Пожизненный срок Марклунд Лиза

– Она его забрала, – выдохнула Юлия. – Та, другая женщина забрала Александра.

Сказав это, Юлия потеряла сознание.

Когда Юлию Линдхольм выносили на носилках из квартиры в Сёдермальме, где она проживала с мужем, Анника Бенгтзон ехала в такси к центру Стокгольма. Когда в районе Рослагстюлля машина пересекла городскую черту, над горизонтом встало солнце, окрасив алым цветом крыши домов. От этого контраста с темными пустыми улицами у Анники стало резать в глазах.

Водитель внимательно посмотрел на нее в зеркало заднего вида, но она притворилась, что не заметила этого.

– Так ты знаешь, как начался пожар? – спросил он.

– Я же сказала тебе, что не хочу разговаривать, – ответила Анника, глядя на мелькавшие в окне дома.

Ее дом только что сгорел дотла. Кто-то бросил в окна три бутылки с зажигательной смесью, одну на нижнюю лестничную площадку, а потом по одной в каждую из детских комнат. Она смогла спустить обоих детей из окна своей спальни на простынях, а теперь крепко прижимает их к себе на заднем сиденье машины, прикрыв руками, словно крыльями. И она, и дети пропахли дымом. Васильковая блузка Анники была вымазана сажей.

«Я приношу с собой смерть и несчастья. Все, кого я люблю, умирают».

«Прекрати, – приказала она себе, до боли прикусив губу. – В конце концов, ты справилась. Главное – сосредоточиться и действовать».

– Обычно я никого не вожу в кредит, – угрюмо произнес водитель, остановившись перед красным сигналом светофора.

Анника закрыла глаза.

Полгода назад она узнала, что у ее мужа Томаса роман с сотрудницей, ледяной блондинкой по имени София Гренборг. Анника положила конец этому роману, но ничего не сказала Томасу. Она не сказала ему, что все знает.

Вчера он узнал об этом.

«Ты лгала, притворялась и водила меня за нос несколько месяцев, – орал он, – и ты вообще все так делаешь! Ты сама решаешь, как должен выглядеть этот мир, и всякий, кто не согласен с тобой, идиот».

– Это неправда, – прошептала она, чувствуя, что сейчас разрыдается прямо в такси.

«Она хотела, чтобы мы встретились, вот я и еду к ней».

Глаза жгло, словно огнем. Анника широко открыла их, чтобы они не переполнились слезами. Каменные фасады домов, сияя, горели на утреннем солнце.

«Если ты сейчас уйдешь, то уже никогда не вернешься».

Он устремил на нее незнакомый, странный взгляд прищуренных, покрасневших, страшных, мертвых глаз.

«Хорошо».

Она смотрела, как он идет по паркету к выходу, как берет с пола портфель, открывает дверь и исчезает в сером тумане. Он вышел, не оглянувшись, и дверь захлопнулась за ним.

Он оставил ее, и в ту же ночь кто-то бросил в дом три бутылки с зажигательной смесью. Кто-то попытался убить ее и детей, но его не было рядом, чтобы спасти их, и ей пришлось выбираться одной. Она прекрасно знала, кто бросил эти бутылки. Сосед напротив – тот самый, кто уничтожил ее клумбу, изрыл колесами машины лужайку и делал все, чтобы избавиться от нее. Да, это сделал он – Вильгельм Гопкинс, председатель ассоциации владельцев вилл.

Она теснее прижала к себе детей.

«Ты расплатишься за это, ублюдок».

Она попыталась позвонить Томасу, но его сотовый телефон был выключен.

Он не хочет, чтобы она ему звонила, не желает, чтобы ему мешали. Да она и сама прекрасно знала, чем он сейчас занят.

Она не стала оставлять сообщение, просто подышала в его новую свободную жизнь, а потом отключилась. С него довольно.

«Предатель. Обманщик».

– Какой, ты говорила, номер дома?

Такси свернуло на Артиллерийскую улицу.

Анника погладила детей по головкам, чтобы разбудить.

– Мы приехали, – прошептала она. – Мы у Анны. Идемте, дети…

Анника открыла дверь, и в салон ворвался холодный утренний воздух. Эллен свернулась на сиденье калачиком, а Калле захныкал во сне.

– Оставь в залог мобильный телефон, – сказал таксист.

Анника вытащила детей из машины, повернулась и бросила телефон на заднее сиденье.

– Я его выключила, так что звонить с него ты все равно не сможешь, – сказала она, захлопывая дверь.

Анна Снапхане осторожно повернула голову и посмотрела на лежавшего рядом с ней мужчину, на его темные, торчавшие ежиком, напомаженные волосы, на подрагивавшие ноздри. Мужчина крепко спал.

Как же давно у нее не было близости с мужчиной. С тех самых пор, как Мехмет связался с маленькой моногамной барышней и оставил ее, Анну, отказавшись от свободных отношений.

«Как он хорош, как юн. Он почти мальчик».

«Наверное, считает, что я слишком толстая», – подумала Анна, проверив, не потекла ли тушь. Потекла, но совсем немного.

Да, подумалось ей, она слишком толста. И слишком стара.

Сильнее всего ее поразил исходивший от него запах крепкого пива.

Когда она поняла это, ей стало стыдно.

Прошло полгода с тех пор, как она не берет в рот спиртного.

Неужели всего полгода? Ей казалось, миновала целая вечность.

Она перекатилась на бок и принялась изучать профиль лежавшего рядом молодого человека.

Это может стать началом чего-то нового, свежего, приятного и доброго.

Как хорошо будет выглядеть информация о ней рядом с газетными интервью: «Семья: дочь пяти лет, бойфренд – двадцати трех лет».

Протянув руку, она коснулась его волос. Какие они жесткие, как будто заплетены в мелкие косички.

– Робин, – прошептала она почти беззвучно, проведя пальцами по его лбу. – Скажи, что я тебе нравлюсь.

Он мгновенно проснулся, но не от шепота Анны, а от невыносимо напористого дверного звонка. Открыл глаза, сел и ошеломленно осмотрелся. Анна мгновенно отдернула руку.

– Что за черт? – спросил он, глядя на Анну так, словно видел ее впервые.

Она натянула простыню до подбородка и попыталась улыбнуться.

– Это всего лишь звонок в дверь, – сказала она. – Но я не собираюсь открывать.

Он выпрямился, и Анна заметила, что снадобье, которым были намазаны его волосы, оставило громадное пятно на наволочке.

– Это не твой старик? – спросил он с тревогой в голосе. – Ты же говорила, что у тебя никого нет.

– Это не мужчина, – сказала Анна, встала, тщетно пытаясь завернуться в простыню, и заковыляла в прихожую.

Звонок снова противно зажужжал.

– Да сейчас, мать вашу, – ругнулась Анна, чувствуя, как в ней закипает раздражение и разочарование. Она так давно ждала такой ночи, хотела казаться опытной, чувственной, но теперь была просто растеряна и выбита из колеи. Дьявол!

Она завозилась с замком, глотая звуки, очень похожие на рыдания.

На пороге стояла Анника с Калле и Эллен.

– Что тебе нужно? – спросила Анна, слыша, как дрогнул ее голос.

Анника выглядела безмерно усталой. В ответ она только вздохнула. Было видно, что у нее нет сил на объяснения.

– Ты соображаешь, который час? – спросила Анна.

– Мы можем у тебя поспать? – спросила Анника. – Наш дом сгорел.

Анна скептически посмотрела на детей. Сгорел? Она услышала, как Робин в туалете спустил воду.

– Ты приехала не вовремя, – сказала она, подтягивая простыню к подбородку.

Калле заплакал, к нему тотчас присоединилась Эллен. Из двери потянуло холодом, и Анна туже запахнула простыню.

– Вы можете не кричать? – спросила она. – Сейчас еще ночь, в конце концов.

Анника смотрела на Анну широко открытыми влажными глазами.

«Господи, только бы еще и эта не разревелась!»

– Нам некуда идти.

В спальне кашлянул Робин. «Только бы он сейчас не ушел».

– Но, Анника. – Анна оглянулась через плечо. – Я же в этом не виновата.

Анника отступила на шаг, набрала в грудь воздух, словно собираясь что-то сказать, но не смогла произнести ни слова.

Анна попыталась улыбнуться.

– Надеюсь, ты понимаешь.

– Не может быть, чтобы ты говорила это серьезно, – сказала наконец Анника.

Было слышно, как Робин ходит по спальне.

– Я сейчас не одна, и ты не представляешь, как много это для меня значит.

Анника зло прищурилась:

– Ты и в самом деле стала такой эгоисткой?

Анна моргнула. Что? Кто стал эгоисткой?

– Я не смогла вынести из дома деньги, – сказала Анника, – мне даже нечем расплатиться с таксистом. Или ты думаешь, что мне вместе с детьми следует спать на улице?

Анна едва не задохнулась от злости. «Кто она такая, чтобы меня обвинять?»

– Пришло время платить по счетам? – спросила она. – Ты заплатила за эту квартиру, а теперь требуешь компенсации?

Голос Анники Бенгтзон сорвался на фальцет:

– Ты не можешь помочь мне даже в такой малости?

«Он одевается. Он хочет уйти».

Анна поняла, что Робин собрался уходить, и, чтобы задержать его, вышла на площадку и закрыла за собой дверь.

– Я уже достаточно тебя наслушалась! – зашипела Анна, изо всех сил стараясь держать себя в руках. – Я слушала тебя много лет. Я постоянно слушала твое нытье о том, что все идет не так, что у тебя скучный муж и ужасная работа. Вот что я тебе скажу – это не я спихивала других вниз!

Анна почувствовала, что у нее задрожали ноги.

– Ты это серьезно? – спросила Анника.

Отвечая, Анна с трудом сдерживалась.

– Ту энергию, которую я потратила на тебя, – неуверенно сказала она, – я могла бы с пользой потратить на что-нибудь другое. Тогда я бы все сделала как надо. Получила бы место ведущей и нашла бы мешок, набитый деньгами.

– Место ведущей? – недоуменно переспросила Анника.

– Не думай, что я все забыла, – снова заговорила Анна, – я помню, какой заносчивой ты тогда была. После смерти Мишель, когда Хайлендер позвонил тебе и предложил занять ее место. Но эту работу должна была получить я! Кто положил столько лет тяжкого труда на эту чертову компанию?

– Я не понимаю, о чем ты вообще говоришь! – воскликнула Анника, округлив заблестевшие глаза.

– Вот видишь, для тебя это ровным счетом ничего не значит! Чего бы я ни достигла, это всегда было плохо.

Анника заплакала, по щекам неудержимо текли слезы. Она всегда была плаксой.

– Я понимаю, что тебе все это покажется сущим пустяком, но я, наконец, поймала шанс, из которого что-то может выйти. Ты мне завидуешь? Да?

Анника потупила глаза и сгорбилась.

– Я не буду тебя больше беспокоить, – сказала она.

Она взяла детей за руки и стала спускаться по лестнице.

– Вот и хорошо, – язвительно заметила Анна. – Спасибо!

Она вернулась в прихожую, но злость так сильно распирала ее, что она, не удержавшись, снова выглянула на площадку.

– Закажи место в отеле! – крикнула она в спину Аннике. – Ты же, в конце концов, богата как Крез!

Обернувшись, она увидела, что Робин все это время стоял за ее спиной. Он был уже в джинсах, рубашке и завязывал шнурки на одном кроссовке.

– Куда ты собрался? – спросила она, пытаясь стряхнуть гнев и улыбнуться.

– Пойду домой, – ответил он. – Мне сегодня рано на работу.

Анна подавила желание туже стянуть на себе простыню. Вместо этого она попыталась расслабиться, сбросила простыню на пол и простерла руки, чтобы обнять Робина.

Он смутился и, наклонив голову, принялся искать второй кроссовок.

– Но, – оцепенев, произнесла Анна, – ты же говорил, что безработный.

Он пристально посмотрел на ее груди.

– Мне надо быть на репетиции оркестра, – сказал он, и ложь была настолько неуклюжей, что он даже не пытался уверить в ней Анну.

Анна подобрала с пола простыню и снова завернулась в нее.

– Ты мне нравишься, – сказала она.

Он помедлил и сказал, явно испытывая неловкость:

– Ты тоже мне нравишься.

«Только не говори: нет, это ты мне нравишься, а не я тебе».

– Ты мне позвонишь? – спросила она.

Он тяжело сглотнул слюну, потупил глаза, потом легонько поцеловал ее в ухо.

– Непременно, – сказал он и вышел, захлопнув за собой дверь.

Врач в развевающемся белом халате стремительно вошел в кабинет приемного отделения. Нина удивилась его молодости. Он был, видимо, моложе ее. Доктор коротко взглянул на Нину, а потом подошел к каталке, на которой лежала Юлия.

– Мы знаем, что случилось? – спросил он, направив луч маленького фонарика в один глаз Юлии.

Дверь кабинета бесшумно закрылась.

– Она была найдена в своей квартире, – пояснила Нина. – Там было совершено убийство. Ее муж обнаружен застреленным в постели.

– Вы смогли с ней пообщаться? – спросил врач, посветив фонариком в другой глаз.

Нина с трудом подавила желание расстегнуть тяжелый бронежилет.

– Нет. Сначала я подумала, что она мертва.

– Зрачки реагируют на свет нормально, – сказал врач, выключая фонарик. – Мы знаем, как зовут больную?

Он взял в руку компьютерный планшет.

– Юлия, – ответила Нина. – Юлия Мария Линдхольм, тридцати одного года. Урожденная Хансен.

Молодой человек посмотрел на Нину, записал имя и положил планшет на стол. Врач повесил на шею фонендоскоп и обернул плечо Юлии манжеткой тонометра. Нина терпеливо ждала, когда он измерит давление крови.

– Немного повышено, но стабильно, – сказал он.

Он взял в руку ножницы и разрезал на Юлии футболку.

– Где были следы крови, когда вы обнаружили больную?

– Я ничего не заметила, кроме брызг крови на лице, – ответила Нина. – Думаю, что физических травм у нее нет.

– Ни входных, ни выходных отверстий, ни ран, ни порезов?

Нина покачала головой.

– Ее могли ударить тупым предметом, который не оставил на теле видимых следов, – сказал врач, ощупывая живот и грудную клетку Юлии.

На осмотр Юлия не реагировала.

Врач ощупал ее шею.

– Никакой ригидности, зрачки обычного размера, реакция на свет сохранена, сотрясения или ушиба мозга нет, – констатировал врач.

Он приподнял ей ноги и пробормотал:

– Переломов бедер тоже нет.

Потом врач ударил Юлию по руке.

– Юлия, – сказал он, – мне надо проверить уровень твоего сознания. Я хочу посмотреть, реагируешь ли ты на боль. Это не опасно.

Он склонился над больной и надавил ей на грудину. Лицо Юлии исказилось, и она вскрикнула.

– Так, так, – сказал врач и что-то записал в планшете. – Отлично, теперь мы снимем ЭКГ, и я оставлю вас в покое…

Он закрепил электроды на груди Юлии и накрыл ее теплым одеялом.

– Не хочешь с ней посидеть? – спросил врач Нину.

Она кивнула.

– Подержи ее за руку, погладь и поговори с ней.

Нина села на край каталки и взяла в руку влажную и холодную руку подруги.

– Что с ней? – спросила Нина.

«Только не дай ей умереть! Скажи мне, что она не умрет!»

– Она находится в состоянии психологического шока. Иногда у таких больных развивается немота и нечто похожее на паралич. Они перестают есть и пить. Им можно смотреть в глаза, но они никого не замечают. Короче, свет горит, но дома никого нет.

Он посмотрел на Нину, но потом быстро отвел взгляд.

– Это не опасно, – сказал он. – Это пройдет.

«Пройдет? Она снова станет нормальной?»

Нина вгляделась в белое как мел лицо подруги. Кровь на лице высохла и потемнела. Фрагменты их последнего разговора, словно клипы, мелькали в голове Нины.

«Я так больше не могу, Нина. С этим надо что-то делать».

«Просто скажи мне, что произошло?»

Юлия была в полном отчаянии, щеки покрылись красными пятнами. Эти пятна до сих пор проступали из-под засохшей крови. Когда это было? Три недели назад?

Четыре?

– Юлия, – сказала она, – это я, Нина. Ты в больнице. Все будет хорошо.

«Ты сама в это веришь?»

Нина посмотрела на врача, который, сидя в ногах больной, что-то писал в истории болезни.

– Что вы будете делать дальше? – спросила она.

– Я отправлю больную на КТ, – ответил врач, – просто для того, чтобы исключить какое-либо механическое повреждение мозга. Потом мы введем ей успокаивающее средство и отправим в психиатрическое отделение. Если повезет, она отреагирует на психотерапию.

Он встал.

– Ты лично с ней знакома?

Нина кивнула.

– Ей еще долго будет нужна поддержка и помощь, – сказал врач и вышел в коридор.

Дверь тихо чмокнула, закрываясь. В тишине, которая наступила после ухода врача, Нина стала четко различать массу новых звуков: жужжание вентилятора, тихое дыхание Юлии, ритмичные сигналы кардиомонитора. В коридоре раздавались шаги, то и дело звонил телефон, где-то плакал ребенок.

Нина осмотрелась. Кабинет был тесный, прохладный, без окон. Под потолком потрескивали люминесцентные светильники.

Нина разжала руку и встала. У Юлии дрогнули веки.

– Юлия, – тихо окликнула подругу Нина. – Юлия, это я. Посмотри на меня…

Та едва заметно вздохнула.

– Слушай меня, – снова заговорила Нина. – Посмотри на меня. Посмотри на меня. Мне надо поговорить с тобой.

Ответа не последовало.

Нина ощутила гнев, противный, как кислая отрыжка.

– Ты просто сдалась, – громко произнесла она. – Как это похоже на тебя – опустить руки и ждать, пока кто-то другой поправит твои дела.

Юлия не шевелилась.

– Ну и что я могу для тебя сделать? – спросила Нина, шагнув к носилкам. – Так я ничем не смогу тебе помочь! Почему ты молчишь? Скажи хоть что-нибудь…

Щелкнула рация, и Нина отошла от носилок.

– 16–17, свяжитесь с 90–70. Конец связи.

Начальство взялось ее разыскивать.

Отвернувшись от Юлии, Нина уперлась взглядом в полку, заваленную бинтами. Она извлекла из кармана микрофон и нажала кнопку передатчика.

– Это 16–17. Я нахожусь с Юлией Линдхольм в больнице в Сёдермальме. Ее только что осмотрел врач, прием.

– Ты не должна там сидеть, – сказал начальник. – Нам нужен твой рапорт. Высылаю Андерссона с машиной. Он останется с Линдхольм, пока я не найду кого-нибудь для ее охраны. Конец связи.

Нина выключила рацию. К горлу подступил комок страха.

«Они собираются ее охранять».

Ну конечно, она же подозреваемая.

«Первая подозреваемая в убийстве полицейского».

Она, не оглянувшись, вышла из кабинета.

www.kvlspressen.se

Молния!

Убит Давид Линдхольм

Страницы: «« « 12345678 » »»