Проделки королев. Роман о замках Бенцони Жюльетта
После победы, которую он и в самом деле одержал, дю Геклен оказался лицом к лицу с той, которая ее предсказала, на пиру, устроенном губернатором в честь победителя. И тут же, конечно, он влюбился: она же была так учтива, так блистательна, эта девушка, которую все называли феей и которая предсказала его победу! Но он считал себя столь безобразным, что не посмел сказать ей об этом.
Прошли годы. Дю Геклен воевал против англичан на стороне дофина Франции. Семь лет засад, бессонных ночей, изнуряющей усталости. Бертрану было уже сорок четыре, но он не смел приблизиться к Тифани, о которой знал, что она до сих пор остается девушкой. Понадобилось приказание герцога Шарля, чтобы несчастный рыцарь отправился к ней с визитом. Тифани практически сама предложила ему свою руку, чтобы он понял наконец, что волшебная фея-недотрога любит его… и что он имеет право на счастье.
Их обвенчали весной 1364 года в часовне замка Ля Бельер. В этом же замке, в комнате с высоким потолком, которую можно посетить и сейчас, прошла первая из их редких совместных ночей. Через два дня Бертран, капитан Понторсона, отвез Тифани в свое жилище Мон-Сен-Мишель, что у моря, подобно скупцу, прячущему свое сокровище в самое надежное место. Там однажды утром она вручила ему пергамент, перевязанный синей лентой, и велела хранить его при себе всегда. Видя его удивление, она объяснила: это календарь, где она отметила черным крестом неблагоприятные для него дни, в которые он не должен был сражаться ни при каких обстоятельствах. Она хорошо понимала, что не удержит его долго подле себя, что войне не видно конца, что завоеванное англичанами королевство нуждается в добром рыцаре, но преданная супруга хотела защитить мужа, насколько это было возможно.
– Помните, мой рыцарь, что вас всегда здесь будет ждать человек, которому вы необходимы как воздух! – сказала она…
За годы, которые последовали за этим своеобразным прощанием, дни передышек между войнами были очень редки. Доблестный воин и прекрасноокая колдунья могли встретиться всего несколько раз и утолить тоску друг по другу. В эти дни высокое жилище на горе вновь освещало солнце, даря радость и жизнь… но какими тоскливыми, тяжелыми и однообразными оказывались потом монотонные дни ожидания! Окруженная заботливыми служанками, умевшими хранить ее покой, Тифани проводила бесконечные часы, сидя перед окном, выходящим на плоский песчаный берег, с борзой собакой, лежащей у ног, в ожидании момента, когда на небе покажется звезда ее любимого. И день за днем шептала заклинание-оберег.
Ей доставались величайшие почести. Милостью короля Карла V она стала графиней де Лонгвиль после битвы при Кошереле, графиней де Сориа, герцогиней де Молина и де Трастамара, королевой Гренады – после битвы при Монтьеле, где Бертран побил англичан и испанцев Педро Жестокого. Именно в той битве он разгромил и уничтожил печально знаменитое войско, столь долго разорявшее землю Франции, грабившее и мучившее ее крестьян…
В один из вечеров Бертран лично положил к ногам Тифани меч, украшенный лилиями, меч коннетабля Франции, который сделал его командиром всех армий королевства и подарил величие, достойное принцев крови.
Когда пришли черные дни его поражения, беззаветно преданная Тифани вновь встретила их в одиночестве. Именно она собрала знаменитый выкуп, чтобы вызволить Бертрана и его соратников, когда те стали пленниками Черного Принца[56], английского наследника престола. Получилось так, что Бертрану пришлось платить за всех, а свою собственную свободу он получил лишь после того, как был освобожден последний из его товарищей.
Наконец, пришла болезнь и застала величественную даму Тифани одинокой, грустной, но не ропщущей. Она знала, что умрет, что более не увидит на этом свете человека, которого любила больше себя самой. Но, когда последний час приблизился, Тифани покинула замок. Она захотела вернуться в Динан, в старый дом на улице Ля Круа, где в течение стольких лет она надеялась, звала и ждала в тревоге любовь, пришедшую к ней так поздно. Там, в доме своего детства, она принялась ожидать последнюю гостью, чьи послания смертные не читают дважды.
Наконец в один из серых осенних вечеров 1371 года она дождалась. До самого конца взгляд умирающей был обращен к окну: она попросила оставить его открытым и все искала на хмуром небе верных подруг своей жизни – звезды. Глаза ее тихо закрылись. И она, устремившись к горнему сиянию, навсегда забыла свет земной.
Отчаяние коннетабля было безгранично. Бесконечное число раз перечитывал он последнее письмо Тифани, продиктованное перед смертью, когда она уже была так слаба, что не могла писать сама. В письме говорилось, что она умирает счастливой, ибо судьба, приведя к ней единственного любимого человека, одарила ее бесконечно большим счастьем, чем то, на которое можно было надеяться…
Часы работы аббатства, музеев и местной церкви представлены на сайте. время может меняться.
http://www.ot-montsantmichel.com/index.htm
Рамбуйе (Rambouillet)
Охотники и Жеманница
Разве мужчины властны над инстинктом, толкающим их к охоте?
Морис Женевуа
На исходе марта 1547 года Франциск I безуспешно пытался бежать от своей печали. Смерть забрала его любимую дочь Мадлен, молодую королеву Шотландии, а двумя годами раньше умер его сын Шарль. Гибель любимых детей подкосила короля, которого все считали несгибаемым. Даже внешне он изменился сильно, хоть по привычке и продолжал заниматься делами и заботами королевства. Воля и силы короля клонились к закату, а печаль, не утихая, казалось, находила все больше и больше места в его душе. В охоте он теперь искал не удовольствия, а забвения и усталости, которая после многих часов, проведенных в седле, наконец-то приносила ему долгожданный сон. Он переезжал из одного замка в другой. Двор безропотно следовал за ним.
Король охотился в лесах Рамбуйе, когда вдруг почувствовал недомогание. Оно обернулось серьезной болезнью. Тогда Франциск I, чувствуя, что не способен совершить очередной длительный переезд, попросил приюта у хозяина замка, капитана своей гвардии Жана д’Анженна, бывшего тогда его фаворитом.
Старый феодальный замок Рамбуйе действительно принадлежал роду д’Анженн с 1384 года, когда Рене, носивший эту фамилию, получил его от Гийома Бернье. Все они на протяжении веков были верными вассалами. Король чувствовал себя у них как у себя дома…
Что он и подтвердил, решив, что Рамбуйе будет иметь честь принять его последний вздох. Он предчувствовал, что умирает. И готовился к смерти со спокойным достоинством, как и подобает христианнейшему королю, ожидающему печального ангела. Но сначала он хотел напутствовать дочь Маргариту и сына Генриха, который 31 марта через несколько часов после кончины предка должен был стать королем Генрихом II. Но его охватила слабость. И был слышен лишь его шепот:
– In manus tuas commendo spiritum meum…[57]
Потом он промолвил еще: «Иисус! Иисус!..» Это и были его последние слова. Король скончался между часом и двумя часами ночи. Тело его было отправлено из Рамбуйе в Сен-Дени, где уже ждали сыновья.
А семейство д’Анженн осталось в своем замке. Жак, капитан гвардии, умер в 1562 году, успев принять здесь молодого короля Карла IX, который уехал от него живым и невредимым. А вот внуку Жака, носившему уже титул маркиза де Рамбуйе, было суждено вписать имя замка в литературу заглавными буквами. Или, точнее, это было суждено его жене.
В 1600 году Шарль д’Анженн женился в Риме на Катрин де Вивонн, которой тогда было всего двенадцать лет. Тем не менее девочка, благодаря своему уму, не выглядела слишком юной. Римской принцессе, дочери Гвилиа Савелли, этой юной Катрин, родившей супругу семерых детей, суждено было вскоре стать… одной из самых могущественных королев Парижа, а именно королевой Жеманниц. Она стала одной из первых законодательниц моды в истории, ибо мода на жеманное поведение была принесена именно ею.
Чопорный особняк маркизы де Рамбуйе на улице Сен-Тома-дю-Лувр стал центром паломничества элегантных и рафинированных светских львов и их спутниц. Из-за слабого здоровья она принимала гостей, лежа в постели (тогда говорили «в своем салоне»), стоявшей в центре быстро прославившейся Голубой комнаты. Все здесь было ее царством, ее башней из слоновой кости, роскошной шкатулкой. Комнаты с эмалями и инкрустациями, тончайшим китайским фарфором, фигурками из алебастра и ляпис-лазури вызывали восхищение. Кресла и банкетки, обтянутые парчой и украшенные золотом, были предназначены для тех, кого Сен-Симон назвал «изысканным обществом»: Конде, Конти, Бассомпьер, Лианкур, Шомберг, Гемене – громкие имена и самые знаменитые гербы Франции. Иногда, если Артенис (таково было прозвище Жеманницы) желала подышать свежим воздухом, все общество перемещалось на балкон, под кроны деревьев Рамбуйе. Впоследствии к аристократам присоединилась и интеллигенция: Малерб, Ракан, брат и сестра Скюдери, оба безобразной наружности, но обладавшие таким блестящим умом, поэт Скаррон, прекрасная Поле, прозванная Львицей, и все те, кто славился в Париже своим красноречием.
