Небесный механик Крамер Петр

Глава 8

Американец

Резкий запах нашатыря заставил Еву открыть глаза и скривиться. Она поморгала – пелена перед глазами исчезла. Напротив сидел крепкий загорелый мужчина с жесткими усами и внимательно смотрел на нее.

Водопад воспоминаний обрушился на Еву. Она невольно вздрогнула, села на узкой кушетке и осмотрелась. Маленькая комната с круглыми окошками по сторонам. За стеклом ясное синее небо… Ева подалась ближе к окошку и поняла, что воспоминания – это не сон. Она на дирижабле, летящем над облаками. А усатый мужчина…

Он кивнул, глядя на кого-то за спиной у Евы, и кинул фразу на испанском. Прозвучало как приказ.

Ева испуганно обернулась. Не обращая на нее внимания, из каюты вышел другой мужчина в котелке и костюме. В руке он держал аптечный пузырек с нашатырным спиртом.

А этот усатый, похоже, здесь главный. Ему явно за сорок, но пятидесяти еще нет. Знает толк в моде – серый костюм-тройка, белоснежная сорочка, вместо галстука светлый платок с узорами в пастельных тонах. Волосы густые, иссиня-черные, лишь слегка побитые сединой. С виду пристойный господин, деловой человек, но взгляд… Еве не нравился его пристальный, проникающий взгляд. Под ним она чувствовала себя беззащитной. От незнакомца веяло угрозой. Так змея смотрит на добычу, гипнотизируя жертву холодными немигающими глазами.

По спине Евы пробежал холодок. Мысли путались. Ей очень не хотелось заговаривать первой, но незнакомец тоже молчал, выжидая.

– Говорите по-английски? – неожиданно спросил он.

Голос был низкий и на удивление приятный.

– Да. – Ева с облегчением кивнула.

– Можете звать меня Гильермо. Я знаю, кто вы. Меня интересуют документы, – он показал ей картонный тубус, – чертежи, которые лежали в этом пенале. Где они?

Ева вдруг поняла причину давящего взгляда Гильермо: один глаз у него был вставной, стеклянный, но почти не отличался от живого.

– Их забрал русский, – быстро нашлась она, сообразив, что, отдав бумаги, спрятанные в складках особенной юбки, она долго не проживет, а так бандиты ее наверняка не тронут, пока будут искать Аскольда.

На лицо Гильермо легла тень. Оба глаза сверкнули холодным убийственным блеском. В каюте почему-то вдруг стало очень темно. Дверь за спиной Гильермо распахнулась, и внутрь шагнул уже знакомый Еве наемник, дававший ей нашатырь. Он склонился к уху Гильермо и что-то быстро прошептал. Оба посмотрели в иллюминатор. Ева тоже.

Похоже, погода быстро менялась, о чем и предупредил заглянувший в каюту наемник. Гильермо отдал ему какие-то указания на испанском, незнакомец ушел, и спустя несколько секунд дирижабль изменил курс – в иллюминаторы вновь проник солнечный свет, а надвигавшаяся туча осталась позади. Но Еве от этого не стало легче. Молчание Гильермо давило хуже взгляда его змеиных глаз.

– Теперь вы меня отпустите?

Наивный вопрос, учитывая ситуацию: она на дирижабле с хладнокровными убийцами, не знающими чувства жалости. Однако в таком положении лучше всего прикинуться дурой.

– Нет, – спокойно ответил Гильермо.

– Вы не имеете права! – взорвалась Ева. – Никто не вправе удерживать человека против его воли! Вас арестуют и будут судить!

Гильермо лишь рассмеялся, показав ровные белые зубы.

– Неужели Старый Свет настолько устарел? Простите мне этот каламбур, сеньора. В Америке давно живут и поступают иначе. Кому вы здесь нужны? Британии, Германии, Франции, России? Или, может быть, Швейцарии, где успели изрядно наследить, промышляя кражами картин?

Осведомленность этого человека серьезно взволновала Еву. Она поняла, к чему клонит Гильермо: ему достаточно сдать ее в полицейский участок, назвав воровкой, и ни один блюститель порядка не станет слушать ее бредни насчет похищения. Но Гильермо так не сделает. Ему нужны три пожелтевших листка, которые находятся у Евы. И он будет искать русского, а русский – ее. Потому что Аскольду наверняка тоже нужны эти листки, раз уж он вел дела с Бременом. По крайней мере, хотелось бы надеяться…

– Молчите? – Гильермо непринужденно закинул ногу на ногу. – А мы ведь с вами похожи: оба работаем за деньги. Удивительно, что вы стали взывать к закону.

– Я не убиваю людей.

– А как же Рудольф Бремен и Леопольд Фогт? – Гильермо усмехнулся. – И еще несколько человек в пакгаузе рабочего квартала Берна, погибших по несчастливой случайности?

– Но это ваши люди их убили!

