни вы – ему.

– Не совсем так, – аккуратно возразила Лита, – Иногда появляется возможность связаться с человеком в бессознательном состоянии и даже воздействовать на него. Очень редко, правда. Я должна попробовать.

– Вы полагаете, получится?

– Зависит от меня. От нас с ним. У меня есть некоторые шансы.

– Вы экстрасенс?

– Чуть-чуть. А главное… мне очень дорог этот человек. Очень дорог.

– Ну что ж, – высоко сверху вздохнул врач, – Думаю, понимаете, что к аппаратуре – ни-ни. И к нему очень близко – не надо. Успеха вам.

Палата была рассчитана на двоих больных, но соседняя кровать пустовала. Никто не мог помешать сосредоточиться. Воздух в палате был кондиционировано свеж, чуть прянен медикаментами. За полуприкрытыми оконными жалюзи, после выкипевшего жаркого дня отстаивался вечерний покой; не живительно прохладныйоткуда взяться прохладе – благо, хоть бессолнечный, бледный.

Лита, поднялась со стула, подошла, наклонилась над Невеловым. Почти незаметно было его дыханье. Но он дышал. Сердце билось редко, но ровно – уверенно прыскала вверх светонить на осциллографе. Зрачки под веками неподвижны. Но лицо совсем не тронуто тенью бесчувствия.

Бесчувствия… Как случилось? Что там встретило их в проклятой пещере? Эдуард Арсеньевич сказать не может. Симон Дроздов говорит путано и неохотно. Не ужас, не отчаяние, судя по выраженьям их лиц. Но у них были разные лица, они по разному приняли то, что увидели.

Они прошли по узкому входу в пещеру: первым Невелов, за ним Дроздов.

Остальные, вопреки требованию Эдуарда Арсеньевича, стояли у входа и ждали.

Вход представлял собой корявый проём в сросшихся каменных глыбах размерами ниже среднего роста человека и чуть шире его плеч. Вход был недлинен и прям; в середине его тусклой буро-землистой тени виднелось густое сажевое пятно – отдалённый мрак самой пещеры, слабые высветы из мрака – фонарики ушедших.

И вдруг – там, в пятне, что-то вспыхнуло: нет, не осветительные лампы включились, как в первую секунду показалось Лите; необычный свет – резкая, холодная платина, а за светом прилетел колкий сквозняк, ледяной бисер брызнул по коже. И что-то ещё, третье, кроме света и сквозняка, какой-то беззвучный электрический окрик заставил их с Рамином, стоящих первыми у входа, окоченеть на месте, что-то заклинило их неизбежно безрассудный порыв ринуться туда, к ним, на помощь, на выручку.

Они отмёрзли и ринулись, конечно – Рамин впереди, крикнув Лите и другим, чтоб ушли в сторону, Лита за ним, крикнув, чтоб остальные ушли в сторону – но через время, через короткое время, когда вспышка иссякла, рассыпалась в бледно мерцающую пыль.

Вся пещера была на виду. Мертвенный свет отблескивал от каменных издолбов стен, от бесформенных камней на земле. Мириады ледяных искр дрожали в воздухе.

У противоположной стены, между камнями, они увидели неподвижно лежащего лицом вниз Невелова. Невдалеке от него Дроздов пытался подняться с земли, ему не удавалось устоять на ногах, он терял равновесие и оседал на колени.

Лита с Рамином, перепрыгивая через камни, подбежали к Эдуарду Арсеньевичу. Рамин перевернул его на спину: никаких видимых ран, повреждений. Тронул пульс на руке – сердце едва ощутимо бьётся.

Глаза плотно закрыты, даже зажмурены, ещё осталось усилье на веках, должно быть, от той вспышки. В зловещем мерцании лицо выглядело странной маской.

– Что!? Что здесь?.. – растерянно повернулась Лита к Дроздову, опять пытающемуся встать на ноги, – Что? Почему он?..

Симон старался их разглядеть сквозь белесые круги и тёмные пятна перед глазами. Рамин подошёл, подставил ему плечо, он наконец смог выпрямиться.

– Вы… зачем?.. сюда?..

– Что было здесь?! – тонко, зло крикнула Лита.

– Эдуард Арсень… вспышка… перед ним… проклятье… всё плывёт… Он жив?

– Жив, – сказал Рамин, – Без сознанья.

– Сейчас… сейчас… – Дроздов свирепо тряс головой, сжимал ладонями виски, пытаясь обрести равновесие и здравомыслие, – Скорее… тут нельзя… Скорее, выносим его. Выходим.

Он оторвался от плеча Рамина, с трудом устоял на ногах.

– Выходи сам, – сказал Рамин, – Мы за тобой. Я его вытащу.

– Н-нет. Вдвоём. Я уже… ничего. Скорее!

Они подняли Невелова, потащили к выходу: Рамин, подхватив под мышки, Симон, стиснув зубы и округлив глаза, в злом напряжении, чтоб самому не упасть, поддерживал ноги.

У выхода стояли синички и заворожено глядели на происходящее.

– Вы!? Вы как!.. Зачем?! – грозно зарычал на них Рамин, – Кто разрешил?!

– Мы хотели… Нам показа… – пролепетала Эля.

– Во-он!

Синички мигом расколдовались и бросились в проём. В конце узкого проёма они едва не сбили с ног Лору. Лора, в отличие от синичек, вначале подчинилась приказам Рамина и Литы. Но бесцельно подождав у входа, она тоже решила присоединиться к остальным. Таким порядком они и выбрались наружу – растрёпанные, ошарашенные, присыпанные каменистым крошевом и пылью: Лора, синички, Лита и Невелов в руках Рамина и Симона.

Эдуарда Арсеньевича отнесли в сторону от проёма, уложили на мягкую траву, в тень молодой берёзки.

От яркого солнца у Симона вновь закружилась голова, он неуклюже сел рядом, привалясь спиной к берёзовому стволику.

Рамин достал из аптечки нашатыря, дал ему понюхать. Протянул флакончик со спиртом, Симон, не морщась, не ощутив крепости, отхлебнул глоток.

Лита пыталась привести в чувство Невелова: расстегнула воротник рубашки, протёрла лицо и шею смоченной в прохладной воде салфеткой.

– Нет… дело серьёзное, – заключил Рамин, вынимая из аптечки коробку с комплектами заправленных шприцов.

Лора стояла неподалёку, ничем не занятая, но готовая к помощи либо приходящему в себя Симону, либо Рамину с Литой.

Синички же, наоборот, отошли от остальных и, сами не сознавая для чего, вновь приблизились к входу в пещеру. Они замерли у проёма, с настороженным вниманьем уставились в клочок холодного слабеющего мерцания в глубине каменной норы.

– Чувствуешь, да? – шепотом спросила Юля.

– В пещере кто-то есть, – восхищённо прошелестела Эля, – Невидимый.

– Мы не видим его. А он видит нас.

– Да… Я ещё там, тогда… А ты?

– И я.

– Почему-то я его не боюсь.

– И я.

– Мне кажется, он… хочет, чтобы мы… Позовём его?

– Я зову.

– И я зову.

– Он не сделает нам плохого, – облизнула сухие губы Юля.

– Я знаю…

Остальные были заняты и не обращали вниманья на их нелепую медитацию. Ещё бы немного, и синички, подчинясь вздорному наважденью, полезли бы в проём, в пещеру. Лита первая случайно подняла на них взгляд.

– Вы что там делаете?

– Н-ничего, – вздрогнула Эля.

– Что увидели?

– Ничего…

– Девчонки! – опять рассердился Рамин, – Вы не понимаете, что это опасно? Что это очень опасно. Идите сюда.

– Извините, мы больше не будем, – сказала Юля.

Они неохотно отошли от проёма. Юля наклонилась к сестре.

– Он уже здесь.

– Здесь? Ага… рядом с нами.

– Он красивый. Он сильный.

– Ага. Как большая кошка.

– Нет. Как маленькая пантера. Невидимый.

– Никому ни слова о нём.

– Само собой…

Инъекция кордиамина, затем инъекция мезатона, запасённых с собой Рамином, не изменила состояния Эдуарда Арсеньевича. У него был не обычный обморок, а глубокая кома.

– Всем быстро к машине, – скомандовал Рамин.

Сбегав к проёму, заперев замком решётку, он поднял на спину Невелова и, тяжело дыша, зашагал к склону воронки. Симон пытался навязать свои услуги, но был забракован, как транспортное средство, поскольку сам ещё нетвёрдо держался на ногах.

Сиденья в микроавтобусе не раскладывались. Пострадавшего уложили на широкое заднее сиденье, устроив под голову сумку и поролоновую подушечку, которая нашлась у водителя Мити. Лита придерживала его согнутые в коленях ноги. Рамин следил за общим состоянием.

Микроавтобус мчался по трассе к городу. Симон, напряжённо морщась, кусая пепельные губы, рассказывал о происшедшем в пещере.

– Вспышка. Не только света… больше, чем света… В ней что-то было… безумное, отвратное, притягивающее. Полная темнота… И вдруг – вспышка. Хотя… Эдуард Арсеньич… Может, для него – не вдруг. Он задержал меня в проёме и сообщил, что семь лет назад здесь отчего-то умер человек. А втрой – погиб после. Когда вошли, он велел мне оставаться у входа, а сам пошёл вперёд. Я не собирался его слушаться и двинулся за ним. Он обернулся и так посмотрел на меня… Я увидел в свете фонаря его глаза. Он повторил громко: «Ты. Останешься у входа.» И я, как ни странно, остался. Под его гипнозом. Хотя гипноз на меня никогда не действовал. И тут – вспышка. Клубок света с футбольный мяч. Жёлто-белый… Я не успел рассмотреть, потому что Эдуард Арсеньич бросился к ней и загородил её. От меня. Это было что-то… – голос у Симона смялся до корявого шепота, – не из человеческого мира… нельзя этого человеку… ни за что нельзя…

Я очнулся, бросился к нему. Вспышка погасла. В воздухе возникла какая-то блестящая пыль. Я не добежал до него. Меня сжало, словно в огромных тисках. В голове закружилось, потемнело, я перестал видеть и слышать. Но сознания не потерял. Такое впечатление было, что меня насквозь прошивает гигантская швейная машина: вонзается невидимая игла, а за иглой нить… Не больно, но… мерзко… безнадёжно… и холодно. Потом тиски разошлись. Я был на земле и не мог встать. Я кое-как расслышал голоса, разглядел смутные фигуры. Это были вы.

– Вспышка… – мрачно сказал Рамин, – Вероятно, выброс какой-нибудь «ультра-неизвестной» энергии из какого-нибудь «ультра-неслыханного» пространства. Мощный импульс, воздействующий на психику, на физическое состояние человека. Семь лет назад – Смагин со своим пациентом. Сегодня – Эдуард Арсеньич. Угораздило нас… день в день, минута в минуту… А я… Я же об этом… Мне б задуматься первому. А я, наоборот, Эдуарду Арсеньичу… И-ди-от!

– Ты про что? – удивилась Лита.

– Да так… ладно. Неудачный день.

Неудачный день…

Городская больница неотложной помощи. Эдуарду Арсеньевичу – реанимационная. Симону, состояние, которого по дороге улучшилось – общий осмотр, что-то тонизирующее и отправка домой, на отдых. Самочувствие синичек опасений не вызывало.

Лита добилась разрешения остаться здесь. Главный врач был хорошо знаком с Невеловым и даже чуть наслышан о ней.

Она – рядом с ним. Получится ли хоть чем-то ему помочь?

Лита перенесла стул к кровати, села, не сводя глаз с больного.

Узнать бы, почувствовать бы. То. Что он встретил там и чем спокойно поразился. Уж никак ни свет, ни звук, ни жар, ни стужа, ни яд, ни радиация, ни ужас, ни отчаяние, ни ненависть… Какой же стихии позволил он затопить себя без остатка? Нет!.. не без остатка. Если жив человек, непременно останется… останется хотя бы нитка одна…

Ариаднова нить в Лабиринте, по которой можно выбраться в прежнее. И у него обязательно есть эта нить, и наверное, и конечно же она связана с нею. «Только бы выбраться! Только бы… во всём разберёмся потом, оценим-осмыслим потом, и друг друга вновь узнаем потом, после… Только бы выбраться!».

Вот уж некстати… Самовольство безнужных слёз, терпкий наждак в горле.

Лита достала платок, быстро утихомирила глаза, прогнала сутолоку мыслей. «Собраться. Сосредоточиться. Ему нужна ты. Сильная. Неукротимая. Любящая. Что было и есть меж нами…».

Он лежал, подняв лицо за потолок, за облака, за звёзды; устремив закрытые глаза и запечатанные мысли к Тому. Не к ней. Значит, и ей тоже необходимо пробиться… Туда, где он. И Там с ним встретиться. Должен же он ей помочь! Чуть-чуть приоткрыть запертую дверь, снять хотя бы запоры. А дальше она сама…

Он лежал и слушал её. Может быть даже – слышал. Она тихонько говорила.

– Мой. Только мой. Единственный. Лю-би-мый. Напрасно подумал ты. Напрасно. Что сможешь где-то быть без меня. Здесь? Там? Нет. Я говорю – нет. Нет, не сможешь. Я тоже не смогу. Я не хочу. Мы пробьёмся друг к другу. Вот увидишь. Ты увидишь и скажешь, что я права. Давай же пробовать. Ты – оттуда. Я – отсюда. Всё получится, давай пробовать. Вспомни меня. Мой…

2. Лора

Служебный микроавтобус под водительством Мити, соучастник всех вояжей тревожного дня, развозил их по домам.

Первыми выходили синички. Микроавтобус вырулил в узкий проезд меж двумя девятиэтажками, развернулся на асфальтовом лоскуте двора.

– Точно, всё в порядке? – вглядывался Рамин в девочек, – Какие-нибудь особенные ощущения? Головокружение, слабость? Нет?

– Всё – о кей, – заверила его Юля.