Пиранья. Черное солнце Бушков Александр

Глава четвертая

Похождения ревнивого мачо

Вечерняя жизнь «стекляшки», как Мазур и ожидал, оказалась не в пример более веселой и оживленной.

Народу набилось – битком. Правда, решительно доминировали морячки с «Ориона», составлявшие добрых три четверти клиентуры. По стеночкам сидели все прочие – те самые непонятного происхождения субъекты (державшиеся в присутствии «рашен сэйлор» чинно, благолепно, с чопорностью английских лордов), яхтсмены, прочий народец разного цвета кожи, объединенный, сразу видно, невысоким достатком.

– Вздрогнем, Николаша? – спросил один из новых закадычнейших друзей, Виталя-механик.

– А то как же, – сказал Мазур с подобающей экспрессией. – Чтоб хрен стоял и деньги были!

Они звонко сдвинули стакашки из толстого мутного стекла и синхронно расправились с содержимым. Мазур передернулся внутренне – пивал на разных континентах местную самогонку, но такого дерьма еще вкушать не приходилось. Пожалуй, даже не на страусином помете, а на растворенной фотопленке с гнилыми бананами. Но ничего не поделаешь, приходилось терпеть. Загулявший нувориш, с катушек съехавший в компании неожиданно обретенных земляков, надирался качественно и в хорошем темпе.

– А Катька где? – вопросил Мазyp уже изрядно заплетавшимся языком, повернул голову, сфокусировал взор и одобрительно кивнул: – Пр-равильно, пусть попрыгает. Мне все некогда, да и несолидно в моем положении ногами трясти, а девка молодая, ей надо...

На пятачке размером не более чем в пару квадратных метров, задевая боками и прочими частями тела друг друга и ближайшие столики, героически топталось в ритме «медляка» несколько пар. В том числе и Анка. Кавалер у нее был – загляденье. Усики в ниточку, лихие бакенбарды, смотрит соколом. Судовой радист Паша, говорит, что одессит, и, может быть, не врет. Мазур прилежно отметил, что именно этот первый парень на коробке уже третий танец топчется с Анкой, отшив прочих претендентов. Судя по перемигиваниям и ухмылкам (которые пьяному дубу со златой цепью не полагалось замечать, а вот Мазур исправно фиксировал), морская братия, убедившись, что с лихим одесситом не сладить, великодушно уступила ему все права на неожиданную добычу, что сама шла в руки.

Из динамиков, дребезжавших и подвывавших, неслось насквозь родное, с морозным надрывом в голосе причитала Алла Борисовна:

Мазур давненько уже притворялся, что абсолютно не обращает внимания на разгулявшуюся подругу, и это принесло свои плоды: убедившись, что «ейный хахаль» не собирается ревниво надзирать за подружкой, вообще ее игнорирует, увлеченный болтовней с моряками, Паша-Маркони изрядно осмелел, притянул Анку к себе уже совершенно недвусмысленно, нашептывая что-то, а она, закинув ему голые руки на шею, хохотала и прижималась беззастенчиво. Смотрелась она по высшему классу: платье – коротенькая тряпочка из какой-то невесомой ткани, спина голая, плечи голые, ноги открыты на всю длину, бюстгальтер отсутствует. Ничего удивительного, что радист млеет и давно уже, сомнений нет, прикидывает, как бы ему оформить это дело так, чтобы и новорусский болван ничего не заметил, и красотка задержалась до утра в его казенной койке. Нетерпением исходит, даже жалко дурака...

Мазур отвернулся от танцплощадки вообще, с пьяным упорством в третий раз принялся рассказывать Виталику, как торгует у себя на Урале цветными металлами – покупает за доллар, продает за два, на эти два процента и живет. Виталик притворялся, что слушает с живейшим интересом, временами задавал наводящие вопросы и старательно подливал Мазуру в стакан. Ну да, с четверть часика назад Виталик с радистом о чем-то душевно потолковали в дальнем углу – явно разработали диспозицию. Десять против одного, что морячки не станут выдумывать какую-нибудь сложную интригу: проще всего затащить нувориша в гости вместе с подругой к себе на корабль, там он быстренько свалится, добитый ударной дозой, а радист тем временем все и провернет. Тем более что Виталик уже пару раз намекал Мазуру: нечего, мол, делать в этом гадюшнике, лучше бы посидеть всем вместе на кораблике, без посторонних, чтобы ни одна иностранная морда не мешала гулеванить русским людям так, как они привыкли. Мазур притворялся пока что, будто пропускает намеки мимо ушей, не врубается.

Все это время он пытался вычислить, есть ли среди присутствующих «хвост». Таковому просто полагалось здесь быть. На месте нанимателей корабля Мазур непременно отыскал бы среди экипажа подходящего субъекта, а то и парочку, щедро бы заплатил, чтобы смотрели в оба и ушки держали на макушке. А поскольку – теперь в этом не было никаких сомнений после того, что узнал от пленных, – ему противостояли люди, прошедшие примерно ту же подготовочку почти в тех же местах, они так наверняка и поступили. Это азбука – в подобном предприятии срочно обзавестись глазами и ушами среди экипажа. На случай непредвиденных случайностей. Они ж уже знают, что покушение сорвалось, группа провалилась, – а может, проведали уже, что кое-кто живехоньким попал в плен, где быстро развяжет язык. Толковый профессионал обязан предвидеть визит в Джалу людей, которые постараются подстроить «Ориону» какую-нибудь серьезную пакость еще в здешней гавани. Это тоже азбука ремесла – наносить предупредительный, упреждающий удар. А значит, «Орион» под присмотром. Наверняка.

Но ничего тут не поделаешь. Приказ есть приказ – не топить «Ориона», а поджечь его красиво, зрелищно, можно сказать, показательно – чтобы, ручаться можно, поднять вокруг этого шум, вставить конкурентам хороший фитиль. Откровенно говоря, т а к о й вариант, хотя он и был сложнее, опаснее, нравился Мазуру гораздо больше, чем мина под днищем. Психологически трудно было бы взрывать с в о й корабль. Он, конечно, и мину установил бы, поступи такое распоряжение, но на душе было бы потом чрезвычайно пакостно...

Притворившись, будто тупо обводит вокруг пьяным затуманенным взором, ф и к с и р н у л прелюбодеев, все так же топтавшихся в обнимочку под причитания примадонны. Готов радист, спекся, весь в предвкушении, не от самогона белесого хмельной, а от нежданной удачи – не портовая шлюха подвернулась, а весьма товарная девочка.

Обернувшись, он увидел, что Виталик успел вновь наполнить его стакан, хотя себе не плеснул – порядок, но он уже считает Мазура рассолодевшим, неопасным чурбаном, с которым можно и не особенно церемониться. Ядреная все же гадость. Если бы не качественные таблеточки против опьянения, которыми Мазур предварительно зарядился, глядишь, и лежал бы уже под столом, несмотря на большой опыт общения с алкоголем...

Ну, коли налито... Мазур с маху выплеснул в рот очередную порцию, вновь мысленно выругал здешних алхимиков последними словами.

Потом его явственно повело. Как сидел, так и завалился на Виталика, от неожиданности едва не кувыркнувшегося со стула – механик, подливая, себя тоже не забывал. Для пущей наглядности Мазур даже смел локтем со стола почти пустую бутылку, не разбившуюся, правда. С превеликими трудами восстановил равновесие – но кренило его из сидячего положения здорово.

– Э, ваше величество, да ты уже надрался... – щегольнул механик репликой из бессмертной кинокомедии.

– Н-не без того, – сообщил Мазур. – Б-бензин какой-то они тут подают, да еще ацетоном бодяжат... Поехали куда поприличнее? Я плачу, не сомневайся... За мной не заржавеет... Земляки – дело святое... Где Катька? Пусть ловит тачку, поедем всей кодлой куда поприличнее, чтобы стриптиз... и официанты во фраках...

На лице механика отобразилось явственное беспокойство – такой оборот его решительно не устраивал, а еще пуще – радиста... Мазур, покачиваясь, глупо ухмыляясь, терпеливо ждал предложения, которое просто обязано было сейчас прозвучать.

– Коля, – сказал механик задушевно, – такси в этом районе хрен поймаешь, а до приличных кабаков – километров десять пехом... Такой уж дурной город.

– Аб-балдеть, – сказал Мазур, ритмично раскачиваясь, как дервиш из Эль-Бахлака на молитве. – Тут они недосмотрели, точно. Хрен я еще раз приеду в такую дыру... Т-точно, десять кэме?

– Если не больше, – безжалостно подтвердил механик. – Оно тебе надо – переть в такую даль? Пальмовым лесом, трущобами? Там бандюганы на каждом углу, только и смотрят, как бы белого прирезать...

– Э, нет! – громко возгласил Мазур. – Бандюганы мне и дома надоели, да я и сам-то, грубо говоря и прямо выражаясь... Нет уж, желаю веселиться дальше, но чтоб без бандюганов! И чтоб не тащиться никуда!

– Коля, а пойдем на корабль?

– На к-какой? – с идиотским видом вопросил Мазур.

– На наш. На «Орион». До него два шага, а там и водочка из неприкосновенного запаса, и комфорт, и видак с советскими комедиями...

– Точно?

– Чтоб я так жил!

– Х-хочу «Бриллиантовую руку»! – заявил Мазур. – Косят зайцы траву, трын-траву в сарафане...

– И «Бриллиантовая рука» есть, и «Кавказская пленница».

– И пл-ленница?! – возопил Мазур в совершеннейшем ностальгическом восторге. – Желаю категорически! Если б я б был султан, я б прогнал трех жен... Пошли! Катька, ты где там?

И, чтобы поторопить события, сделал вид, будто готов отрубиться прямо здесь. События стали разворачиваться в ускоренном темпе: Виталик метнулся на танцпол, перекинулся парой слов с пижоном-радистом, тот просиял, засуетился...

Не позднее чем через пару минут процессия двинулась к пирсу. Впереди добрый самаритянин Виталик и еще кто-то, то ли Миша, то ли Гоша, как там его, вели под белы рученьки двигавшегося уже на совершеннейшем автопилоте Мазура, которого кренило то вправо, то влево, то швыряло вовсе уж зигзагом, и морячки, сами не особенно трезвые, едва успевали в последний момент подхватить нового друга. Сзади шли радист с Анкой. Анка хохотала и громко рассказывала спутнику, что с ее Колюнчиком всегда обстоит одинаково: когда он в таком вот умильном состоянии, достаточно одного-единственного стаканчика, чтобы задал храпака часов на восемь, и исключений из заведенного порядка практически не бывает. А девушка, добавила она обиженно, должна скучать рядом с бесчувственным телом – а у девушки в такие ночи романтическое настроение, ей на звезды смотреть хочется с борта корабля, ночной свежестью дышать...

Воспрянувший радист, уже полагая Мазура отключившимся, отвечал что-то в том смысле, что прекрасно понимает нежные трепыхания романтической девичьей души и самолично покажет столько созвездий, что и сосчитать невозможно, да еще и объяснит, где какое. И нес что-то такое о любви с первого взгляда. Анка заливалась, как полоумная, так что у радиста не должно было остаться никаких сомнений в успехе предприятия.

Поводыри страшным шепотом, в оба уха начали внушать Мазуру, что ему следует держаться чуточку прямее и не орать так про вожделенную кассету с «Кавказской пленницей» – пришли, мол, и там стоит самый страшный человек на судне – вахтенный.

Вахтенного они миновали без особых приключений: он, правда, начал было что-то бурчать насчет посторонних и строгих корабельных порядков. Повиснув на нем со всей непринужденностью, Мазур деловито распорядился:

– Не свисти, денег не будет... В номер – блядей и шампанского, и чтобы живенько...

Оторопевший вахтенный едва выдрался из цепких объятий. Его успокоили, сунули прихваченную из кабака бутылочку, чтобы служба медом показалась, – и повели Мазура в недра корабля.

Как-то так получилось по нечаянности, что по дороге радист с Анкой отстали и затерялись в переходах. Однако Мазур не стал по этому поводу поднимать шума, вообще не заметил убыли среди присутствующих – он уже начинал вырубаться окончательно, повис на плечах спутников, как куль, что-то мыча насчет постельки и баньки. Они старательно перли его волоком по тускло освещенному коридору, принесли в небольшую двухместную каюту, уложили на койку. Мазур приготовился отбиваться, если вздумают снимать пиджак, – там у него по карманам и было рассовано самое интересное. Но их услужливость до такой степени не простерлась – положили на койку, выжидательно остановились над ней.

Мазур, не открывая глаз, промычал насчет посошка. Его приподняли и, прекрасно, должно быть, помня Анкины откровения, сунули в руку полный стакан, громко поощряя:

– Ну, Колян, за кибернетику!

Мазур, не открывая глаз, осушил сосуд, разжав пальцы, выпустил его, посидел пару секунд с идиотской улыбкой, а потом рухнул обратно в койку, уронил голову на грудь и всхрапнул.

Оба обормота еще немного постояли над ним, потом погасили свет и тихонечко вышли, похохатывая. Когда за ними закрылась дверь, Мазур сразу открыл глаза, но по врожденной подозрительности еще несколько минут лежал неподвижно, старательно похрапывая. Потом бесшумно встал, подкрался к двери, осторожно ее открыл, высунул голову. Тускло освещенный коридор и тишина. Все было в порядке, выражаясь казенно, внедрение состоялось.

Корабль чрезвычайно напоминал ему «Сириус» – точно, по схожему проекту построен – и Мазур, сидя в полумраке на узкой казенной койке, вдруг испытал нечто вроде пронзительного, недолгого, продолжительностью в несколько секунд приступа безумия: показалось, что не было всех этих лет, и он как раз лежит в своей каюте на «Сириусе», а «Сириус» плывет у Ахатинских островов, и старшему лейтенанту Мазуру попросту приснился длинный, затейливый кошмар, но сейчас он проснулся, выйдет на палубу и увидит живыми, здоровыми и молодыми всех, начиная с...

Это было так пронзительно и реально, что он не сразу справился с собой. Потихонечку вернулся из семьдесят шестого в двадцать первый век. Барашки иллюминатора оказались открученными, Мазур тихонько распахнул его. Над морем сияли звезды, наплывала та самая пресловутая ночная свежесть, и вокруг стояла успокаивающая тишина.

Он залез обеими руками во внутренние карманы белоснежного пиджака, достал два тяжелых свертка, освободил из пластиковых пакетов шесть тяжелых цилиндриков толщиной с горлышко бутылки и длиной с пивную бутылку. Нажал на одном маленькую кнопочку, вспыхнул узкий экранчик.

Посмотрев на часы, он стал обдумывать в р е м я. Сейчас первый час ночи, кладем часа полтора на ожидание... нет, лучше два, а там уже и начнет светать... интервал для у х о д а – не менее часа...

Установил время на взрывателе, а потом то же самое – на остальных пяти.

Следующие два часа оказались самыми тяжелыми, потому что не нужно было ничего делать – всего лишь ждать, и только. Иногда именно это занятие бывает самым трудным – ждать, когда никто за тобой не охотится и не подстерегает, лежать без дела на жесткой койке, а в голову ведь, что характерно, от безделья лезут мысли, сплетающиеся в самые неожиданные ассоциативные цепочки, выводящие столь причудливые зигзаги, что жутко делается. И не просто мысли, а еще и воспоминания, раздумья, и ничего с этим не поделаешь, потому что не родился еще супермен, способный напрочь отключать мысли. Вспоминаешь такое, о чем вроде бы и помнить забыл, углубляешься в такие дебри размышлений, что начинаешь всерьез сомневаться в собственном душевном здоровье, голова кругом идет, ныряешь из реальности непонятно куда.

А потом настала пора работать. Радость от этого Мазур испытал несказанную.

Один цилиндрик он, не мудрствуя лукаво, сунул под койку, к самой стенке. Вряд ли до утра кто-нибудь придет на ней дрыхнуть. Прислушался, выскользнул в коридор, передвигаясь бесшумно, как вышедший на свой обычный обход старинного замка призрак. Расстегнул рубаху до пупа, взлохматил волосы, готовый в любой момент сыграть не протрезвевшего толком гостя, очухавшегося в совершенно незнакомом месте и пустившегося на поиски хоть какой-то живой души, которая объяснит, куда его, собственно, занесло. От него все еще несло на метр выхлопом убойного самогона, так что должно было прокатить.

Но никто ему так и не встретился, когда он скользил по переходам и трапам. Корабль мирно спал. Обнаружив камбуз, Мазур оставил и там, меж двумя плитами, вторую «зажигалку». Третью пристроил в пустой кают-компании. Четвертую засунул в вентиляционное отверстие, тихонечко сняв решетку и так же бесшумно поставив ее потом на место.

Оказавшись на трапе, спускавшемся в машинное отделение, высмотрел удобные местечки и оставил там еще две бомбочки. Ну вот, готово...

Бросил беглый взгляд на часы – вполне укладывается в график, пора вычислять каюту героя-любовника и устраивать камерный скандальчик, вполне уместный в данных обстоятельствах...

– Эй!

Мазур привык и не к таким неожиданностям, поэтому, услышав за спиной окрик, не подскочил до потолка и не шарахнулся, хотя сердце, конечно, забилось самую чуточку чаще. Оборачиваясь, он уже напяливал на лицо соответствующую маску – расхристанный, сонный, ничего толком не понимающий в окружающем забулдыга, неопасный, придурковатый...

Метрах в пяти от него стоял бесшумно появившийся из бокового коридора субъект мужского пола, нимало не похожий на поддавшего морячка, – трезвехонький, собранный, смотревший враждебно и цепко, державший правую руку под легкой белой курткой...

«Ну вот и кончилось везение», – не без грусти подумал Мазур, старательно тараща глазами. Часовой, конечно, должен быть часовой, а может, и не один, как же иначе, когда в трюме такой груз, а в башке – столь наполеоновские замыслы...

– Б-брателло! – прямо-таки просияв, с воодушевлением и нешуточной радостью воскликнул Мазур, делая шаг в направлении незнакомца. – Х-хоть одна живая...

– Стоять на месте!

Команда, отданная непререкаемым тоном, была подкреплена демонстрацией появившегося из-под куртки пистоля – хорошая машинка, «Беретта» девятимиллиметровая, модель с дульным компенсатором, сразу видно, что дядька опытный и видавший виды...

– Стою, стою, – сказал Мазур с тупым выражением лица, пошатываясь. – Ты чего? Пушкой чего тычешь, говорю? Я свой...

– Какой такой свой? Стоять!

– Стою же, – сказал Мазур, изображая на лице совершеннейшее недоумение окружающим. – Ты чего, братан? Пушку-то убери, еще бабахнешь, дурило...

– Ты кто такой?

– Колян, – сказал Мазур. – Из Челябинска. Мы с Катькой тут в гостях у мужиков... только Катька куда-то подевалась, а я дрых непонятно где, встал и пошел людей искать... У тебя выпить нет?

Тип с пистолетом, не расслабляясь, держал Мазура на прицеле. Не отводя взгляда, мимолетно коснулся нагрудного кармана, откуда торчала маленькая черная рация с толстой антенной. «А вот это совсем уже ни к чему, – подумал Мазур, – чтобы он подмогу высвистел. Зачем нам кузнец? Нам кузнец без надобности...»

– Кто тебя пустил?

– Этот... – сказал Мазур. – Дежурный который... вахтер... в общем, этот, на палубе... Ты Катьку не видел?

– Какую еще Катьку? – брезгливо осведомился незнакомец.

– Какую-какую... Мою Катьку. Они меня, козлы, спать упаковали, а сами квасят где-то... – его лицо исказилось гримасой неприятного открытия: – Ну, если эта сучка опять под кого-то легла, я ей бошку оторву...

Под прикрытием этой тирады он передвинулся еще на шажок ближе к субъекту с пистолетом, и тот не отреагировал. Сверля Мазура подозрительным взглядом, пытался, сразу видно, в сжатые сроки сориентироваться в ситуации и сделать для себя какие-то выводы. Потянул носом – нюхай, милый, нюхай, выхлоп густейший, ага, почуял перегар на гектар, поморщился... А мы под это дело еще шажок...

– Стоять, говорю! Кто привел?

– Да говорю тебе, ваши мужики! – сказал Мазур. – Ты что дурной такой? В стекляшке познакомились, и они нас с Катькой позвали в гости... Пашка-радист, Виталик и еще какой-то, как его... то ли Гоша, то ли Миша, хрен вспомнишь... Слышь, где тут поссать-то можно? Пиво наружу просится...

Он уже принял решение касаемо близкого будущего этого субъекта. Все складывалось так, что не было времени играть в гуманизм да и вязать пленного нечем, нет под рукой ничего такого. А нужно еще найти Анку и вывести ее отсюда... Это, никаких сомнений, один из тех, чьи забавы Мазур и должен пресечь, – ну что ж, никто детинушку не неволил, сам себе выбрал занятия, а значит, должен быть готов к неприятностям...

Цербер, сразу видно, все еще находился во власти вполне понятных сомнений, не мог прийти к однозначному выводу, как многие на его месте. Чувствовался в нем волчара битый – следовательно, нужно кончать все быстренько, без долгих и прочувствованных т а н ц е в...

– Да опусти ты дуру, дядя! – на лице Мазура появилась злость, смешанная с недоумением. – Что ты уставился? Говорю, я в гостях! Ты что, золото караулишь, придурок?

Он видел по глазам часового, что тот еще не принял окончательного решения, не пришел к конкретным выводам: ну конечно, в такой ситуации одинаково опасно и перебдеть и недосмотреть. Проглядишь засланного казачка – куда как скверно, сыграешь боевую тревогу, усмотрев диверсанта в случайном алкаше, – не легче. Ахиллесова пята спецопераций, неважно, государственных или частных...

Это не могло тянуться бесконечно, и в глазах незнакомца появилась решимость, он левой рукой потянулся достать из нагрудного кармана рацию...

После чего просто не имел права оставаться живым и здоровым, как бы ни ужаснул такой исход прекраснодушных романтиков. Мазур н а п а л – качнулся вправо, делая вид, что вот-вот вмажется плечом в стену, а мигом позже ушел как раз влево, с левой толчковой, выбив пистолет из руки так, чтобы палец противника ненароком не даванул на спусковой крючок, нанес молниеносный, жестокий удар привычно и отточенно...

Подхватил пистолет на лету, большим пальцем поставил на предохранитель, подхватил оседающее тело, на миг встретился взглядом с глазами, которые вроде бы были еще живыми, но уже лишились чего-то неуловимого, необъяснимого, души, быть может.

Не было времени на эмоции и промедление. Присев, Мазур одним рывком взвалил тело на спину, выпрямился, покряхтывая, – здоров был черт – бесшумно пробежал десяток метров и вновь оказался в кают-компании. В слабом ночном свете, проникавшем через три иллюминатора, ориентироваться было нетрудно, к тому же он только что был здесь, закладывая «зажигалку». Упрятал покойника в дальнем углу, за бильярдным столом, вынул из кармана рацию. Глянув мельком, убедился, что она отключена, – значит, часовые не поддерживают меж собой постоянной связи, придурки...

Выскочил в коридор, на ходу засовывая трофейный пистолет за ремень, проблем с поисками каюты, где укрылись прелюбодеи, не было никаких – все оговорено заранее. Вскоре он увидел в тусклом свете косую черту, нанесенную на переборку у дверного косяка, – Анкина губная помада, успела мазнуть, обуреваемому страстью радисту было не до того, чтобы замечать такие детали...

Энергично повернув ручку, Мазур вошел.

Свет в каюте был погашен, на койке возились и хихикали. Привычно протянув руку, Мазур нашел выключатель именно там, где ожидал, щелкнул им и, остановившись посреди комнаты, громко продекламировал усвоенный еще в младших классах стишок:

Белая простыня пришла в бурное движение, отлетела, обнаружилась парочка в костюмах Адама и Евы. Анка недурственно изобразила крайнюю степень ошеломления – а радист пришел именно в такое состояние на полном серьезе. Так и окаменел, бедолага.

– Так-так, – сказал Мазур. – Это что ж мы наблюдаем? Ах ты, дрянь такая... Ну, счас я вам тут устрою Мамаево изстебище...

Анка выпорхнула из постели, натянула свои кружевные причиндалы, нырнула в платьице – ни секунды не теряла, готовясь к экстренному отступлению. Радист самую чуточку оклемался – как-никак он был на родном корабле, дома и стены помогают, – выговорил вполне членораздельно:

– А в чем, собственно...

И сделал даже попытку вылезти из койки – то ли храбр был не в меру, то ли просто дурак. Поскольку персонаж, которого Мазур играл, никак не мог отреагировать на увиденное интеллигентскими причитаниями и заламываньем рук, Мазур громко, с подлинным чувством изрек словесную семиэтажную конструкцию, а для закрепления успеха достал трофейный пистолет и встал в картинной позе.

Вот теперь радиста п р о н я л о. Сообразил, что лежит в койке голышом, а у самого не то что пистолета, перочинного ножика не имеется.

Анка уже надела туфельки, и Мазур не стал терять времени на пошлую комедию с угрозами и обличениями – шагнул к радисту – тот, побледнев до полной белоснежности, отшатнулся к стене – и коротким ударом по горлу отправил его в долгий, гарантированный обморок. Обтерев «Беретту», кинул ее рядом с бесчувственным телом (у него свой ствол таился в кобуре на щиколотке, не было смысла таскаться с этой тяжеленной дурой), ухмыльнулся и дернул подбородком в сторону двери:

– Пошли, развратница...

В тускло освещенном коридоре стояла тишина. Часового никто пока что не хватился.

– Смываемся в темпе, – сказал Мазур тихо. – У меня – жмурик. Из т е х, сам выскочил, что ж было делать...

Анка, даже в туфельках на высоком каблуке, ухитрялась перемещаться практически бесшумно, и они скользили рядом, как парочка призраков не самой благонравной семейной четы.

На палубе вахтенного не оказалось, дрых где-нибудь. Почти рассвело, меркли звезды, небо из черного стало снежно-серым, стояли прохлада и тишина, только из ярко освещенных «стекляшек» на пригорке доносились отзвуки дешевого веселья.

Они спустились с трапа, быстрым шагом миновали кабак и стали подниматься в гору, к пальмовой рощице, идеальному месту для наблюдательного пункта.

Глава пятая

Фестиваль «Славянский базар»

Вид открывался красивый и донельзя романтичный: море в первых лучах утреннего солнца, золотисто-розовым краешком приподнявшегося над водой, берег и пальмы, корабли и яхты, запахи экзотического леса... Вот только радости от этой красоты не было никакой: минуты тянулись несказанно медленно, близился с р о к, и как обычно в таких случаях бывает, казалось, что он никогда не наступит. Бомбы бракованные или подмененные вражеской агентурой, часы идут неправильно, вообще все наперекосяк. Мазур, разумеется, превосходно справлялся с этими подсознательными з а н о з а м и, но они присутствовали на краю сознания, что тут поделать...

Палуба «Ориона» по-прежнему была пуста, как Земля в первый день творения. Хотя тревога среди ч а с т и экипажа – очень малой, но чрезвычайно мерзкой части – без сомнения, была объявлена. Примерно через восемь минут после того, как они покинули корабль, рация в кармане Мазура стала ожесточенно мигать крохотной синей лампочкой, и мигала долго – ее бывшего хозяина старательно вызывали подельники, еще не подозревая, что в его запутанной судьбе произошли решительные, окончательные изменения. Мазур от нечего делать старательно сосчитал вспышки – восемнадцать. Вскоре это повторилось – еще полтора десятка миганий. В третий раз лампочка мигнула всего пять раз.

Через пять с половиной минут после этого на палубе появились двое, прошлись туда-сюда, подошли к трапу, долго смотрели на берег, причем один, судя по движениям, что-то постоянно тараторил в такую же портативную рацию. Трудно было определить точно, но что-то в их суете подсказывало Мазуру: покойничка обнаружили. Видимо, примерно знали, где он должен обретаться. Им, надо полагать, инстинктивно хотелось кинуться в погоню, но они тут же сообразили: а куда бежать, собственно, в каком направлении? И за кем? Берег пуст, только в кабаке веселуха, любой мало-мальски сообразительный человек тут же поймет: нападавшие ни за что не станут отираться на пирсе, ожидая возмездия...

В конце концов те двое исчезли в недрах корабля. Рация больше лампочкой вызова не мигала, и это убеждало Мазура, что часовой все же обнаружен. Это, разумеется, держат в тайне от непосвященного экипажа, который, скорее всего, так и дрыхнет по койкам. Но наверняка связались с начальством, то бишь главарями... ну, может оказаться, что главарь тоже на корабле. И что? Возьмем крайний случай: они сообразят насчет бомбы и начнут лихорадочно ее искать. Ни за что не успеют. Бомбочек полдюжины, они не на виду, для мало-мальски результативных поисков попросту не хватит людей...

Эта сторона дела Мазура не беспокоила ничуть. Слегка напрягало другое. Во исполнение договоренности он уже трижды пытался связаться с Егором, и всякий раз автоматический оператор приятным женским голоском отвечал на приличном английском, что абонент либо пребывает вне пределов досягаемости, либо отключил аппарат.

А вот это должно было насторожить и менее опытного человека, чем Мазур, поскольку было категорически неправильно. Потомок казаков должен был сидеть с телефоном возле уха, как раз изнывая в ожидании звонка. Он ведь не знал не то что точного, но даже примерного времени пожара, не мог же засесть затемно где-нибудь в соседней рощице с камерой на изготовку – не дурак же…

В общем, Мазур тревожился всерьез. Еще и оттого, что этакое молчание открывало простор для превеликого множества версий, самых разнообразных и категорически друг другу противоречивших, а значит, в данный момент, собственным размышлением ни за что не докопаешься до истины. Стрингера могли зацапать те, на ком он собирался зашибить неплохую деньгу, – он-то как раз не опытный разведчик и не спецназовец, ему свободно могли сесть на хвост, и давным-давно... нет, произойди это д а в н о, вряд ли Мазуру с Анкой позволили бы попасть на судно... Стрингер мог вести какую-то свою игру: скажем, не доверяя Мазуру до конца, послать за ним хвоста (его-то Анка и засекла на пляже), а потом шакал объектива, узнав, что оба обосновались в «стекляшке» и пьянствуют самогонку с людьми из экипажа «Ориона», догадался, что к чему, заблаговременно засел с камерой в соседней рощице, потому и отключил телефон, уверенный, что все и так сладится... Наконец, самое смешное, могла произойти одна из той сотни-другой непредвиденных случайностей, что ставили на грань провала операции и посерьезнее. Скажем, обожрался наш труженик кинематографа несвежими омарами и угодил в больницу, ногу подвернул, наконец, случайно утопил телефон где-нибудь в таком месте, откуда его извлечь уже не представляется возможным...

Если так, не стоит нервничать. По большому счету, сохранившиеся там и сям фотографии Мазура ничему особенно не навредят. Но если тут не случайность, а чьи-то умышленные действия...

Стоп. А что может грозить в э т о м случае? Засада в коттеджике? Сомнительно. Засада ждала бы опять-таки з д е с ь. Черт, столько вариантов, версий, логических цепочек, что невозможно утверждать что-то определенное...

– Время, – тихонько произнесла Анка.

Спохватившись, Мазур глянул на часы – и в самом деле, настало время. Внесем поправки в несколько десятков секунд – как-никак меж его часами с прозаическими стрелками и электронными устройствами бомбочек не может не быть мелких расхождений, и потом, нужно какое-то время, чтобы пламя распространилось настолько, чтобы стать заметным снаружи...

– Что ж ничего нет, м-мать...

– Терпение, – сказал Мазур, – это ж не атомная бомба, чтобы в первый же миг дать о себе знать на десять верст вокруг. Вообще, если прикинуть...

– Ага! – ликующе выдохнула Анка. – Вон-вон-вон!

Мазур присмотрелся к правому борту. Положительно, она не ошиблась: из приоткрытого иллюминатора сочилась тонюсенькая, но явственно видимая полосочка черного дыма, ширившаяся на глазах, разбухавшая, вот уже черный дым клочьями повалил, и еще, в другом месте, и в третьем, и из вентиляционного люка р в а н у л толстой вертикальной струей – безветрие ведь на дворе – густой дым... З а н я л о с ь!

Мазур ощутил чувство глубокого удовлетворения. Никакой осечки, никакого провала, все разворачивалось, как и было задумано, есть повод испытать мимолетную гордость...

Дым валил весьма живописно и чертовски обильно. Можно представить, что творится внутри, – пожары развернулись на совесть, все, что способно гореть, так и пылает, команду уже наверняка подняли пожарной тревогой...

Но сами они не справятся. Черта лысого. Немногословный, очень респектабельного вида с п е ц заверял Мазура, что выброшенная бомбочками пылающая химическая дрянь так просто не поддастся ни огнетушителям, ни брандспойтам, и, прежде чем она выгорит, повозиться придется...

Должно быть, к тем же выводам очень быстро пришли и на корабле (по палубе уже заполошно носились расхристанные фигуры). Справа послышалось леденящее душу завывание, словно белым днем какой-нибудь голливудский оборотень въяве объявился, показались вспышки красных и синих огней, и на пирсе объявились две огромные пожарные машины американского образца, мигая огнями и завывая сиренами, затормозили возле «Ориона», и оттуда сыпанули проворные ребята в белых мешковатых комбинезонах, шлемах и респираторах. Судя по надписям, пожарки были из управления порта.

Вот теперь все раскручивалось по полной программе – с суетой пожарных, разматыванием шлангов, облаками удушливо-черного дыма, многолюдством и долетавшими даже сюда криками. В «стекляшке» оставались равнодушны к развернувшемуся на их глазах п о з о р и щ у (как именовались зрелища в Древней Руси). Только два субъекта выскочили оттуда и, явственно шатаясь, кинулись к судну – белые, ага, кто ж еще, как не члены команды...

Так-так-так... Снова послышался вой сирен – только на сей раз мелодия иная. Снова заблистали красные и синие огни, но красовались они не на пожарных машинах, а на двух закрытых фургонах оливкового цвета. На них не было ни надписей, ни каких бы то ни было опознавательных знаков, но от фургонов за километр шибало армией, к о н т о р а м и, в общем, униформой и стволами...

Фургоны подлетели так близко, как только смогли, оттуда, из распахнувшихся задних дверец, прямо-таки толпой повалили чернокожие в камуфляже, высоких ботинках, с автоматическими винтовками, в черных, лихо заломленных беретах. Целеустремленной оравой, расталкивая пожарных, ломанулись к трапу и длинной цепочкой потянулись на борт, исчезая в недрах корабля.

Мазур злорадно ухмыльнулся. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы быстренько сделать вывод: это может быть только бандочка того самого помянутого подполковника, который жаждет взмыть повыше на каком-нибудь з в о н к о м деле... Значит, все задуманное Егором благополучно претворяется в жизнь? Надо полагать, и сам он пребывает в добром здравии...

– Очаровательно, – сказала Анка. – Не зря я ноги раздвигала на весь размах...

Мазур хмыкнул:

– Вот видишь, двойное удовольствие получила...

– Да какое там удовольствие. Примитивный тип, к тому же с перепою и не мог толком ничего... Ну что, пора линять?

– Пора, – сказал Мазур, – делать нам тут больше нечего...

– Давай направление, командир.

Мазур раздумывал недолго. Вернее всего было бы незамедлительно отправиться на явку, к хозяину катера, сесть за штурвал и покинуть морем сию гостеприимную державу. Но для столь решительного отступления вроде бы не было оснований...

– Возвращаемся в домик, – сказал он решительно. – Дело даже не в пожитках, гори они огнем. Нужно для надежности все отпечатки стереть...

– Слушаюсь, командир, – нейтральным тоном ответила Анка.

Осуществить задуманное удалось без малейших проблем – они просто-напросто пересекли рощицу, потом обширный пустырь, заваленный разнообразным хламом, а там уже начинались городские предместья. Несмотря на ранний час, таксисты выехали сшибать денежки, и Мазур с Анкой довольно быстро остановили раздолбанный «шевроле» с тощим веселым водителем, у которого они, ручаться можно, не вызвали ни малейших подозрений, – мало ли таких парочек поутру, усталые и потасканные, возвращаются домой после веселой ночи...

Дома их тоже не поджидали скверные неожиданности – поселок аккуратных коттеджиков еще дрыхнет, тишина и совершеннейшее безлюдье, ни единой живой души...

Все секретки, заложенные Мазуром, оказались нетронуты, никто в их отсутствие в жилище не проникал. Собирать особенно было нечего, вещи еще вчера собрали в две невеликих сумки. Оставалось лишь пройтись везде, где могли остаться отпечатки. Анку эти следы нисколечко не волновали – ну, понятно, она работала, если можно так выразиться, совершенно частным образом, а вот у Мазура пробудился старый рефлекс, по возможности уничтожать пальчики везде, где это возможно. Как-никак он все же оставался на прежней службе в немалой должности. Может получиться неудобно...

Операция была нехитрая – брызнуть любым аэрозолем – в домике масса освежителей воздуха и прочих бытовых мелочей, – протереть носовым платком, и готово...

Мимоходом он включил телевизор – чисто механически, вряд ли сенсационная новость, которую Егор держал исключительно для собственных корыстных целей, могла выплеснуться...

А вот поди ж ты!

Мазур моментально опознал в левом верхнем углу экрана эмблему одного из местных телеканалов – они уже его смотрели с напарницей. Диктор пулеметной скороговоркой частил на зубодробительном местном наречии, сливавшемся для Мазура в одну-единственную бесконечную фразу, но не было нужды что-либо понимать: на экране красовался «Орион» – пламя уже задушили, лишь кое-где из иллюминаторов сочатся тонюсенькие струйки дыма. Камера резко прянула в сторону, крупным планом наезжая на вскрытый продолговатый ящик, похоже, пластиковый, темно-зеленого цвета. Крышка сброшена, и внутри на двух аккуратных подпорках во всей своей хищной красе простерлась «Синяя ведьма», моментально опознанная Мазуром. Черная маркировка на боковине ящика соответствует, это не муляж, доподлинная «Ведьма», то-то прилетело бы президенту, по полной программе...

Камера дернулась вверх и надолго задержалась на осанистом чернокожем офицере в безукоризненном камуфляже, с золотыми офицерскими причиндалами на алых погонах. Его благородие смотрел орлом, держался соколом, горделиво и молча позируя на фоне ящика, – а за его спиной служивые несли по трапу на берег второй такой же, еще запечатанный. Без сомнения, это и был тот самый подполковник, засидевшийся в этом звании, как Новодворская в девках.

«Самое смешное, – мимолетно подумал Мазур, – что этот сукин кот и точно, поощрений и повышений огребет немерено. Дело серьезное, как ни смотри: иностранное судно с серьезными ракетами в трюме, никакой инсценировки и туфты...»

Но ведь эксклюзив на съемки оставался за Егором? Есть подозрения, что вновь, в который раз в истории человечества, имела место интрига, кто-то кого-то кинул, повел свою игру...

Анка свистнула сквозь зубы – тихо, резко. Мазур поднял голову, проследил за движением ее подбородка, кинулся к окну.

Прямо к входу деловой походкой двигалась целая орава – трое чернокожих в униформе и касках, с короткими шведскими автоматами, еще один, тоже черный, тоже в форме, но в фуражке вместо каски, с кобурой на поясе, в белоснежных перчатках, и еще двое белых, в цивильном...

Бросившись ко второму окну, он грустно констатировал: замуровали, демоны... Еще несколько обмундированных – он слабо разбирался в здешней форме, понятия не имел, армия это, полицаи или какая-нибудь конно-водолазная жандармерия – проворно оцепили домик, и с ними маячил еще один белый, весь из себя гражданский...

Буквально через пару секунд Мазур распорядился:

– Я на ногах, а ты лежишь, пьяная в жопу! Ясно?

Все же она была классная напарница – в ъ е х а л а моментально, одним рывком сорвала через голову платьице, плюхнулась в постель, поставив рядом полупустую бутылку виски, живописно разметалась, небрежно прикрывшись простыней. Сам Мазур сел в кресло подальше от нее и закурил. Кресло стояло так, что он оказался спиной к стене, и все, кто хотел бы с ним беседовать, непременно встали бы спиной к живописной девице – а вот этого, Мазур уже успел усвоить, и врагу не пожелаешь...

Еще через несколько секунд в дверь заколотили классическим полицейским стуком, одинаковым под любыми широтами и на всех континентах, кроме разве что Антарктиды, где по известным причинам как с полицией, так и с криминалом обстояло никак.

– Войдите! – крикнул Мазур.

Особенного беспокойства у него не было, а также и раздражения на себя. То, что их здесь все же приловили, было случайностью из разряда тех, которых избежать невозможно. А значит, винить себя не в чем. Уж если эта свора объявилась, неведомо как прознав место дислокации, то и на пути к владельцу лодки могли с тем же успехом произойти схожие неприятности.

Но главное – ручаться можно, их не искала и не ловила ни одна здешняя серьезная контора как таковая. Чья-то самодеятельность, а это открывает широчайший простор для маневра, и возможности предоставляет нехилые. Вообще-то здесь, в Джале, имелся дельный и под самую маковку заряженный деньгами адвокат, который взялся бы их вытаскивать из любых неприятностей, но все равно, профессиональная честь требует, чтобы они ушли сами, собственными усилиями, на своих ногах, как говорится. И потом, перед помянутой самодеятельностью любой адвокат (и даже министр внутренних дел) бессилен, потому что разборка пойдет не по закону, а по понятиям. А понятия, господа мои, они и в Африке понятия...

Авангардом в комнату целеустремленно вломилась парочка камуфлированных негров с автоматами. Картинно встали по сторонам двери, наведя автоматы на Мазура, – возможно, им это казалось очень круто, но сам Мазур лишь поморщился от столь дурного вкуса.

Потом вошел тот, в фуражке, щеголявший белоснежными перчатками, а уж за ним объявилась троица бледнолицых – то есть они, конечно, загорели так, что сразу видно, в Африке не со вчерашнего дня. Но все равно, бледнолицые они, или уже кто?

Несколько секунд стояла напряженная тишина. Потом один из белых – единственный из этой троицы с усами, холеными, едва ли не запорожскими – кивнул офицеру, а тот, в свою очередь, что-то громко и повелительно рявкнул своим на местном наречии. Те моментально улетучились. Мазур видел в окно, что вся эта банда по-прежнему торчит вокруг коттеджика.

В руках у троицы моментально появились пистолеты – что характерно, все до единого с глушителями. Чтобы прояснить ситуацию, Мазур сказал по-русски:

– Ну, это вы зря, ребята, не надо меня так уж пужаться...

– Береженого бог бережет, – ответил на той же мове усатый. – Грицко, посмотри девку...

Тот, что стоял слева от него, осторожно приблизился к постели, присмотрелся, потряс Анку за плечо. Она отмахнулась, не открывая глаз, пьяным голосом, невразумительно обложила его в три этажа с мезонином, повернулась на другой бок и натянула простыню на голову.

– Вроде пьяная в сиську...

– Все равно, посматривай, – распорядился усатый. – С этим типом осторожность не помешает. Как жизнь-то, Мазур?

Мазур смотрел на него. В голове привычно шла канцелярская работа, можно бы сказать, жужжала, щелкала и мельтешила карточками некая картотека. Где-то он видел и этот поворот головы, прочно сидевшей на крепкой шее, и фигуру, и лицо, вот только усы, такое впечатление, были гораздо меньше. Если их мысленно и обстричь наполовину, поменять прическу... Некая операция? «Каскад», «Кондотьер»? «Шквал»? «Амазонка»? Страна? Южный Йемен, Эль-Бахлак, Латинская Америка... Балтика, Черное море... Теплее!

– Между прочим, – с ухмылочкой сообщил усатый, – нормальный безвинный человек уже давно возмущался бы, законы припоминал, полицией грозил и о правах человека орал. А вы, герр Мазур, так спокойно сидите, словно незнакомцы с пушками для вас в порядке вещей...

– А о чем беспокоиться? – пожал плечами Мазур. – Денег у меня кот наплакал, часы скверные, на педрил вы не похожи...

– Веселый дядька, – осклабился тот, что бдительно стоял над добросовестно похрапывавшей Анкой.

– Еще бы, – сказал усатый. – Это ж Мазур, живая легенда. Как начнет веселиться, оглянуться не успеешь, а уж полыхает что-нибудь синим пламенем... – он поморщился, произнес тихо и даже, такое впечатление, задушевно: – Степаныч, сука ты нелюдская, что ж ты мне всю малину обосрал?

– Mнe ваши беспочвенные обвинения очень даже странны, – сказал Мазур. – Малина, между прочим, здесь категорически не произрастает. Это даже я знаю, хоть и живу тут пару дней...

– Спокойный, – прокомментировал тот, что оставался стоять рядом с усатым. – Не понимает товарищ...