– Нет, сеньора, именно вы. А оружием были деньги, которые вы намеревались получить за украденные бумаги. Вот видите, как просто? – Он щелкнул пальцами. – Раз – и вы убийца!

Похоже, разговор забавлял его. Пусть развлекается, подобными сравнениями любят пользоваться политики, скрывая за словами истину.

Несмотря на спокойный, вежливый тон, в повадке Гильермо, помимо умения внушать страх одним взглядом, было что-то отвратительное. Так ведут себя люди, привыкшие смешивать с дерьмом всех, кто попадается им под руку. Подавлять и унижать, теша собственное самолюбие, размазывать слабых. Только с ней этот фокус не пройдет!

Еве вспомнилась настоятельница приюта в Лейпциге, где она пробыла до четырнадцати лет, пока не сбежала. Фрау Кляйбер общалась с воспитанницами таким же образом. В классе Евы каждый мечтал подсыпать старой ведьме яда, но не было возможности – настоятельница никогда не ела из отдельного котла, демонстрируя тем самым солидарность с воспитательницами и преподавателями приюта, а среди них были и хорошие люди.

– Боитесь меня? Напрасно. – Гильермо успокаивающе взмахнул рукой. – Сильнее денег оружия нет. Деньги умеют убивать мгновенно, но иногда заставляют помучиться. Они, как медленно действующий яд, отравляют человеческие души.

– Тогда вам следует остерегаться, – не удержалась Ева. – Вдруг вы пропитались ядом сильнее, чем думаете?

Ее больше не пугал этот американец или кто он там – мексиканец, колумбиец? Не важно. Ее не убьют до тех пор, пока не получат бумаги. А значит, появилось время, за которое можно понять, кто ее похитители и куда направляется дирижабль.

– А вы быстро учитесь. – Широкое загорелое лицо Гильермо расплылось в довольной улыбке. – Жаль, что наше знакомство продлится недолго.

– Куда мы летим? – решилась спросить напрямик Ева.

– В Париж, сеньора. – Гильермо поднялся и шагнул к выходу. – На встречу с вашим русским. Теперь только он может подтвердить, сказали вы правду или нет.

– Никакой он не мой, – проворчала Ева в закрывшуюся за бандитом дверь.

Но про себя добавила: «Хотя этот русский симпатичный, смелый и решительный. Он найдет вас и убьет! Всех».

– Всех! – зло выкрикнула она.

Но ей никто не ответил.

Посидев некоторое время на кушетке, Ева встрепенулась. Что это с ней? Откуда вдруг взялась симпатия к Аскольду? С чего она решила, что русский непременно прикончит Гильермо и его подручных?

Так и не найдя ответа, она встала и проверила, заперта ли дверь. Дверь не поддалась. Тогда Ева обошла каюту. На это потребовалось не больше минуты: стул и кушетка рядом с одним иллюминатором. Под другим имелся откидной столик. Если его разложить, перегородит часть каюты. На низком потолке осветительный плафон, спрятанный под надежно закрепленной решеткой. На задней наклонной стенке за кушеткой – пришлось ее отодвинуть – обнаружился люк с торчащим из него толстым стержнем с резьбой и крохотным смотровым окошком. Поворотное устройство, отпирающее люк, отсутствовало. За окошком – темнота.

Ева поскребла ногтями заклепки на люке, опустилась на колено, приникла ухом к стенке. Слабое гудение и мерный шум говорили о том, что под каютой технический отсек. Возможно, в нем находятся моторы, вращающие пропеллеры дирижабля, а стало быть, каюта, где ее заперли, расположена на корме.

Она попыталась открыть иллюминаторы, но контргайки, насаженные на винты, были закручены намертво. И потом, что ей даст открытый иллюминатор, если в него можно разве что просунуть голову, да и то с трудом?

Вернув кушетку на место, Ева устроилась на ней поудобнее, подогнула ноги и уставилась на облака. Она слабо разбиралась в навигации, но судя по солнцу, дирижабль летел на запад, уходя от грозы. Если Гильермо не соврал, они действительно направляются в Париж.

Зачем? Откуда у Гильермо уверенность, что Аскольд поедет во Францию? Ева вспомнила, как развивались события в Берне с момента гибели Рудольфа Бремена. Люди в масках появлялись всякий раз, когда она думала, что находится в безопасности. Они осведомлены обо всем. Знают ее биографию, прошли путь от особняка Бремена до пакгауза Фогта. Скорее всего, они также убили людей, которым Фогт приказал встретить ее возле дома Бремена. Наемники не напали на вокзале в Берне, но с легкостью действовали в поезде, где ехал Аскольд.

Аскольд… Она мысленно одернула себя, расправила смявшуюся юбку. Почему она все время думает о нем? Потому что русский в очередной раз оказался с ней рядом. Случайность? Или он все-таки следил за ней, как люди Гильермо?

И о чем это говорит? О широких… нет, широчайших возможностях русского. Определенно за ним стоит некая сила, имеющая интерес к пожелтевшим листкам из картонного тубуса, которые Гильермо почему-то назвал чертежами. И эта сила, как и Гильермо, желает заполучить листки.

