Невеста для виконта Остен Эмилия
Пел орган, наполняя внутренность часовни удивительно гармоничным звуком. Все лица гостей повернулись к нам – круглые и вытянутые, красивые и не слишком, старые и молодые. Я шла под прицелом десятков глаз, гордо выпрямившись, к белому резному каменному алтарю, у которого меня ждали два человека.
Виконт де Мальмер, убийца моей матери, палач моего возлюбленного.
И Реми де Брагене, возлюбленный мой, в одеждах священника.
Отец передал мою руку виконту, отошел и сел в первом ряду, вместе с мачехой. Мальмер был хорош: в расшитом изумрудами камзоле, при шпаге, чья рукоять искрилась холодным блеском камней. Запах лилий, которыми украсили часовню, вызывал головную боль, я чуть прикрыла глаза, чувствуя, как пальцы виконта поглаживают мою ладонь. Реми начал читать молитву, и в ее неторопливой святой сладости растворилось последнее беспокойство.
Мне казалось, кинжал мой пылает в ножнах под верхней юбкой, словно меч архангела Михаила.
– Вы были некогда тьма, а теперь – свет в Господе: поступайте, как чада света. Теперь вы отложите все: гнев, ярость, злобу, злоречие, сквернословие уст ваших; не говорите лжи друг другу, перестав быть ветхим человеком с делами его и облекшись в нового, который обновляется в познании по образу Создавшего его, где нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос. Итак, облекитесь, как избранные Божии, святые и возлюбленные, в милосердие, благость, смиренномудрие, кротость, долготерпение, снисходя друг другу и прощая взаимно, если кто на кого имеет жалобу: как Христос простил вас, так и вы. Более же всего облекитесь в любовь, которая есть совокупность совершенства.
Его голос плывет надо мной, и головная боль отступает, говоря о любви, Реми смотрит на меня. Только мне и ему ведомо, о ком он говорит, кого нынче связывают эти слова. Только его потрескавшиеся губы – для моих губ, его сердце, бьющееся так быстро, – для моего сумасшедшего сердца. Кто бы мы ни были с ним – грешники или святые, преступники или невинные жертвы, – мы припаяны друг к другу навеки, и нас даже смерти не разлучить. Она придет однажды, конечно, ко мне или к нему, а может, к нам обоим вместе, вполне возможно, что и сегодня нанесет визит. Но мы ее сильнее, ей нас не взять. Один просто подождет другого там, на перепутье дорог, что сходятся перед воротами; святой Петр, этот вечный ключник Господа, подождет нас обоих.
– Обратитесь нынче к Господу, дети мои, обратитесь и узрите Его лик. Господь Бог есть истина; Он есть Бог живый и Царь вечный. От гнева Его дрожит земля, и народы не могут выдержать негодования Его. – Реми возвысил голос, обратив свой взгляд на виконта. – Ибо сказано в Писании: веселись, юноша, в юности твоей, и да вкушает сердце твое радости во дни юности твоей, и ходи по путям сердца твоего и по видению очей твоих, только знай, что за все это Бог приведет тебя на суд.
Я чувствовала, что виконт напрягся, руку мою он стиснул сильнее. Он не понимал, отчего священник завел речь о гневе Господнем и к чему это сейчас, когда идет обряд венчания и уместней говорить о любви и супружеском долге. На скамьях зашушукались, шепоток защекотал слух. Впрочем, Реми не стал продолжать обличительную речь, пока лишь нам двоим и понятную, перешел к более уместным материям.
– Не читали ли вы, что Сотворивший вначале мужчину и женщину сотворил их? И сказал: посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью, так что они уже не двое, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает.
Таким я его тоже запомню: в отблесках пламени, в сиянии алтарных кружев, с Библией в худых руках. Виконт замер рядом со мною, спектакль шел к катарсису, вот-вот аудитория взорвется громом аплодисментов.
– Есть ли здесь, сейчас кто-то, кто может назвать причины, которые могут воспрепятствовать браку?
Повисла тишина. Стук сердец, дыхание, вырывающееся из горла; я ощущала, знала, что сейчас вот оно сдвинется и произойдет. Краткий миг между мирами лжи и откровенности, так, наверное, чувствует себя мать, дающая жизнь своему ребенку. Все меняется в одно мгновение, среди боли и страха и вместе с тем – в ликовании. Однажды у меня будет ребенок. Однажды я узнаю, правильно ли сравнила.