В садах Рамбуйе маркиза с дочерьми в хорошую погоду устраивала мифологические праздники, популярные и сенсационные. Впрочем, имелся в семействе один человек, который больше других интересовался поместьем: это был герцог де Монтозье, муж Жюли, старшей дочери. Добрый вояка, который в свое время умудрился состряпать длинную и утонченную поэму под названием «Гирлянда Жюли», и все лишь для того, чтобы знаменитая Жюли д’Анженн согласилась стать его супругой… А ухаживал он за ней четырнадцать лет! Монтазье, послужившему прототипом для мольеровского Мизантропа, пришла в голову идея прорыть канал перед замком. Правда, эту идею до конца осуществил лишь Флёрио д’Арменонвилль, хозяин, пришедший в Рамбуйе на смену д’Анженнам. Именно он стал истинным создателем парка. При нем были прорыты каналы и круглый бассейн «Рондо».
Увы, он не успел насладиться плодами своих трудов. Через шесть лет Людовик XIV попросил его уступить Рамбуйе своему узаконенному сыну, графу Тулузскому, младшему из королевских детей от маркизы де Монтеспан. Арменонвилль не стал возражать Людовику XIV, хотя и продавал замок с некоторым сожалением. Как несправедливо!
Едва устроившись, новый владелец счел, что здание не соответствует его вкусам, и разобрал все старые постройки, сохранив лишь большую круглую башню, в которой умер Франциск I… Возможно, из уважения к его памяти. Людовик XIV приезжал сюда (работы были окончены за два года) осенью (в октябре 1712 года) и летом (в июне 1713 года и в июне 1714 года).
Зато молодой Людовик XV заезжал сюда довольно часто. Он был привязан к дому, где его принимали граф Тулузский с женой, урожденной Мари-Виктуар де Ноай. Здесь он чувствовал себя свободно и беспечно, как школяр на каникулах. Он возвращался в этот замок даже после женитьбы на молодой польке Марии Лещинской. Рамбуйе стал для молодого короля чем-то вроде символа супружеской любви, ибо поначалу он очень любил свою жену и вел себя как прекраснейший из мужей.
Увы, северная принцесса от природы не была горяча и постоянно боялась замерзнуть. Ее постель представляла собой такое нагромождение одеял и подушек, что молодой супруг выбирался оттуда, «задыхаясь и обливаясь потом». Тогда-то он и начал, по словам Андре Кастело, «находить очарование в женщинах, чьи глубокие декольте демонстрировали, что они вовсе не боятся холода». Одной из них, прекрасной мадам де Майи, удалось увлечь его чуть больше прочих, и Рамбуйе, пристанище супружеской любви, потерял право на такое название, став свидетелем первой измены Людовика XV… это случилось еще при жизни графа Тулузского.
После же его смерти Мари-Виктуар покинула замок, хранивший слишком много счастливых воспоминаний. Поместьем, которое тогда выглядело примерно так же, как и в наши дни, завладел ее сын, герцог де Пентьевр. Он оказался подходящим для замка хозяином. Главный адмирал Франции и губернатор Бретани, герцог, без сомнения, был богатейшим человеком королевства; состояние же свое он использовал с пользой – помогал несчастным. Титул «принца бедняков» он носил с гораздо большей гордостью, чем герцогскую корону. Смерть жены оставила его безутешным. К тому же из семерых его детей в живых остались только принц де Ламбаль и его сестра Луиза-Аделаида.
Потери он попытался восполнить, полюбив, как родную дочь, красавицу Марию-Терезу, ставшую женой его сына в замке Нанжи; она вскоре приехала к нему в поисках покоя и утешения – всего через несколько дней после свадьбы, брошенная мужем ради оперных певичек. Замок Рамбуйе сохранил в памяти легкий силуэт этой молодой меланхоличной женщины, вскоре ставшей вдовой, ибо разгульная жизнь оставила ужасный след, подорвав здоровье молодого принца. Пораженный венерической болезнью, которую пытались излечить, прописывая ему до семи фунтов ртути в день, принц скончался. Он умер в страшных мучениях 8 мая 1768 года в Лувесьенне, оставив безутешной девятнадцатилетнюю вдову…
Продолжение известно: став подругой Марии-Антуанетты, а потом ее управляющей, принцесса де Ламбаль была оттеснена интригами мадам де Полиньяк и удалилась от двора, однако снова вернулась, когда наступили черные дни. Эта верность стала причиной ее ужасной кровавой смерти в тюрьме де ля Форс; ее голову на пике принесли под окна Марии-Антуанетты, чтобы королева могла ее видеть…
В последние годы опальная королева почти не навещала парка Рамбуйе. Мария-Антуанетта не любила эти места. А вот Людовик XVI частенько приезжал сюда поохотиться.
Наполеон сделал замок своей императорской резиденцией, много раз приезжал сюда на охоту и однажды – чтобы найти успокоение после мучительного для него развода с Жозефиной. Но вскоре наступили мрачные дни: 29 марта 1814 года Мария-Луиза и Римский король[58], бежав из завоеванного союзниками Парижа, приехали в Рамбуйе. К ним присоединился Жозеф Бонапарт с министрами (30 марта); тогда же, вопреки воле императора, его жена и ребенок были отправлены в Австрию, откуда им уже не суждено было вернуться.
Возвращение Бурбонов вновь возродило охоты, а летом 31 июля 1830 года замок посетил Карл X, отправившийся в изгнание. Потребовалось наступление новой эпохи, Второй империи, чтобы Рамбуйе вновь стал владением верховного правителя. И все же Наполеон III больше предпочитал Компьень. После 1870 года замок в течение тринадцати лет сдавался герцогу де Ля Тремуйю; потом же здесь завели привычку охотиться президенты Республики.
Президент Феликс Фор в 1896 году устроил в замке летнюю резиденцию. Гастон Думерг, Альбер Лебрюн, Венсан Ориоль часто приезжали сюда, так же как и президент Коти, любивший появляться здесь со своей семьей. Президент де Голль предпочитал принимать здесь руководителей государств и премьер-министров, организовывать приемы и праздники. Пришедший после него Жорж Помпиду не интересовался этим местом, что же касается президента Жискар д’Эстена, увлеченного охотой, то он сумел разглядеть истинную ценность замка и отчасти вернул ему его первоначальное назначение…
С конца 2009 года замок перестал быть президентской резиденцией.
Часы работы замка, молочной фермы королевы и ее домика
С 1 апреля по 30 сентября посещения в 10.00, 11.00, 14.00, 15.00, 16.00 и 17.00
С 1 октября по 31 марта посещения в 10.00, 11.00, 14.00, 15.00 и 16.00
Закрыто по вторникам, а также 1 января, 1 мая, 1 и 11 ноября, 25 декабря.
http://chateau-rambouillet.monuments-nationaux.fr/
Рошкотт (Rochecotte)
Герцогиня де Дино и июльская революция
Красивая женщина, обладающая качествами честного мужчины, – это самое чудесное, что можно встретить в деловом мире.
Лябрюйер
Праздник Рождества 1829 года в замке Рошкотт был очень странным. Реакционные законы Карла X уже начинали раздражать народ Франции. И в замке усиленно готовились к родам, которые были бы мало похожи на Рождество Сына Господня, ибо речь идет о рождении журнала.
Ну какой еще может быть журнал посреди туреньских деревень? И все же! Париж тогда был крайне опасен для либералов, все еще стремившихся донести свои речи до народа, чтобы поднять его на восстание против совершенно невыносимой власти. Полиция была повсюду, как явная, так и тайная. Повсюду она угрожала от имени незыблемых законов. Вернувшись к власти после Ватерлоо, приехав в повозках иностранных солдат, Бурбоны в союзе с вездесущей Церковью стремились восстановить в стране власть а-ля Людовик XIV. И этому-то и было посвящено собрание в этом красивом туреньском замке.
«Вы не знаете Рошкотта? Так почему же вы не спрашиваете, почему именно Рошкотт?» – написал потом князь де Талейран, постоянный и важный гость этого строения, начиная с эпохи Людовика XVI и кончая временами Реставрации. «Вообразите себе, что перед моими глазами расстилается сад, орошаемый большой рекой, окруженной лесистыми холмами, где, благодаря защищенности от северного ветра, весна начинается на три недели раньше, чем в Париже, и где теперь все покрыто цветами. Но есть еще один нюанс, который заставляет меня предпочитать Рошкотт всем другим местам, – это то, что здесь я нахожусь не просто рядом с мадам де Дино, но у нее. Это доставляет мне дополнительную радость».
Конечно же, накануне Рождества не могло быть и речи о зелени и цветах, исключая разве что оранжерею. Но самое главное, несмотря на плохую погоду, мадам де Дино находилась здесь. На самом деле «письмо другу» целомудренно отражало глубокую любовь восьмидесятилетнего человека к женщине, что была на сорок лет моложе и к тому же приходилась ему племянницей. Эта любовь зародилась за двадцать лет до этого (в 1814 году) на берегах Дуная, где открывал свою работу знаменитый Венский конгресс, имевший целью перекроить карту Европы по вкусу англо-русско-прусско-австрийского Священного союза.
Франция Людовика XVIII, разбитого подагрой и слишком долго ожидавшего вожделенного трона, выбрала тогда своим представителем на Конгрессе самого знаменитого дипломата того времени (а может быть, и всех времен) Шарля-Мориса де Талейран-Перигора, бывшего епископа Отенского, раскаявшегося революционера, бывшего министра иностранных дел Наполеона I, благодаря которому он стал князем Беневентским, а потом – князем де Талейраном, но это уже милостью Людовика XVIII. В итоге, он оказался единственным человеком, способным вызволить Францию из той ужасной рутины, в которой она прочно завязла…
Со своей стороны Талейран, обремененный не менее ужасной женой, тогда занялся еще и приведением в порядок дворца Кауницев в Вене, принадлежавшего его юной племяннице, точнее – жене его племянника – графине Эдмон де Перигор, урожденной принцессе Доротее Курляндской.
Отношения между дядей и племянницей представляют собой весьма забавную историю, ибо вплоть до их совместного отъезда в Вену они откровенно недолюбливали друг друга – по крайней мере, молодая женщина. Дочь Петра I Курляндского не имела больших владений ни в Пруссии, ни в России. Юная Доротея в возрасте пятнадцати лет была насильно, по приказу царя Александра I, имевшего некоторые обязательства перед Талейраном, выдана замуж за племянника последнего. Подобное принуждение очень плохо сказалось на характере девушки. К тому же она не могла рассчитывать на поддержку даже со стороны собственной матери, вдовы герцога Петра, ибо та была любовницей все того же Талейрана, причем ему исключительно преданной.
Доротея могла рассчитывать только на собственные силы, и она не сдалась без боя. Влюбленная в то время в князя Адама Чарторыйского, героя июльской войны за независимость, она считала себя его невестой. Брак с Перигором стал для нее крушением всех надежд! Она была близка к тому, чтобы умереть от печали и бешенства одновременно. Естественно, она невольно возненавидела всех, кто, пусть даже безотчетно, посодействовал этому союзу.
К слову сказать, ее будущий супруг вовсе не был отвратительным уродом. Более того, он принадлежал к одному из знаменитых родов Франции! Эдмон де Перигор, блестящий гусарский офицер, был молод, красив, элегантен, отличался отменной выправкой и мгновенно становился душой любого общества. Очевидно, это был большой жизнелюб и к тому же повеса, который больше заботился о великолепии своих нарядов, чем о счастье молодой супруги – в милой воспитанной девушке красавчик не находил никакого очарования.
Что ж, чистая правда! В пятнадцать лет Доротея еще не расцвела. Худая и нескладная, черная, как чернослив, с желтым лицом – от полного уродства ее спасали только огромные черные глаза, занимавшие пол-лица. Кроме того, ее характер был таким же несгибаемым, как и осанка. Прибавьте к этому надменность императорского высочества – и портрет готов! Но все же, подчиняясь семейному долгу, Эдмон Перигор добросовестно одарил жену двумя мальчиками. После чего он с радостью вернулся к своим полям сражений и мимолетным любовным приключениям…
Его отъезд принес большое облегчение молодой женщине, которая так и не сумела привыкнуть к своему ветреному супругу. Напротив, ее чувства к умудренному опытом и странному Талейрану со временем странным образом изменялись. Постоянное соседство с князем в парижских резиденциях или в замке Валансе научило Доротею ценить этого господина, холодного и язвительного, а временами и удивительно человечного, утонченного и надменного, добродушного и дерзкого, наделенного адским разумом (все звали его Хромым Дьяволом), а еще – необычайно обольстительного, несмотря на то что одна нога у него была короче другой из-за несчастного случая, произошедшего в детстве. Поразительное политическое чутье и талант дипломата окончательно обольстили эту умную женщину, получившую в свое время ни с чем не сравнимое образование в аббатстве Пиаттоли. Короче, когда пришло время отправляться на берега Дуная, мадам Перигор была безумно влюблена в своего дядю.
Чтобы понравиться ему, она использовала все возможные дипломатические приемы, доступные европейской принцессе. Она работала бок о бок с ним, принимала вместе с ним королей и императоров, соблазняла, очаровывала, являя собой при этом (будучи принцессой немецкого происхождения) обольстительнейший образ истинной француженки. Рождение двоих детей превратило эту маленькую агрессивную черносливину в очаровательный свежий персик – женщину, умевшую одеваться с безупречной элегантностью. Конечно, Талейран не смог долго противиться своему чувству: Конгресс еще не закончился, а он уже стал любовником Доротеи. Он им остался и потом…
Услуги, оказанные Европе как одним, так и другой, принесли Доротее красивый неаполитанский титул герцогини де Дино. Под этим именем она и вошла в историю.
Однако вернемся к рождественским конспираторам, о которых зашла речь в начале главы. В Рошкотте, кроме Талейрана и герцогини, находились в ту зиму Адольф Тьер и неразлучный с ним Минье, их называли «провансальскими братьями» по аналогии с известным рестораном Пале-Рояля; барон Луи, бывший министром финансов при Наполеоне I и Людовике XVIII, и, наконец, Арман Каррель, блестящий журналист, который в свое время сражался в Испании в рядах восставших. Все эти люди считали своей Библией некую статью, появившуюся в августе того же года. В ней, в частности, говорилось: «Какую позицию должны занять писатели, которым доверена защита политических свобод? Если основному закону страны угрожает опасность, если он нарушен, они поднимутся, чтобы народ узнал, что договор разорван. Они первыми начнут сопротивление, что станет страшным сигналом разожженного ими пожара».
Журнал – это лучшее средство в политических баталиях, поэтому в Рошкотте занимались именно основанием журнала. Конечно же, втайне, ибо даже в Турени нельзя было по-настоящему укрыться от исключительно активной полиции.
После долгих споров и сомнений было найдено подходящее название. «Ле Насьональ» – заголовок, говорящий сам за себя. Что же касается содержания, то в нем соединились монархические, но антидинастические идеи с литературой в духе великого классицизма (это чтобы не отпугнуть читателей).
Чтобы раздобыть денег, опустошили все запасы, работали очень много, и наконец-то 3 января 1830 года первый номер журнала вышел в свет. Не напрасно: в том же году 14 июля началась революция, ради которой, собственно, все так и трудились.
Герцогиня де Дино сохраняла замок Рошкотт за собой еще несколько лет. Потом он был продан мадам Пакье, которая превратила его в престижный отель класса «люкс».
Сен-Жермен-ан-Ле (Saint-Germain-En-Laye)
Короли полей
Что можно найти в деревне?
Все. Кроме времени, необходимого для всего этого.
Р. Киплинг
Старый Замок
«Подыскав понравившееся ему место, король приказал разобрать старое сооружение времен Карла V, не трогая при этом фундамента, на котором он решил возвести новое здание…»
Так в 1539 году, когда Франциск I решил перестроить Сен-Жермен-ан-Ле, добрейший Дю Серсо в присущей ему манере объяснял тот факт, что король решил подарить себе, недалеко от Парижа, но все же на достаточном расстоянии от его вредных для зоровья испарений, что-то вроде замка в полях, дабы провести там первые счастливые дни в своей жизни. От старой феодальной постройки оставили только донжон и часовню, которая была древнее самого Карла V, ибо часовня, как и некоторые другие подобные ей сооружения, была возведена еще при Людовике Святом.
Франциск I не изобретал ничего нового. Многие короли приходили на Сен-Жерменские высоты любоваться панорамой долины Сены. Этой традиции следовали все без исключения Капетинги, а затем и представители династии Валуа. Лишь Людовик XI не любил этот старый замок и подарил его своему медику Куактье. Впрочем, ненадолго: стоило королю покинуть этот мир, регентша Анна де Божё тут же поспешила вернуть замок, которому совершенно нечего было делать вне королевских владений.
Карл VIII и Людовик XII не обращали на него особого внимания. Равно как и Франциск I в ранние годы своего правления: все их взоры и заботы были обращены исключительно к замкам Луары. Тем не менее после испанского плена «король-рыцарь» проникся чувствами и к окрестностям Парижа. Дымы и слава Италии рассеялись. И он понял, что править следует из Парижа. А Сен-Жермен находился ближе всего, и он просто обязан был стать достойным прочих его резиденций. Там 5 августа 1530 года он женился на сестре Карла V Элеоноре Австрийской. Там он прожил большую часть трудных лет своего правления. В 1543 году замок, создание архитекторов Пьера Шамбижа и Гийома Гийена, был почти завершен.
Он блистал своей новизной, и одновременно ему было суждено стать свидетелем последней из решающих дуэлей истории.
К концу правления Франциска I разгорелась борьба между его фавориткой Анной де Писселё, герцогиней д’Этамп, и фавориткой дофина Дианой де Пуатье. Обе женщины отличались большой требовательностью и яростно ненавидели друг друга. Мадам д’Этамп желала видеть свою сестру Луизу замужем за Ги Шабо, графом де Жарнаком, чья элегантность была отмечена при дворе.
Однажды будущий Генрих II спросил у молодого человека, как ему удается тратить столько на свои одежды, и Жарнак простодушно ответил, что его мачеха проявляет по отношению к нему большое великодушие. Этого оказалось достаточно, чтобы дофин растрезвонил повсюду, что Жарнак – любовник собственной мачехи… Последний, в свою очередь, заявил, что его обидчик – человек «злой, несчастный и трусливый». Это значило, что дуэль неизбежна.
Правда, дофин не мог драться с простым смертным. И ему нашли замену. Да какую! Франсуа де Вивонна, сеньора де ля Шатеньерэ, известного бретера, обладавшего природной недюжинной силой, в то время как Жарнак не имел ни подобной силы, ни соответствующего опыта. И вот несчастный отправился на поединок, будучи заранее уверенным, что ему перережут горло. Но тут в дело вмешался король, запретив дуэль. Жарнак был спасен, и честь принца не пострадала.
Но посмотрим! Вскоре (31 марта 1547 года) умер Франциск I. Его похоронили, и новый король Генрих II заявил о поправке: дуэль состоится, чтобы доставить удовольствие мадам Диане, которая желала окончательно раздавить свою бывшую соперницу. Для Жарнака это означало верную смерть… если только никто не вмешается. И некто тайно вмешался: это была королева Екатерина Медичи, ненавидевшая любовницу своего мужа. Вместе с ней в Париж приехало множество флорентийцев, и среди них находился знаменитый мастер Кэз, виртуозно владевший любыми видами оружия. Ему-то она и доверила несчастного Жарнака.
И вот 10 июля состоялся бой – на исходе дня, ибо король был большим любителем рыцарских романов и пытался возродить пышность Средневековья.
Дуэль длилась недолго. После нескольких выпадов, во время которых Жарнак старался избежать близкого столкновения, из которого ему не суждено было бы выбраться живым, он вдруг резко бросился вниз и ударом кинжала подрезал подколенную впадину своего противника, который тут же упал. А потом, в лучших традициях, Жарнак поставил ногу на грудь своему сопернику и потребовал, чтобы тот сдался. Но он отказался. Тогда Жарнак, которому хватило бы и легкого движения руки, чтобы убить Шатеньерэ, предложил королю решать его судьбу и вновь потребовал сатисфакции. Генрих II был взбешен, он стал белым, как полотно, но не произнес ни звука. Видя это, коннетабль де Монморанси принялся умолять его вести себя по-королевски. Наконец, после слишком затянувшейся паузы, Генрих II сказал: «Вы дрались достойно Цезаря и говорили подобно Аристотелю». Ликование в лагере Жарнака! Но тишина вокруг Шатеньерэ, которому Генрих не простил поражения. И, не надеясь больше ни на что, несчастный разорвал бинты и умер от потери крови…
На следующий год в Сен-Жермене имел место праздник: юная Мария Стюарт, будучи еще совсем маленькой девочкой, приехала в замок. Там ей суждено было прожить десять лет. Двумя годами позже Екатерина Медичи родила здесь будущего короля Карла IX. Здесь впервые (в 1552 году) увидела свет будущая королева Марго. Наконец, в 1555 году здесь состоялась свадьба сестры короля Маргариты с Филиппом-Эммануэлем Савойским. В честь этого события, кстати, и состоялся фатальный турнир в парижском дворце Турнель, на котором погиб Генрих II.
Большим событием был ознаменован 1563 год: Карл IX издал в Сен-Жермене королевский эдикт, согласно которому отныне год должен был начинаться с 1 января.
1570 год – еще один эдикт: о примирении с протестантами.
Но следовало дождаться Генриха IV, чтобы начались времена строителей. Вер-Галан поставил новые стекла в Старом замке и выстроил Новый замок, о котором речь пойдет ниже. А в ожидании этого Генрих IV, в душе остававшийся благонравным отцом семейства, воспитал в Сен-Жермене всех своих детей, как законных, так и внебрачных, что приводило в бешенство Марию Медичи. После смерти короля она поспешила сама взяться за хозяйство и устроила свое потомство в Люксембургском дворце.
Колокола звонили во всю мощь 5 сентября 1638 года: будущий Людовик XIV должен был впервые открыть глаза. А очень скоро (21 сентября 1640 года) на свет появился Филипп, его брат. Все они были крещены в часовне, где после смерти Людовика ХIII его наследник был провозглашен королем. Начался век Людовика XIV, и пока Версаль только вырастал из земли, завлекая своими чудесными стенами короля и двор, в Сен-Жермене разворачивались все важнейшие события его правления.
Сначала были черные дни. Бесновалась Фронда. Анна Австрийская в первый раз в сентябре 1646 года приехала сюда с сыном в поисках убежища, но она вынуждена была вернуться по просьбе эшевенов Парижа. В ночь с 5-го на 6 января 1649 года мать и сын вновь искали здесь пристанища, бежав из столицы. Увы, когда они приехали, замок был далек от совершенства: «Без кроватей, без прислуги, без мебели, – рассказывала потом мадам де Моттвиль, – он был неприбран, и там явно недоставало всего необходимого для королевских особ и для тех, кто с ними приехал. Королева разместилась на маленькой кровати, которую кардинал Мазарини заблаговременно переправил сюда из Парижа. Он предусмотрел еще одну – для короля, нашлось также несколько маленьких дорожных кроватей, одной из которых воспользовался Монсеньор, а другой – король. Мадам герцогиня Орлеанская спала в ту ночь на соломе, и Мадемуазель тоже. Все остальные, последовавшие за двором, имели такое же намерение, и солома вмиг стала столь дорогой в Сен-Жермене, и ее нельзя было найти даже за деньги…»
Вспоминая про этот малокомфортабельный эпизод из своей жизни, Людовик XIV, уже будучи совершеннолетним, поручил Лево и Ленотру привести в порядок замок и его сады. И потом двор часто приезжал сюда.
Во время некоторых из этих визитов замку довелось наблюдать триумф мадам де Монтеспан и ее платья, «золотого и покрытого золотой вышивкой», а также ярость ее оскорбленного мужа, прогуливавшегося по залам и садам в своей украшенной оленьими рогами шляпе. В другой раз замок видел приезд самых ужасных подсудимых по знаменитому делу отравителей, во главе с самой Ля Вуазен, прорицательницей, организаторшей черных месс и убийцей детей. Позже сюда приезжал Мольер, всего несколькими репризами заставивший публику аплодировать собственному гению и мастерству своей труппы.
Но славные дни Старого замка явно завершались. И двор окончательно съехал отсюда 21 апреля 1682 года. Строительство Версаля закончилось. Версаль ждал своего хозяина… А Сен-Жермен погрузился в тишину, став приютом для английского короля Якова II и его семьи, изгнанных из страны принцами Ганноверскими и английским народом, не желавшим больше подчиняться королям-католикам. Итак, вместо праздников в Сен-Жермене теперь имели место мессы! Вместо красивых женщин – монашки! Но и все это – лишь на время. Яков II умер от рака 16 сентября 1701 года.
Это был конец Старого замка, который так и не смог затмить блеск бесподобного Версаля. Сен-Жермен угас. Революция сделала из него тюрьму для подозрительных лиц. Наполеон – школу кавалерии. Когда во Францию вторглись союзные войска, здесь разместились казармы англичан. Трудно представить себе жребий, который был бы еще печальнее дня королевского дворца.
Можно себе представить, в какое состояние привело старый дворец это вторжение; потребовались долгие годы ожидания, пока кто-нибудь вновь возьмет на себя заботу о нем.
Удивительно, но это произошло в связи с пребыванием в стране одной англичанки. Когда королева Виктория объявила в 1858 году о своем визите, было наконец-то решено привести замок в надлежащий вид, одарив его прикосновением кисти. Приглашенная королева была прекрасно воспитана, и она проявила немалый интерес к экскурсии по замку. В связи с этим Наполеон III, будучи человеком эрудированным и страстно увлеченным археологией, решил устроить в замке музей кельтских и галло-романских древностей. Потом прошли годы, и они сделали этот музей достойным любования, и многие приходят туда поклониться его прекрасным коллекциям.
Но мы не можем покинуть Сен-Жермен-ан-Ле, не бросив взгляда на историю другого замка, так удачно дополняющего первый. Его называют Новый замок.
Новый замок
Это Генриху II пришла в голову идея возвести на краю того же плато Сен-Жермен, между Старым замком и Сеной, новое здание. В нем было больше света и воздуха, оно больше напоминало домик в полях и благодаря этому выглядело еще более очаровательным. Оно должно было стать «домом для театральных представлений и купаний». Для этого здесь установили бани и нечто вроде бассейна. Филибер Делорм вычертил планы и даже начал постройку, но Религиозные войны заставили его забросить этот проект. Пришлось дожидаться Генриха IV, чтобы работы возобновились.
Едва король вступил в Париж, как работы тут же начались. Правда, построена была только основная часть. Осуществление проекта поручили Луи Метезо и Гийому Маршану. Позднее боковые крылья были завершены павильонами. Перед домом раскинулся шестиярусный террасный парк, прорезанный итальянскими гротами, в которых играла вода фонтанов. Одновременно были спланированы сады. Они стали произведением Клода Молле. Все эти «итальянские штучки» имели одну цель – доставить удовольствие королеве Марии Медичи, которая не переставала оплакивать сады своего палаццо Питти. Тем не менее министр Сюлли и здесь склонил короля к извлечению прибыли: на северном партере посадили тутовые деревья, чтобы заняться разведением во Франции своих собственных шелковичных червей.
Дворец закончили к 1603 году, и он понравился Марии Медичи, которая стала приезжать туда гораздо охотнее, чем в Старый замок. Однажды она сказала Бассомпьеру:
– Мне здесь нравится! Когда я здесь нахожусь, мне кажется, что одна моя нога – в Сен-Жермене, а другая – в Париже.
– В таком случае, – ответил маршал, скорее из любезности, чем из деликатности, – я предпочел бы находиться в Нантере…
Здесь воспитывались королевские дети, пока Марией Медичи не был выстроен Люксембургский дворец. Она часто навещала их: летом – верхом, а зимой – в носилках. Однако после убийства Генриха IV (в 1610 году) слишком поспешно возведенный Новый замок начал давать трещины. Это шокировало молодого Людовика XIII. «Когда придут холода, тут все обрушится», – печально вздохнул он. Едва придя к власти, он поторопился выполнить в замке все необходимые работы, ибо действительно был привязан к Сен-Жермену, точнее, к соседнему лесу, где он, будучи страстным охотником, испытал ни с чем не сравнимое удовольствие.
Беспримерная слава: именно в Новом замке родился Людовик XIV. «Пятого дня сентября одна тысяча шестьсот тридцать восьмого года родился в Новом замке Сен-Жермен-ан-Ле монсеньор дофин, первый сын, появившийся на свет от христианнейшего и могущественного монарха Людовика, тринадцатого по счету этого имени, короля Франции и Наварры, и именитой принцессы Анны Австрийской, его целомудренной и дорогой супруги…»
Через пять лет Людовик XIII находился при смерти и уже не покидал Сен-Жермен. «У него, – пишет Баррон, – появилась странная привычка подолгу глядеть на шпиль высокой колокольни Сен-Дени, возбуждавший в нем мрачные воспоминания, подобно персту, указывающему в будущее».
Именно эта башня приведет его наследника к прелестям Версаля. А пока 20 апреля 1643 года король был очень плох. Он понимал, что скоро умрет, и продиктовал состав Регентского совета, а затем приказал, чтобы дофина окрестили. Церемония состоялась на следующий день. Вот как описывает это событие замечательный историк Филипп Эрланже: «Дофин, одетый в свое серебряное платье, пришел приветствовать Его Величество. Король склонил с ложа свое измученное тело:
– Как ваше имя?
– Людовик XIV, отец мой… – ответил ребенок.
– Пока еще нет, – произнес с улыбкой король, – но скоро это будет именно так».
Король умер 14 мая в Новом замке на руках Святого Венсана де Поля. Королевская семья покинула дворец, оставив его сестре Генриетте, королеве Англии и вдове несчастного Карла I, обезглавленного по приказу Кромвеля.
В 1660 году Людовик XIV вернулся в Сен-Жермен, чтобы показать его своей молодой жене. Но он быстро оставил Новый замок ради Старого замка, который был значительно более просторным…
И все же именно Новому замку суждено было стать своеобразным театром, в котором разыгрывались самые забавные из любовных приключений Людовика XIV. Например, именно там летом 1662 года королевское внимание было привлечено к мадемуазель де Ля Мот-Уданкур, одной из фрейлин королевы Марии-Терезии. Однако этот грациозный батальон имел сурового сторожа в лице мадам де Навай, не понимавшей шуток, если они касались чести девушек, доверенных ее попечению. И Его Величество никак не мог найти способ встретиться со своей красавицей, надежды же проникнуть к ней обычным способом, то есть через дверь, вообще выглядели утопией. Так что в одну прекрасную ночь «королю-солнце» пришлось взбираться на крышу собственного замка, чтобы через окно проникнуть в комнату своей избранницы.
Естественно, это стало известно мадам де Навай, и она усилила охрану. «Летом, – рассказывает Великая Мадемуазель, – мадам де Навай приказала установить в Сен-Жермене решетки на окнах дочерей королевы, так как они находились на самом верху, а водосточные желобы были слишком широкими. Поговаривали, что король каждый вечер приходил поговорить с Ля Мот-Уданкур. Итак, решетки были приготовлены; их принесли вечером и сложили в коридоре, возле комнат девушек, чтобы установить на следующий день. Но на следующее утро они были обнаружены во дворе. Чтобы снова занести их наверх, понадобилось сорок или пятьдесят швейцарских гвардейцев. Король посмеялся над этим за обедом вместе с мадам Навай и сказал: – Видимо, эту работу проделали духи, ибо двери были закрыты, и стража не видела никого ни входящим, ни выходящим…»
Новый замок был оставлен одновременно со Старым замком. Король Яков II разместил там своих офицеров и прислугу.
В 1777 году Новый замок уже нуждался в срочном ремонте, он хоть и не рухнул, но впал в великую нищету. Людовик XVI только что подарил его своему младшему брату, графу д’Артуа, присовокупив неплохую сумму на восстановительные работы. Артуа вдохновенно принялся за обдумывание планов и начал разбирать замок: он желал иметь огромную резиденцию, похожую на Версаль, и чтобы она принадлежала ему одному. Одновременно он начал засыпать гроты и террасы. Но очень скоро деньги подошли к концу. Людовик XVI дал ему еще четыре миллиона, с помощью которых были составлены новые планы, а большая их часть пошла на дорогие удовольствия одного из самых легкомысленных принцев среди когда-либо виденных историей.
Короче, четыре миллиона растаяли без остатка, и, в дополнение ко всему, принц потерял интерес к резиденции, которую разрушил уже почти наполовину.
Революция довершила это пагубное дело. Исчезли сады, а то, что осталось, поделили. Замок и все пристройки к нему были проданы с аукциона. Начиная с 30-х годов XIX века различные частные лица владели осколками некогда прекрасного целого, из которых самым интересным был, пожалуй, Павильон Генриха IV. У него имеется своя собственная особенная судьба.
В момент рождения Людовика XIV Павильон служил часовней, где «величайший король мира» принял малое крещение. Однако после Реставрации к древней молельне пристроили новое здание, и в 1846 году весь ансамбль превратился в гостиницу. Она была передана мэтру Колине, чьи «котлеты по-беарнски» были известны всему Парижу. Особенно – в среде литераторов и художников. В частности, Мюссе, Жерар де Нерваль, Жорж Санд, Рашель, Фредерик Леметр, Эмиль Золя, Альфонс Доде и Виктор Гюго приходили сюда отдыхать. Более того, Александр Дюма, вдохновленный, по всей видимости, тенью Анны Австрийской, именно здесь написал своих «Трех мушкетеров» и «Графа Монте-Кристо». И именно отсюда он отправился подыскивать место для строительства собственного дома.
Еще позднее пришла очередь Оффенбаха, который поселился в Павильоне Генриха IV. Там он сочинил свою оперу «Дочь тамбур-мажора». Тут видели Гуно, Массне и Сару Бернар. Во время войны 1870 года здесь располагался штаб немцев, в частности, генерала фон Мольтке. Но отзвуки музыки помогли забыть грохот сапог.
Имели тут место и печальные события. Здесь скончался от апоплексического удара Тьер: невольная честь, выпавшая на долю кухни этого дома.
Бывали тут и другие знаменитости: Клемансо, султан Марокко Мохаммед V… Встав под начало новых владельцев, гостиница заново обрела молодость и продолжает свой славный путь…
Часы работы
замка и национального музея археологии
Ежедневно, кроме вторников, с 10.00 до 17.15
http://www.musee-archeologienationale.fr/
Сен-Фаржо (Saint-Fargeau)
Для удовольствия Великой Мадемуазель
Быть прекрасной и любимой – это означает быть всего лишь женщиной. Быть уродливой, но при этом заставить полюбить себя – это достойно настоящей принцессы.
Барбэ д’Оревилли
«Мы прибыли в Сен-Фаржо в два часа ночи. Пришлось идти пешком, так как мост был разрушен. Я вошла в старый дом, в котором не было ни дверей, ни окон, а трава во дворе доходила до колен; он внушал мне ужас…»
Эта сцена имела место в 1652 году. Той, кто написал эти строки, едва исполнилось двадцать пять. Она была высокой блондинкой, не уродливой, но с лицом, пожалуй, слишком волевым. Она была чуть полноватой, с мясистыми губами и синим глазами. В тот момент замешательство ее было продиктовано отсутствием привычки к подобного рода жилищам, ибо она была одной из самых богатых женщин Франции.
Ее имя? Анна-Мария-Луиза Орлеанская, герцогиня де Монпансье, принцесса де Домб и владелица многих других земель; все это выражалось в очень кратком титуле, который могла носить во всей Франции только она одна: «Мадемуазель!» Добавим для полноты картины, что она приходилась кузиной королю Людовику XIV, и именно ему она была обязана превратностями своего тогдашнего изгнания.
Почему же король отправил свою кузину в изгнание? Увлеченная безумными ветрами Фронды, Мадемуазель, чтобы доставить удовольствие другому своему кузену Конде, не придумала ничего иного, как направить стволы пушек Бастилии против королевских войск. И после этого прежнее легкое недовольство короля вмиг обернулось ссылкой в Сен-Фаржо, где Мадемуазель никогда до этого не бывала. Там ее ожидал неприятный сюрприз:
«Меня привели в безобразную комнату со столбом посередине. Я чувствовала себя очень несчастной, будучи отвергнутой от двора, не имея лучшего пристанища, чем это, и думая о том, что это теперь – лучший из моих замков, хотя в нем не выстроено даже приличного дома…» Та тяжелая ночь, по крайней мере, дала внучке Генриха IV возможность окинуть свою жизнь горьким взглядом воспоминаний.
Надо сказать, что, унаследовав от своего великого предка прекрасное сердце, смелый характер и восхитительный бурбоновский нос, она восприняла от других своих предков удивительную наивность взглядов на жизнь и такой страстный темперамент, что временами он выглядел комичным. Кроме того, воспитанная на романах, Мадемуазель все ждала увенчанного короной героя, который сумел бы добиться ее руки беспримерными подвигами. А что, ведь ей столько твердили после смерти матери, которая умерла, когда ей было всего семь дней, что она – одна из величайших принцесс мира и что мало кто из смертных достоин ее руки!
Так это и было, и претенденты шли один за другим. Первым был граф Суассонский, гроссмейстер[59] Франции и губернатор Дофинэ, а, помимо того, еще и любовник герцогини де Монбазон, которая и пыталась организовать этот брак, уверив наивную принцессу, что граф Суассонский без ума от нее. На самом деле он был без ума от ее огромного состояния, а также он был не прочь обвести вокруг пальца отца Мадемуазель, Гастона Орлеанского, брата Людовика XIII, с которым он в свое время состоял в одном заговоре. Битва при Марфэ положила конец идиллии: красавец Суассон остался там навеки, сложив руки крестом на груди.
Мадемуазель оплакивала его, как положено, но не более того. Разве королева-мать Анна Австрийская, показав ей трехлетнего Людовика XIV, не говорила, что он может стать ее маленьким мужем? Королева Франции! О чем еще можно было мечтать? Без сомнения, лучше нельзя было и придумать, хотя трехлетний жених вовсе не выглядел обольстительным. А потот Анна Австрийская заявила: «Нет, он слишком молод. Ты выйдешь за моего брата!»
Это было отличное предложение. Инфанту Фердинанду было тридцать два года, он был хорош собой и от имени своего брата короля правил в Нидерландах. К тому же он был кардиналом, но обета не давал, так что этот кардинал-инфант, как его называли, вполне мог жениться. Увы, бедная Маргарита успела лишь порадоваться этому предложению: 9 ноября 1641 года кардинал-инфант внезапно скончался в Брюсселе от лихорадки.
«Я была этим очень расстроена, потому что Нидерланды казались мне одним из лучших мест в мире, красивой страной, недалеко расположенной и с близкими французским обычаями». В такой вот надгробной речи, более похожей на слова из туристического буклета, Мадемуазель забыла даже упомянуть имя испанского принца.
Через три года она вернулась к мысли об Испании. Почему бы не выйти за самого короля Филиппа IV? Почему? Да потому, что кардинал Мазарини, умевший считать, как никто другой, не желал видеть, как сказочных размеров владения присоединятся к ненавистной ему испанской короне. И христианнейший король в итоге… так ничего и не получил.
Мадемуазель, ненавидевшая этого самого Мазарини, пришла в бешенство и не простила ему этого. Но в это же время появился новый претендент – принц Чарльз Уэльский, будущий Карл II. Этот другой внук Генриха IV был красив, хоть и не знал ни слова по-французски. Его ухаживания были практически немыми, и к тому же никто в то время и не надеялся, что он получит корону. И потом, «я была столь занята мыслью о браке с императором, и имперские идеи настолько увлекли меня, что я смотрела на принца Уэльского лишь как на предмет, достойный жалости…». Опасное отношение: император женился на другой, а принц Уэльский… стал королем Англии. А Мадемуазель не оставалось ничего лучшего, чем обратить свои помыслы к Господу… когда она вдруг узнала о том, что император вновь овдовел, и ее надежды возродились с новой силой.
Быстро утешившись, император вскоре вновь женился. Тогда Мадемуазель начала подумывать о своем кузене Конде, чья жена в то время была сильно больна. Безумие бастильских пушек оказалось всего лишь средством доказать этому принцу крови, что его не забыли. Кроме того, немного раньше, в Орлеане, где она разыгрывала из себя новую Жанну д’Арк, Мадемуазель успела приобрести вкус к войне. Войне, которая в итоге была проиграна.
По окончании той длинной ночи Мадемуазель решила проводить все остальные в обществе бальи из Сен-Фаржо. Затем, так как изгнание грозило затянуться, она принялась приводить свой замок в надлежащий вид, то есть выстроила его заново.
Замок действительно в этом очень нуждался. Основанный в 990 году епископом Герибертом, родным братом Гуго Капета, он принадлежал Гийому де Бару, потом – маркизу де Монферра, который продал его Жаку Кёру, чье состояние было поистине огромно. Увы, этот Великий Финансист Франции уже был близок к своему печальному концу. Его враги были бесчисленны, и первым среди них считался Антуан де Шабанн, граф де Даммертен, бывший глава «потрошителей»[60]. В результате Шабанн отсудил себе Сен-Фаржо, но он совершил ошибку, однажды выступив на поле боя против Людовика XI. Последний отобрал у него замок, чтобы вернуть его сыну Жака Кёра… который потом передал его сыну Шабанна за немалое вознаграждение. Говорят, что Жак Керр даже успел построить здесь самую большую из башен.
От Шабаннов Сен-Фаржо «соскользнул» в руки женщин из семейства Бурбонов, и после своей матери Мадемуазель стала счастливой обладательницей такого вот наследства.
Счастливой? Без сомнения, ибо она привела его в тот вид, которым мы можем любоваться и в наши дни. Работы велись до 1657 года по планам Луи Лево. Мадемуазель принимала здесь своего отца, Тюренна, Конде и мадам де Севинье. Потом она еще раз имела возможность побывать здесь, но уже не по своей воле, когда в 1662 году, отказавшись выйти за короля Португалии, она была отправлена Людовиком XIV в изгнание. Впрочем, Португалия тогда уже была слабой, и Мадемуазель не ошиблась с отказом.
А потом пришло время ее великого увлечения молодым Лозеном и щедрых подарков ему. Среди них оказался и Сен-Фаржо, и он, без сомнения, стал самым роскошным из подарков.
Лозен сохранял замок за собой до 1714 года, когда он продал его финансисту Антуану Кроза, который владел им всего год. Тогда на сцене появились Ле Пелетье де Форы, большое семейство, связанное с парламентом и вскоре получившее титул графов де Сен-Фаржо.
Накануне революции самым заметным человеком в семействе был Луи-Мишель Ле Пелетье де Сен-Фаржо, президент Парижского парламента, граф де Сен-Фаржо, который, несмотря на дворянский титул, увлекся революцией и, будучи членом Конвента, проголосовал за смерть Людовика XVI. Это не принесло ему удачи. Через несколько дней (29 января) он был убит в подвале одного из кафе галереи Валуа в Пале-Рояле бывшим королевским телохранителем по имени Пари. В результате он получил пышные похороны, и прах его отправили прямиком в Пантеон.
После Ле Пелетье здесь поселилось семейство Буажлен, потом – Аниссон дю Перрон и, наконец, – д’Ормессон. Для Жана д’Ормессона, члена Французской академии, Сен-Фаржо стал домом его детских каникул. Он сохранил о нем самые нежные воспоминания, которые потом были излиты в романе «Божественное удовольствие», по которому сняли фильм, несомненно, виденный нами несколько раз по телевизору… и каждый раз со все большим удовольствием!
Произведение это оказалось спасительным для замка, уже готового превратиться в руины. Соблазненные его красотой, братья Гюйо купили Сен-Фаржо и смело взялись за работу, и можно себе представить, скольких трудов стоило одно лишь восстановление километров черепичных крыш. Чтобы закончить реставрацию, они решили поставить огромный спектакль с помощью жителей соседней деревни: в нем участвовало 800 человек…
Благодаря им каждый год к конце лета тени Сен-Фаржо оживают, и на некоторое время Великая Мадемуазель появляется в его стенах. На этот спектакль стоит посмотреть… Ведь Сен-Фаржо находится не так уж и далеко…
Часы работы
С 20 марта по 11 сентября с 10.00 до 12.00 и с 14.00 до 18.00
Июль и август с 10.00 до 12.00 и с 14.00 до 19.00
Исторический спектакль происходит в июле и августе, по пятницам и субботам с 22.00 (продолжительность: 1 ч 30 мин).
http://www.chateau-de-st-fargeau.com/
Тальси (Talcy)
Поэты и красавицы
Хочу сказать, что надо с юности стараться
Ценить те сроки, что нам судьбой даны,
Что старость может неожиданно подкрасться,
И что любовь живет не более одной весны.
Пьер де Ронсар
Когда Ронсар впервые приехал в Тальси (в 1545 году), замку шел всего двадцать восьмой год. В 1516 году Бернар Сальвиати, кузен королевы Екатерины Медичи, которая так же, как и он, была родом из Флоренции, купил земли, посреди которых в спокойствии и тишине отсчитывал свое время древний феодальный замок. Не стремясь унаследовать славу Средневековья, этот Сальвиати на руинах старой постройки возвел новую – огромный замок, где по моде того времени украшения в духе эпохи Возрождения сочетались с приятным цветом белого камня и элегантными пропорциями, присущими искусству Турени. Следуя той же моде, внешнему фасаду придали суровую строгость, которая сменялась утонченной грацией той части замка, что была обращена к саду.
Таков был Тальси в 1545 году: изысканное жилище, где было удобно жить и где цветы росли сами собой. Но самой красивой там была дочь хозяина Кассандра, которой исполнилось шестнадцать и которая покорила сердце Ронсара.
Они повстречались в Блуа, расположенном в нескольких лье, во время праздника, устроенного в честь короля Франциска I, пожелавшего провести там несколько дней в обществе дофина Генриха и его супруги Екатерины Медичи. Екатерина позвала туда Сальвиати с дочерью, чтобы представить Кассандру, свою юную кузину, ко двору. И именно Екатерина представила девушке высокого худого двадцатилетнего юношу со светлыми волосами и красивым лицом, которое слегка портил крупный нос, но зато глаза его были ясными, а рот – одновременно чувственным и остроумным. Молодой человек пребывал в печали: он потерял слух после болезни и не слышал больше ничего, кроме музыки.
Кассандра же пела ангельским голосом, и Ронсар (а это был он) с удовольствием ее слушал, глядя на нее влюбленными глазами. Екатерина учла все это и представила молодых людей друг другу, проявив при этом большую чуткость: «Будьте добры к нему, – сказала она Кассандре, – ибо он поэт и дружит с богами. А ревнивые боги лишили его возможности слушать докучливые земные голоса простых смертных. Только музыка беспрепятственно достигает его слуха, и вы его очаровали…»
В течение двух следующих дней Пьер и Кассандра не отходили друг от друга. Они совершали долгие прогулки по саду и подолгу останавливались перед каким-нибудь розовым кустом, и воспоминания об этих днях навсегда остались в сердце поэта.
Когда пришло время расставания, Кассандра, естественно, пригласила влюбленного в нее юношу в Тальси, и он появился там, как только позволила благопристойность. Дом приятно поразил его, а еще более поразила его девушка, чьей руки он захотел попросить. Увы, хоть он и был достаточно благороден (достаточно для Сальвиати, которые насчитывали в своем роду двух или трех кардиналов и одного гонфалоньера Церкви[61]), но не мог похвастаться большим богатством. А для Бернара Сальвиати состояние значило многое. Флорентиец не мог себе представить, как это его Кассандра покинет Тальси ради какого-то сельского домика в местечке Поссоньер, который составлял единственное земельное владение молодого человека. Итак, Ронсар несколько раз приезжал навестить Кассандру, после чего Сальвиати намекнул ему, что его дальнейшее присутствие в замке нежелательно. А потом вся семья уехала в Париж.
Ронсар понял все и с разбитым сердцем, покинув Кассандру, чьи глаза также замутились слезами при расставании, отправился в замок Пэн, что около Мэна, где он отыскал своего друга Антуана де Баифа. Там же он встретил гуманиста Дора, и было положено начало «Плеяды»[62]. Но мысль о Кассандре не покидала Ронсара. Когда он не учился, он думал о ней. Вспоминая рощи Блуа, он написал не одно стихотворение…
Год прошел без новостей. И вот, в один из вечеров, когда поэт закончил трудный перевод Тита Ливия, он получил потрясающую новость: Кассандра недавно стала супругой Жана де Пенье, одного из своих кузенов, который был человеком совершенно неинтересным, но зато богатым.
Когда семь лет спустя Ронсар вновь увидел Кассандру, она была всего лишь малозаметной владелицей замка. Он же к тому времени стал Королем Поэтов… со временем полюбившим другую.
У Бертрана Сальвиати был сын, Жан, а у Кассандры – племянница по имени Диана, чьи волосы были столь же светлы, сколь черны волосы ее тетушки. Диане было шестнадцать, когда, прогуливаясь верхом в окрестности Тальси, она встретила забавного юношу лет восемнадцати. Он был длинный и худой, он бродил вдоль берега пруда с тростью в руках, напоминая голенастую птицу. «Птица» была явно не в духе…
Девушка тут же поняла, кто это такой – о нем уже много говорили в округе. Рассказывали даже, что он умер, и Диана спросила себя, человек это или призрак? А он и в самом деле уже сделался некоей разновидностью привидения, ибо с одиннадцати лет Агриппа д’Обинье был по уши погружен в ужасающие проблемы религиозной войны, которая раздирала тогда Францию.
Сын Жана д’Обинье, сеньора де Бри, что в Сентонже, и бальи Пона, Агриппа был протестантом и в детстве стал свидетелем столь ужасной сцены – трупы повешенных в Амбуазе болтались на веревках и страшно скрипели. После этого он до конца жизни остался верен идеям Реформации и отдал своей новой вере все свои силы. Ради нее он в пятнадцать лет присоединился к армии Конде и Колиньи, со всем пылом, свойственным юности, считая, что создан для войны. Он занялся ею с яростью, рвением и мужеством, рассказ о которых заставил бы побледнеть даже бывалого человека.
На стороне своего друга детства Генриха Наваррского, будущего Генриха IV, он сражался при Жарнаке, при Рош-Абейе и в Поне. Потом он подхватил серьезную болезнь, и его отправили домой, умирать в тишине и мире. Он избрал для себя владение Ланд-Гюинмер, расположенное в Блезуа и доставшееся ему от матери, которую звали Катрин де л’Этан. Он действительно любил этот одинокий дом, охраняемый прудами и тишиной.
Заинтригованная странной встречей, Диана спросила у Агриппы: все говорили о его смерти, а он живой, не чудо ли это? Нет, тут не было ничего похожего на чудо. Однако этот высокий юноша, вдруг покрасневший, как морковка, был очень странного телосложения. Но он заверил ее, что чувствует себя хорошо и вскоре будет уже совершенно здоров. Тогда Диана пригласила его в Тальси.
Агриппа сомневался. Он знал, что Жан Сальвиати участвует в большой политике. В 1562 году он даже принимал королеву Екатерину, приехавшую тогда, чтобы попытаться найти согласие с вождями гугенотов. Он знал также, что в Тальси живут добрые католики.
И все же он приехал тогда туда, а потом еще и еще раз. Жан Сальвиати не был похож на своего отца. Богатство не было для него таким важным признаком статуса человека, но зато он стремился постичь суть человеческого характера. В некоторых людях Агриппа обнаружил качества возвышенные, а в себе, что редко бывает в натуре простого вояки, любовь к поэзии. Для Дианы Агриппа сочинил стихотворение «Весна»… которое потом в приступе гнева бросил в огонь. Тогда же Диана благосклонно приняла ухаживания Агриппы. Когда он отправлялся в Париж, где Генрих Наваррский собирался жениться на Маргарите де Валуа, то уже мог считать себя женихом Дианы.
Увы, как и прежде неугомонный, он ранил на дуэли королевского офицера, который пытался арестовать его, а посему вынужден был бежать. Это было 21 августа. А тремя днями позже произошла ночь Святого Варфоломея. Тогда Агриппа спасся, но война, ставшая еще более жестокой, разгорелась с новой силой.
В Тальси (а он не осмеливался больше вернуться в Ланд-Гюинмер) Сальвиати принял его, проявив великодушие и даже определенную смелость. Потом было несколько дней воздыханий подле Дианы, и Агриппа вновь пустился в путь… чтобы очень скоро вернуться назад серьезно раненным. Но он оказался весьма живучим, да и удача не отвернулась в минуту опасности. Амбуаз Паре, великий хирург, оказался в то время во дворце. Он сделал Агриппе операцию прямо на кухонном столе. А потом заботы Дианы помогли ему быстро встать на ноги. Но, увы, эти хлопоты у постели больного не были свидетельством ответной страсти, ибо Диана к тому времени уже любила другого: молодого барона де Лимёя…
Положение стало деликатным. Сальвиати хотел бы, чтобы Агриппа взял обратно слово, данное Диане, но не решался об этом просить. И решение пришло со стороны Бернара Сальвиати, его брата и рыцаря Мальтийского ордена. Желая оказать услугу семье, тот сыграл роль провокатора, потребовал разорвать помолвку в случае, если д’Обинье не отречется. Но этого он не сделал бы никогда…
Это был конец. Агриппа д’Обинье вновь отправился к Генриху Наваррскому. Через несколько лет он женился в Пуату на Сюзанне де Лезэ, которую он искренне полюбил и которая сделала его предком мадам де Ментенон[63]. Но он так никогда и не смог забыть Тальси; а там в один прекрасный день была рождена девочка, дочь Кассандры и Гийома де Мюссе, предка другого поэта – Альфреда де Мюссе. Значит, все-таки есть на свете такие места, в которых дух сильнее, чем где-либо…
Увы, Тальси теперь принадлежит не поэтическому искусству, а все гораздо более прозаично: он принадлежит государству…
ЧАСЫ РАБОТЫ
Со 2 мая по 4 сентября с 9.30 до 12.30 и с 14.00 до 18.00
С 5 сентября по 30 апреля с 10.00 до 12.30 и с 14.00 до 17.00
Закрыт 1 января, 1 мая и 25 декабря, а также по вторникам (с 1 октября по 31 марта).
Парк имеет обозначение «Замечательный сад».
http://talcy.monunents-nationaux.fr/
Треварез (Trvarez)
Предательство Луизы дю Грего
В той или иной степени любая женщина – всегда Далила.
Альфред де Виньи
Стены – из розового гранита. Крыши и караульные башенки по углам – из синего шифера. Рододендроны, азалии, камелии и гортензии издают запах более сильный, чем душистые деревья, составляющие гордость соседней экспериментальной фермы. Этому замку нет и двухсот лет, ибо к середине XIX века он был перестроен, и от старинных построек мало что сохранилось. Все же эти стены, никогда ее не видевшие, странным образом до сих пор рассказывают благодарному слушателю, что ее призрак иногда посещает эти места – тень женщины, которая из любви к генералу Гошу самым отвратительным образом предала своих близких, став одной из причин ужасной резни. Точнее – ее главной причиной.
Может быть, именно для того, чтобы загладить след этого преступления, Джеймс де Кержегю почти полностью реконструировал Треварез, в то время как его родители довольствовались лишь тем, что перенесли останки виновницы из часовни на кладбище Сен-Гоазек? А может быть, он сделал это просто потому, что замок очень нуждался в реконструкции…
Старинный замок не был лишен очарования. Авторы древних хроник утверждают, что он обладал всем, чтобы пребывание там стало приятным: прекрасными садами, вольером для птиц, бассейном для лососей, печью для выпечки хлеба, прессом для винограда, огромной кухней, «павильоном для карет» и даже библиотекой. Это был дом, точнее, один из домов маркиза дю Грего и его семейства, и он достался маркизу от матери, одной из Ля Бедуайеров, чей род восходил к семейству Кернезр, один из членов которого лишился головы во времена Людовика XIV (знаменитый заговор де Понкаллека).
Богатый владелец обширных земель, маркиз гордился своей дочерью – единственной наследницей Луизой-Экзюпер-Шарлоттой, которую в шестнадцать лет выдали замуж за виконта де Понбелланже и которая родила ему сына. Но даже и не будучи такой богатой, Луиза могла бы столь же легко выйти замуж, иб ее красота не могла оставить мужчин равнодушными. Говорили, например, что ее глаза походят на два цветка, самые прекрасные из всех, какие только можно было увидеть, что ее губы просто созданы для поцелуев, а тело – для любви.
Любила ли она своего мужа? В первое время, конечно же! Лишь немногим старше супруги, Понбелланже не был лишен ни красоты, ни грации. Но все относительно и познается в сравнении – даже любовь! В богатстве и радости – безусловно, а в горе… Когда началась революция, Луиза наотрез отказалась последовать в эмиграцию вслед за своим сеньором и повелителем. Да и он, собственно, не слишком нуждался в ней: он стремился к сражениям и отправился на войну вместе со своим тестем.
В Треварезе остались только Луиза, ее мать и маленький Шарль. Мать молодой женщины сочла разумным оставаться на месте – хотя бы ради того, чтобы по возможности избежать конфискации семейных владений.
Луиза не смотрела так далеко. Начало вандейского восстания и движение шуанов захватили ее, и она не проявила ни малейшего желания заниматься вышивкой в своем фамильном замке. В 1793 году, когда восстание приобрело максимальный размах, она находилась в Молеврье вместе с генералом Стоффле. Этот бывший сторож охотничьих угодий стал теперь героем, и Луиза вскоре поняла, что увлечена им.
Страшный переход через Луару раскрыл ей глаза на происходящее. «Белые» отступали, «синие» наступали. Если бы она попала в плен вместе с первыми, она бы сильно рисковала. К тому же присутствие ее матери не стало препятствием для конфискации семейных владений. И она покинула лагерь «белых» и отправилась в Нант, чтобы там совершить что-то, похожее на покаяние.
Она была достаточно красивой и хитрой, чтобы заставить прислушаться к своим словам. К тому же она добровольно заплатила за себя. Возможно, она формально и не стала бы предательницей, не поставь судьба на ее пути молодого республиканского генерала, в котором она нашла столь необходимого ей в то время покровителя и… единственную любовь в ее жизни – Лазара Гоша.
Когда в сентябре 1794 года он прибыл в Бретань для реорганизации революционной армии, дела Луизы были совсем плохи. Она могла говорить что угодно, но при этом оставалась, ни много ни мало, женой человека, открыто сражавшегося в войсках роялистов. Ее жизнь находилась под угрозой, и поэтому приезд Гоша стал для нее настоящим даром небес.
Прежде всего это был обольстительный мужчина: статный, красивый, привыкший к победам, в числе которых уже была мадам де Богарне, с которой он познакомился в тюрьме. К тому же вокруг него уже сиял ореол славы. И вскоре Луиза стала возлюбленной этого прекрасного генерала. Крыши Тревареза охраняли их пламенную любовь. Гош устроил свою штаб-квартиру в Леневене и позаботился о том, чтобы всегда были готовы лошади, которые могли бы быстро доставить генерала к его красавице. Каждую ночь (или почти каждую) он отправлялся в Треварез, проводил там несколько часов, а потом возвращался обратно.
Читать бесплатно другие книги:
