Распутин. Выстрелы из прошлого Бушков Александр

Глава пятая.

Дорога к пропасти

Так уж исторически сложилось, что из всех заграничных народов лишь немцы самым теснейшим образом оказались связаны с Россией и внесли в ее развитие огромный вклад, опять-таки в отличие от всех прочих иностранцев, представленных лишь отдельными (пусть порой и выдающимися) индивидуумами.

До Первой мировой Россия, если не считать Семилетней войны (в которую ее втравили ради своих интересов Англия и Австрия), никогда не воевала ни с одним германским государством. Так уж сложилось. Для славянской Руси главным противником испокон веков была славянская же Польша, а для германских государств - Франция. Расхожее мнение, будто Александр Невский дрался на Чудском озере с тевтонскими рыцарями, истине соответствует мало. Тевтонский рыцарский орден был в первую очередь не немецкой, а международной организацией, где немцы вовсе не составляли абсолютного большинства. Точно так же обстояло, кстати, и с Ливонским орденом, с которым сражался Иван Грозный. В любом случае это были не государства, а религиозные объединения — существенная разница…

Опять-таки вопреки расхожему мнению немецкая слобода (знаменитый Кукуй) возникла под Москвой вовсе не при Петре I, а еще при Иване Грозном. Впервые «Немецкая слобода» упоминается в русских официальных бумагах уже в 1578 г., как уже существующая, кстати. Обитали там пленные, которых Грозный как раз и вывел из Ливонии после разгрома одноименного ордена. Собственно, попав в Россию, пленными они быть перестали — их поселили в означенной слободе, объявили, что отныне они свободные и полноправные жители Московского царства, а чтобы у них были средства к существованию, Грозный выдал им привилегию выделывать и продавать пиво, вино и другие крепкие напитки. По тем временам это и впрямь была нешуточная привилегия, которой искренне завидовали монополия на производство спиртного сохранялась за царской казной, и с нарушителями поступали так, что не к ночи будь помянуто.

Винокурением немцы не ограничились многие из них были знатоками разнообразных ремесел. Именно из этой слободы происходили те мастера саперного дела, что при взятии Грозным Казани взорвали городскую стену пороховыми зарядами.

В Смутное время «лихие люди» Немецкую слободу разорили и спалили дотла, а жители разбежались. После избрания на царство Михаила, когда более-менее наладилась нормальная жизнь, уцелевшие стали возвращаться, а из-за границы ехали новые специалисты. Сохранился указ от 1652 г. «Афонасий Иванов сын Нестеров, да дьяки Федор Иванов да Богдан Арефьев строили новую иноземскую слободу за Покровскими воротами, за земляным городом, подле Яузы реки, где были наперед сего немецкие дворы при прежних Великих Государях до Московского разорения». Земельные участки немцам раздавали «смотря по достоинствам, должности и занятиям»: генералы, офицеры, архитекторы и доктора получали по 800 квадратных саженей, младшие офицеры, аптекари, мастера-ювелиры по 450, ремесленники, капралы и сержанты по 80. К восшествию Петра на престол немецкая слобода уже насчитывала более 200 домов. (Существовала и вторая, кстати - в Архангельске.)

В Россию заработка ради ехали и представители многих других европейских народов, но всех их, вместе взятых, было в несколько раз меньше, чем немцев. Всего по Всероссийской переписи населения 1897 г. в Российской империи числилось около двух миллионов немцев (часть жители Прибалтики, часть переселившиеся из-за границы). Причем, что интересно, городские жители составляли только треть, а остальные как раз и занимались землепашеством.

Как водится, существовали две крайних точки зрения на роль немцев в истории России. Один господин по фамилии Гитлер в своей печально известной книжице «Моя борьба» начисто отрицал самостоятельную роль русских в создании государства: «Не государственные дарования славянства дали силу и крепость русскому государству. Всем этим Россия была обязана германским элементам… в течение столетий Россия жила именно за счет германского ядра в ее высших слоях населения».

Это, конечно, вздор, направленный на то, чтобы польстить самолюбию «высшей расы». Однако не менее вздорна и противоположная точка зрения - сетования на «немецкое засилье», которое-де не принесло никакой пользы России. Критика исходила с самых разных сторон - от монархистов до революционера Герцена, который немцев ругал за то, что они были «безукоризненными и неподкупными орудиями деспотизма». И не приходило в голову этому лондонскому болтуну, что он, собственно говоря, комплименты делает чиновникам немецкого происхождения… Безукоризненность и неподкупность для государственного служащего несомненное достоинство. Тем более что сам Герцен в другом месте вынужден был признать: «В немецких офицерах и чиновниках русское правительство находит именно то, что ему надобно: точность и бесстрастие машины, молчаливость глухонемых, стоицизм послушания при любых обстоятельствах, усидчивость в работе, не знающую усталости. Добавьте к этому известную честность (очень редкую среди русских) и как раз столько образованности, сколько требует их должность…»

Вот в этом и секрет того, почему Николай I открыто отдавал предпочтение немцам: как это ни прискорбно для нашего национального самолюбия, они и работали лучше русских, и, главное, не воровали. То есть воровали, конечно, но казнокрадов и взяточников среди немцев отыскивалось гораздо меньше, чем среди православного люда. Многозначительный пример: при том же Николае два военных чина из немцев - Клейнмихель, дежурный генерал (нечто вроде личного секретаря императора по военным делам) и Адлерберг, начальник Военно-походной канцелярии, учинили, по отзывам современников, «воровство, доходящее до грабежа». Под чужими именами оформляли на себя всевозможные военные подряды и поставки. Деньги гребли лопатой. Вот только «крышевал» их и стоял во главе всего предприятия исконно русский человек А. И. Чернышев, военный министр…

Не будем о криминале. Поговорим лучше о тех славных делах, за которые стоит быть благодарными российским немцам, какую область жизни и человеческой деятельности ни возьми.

Армия. Фельдмаршал Миних, генерал-фельдмаршал Витгенштейн (участник войны с Наполеоном и главнокомандующий русской армией во время войны с Турцией 1828-1829 гг.), граф Бенкендорф (герой Отечественной войны и шеф жандармов), адмирал фон Беллинсгаузен (участник первого кругосветного плавания русских моряков), адмирал Врангель (морской министр, один из учредителей Русского географического общества). Всего в армии уже при Николае I служило более 150 генералов из немцев, а число офицеров учету не поддается.

Дипломатия. Министр иностранных дел Нессельроде, при котором Россия не знала ни одного дипломатического поражения, и целая плеяда его подчиненных, «блестящих», по оценке дочери Николая I великой княгини Ольги: Мейендорф, Пален, Матусевич, Будберг, Бруннов.

Финансы. В биографическом очерке, написанном в 1893 г., деятельность министра финансов при Николае I E. Ф. Канкрина оценивается в самой превосходной степени: «Полное расстройство финансов, вызванное управлением Гурьева, сменилось процветанием. Дефицит был устранен уже в 1824 г., оскудение казны сменилось значительными запасами, у Канкрина всегда были деньги, но расходовать их без крайней надобности он никому не позволял, во всех отраслях государственного хозяйства установился образцовый порядок, бесконечное обобрание казны было искоренено, государственный кредит России достиг такой устойчивости, такого блеска, что наше отечество могло в случае надобности занимать на европейских рынках деньги на самых выгодных условиях, фонды наши ценились выше нарицательной стоимости».

Ну а на какие «крайние надобности» Канкрин деньги тратил? При поддержке Канкрина были основаны Технологический, Лесной и Горный институты, гимназии и школы с техническими отделениями в разных городах России, школы торгового мореходства в Петербурге и Херсоне, «мореходные классы» в Архангельске, рисовальная школа при Академии художеств с «отделением для девиц» и одним из первых в Европе отделений гальванопластики.

Гальванопластику тоже, кстати, изобрел осевший в России немец Якоби.

Одним словом, чтобы хотя бы перечислить десятки и сотни немецких фамилий, чьи обладатели оставили след в истории России, понадобилась бы толстая книга. Можно, не вдаваясь в подробности, сказать попросту: немцы были везде. Российскую Академию наук основали немцы и именно они отправили учиться за границу своего будущего коллегу Михаила Ломоносова. Да и русские летописи впервые опубликовал немец Миллер - при сопротивлении Синода, считавшего, что летописи «полны лжи и позорят русский народ».

Первое русское кругосветное плавание - немцы Беллинсгаузен и Крузенштерн, фон Ромберг и Берх, фон Коцебу и фон Левенштерн. Первая русская железная дорога немцы фон Герстнер и Таубе. Аптечное дело и медицина - снова немцы. Благотворительное общество попечения о заключенных и общество защиты животных немцы. Основатель Пулковской астрономической обсерватории — немец Струве.

Храм Христа Спасителя начинал строить немец Витберг, а заканчивал немец Тон. Кроме того, в создании храма принимали участие архитекторы Клагес, Даль и Рахау, над главным иконостасом работал Тимелеон-Карл фон Нефф, а большинство фасадных рельефов изготовил Петр-Якоб Клодт фон Юргенсбург (родственник еще более знаменитого Петра Клодта, автора памятника Николаю I на Исаакиевской площади и «Укротителей коней» на Аничковом мосту. Гораздо менее известно, что аналогичные скульптурные группы Клодт изготовил для Берлина и Неаполя).

К слову, именно немецкие колонисты Поволжья в Крымскую войну главным образом и снабжали хлебом русскую армию и Крыму, и на Кавказе.

Особый разговор — о роли немцев в российской экономике. Начнем с того, что первый в России стекольный завод в 1640 г. основал немец Ганс Фальк из Нюрнберга — Духонинский по Москвой. Он же занимался пушечным и литейным делом.

«Немецкое засилье» — явление, прямо скажем, неоднозначное. Не секрет, что электротехническая и химическая промышленность России практически едва ли не на сто процентов находилась в руках немцев. Как и значительное число предприятий металлургической промышленности. 70% газовой промышленности контролировали опять-таки немцы.

Вот только это «засилье», оказывается, шло России исключительно на пользу, а уж никак не во вред.

В чем дело? Да в том, что меж германскими предпринимателями и англичанами с французами (равно как и разными прочими бельгийцами) была существенная разница. Англичане и французы главным образом качали из России сырье, им принадлежали в основном добывающие предприятия: угольные шахты, нефтепромыслы. К слову, золотые прииски на Лене, где в 1912 г. солдаты расстреляли демонстрацию рабочих, которые всего лишь требовали улучшения условий жизни, принадлежали английской компании «Ленаголдфилдс». Бельгийцы если и строили в разных городах трамвайные линии, прибыль от их эксплуатации вывозили из страны. Добыча сырьевых ресурсов и вывоз капитала – от чего самой России было мало пользы.

Немцы, наоборот, ввозили в Россию самые передовые технологии тогдашнего времени. Строили великолепно оснащенные по последнему слову техники заводы и производили промышленную продукцию не на вывоз, а для России.

Яркий пример. Акционерное общество русских электротехнических заводов «Сименс и Гальске». Исключительно немецкая фирма. Поставляла телеграфную и сигнальную аппаратуру для создаваемой телеграфной линии Петербург–Москва. Проложила телеграфные сети Москва–Киев, Киев–Одесса, Ковно – прусская граница, Петербург–Ревель, Гельсингформ–Петербург, Петербург–Варшава, Кавказ–Москва. Построила в Петербурге завод кабелей, проводников и углей для электрического освещения, Завод динамомашин, электротехнических приборов, телеграфных и железнодорожных сигнальных аппаратов, Завод электродвигателей, турбогенераторов, трансформаторов. Строила «под ключ» городские электростанции, асфальтовые заводы, производила электродвигатели для станков и прокатных станов, телефоны, рации, электролампочки и электромедицинское оборудование, а также электрооборудование для фабрик, заводов, рудников, шахт, приисков, железных дорог и трамваев. «Сименс и Гальске» даже изготовляла в немалых количествах мини-электростанции для усадеб и дач. И все это, повторяю, не на экспорт, а для использования в России.

Это уже не «засилье», а создание в России самых современных отраслей промышленности, связи и транспорта.

Точно так же четверть всего германского экспорта, идущая в Россию, состояла из станков, деталей машин, всевозможного промышленного оборудования, химических изделий. Навстречу уходила треть русского экспорта: зерно, мясо, сахар, лес. Отношения были взаимовыгодные, в лучшую сторону отличавшиеся от «товарообмена» с другими европейскими государствами, видевшими в России исключительно сырьевой придаток.

Вопрос: нужна ли при таких условиях не то что большая война, а просто вражда и напряженность в отношениях меж Россией и Германией?

Да ни в малейшей степени! Какой болван станет ссориться с крупнейшим и выгоднейшим торговым партнером?

В феврале 1914 г. один из умнейших людей России П. Н. Дурново, занимавший в свое время видные посты, подал императору обширную записку касаемо российско-германских отношений. Он писал, в частности: «Жизненные интересы России и Германии нигде не сталкиваются и дают полное основание для мирного сожительства этих двух государств. Будущее Германии на морях, т. е. именно там, где у России, по существу, наиболее континентальной из всех великих держав, нет никаких интересов… скажу более - разгром Германии в области нашего товарооборота для нас невыгоден».

А вот о пресловутом «засилье»: «Что касается немецкого засилья в области нашей экономической жизни… Россия слишком бедна капиталами и промышленной предприимчивостью, чтобы могла обойтись без широкого притока иностранных капиталов. Поэтому известная зависимость от того или другого иностранного капитала неизбежна для нас до тех пор, пока промышленная предприимчивость и материальные средства русского народонаселения не разовьются настолько, что дадут возможность совершенно отказаться от услуг иностранных предпринимателей… но пока мы в них нуждаемся, немецкий капитал выгоднее для нас, чем любой другой. Прежде всего этот капитал из всех наиболее дешевый, как довольствующийся наименьшим процентом предпринимательской прибыли, мало того, значительная доля прибылей, получаемых на вложенные в русскую промышленность германские капиталы, и вовсе от нас не уходит, в отличие от английских и французских капиталистов, германские капиталисты и сами со своими капиталами переезжают в Россию. Англичане и французы сидят себе за границей, до последней копейки выбирая из России вырабатываемые их предприятиями барыши. Напротив того, немцы-предприниматели подолгу проживают в России и быстро русеют. Кто не видел, например, французов и англичан, чуть ли не всю жизнь проживающих в России и ни слова по-русски не говорящих. Напротив того, много ли видно в России немцев, которые хотя бы с акцентом, ломаным языком, но все же не объяснялись бы по-русски?»

Сегодня на наше отношение к Германии подсознательно влияют две мировые войны, в которых Германия была нашим главным противником…

Но ведь так было не всегда! К началу XX века меж Россией и Германией, русскими и немцами сложились совершенно уникальные отношения. Во-первых, немцы были единственной нацией, чьи представители в таком количестве обитали в России и внесли такой вклад в ее развитие. Во-вторых, меж Россией и Германией не существовало противоречий, которые требовали военного решения. В-третьих, экономические отношения меж Россией и Германией носили характер чего-то исключительного: немцы развивали нам передовые технологии (англичане с французами качали сырье), немцы не вывозили из России своих прибылей (англичане с французами вывозили), немцы, в противоположность прочим нациям, довольствовались самым низким процентом прибыли.

Черт побери, да это же наш стратегический союзник! Страна, с которой следует поддерживать отношения теснейшие, самые что ни на есть дружественные…

В особенности если вновь и вновь повторить: если не считать никому не нужной Семилетней войны, мы никогда не воевали с Германией.

Ну а что же являли собой в качестве «друзей» Англия и Франция?

Начнем с лягушатников. На протяжении всего XVIII века Франция вредила России где только могла: постоянно натравливала на Россию Турцию, которой помогала деньгами, оружием и дипломатическими усилиями — а кроме того, агенты французской разведки при Екатерине пытались устраивать диверсии на черноморских верфях, а еще раньше, при Анне Иоанновне, французский «ограниченный контингент» дрался с русскими в Польше (интересно, кстати, что французы там забыли, при их-то отдаленности от данного театра военных действий?). Наконец, в XIX веке французские войска дважды вторгались в Россию - при Наполеоне и в Крымскую войну.

А также французы старательно поддерживали в 1863 г. польских мятежников, совершенно с тем же пылом, с каким сейчас кое-где в Европе обнимаются с чеченскими эмиссарами. Одним словом, Париж на протяжении чуть ли не двухсот лет вел целеустремленную, осмысленную антирусскую политику, дважды прорывавшуюся масштабными войнами. Ну а в дальнейшем «теплые чувства» к России имели самую шкурную подоплеку: французам просто-напросто позарез требовалось пушечное мясо в немалых количествах Россия должна была помочь людьми во время очередной агрессии Франции против Германии. Ни в каком другом качестве ни мы сами, ни наш богатый внутренний мир, ни наша духовность и культура французов не интересовали… Интересовала их только собственная выгода.

В точности так обстояло и с Англией. Со времен Николая I и до 1908 г. Англия и Россия, по сути, находились в состоянии необъявленной войны. При Николае Англия посылала оружие кавказским горцам, с которыми Россия воевала (можно представить, какая вакханалия поднялась бы в британской прессе и парламенте, окажись году в 1857-м, что русский корабль выгружает винтовки для восставших против Англии индийцев…) В Крымскую войну англичане совершили прямую вооруженную агрессию, высадившись на нашей территории. В 1863-м, во время польского мятежа, Англия хитрыми интригами пыталась спровоцировать новую франко-русскую войну или по крайней мере обострение отношений. Позже англичане немало поработали против России в Средней Азии, поставляя оружие и посылая военных советников всем этим осколкам средневековья — эмиру бухарскому, хану кокандскому. В 1902 г. Англия заключила антирусский по сути союз с Японией, после чего Япония, обретя крепкие тылы, и решилась напасть на Россию. К тому времени Англия уже построила для японцев немало боевых кораблей. Вооруженных, естественно, английскими орудиями так что русские моряки вновь, как в Крымскую войну, погибали от осколков британских снарядов…

Был еще так называемый «Гулльский инцидент». В 1904 г., когда идущая в Японию эскадра адмирала Рожественского проплыла у английских берегов, однажды ночью русские корабли вдруг открыли огонь по английским рыболовным суденышкам. Поскольку, по утверждениям моряков, среди «рыбаков» вдруг появились идущие в торпедную атаку миноносцы, принятые за японские.

Англия подняла страшный шум, откровенно угрожая России войной. Все газеты поносили «безжалостных убийц мирных рыбаков». Россия тогда по не вполне понятным причинам (или вполне понятным, если вспомнить, что ее внешняя политика тогда находилась в руках неприкрытых англофилов) признала себя виновной, выплатила пострадавшим рыбакам и семьям убитых немалую компенсацию. Вот только десятилетия спустя, вернувшись к этой истории, отечественные морские историки нашли серьезные доказательства в пользу того, что некие загадочные миноносцы той ночью в том квадрате все же присутствовали сами же гулльские рыбаки с одного из суденышек вспоминали, что неподалеку от них долго маячил «русский» миноносец, и ничем не помог, негодяй, людям на поврежденном траулере. Но в эскадре Рожественского ни единого миноносца не было, это никак не могли оказаться русские. Значит… Значит, чрезвычайно похоже на то, что миноносцы все же были, и атаку имитировали, но не японские, а английские. И цель английской провокации, между прочим, была достигнута: эскадре пришлось надолго задержаться у европейских берегов, пока шло разбирательство…

Ох, не зря «железный канцлер» Отто фон Бисмарк еще задолго до англо-русского союза говаривал: «Политика Англии всегда заключалась в том, чтобы найти такого дурака в Европе, который своими боками защищал бы английские интересы». Именно это с Россией британцы и проделали в Семилетнюю войну, а потом, уже в XX веке, Россия наступила на те же грабли, ввязалась в Первую мировую, не имея в том никакой стратегической надобности - а в конце концов лондонские «союзнички» не то что Россию оставили наедине с собственными бедами, но и императора Николая, по сути, отдали под расстрел…

И еще один немаловажный штрих… Вплоть до 1917 г. по всей Европе невозбранно болтались русские революционеры всех мастей и оттенков и не просто отсиживались, а создавали центры боевой подготовки, где учили стрельбе и метанию бомб. Собирали деньги на революцию, открывали «партийные школы», закупали оружие едва ли не в открытую.

Единственная страна, где эти штучки не проходили, Германская империя. Жить там русский революционер, в принципе, мог – но при малейшей попытке мутить что-то его брали за шиворот и объясняли, что здесь такое не проходит. А объявленных в розыск террористов и грабителей банков немцы моментально выдавали России, не устраивая, подобно Франции, митингов возмущенной «зверствами царизма» прогрессивной общественности. Меж тем во Франции, чтобы нормальным образом бороться с ускользнувшими туда бомбистами, русской заграничной агентуре приходилось втайне вербовать и покупать отдельных французских полицейских чиновников потому что легально, законным образом добиться чего-то от французских властей было невозможно…

Как же случилось, что Россия и Германия при условиях, когда делить им было совершенно нечего, стали откровенными врагами, схлестнулись в ожесточеннейшей схватке?

Это был долгий и сложный процесс, и Россия определенно несет свою долю вины за происшедшее. Я вовсе не хочу, чтобы кто-то решил, будто я пытаюсь «переписать историю», поставить все с ног на голову и возложить исключительно на Россию вину за Первую мировую.

Ничего подобного. Просто… И в царской России, и позже, в России советской всю вину принято было возлагать на Германскую империю. А это, по моему глубокому убеждению, нисколько не способствует исторической правде. В игре самым активным образом участвовали две стороны. В Германии существовали свои «ястребы», которые до определенного момента отнюдь не правили бал, не делали погоды и не стояли у руля… Но и в России были свои «ястребы», немало потрудившиеся для того, чтобы разрушить прежние отношения с Германией, связать страну с Англией и Францией, бросить русскую армию против Германии! Вот только о них чуть ли не сто лет предпочитали умалчивать…

А ведь они 6ыли! И никуда не деться от того факта, что российская империя — ее министры, ее генералы, ее политиканы несет свою долю вины за то, что события развернулись именно таким образом. За то, что случилась война, которую после ее окончания никто, разумеется, не называл еще Первой мировой, а попросту Великой…

Вот об этом долгом, сложном процессе, где столкнулись встречные амбиции, где с обеих сторон проявили неосмотрительность и заносчивость, где по обе стороны границы точили клювы «ястребы», я и собираюсь рассказать…

А для этого нам придется пройти по основным узелкам крепшего российско-германского противостояния, медленного скольжения в пропасть, занявшего почти полсотни лет.

И вернуться придется не куда-нибудь, а в 1865 г. от Рождества Христова, когда цесаревича Александра было решено женить.

В XIX столетии Большая Политика еще в огромной степени зависела от личности правящего в той или иной стране монарха, поскольку на карте тогдашней Европы кроме Франции значилась одна-единственная республика — Швейцарская конфедерация (истины ради следует добавить, что она не имела ни малейшего влияния на европейские дела по причине своей, скажем прямо, незначительности. До почетной и влиятельной роли «европейской кладовой» было еще далеко). Во всех остальных державах и великих, и крохотных - чинно восседали на престолах императоры и короли, великие герцоги и князья.

(Въедливый читатель может меня поправить: мол, существовали еще и республики-крошки Андорра и Сан-Марино. Я и сам помню. Но мы не в игрушки играем…)

Одним словом, от монарха зависело чрезвычайно много - от его личных пристрастий и мнений, от его убеждений и взглядов, от его успехов или неудач на любовном фронте, от его характера и интеллекта, даже, пожалуй что, от его настроения. Такая уж была эпоха, что поделаешь.

Так вот, в 1865 г. на двадцать втором году жизни умер наследник российского престола Николай Александрович - старший брат будущего императора Александра. Тот, кого как раз тщательнейшим образом, со всем усердием и готовили к роли императора. А вот Александра не готовили вообще, потому что никто не ожидал такого поворота событий.

Это, пожалуй, первый узелок - умер тот, кого готовили, а наследником стал человек, для которого это оказалось нешуточным сюрпризом. На примере Николая I мы убедились, что и «рядовой необученный» цесаревич способен проявить себя лучшим образом — но, по-моему, с Александром не тот случай….

Уже через год, в 1866-м, он получил серьезнейшую психологическую травму, которая просто не могла не вызвать в его душе, его личности некую трещинку…

Александр II решил женить наследника Николая на датской принцессе Дагмаре, чтобы провести, по его мнению, некую «чрезвычайно важную политическую комбинацию». Никто до сих пор так и не смог понять, в чем заключалась важность и вообще смысл этой комбинации. По крайней мере, объяснений этого шага я в нашей исторической литературе не встречал. Какой глубинный смысл был в том, чтобы породниться с Данией, только что разгромленной Пруссией и жаждавшей отмщения, знал, наверное, один только Александр II, но его уже не спросишь… С точки зрения традиционных русских интересов, следовало бы подыскать какую-нибудь из германских принцесс…

Но Александру понадобилась в качестве супруги Николая именно датчанка Дагмара. И после смерти Николая он стал убеждать Александра, что во имя высших государственных интересов тот должен жениться на невесте покойного брата.

Ситуация осложнялась тем, что Александр был без памяти влюблен в юную фрейлину Марию Мещерскую причем настолько, что всерьез собирался ради женитьбы на ней отказаться от престола…

Как именно отец его все же убедил, навсегда останется тайной. И Александр женился на Дагмаре. Осложнялось все еще и тем, что сам-то Александр II, вкручивая сыну о долге и высоких принципах, в то же время практически открыто крутил очередной роман с другой фрейлиной, семнадцатилетней княжной Катенькой Долгорукой при живой жене. Запутанные получились психологические коллизии. Что сын думал об отце в этих условиях, лучше не гадать…

А главное на российском троне впоследствии оказалась императрица, ненавидевшая Пруссию (а значит, и выросшую из нее Германскую империю) прямо-таки патологически. Александр III был не из тех мужей, которыми жена может вертеть как ей угодно, но все равно факт остается фактом: на русском троне появилась ненавистница Германии, женщина незаурядная, умная и властная, уже во времена Николая II создавшая, по сути, второй, параллельный центр государственного управления… Нацеленный в первую очередь против Германии.

Кстати, а что в том самом 1866 г. поделывала мирная, белая и пушистая Франция?

А всего-навсего готовила наступательную войну против Пруссии (не впервые в своей истории). Планы были самые серьезные и разрабатывались вдумчиво: предполагалось заключить военный союз с Австрией (которой незадолго до того Пруссия нанесла поражение), ударить с двух сторон, соединившись у Лейпцига.

По неведомой причине эти планы так и не претворились в жизнь - но в Пруссии о них узнали. И, что вполне логично, стали считать Францию противником номер один, от которого исходит главная угроза. Как любой на месте пруссаков.

Пикантная подробность, характеризующая белых и пушистых французов хотя и относящаяся к более позднему времени. В Первую мировую французы немало проклятий отпускали по поводу «коварства» Германии, вторгшейся в нейтральную Бельгию. Вот только не упоминали о том, что еще в 1911 г. начальник французского генерального штаба В. Мишель разрабатывал стратегический план, по которому в случае необходимости в нейтральную Бельгию должна была вторгнуться французская армия… Лягушатники всегда жили по двойному стандарту: то, что со стороны Германии «коварство», для них самих - «военная необходимость…»

Франция хорохорилась и бряцала оружием не просто так, не с бухты-барахты. Это была старая, последовательная политика. История вопроса об истоках французской агрессивности достаточно интересна, и читателей с ней стоит познакомить хотя бы вкратце.

Еще во времена кардинала Ришелье и д'Артаньяна Франция самым активным образом участвовала в Тридцатилетней войне, буквально обезлюдившей некоторые провинции Германии. Не унималась и далее. Немцы ей ничего особенно не сделали всего-навсего в средневековые времена произошло несколько войн между ними и французами. Ничего из ряда вон выходящего нормальный уровень средневекового зверства, как выражался дон Румата.

Но Франция считала себя великой державой, а потому полагала, что имеет право по своему усмотрению кроить и перекраивать политическую карту Центральной Европы. Немцев она как раз и выбрала себе в супостаты. Как я уже говорил, неплохо иметь конкретного супостата можно твердить, что он вечно угрожает, вечно во всем виноват, своих собственных граждан гораздо легче «строить» и давить новыми налогами, объясняя это тем, что необходимо все силы и средства сосредоточить на борьбе с супостатом…

К середине XVIII века во Франции боролись два влиятельных лагеря: «морской» и «континентальный».

Душой первого был некий Дюпле, считавший, что все силы и средства нужно нацелить на захват заморских колоний, прежде всего в Индии, откуда следует вытеснить англичан, а потом вытеснять их по всему земному шару из прочих богатых мест. Дюпле был лицом насквозь заинтересованным, поскольку как раз и занимал пост генерал-губернатора французской Индии. В те времена у Франции тоже имелись обширные колонии и в Индии, и в Северной Америке, и еще неизвестно было, кто кого оттуда вытеснит: англичане французов или наоборот…

«Континентальщики», наоборот, полагали, что за колонии не следует особенно держаться и выгоды особенной нет, и народ тамошний в отдалении от центральной власти разболтался, проявляет опасное свободомыслие… А потому следует все силы бросить как раз на то, чтобы господствовать в Центральной Европе. И стараться, чтобы там не возникло мало-мальски сильного немецкого государства никаких соперников! Тогдашняя Пруссия была еще слабой, поэтому французы всю свою энергию направили против Австрии. Одним словом, идея была проста: немцы не должны быть сильными, и точка! А то кто их знает, вдруг конкуренты образуются… Естественно, как и бывает в таких случаях, все это маскировалось всевозможными красивыми словами французы благородные и добрые, немцы злые и коварные, французы защищают свои национальные ценности, а немцы тупые агрессоры…

Тут на прусский престол вступил Фридрих, очень быстро прозванный Великим. И было за что: Пруссия стала усиливаться. С точки зрения французов, это был совершеннейший непорядок…

И тут англичане провернули одно из своих самых блестящих дипломатических жульничеств. Объявили, что заключат с Францией союз на веки вечные и окажут любую помощь, лишь бы только им совместными усилиями разбить Пруссию. И выдвинули одно-единственное условие: убрать из Индии помянутого Дюпле.

Французы, как дураки, поверили. Дюпле на корабль тащили силой - в буквальном смысле слова. Он упирался, как мог, и кричал, что все теперь рухнет, что англичанам верить нельзя. Его все же одолели численным превосходством, затащили на борт фрегата и отправили во Францию.

Англичане и точно обещания свои насчет союза и помощи против Пруссии честно соблюдали. Ровно полтора года. А потом вдруг сами заключили военный союз с Пруссией и стали вытеснять французов из Индии и Северной Америки. В ответ на возмущенные вопли французов, только теперь сообразивших, как примитивно их облапошили, в Лондоне разводили руками и с невинным видом отвечали что-то вроде: месье, вы же взрослые люди - а верите в договоры и союзы «на вечные времена»… Полтора года назад у нас были одни политические потребности, а теперь другие… Ну нету у Англии ни постоянных друзей, ни постоянных врагов! Одни постоянные интересы…

О том, как французы все же вторглись в Пруссию и получили там по первое число, я уже писал в книге о Екатерине II.

Потом во Франции грянула революция, а там и Наполеон сделал себя императором, но восточная политика от этого нисколечко не поменялась. Бонапарт разбил Австрию, затем и Пруссию, которую публично назвал «подлой страной с подлым королем», которая «не должна существовать». Однако потом он плохо кончил, что достаточно хорошо известно, и нет смысла еще раз к этому возвращаться.

Со временем Франция вновь провозгласила себя империй. Императором стал племянник Бонапарта, считавшийся Наполеоном III (вторым Наполеоном принято было называть никогда не сидевшего на троне сына Бонапарта).

Облик этого субъекта лучше всего передает помещенный в Приложении снимок русской чугунной фигурки-карикатуры.

Примерно таким Наполеон III был и в жизни. Ничего особо интересного о нем и не расскажешь разве что стоит упомянуть, что женат он был на испанской графине Евгении Монтихо. Дама была исключительно красивая, любовников меняла, как перчатки, а потому император обзавелся такими рогами, что не во всякие ворота проходил.

Великий французский писатель Виктор Гюго заклеймил его кличкой «Наполеон ле пти», что можно перевести с французского как Наполеон-Малютка. Ирония касалась вовсе не роста Наполеон I тоже был не саженного роста — а как раз мелкости данного индивидуума в плане государственной деятельности.

В Африке и в Индокитае он еще кое-как захватывал колонии - но планов у Малютки было громадье. Однажды он измыслил ни много ни мало - проект «Латинской империи» (естественно, с самим собой во главе), куда вошли бы Италия, Испания и далекая Мексика.

Ни черта из этого не вышло. Испания упиралась, Италия защищалась, как могла. Тогда Наполеон III решил отыграться хотя бы на Мексике. Послал туда войска (пользуясь тем, что в США полным ходом громыхала гражданская война, и всем было не до Мексики), да вдобавок сманил из Вены эрцгерцога Максимилиана, младшего брата императора. И посулил ему мексиканский трон.

Максимилиан охотно согласился: его старший брат и сорока лет не достиг, так что ему в Австрии в ближайшее время ничего не светило. С одной стороны, мексиканский император - это чуточку опереточно, с другой - хоть и мексиканский, но все же император…

Первое время все шло удачно — французы Мексику оккупировали достаточно быстро, и Максимилиана торжественно короновали императором. Но потом начались серьезные неприятности: горячие мексиканцы к монархии (тем более навязанной со стороны) не питали никакой симпатии. Они подняли восстание, разбили интервентов, а новоявленного императора Максимилиана захватили в плен и без всяких церемоний расстреляли. Из Мексики французам пришлось убираться.

И тогда Наполеон III начал с нехорошим интересом присматриваться к Пруссии тем более что она вела себя совершенно неправильно: пыталась создать из кучи крохотных германских государств некую сильную, единую державу. Подобные немецкие вольности следовало пресечь…

Поначалу французы порешили пустить в ход не пушки, а свое «высокое дипломатическое искусство». Заключалось оно в том, что посланцы Наполеона обратились к Бисмарку со «скромными» требованиями: мол, мы, французы, не вмешивались, пока вы, пруссаки, воевали с Австрией. А потому желаем теперь получить за свое благородство компенсацию. Несколько южногерманских княжеств, которые, знаете ли, исторически тяготеют к Франции…

Бисмарк с совершенно невинным видом сказал: серьезные дела устно не решаются, вы, господа, все это подробно и обстоятельно изложите на бумаге, чтобы я мог ее в Берлине показать, с министрами посоветоваться, обсудить…

Будете смеяться, но французские олухи и в самом деле изложили свои «скромные пожелания» письменно: хотим такое-то княжество, и то, и еще вот это…

После чего Бисмарк собрал представителей всех поименованных княжеств и, продемонстрировав им документ, сказал:

Видите, какие в Париже планы на ваш счет?! Ну не сволочи ли?

Естественно, все до одного княжества моментально заключили с Пруссией военный союз, а над французскими дипломатами хохотала вся Европа…

У Пруссии, кстати, имелись к Франции свои и совершенно законные претензии. Дело в том, что Франция еще в 1648 г. отторгла исконно германскую провинцию Эльзас, город Страсбург, который тысячу лет был немецким, да вдобавок и Лотарингию, к Франции также имевшую мало отношения.

И без войны уже никак не могло обойтись…

До сих пор на страницах отечественных исторических трудов можно встретить версию, согласно которой франко-прусскую войну, конечно же, развязали исключительно «коварные тевтоны». Якобы весь сыр-бор разгорелся из-за того, что Бисмарк вычеркнул несколько строк из так называемой Эмсской депеши, послания французов, опубликовал его в газетах в урезанном виде - вот и случилась война…

Это, конечно, вздор. Из-за подобных пустяков войны не вспыхивают. Причина как раз и была в том, что французы вознамерились присвоить Рейнскую провинцию, по выражению прекрасно разбиравшегося в проблеме И. С. Тургенева, «едва ли не самый дорогой для немецкого сердца край немецкой земли». Наполеон III, подобно многим его коллегам-монархам в другие времена, хотел устроить «маленькую победоносную войну», чтобы отвлечь внимание от внутренних политических и экономических проблем…

Вот что писала французская газета: «Наконец-то мы узнаем сладострастие избиения. Пусть кровь пруссаков льется потоками, водопадами, с божественной яростью потопа! Пусть подлец, который посмеет только сказать слово „мир“, будет тотчас же расстрелян как собака и брошен в сточную канаву».

Другой журнал заранее бахвалился: «Наши солдаты так уверены в победе, что ими овладевает как бы скромный страх перед собственным неизбежным триумфом». Третий уверял, что Франция идет воевать с Пруссией, чтобы… возвратить немцам их свободу! Начинаешь думать, что прав был Бисмарк, когда называл Париж сумасшедшим домом, населенным обезьянами…

А французские политики тем временем отказывали в субсидиях женевскому Красному Кресту: он ведь будет заботиться не только о французских, но и о немецких раненых, а это неправильно…

В конце концов Франция объявила войну Пруссии, и колонны французских пехотинцев в красных традиционных штанах, эскадроны гусар в расшитых золотом ментиках браво вторглись на прусскую землю…

Одновременно с этим особым постановлением из Франции стали изгонять всех мирных граждан немецкого происхождения, издеваясь, унижая и грабя до нитки. Видевший это Тургенев писал с горечью: «Разорение грозит тысячам честных и трудолюбивых семейств, поселившихся во Франции в убеждении, что их приняло в свои недра государство цивилизованное».

Французские газеты… Лучше всего о них сказал опять-таки Тургенев: «Я все это время прилежно читал и французские, и немецкие газеты и, положа руку на сердце, должен сказать, что между ними нет никакого сравнения. Такого фанфаронства, таких клевет, такого незнания противника, такого невежества, наконец, как во французских газетах, я и вообразить себе не мог… Даже в таких дельных газетах, как, например, „Temps“, попадаются известия вроде того, что прусские унтер-офицеры идут за шеренгами солдат с железными прутьями в руках, чтобы подгонять их в бой, и т. п. И это говорится в то время, когда вся Германия из конца в конец поднялась на исконного врага».

Как именно шли немцы на войну, позже писал Ф. М. Достоевский, в то время живший в Дрездене и видевший все своими глазами: «Я видел тогда эти войска и невольно любовался ими: какая бодрость в лицах, какое светлое, веселое и, в то же время, важное выражение взгляда! Все это была молодежь, и, смотря на иную проходившую роту, нельзя было не залюбоваться удивительной военной выправкой, стройным шагом, точным, строгим равнением, но в то же время и какой-то необыкновенной свободой, еще и невиданной мною в солдате, сознательной решимостью, выражавшейся в каждом жесте, в каждом шаге этих молодцов. Видно было, что их не гнали, а что они сами шли. Ничего деревянного, ничего палочно-капрального, и это у немцев, у тех самых немцев, у которых мы заимствовали, заводя с Петра свое войско, и капрала, и палку. Нет, эти немцы шли без палки, как один человек, с совершенной решимостью и с полной уверенностью в победе. Война была народною: в солдате сиял гражданин, и, признаюсь, мне тогда же стало жутко за французов, хотя я все еще твердо был уверен, что те поколотят немцев».

Ничего удивительного: Достоевский видел солдат, идущих защищать родину от агрессора…

И французов стали колошматить. Они развязали войну, не мобилизовав армию - да, кроме того, шли завоевывать, то есть грабить, а такая армия при первой серьезной неудаче теряет боевой дух (как и произошло с французами сто лет назад, при Фридрихе Великом). Вдобавок национальные обычаи французов были самыми дурацкими, к примеру, они все передвижения своих войск подробнейшим образом описывали в газетах. И вот вам исторический факт: 3-я прусская армия разминулась с французскими войсками маршала Мак-Магона и потеряла противника. Но тут немцам попадает в руки свежая французская газета, где подробно расписано, как Мак-Магон расквартировывает войска в Реймсе. Немцы, обрадовавшись, повернули к Реймсу, в самом деле нашли там Мак-Магона и чувствительно ему всыпали…

Не надеясь на свои силы, французы пустили в дело колониальные части негров и арабов. Воевали те не ахти, но вдоволь зверствовали над немецкими пленными, ранеными и медсестрами. Однако французы искренне считали, что в составе прусских войск сражаются некие «дикие гунны». Так и отвечали в ответ на послевоенные упреки в зверствах: а зато у вас дикие гунны в кавалерии служили!

Откуда эта глупость взялась? Да оттого, что во всех армиях Европы те кавалеристы, что в Пруссии и России именовались «уланами», звались «лансье» либо «лансер», от слова «копье». Слово «улан» турецкого происхождения. Вот французы от своего великого интеллекта и решили, прослышав про «улана», что пруссаки на них послали каких-то диких азиатов, навербованных то ли в Турции, то ли в дебрях центральной Азии. И эта байка дожила до Первой мировой: мол, пруссаки нас разбили из-за наемных гуннов…

Между прочим, симпатии всей Европы были как раз на стороне Пруссии - за исключением Австрии и Дании, незадолго до того чувствительно получивших от пруссаков по сусалам. Естественно, и в России были только рады поражениям французов - еще свежа была память о Крымской войне, еще были живы и полны сил многие ее участники (кстати, и во время австро-прусской войны в России симпатизировали именно Пруссии). К тому же прусский император Вильгельм I был кавалером русского Георгиевского креста (полученного за бои против Бонапарта). События оценивались в России однозначно: наши бьют «поганого хранцуза». Император Александр II наградил нескольких отличившихся в боях прусских офицеров Георгиями (как и после австро-прусской войны).

Пруссаки были наши! Круша лягушатников, они и за нас, получалось, отплатили. Вильгельм совершенно искренне писал Александру: «Воспоминания о вашей позиции по отношению к моей стране будут определять мою политику по отношению к России, что бы ни случилось».

В конце концов Франция капитулировала у нее осталось достаточно войск, но дух был сломлен, они шли грабить и захватывать, а потому, столкнувшись с нешуточным отпором, сломались, как сто лет назад их предки, бежавшие от Фридриха Великого…

Сразу после этого во Франции грянула «революция», низложившая Наполеона-Малютку. Крепко подозреваю, здесь сыграли роль те же самые шкурные соображения: император им нанес удар в самое сердце, обещал захватить новые земли и массу трофеев, а вместо этого задрал лапки перед «дикими гуннами». Тонкая, ранимая душа француза, уже раскатавшего было губья на прусские колбасы и баварские виноградники, никак не могла этого вынести. Вот и разжаловали Наполеона из императоров, как не оправдавшего надежд на трофеи…

А вслед за низложением Наполеона в Париже вспыхнул очередной бунт, вошедший в написанную коммунистами историю как «Парижская Коммуна». О ней принято было отзываться в самых возвышенных выражениях - но на самом деле это был просто-напросто мятеж многотысячного маргинального элемента, проще говоря, черни. В Париж моментально слетелись шизофреники из многих стран, люди той породы, что спокойно жить не могут: итальянские карбонарии, русские нигилисты, польские сепаратисты и прочий одержимый революцией неважно где, какой и чьей - сброд.

Продержалась эта банда, слава богу, всего семьдесят два дня. Но за это время они успели расстрелять сотни заложников из «буржуазии и контрреволюционеров», в том числе архиепископа Парижского, поджечь немало исторических зданий, памятников архитектуры. Покушались даже взорвать собор Парижской Богоматери, но не хватило умения и силенок.

Спасать положение пришлось опять-таки пруссакам. Они освободили из лагерей для военнопленных шестьдесят тысяч человек, вернули им оружие, и этот корпус, надо отдать ему должное, быстро покончил с парижскими мятежниками.

Почти нет ничего, за что стоило бы хвалить французов, но исключения все же случаются. Например, мне чрезвычайно нравится, как они поступили со своим «великим живописцем» Поставом Курбе. Этот субъект Парижскую Коммуну приветствовал с восторгом, стал ее видным деятелем, этаким «министром культуры» и выступил инициатором сноса памятника Бонапарту, Вандомской колонны.

Так вот, после разгрома коммунаров его не стали сажать, чтобы не создавать нового мученика в глазах либеральной интеллигенции. Ему попросту официальным образом предъявили счет за случившееся по его подзуживанию уничтожение памятника архитектуры, каким безусловно была Вандомская колонна. Сумма, понятно, оказалась астрономическая. Курбе вынужден был продать дом в Париже и загородное имение (он вообще-то пролетарием не был и лаптем щи не хлебал), отдать все движимое и недвижимое и помер в итоге где-то под забором, о чем здравомыслящий человек сожалеть не должен…

После победы пруссаков над Францией и пролегла первая трещинка в русско-германских отношениях. Германия (уже Германская империя, созданная на волне победы) вернула себе Эльзас и часть Лотарингии, а также захотела получить с Франции несколько миллионов репараций (своеобразный «штраф» за агрессию). Александр II заставил Берлин снизить контрибуцию с семи миллиардов до пяти. Немцы его послушались, но, как всякий на их месте, затаили легкую обиду. И я их вполне понимаю - а вот императора Александра не понимаю решительно. Нам-то какая печаль была от того, что нашего старинного неприятеля Францию ободрали бы как липку? О чем тут грустить?

А буквально через несколько лет Россия снова нанесла Германии обиду уже крайне серьезную… В июне 1873 г. в Вене состоялась, без преувеличений, историческая встреча: Александр II и император Франц-Иосиф I подписали «Декларацию о взаимном миролюбии», к которой вскоре присоединился и Вильгельм I. В обиходе это событие называли «Союз трех императоров».

Союз, сохранись он надолго и окажись прочным, фактически исключал большую общеевропейскую войну, поскольку в нем состояли три главных державы, на которых Европа держалась, как плоская Земля на трех китах со старинного рисунка. Не зря Англию этот договор буквально взбесил ей, собственно, при таком раскладе на континенте не оставалось места. Да и Франция сто раз подумала бы: теперь перед ней было три противника…

Одним словом, «Союз трех императоров» был гарантом будущей мирной Европы.

Вот только очень скоро от него остались одни воспоминания исключительно благодаря недальновидной политике Александра II.

Чувствительно битая и опозоренная Франция все же сохранила свой нешуточный военный потенциал и мечтала о реванше. Было принято решение, согласно которому в пехотных полках дополнительно к трем имеющимся батальонам вводился четвертый. Это означало увеличение численности пехоты на треть, Франция откровенно готовилась к войне и уж понятно, не оборонительной…

Трудно удивляться, что в Германии восторжествовали сторонники точки зрения, которую озвучил дипломат Радовиц, один из приближенных канцлера Бисмарка: «Если затаенной мыслью Франции является реванш - а она, эта мысль, не может быть иной - зачем нам откладывать нападение на нее и ждать, когда она соберется с силами и обзаведется союзами?»

Трудно упрекать немцев за такие намерения если вспомнить, что Франция по отношению к ним всегда была агрессором и по заслугам считалась главным противником…

Германия готовилась к войне, чтобы определить агрессора…

Но тут у Франции объявился неожиданный защитник в лице русского императора. Александр II откровенно выразил послу Франции свое дружеское расположение, произнеся меж иным и такие слова: «У нас общие интересы, мы должны оставаться едиными».

Какие такие «общие интересы» в ту пору - да когда бы то ни было - у нас могли оказаться с Францией, лично мне решительно непонятно. Их не было и быть не могло!

Одновременно Александр надавил на Берлин ~ и там вынуждены были отказаться от планов превентивного удара. Мало того, Александр II и престарелый Горчаков сделали ряд публичных заявлений, смысл которых сводился к следующему: нашими трудами Франция спасена от войны, мы цыкнули на Германию, и она перед нами, властителями Европы, поджала лапки…

Вот это уже было гораздо серьезнее. Германии нанесли прямое оскорбление. Поведение России там посчитали предательским - к чему были все основания. Мотивы Александра II совершенно непонятны: какой вред случился бы для России от того, что дружественное нам государство (тем более связанное, вспомним российских немцев, уникальными отношениями) разгромило бы нашего старинного неприятеля?

Вот теперь Германия обиделась всерьез. Столыпин сказал как-то: «В политике нет мести, но есть последствия». Последствия были для российско-германских отношений самыми печальными. «Союз трех императоров», едва наметившийся, перестал существовать. Началось сближение Германии с Австро-Венгрией — вплоть до тайного договора о военном союзе.

Чуть позже, в 1878 г., на Берлинском конгрессе, когда Россия выиграла войну и потерпела тем не менее сокрушительное дипломатическое поражение, Бисмарк не выступил на ее стороне как раз из-за того, что Россия учинила несколькими годами ранее, «благородно» спасши Францию от заслуженной взбучки. Это и были последствия, вина за которые лежит исключительно на Александре II и Горчакове. Англия втихомолку торжествовала…

Но это еще не самое страшное. Гораздо хуже было то, что в последующие годы, учуяв холодок, возникший меж Петербургом и Берлином, и в России, и в Германии приободрились сторонники русско-германского противостояния. Они и раньше имелись в обеих империях - но вынуждены были особо не высовываться, помалкивать, не прекословить линии на дружбу и союз.

Теперь ситуация менялась на глазах, все это чувствовали и «ястребы» оживились по обе стороны границы. О германских и без того написано много. О наших вспоминают значительно меньше и гораздо реже. Поэтому рассмотрим только то, что началось по нашу сторону границы.

Военный министр Милютин начал концентрацию русских войск у границ с Германией упаси боже, не для наступления, исключительно для обороны «в случае чего». Но в условиях, когда никакого такого «случая» и возникнуть не могло, его действия смотрелись пусть неосознанной, но все же провокацией. В 1879 г., когда происходило дело, война меж Россией и Германией была дикой чушью, совершеннейшей нелепостью…

Зачем? Не было ни поводов для нее, ни причин!

Бисмарк писал гораздо позже, в 1887 г.: «Германская война предоставляет России так же мало непосредственных выгод, как русская война Германии: самое большее, русский победитель мог бы оказаться в более благоприятных условиях, чем германский, в отношении суммы военных контрибуций, да и то он едва ли вернул бы свои издержки. Идея о приобретении Восточной Пруссии, проявившаяся во время Семилетней войны, теперь вряд ли найдет приверженцев. Если для России уже невыносима немецкая часть населения ее прибалтийских провинций, то нельзя предположить, что ее политика будет стремиться к усилению этого считающегося опасным меньшинства таким крупным дополнением, как Восточная Пруссия. Столь же мало желательным представляется русскому государственному деятелю увеличение числа польских подданных царя присоединением Познани и Западной Пруссии. Если рассматривать Германию и Россию изолированно, то трудно найти для какой-либо из этих стран непреложное или хотя бы только достаточно веское основание для войны».

И тем не менее… Уже в 1880 г. генерал Обручев на основе составленных еще в 1873 г. Милютиным наработок разработал план войны и с Германией, и с Австро-Венгрией. Детальный, подробный план.

В Германии первый план войны с Россией появился только девятнадцать лет спустя, в 1899 г. Его составил знаменитый фон Шлиффен, в то время начальник Генштаба. Одна немаловажная деталь: этот план предусматривал отнюдь не наступление на обоих фронтах, против Франции и против России. Масштабное наступление предполагалось только против Франции, а от России предполагалось обороняться, опираясь на развитую сеть железных дорог в Восточной Пруссии и крепости Торн, Кенигсберг, Познань и Грауденц. Согласитесь, это заставляет несколько иными глазами смотреть на пресловутую «тевтонскую агрессивность».

Русских генералов понесло! Тот самый Обручев (не прожектер из провинциального гарнизона, а начальник Генштаба, в 1885-м подал императору Александру III меморандум, в котором требовал большой войны — за вожделенные Босфор и Дарданеллы.

Планы были наполеоновские: отдать Германии большую часть российской Польши в обмен на устье Немана. У Австрии выменять на что-нибудь Карпатскую Русь (а если заартачится, силой отобрать) - и маршировать с развернутыми знаменами прямиком до Босфора.

Меморандум Обручева оставляет тягостное впечатление. Поскольку переполнен взаимоисключающими положениями. Обручев прекрасно осознает (и подробно описывает), что другие европейские державы немедленно взовьются на дыбы, узнав о захвате Россией проливов, и начнут препятствовать, как могут, а флот России слабее любой возможной коалиции. Более того, Обручев понимает и то, что даже при успехе русский флот будет заперт в Средиземном море: «При том же за Дарданеллами надо видеть и Гибралтар, и Суэц, и Перим (Перим — остров в Баб-эль-Мандебском проливе, английская военная база, запиравшая выход из Красного моря в Индийский океан): океан все же не будет для нас открыт».

Обручев признает: собственно говоря, десантную операцию по захвату проливов проводить печем: «Броненосцы на Черном море строятся, но и первые три не будут еще готовы ранее 1887 г. Вспомогательных же морских средств для десанта (канонерских лодок, минных катеров, кранов и проч.) сильно недостает».

И тут же делает вывод: «Если будем ждать до 1887 г. броненосцев, можем быть пообыграны: волей-неволей нам следует быть безотлагательно готовыми, ХОТЬ НА ЛАДЬЯХ (выделено мною. - А. Б.) идти к Босфору и брать его, как достояние России».

Интересно, можно ли этого деятеля считать вменяемым? Десантного флота у России нет, после захвата проливов русские все равно не смогут предпринять ничего для себя полезного, потому что окажутся заперты в Средиземном море… но все равно, нужно плыть захватывать Босфор хотя бы на рыбацких шлюпках…

А навстречу этим шлюпкам (на которых сам Обручев благоразумно не поплыл бы) выйдут английские броненосцы…

К этому бредовому десанту готовились всерьез, шла обработка общественного мнения, захлебывались газеты.

Дело сорвалось по прозаическим причинам: тогда русские войска завершили оккупацию Средней Азии, противоречия с Англией достигли пика, и всерьез стали готовиться к войне именно с ней. Военный министр и Обручев были за войну, но против «ястребов» выступил не только министр финансов, но и морской министр с примкнувшей к нему частью дипломатов. Справедливо говорилось, что, во-первых, на такую войну в казне нет денег, а во-вторых, даже если удастся, как планируют военные, вторгнуться в Индию и отобрать ее у Англии, там наверняка образуется не союзник, а просто-напросто враждебное России иноверное государство.

Ага, вот именно. Наши «ястребы» и в Индию планировали вломиться хотя на дороге лежал абсолютно недружественный Афганистан, где англичане к тому времени однажды крупно обожглись (между прочим, именно в ходе неудачной для англичан войны в Афгане и получил пулю в ногу доктор Уотсон, из-за чего вынужден был выйти в отставку и вернуться в Лондон, где и познакомился с загадочным молодым человеком по имени Шерлок Холмс.)

Войну удалось предотвратить. Ни в Индию не прогулялись, ни к Константинополю на лодках не сплавали. Но отношения с Германией ухудшались и ухудшались. В первую очередь из-за того, что на престоле Российской империи уже восседал Александр III, откровенный и неприкрытый германофоб.