1953 год. Смертельные игры Прудникова Елена

Путь «рокового письма»

Итак, 29 августа письмо Лидии Тимашук ушло «наверх». Всплывет оно лишь через четыре года. Чтобы понять, как дальше развивались события, надо хотя бы попытаться проследить его «подводный» путь.

О дальнейшем прохождении письма по инстанциям существуют разные версии. Одна из них берет начало все в том же «деле врачей»[2]. 16 декабря 1952 года был арестован бывший начальник Главного управления охраны, многолетний телохранитель Сталина генерал Власик, снятый незадолго до того со своего поста по обвинению в финансовых злоупотреблениях. Одним из возводимых на него обвинений было: он-де, получив письмо Тимашук, не передал его дальше, «скрыл от ЦК», не проверил, не придал значения и т. п.

Власик на допросах в 1952 году говорил разные вещи. И то, что не проверял письмо Тимашук, потому что не получил соответствующих директив, - сомневаться в этом его заявлении нет оснований. С какой стати управлению охраны заниматься подобными проверками? И то, что проверка была, но его удовлетворили результаты вскрытия и обсуждения в Лечсанупре - а почему они должны были его не удовлетворить? Что понимают чекисты в сугубо медицинских вопросах? Не подозревать же всех врачей Лечсанупра вкупе с известнейшими кардиологами города Москвы в том, что они находятся в злодейском заговоре с целью убийства товарища Жданова! МГБ того времени отнюдь не страдало паранойей, это уже потом приписали...

А вот полутора годами ранее, на оперативном совещании 30 июля 1951 года, Власик утверждал, что письмо еще в 1948 году было доведено до сведения ЦК (в данном случае имеется в виду Политбюро, которое тоже выступало от имени ЦК). В конце 1952 года следователи об этом совещании не вспомнили и объяснений генерала не услышали. Неудивительно - Власика попросту топили, и следствию годился любой абсурд, лишь бы оставить самого верного из телохранителей Сталина в тюрьме.

На самом деле траекторию письма можно просчитать совершенно точно. Оно было получено Власиком, прочитано им и, учитывая чрезвычайную важность вопроса, тут же передано непосредственному руководству - министру госбезопасности Абакумову. Абакумов также не имел права решать этот вопрос самостоятельно. Поскольку дело затрагивало одного из первых людей в стране, он обязан был довести его до сведения Сталина, причем немедленно.

Прикинем по времени. Тимашук написала письмо 29 августа после обеда, в Москву его отправили вечером - хоть и на самолете, но не меньше двух-трех часов на доставку должно было уйти. Ночью его читали сначала Власик, потом Абакумов, и самое позднее утром следующего дня письмо должно было уже лежать на столе у Сталина. Любой иной путь был чреват 58-й статьей УК в крайне неприятных ее подпунктах. А вот что с этим историческим документом было дальше?

Согласно самой официальной из всех версий, Сталин получил сию бумагу, однако мероприятий по ней проводить не стал, а попросту сдал в архив. По этому поводу есть и документ - спецсообщение Абакумова.

Док. 6.6. «Совершенно секретно. Товарищу СТАЛИНУ И. В.

При этом представляю Вам заявление заведующей кабинетом электрокардиографии кремлевской больницы - врача ТИМАШУК Л.Ф. в отношении здоровья товарища Жданова А.А.

Как видно из заявления ТИМАШУК, последняя настаивает на своем заключении, что у товарища Жданова инфаркт миокарда в области передней стенки левого желудочка и межжелудочко- вой перегородки, в то время как начальник Санупра Кремля ЕГ0- РОВ и академик ВИНОГРАДОВ предложили ей переделать заключение, не указывая на инфаркт миокарда.

Приложение: Заявление т. ТИМАШУК и электрокардиография товарища Жданова. В. Абакумов. 30 августа 1948 года».

Дата стоит внизу, под ней - подпись Сталина, свидетельствующая о том, что он получил документ. Еще ниже - большими буквами написана резолюция: «Д. В архив. Ст.»

И сразу же любимый вопрос - о подлинности данной бумаги. На первый взгляд она производит хорошее впечатление (по сравнению с обычным уровнем хрущевских фальшивок). На второй - менее хорошее. Абакумов имел обыкновение выражать свои мысли чрезвычайно четко, языком военного рапорта. Возьмем, для примера, спецсообщение Сталину от 21 марта 1946 года, которое легло в основание знаменитого «дела авиапрома».

Док. 6.7. «При этом представляю рапорт сотрудника главного управления «СМЕРШ» подполковника Елисеева.

Тов. Елисеев доложил, что, будучи по делам службы в центральном аппарате Военно-Воздушных Сил, он встретил начальника Главного Управления Заказов ВВС генерал-лейтенанта инженерно-авиационной службы СЕЛЕЗНЕВА, который рассказал, что ему придется нести серьезную ответственность перед правительством за приемку недоброкачественных самолетов от авиационной промышленности» и т. д.

Таким образом, если бы это спецсообщение писал действительно Абакумов, он начал бы примерно так: «Тов. Тимашук сообщает, что 29 августа она была вызвана...» и т. д., а не с той невнятицы, с которой начата эта сопроводиловка.

Второе сомнение - более серьезное. Оно касается слова «товарищ». В документе использовано два варианта его написания - полностью по отношению к Жданову и сокращенно: «т.», когда речь заходит о Тимашук. Слово это разные люди сокращали по- разному. Абакумов употреблял сокращение «тов.» и применял только его, о ком бы ни шла речь. Ну, а прогибы спинного хребта (я имею в виду разные варианты написания для высокого начальства и для простых людей) ему и вовсе были не свойственны - тем более, что Сталин их категорически не приветствовал.

Есть еще и третье сомнение. Абакумов, как и любой другой начальник того времени, либо писал от руки, либо диктовал документы и потом отдавал их на машинку. Поэтому в ГБ бытовала такая практика: если шла речь о разведчиках, дипломатах, высокопоставленных людях и пр., то в тексте ставился пробел, который автор сообщения потом заполнял от руки. Здесь этого нет.

Так что приходится признать, что доверия данной бумаге мало.

И второй любимый вопрос: зачем было ее сочинять? Ради резолюции «В архив»? Может быть, и ради нее, родимой...

Гипотеза 1. Когда лепили антисталинскую версию «дела врачей», было очень удобно вытащить данную бумажку, как кролика из шляпы, и приготовить из него вот какое рагу: Сталин, мол, сначала не придал значения этой истории, а когда понадобилось начать кампанию против евреев и интеллигенции, вспомнил про нее, приказал найти письмо Тимашук и пустил его в ход. Потому-то и сделали хрущевские фальсификаторы эту сопроводиловку со «сталинской» пометкой «в архив». (Конец гипотезы.)

Впрочем, тут есть место и для второй причины. Давайте задумаемся не о том, что в данной бумаге есть, а о том, чего в ней нет. А нет в ней многого. Во-первых, первичной резолюции Сталина. То есть он мог, конечно, написать и «в архив» - но когда? 30 августа? Или, скажем, 15 сентября, после того как письмо пройдет все необходимые проверки?

Гипотеза 2. Что должен был сделать вождь, получив письмо? Тут и к бабке не ходи - вернуть его Абакумову, чтобы МГБ как следует все проверило. Если даже в этой истории и нет злодейского «заговора врачей» - то уж попытка подлога врачебного заключения точно есть, а возможно, и халатность. Да и просто взбодрить кремлевских светил, чтобы не расслаблялись, тоже иногда полезно. Сталин вполне мог написать что-нибудь вроде: «Пугните этих халтурщиков как следует». Согласитесь, письмо с подобной резолюцией не очень годится для того, чтобы по нему открыть спустя четыре года «дело врачей». (Конец гипотезы.)

И еще кое-чего нет в этом документе, а именно - предложений Абакумова или донесения о том, какие меры приняты по письму. Ну, там «ведется проверка» или «начато следствие». Министр госбезопасности - не мальчик-стажер, которому нужно подсказывать на каждом шагу, он сам отлично знает, как в подобных случаях поступать.

Гипотеза 3. Абакумов вполне мог успеть провести предварительную проверку. Для этого всего и надо-то было, что вызвать куратора Лечсанупра да какого-нибудь толкового врача для консультации. Можно было в час уложиться. А в том же спецсообщении доложить Сталину, например, следующее: что, по мнению МГБ, нет оснований подозревать медиков во вражеской работе, но надо проверить, как они относятся к своим обязанностям, нет ли там халатности. Согласитесь, для того, чтобы начинать «дело врачей», и такая сопроводиловка мало подходит. А если еще и со сталинским пожеланием «пугнуть халтурщиков»... (Конец гипотезы.)

Наконец, возможно, никакого спецсообщения вообще не существовало. Абакумов, учитывая чрезвычайную важность вопроса - ведь речь шла о возможном покушении на жизнь одного из первых лиц государства (министр ГБ не обязан был разбираться в тонких медицинских вопросах, но что такое «инфаркт» - знал наверняка), попросил Сталина принять его. В этом случае писать спецсообщение не было нужды - он доложил обо всем устно. И как потом хрущевцы станут доказывать причастность Сталина к «делу врачей»? Пришлось изворачиваться...

...Итак, десять из десяти, Абакумов получил от Сталина задание как следует проверить сигнал. Вернувшись к себе (или получив ответ), он вызвал куратора Лечсанупра и, для консультации, какого-нибудь надежного и доверенного врача - если не сделал этого раньше. Да и сам Сталин наверняка, прочитав письмо, как это было у него в обычае, снял трубку и приказал соединить его с каким-либо известным кардиологом (а может быть, для надежности, и не с одним). Врач сказал примерно то же самое, что объяснял нам несколькими страницами ранее Юрий Томсинский.

Кроме того, Сталин должен был (это простая логика, господа, так ведут себя в подобной ситуации все родственники и друзья пациентов) позаботиться об «альтернативном» обследовании больного. Тем более что к тому времени майор Белов успел рассказать об истории с «инфарктом» жене Жданова. Какова ее самая естественная реакция? Ну, то, что она поставила на уши весь санаторий - известно, а кроме? Естественно, позвонить Сталину. Мог узнать о врачебных разногласиях и сам больной. Как он должен был поступить? Учитывая характер Жданова, принялся всех успокаивать, тем более что после последнего приступа ему все равно был предписан строгий постельный режим.

Как бы то ни было, на «смену караула» у постели больного уже не оставалось времени - 31 августа Жданов умер. Дальше следовало подождать результатов вскрытия. Если в качестве причины смерти указан инфаркт, значит, этим делом надлежит заниматься МГБ, и пусть Абакумов разбирается, что это - ошибка, халатность или злой умысел. Если инфаркта нет, стало быть, это сугубо медицинская склока, и дело можно списывать в архив. Кстати, вспомним гипотезу Томсинского о том, что вскрытие на Валдае могло производиться по настоянию кого-то, кто хотел знать правду и не дать врачам времени подготовиться, чтобы ее скрыть. В таком случае, Егоров должен был получить от Поскребышева не разрешение провести вскрытие на Валдае, а указание это сделать.

В этом есть логика - не дать времени Егорову сговориться с патологоанатомом. Теоретически они могли бы побеседовать в самолете, но практически с ними летели еще секретарь ЦК Кузнецов и первый секретарь Ленинградского обкома Попков, а самолетик был наверняка небольшой и шумный. Кузнецов присутствовал и на вскрытии, и если даже глазами на стол не смотрел (ибо зрелище не для всех) - то уж ушами-то все слышал. Как мы помним, патологоанатом как раз и определил инфаркт, но потом, уже побеседовав с Егоровым, сумел запутать этот факт среди медицинского текста, так что на заседании 6 сентября он не прозвучал.

Знал ли все эти прискорбные обстоятельства Сталин? А то! Не такая это сложная материя, чтобы в ней не разобраться. Почему он не применил никаких оргвыводов к Егорову и компании? А какие оргвыводы к ним можно было применить? Поставить на Лечсанупр другого начальника? А толку? Оставалось лишь надеяться, что эта история хоть как-то пугнет кремлевских медиков, отчего в оном заведении станет немножко больше порядка. И тогда ему был прямой смысл передать в Лечсанупр письмо Тимашук - именно с этой целью.

Но все равно следовало провести негласную проверку по линии МГБ. Скорее всего, в этом причина временного разрыва в событиях. Жданов умер 31 августа, а Егоров получил письмо Тимашук лишь 4 сентября. В чем причина задержки? Выходных дней в этом промежутке не наблюдалось, дело было «горячее». Только в одном: письмо проходило проверку по линии МГБ, проверка не выявила ничего подозрительного, и дальше оно отправилось... куда, кстати? Каким путем оно попало в Лечсанупр?

1. Существует версия, что письмо передал Егорову Власик, с которым они были приятелями и регулярно пили на даче. Но, во- первых, передать ему жалобу он не мог, ибо при этом рисковал головой. Максимум, что мог - так это сказать: мол, был такой сигнал. Но тогда что же получается: начальник Лечсанупра, которому начальник управления охраны выдал совершенно секретную информацию, в присутствии третьего лица сообщает это автору жалобы? Он что - МГБ вообще не боится?

2. 7 февраля 1953 года Егоров на допросе показывал, что узнал об этом письме целых два раза. Сначала ему дал прочесть Белов, начальник охраны Жданова (интересно, с какой целью?). Второй раз его предупредил министр госбезопасности. «Вскоре, пока еще был жив Жданов, позвонил мне Абакумов и спросил, не знаю ли я что-то о заявлении Тимашук. Я сказал Абакумову, что читал его на Валдае. Потом Абакумов сообщил мне, что он послал это заявление главе советского правительства».

По сути, Егоров обвиняет как Белова, так и Абакумова в должностном преступлении. Это как если бы Мюллер позвонил Штирлицу и сказал: «Послушайте, штандартенфюрер, вы в курсе, что на чемодане русской радистки обнаружены отпечатки ваших пальцев? Ах, вам уже сказали? Так имейте в виду, я доложил об этом рейхсфюреру».

Поскольку в то время следствие валило на бывшего министра весь компромат, который только могло отыскать, а также усиленно пристегивало его к «делу врачей», эти показания Егорова неудивительны - но и верить им не стоит. Власик хотя бы пил водку с Егоровым, но Абакумов был человеком другого возраста и другого круга общения, так что его даже в этом не заподозришь...

На самом деле можно совершенно точно сказать, когда начальник Лечсанупра узнал о письме - 4 сентября, в тот день, когда он вызвал Тимашук и в гневе кричал и бегал по кабинету. Вы можете себе представить человека, который четыре дня старается нейтрализовать последствия письма, а на пятый вдруг выдает такую эмоциональную реакцию? Можно, конечно, ее разыграть - но ради чего? Кто такая Тимашук, чтобы перед ней спектакли ставить?

Но если Егоров не знал о письме, почему же он созвал 31 августа консилиум? Да все просто: Тимашук не только написала письмо, но и предупредила жену пациента. Ну, а против жены Жданова средства не имелось в принципе. Серьезная была женщина, говорят...

3. Есть еще один вариант: убедившись, что дело не содержит криминала, Сталин отправил жалобу Тимашук министру здравоохранения Смирнову - пусть сам разбирается со своими кадрами. В принципе, это нормальный бюрократический путь подобного документа.

4. Еще один вариант - письмо передали в Лечсанупр из МГБ, чтобы его обсудили и вернули с объяснениями.

5. И, наконец, последняя версия - его вообще не передавали. Вспомним: Егоров только кричал, что ему вернули жалобу, - но не показывал ее Тимашук. Ему сообщили из МГБ, что был такой сигнал, и предложили дать по нему объяснения. Поэтому-то 6 сентября (5-го было воскресенье) он и собрал совещание в Лечсануп- ре, где Тимашук пришлось выдержать форменную битву. Совещание подтвердило правоту «светил медицины». Кстати, согласно материалам «дела врачей», на его стенограмме была пометка Власика, что она отослана Абакумову.

Зачем мы так подробно разбирались в этом мелком вопросе? А потому что с ним завязан другой вопрос, тоже мелкий, но являющийся одним из важнейших пунктов всего дела: в каком из архивов осело это письмо? В архиве Лечсанупра, МГБ или ЦК ВКП(б)?

Вспоминая об этой истории впоследствии, генерал Власик писал:

Цит. 6.2.

«После смерти т. Жданова медсестра Кремлевской больницы Тимашук опротестовала диагноз врачей, лечивших Жданова, о чем было доложено на Политбюро начальником Санитарного управления Кремля профессором Егоровым П. И. Была создана авторитетная комиссия по этому вопросу из профессоров под председательством профессора Егорова П.И. После вскрытия тела т. Жданова комиссией было установлено, что лечение Жданова было правильным, а заявление медсестры Тимашук было ошибочно и совершенно безграмотно, о чем и было доложено на Политбюро».

Этим и закончилась история со смертью Жданова и письмом Тимашук.

Что еще любопытно, так это признание, сделанное Виноградовым уже бериевским следователям, которое раскопал все тот же дотошный г-н Наумов. Профессор, уже, по-видимому, знавший, что скоро будет освобожден, сообщает: «...Необходимо признать, что вскрытие А.А. Жданова, умершего 31 августа, обнаружило тот факт, что он недавно перенес инфаркт миокарда. Поэтому неприятие этого факта... было ошибкой с нашей стороны. Я должен категорически заявить, что у нас не было никакого коварного плана, когда мы ставили диагноз или проводили лечение».

Несмотря на эти слова, врачей освободили, поскольку бериевские люди умели отличать убийство от врачебной ошибки. Впрочем, признание Виноградова ничего не меняет. Мы можем совершенно точно сказать, что в 1948 году по факту смерти Жданова и письма Тимашук не было предпринято никаких действий. А то, что началось в 1952 году, - это уже совсем другая история.

Профессор Этингер и его тень

Дальнейшие изыскания осложняет то, что со «знаковыми» делами МГБ времен Игнатьева связано совершенно запредельное количество фальшивок. После июля 1951 года нельзя верить, в прямом смысле, ни одному свидетельству. Если подделки официальных документов, писем известных людей еще как-то можно отличить, то разделить, например, подлинные и фальшивые протоколы допросов, тексты жалоб и пр. практически невозможно.

Простая ситуация: все тот же доктор Егоров после смены власти в МГБ написал многостраничное письмо на имя Берии. Оно могло сохраниться в архиве от начала до конца, как было написано. А могло случиться и по-другому: где-нибудь осенью 1953 года доктора вызывают в ЦК к какому-нибудь известному товарищу или, что еще лучше, в МВД и просят переписать пару страниц. Вы думаете, он откажется - после прихода к власти Хрущева и всего, что этому приходу сопутствовало? Ага, конечно!

Другая простая ситуация: существует протокол очной ставки бывших работников МГБ Маклярского и Рюмина. Последний - человек, на которого пытались свалить все злоупотребления по «делу врачей». Первый - писатель (в прямом смысле - то есть книги писал). Сделаны протоколы бойко, информацию содержат убийственную. Один лишь вопрос - а присутствовал ли на этих очных ставках Рюмин? Могли ведь посадить того же Маклярского в кабинет, объяснить задачу - и вперед! Он сам чекист, протокол составить сумеет, фантазия развита профессионально, поскольку литератор...

Поэтому хроника дальнейших событий весьма и весьма условна. Как говорят в журналистике, «по некоторым данным»...

Итак, по некоторым данным, история с письмом Тимашук начала всплывать летом 1951 года, сразу же после отстранения и ареста министра госбезопасности Абакумова, когда началась тотальная проверка работы МГБ. Вроде бы в июле была организована специальная группа во главе с заместителем министра Питоврановым, которая занялась этим делом. А может быть, и не этим, а делом доктора Этингера, что больше похоже на правду. А может быть, и не делом доктора Этингера, а просто искали, из чего бы состряпать скандал погромче, чтобы как можно больше обвинений взвалить на бывшего министра.

63-летний кардиолог профессор Этингер был арестован в ноябре 1950 года за чрезвычайно простую и знакомую всем нам провинность - он был диссидентом и еврейским националистом. Второе само по себе преступлением не являлось, но после того, как Израиль сменил ориентацию с просоветской на проамериканскую, вело к определенному вниманию со стороны органов. Если националист был настроен патриотически (существовали и такие), дело подлежало парткому, где товарищу объясняли, что все нации равны, а в синагогу коммунисту ходить не подобает. Но почему-то большинство из них имело прозападные настроения. А уж для диссидента, как известно, и солнце на западе восходит...

Специалистов в СССР охраняли особо. И можно себе представить, что должен был болтать доктор Этингер и как себя вести, чтобы его, известнейшего кардиолога, арестовали! По воспоминаниям Питовранова, ему вроде бы принадлежала следующая фраза: «Тот, кто смог бы освободить страну от такого чудовища, как Сталин, стал бы героем». Но это маловероятно - «чудовищем» Сталин стал несколько позже, а доктор и вообще не был обижен ни вождем, ни режимом. Но что-то он говорил такое, что вывело из себя даже Сталина.

Весьма правдоподобные показания дал приемный сын Этингера Яков, студент истфака. Он говорил: «Мы критиковали все советское - культуру, науку, литературу, внутреннюю и внешнюю политику правительства, клеветнически называя Советский Союз "полицейским", "фашистским" государством. И мы обвиняли советское руководство в проведении агрессивной иностранной политики, которая могла бы развязать новую мировую войну».

А Сталин, притом, что приветствовал конструктивную критику, к охаиванию «всего советского» в целом относился очень отрицательно. Он любил эту страну.

Обвинять следователей в фальсификации показаний не приходится - люди старше сорока лет поверят в показания Якова сразу. По простой причине: мы это видели! Именно таким было в годы застоя настроение интеллигентской тусовки: не ругать Советский Союз в этой среде считалось дурным тоном.

Власть в России ругали всегда. Обычно она относилась к этому благодушно, но иногда, в минуту жизни трудную, к говорунам начинали применять меры. И осень 1950 года была именно таким временем. С конца 40-х годов разведка приносила Сталину американские планы атомного нападения на СССР. 25 июня 1950 года началась война в Корее, в октябре в нее вмешался Советский Союз. Ситуация из послевоенной все больше перетекала в предвоенную, а после того, как советские и американские летчики начали летать с разных сторон одной границы, любой пустяк мог вызвать войну. И МГБ, как ему и полагалось перед возможной схваткой, начало искать внутри страны предполагаемую «пятую колонну» потенциального противника.

Долго искать ее не приходилось. Настроение в интеллигентской среде было как раз подходящим - если бы статью 58-10 применяли во всей ее строгости, представителей этой социальной группы на свободе осталось бы крайне мало.

Еще в 1948 году Сталин говорил вещи, под которыми мы, нынешние, хлебнувшие «дружеских отношений с Западом», подписались бы обеими руками. Вот, например, воспоминания Константина Симонова (сценка веселая, жаль резать, так что привожу со многими купюрами, но со всеми приколами):

Цит. 6.3.

«- А вот есть такая тема, которая очень важна... Это тема нашего советского патриотизма. Если взять нашу среднюю интеллигенцию, научную интеллигенцию, профессоров, врачей... у них недостаточно воспитано чувство советского патриотизма. У них неоправданное преклонение перед заграничной культурой. Все чувствуют себя еще несовершеннолетними, не стопроцентными, привыкли считать себя на положении вечных учеников. Это традиция отсталая, она идет от Петра... Сначала немцы, потом французы, было преклонение перед иностранцами, - сказал Сталин и вдруг, лукаво прищурясь, чуть слышной скороговоркой прорифмовал: - засранцами, - усмехнулся и снова стал серьезным...

Простой крестьянин не пойдет из-за пустяков кланяться, не станет снимать шапку, а вот у таких людей не хватает достоинства, патриотизма, понимания той роли, которую играет Россия. У военных тоже было такое преклонение. Сейчас стало меньше. Теперь нет, теперь они и хвосты задрали.

Сталин остановился, усмехнулся и каким-то неуловимым жестом показал, как задрали хвосты военные. Потом спросил:

- Почему мы хуже? В чем дело? В эту точку надо долбить много лет, десять лет эту тему надо вдалбливать. Бывает так: человек делает великое дело и сам этого не понимает... а перед каким-то подлецом-иностранцем, перед ученым, который натри головы ниже его, преклоняется, теряет свое достоинство. Так мне кажется. Надо бороться с духом самоуничижения у наших интеллигентов...»

Борьба борьбой, но трехсотлетний прогиб спины в три года не выправишь. Для этого понадобилось двадцать лет то фэйсом об тейбл, то мордой в навоз, чтобы начали проклевываться какие-то иные движения души.

Надо ли говорить, что в условиях военной угрозы вылизывание вероятного противника опасно для государства? И стоит ли удивляться, что в 1950 году, когда ситуация стала острой, этих товарищей посчитали потенциальной «пятой колонной» и стали брать - тем более что их болтовня была уголовно наказуемым деянием? Так что Этингер ни в коей мере не являлся безвинной жертвой, не надо нам этих песен. «Пятую колонну» в действии мы могли наблюдать во время «перестройки» - именно она обеспечила молчание народа, партии и всех общественных организаций в то время, как правящая верхушка разворовывала страну и сдавала ее Западу.

...А дальше доктору не повезло со следователем. Следствие вел подполковник Рюмин, который, узнав, что Этингер в свое время лечил бывшего первого секретаря московского обкома Щербакова, умершего в мае 1945 года, решил заработать орден.

Тут надо кое-что пояснить. Весной 1938 года на третьем «кремлевском» процессе были приговорены к расстрелу двое высокопоставленных врачей - Плетнев и Левин, обвинявшиеся в том, что они «залечили» нескольких известных людей: Максима Горького, его сына, начальника ОГПУ Менжинского... Как там на самом деле было - Бог весть, но дело прогремело на всю страну. И неудивительно, что Рюмин решил сделать из доктора Этингера второго Плетнева - золотое яблочко прямо-таки просилось в руки.

За полтора месяца профессора допрашивали 37 раз. Бить его не били, но работали жестко: допросы длились по много часов, по некоторым данным, пожилого больного человека заставляли все это время стоять на ногах перед следователем. В итоге 2 марта 1951 года профессор Этингер умер - не выдержало сердце. Проверкой дела занялась прокуратура. 30 июля 1951 года, на том же оперативном совещании, было оглашено заключение прокурора, который заявлял, «что Этингер был виновен лишь в том, что был антисоветчиком и еврейским националистом» и обвинял Рюмина в его смерти, поскольку тот не принял во внимание предупреждение врача лефортовской тюрьмы о слабом здоровье подследственного. В этом же ответе говорилось: «Нет никаких оснований для утверждений Рюмина, что Этингер был террористом».

Гипотеза. Большинство собравшихся на этом совещании ни о каком Этингере и знать не знали. Но в МГБ к тому времени сложилась весьма специфичная ситуация - надо было во что бы то ни стало найти как можно больше недостатков в работе бывшего министра и показать в лучшем свете новое руководство. Прокурор, огласивший на этом заседании свой вердикт, привлек внимание собравшихся к истории Этингера, и они сообразили, что из нее можно раскрутить громкое дело. И самим по ордену заработать, и в абакумовские обвинения подбавить фактуры. К тому времени была арестована ученица Этингера Софья Карпай - однако одного врача и одной жертвы для громкого процесса мало. Нужна преступная группа и как можно больше трупов. (Конец гипотезы.)

Дальше вся эта история развивается весьма смутно. Летом 1951 года было начато расследование деятельности Лечсанупра, которое выявило множество недостатков, но связано ли оно с будущим «делом врачей» или шло само по себе - вопрос. Судя по тому, как лечили Жданова, бардак был еще тот...

По некоторым данным, существует датированный ноябрем черновик постановления ЦК о расследовании «странных» смертей высокопоставленных товарищей, в том числе и Жданова. Несколько раньше, в октябре, начались аресты в МГБ. Одним из первых был арестован заместитель министра Питовранов, а бывший следователь по делу Этингера Рюмин, наоборот, назначен замминистра и начальником следчасти по особо важным делам. Позже мы обратимся к этой исторической личности. А пока продолжим хронику.

Чуть-чуть дело сдвинулось лишь в марте 1952 года, после ареста доктора Рыжикова, работника санатория в Барвихе, где в свое время лечился Щербаков. Рыжиков оказался слабоват и практически сразу дал нужные показания. Известно также, что весной 1951 года были созданы какие-то «комиссии», которые вроде бы провели посмертное исследование сердца Щербакова и его истории болезни и установили «криминальный» характер лечения. Правда, даже такой не очень-то заслуживающий доверия человек, как заместитель главного военного прокурора Китаев[3], проверяя то, что успела наработать следственная группа, заявил: работа комиссий была небрежной, незаконной, предвзятой, расследования проводились «при игнорировании норм законности», в деле нет объективных доказательств.

До осени 1952 года дело тянулось ни шатко, ни валко. А потом что-то произошло. Внезапно «вспомнили» о письме Тимашук, начались аресты врачей Лечсанупра. Впрочем, доказательств найти так и не удалось, да и с признаниями как-то не получалось - Рыжиков так и оставался единственной удачей следствия. В начале ноября сняли и уволили из органов Рюмина, и лишь после этого «дело врачей» пошло раскручиваться в хорошем темпе. Секрет успеха чрезвычайно прост: арестованных начали интенсивно бить.

Не к чести «светил медицины» следует сказать, что сломали их очень быстро. Заносчивый Егоров, согласно его собственным воспоминаниям, начал «признаваться» в первый же день. Остальные «светила» также продержались недолго. Камня в них за это кидать, конечно, нельзя, но... Был в «деле врачей» человек, который так нив чем и не признался, несмотря ни на моральное давление, ни на пытки. Этот человек - арестованная еще летом 1951 года врач-кардиолог Софья Карпай, та самая, которая летом 1948 года снимала кардиограммы у Жданова. Значит, можно было выдержать! Едва ли игнатьевские следователи щадили женщину - в СССР давно уже существовало равноправие.

Дым без огня

В начале января «дело врачей» из чисто чекистской плоскости перешло в плоскость политическую.

9 января 1953 года на заседании Президиума ЦК был утвержден текст сообщения ТАСС и передовой статьи в «Правде»:

Док. 6.8. «Подлые шпионы и убийца под маской профес- соров-врачей». «Правда». 13 января 1953 г.

«Сегодня публикуется хроника ТАСС об аресте врачей-вре- Дителей. Эта террористическая группа, раскрытая некоторое время тому назад органами государственной безопасности, ставила своей целью, путем вредительского лечения, сократить жизнь активным деятелям Советского Союза.

Следствием установлено, что участники террористической группы, используя свое положение врачей и злоупотребляя доверием больных, преднамеренно, злодейски подрывали их здоровье, ставили им неправильные диагнозы, а затем губили больных неправильным лечением. Прикрываясь высоким и благородным званием врача - человека науки, эти изверги и убийцы растоптали священное знамя науки. Встав на путь чудовищных преступлений, они осквернили честь ученых.

Жертвами этой банды человекообразных зверей пали товарищи А А. Жданов и А. С. Щербаков. Преступники признались, что они, воспользовавшись болезнью товарища Жданова, умышленно скрыли имевшийся у него инфаркт миокарда, назначили противопоказанный этому тяжелому заболеванию режим и тем самым умертвили товарища Жданова. Врачи-убийцы неправильным применением сильнодействующих лекарственных средств и установлением пагубного режима сократили жизнь товарища Щербакова, довели его до смерти.

В первую очередь преступники старались подорвать здоровье руководящих советских военных кадров, вывести их из строя и тем самым ослабить оборону страны. Арест преступников расстроил их злодейские планы, помешал им добиться своей чудовищной цели.

Кому же служили эти изверги ? Кто направлял преступную террористическую и вредительскую деятельность этих подлых изменников Родины? Какой цели хотели они добиться в результате убийства активных деятелей Советского государства?

Установлено, что все участники террористической группы врачей состояли на службе у иностранных разведок, продали им душу и тело, являлись их наемными платными агентами.

Большинство участников террористической группы - Вовси, Б. Коган, Фельдман, Гоинштейн, Этингер и другие - были куплены американской разведкой. Они были завербованы филиалом американской разведки - международной еврейской буржуазно-националистической организацией "Джойнт". Грязное лицо этой шпионской сионистской организации, прикрывающей свою подлую деятельность под маской благотворительности, полностью разоблачено.

Опираясь на группу растленных еврейских буржуазных националистов, профессиональные шпионы и террористы из "Джойнт", по заданию и под руководством американской разведки, развернули свою подрывную деятельность и на территории Советского Союза. Как показал на следствии арестованный Вовси, он получил директиву “об истреблении руководящих кадров СССР" из США. Эту директиву ему передали от имени шпионско-террористической организации "Джойнт"врач Шимелиович и известный еврейский буржуазный националист Ми хоэлс.

Разоблачение шайки врачей-отравителей является ударом по международной еврейской сионистской организации. Теперь все могут видеть, какие "благотворители" и "друзья мира" скрываются под вывеской "Джойнт".

Другие участники террористической группы (Виноградов, М. Коган, Егоров) являются, как сейчас установлено, старыми агентами английской разведки, служат ей с давних пор, выполняя ее самые преступные и грязные задания.

Воротилы США и их английские "младшие партнеры" знают, что достичь господства над другими нациями мирным путем невозможно. Лихорадочно готовясь к новой мировой войне, они усиленно засылают в тыл СССР и стран народной демократии своих лазутчиков, пытаются осуществить то, что сорвалось у гитлеровцев - создать в СССР свою подрывную "пятую колонну". Достаточно напомнить об открытом и циничном ассигновании американским правительством ста миллионов долларов на подрывную террористическую и шпионскую деятельность в странах социалистического лагеря, не говоря уже о том, что на эту цель тайным путем расходуются сотни миллионов долларов, американских и английских.

Советские люди ни на минуту не должны забывать о необходимости всемерно повышать свою бдительность, зорко следить за всеми происками поджигателей войны и их агентов, неустанно укреплять вооруженные силы и органы разведки нашего государства.

Товарищ Сталин неоднократно предупреждал о том, что наши успехи имеют и свою теневую сторону, что они порождают у многих наших работников настроения благодушия и самоуспокоенности. Такого рода настроения далеко еще не преодолены. Ротозеев у нас еще не мало. Именно это ротозейство наших людей и составляет питательную почву для злодейского вредительства.

В СССР безраздельно господствуют социалистические отношения...»

Дальше идет теоретическая часть статьи, которую мы опустим. Заканчивался опус так:

«Тот факт, что группа презренных выродков из "людей науки" в течение некоторого времени могла безнаказанно орудовать, показывает, что некоторые наши советские органы и их руководители потеряли бдительность, заразились ротозейством.

Органы государственной безопасности не вскрыли вовремя вредительской террористической организации среди врачей. Между тем эти органы должны были быть особенно бдительными, так как история уже знает примеры, когда под маской врачей действовали подлые убийцы и изменники Родины, вроде "врачей" Левина, Плетнева, которые по заданию врагов Советского Союза умертвили путем умышленно неправильного лечения великого русского писателя А. М. Горького, выдающихся деятелей Советского государства В. В. Куйбышева и В. Р. Менжинского.

Не на высоте оказались и руководители Министерства здравоохранения СССР. Они проглядели вредительскую террористическую деятельность гнусных выродков, продавшихся врагам Советского Союза.

Разоблачение шайки врачей-отравителей является сокрушительным ударом по американо-английским поджигателям войны. Поймана и обезврежена их агентура. Перед всем миром вновь предстало истинное лицо рабовладельцев-людоедов из США и Англии.

Советский народ с гневом и возмущением клеймит преступную банду убийц и их иностранных хозяев. Презренных наймитов, продавшихся за доллары и стерлинги, он раздавит, как омерзительную гадину. Что касается вдохновителей этих наймитов- убийц, то они могут быть уверены, что возмездие не забудет о них и найдет дорогу к ним, чтобы сказать им свое веское слово.

Все это верно, конечно. Но верно и то, что, кроме этих врагов, есть еще у нас один враг - ротозейство наших людей. Можно не сомневаться, что пока есть у нас ротозейство, - будет и вредительство. Следовательно: чтобы ликвидировать вредительство, нужно покончить с ротозейством в наших рядах».

Ничего экстраординарного в этой статье нет. Написано душевно - но по сравнению с 1937 годом весьма сдержанно. В США вовсю бушевала антисоветская истерия, американская и отчасти мировая пресса не стеснялись в выражениях, ну и наши тоже не отставали. Смысл ее появления также понятен - по-видимому, предстоял открытый процесс и надо было подготовить общественное мнение, как это делалось в 30-е годы.

Странно другое. В 30-х годах такие публикации появлялись непосредственно перед судом. Однако дело не было закончено, и до окончания оставалось еще далеко. Слишком большой получается временной разрыв между началом кампании и датой суда. Если не подбрасывать дров в топку, то за это время весь пар уйдет в свисток. И потом: казалось бы, развлечения НКВД в 30-х годах могли научить Сталина и его товарищей с осторожностью относиться к работе «органов». И тем не менее, они почему-то позволили приоткрыть завесу над делом, к которому еще не прикасался прокурор.

Гипотеза 1. МГБ сумело убедить вождя. Подследственных били резиновыми палками, которые не оставляют следов на теле - так что узников в любой момент можно было представить Сталину. Игнатьев, конечно, рисковал - но не так уж сильно. Арестованные врачи все еще находились под властью МГБ, и им вполне можно было «объяснить», что пытки применялись по прямому приказу Сталина, да еще и продемонстрировать протокол допроса, на котором сталинским почерком и сталинским карандашом написано: «Бить, бить и бигь!» Ну, и подсказать при этом особенно ласковым тоном: мол, ты потом вернешься в тюрьму, и если что не так, мы из тебя котлет наделаем.

Естественно, с чекистами или с партаппаратчиками, знавшими подлинные взаимоотношения МГБ и властей, эти номера бы не прошли. Но медики были далеки от проблем контроля над «органами», зато о «тридцать седьмом годе» слышали, наверняка, много. Тогда случившемуся в НКВД так и не была дана публичная оценка, и никто не знал, продолжают ли на Лубянке бить арестованных. Ну, а слухи ходили разные. Да и люди эти были к тому времени полностью сломлены. (Конец гипотезы.)

Еще более странно другое. Статья в «Правде», конечно, не антисемитская - они антисионистская. Но процентов эдак девяносто восемь советского населения не отличали сионистов от евреев, так что де-факто она прозвучала, как направленная против евреев вообще. А вот именно обвинения в антисемитизме после Второй мировой войны, когда была еще горяча память о холокосте, нам и не хватало! При умелой раскрутке темы это можно было бы сделать началом работы по пересмотру итогов Второй мировой войны.

Сталин, еще с дореволюционных времен признанный специалист по национальному вопросу, первый наркомнац СССР, проблемы межнациональных отношений чувствовал очень тонко. А что касается антисемитизма - гут он предпочитал снег студить; На эту тему есть любопытное свидетельство Константина Симонова, относящееся к февралю 1952 года. Сталину тогда передали списки кандидатов на Сталинскую премию. Напротив некоторых фамилий в скобках стояли другие, еврейские - в то время многие евреи-писатели брали себе русские псевдонимы. И посмотрите чем был возмущен Сталин!

Цит. 6.4.

«Если человек выбирает литературный псевдоним, это хорошо. Мы говорим только об элементарной порядочности. Ведь очевидно, что некоторые намеренно пользуются двумя фамилиями, чтобы подчеркнуть, что они - евреи. Зачем это делать? Зачем насаждать антисемитизм? Кому это нужно?»

Этот эпизод любят приводить как свидетельство антисемитизма вождя, хотя на самом деле он говорит об обратном. Что же касается последнего сталинского вопроса, то я предлагаю подумать вот над чем. Разговоры об антисемитизме в СССР велись всю дорогу, вплоть до начала «перестройки». Но как только Союз развалился и была размонтирована плановая социалистическая экономика, как они прекратились и больше уже не возобновлялись никогда, хотя поводов в послереформенном СССР было сколько угодно - чего стоила одна активность национал-патрио- тов. Тем не менее, еврейская тема никого больше не интересовала. Вот и вопрос: кому это было нужно? Иначе говоря, кто использовал советских евреев в качестве «пятой колонны», а потом выбросил вместе со всеми их проблемами?

Сталин, как и все Политбюро, отлично знал, что обвинения в антисемитизме вот уже лет сто были расхожей монетой и при каждом удобном и неудобном случае выдвигались против русских властей. Ну и зачем Сталину так подставляться? В контексте данной темы не так уж нужно было говорить про «Джойнт» - достаточно упомянуть Англию и США.

Гипотеза 2. Сталин вел какую-то интригу.

Принято считать, что после этой статьи в прессе началась кампания травли будущих подсудимых, с уклоном в разжигание антисемитизма. На самом деле кампания, действительно, шла - но не эта! В газете «Правда» к теме врачей обратились еще два раза.

18 января вышла передовая «Покончить с ротозейством в наших рядах», в которой врачи были упомянуты - как пример. И 20 февраля появился материал «Почта Лидии Тимашук». Все.

Остальные материалы кампании, продолжившейся 31 января передовой статьей «Воспитывать трудящихся в духе высокой политической бдительности», были посвящены борьбе с неистребимым советским бардаком - рассказы о разнообразных аферистах, о плохой работе охраны на заводах и пр., и пр. Газеты с упоением предавались любимому занятию советской печати: клеймили нарушителей государственной дисциплины. Тема эта безбрежная, бездонная и, сколько ни пиши, никогда не будет во вред. В общем, пар отличный, свисток хороший, громкий - вот только паровоз мчится совсем по другому пути.

...Время шло, а процесс все не начинался и не начинался. Ситуация повисла в воздухе. О «деле врачей» словно забыли - но в народной толще продолжалось брожение. Воспользуюсь снова работой Брента и Наумова, которые цитируют писателя Якова Рапопорта - можно было бы найти что-то другое, да лень искать, во всех книгах содержится примерно одно и то же.

Итак, по г-ну Рапопорту:

Цит. 6.5.

«События шли к кульминационному моменту. Ужасные новости передавали устно. МГБ раскрыл еврейский заговор на Московском автомобильном заводе. Массовые аресты пугали всех москвичей... Большие еврейские заговоры были раскрыты в штате Московского метро и в других предприятиях. Зловещие слухи ползли по Москве, и ничего невозможно было проверить. Постепенно некоторые слухи находили свое подтверждение... Медицинский мир был не просто выкачан, он был сокрушен...»

По стране поднимал голову антисемитизм. Во множестве мемуаров рассказываются разные ужасы о том, что евреев били на( улицах, их дети боялись ходить в школу и т. п. Тот же Рапопорт, поведал, как некий врач в Киеве отказался идти к больному ребенку какого-то местного партийного деятеля, заявляя, что ему запрещено лечить русских детей. В конце концов он все-таки пришел»; после чего отец ребенка посоветовал ему уехать из Киева куда-нибудь за город. Имен, правда, автор не указывает, что является первым признаком байки...

Насчет взлета антисемитизма - вполне могло быть, хотя наверняка раз в пятьсот меньше, чем шумят. То, что в народе поползли слухи, что люди боялись врачей - тоже понятно, ибо дураков на свете куда больше, чем хотелось бы видеть. Но в целом - поспрашивала я у людей, которые тогда жили - нормальные люди реагировали нормально, евреев не били и поликлиники посещали.

А вот то, что боялись врачи - это да! По крайней мере, высокопоставленные московские светила медицины боялись достаточно, чтобы, если понадобится, отмести даже мысль о том, что Сталин был отравлен, - впрочем, об этом мы уже говорили...

Но остается вопрос: зачем понадобился этот мрачный балаган? Заговорщикам - ясно, для чего. А Сталину?

Вернемся еще раз к передовой от 6 апреля. Разгромив «дело врачей», она торжественно врезала и по антисемитизму.

Док.6.9. «Презренные авантюристы типа Рюмина сфабрикованным ими следственным делом пытались разжечь в советском обществе, спаянном морально-политическим единством, идеями пролетарского интернационализма, глубоко чуждые социалистической идеологии чувства национальной вражды. В этих провокационных целях они не останавливались перед оголтелой клеветой на советских людей. Тщательной проверкой установлено, что таким образом был оклеветан честный общественный деятель, народный артист СССР Михоэлс».

А на следующий день «Правда» разразилась передовой статьей «Советская идеология дружбы народов». Таким образом, была повторена даже форма, примененная 13 января: первый материал посвящался частному случаю - «делу врачей», а второй был на общую тему, с однократным упоминанием фабулы первой статьи. Изящно, однако! Представляю, какой облом по этому поводу произошел на Западе! Это у нас не было газетной кампании - а уж там, наверняка, все эти три месяца стояла форменная канонада на тему «советского антисемитизма». Может быть, авторы душещипательных рассказов о событиях того февраля изучали события по западной прессе?

Гипотеза. Появление статьи от 13 января имеет простой, видный невооруженным глазом смысл только в одном случае: если те, кто давал ей «путевку в жизнь», уже тогда знали, что через какое-то время за ней последует статья «Советская социалистическая законность неприкосновенна».

Но неужели же Сталин устроил сие представление только ради того, чтобы сунуть носом в лужу западную прессу? Нет, конечно. Передовая «Правды», сделанная по материалам МГБ, результатом которой стала оголтелая кампания на Западе по поводу антисемитизма в СССР, нужна была совсем для другого. Если «дело врачей» развалится, то получится, что руководство МГБ подставило страну. За такой подставой неминуемо должны последовать оргвыводы, причем чрезвычайно серьезные - кресла из-под чекистского руководства полетят веером. А потом можно будет поставить туда надежного человека и начать вдумчиво разбираться - а что вообще происходит в данном министерстве? А может быть, и не только в нем. Товарищ Ежов, например, устраивал свои художества не сам по себе, а в тесном сотрудничестве с единомышленниками как в партии, так и за границей. А товарищ Игнатьев? (Конец гипотезы.)

Вторая загадка «дела врачей» формулируется так же, как и основная загадка «большого террора»: на что рассчитывал глава госбезопасности, имея над собой Сталина и Берию?

Он мог надеяться какое-то время обманывать вождя - но и только. Можно было выбивать признания, фальсифицировать доказательства, посылать наверх «липовые» протоколы, даже привозить к Сталину арестантов. Но ведь любое дело надо заканчивать. И тогда оно уже не по жалобам подследственных, которые «наверх» можно и не передавать, а по закону попадет в сферу действия прокуратуры. Генеральный прокурор СССР Сафонов не принадлежал к «карманной» разновидности - по этой причине в июне 1953 года его заменили хрущевским ставленником Руденко. И можно не сомневаться - Сафонов не оставил бы от этого дела протокола на протоколе. А ведь впереди еще суд...

Подготовка судебных процессов над важными персонами сталинского СССР производилась очень тщательно. Когда в 1952 году готовился суд над активистами Еврейского антифашистского комитета, делом занимался не только прокурор. Материалы рассматривались на Политбюро, председатель Комиссии партийного контроля один на один беседовал с каждым из обвиняемых. «Дело врачей» ждала та же процедура. Более того, после артподготовки в газетах не избежать открытого процесса. Что заявят подсудимые, оказавшись в полном зале, перед представителями иностранных посольств и прессы?

Так на что рассчитывал Игнатьев по истечении сроков, отпущенных на следствие? Этого мы не знаем, зато знаем, на что рассчитывал его духовный предшественник товарищ Ежов. На государственный переворот, который он усердно готовил.

Зима 1952-1953 годов была отмечена еще одним совершенно бредовым, раскручиваемым в лихорадочной спешке делом, получившим название «мингрельского». Его рассматривают как подкоп под Берию. Это ж надо додуматься: при живом Сталине копать под Берию!

Гипотеза. А если не при живом? Если рассматривать «дело врачей» как направленное против Сталина - чтобы замаскировать его убийство, то дальнейшие действия могли быть следующими. Сталин умирает, после чего ЦК требует отстранения Берии «по данным следствия». Его можно даже не арестовывать - просто убрать с «Олимпа», лишить влияния. Как предлагалось в «маленковском черновике», назначить министром нефтяной промышленности. И поставить других руководителей государства - любых, с одним условием: чтобы они никогда не интересовались еще одним делом игнатьевского МГБ...