Шум моторов за наклонной стенкой стал сильнее. Солнечный свет пропал, под потолком зажглась лампа. Мрачная, налитая свинцом туча все-таки догнала дирижабль. Ломаным росчерком сверкнула молния. Раскатистый удар грома не заставил себя ждать.

Ева до боли в пальцах сжала край кушетки – она с детства панически боялась грозы.

Глава 9

Игра на чужом поле

Аскольд прекрасно владел различными способами убеждения. Время, отданное службе в уголовном сыске, не прошло даром, позволив выделить в итоге два самых действенных из них: оружие и деньги.

На пристани, к которой причалил гидросамолет, стояли несколько мужчин, служащие авиакомпании. Предлагать всем деньги было бессмысленно, поэтому в ход пошел револьвер. Правда, не заряженный, о чем Аскольд умолчал.

Заряженное оружие у него тоже имелось – парабеллум Горского лежал в саквояже, но Аскольд решил, что достанет его лишь в крайнем случае. Не хотелось применять пистолет против неповинных людей, ставших случайными заложниками ситуации. Ему хватало обвинений в смерти Бремена и стрельбы в поезде. Лишние эпизоды ни к чему.

Принудив служащих заправить самолет, он забрал у штурмана кожаный шлемофон с круглыми очками (некоторые авиаторы называют их гоглами), занял место во второй кабине и приказал взлетать.

Пилотом оказался блондин с веснушчатым лицом. Он выглядел столь юным, что Аскольд на мгновение усомнился в его профессиональных навыках. Вдруг этот юноша всего лишь стажер, курсант какой-нибудь летной школы?

Когда гидросамолет набрал высоту, он по переговорному устройству сообщил пилоту цель путешествия и применил способ убеждения № 2: пообещал вознаграждение двести франков, если попадет в Париж за четыре с половиной часа. Юноша долгое время молчал, держал курс на север, северо-запад, но затем все-таки ответил, что за четыре с половиной часа долететь не получится – с северо-востока надвигается шторм. Аскольд и сам это видел, надеясь, что тучи пройдут мимо, но выходило наоборот: их непременно заденет, если не изменят курс.

Таяли минуты, Аскольд раздумывал, как поступить, но тут вновь заговорил пилот – неожиданно предложил сделку на четыреста франков, если пролетит через грозу.

Отметив деловую хватку пилота, Аскольд насторожился: вдруг в предложении кроется подвох? Но уверенный бодрый голос юноши и желание попасть в Париж как можно скорее перевесили.

Пилот – каков наглец! – сразу потребовал задаток в двести франков. Смекнул, зараза, что до посадки его точно не пристрелят. Аскольду ничего не оставалось, как передать ему деньги: в открытой кабине, где он сидел, имелась коммуникационная труба. Работала она по образу пневмопочты, только вместо сжатого воздуха здесь использовался досыльник – обычная деревяшка цилиндрической формы, с помощью которой в переднюю кабину проталкивался контейнер с запиской или вещью, необходимой пилоту.

Громко гудел пропеллер, от звона в ушах не спасал даже шлемофон. Гроза была все ближе, когда Аскольд понял, на чем строился расчет предприимчивого авантюриста, управлявшего гидросамолетом. Попутный ветер разогнал биплан до ста тридцати километров в час, а может, и больше, просто спидометр в кабине штурмана был размечен лишь до этой цифры. С одной стороны, внезапное ускорение им на руку – раньше попадут в Париж. С другой – неизвестно, как все может обернуться: «Утка Вуазенов 2» – самолет новый, не бывавший в подобных переделках, и если ветер вдруг изменится или, что еще хуже, подует чуть сильнее, им оторвет крыло, а то и оба, тогда путешествие закончится плачевно.

Когда солнце окончательно исчезло, а в скругленное стекло перед самым носом ударили капли дождя, Аскольд сильно пожалел о сделке с пилотом. Он сдвинул на глаза очки, потуже застегнул шлем и вжался в спинку сиденья, услышав радостные вопли, вылетавшие из переговорного устройства. Пилот сообщал, что они пересекли границу и установили рекорд скорости для их типа летательных аппаратов.

Надо было хотя бы имя у него спросить. Отчаянный человек, конечно, но если угробит… Аскольд перекрестился, гоня дурные мысли прочь. Черт их разберет, этих авиаторов, романтиков неба, что им важнее – рекорды или собственная жизнь.

Ему вспомнились статьи из «Вестника авиастроителя», восхвалявшие смелость и подвиги русских воздухоплавателей, рассказы очевидцев… Похоже, летчики всего мира одинаковы и не дружат с головой. Хлебом не корми, дай поставить рекорд вопреки здравому смыслу.

Они находились в небе уже больше двух часов, летели через грозу. Биплан раскачивался, проваливался в воздушные ямы и взмывал вверх. Небо кроили молнии, раскаты грома заглушали гудение пропеллера и шум ветра. Вокруг висели черные, словно выпачканные сажей, облака, струи дождя хлестали по лицу, и казалось, это никогда не кончится.

Аскольд уже мысленно простился с родным дядей, Матвеем Федоровичем Скороходом, который воспитывал его с четырнадцати лет после смерти матери. Когда самолет ухнул в очередную воздушную яму и начал сваливаться в штопор, он, наплевав на принципы, собрался прочитать молитву, но непроглядная пелена впереди внезапно разошлась. Дождь перестал, и в глаза ударило клонящееся к закату солнце.

Они летели на запад, прорвались через грозу! Пилот ликовал, все больше снижаясь над землей. Под крыльями биплана проплыли аккуратные домики и расчерченные посевными бороздами поля. А может, это были виноградники, Аскольд не знал. Самолет прошел над широким лугом, где паслись коровы, оставил позади длинный пологий холм, у подножия которого протекала река. В реке купалась местная ребятня. Завидев гидросамолет, дети радостно замахали руками, некоторые рванули вплавь на другой берег, будто пустились с летательным аппаратом наперегонки. Затем снова были холм и широкая долина, обрамленная на западе лесом. Через долину лентами вились река и железная дорога, а в центре виднелся приличных размеров городок.

«Мелён!» – сообщил название в переговорное устройство пилот. Аскольд достал из саквояжа географический атлас и не поверил. От Мелёна до Парижа около сорока километров. Еще полчаса лёта, и он в столице Франции! Значит, все-таки опередил наемников, доберется первым до штаб-квартиры, где его ждут лишь через сутки.

Время пролетело незаметно, и вскоре залитый лучами солнца Париж предстал перед глазами во всей красе. На востоке дымили фабричные трубы. Аскольд легко узнал соборные башни Нотр-Дам-де-Пари, расположенного ближе к центру города, а вдалеке, на севере, возвышавшуюся на Монмартре, но еще недостроенную базилику Сакре-Кёр – Сердце Христово. За ней виднелись парящие над холмом дирижабли и швартовочные мачты, темными спичками торчащие над летным полем, где еще неделю назад вместе с Горским и другими агентами Аскольд встречал Ларне.

Париж… как много в этом звуке… Впрочем, Пушкин в своей поэме, конечно, говорил о Москве, но в данной ситуации можно было и Пушкина перефразировать. Аскольд ослабил под подбородком застежку шлемофона, нагнулся к переговорному устройству и приказал приводняться.

Пилот заложил лихой вираж над очередным, недавно отстроенным зданием «Самаритянки» – крупного универсального магазина на набережной Сены. Некоторые прохожие, приветствуя авиаторов, замахали руками, но нашлись и те, кто невольно пригнулся и даже побежал прятаться в подъезды домов.

Аскольд строго предупредил лихача, чтобы не забывался, все-таки внизу полно людей. Биплан выровнялся над Сеной и начал быстро снижаться. Когда поплавки под крыльями коснулись поверхности воды, пилот убрал газ. Натужно взвыл пропеллер, элероны на крыльях ушли вниз. Самолет некоторое время скользил по воде, едва касаясь ее фюзеляжем, а потом резко просел, задрав нос, и, покачиваясь на волнах, подрейфовал к причалу возле Пон-Нёф, одного из старейших каменных мостов через Сену.

– Как тебя зовут, безумец? – Аскольд привстал в кабине, осматриваясь.

Поблизости никого не было, если не считать людей на мосту, наблюдавших за посадкой гидросамолета.

– Макс, – откликнулся пилот и оглянулся. – Мы в Париже, настало время расчета.

– Все верно, ты сдержал слово, а я сдержу свое. Сделка есть сделка. – Аскольд достал из отделения в саквояже пачку ассигнаций, отсчитал сколько требовалось. Хотел окрестить пилота прозвищем «Наглый», но в последний момент передумал. – Держи, Безумный Макс, заработал.

– Рекомендую купить зонтик, – сказал пилот, пересчитывая вознаграждение. – К ночи гроза будет уже в Париже.

Биплан вплыл под мост, стукнувшись правым буйком о край причала.

– Слушай, Макс, – Аскольд подался вперед, – а что это там за церковь впереди?

– Где? – Пилот уставился в указанном направлении.

И Аскольд треснул его по затылку рукояткой револьвера. Так будет правильно. Хоть и показал себя парень с хорошей стороны, но осторожность сейчас не помешает. Стоит сойти на берег – и кто знает, как поведет себя Безумный? Вдруг начнет звать полицию?

Он спрыгнул на причал и поспешил к каменной лестнице. Пробежав пролет, не удержался, бросил взгляд на самолет. Пилот сидел, уткнувшись в приборную панель, со стороны могло показаться – возится на дне кабины, словно что-то потерял. Ничего, очнется. Голова поболит и пройдет.

Аскольд взбежал по лестнице и поймал таксо. Назвал шоферу адрес и спустя четверть часа был напротив двухэтажного особняка с железной оградой, где находилась штаб-квартира главы резидентуры русской разведки в Европе.

В здание он, естественно, не пошел. Время хоть и послеобеденное, но рабочий день еще не окончен, внутри полно сотрудников, поэтому Аскольд направился в кафе, откуда было удобно наблюдать за особняком российского торгпредства, под крышей которого работала штаб-квартира Вязовского.

Он занял дальний столик, скинул пальто и заказал кофе с круассанами. Столик этот Аскольд выбрал не случайно – по левую руку от него была дверь в тамбур, ведущий в туалет и в подсобку. В туалете имелось небольшое окно, через него при случае можно покинуть кафе, оказавшись на параллельной улице. Сел он спиной к выходу, чтобы наблюдать в надраенную до зеркального блеска декоративную металлическую пластину на стене одновременно за дверью кафе и улицей, где стоял особняк торгпредства.

Вместе с кофе официант принес местную газету. Поблагодарив его, Аскольд пробежал на последней полосе хронику происшествий – никаких упоминаний о событиях в Швейцарии, только статья о беглых каторжниках, угнавших на Ньюфаундленде военно-транспортный дирижабль армии США, – и взглянул на первую полосу. А вот тут уже было на что обратить внимание. Кричащий заголовок «Дьявольский огонь в Москве! Кто виноват?» заставил его на некоторое время забыть про кофе. Аскольд быстро прочитал статью. Французский репортер в Москве писал о том, что сегодня утром была предотвращена попытка покушения на русского царя-императора. Неизвестные взорвали поезд «Самодержец», прибывший на Всемирную механическую выставку из Санкт-Петербурга. Есть многочисленные жертвы. Взрыв привел к крупным разрушениям, выставка не состоялась. Царь-император не пострадал, поскольку взрыв случился раньше намеченного визита на церемонию открытия.

Дальше приводились технические данные «Самодержца», конструктором которого был Вилл Брутман, британский инженер. Перечислялись приглашенные на выставку персоны, ехавшие из Санкт-Петербурга в Москву, среди них также значились несколько подданных Туманного Альбиона. В конце статьи репортер делал неоднозначные выводы насчет отношений между Британией и Россией, намеревавшейся подписать договор о военно-политическом сотрудничестве. Но взрыв разрушил планы о союзе империй, разведя державы по разные стороны баррикад.

Аскольд возмущенно фыркнул. Очередная манипуляция. Ясно ведь: Брутмана и гостей подставили, чтобы обострить отношения между странами. Канцлер Германии радостно аплодирует – вот так и формируется общественное мнение.

М-да… Он отложил газету, отхлебнул кофе и взял круассан, глядя на отражение улицы в металлической пластине. Из особняка торгпредства вышел худощавый мужчина, секретарь представительства, не имеющий отношения к разведке. Следом показался его помощник. Аскольд полез было за хронометром в карман, но вспомнил, что тот остался в купе утонувшего вагона, и обернулся на циферблат изящных, стилизованных под средневековый замок ходиков над барной стойкой – рабочий день в торгпредстве закончился. В здании еще шесть рядовых сотрудников, но и они не заставили себя ждать. В десять минут шестого торгпредство опустело. То есть ушли все, кто в силу своих обязанностей занимался торговыми отношениями между Россией и Францией.

Слабо колыхнулась плотная штора в окне второго этажа. Находящаяся в торце здания штаб-квартира была отделена от офиса торгпредства капитальной стеной и имела свой отдельный вход через цокольный этаж, скрытый от посторонних глаз плотно посаженными туями. Кабинет Вязовского был наверху, под ним располагались комната с аппаратурой связи и архив.

Сколько точно сейчас человек в кабинете, сколько внизу, Аскольд не знал. Карл Модестович Вязовский отпускал личного секретаря в пять тридцать, задерживал редко – предпочитал, если потребуется, телеграфировать донесения в Россию лично. Он обладал почти абсолютной памятью, блестяще владел азбукой Морзе, наизусть помнил шифры, легко управлялся с аппаратурой связи.

Аскольд представил себе Вязовского – грузного пожилого господина с широким добродушным лицом, сидящего за столом. Представил, как тот вдумчиво изучает документы, поглаживая бородку, делает пометки карандашом, и засомневался в том, что глава резидентуры – предатель. Если Горский отправил телеграмму ему лично, секретарь не мог иметь к ней доступа. Но кто даст гарантии, что после прочтения Вязовский не показал документ секретарю или что тот не покопался без его ведома в бумагах?

В круг подозреваемых также попадал один нелегал, работавший под прикрытием в Марселе, звали его Андрей Белобок. Он часто появлялся в Париже, участвовал в операции по встрече Ларне – именно Белобок изображал кавалера, провожавшего даму с зонтиком на аэровокзале, когда погиб ученый. Остальные агенты осуществляли связь с Вязовским через кураторов и приезжали в Париж только в случае крайней необходимости.

Аскольд взглянул на часы: до половины шестого еще десять минут. Наверное, тянуть с визитом в штаб-квартиру не стоит – если секретарь тоже там, надо будет допросить и его. На всякий случай Аскольд рассовал имевшиеся деньги и документы по карманам, оружие сунул за пояс, взял походный набор, где лежали отмычки, и подозвал официанта. Дав ему монетку, попросил присмотреть за вещами, сославшись на то, что сильно прихватило живот и ему нужен ключ от туалета.

Запершись в туалете, он быстро открыл окно и вылез наружу. План был прост: зайти в штаб-квартиру, оглушить и связать секретаря, если тот на месте, затем подняться на второй этаж и побеседовать с Вязовским, после чего можно провести допрос секретаря. Нужно потратить не больше пяти минут на каждого. Аскольд хорошо усвоил уроки следственной практики: нельзя дать преступнику опомниться и сообразить, каков расклад у сыскаря, блефует тот или действительно обладает вескими доказательствами вины задержанного. Первые минуты допроса после ареста зачастую играли решающую роль в деле. Только стоит учесть, что Вязовский службу начинал еще до упразднения III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии и в разведке без малого тридцать лет. Поэтому играть Аскольду придется с весьма опытным противником.

Дверь, ведущая в цоколь, прятавшийся за туями, конечно, была заперта. Аскольд достал отмычки и за несколько секунд справился с замком. Вытащил из-за пояса револьвер и, пригнувшись, чтобы не удариться о низкую притолоку, шагнул внутрь.

В коридоре было темно, поэтому входную дверь пришлось оставить приоткрытой. Аскольд немного постоял, прислушиваясь к звукам наверху, но ничего подозрительного не услышал и двинулся вперед. Убедившись, что дверь в комнату с аппаратурой связи закрыта на замок, приложил к ней ухо – ни щелчков радиоключа, ни стрекота телеграфного самописца не было. Тогда он тихо и быстро поднялся на второй этаж.

Место секретаря пустовало – вполне возможно, уехал по делам еще днем. Вязовский работал с документами за своим столом. Плотные шторы на окне были задернуты, электрическая лампа озаряла кабинет мягким светом, глава резидентуры сосредоточенно читал какой-то документ.

– Здравствуйте, Карл Модестович. – Аскольд шагнул в кабинет, держа револьвер у пояса. – Руки!

Вязовский вскинул на него взгляд. Темные умные глаза смотрели на гостя вопросительно, но спокойно.

– Положите листок и держите руки на виду. Я знаю, что под столешницей у вас закреплен браунинг, не стоит пытаться им воспользоваться. Где секретарь?

– В отъезде.

– Тем лучше. Даю вам минуту рассказать все о Ларне и его бумагах.

Вязовский приподнял кустистую бровь.

– Если не расскажете, я вас застрелю.

Вторая бровь Вязовского присоединилась к первой. Аскольд собрался подойти ближе к столу, но почувствовал движение за спиной. Хотел обернуться и не успел. Что-то тяжелое обрушилось ему на голову, и свет померк.

Глава 10

Чужой среди своих

В лицо плеснули водой, Аскольд открыл глаза. Напротив стоял Андрей Белобок. Карл Модестович по-прежнему восседал за столом, держа одну руку под столешницей, явно на рукоятке браунинга. Перед ним лежали деньги и паспорт Горского.

Аскольд понял, что сидит на стуле секретаря. Дернулся было навстречу Белобоку, но тот вскинул трофейный револьвер, и Аскольд подался назад. В оружии, скорее всего, нет патронов, как и не было, – агент явно не удосужился проверить, иначе не стал бы размахивать стволом.

Пусть начнут первыми, время до возвращения в кафе еще есть – напольные башенные часы в углу кабинета показывали двадцать восемь минут шестого, значит, без сознания он был недолго.

– Пантелеев, – заговорил Вязовский, – объясните, что все это значит. – И кивнул на вещи Горского перед собой.

Аскольд молчал. В затылке саднило, но он не обращал внимания на боль – в университетской секции бокса доводилось получать посильнее.

– Еще раз. Почему паспорт куратора у вас? Где Горский, в конце концов? Он дал мне телеграмму. Я ждал вас обоих только завтра. И вот появляетесь вы, грозите убийством и задаете весьма странные вопросы.

На первый взгляд Вязовский казался человеком простым и добродушным. Но это было только поверхностное впечатление, которое у многих оставалось навсегда. Аскольд знал о его актерском таланте, помнил про опыт, поэтому упрямо молчал. Нельзя сейчас открывать рот – тот, кто задает вопросы, всегда владеет ситуацией. Если Горский прав и Вязовский предатель, а Белобок не в курсе его махинаций, глава резидентуры будет гнуть свою линию, делать вид, что не понимает происходящего.

– Карл Модестович, – начал Белобок и взмахнул револьвером, – а может, мне его еще разок… того? То есть приложить по голове.

– Не стоит, молодой человек. Аскольд Ильич нам сейчас все объяснит. Верно я говорю?

Аскольд не издал ни звука.

– Пантелеев, зачем вынуждаете думать о вас черт знает что? – Вязовский погладил бородку и повысил голос: – Где Горский? Отвечайте!

– А вы у своего прихвостня спросите, – закатил пробный шар Аскольд и кивнул на Белобока.

Лучшая тактика в безвыходной ситуации – это обратить соратника своего главного оппонента против него.

– Ты чего несешь? – распалился Белобок. – Как со старшим чином разговариваешь?

Он шагнул к Аскольду, но Вязовский окриком остановил его.

– Пантелеев, если не будете отвечать, придется взять вас под стражу.

– Ага, – усмехнулся Аскольд. – Куда посадите, в телеграфный узел или в архив?

– Свяжем и посадим, – вновь вмешался Белобок. – Я там железную тамбурную дверь установил, не выберешься. А развяжешься и сломаешь аппаратуру… – Он замахнулся револьвером.

Аскольд зажмурился от досады – какой же он болван! Белобок все это время находился внизу!

– Чего жмуришься? – рявкнул Белобок и повернулся к Вязовскому: – Карл Модестович, ну дайте мне его с пристрастием допросить! Обработаю в лучшем виде, сразу скажет, откуда у него в швейцарской квартире взялись денежные чеки на десять тысяч франков и письма из Колумбии от какого-то Гильермо… как его там? Банко! Тут же ясно все. Бумаги Ларне по перфектуму он загнал американцам, а к вам явился за уликами, которые я увез. Ух, сволочь! – Белобок опять замахнулся револьвером. – Попался бы ты мне в Швейцарии – все бы рассказал как на духу!

У Вязовского после монолога агента едва заметно дернулся глаз, но в остальном глава резидентуры оставался невозмутимым – все так же внимательно и даже добродушно смотрел на пленника.

Вот дела… Аскольд лихорадочно обдумывал полученные сведения. Выходит, Вязовский отправлял Белобока в Швейцарию, чтобы тот обыскал квартиру. Скорее всего, шеф уже догадался о предательстве, но не знал, на кого думать… Либо действия Белобока – это часть искусной комбинации самого Вязовского, использовавшего агента втемную…

Аскольд слабо качнул головой. Нет, что-то тут не сходится. После событий в особняке Бремена он сам видел возле своего дома полицейских, Горский наведался туда загодя и забрал саквояж с документами и оружием. Так когда же Белобок умудрился побывать у него и найти какие-то чеки с письмами?

Белобок недобро смотрел на Аскольда. Сглупил Андрей, серьезно сглупил, заявив о своей поездке в Швейцарию и о каком-то «перфектуме». Правда, легче положение пленника от этого не стало: после угроз шефу сложно будет его переубедить в своей невиновности. С фактами не поспоришь.

Слегка подавшись вперед, Аскольд поставил ноги чуть шире.

Крепкий мужчина Андрей Белобок, высокий, настоящий атлет, под рубашкой перекатываются бицепсы, кулаки будто пудовые гири. К тому же он занимался французским боксом, единоборством, завезенным в Европу откуда-то из Индокитая. Такого надо с первого удара валить, а если не свалишь – пиши пропало.

– Итак, – вновь заговорил Вязовский, – Пантелеев, будете отвечать?

Аскольд отрицательно качнул головой.

– Тогда вынужден вас задержать до выяснения…

На лице Белобока появилась усмешка, он опять повернулся к Вязовскому, радостно кивая, – и в этом была его вторая ошибка.

Вязовский не успел договорить. Аскольд распрямился, словно пружина. Услышал в прыжке, как щелкнул вхолостую боек револьвера у Белобока в руке, и врезал ему кулаком в подбородок, вложив в удар всю силу.

Белобок закатил глаза и стал заваливаться навзничь. Аскольд рванулся на лестницу. Сзади грохнул выстрел браунинга. Пуля обожгла плечо и ушла в стену.

Спустя пару секунд он был на улице. Сразу кинулся в кафе, влетел через дверь, чуть не сбив удивленного официанта в зале, занял свое прежнее место и уставился на отражение улицы в металлической пластине на стене.

Из особняка никто не показывался. Понятное дело, Белобок вырубился надолго, а Вязовский не в той физической форме, чтобы гоняться за агентами по улицам. Стреляет, правда, до сих пор здорово. Мог ведь зацепить Белобока, перекрывавшего обзор, но положил пулю почти точно в цель.

Аскольд скосил взгляд на плечо, где на светлом продранном пиджаке темнело пятно крови, встал, не отрывая глаз от пластины, быстро надел пальто и шляпу.

К столику подошел официант, поинтересовался: «Месье уходит?» Аскольд машинально сунул руку в карман, выгреб оттуда все монеты, положил на стол и взял саквояж.

Официант напомнил про ключ от туалета. Аскольд кивнул и замер. Возле особняка торгпредства остановился тарахтящий мотором «Бенц-Вело», модное быстрое авто с открытым верхом и двигателем внутреннего сгорания. Оно отличалось особой плавностью хода за счет велосипедных колес и рессор, дешевизной топлива (купить бензин можно в любой аптеке), поэтому быстро завоевало популярность среди гостей столицы Франции, предпочитавших брать транспорт напрокат.

В авто сидели три загорелых усача в темно-серых костюмах и котелках. Их коренастые фигуры Аскольд запомнил хорошо, но еще лучше – уродливое родимое пятно на лице у одного из них, у того, кто только что шагнул из авто на тротуар.

Сидевший рядом с водителем указал в противоположную от особняка сторону. Помеченный родимым пятном осмотрелся и направился к дверям кафе.

Так… Аскольд озадаченно наморщил лоб. Эти трое прибыли по его душу. Неужели их вызвал Вязовский? Неужели Горский был прав и Карл Модестович действительно предатель? Иначе откуда наемникам знать адрес штаб-квартиры?

Белобока он решительно вычеркнул из списка подозреваемых. Ну не способен тот вести такую тонкую и опасную игру, хоть и знал о загадочном перфектуме, которым занимался Ларне. Что это может быть, какой-нибудь прибор или механизм? А может, вещество? Белобок всегда прямолинеен и исполнителен, поэтому проболтался. У него мозги под аналитику не заточены, он больше для силовых акций подходит: устранить кого или, наоборот, защитить, взяв под охрану. Скорее всего, Вязовский его для того и вызвал в Париж, и в Швейцарию посылал – чтобы квартиру обыскать и предателя задержать особые таланты не нужны.

Из авто вышел второй наемник и направился в переулок, откуда можно было попасть на параллельную улицу.

Всё. Пора уходить.

Терпеливо ожидавший рядом официант вновь напомнил про ключ, но Аскольд сказал, что воспользуется туалетом еще раз, и шагнул к двери.

После удара Белобока в затылке по-прежнему ломило от боли, кровь пульсировала в висках, в ушах слегка шумело. Аскольд вошел в туалет, запер дверь и привстал на цыпочки, шаря рукой по крышке сливного бачка, подвешенного под потолком. Нащупал заблаговременно спрятанный там парабеллум, выщелкнул магазин, вставил обратно и дослал патрон в ствол.

Сколько идти по переулку до параллельной улицы? Минуты две. Еще минуту-другую придется потратить на то, чтобы обогнуть торговые ряды, где продают всякую мелочовку местные ремесленники, и только тогда можно заметить окно туалета кафе.

Аскольд сунул пистолет за пояс, открыл саквояж, достал гримерный набор и наспех прилепил себе жесткие усы. Взглянул в круглое зеркальце, недовольно скривился, взял из набора бороду, приложил к лицу.

Уже лучше. Но все равно надо добавить еще что-нибудь.

В туалет долетел перезвон колокольчиков над входной дверью в кафе. Вероятно, заявился наемник с родимым пятном. Аскольд вылез в окно и, опустив ставень, повернулся к торговым рядам. Второй наемник еще не показался из переулка.

Привалившись к стене, на тротуаре в двух шагах сидел какой-то грязный пьянчуга в запыленном плаще и мятом цилиндре. Перед ним стояла почти опустевшая бутылка вина; пьянчуга спал, свесив голову на грудь.

Аскольд шагнул к нему, опустился рядом и поменял свою шляпу на цилиндр. Подумав, скинул пальто, изрядно повозил его по тротуару и вновь надел. Еще подумал, взял бутылку и плеснул себе на грудь остатки вина, едва не чихнув от кислого запаха дешевого пойла. Испачкал руку о мостовую, провел ею пару раз по щеке и только после этого поднялся, взяв в охапку саквояж.

Теперь он мало отличался от сидящего под стеной пьянчуги. Единственное, что слегка осложняло ситуацию, – торговка в ближнем ларьке. Она уже видела Аскольда, когда он выбирался из окна туалета и направлялся к переулку, чтобы попасть в особняк торгпредства. Сейчас заметила его вновь и таращилсь во все свои большие светлые глаза, прячась под тентом и явно не понимая, почему незнакомый господин так странно себя ведет.

Аскольд, пошатываясь, двинулся в ее сторону, и глаза торговки округлились еще больше. В этот момент между рядами показался идущий навстречу наемник, решивший проверить, нет ли в кафе черного хода. Аскольд сближался с ним, но по-прежнему смотрел на торговку, которая начала испуганно поднимать руки, отклоняясь назад.

Шаг. Еще шаг. Аскольд качнулся в сторону лотка, где лежали товары: вязаные шарфы, носки и еще куча всякого барахла на продажу. Торговка не выдержала, всплеснула руками и, ахнув, села на корзины, когда Аскольд врезался боком в лоток.