Словно щелчок кнута, ударил за спиною красивый женский голос:
– Я могу назвать.
Я обернулась: она шла по проходу между скамьями, все взгляды скрестились на ней. Она – высокая, в монашеском облачении, с округлым красивым лицом, излишне бледным только. Монастырская жизнь не красит, и все же она была хороша. Красный бенедиктинский крест казался сбрызнутым кровью. «Ora et labora», «Молись и работай»[25]. Она и молилась, и работала, я видела это в ней, хотя ее саму лицезрела в первый и, наверное, в последний раз.
Она остановилась в двух шагах от нас, виконт выпустил мою руку и смотрел на монашку во все глаза.
– Шарлотта! – воскликнул он нервно. – Что ты делаешь тут?
– Пришла уберечь эту невинную девушку, – короткий кивок на меня, – от брака с таким чудовищем, как ты. Мне незачем больше молчать, ибо своим молчанием я навлеку беду на невинную душу, как уже случилось однажды. Пусть знают все.
Она повернулась к застывшим гостям. Гости, подумала я отстраненно, так вот зачем Реми хотел созвать столько гостей. Ему нужны свидетели, виконту просто не удастся отрезать столько языков.
– Мое имя Шарлотта де Тавернье, хотя в монастыре теперь я сестра Кристина, виконт Бенуа де Мальмер – мой брат. Много лет назад, когда я была юна, я влюбилась в прекрасного юношу по имени Реми де Брагене. Он испросил согласия на наш брак, виконт отказал, тогда мы решились бежать. Мой брат настиг нас. Он устроил так, чтобы шевалье де Брагене осудили и отправили на каторгу за убийство, которого тот не совершал; я могла бы свидетельствовать в пользу возлюбленного, да только меня заперли дома. После суда мой брат силой принудил меня сожительствовать с ним. Он сказал, что всегда меня вожделел.
Вот этого я не знала, оглянувшись на Реми, я увидела, что он смотрит в спину Шарлотте горящими глазами. Не ведаю, знал ли он, но блистала в нем такая яркая, такая всепоглощающая ненависть, которая вряд ли уместна в церкви. Черная злость пылала в глазах виконта, смотревшего на сестру.
– Спустя какое-то время мне удалось бежать, я укрылась в монастыре и приняла постриг, не видя иного выхода. Брат оставил меня в покое. Однако долгие годы я не выпускала его из виду, опасаясь, что он причинит мне или кому-либо зло. Узнала слишком поздно, что он женился, и не успела познакомиться с его супругой – она вскоре умерла. Доверенный слуга рассказал, что погибла она от побоев мужа, однако кто бы поверил? Что я могла поделать? И я молилась, чтобы беда миновала других. Я думала, шевалье де Брагене сгинул на каторге.
– А он не сгинул, – сказал Реми.
Он отложил Библию, быстро расстегнул пуговицы сутаны, сбросил ее, оставшись в рубашке, бриджах и ботфортах. Поднял с пола лежавшую за алтарем шпагу, прицепил к поясу.
– У меня тоже есть причины, по которым я не могу скрепить этот брак, – произнес Реми почти весело, заложив руки за спину. – И самая первая из них – я не священник. Мое имя – Реми де Брагене, сын шевалье де Брагене из Шато-де-Вёв в Бургундии. Виконт де Мальмер отправил меня на каторгу. От горя, причиненного этим злодеянием, умер мой отец. Я невинен пред Господом и людьми, и Бог знает это, а люди узнают совсем скоро. Среди бумаг, хранимых виконтом, были доказательства его виновности перед государством, коль скоро в нечестивых деяниях, о которых говорим мы с сестрой Кристиной, его не слишком быстро удастся обвинить; теперь эти бумаги находятся в королевской канцелярии. Виконт де Мальмер вел дела с врагами Франции, в доказательство чего будут представлены письма и свидетельства. Здесь же ожидают сигнала королевские гвардейцы. Сегодня у вас свидание с ними, виконт, свидание и позор на вечные времена, и если не казнь, то ссылка.
Виконт был творожно бледен, сжимал зубы так, что они скрипели, я слышала. Он сделал шаг назад, едва не наскочив на меня. Я увидела их, за колоннами: гвардейцы, человека четыре, но этого хватит. Так я полагала.
– Мари… – сказал мой отец в двух шагах от меня.
Я не слышала его, видела лишь, как шевелятся губы. Реми стоял у алтаря, свободный весь, торжествующий, он ни слова не сказал ни обо мне, ни о моей матери. Он мстил за нас обоих, оберегая мою семью от позора, оставляя моему отцу его спокойное сердце. В тот миг я любила Реми гораздо больше, чем Бога. Впрочем, это часть высшей любви и есть.
– Простите, Мальмер, – сказал Реми, – свадьба не состоится.
– Но и вам меня не получить, ублюдки, – сказал виконт сиплым от ярости голосом.
Он рванул меня к себе, свистнула сталь, прижалась холодом к моему горлу, я поняла, что он достал кинжал. Даже венчаться виконт явился с оружием, и некому было остановить его. Королевские гвардейцы, молодые парни, двинулись было вперед, но в нерешительности остановились. Шея моя покрылась мурашками.
– Мари! – выдохнул отец.
– Отпусти ее, – процедил Реми. Краем глаза я видела его напряженное лицо.
– И не подумаю, – сказал виконт. – Иначе мне отсюда не уйти, сам понимаешь, Брагене. Так вот почему твое лицо мне не нравилось! Жаль, следовало тебя втихую прикончить. Впредь буду доверять своим инстинктам.
Он попятился, я знала, что рядом находится боковая дверь, видела ее мельком, туда-то виконт и шел.
– Ты не посмеешь ее тронуть, – сказал Реми.
– А если даже и посмеет, – сказала я, – это неважно. Правда ведь неважно, виконт?
Он озадачился. Мне же хотелось смеяться. Я не боялась его ни капли – ни его кинжала, ни его злости. После стольких лет ожидания страх испарился, словно утренняя роса. Лезвие холодило кожу, и только. Смерть стояла не за моей спиной – за его.
– Вот убьете вы меня, и что? Я вас не боюсь. Вы мразь, выродок; благородная девушка не должна знать таких слов, но это о вас – и я знаю. Давайте, пытайтесь бежать, все равно не сбежите. Остаток жизни проведете за решеткой или в сточной канаве. Вы больше не человек. Вы осужденный.
Рука его дрогнула, шее стало теплее, что-то побежало за вырез платья – наверное, струйка крови. Виконт двинулся к двери, таща меня за собой. Я видела, как поднимаются мужчины в зале. Видела мельком лицо отца. Хлопнула дверь, и нас обнял дождь.
Глава 17. Post tenebras lux
Post tenebras lux[26]
Капли забарабанили по коже. Виконт тащил меня меж деревьями, а я смеялась. Я хохотала так, что он был вынужден остановиться; белые стены церкви призрачно светились в надвигающихся сумерках. Кинжал исчез от моей шеи, виконт встряхнул меня сильно. Он глядел на меня с подозрением, как на городскую сумасшедшую.
– Будешь орать, убью.
– Да не стану я орать, – сказала я, – ты далеко все равно не уйдешь.
– Это верно, – сказал Реми, – он не уйдет.
Реми был один. То ли уболтал остальных оставить эту битву ему, то ли они все сообща решили, что так лучше. Впрочем, у стен церкви я видела фигуры – они приближались, окружали нас, и я поняла, что одни мы не останемся.
Было полутемно и холодно. Дождь усиливался. Волосы мои намокли и стали тяжелее, за шиворот капало.
Из ладони Реми словно росло узкое лезвие.
– Оставь в покое девушку, Мальмер. Хочешь помахать оружием – помаши со мной.
– Ладно, уговорил.
И вот виконт отталкивает меня, я едва не падаю, отлетаю прочь, удерживаюсь за дерево, его жесткая кора впивается мне в ладонь. Двое мужчин стоят друг напротив друга, и по ним течет дождь. Виконт перебрасывает кинжал в левую руку, в правую берет вытащенную шпагу, драгоценности на гарде подмигивают искрами, словно насмехаются.
Серебро парижских сумерек, мокрое качанье деревьев, огрызок неба где-то в вышине; и вот Реми делает шаг навстречу виконту, полоски стали сшибаются, ливень гасит брызнувшие искры; на сей раз я вижу, что происходит. «Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладезя бездны, она отворила кладезь бездны, и вышел дым из кладезя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладезя». Бездна обрушивается на нас, бездна, в которой нет правых и виноватых – есть только тот, кто несет справедливость Господню, и тот, кто ей противостоит.
Взметаются руки, напряжены лица, белая рубашка Реми липнет к телу, свободный камзол виконта не стесняет движений, враг наш бьется кинжалом и шпагой, наносит резкие отчетливые удары, и вот на плече Реми расцветает крохотный красный цветок; свистит клинок, рукав виконта рассечен тоже. Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь.
Бог оставил нас самим себе – а сам глядит с небес, чтоб мы не ошиблись.
Реми сражался хуже виконта, конечно же, тот, несмотря на лета, всегда слыл искусным фехтовальщиком. Я видела, как Реми отступает, как старается пробить брешь в защите противника, как иссякают его силы. Если б я могла влить в него сейчас свою жизнь, если б это только помогло ему, я, не задумываясь, влила бы все до последней капли. Но мне никак ему не помочь. Никак ему меня не увидеть.
Если сейчас виконт заберет жизнь Реми, ввергнет его в темные небеса, а сам останется стоять, торжествующий и безнаказанный, – что я буду делать?
И я понимаю – что.
Медленно я вытягиваю кинжал из ножен, делаю шаг вперед. Передо мной разворачивается то, что принято называть отмщением, и я завершу его, даже если Реми падет. Он бьется до конца, мой милый лживый священник, он пока стоит на ногах и отражает удары, хотя его рубашка рассечена в нескольких местах. Мои волосы больше не держатся, прическа рассыпается, и я нетерпеливо отбрасываю мокрые пряди назад. Мне нипочем холодный осенний дождь, нипочем холод. Я четыре года готовилась убить сегодня. Если надо, сегодня я убью.
Виконт смеется, кричит Реми что-то дерзкое; тот выбивает у него кинжал, поранив врагу руку, и виконт со вскриком отступает, больше не смеясь; он зол, он весь создан из злости. Убыстрив темп, он вновь наступает на Реми, припадает на колено, делает обманный финт и выбивает у моего возлюбленного шпагу. В следующий миг несколько дюймов стали входят в тело Реми.
Виконт встает, выдергивает шпагу, Реми опускается на колени. Сотню раз он стоял так в нашей капелле, и чернота одежд плескалась вокруг него. Сейчас, должно быть, плещется смертная чернота.
– Вот теперь я убью тебя, щенок, – говорит виконт, – убью медленно. Мне уже некуда торопиться.
Я знаю, что к нам идут. Знаю, что люди увидели. Знаю, что спустя минуту виконта скрутят, а я не успею до него добежать, не успею ударить. Реми поднимает голову, ловит губами дождь, глядит за спину виконту – прямо на меня. Сумерки льются между нами. Реми опускает правую руку, которой зажимает рану, и в этот миг я понимаю, что нужно делать.
Я бросаю кинжал, как учил меня Жано. Серебристой молнией лезвие летит, рассекая водяные струи, и мне кажется, что дешевое железо поет, поет свою единственную песню, для которой его и создали. Реми ловит нож растопыренными пальцами, взвивается с земли, словно пружина, и в короткий миг растерянности виконта наносит удар – четко и точно, под ключицу.
Пальцы виконта обмякли, шпага вывалилась, сам он, захрипев, упал бы на бок – да вот только Реми, вполне твердо стоявший на ногах, не дал ему повалиться. Он схватил виконта за шиворот, удерживая на коленях, тот вцепился в бриджи мнимого священника, хрипя, пытаясь вытащить кинжал окровавленными пальцами и уже не имея сил на это.
– Маргарита, – сказал Реми громко, – иди сюда, быстро.
Я побежала и остановилась рядом с ним, глядя вниз, на виконта. Тот отвечал мне безумным меркнущим взглядом, еще пока все понимающим.
– Говори, – сказал Реми, – говори ему все, что хотела.
Я заплакала.
Слезы катились по щекам, смешиваясь с дождем, сквозь них я заговорила, глядя на человека, с которым умирала и моя ненависть:
– Ты убил мою мать. Мою мать, графиню де Солари, которая имела глупость в тебя влюбиться и зачать от тебя ребенка. Пусть Бог судит ее за ее прегрешения, но она никому не причиняла зла. Ты убил ее и нерожденного ребенка, ты едва не сломал жизнь моему любимому, ты уничтожил жену свою, ты прелюбодействовал с сестрой. Жаль, что перед законом ты уже не ответишь, но мне этого хватит. Ты проклят, Бенуа де Мальмер. Тебе не видать райских садов. Сегодня ты поплатился за свои преступления и будешь гореть в адском пламени вечно.
И я отступила, потому что во мне не осталось больше зла, отрава вышла, вытекла вместе со словами, моя плоть больше не носит ее, моя душа свободна. Реми отпустил виконта, тот медленно повалился набок.
– Идем, – сказал Реми, – и быстро.
Он увлек меня под сень деревьев, не понимая, не спрашивая, я шла за ним, почти бежала. Мы неслись сквозь кусты, мое платье рвалось, трещало, но я почти не обращала внимания. Моя рука в руке Реми – что может быть лучше. Мы оба живы – что может быть счастливей.
– Почему мы…
– Идем, скорее, я в карете объясню.
– В какой карете?
Он промолчал, и через некоторое время я увидела ее: черный экипаж без гербов на дверцах, на запятках примостился Дидье, кучер сидит на лошади и только ждет нашего знака. Реми практически запихнул меня внутрь, запрыгнул сам, стукнул кулаком по потолку.
– Поехали.
Лошади взяли рысью с места, затем перешли на галоп; нас кидало и подбрасывало, этот дешевый наемный экипаж вовсе не походил на графский, с мягкими сиденьями. Я стряхнула влагу с рук, провела ладонями по лицу, затем посмотрела на Реми и принялась отрывать полосы ткани от своей окончательно погубленной юбки. Он был ранен в бок, но, судя по всему, легко, иначе не смог бы бежать так быстро.
– Почему мы сбежали?
– Девочка моя, – сказал Реми со своей иезуитской усмешкой, – сейчас там все, конечно же, пребывают в шоке от признаний, прозвучавших перед алтарем. Однако через некоторое время представители властей опомнятся и поймут, что у них имеются ко мне вопросы. Я беглый каторжник, хотя обвинения с меня будут сняты со временем, а может, и нет, кому охота прошлое ворошить. Кроме того, я притворялся священником, неужели ты думаешь, что клирики погладят меня за это по голове? Предвижу, что у епископа Ле Бра будут неприятности, впрочем, он старый церковный пес и сумеет отбрехаться. Я же не имею ни малейшего желания оказаться в центре урагана. Скандал выйдет знатный, особенно если Шарлотта подтвердит свои показания письменно. А мне хорошо бы оказаться подальше от всего этого.
Он подвинулся ко мне, отложил полосы белой ткани, взял мои замерзшие руки.
– Все закончилось, Маргарита, твой и мой враг умер. Мы совершили то, что хотели. Ты желала сбежать, помнишь? Исчезнуть навсегда, и чтоб тебя не нашли. Ты сказала, что будешь со мною до сегодняшнего дня, однако дальнейшее мы почти не обсуждали. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты отправилась со мной.
– Куда? – спросила я, улыбаясь, глядя в его блестящие глаза.
– Куда угодно. Есть у меня один план, расскажу его тебе, как только приедем и переоденемся. Так ты простуду схватишь, милая моя. Твое платье насквозь промокло.
– Да и черт с ним, – сказала я, – значит, ты у виконта бумаги украл?
Он хмыкнул.
– Да, еще одно невинное прегрешение. Украл. Там были письма, о которых намекал мне епископ Ле Бра: его друзья подозревали, что виконт продался врагам Франции; и верно, ему заплатили немалую сумму за устранение некоторых влиятельных политиков из окружения Ришелье. И еще там была копия приказа о моем аресте, и адрес Шарлотты; его-то я и искал, но прихватил заодно то, что пригодилось. Я съездил в монастырь и привез Шарлотту сюда, чтобы она выступила на свадьбе, чтобы обличила брата. Если моя жизнь выправилась, то ее… Впрочем, она утверждает, что счастлива быть невестой Христовой. А я украл другую невесту и теперь везу ее неведомо куда; пойдешь за меня, Маргарита?
– Пойду, – сказала я, – и за тебя, и с тобой. Если ты мне обещаешь больше в загадки не играть.
– Не буду! – он шутливо поднял руки. – Скоро совсем чист перед тобой стану.
– Вот как! Значит, оставил за душой кое-что?
– Приедем, и сознаюсь. А теперь, – он поморщился, – перевяжи, будь добра. Не годится истечь кровью после победы, тем более, когда этого легко можно избежать.
Не помню, сколько мы ехали, я перевязала раны Реми, прижалась к нему, он обхватил меня руками. Из него уходила та многолетняя усталость, что копилась в нем, откладывалась слой за слоем. Мы были так близко к свободе. Мы могли ее заполучить, она теперь полностью нам принадлежала.
Ни репутации, ни оков этикета, ни ложных улыбок, ни клятв. Мы отбросили все это, как змея – старую кожу, и впереди оставалось одно.
Дорога.
Наконец, скрипнув рессорами, карета остановилась, Дидье распахнул нам дверцу. Я мельком взглянула в его лик сатира, кивнула, благодаря за помощь; Реми вышел сам и почти вынес меня. Мокрое платье было страшно тяжелым.
Мы стояли на пороге дома – обычного дома в череде других таких же, снятого Реми на короткий срок, это я знала. Именно сюда Дидье должен был принести мой сундучок и все мои вещи, что я велела ему забрать из моей снятой в городе комнаты. Мы вошли, в прихожей нас встретила седовласая молчаливая женщина.
– Мадам Салье, – сказал Реми, подталкивая меня вперед, – помогите госпоже переодеться.
И немедля скажите мне, когда она будет готова. Я приду, нам нужно быстро поужинать и выехать самое позднее через час.
– Да, месье, – сухо кивнула старая женщина.
Она провела меня в комнату, где на кровати было разложено одно из моих дорожных платьев, что утром забрал Дидье, помогла раздеться, вытереться, высушить волосы – все быстро, деловито, умеючи. Мы обе молчали. Сомневаюсь, что она знала, кто я такая.
Мы все закончили через четверть часа, мадам Салье вышла и вернулась с Реми. Он тоже переоделся, в темно-зеленом костюме выглядел просто и хорошо, и я пошла к нему через комнату, обняла, положила голову на грудь. Он засмеялся, отстранился и взял меня за руку.
– Пойдем, милая Маргарита, хочу кое-что тебе показать. А затем нам нужно быстро поесть и ехать, пока не закрыли заставы и тебя не начали искать. Чем быстрее мы покинем Париж, тем лучше.
Я была с ним полностью согласна.
Мы прошли длинным полутемным коридором, пахнущим мышами и пригорелым жиром, Реми остановился перед закрытой дверью.
– Прости меня, если сможешь, за это, – сказал он.
– За что? – спросила я, недоумевая, и тогда от открыл дверь, пропуская меня внутрь.
И я увидела лицо Мишеля.
Мой маленький братик сидел на ковре перед камином, деревянная лошадка взбрыкивала в его руках, а рядом сидела Эжери, что-то ворковавшая, как обычно. Мишель увидел меня, радостно ахнув, вскочил, кинулся, прижался, я подхватила его на руки – тяжелого такого, девятилетнего… живого.
Реми обошел нас, вгляделся с тревогой в мое лицо; я же целовала Мишеля, а тот хохотал, потому что ему щекотно. Мой маленький брат очень боится щекотки.
– Прости, что причинил тебе этим боль, Маргарита, – сказал Реми, – но я должен был так поступить. Никак иначе нам не удалось бы его забрать.
– Но как… как? – спросила я, задыхаясь, смеясь. Реми улыбнулся, поняв, что я не собираюсь его осуждать.
– Я не говорил тебе, как сбежал с каторги. Мэтр Виссе умеет готовить порошок, вызывающий сначала лихорадку, затем подобие смертного сна; меня сочли мертвым и похоронили на каторжном кладбище, а ночью он меня откопал, дождался, пока я пробужусь, и вывел на дорогу, ведущую в Тулузу; так я стал свободным. Я знал, как готовить этот порошок, и рискнул дать его Мишелю. Боялся только дозу не рассчитать. В какой-то момент думал, что и не рассчитал, но Мишель проснулся и полностью оправился, и теперь с ним все хорошо. Я забрал Эжери из графского дома, чтоб она ухаживала за мальчиком. Она и Дидье отправятся с нами. Они хотят сочетаться браком, вполне уважаю такое желание. Думаю, их поженит тот же священник, что обвенчает нас с тобой. Аббат Лебель. Он нынче в Гавре, я узнал.
Я посмотрела на розовую от смущения и счастья Эжери, поставила Мишеля на пол, он же вцепился в мою руку, не желая отпускать. Я тоже больше не отпущу его, никогда. Деревянная лошадка поскачет по полям навстречу приключениям, дороги зовут ее. А мы поедем за нею.
– Святой Реми воскрешал мертвых? – тихо спросила я.
– Не знаю, – так же тихо ответил Реми, и его брови вновь встали под смешным углом, когда он задумчиво нахмурился. – Да Бог с ним, со святым, пусть покоится себе счастливо в Реймском соборе. Мы люди и станем жить, как люди, уедем же отсюда. Я обо всем договорился. Каторжные знакомства иногда бывают чрезвычайно полезны, да и наследство отца де Шато кстати пришлось. В Гавре стоит корабль под названием «Счастливчик», его капитан готов взять нас на борт. Контрабандисты, конечно же. Они отплывают в Новый Свет, надеются успеть до зимних штормов, и я им верю. Если поторопимся, уплывем с ними, там уж нас не найдут. Не боишься покинуть эти земли? Мне они не дороги настолько, чтобы за них цепляться.
– С тобой, – сказала я, – я свободна где угодно.
Эпилог. Terra incognita
Terra incognita[27]
Я просыпаюсь в каюте, полной солнечных бликов, так удивительно они играют на океанской глади. Старое дерево светится благородством выдержанных вин, качается надо мною полупрозрачная занавеска, окно приоткрыто, и в него льется звук воды, плещущей о борта. Реми рядом нет.
Я не беспокоюсь: знаю, что он близко и возвратится скоро.
Из Гавра я написала отцу, один из людей капитана Аттильо отвезет мое послание на юг и отправит оттуда, чтобы сбить со следа возможную погоню. В письме я сообщила, что жива и здорова, и еще – что со мною братик; пока оно доберется до особняка де Солари, пройдут недели. Мы будем уже далеко. Мы уже сейчас далеко.
Я прикрываю глаза и переворачиваюсь на другой бок, ловя сквозь ресницы чуткие золотые блики. Погода благоприятствует нам, капитан Аттильо, уроженец Марселя, сын испанской цыганки и пылкого торгаша, уверяет нас, что доплывем мы спокойно. Я не знаю, что ждет нас в конце пути и какими окажутся новые земли, но знаю, что буду там счастлива.
Реми, наверное, сейчас на палубе: болтает с матросами, смотрит вдаль или карабкается по вантам, сбросив сапоги, босиком. В Гавре он сторговал у какого-то рыбака широкие моряцкие штаны из крепкой холстины, хорошие, почти не ношенные, а простых рубашек у него и раньше было вдосталь; так что теперь от контрабандиста его не отличишь. Он повеселел, не чурается черной работы – говорит, что привык, вместе со всеми драит палубу, таскает грузы, пьет дрянной ром, травит соленые байки. Я слова поперек не говорю, сама присаживаюсь к нему на колени, обнимаю за шею и слушаю, как матросня хриплыми голосами выводит просмоленные пиратские песни. Мы с Реми часто целуемся, стоя на корме, это против всех светских правил приличия, но эти правила мы оставили позади, вместе с нашими одеждами прирожденных обманщиков.
Теперь мы не обманываем никого, и в первую очередь – себя и друг друга.
Мне нравится океан. Он многолик, как каждый из нас, когда сердится, то катит пенные волны, но в основном спокоен, вот как теперь. Я учусь у океана открытости и тому, что, где б мы ни оказались, мы вечны. Наш корабль плывет, переваливаясь с волны на волну, под пристальным взглядом Бога, который все видит и все замечает; обласканный светом звезд, залитый сиянием солнца, контрабандистский корабль «Счастливчик» переплывает изо дня в день, и каждое новое утро не похоже на предыдущее. Все пронизано ожиданием, все перешло на новый виток. Время вновь сворачивается в моих пальцах, но я больше не боюсь его. Я не боюсь, что не успею.
Я не знаю еще толком, кто я. Реми тоже. Свои две жизни отдельно мы прожили в ожидании мести, а теперь, когда она завершилась и на место ее пришла пустота, мы, к счастью, не чувствуем себя опустошенными. Любовь заполнила все, и она по-прежнему бесконечна. Когда Реми обнимает меня, когда над нами качается полная луна и ее отражение прыгает на волнах, когда смеется мой маленький братик, – я знаю, что мы не потеряемся.
Что принесет нам завтра? Кем мы будем? Кем станем?
Зависит только от нас.
…Я переворачиваюсь снова, подкладываю под щеку ладони, улыбаюсь в полусне. Пожалуй, можно подремать еще немного, пока не придет Реми.
Он придет, очень скоро придет. Я это точно знаю.
Читать бесплатно другие книги:
