Пиранья. Черное солнце Бушков Александр
– Отнюдь, – тихо и серьезно сказал усатый. – Все он понимает. А потому не нравится мне его спокойствие... Так. Под майкой, конечно, ничего нет. А вот... Ноги вверх.
– Не понял, – сказал Мазур.
– Да все ты понял, козел... Ноги задери, как там тебе удобнее. Ну, живо, а то мы сами проверим...
Мазур, вздохнув, задрал ноги. Широкие штанины сползли, и, разумеется, сразу открылась прикрепленная к правой щиколотке черная кобура с «Вальтером», небольшим, однако убойным. Заначка на черный день, фигурально выражаясь.
– «Липучку» расстегни и пистоль аккуратненько стряхни на пол, – приказал усатый. – Левой рукой. И не дури. Чуть что не так… Сам понимаешь, что к чему, не целка.
Мазур выполнил требование, при этом не почувствовав ровным счетом никакой утраты. В комнате и так оставалось еще целых четыре пистолета – три у белых и один в кобуре у офицера, слушавшего непонятную речь с любопытно-отстраненным видом. Выбор богатый. Так даже лучше: сплошь и рядом, разоружив тебя, противник полагает, что ты стал менее опасным. Ну да, вон тот откровенно расслабился, когда кобура со стуком упала на пол. Но только не усатый...
И тут у Мазура в мозгу ослепительно вспыхнула нужная лампочка, нужная карточка выпрыгнула прямо в руки...
– Ну как же, – сказал он спокойно. – Восемьдесят седьмой, Крым, учения «Тень». Капитан-лейтенант Стробач Тимофей Васильевич, советский подводный спецназ...
– Я и не сомневался, Степаныч, что профессионал ты сугубый, – с непроницаемым лицом сказал усатый. – Было такое дело, были тогда еще и Советы... Независимой украинской державы тогда еще не было, но положение, сам знаешь, поправилось с той поры...
– Ну да, ну да, – сказал Мазур. – Как сейчас помню, Тимофей...
– Будь ласков – Т и м о ш. Давненько уже имя не коверкаю на москальский лад...
Мазур покачал головой:
– Понятно все. Ще не вмерла Украина... Помню прекрасно, ты, Т и м о ш, и тогда, в восемьдесят седьмом, под коньячок что-то такое буровил, только в те времена оно выглядело достаточно мирно, опереточно, право слово. А теперь, стало быть, процесс дошел до логического конца? Ну да, ты ж у нас из славного града Л ь в и в а, цитадели, так сказать...
– А не пора ли ему двинуть пару раз по организму? – спросил тот, что стоял рядом со Стробачем. – Не понимает, по-моему, человек своего положения...
– Сомневаюсь, – все так же тихо, серьезно и без малейшей нервозности сказал Стробач. – Все он прекрасно понимает. Тот еще кадр.
– Чего ж придуривается?
– Вот это на данный момент и есть самая интересная загадка, – задумчиво сказал Стробач. – Когда в гости неожиданно приходят серьезные люди с пистолетами, а клиент начинает дурковать, объяснений этому всего три. Первое – не врубается. Отметаем, не тот человек наш товарищ Мазур. Второе – стопроцентно уверен в своих тылах. Позволь усомниться, Степаныч. Ты тут совершенно нелегально, и прикрытия у тебя нет никакого... по крайней мере, здесь и сейчас. Остается третье, самое вероятное: пытается получить какую-то информацию, поскольку для него пока что многое неясно... А, Мазур? Ну ладно, я не жадный. Будет тебе ясность. Вот этот ноусер – он небрежно дернул подбородком в сторону картинного офицерика – из полиции, если ты не понял.
– Ну, это-то я как раз понял, – сказал Мазур. – Тоже мне, ребус. Купленный полицай, яснее ясного... майор?
– Капитан.
– Стробач... – укоризненно протянул Мазур – Ну это ж дешевка...Ты серьезный мужик... по крайней мере, по предыдущей жизни, по выучке и службе. Мог бы и майора прикупить.
– Обойдемся без дурного шика. Тебе и капитана хватит.
– Капитан, – сказал Мазур уже по-английски, – интересно, и сколько этот тип вам платит? Он всегда был прижимист...
Капитан, сразу видно, прекрасно его понял, но вместо ответа возмущенно фыркнул, уставился с нешуточной обидой: ну, понятно, какой проститутке приятно, ежели на людях ее род занятий в реальных выражениях называют...
Мазур покосился на экран. «Ориона» там уже не было, шла непонятная церемония с участием немалого количества военных и расфуфыренных штатских, в основном темнокожих: то ли торжественно открывали какую-то больничку или шашлычную, то ли просто тусовались с шампанским на денежки электората.
– Ну, знаешь, каплей, это уже верх цинизма, – продолжал Мазур опять-таки по-английски, – в твоем положении притаскивать полицейского...
Стробач недовольно поморщился, но ответил на том же языке:
– Интересно, какое такое «мое» положение?
– Возможно, я стал стар и мнителен, выдумываю сюжеты для боевиков, – сказал Мазур. – Но у меня отчего-то впечатление, что ты в последнее время как раз и углубленно занимался тем, что пытался прихлопнуть президента Ньянгаталы. Аквалангисты с лоханки, окопавшейся в нейтральных водах, снайперы в Королевском Краале... А потом ракеты на мирном гидрографическом кораблике...
Лицо Стробача примечательным образом изменилось: теперь на нем была и настоящая злость, и ненависть даже, и откровенная свирепость, и, кажется, досада. Лицо человека, которому Мазур крупно насолил.
И тем не менее бывший капитан-лейтенант рухнувшей империи очень быстро справился с собой. Ничего удивительного – их с Мазуром в определенные моменты жизни учили одни и те же учителя. Стробач, Стробач... Имперская кличка – «Князь». Не бог весть какой супермен, но у него в активе и «Весна», и «Осьминог», есть подозрения, и «Радуга», а также нечто схожее, Мазуру не известное. Неплохим волчарой был когда-то, он и сейчас не превратился в хлам, но вот п о л о ж е н и е его в нашем мире уже совершенно иное... На этом и играть? Конечно, на этом!
– Мазур, – сказал Стробач спокойно. – У меня, в общем, масса времени, но к чему толочь воду в ступе? Хочешь, чтобы я тебе обрисовал расклад? Изволь. Ты человек битый и должен понимать... Мне доверили серьезную работу, за которую платили серьезные деньги. Ты за короткое время дважды ухитрился мне все обломить. Особой злости я к тебе не питаю, мы с тобой выше таких пошлостей... но, согласись, отвечать придется. Я из-за тебя потерял приличные деньги, репутация под угрозой. Компенсация необходима, я не христосик и не буддийский святой. А значит, я должен на тебе заработать столько, чтобы залатать прорехи, убытки возместить...
– Денег нет.
– Не дуркуй. Прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Ты, дружище, форменный кладезь ценной информации, большая часть которой и сегодня актуальна. Есть реальный шанс превратить эту информацию в деньги – если обратиться не к моим нынешним клиентам, а кое к кому другому. И получить эту информацию можно двумя путями. Первый – ты все равно выложишь требуемое, но с величайшей неохотой, и оттого к концу... интервью превратишься в ошметки. В прямом смысле. Второй – ты сам, не ерепенясь, распустишь язычок, а значит, останешься цел, невредим и даже какой-то процентик с этого дела получишь.
– Ушам своим не верю, – сказал Мазур. – Ты настолько благороден, что отпустишь меня на все четыре стороны? И даже процентик отслюнишь? И отомстить не попытаешься? Я что, должен этому верить?
– Должен. Потому что это бизнес чистейшей воды. Напортил ты мне крепко, настолько, что я, признаюсь, с трудом удерживаюсь, чтобы не вломить тебе как следует. Но это, повторяю, бизнес. Если я на тебе заработаю достаточно, чтобы компенсировать убытки, упущенную выгоду, – черт с тобой, живи. Даже – с процентиком. Что скажешь?
– А что тут сказать? – пожал Мазур плечами. – Ну не нравитесь вы мне. Не нравятся мне ни ваша розовая кофточка, ни ваши сиськи. А если серьезно, Стробач, откуда мне знать, что ты в серьезной игре? Может, ты тут вовсе и ни при чем? Я имею в виду, не имеешь отношения ни к последним покушениям на президента Кавулу, ни к ракетам на «Орионе»? Краем уха что-то прослышал и под этим соусом хочешь срубить денежек по-дурному?
– Ах, во-от оно что, – процедил Стробач, криво, неприятно усмехаясь. – Тебе п о л н о й ясности хочется? Ну, изволь. Для милого дружка – и сережку из ушка...
Он достал из кармана небольшой прозрачный пакетик с чем-то белым и сыпучим, похожим на обыкновенную соль, раскрыл, запустил туда два пальца и без малейшей брезгливости, с недрогнувшим лицом извлек содержимое. Покачал отрезанным ухом перед лицом Мазура. Осведомился:
– Знакомо?
Серьгу Мазур узнал моментально – массивную, серебряную, крест на полумесяце, если верить Егору, настоящую казачью, старинную. Вот, значит, как... Кое-что проясняется...
Он остался спокоен – видывал в жизни вещи и пострашнее отрезанного уха (тем более принадлежавшего совершенно чужому человеку, ни свату, ни брату, ни сослуживцу). Просто-напросто голова работала в режиме «максимум». Нужно было искать выход.
– К превеликому сожалению, мы до этого козла добрались слишком поздно, – сказал Стробач. – Но зато уж не церемонились, сам понимаешь. На корабль ты успел... Но вот смыться уже не вышло.
– А как вы узнали, кстати, где я? – небрежно спросил Мазур. – Или тоже секрет?
– Да какой там секрет, Степаныч, – усмехнулся Стробач. – Мы теперь с тобой одной веревочкой повязаны, можно и откровенно. Если договоримся, никому не проболтаешься. Не договоримся – тем более. Этот шакаленок послал за тобой свою шестерку. Очень он опасался, что ты его как-то обманешь, кинешь, а ему ж хотелось хорошие денежки загрести. Между прочим, его и в самом деле кинули – его подполковничек своего оператора притащил, хитрован, наплевав на договоренности. Но это уже не наше дело... В общем, он за тобой послал хвоста. При здешнем курортном многолюдстве дело нехитрое и беспроигрышное, тут любой Штирлиц проглядит слежку... Но опоздали мы с ним, опоздали, – повторил он с нешуточным сожалением. – Успел ты, гад, напакостить... Ну что же, платить придется.
– Ну что, уважаемый, – глядя мимо него, обратился Мазур непосредственно к капитану, – понятно теперь, во что впутались? Эти приятные люди, если вы до сих пор не поняли, готовили покушение на президента соседней державы... к чему и вы оказались пристегнуты ненароком.
Он видел по лицу бравого служителя закона, что тому очень и очень невесело. Извечная беда продажных винтиков государственного механизма: никогда не знаешь заранее, беря денежки, во что именно со своими благодетелями вляпаешься... Но старается держаться молодцом, обормот...
Капитан – определенно собрав всю силу воли в кулак – ответил сухо:
– Представления не имею, о чем вы. Ни в каком покушении я не участвовал... и эти господа тоже. Подобные обвинения нужно доказывать на следствии и в суде. А у вас... – он вдруг улыбнулся Мазуру почти спокойно: – А у вас, мне почему-то представляется, крайне мало шансов добраться до следователей и судей...
– Это вы верно подметили, – сказал Мазур рассеянно. – Ну что же, самообладание у вас есть, хвалю... И все же вы сами понимаете, что прочно пристегнуты к этому делу, не зря же этот тип, – он кивнул на Стробача, – ничего не имеет против того, чтобы мы и дальше вели разговор по-английски. Чтобы вы лучше представляли, во что влипли, и у вас не появилось бы дурацкого желания с о с к о ч и т ь... Ага, он снова, я так понимаю, грозится всех раскатать и вывести на чистую воду...
И кивнул в сторону телевизора – там на экране вновь возник бравый подполковник, энергично тараторивший что-то в камеру и в такт выкрикам грозивший кулаком неизвестному супостату. Лицо капитана заметно омрачилось (Мазур явно попал в точку, тут и понимать не надо, мимики достаточно), но он держался. Двигаясь почти непринужденно, прошелся по комнате, задергивая шторы на обоих окнах, – ну да, не хотел, чтобы до непосвященных подчиненных долетело хоть словечко, да и увидеть могли нечто неподобающее. «Будем работать, – подумал Мазур почти весело. – Ох, придется. Не сдаваться же?»
Какое-то время стояла тишина. Время от времени Анка ворочалась, что-то неразборчиво мычала, меняла позу – одним словом, старательно изображала в дым пьяную поблядушку, прихваченную для второстепенных дел. Если у Егора сложилось такое убеждение – а оно наверняка сложилось, – то он его Стробачу передал, а как же иначе, тот временами сторожко косится на постель, но что-то в его поведении подсказывает: наживку он заглотал и Анку считает неопасной... Так, что у нас в активе? Стробач – неплохой профессионал диверсий и деликатных акций, старательно выученный рухнувшей в небытие империей... и не более того! Всегда ходил в исполнителях, до серьезной командирской роли подняться не успел, потому что империя обрушилась. Подался на вольные хлеба, здесь, сейчас, у своих – безусловный атаман... но сути-то это не меняет. По п р е ж н е й своей жизни он не командир, не стратег, не планировщик. Вот и двинем Ахиллеса по его беззащитной пяточке...
Мазур поднял голову, улыбнулся Стробачу открыто, безмятежно, можно сказать, беззаботно:
– Знаешь, в чем твоя беда, Т и м о ш? (Он по-прежнему говорил по-английски, чтобы и продажного капитана охватить игрой). Да в том, что ты, как был мелкой сошкой, так и остался.
– Это оскорбление или как? – спросил Стробач, напрягшись.
– Ну что ты, – сказал Мазур. – Мы же профессионалы, ты сам это повторяешь, чтобы я не забыл... К чему нам глупые эмоции вроде оскорблений? Это, уж прости, констатация факта. Ты всегда был р я д о в ы м. Рядовым членом группы, я имею в виду. Никогда не командовал. Сомневаюсь, что успел дослужиться до кап-три, прежде чем обрушился Союз...
– Успел.
– Поздравляю, – сказал Мазур. – Но сути дела это не меняет, мне думается. Той независимой украинской державе, о который ты с таким пафосом поминал, ты, вероятнее всего, попросту не служил. Ну какие там могли быть серьезные дела для подводного спецназа? Мне представляется, ты довольно давно подался в свободное плаванье... Прав я?
– Предположим. Что с того?
– Так я ж и объясняю... – сказал Мазур, подпуская чуточку снисходительного презрения, чуточку пока что. – Речь не идет о твоих качествах боевика. Они, я уверен, выше всякой похвалы. Нас всех неплохо учили, Тимош. Но ведь это далеко не все... Повторяю, я и не собираюсь тебя оскорблять. Просто обрисовываю ситуацию с профессиональным цинизмом. В нашем с тобой положении есть существенная разница. И я ее подробно изложу, раз уж у нас тут начался сущий фестиваль «Славянский базар»... Итак, ты и я. Ты, Тимош, если смотреть правде в глаза, всего-навсего классический белый наемник, фигура, для Африки насквозь привычная на протяжении последней полусотни лет, но, признай, довольно мелкая. Это не фигура, а пешка... Солидные бизнесмены тебе заплатили, чтобы ты пришил президента. Моральную сторону предприятия я цинично выношу за рамки – не мое дело читать мораль, меня она как-то не интересует. Черт с ней, с моралью. Каждый зарабатывает, как может. Я не о том. Так вот, ты, голубь – обычный наемник, которому бизнесмены заказали президента. И не более того. На Джеймса Бонда это ничуть не похоже – да и до Конго-Мюллера или Майкла Хора тебе, как до Китая раком...
Он сделал точно рассчитанную паузу, чтобы посмотреть, как его тирада будет воспринята. И убедился, что угодил в яблочко: Стробач задет не на шутку, он и сам в глубине души все про себя знает, но, когда слышишь это из чужих уст, да еще на публике... Притворяется невозмутимым, но ноздри-то раздуваются, и в глазенках злой блеск...
– Интересно, – сказал Стробач, старательно изображая совершеннейшую невозмутимость, – а ты, выходит, лучше? Ты-то чем лучше, Степаныч? Только не говори, что ты – фигура...
В раскладе фестиваля внезапно произошли изменения: Анка шумно заворочалась, но не «проснулась». «Молодец, – подумал Мазур едва ли не растроганно. – Соображает, что дело близится к финалу. С о в с е м просыпаться не стоит – этот облом может ее и вырубить ради пущего спокойствия, а вот так, решив, что она вот-вот очухается, и придется принимать какие-то меры, он на ней полностью сосредоточится. Их остается двое...»
– Я-то? – переспросил Мазур голосом Жоржа Милославского. – Я-то, уж извини, как раз персона. В отличие от тебя, нелегала и мелкого пакостника. Официально состою консультантом в одной из секретных служб Ньянгаталы, ведаю кое-какими аспектами безопасности президента. И здесь я, особо подчеркиваю, под своим собственным именем, вполне легально. Дипломатического ранга, согласен, не имею, чего нема, того нема, но в прочих отношениях – фигура вполне респектабельная... – вот т е п е р ь он позволил брезгливому превосходству в голосе достичь наивысшей точки: – Ты понял разницу, быдла наемная?
И видел по лицу собеседника, что попал в точку, нанес удар в самое чувствительное место. Встал из кресла, используя секундное замешательство оппонентов – не взмыл, боже упаси, выпрямился медленно, неспешно, чтобы не нарваться на дурную пулю. Стробач этому не препятствовал, все еще кипя от злости. А Мазур старательно н а г н е т а л, глядя уже откровенно брезгливо, как солдат на вошь, цедя слова через губу с барским превосходством:
– Все понял, урод? Олух царя небесного? Считай, что я тут в качестве официального лица, призванного улаживать скользкие вопросы в отношениях меж сопредельными державами. «Орион», говоришь? Так мне его здешние власти простят – в конце концов, это не их корабль, да и ситуация подходит под классическую борьбу с терроризмом лучше некуда... Дошло до тебя наконец, козлик? Мне чихать, что ты режешь уши шакалам пера, – с ними, по совести, иначе и нельзя. Но вот об меня зубки обломаешь. Потому что я – официальное лицо. Потому что здешние спецслужбы мне если не помогают, то уж не мешают. Потому что этот милый коттеджик давно под наблюдением – кто ж допустит, чтобы и со м н о й теперь что-нибудь стряслось? Я – рыцарь в сверкающих доспехах, борец с мировым терроризмом, то бишь с тобой, рожа. Это я тебе буду диктовать, как летать, как свистеть, какие показания давать – а ты, сволочь, будешь испражняться до донышка, чтобы задницу сберечь и шкуру сохранить... Что таращишься? Тебе паспорт показать на мою честную фамилию? Вон он, на столе...
Паспорт, разумеется, был на вымышленную фамилию, все, что Мазур только что выложил, с действительностью не имело ничего общего. Но тут уж, как в покере: карты у тебя могут оказаться в десять раз хуже, чем у противника, но, взявшись блефовать, ты его настолько введешь в заблуждение ангельским выражением лица и честнейшим взглядом, что он сбросит свою выигрышную комбинацию, сказавши «я – пас», и проиграет, хотя имел все шансы...
Мазур сделал шаг к столу. Ошеломленный Стробач ему не препятствовал.
– Вот, – сказал Мазур, брезгливо цедя слова, – вот я беру паспорт, открываю, показываю... Или ты, заделавшись щирым хохлом, по-москальски читать разучился? Вот, изволь полюбопытствовать, дурное ты чувырло...
Все было в полном порядке: он сумел переместиться так, что Стробач закрывал его от своего сообщника с пистолем наголо. Мазур стал вытягивать руку с паспортом – и Стробач машинально опустил ствол, чуть-чуть, видно было по нему, что он готов выхватить у Мазура аусвайс и прочитать глазами, чтобы самому убедиться...
Безошибочно угадав момент, Мазур переместился с возможной линии огня, парой пируэтов сбил с толку противника касательно возможных траекторий своего перемещения. Нанес удар – краснокожей паспортиной, твердой обложкой, в умелых руках представлявшей собой нешуточное оружие...
Свободной рукой завалил Стробача на себя, прикрываясь им от пули. Напрасно. Слева послышался смачный удар, оханье, миг спустя едва слышно хлопнул бесшумный пистолет (уже в руке у Анки), и напарник Стробача завалился навзничь с аккуратненьким входным отверстием посреди лба, грянулся затылком на пушистый ковер и остался недвижим.
Пистолет в его руке оказался всего-то в полуметре от начищенных сапог господина продажного капитана, но тот не сделал попытки его схватить и свою кобуру лапать даже не пытался, оцепенело застыл у стены – полное впечатление, побледнев от панического ужаса, хотя негры, как известно, бледнеть не могут по чисто техническим причинам, они вместо этого становятся пепельно-серыми...
Мазур орлиным взором окинул помещение, окончательно проясняя для себя ситуацию.
Совершеннейшее благолепие, тишина и симметрия. За наглухо задернутыми шторами не слышно шума, голосов, шевеления, там ничего не заметили. Анка стоит с пистолетом наготове, тот, что ее караулил, признаков жизни уже не подает, не говоря уж о том, которому она добавила третий глаз ясновидения, чакру прочистила.
Фестиваль «Славянский базар» закончился. Можно опускать флаг, наливать напоследок по граненому притомившимся баянистам, одним словом, заканчивать как торжественную часть, так и народные гулянья.
Вполне культурно получилось. Финита.
Глава шестая
Ходы кривые роет подводный умный крот...
Еще раз окинув взглядом место действия и убедившись, что одержана полная и окончательная победа, Мазур вразвалочку подошел к остолбеневшему капитану, ухмыляясь, поправил ему фуражку, чтобы сидела на голове соответственно советским правилам, задушевно спросил:
– Тяжело на душе?
Капитан машинально закивал, косясь через плечо Мазура на раскованную красотку в алом бикини, – она, дружески ухмыляясь растерянному полицаю, поигрывала черным пистолетом с длинным глушителем с таким видом, словно собиралась сию же минуту присовокупить свежего покойничка к уже имевшимся.
– Не обращайте внимания, – сказал Мазур. – Она – добрая, душевная девочка и не привыкла убивать без приказа. А приказа я ей пока что не давал. Ну что же, дружище, будем выслушивать нотации? Поняли теперь, что быть коррупционером порой – чревато? Оборачивается крупными неприятностями. Вы-то полагали, что наняты для оказывания мелких услуг, а обернулось все соучастием в террористическом акте. Не сомневаюсь, что ваше правительство не прочь по мелочам напакостить Ньянгатале, как и она вам, – но покушение на президента соседней страны с помощью крылатых ракет, это уж чересчур... Вы примерно представляете, что с вами будет, если я вас сдам контрразведке? Там же тоже живые люди сидят, всем хочется выдвинуться и выслужиться. А тут и не нужно изощряться – вот он, коррумпированный сообщник международных террористов, с поличным взят...
Судя по лицу капитана, он прекрасно представлял себе свою печальную участь и не питал иллюзий касаемо гуманизма здешних особистов и их белоснежной пушистости.
– Но если подумать... – сказал Мазур. – Ведь лично вы мне ничего плохого не сделали вроде бы?
– Господин...
– Адмирал, – небрежно сказал Мазур.
– Господин адмирал, можете мне поверить, я и не подозревал, что все настолько... Я полагал попросту...
– Ну да, мелкие услуги, – кивнул Мазур. – Семья большая, богатых родственников нет, связей нет... дело житейское, где ж тут не подработать? – Он оглянулся на недвижимого Стробача. – Участвовали в зверской расправе над беднягой журналистом?
– Ну что ты, господин адмирал! Я и не знал, что они собираются поступить с ним так... Меня заверили, что с ним собираются просто побеседовать...
– Но выслеживали-то его с помощью ваших людей?
Капитан уставился в пол.
– Еще и соучастие в убийстве иностранного журналиста, – соболезнующе покачав головой, сказал Мазур.
– Я вообще не присутствовал при беседе...
– Верю, – сказал Мазур. – К чему вашим нанимателям вас было посвящать в детали? В том, что он мертв, я, конечно, не сомневаюсь – если уж человеку во время допроса беззастенчиво отрезают уши, его явно не собираются оставлять в живых... Ладно. Будем искупать вину?
– Все, что хотите...
– Да я немногого хочу, собственно, – задумчиво сказал Мазур. – Вы сейчас отошлете ваших людей... Сколько у вас машин?
– Три.
– Вот пусть на двух ваши ребятки и убираются к месту постоянной дислокации. А мы с вами мирно уедем отсюда на третьей. И я постараюсь все забыть, потому что вы, откровенно говоря, мне абсолютно не нужны. Вы – здешний, пусть с вами здешние власти самостоятельно и разбираются. У меня своя задача, и в функции мои не входит помогать поискам коррупционеров... Ну как, похож я на филантропа и благодетеля?
– Господин адмирал, я вам буду несказанно благодарен...
– Не сомневаюсь, – хмуро сказал Мазур. – Везунчик вы этакий, дешево отделаетесь. Я вас даже вербовать не буду – на кой черт вы мне нужны... Ну, пора собираться.
Он присел на корточки над Стробачем, приложил пальцы к сонной артерии, послушал пульс. Задумчиво наморщил лоб. Пан Тимош был живехонек, хотя и пребывал в состоянии глубокого обморока. Из чистой педантичности следовало бы его добить, но у Мазура не было приказа зачищать все при уходе особо тщательно – да и надобности такой не имелось. В нем шевельнулось что-то, отдаленно напоминавшее сентиментальность – отдаленно, очень отдаленно. Черноморские базы, империя, еще не канувшая в небытие... В конце концов, этот сукин кот уже совершенно не опасен...
– Ну, пошли, – распорядился он. – Держитесь с нами, как с лучшими друзьями, иначе смотрите у меня... Своим соврете потом что-нибудь убедительное... а в общем, и необходимости такой нет, я думаю? Чем меньше знают подчиненные, тем спокойнее...
...Худощавый абориген с умной, плутовской физиономией посмотрел на солнышко сквозь зеленую бумажку с портретом благообразного штатовского президента, убедившись, должно быть, в ее подлинности, скатал в трубочку, сунул в карман потрепанных джинсов, повторил опасливо:
– Но вы уж смотрите, сэр, если это какой-то криминал, я тут совершенно ни при чем и опишу вас полиции в точности...
– Нет там никакой полиции, – сказал Мазур убедительно.
Абориген поежился:
– Ага, все вы мягко стелете... Знаю я, чем такие делишки пахнут. Оглянуться не успеешь, как защелкнут браслетики, и пойдешь сообщником по делу о порошочке...
– Друг мой, – сказал Мазур терпеливо, – посмотрите только на мое честное, открытое лицо. Я похож на гангстера?
– Сколько я повидал таких, которые нисколечко не похожи...
– Денежки взяли? – ласково спросил Мазур.
– Ну...
– Вот и работайте. Говорю вам, никакого криминала… кроме самого мелкого. Я всего-навсего хочу посчитать ребра этому субъекту за то, что лез к моей девочке, – а это, согласитесь, не такое уж большое прегрешение, чтобы полиция встала на ноги... Итак?
Тяжко вздохнув, нахлобучив на нос белую кепочку, абориген перешел неширокую улочку, свернул направо и пошел к неказистому белому домику, рядом с которым размещался лодочный ангар из рифленого железа.
– Ходу! – распорядился Мазур.
Они с Анкой быстрым шагом прошли с полквартала, поднялись по склону, застроенному небогатыми домишками, заняли неплохой наблюдательный пункт на пустыре за лохматой финиковой пальмой. Ангар и домик оттуда неплохо просматривались.
Тянулись минуты, а абориген все не появлялся, и это настораживало – не столь уж сложную задачу ему поручили, всего-то-навсего передать хозяину, что некий господин, прекрасно известный ему по имени, ждет там-то и там-то...
– Вот он, – сказала Анка.
Абориген наконец-то объявился на улице, под жарким солнышком. Выглядел он уныло и пришибленно. Тревожно озираясь, сделал несколько шагов, с напряженным, прямо-таки похоронным лицом потоптался у крыльца, собрав, очевидно, всю свою решимость, побрел к тому месту, откуда Мазур с Анкой уже убрались заблаговременно, – волоча ноги, сторожко оглядываясь, крутя головой с безнадежным видом...
– Все, – сказал Мазур. – Делаем ноги. Они внутри. Его пугнули на скорую руку, чтобы сказал нам, будто внутри все чисто... Вон как тащится...
– Ага, – кивнула Анка, – вот именно. Классическая харя в темпе перевербованной плотвы... Ну, и что теперь, шеф? В принципе, нам никто не мешает уехать в аэропорт, совершенно легально взять билетики и улететь в Ньянгаталу...
– В принципе, – сказал Мазур. – А на деле, согласись, светиться не стоит.
– Кто бы спорил... Но дальше-то что?
– А дальше – здоровая наглость, – сказал Мазур. – Наглость, как известно, сестра таланта. Проще говоря, классический рывок, который никто не в силах предсказать, а значит, не в состоянии воспрепятствовать...
– И как это будет выглядеть на практике?
– Смотри и учись, – сказал Мазур небрежно. – Сейчас меня посетит озарение, а потом все пойдет, как по маслу...
Он, широко расставив ноги, словно стоял на капитанском мостике попавшего в недурную штормягу пиратского корабля – ну не с мирным же гражданским судном себя в данный момент ассоциировать?! – озирал причал, тянувшийся на изрядное расстояние, до горизонта. Вавилонское столпотворение разнообразнейших суденышек, от роскошных яхт до тех самых убогих скорлупок непонятного рода занятий.
Лично ему чертовски заманчивым представлялся выдвинутый в море Т-образный пирс, где легонько покачивалась тройка гидропланов (и еще оставалось место для доброй полдюжины) – все одной и той же марки, все одинаково окрашенные в ярко-желтый цвет с тройной синей полосой по борту и килю, с однотипной эмблемой, красовавшейся и на высоком щите у входа на пирс, где разместилось белое строеньице. Одна из многочисленных контор, организующих для богатеньких туристов воздушные круизы.
Вариант был крайне заманчивый – совершенно легально нанять самолетик, якобы поболтаться в воздухе достаточно долго, полюбоваться экзотическими видами. А потом, сунув пилоту под нос пушку, заставить взять курс на Ньянгаталу – благо до границы с оной всего-то около семидесяти миль.
К великому сожалению, отпадает. Даже при том, что он вполне мог управлять такой вот птичкой не хуже ее пилота. Какая-то система защиты от подобных угонщиков, несомненно, должна существовать, это азбука. Можно оказаться в ситуации, когда не сможешь влиять на события, а против тебя будут играть по неведомым правилам – и влипнешь в серьезные неприятности. Так что – отпадает...
– Пошли, – сказал он решительно.
– Куда?
– В рифму... – хмыкнул Мазур, – а точнее, ловить озарение и удачу, которые просто обязаны подворачиваться таким, как мы, иначе и жить незачем...
И первым стал спускаться по неширокой улочке с видом человека, прекрасно знающего конечную цель маршрута. Анка поневоле двинулась следом. Ленивой походочкой двинулись по нагретому бетонному причалу – ничем не примечательная парочка, терявшаяся в здешнем многолюдстве. Вот отличная яхта, моторы, надо полагать, роллс-ройсовские – но, судя по ее размерам и роскошному виду, на борту чертова уйма народу, а значит, не стоит и связываться. Куча народу особой опасности не представляет, но там наверняка мощная рация, которую предстояло бы еще найти и обезвредить радиста...
Хорошее суденышко, парусно-моторное, довольно новое, сразу видно, оборудовано на потребу богатеньким рыболовам, но очень уж тихоходное, сразу ясно, не для спринта предназначено, а как раз наоборот, для торчанья на якоре, долгого дрейфа...
Мазур свернул совершенно неожиданно для Анки, по инерции чуть не проскочившей мимо. По узеньким сходням взошел на палубу небольшой яхты, именовавшейся «Сирена», и уверенно направился к парочке, возившейся у борта с мотком троса. Оба совсем молодые, а это позволяет предположить, что на борту нет кучи детишек. А судя по размерам суденышка, большой компании на яхте не имеется...
Заслышав его шаги, оба недоуменно подняли головы – симпатичная блондиночка студенческого вида и крепкий бородач, этакий викинг, оба в шортах и легкомысленных майках.
– Простите? – поднял брови бородач.
– Один несложный вопрос, – сказал Мазур, обаятельно улыбаясь во все шестьдесят четыре зуба. – Есть, кроме вас, кто-нибудь еще на борту?
– Нет, – машинально ответил бородач, – только мы с Кристи... – и тут же спохватился: – Простите, что вам, собственно...
– Совершеннейшие пустяки, – скучным голосом сказал Мазур, нагибаясь и задирая брючину на щиколотке. – Мы – флибустьеры, если вы еще не поняли. Судно захвачено, и все такое.
Анка, не дожидаясь распоряжений, проворно нырнула в кокпит и скрылась из виду – все поняла и бросилась осмотреть захваченное судно.
Бородач, на чьей физиономии растерянность смешивалась со злостью, выпрямился и начал:
– Это что, какая-то дурацкая...
И осекся, увидев в руке Мазура вороненый «Вальтер» – небольшой, но выглядевший крайне убедительно. Девица так и осталась сидеть на корточках с тросом в руках, распахнув глаза и медленно бледнея.
– Вниз, ребята, живенько, – распорядился Мазур, показав стволом пистолета на кокпит, – иначе, честное слово, пристрелю обоих. Мне шутить некогда... Кому говорю?
Они послушно попятились. Обойдя обоих, словно пустое место, появилась Анка, доложила:
– Точно, никого больше.
Мазур сделал два шага вперед, гипнотизируя их дулом пистолета и решительной физиономией, а они пятились по лестнице, пока не оказались внизу.
– Посматривай там, – громко сказал Мазур напарнице и, видя по сторонам узкие двери, наугад распахнул одну: – Прошу, господа мои...
Ему по-человечески было чуточку жаль незадачливых яхтсменов, на свою беду оказавшихся посреди чужих опасных игр, но что тут было делать? Какое судно ни захвати, обязательно кого-нибудь обидишь и удручишь, так что не стоит терзаться угрызениями совести. Что тут прикажете делать – выбирать яхту так, чтобы владелец оказался особенно несимпатичным, лысым, пузатым? Ерунда какая…
– Присядьте-ка на коечку, ребята, – сказал Мазур.
Они послушно сели, причем бородач, отодвинув подружку в угол, героически прикрывал ее собственным телом, словно опасался, что Мазур с ходу бросится ее сексуально обижать или резать на куски подобно техасскому маньяку с бензопилой. Он представлял собой забавную смесь решимости и робости – и злостью кипел, и был достаточно умен, чтобы очертя голову бросаться на пистолет.
За спиной появилась Анка, вопросительно воззрилась, ожидая распоряжений.
– Посмотри машинное, – сказал Мазур. – Если все в порядке, запускай движок и дуй в открытое море.
Она кивнула и исчезла.
– Какого черта? – рявкнул бородач. Вполголоса, скажем так, рявкнул, не хотел особенно обострять.
Под ногами у них глухо зарокотало, суденышко дрогнуло и явно стало перемещаться.
– Не переживайте, – сказал Мазур. – Ничего страшного, собственно. Мне просто понадобилось ваше корыто. Совершим небольшую морскую прогулку, а там мы вас отпустим. Разумеется, если будете вести себя смирно. В общем...
Он правильно угадал – бородач, очевидно, посчитав момент подходящим, бросился на него очертя голову. Отступив на шаг, Мазур легонько ему припечатал свободной рукой, не собираясь ни оглушать, ни тем более калечить – попросту отправив назад на узкую койку. Девушка завизжала, видимо, решив, что сейчас-то им и придет конец.
– Хватит, – сказал Мазур, досадливо морщась. – Никто тебя не съест, глупенькая, нужна ты мне... Откуда кораблик?
– Ирландия, – отозвалась она напряженно забившись в угол, не спуская с Мазура расширенных от ужаса глаз.
– Хорошая страна, – кивнул он. – Тихая, маленькая, зеленая...
Кажется, ему в прошлой жизни случалось притворяться ирландцем, он сейчас не помнил точно. В этой маске есть положительные стороны: никого не озаботит и не встревожит чуточку неправильное английское произношение, потому что так ирландцу говорить и полагается. Ну, а родной язык, гэльский, значительная часть ирландцев попросту не знает...
– Вы нам, правда, ничего не сделаете? – настороженно спросила она, боясь худшего и надеясь на лучшее.
Бородач уже чуточку очухался, Мазур бесцеремонно поднял его, толкнул на койку, посоветовал непреклонно:
– Сиди тихонечко, вояка, а то получишь качественнее... – и улыбнулся девчонке как мог галантнее: – Честное слово ничего с вами не случится, если будете вести себя смирно. Мне, право, неловко, но не было выбора...
– Между прочим, это натуральное пиратство, – сказала она сварливо.
Мазур и сам это прекрасно знал: подобный поступок, захват судна с экипажем, с точки зрения морского права недвусмысленно именуется пиратством, размеры судна тут совершенно не играют роли. Ну, что поделать, он в жизни нарушил столько законов неисчислимого множества государств, что как-нибудь переживет и сегодняшний криминал...
– Сам знаю, – сказал он примирительно. – Но что мне оставалось делать? Сплошная романтика, знаете ли. У моей девушки очень суровые родители, огромная семья, живущая по здешним древним обычаям, и, если нас поймают, прирежут к чертовой матери. Вот и пришлось бежать из страны, не выбирая средств. Я же не виноват, что подвернулось именно ваше суденышко. Неужели вы не посочувствуете несчастным влюбленным?
– Кто б тебе верил... – проворчал бородач, растиравший то место, куда пришелся удар. – Куда вы нас тащите?
– Да тут недалеко, – сказал Мазур. – В Ньянгаталу. Никогда там не бывали? Красивые места. В Ньянгатале мы сойдем, а вы можете плыть куда угодно. Вот что, ребятки, давайте-ка я вас свяжу, уж не сердитесь. И мне будет спокойнее, и вас не будет тянуть на всякие глупости...
Глава седьмая
Посиделки с откровенным человеком
Обнаружив, что Олесин домик, сразу видно, пуст, Мазур уже привычно переключился на президентские апартаменты. Без малейшего стеснения – а что здесь было церемониться, подумаешь, президент, видывали мы лилипутов и покрупнее...
Отхлебнул пива из холодной банки, печально вздохнул, грустно покачал головой: господин президент был в своем репертуаре. На экране вновь разворачивалась крутая порнуха: белая блондинка стояла у широченной постели, согнувшись, упершись в нее руками, а пристроившийся сзади президент наяривал со всем усердием. Отчетливо доносились его довольное уханье – уэллсовский марсианин, бля, – и громкие постаныванья блондинки. То ли всерьез ловила кайф, то ли старательно отрабатывала гонорар, надо полагать, немаленький – президент в таких делах не мелочился, благо к его услугам были и казна, и секретные фонды, и доля в алмазных рудниках.
«Очаровательно, – подумал Мазур. – В лесах полно повстанцев, по сопредельным державам обосновались террористы, в парламенте дядюшка Мванги что-то вроде вотума недоверия готовит, одним словом, серьезных дел невпроворот, а он тут блондинок жарит беззаботно... Да пошел он...»
Протянув уже руку к выключателю, Мазур задержал ее в воздухе. Нельзя сказать, чтобы увиденное его ошеломило, всякое повидал, но все же это было достаточно удивительно.
Блондинка как раз закинула голову, спутанные волосы упали на спину, открыв лицо, и Мазур моментально опознал Олесю. Здрасте, тетя, Новый год...
Ситуация переменилась – президент, выражаясь деликатно и употребляя военные термины, ловко поменял место дислокации ударной группировки – и продолжал со всем пылом. Вот тут партнерше пришлось туговато, охала и чуть ли не орала всерьез, президент, которого сейчас не могла бы отвлечь и плюхнувшаяся на охотничий поселок атомная бомба, старался по-стахановски и лица Олеси не видел, но Мазур-то прекрасно различал ее искаженную физиономию – тут и дураку было ясно, что подобные упражнения у нее не вызывают ни малейшей радости, наоборот, категорически не по вкусу.
Мазур долго сидел перед экраном, не видя происходящего, погрузившись в собственные раздумья, морщась временами от страдальческих охов белокурой русалки. Когда президент наконец решил, что с него достаточно, поставил Олесю на коленки у постели и приступил к следующему номеру программы, Мазур плюнул, выключил телевизор и еще какое-то время сидел в раздумье.
Как ни прикидывай, а это был перехлест. Говоря по-современному, у всего есть свой формат. А в том формате, в котором Олеся сейчас пребывала, ей, пожалуй что, было совершенно ни к чему с а м о й ложиться под президента. Каковой, строго говоря, не более чем марионетка у этих господ и дам, прибравших к рукам самые лакомые кусочки Ньянгаталы. Отношения должны быть качественно иными. Кавулу вовсе не дурак, продувная бестия, не мог же он одуреть настолько, чтобы ставить дальнейшие деловые отношения в зависимость от того, будет ли с ним трахаться всеми способами х о з я й к а половины страны? Следовательно, она сама пошла навстречу и позволила, чтобы с ней вытворяли такое, что ей категорически не по вкусу. А в ее положении на такое должны быть серьезнейшие причины.
Сидя перед погасшим экраном, Мазур в который раз подумал, что Лаврик был прав. За всем здешним действом, имевшим привычный вид отлаженного бизнеса, должно крыться что-то еще. Нечто экстраординарное, выламывающееся из всех форматов и обычной практики. А значит, все труды были не зря – существует некая большая и мрачная тайна, голову на отсечение...
Он допил пиво, поставил пустую банку под кресло и вышел в кабинет. Там все оставалось почти по-прежнему – разве что Мванги убрал со стены все фотографии, где присутствовал бывший хозяин и его предосудительные дружки.
Сам дядюшка Мозес восседал за обширным, девственно чистым столом в компании бутылки виски. Вид у него был понурый и задумчивый. Завидев Мазура, он, не меняя выражения лица, извлек второй стакан, щедро туда плеснул и насыпал льда. Мазур, столь же молча, присел напротив и взял стакан.
– У вас удрученный вид, адмирал, – не шевелясь, произнес Мванги.
– У вас тоже, господин спикер, – сказал Мазур без выражения.
– Это понятно. Я наблюдаю за своими... вы, соответственно, надо полагать, за с в о и м и. И оба мы, ручаться можно, то и дело обнаруживаем нечто, что нам не по вкусу... Откуда взяться хорошему настроению?
– Пожалуй...
Старик, бледно усмехнувшись, вдруг спросил:
– А могли бы вы, адмирал, устроить здесь переворот? Если у вас будет достаточно возможностей?
Без всякого удивления Мазур сказал:
– Я так понимаю, при ободрении и поддержке власть имущих...
– Предположим.
– Ну, это настолько нехитрое дело, что скучно делается, – сказал Мазур. – Я бы поднял батальон из полка «Умаконто Бачака», тамошние десантники в основном из лулебо, президента недолюбливают и из-за племенных разногласий и оттого, что там сильно влияние партии РАЛИМО, присовокупил несколько броневиков, занял бы дворец, одновременно нейтрализовав парочкой рот штаб-квартиру службы безопасности... Это первое, что приходит в голову. С ходу можно придумать еще несколько вариантов с участием гораздо меньших сил – но столь же эффективных. Разумеется, я говорю все это чисто абстрактно, теоретически, господин спикер, у меня и в мыслях нет устраивать что-то всерьез, на кой черт мне это нужно...
– Примерно тот же вариант приходил и мне в голову, – сказал Мванги. – Десантники из «Умаконто», Гарантальские казармы... Одна беда: а что п о т о м? Повстанцев в лесах не станет меньше, проблемы останутся прежними, а то и новых прибавится...
– Вот то-то и оно, – сказал Мазур. – А что потом?
– Как все казалось ясно и просто, когда мы входили в столицу тридцать с лишним лет назад, – сказал отрешенно старик. – Всем представлялось: как только настанет независимость, не будет ни сложностей, ни конфликтов, ни проблем...
– Ага, – кивнул Мазур. – Нам тоже пятнадцать лет назад казалось, что настала райская жизнь без проблем...
Печально улыбнувшись ему, спикер поднял стакан и выпил до дна. Мазур вдруг почувствовал себя ужасно старым, по-настоящему дряхлым: как бы он ни старался, чертов мир не переделать, и счастья не прибавляется, и проблем не становится меньше, куда ни глянь – сплошная задница.
Мванги сказал, грустно улыбаясь:
Читать бесплатно другие книги:
