Фантастика Акунин Борис

Вариант «Каппа»

– А? – неинтеллигентно переспросил кандидат наук, думая, что ослышался. – Клуб?

– Да. Неужели ты думаешь, что нашим великим государством управляли те жалкие старики, Брежневы да Черненки, все эти сиськи-масиськи? Нет, Роберт. Уже много лет все важные решения в стране принимает некий неформальный орган – так сказать, клуб по интересам. Потому так и назван. Интересы у нас понятно какие: величие Родины и защита человеческой цивилизации. Члены Клуба занимают высокое положение, но не на самом виду – у вторых и третьих лиц гораздо больше свободы маневра, чем у первых.

– И вы один из членов?

– Да.

Дарновский покачал головой.

– Значит, про инопланетян всё туфта. Я так и знал. Страшилка, придуманная, чтоб иметь карт-бланш, да?

– Нет, не туфта. Человечеству действительно угрожает смертельная опасность. Мне потому и была оказана честь стать членом Клуба, что я веду это направление, важность которого с каждым годом всё возрастает. Поэтому у меня особые права и полномочия. – Тесть коротко улыбнулся, на секунду сделавшись похожим на прежнего шутника. – Как у Джеймса Бонда.

– Лицензия на убийство? Для Санатория законы не существуют, это я уже понял.

Тесть ловко пролетел перекресток на желтый свет, обогнал громыхающую железом танковую колонну.

В отличие от МКАД, в городе легковушек было почти не видно, никогда еще Роберт не видел ранним вечером в Москве таких пустых улиц, даже в воскресенье. Впрочем, какой нынче день недели, он не знал.

– Да, на нас общепринятые законы не распространяются, – жестко сказал Всеволод Игнатьевич. – Пойми ты, мы ведем неравную борьбу с куда более сильным противником. Они знают про нас всё, мы про них почти ничего. В последние годы Мигранты совсем распоясались, причем плацдармом выбрали именно нашу страну – как самое слабое звено в цепи великих ядерных держав, в полном соответствии с ленинской теорией. Наш Клуб оказался не на высоте, вовремя не разглядели, что на роль руководителя партии и государства нам подсунули «полицая». Удивляться нечему. В распоряжении Мигрантов богатый арсенал. Тут тебе и зомбирование, и промывание мозгов, и искусственное генерирование любых ситуаций – хоть политических, хоть природных. Мы все равно что аборигены с луками и стрелами против колонизаторов, вооруженных по последнему слову боевой техники. Скажу тебе со всей откровенностью: шансов на победу у нас немного. Собственно, только один. – Тесть рубанул ребром ладони по рулю. – Мы молодая, варварская цивилизация, у нас кровь еще не остыла. А они старые и энтропичные, с холодной водичкой в жилах или что там у них. У них существуют какие-то свои правила, по которым они действуют, и ограничения, которые они строго соблюдают. Значит, мы должны быть непредсказуемы, вести драку без правил. Пусть увидят, что об нас можно обломать зубы. Пусть подыщут себе какую-нибудь другую планету, у жителей которой характер послабее. Ведь убрались же мы, великая держава, из маленького, отсталого Афганистана. А потому что в конце концов поняли: эти сдохнут, но не сдадутся. Точно с такой же ситуацией двадцать лет назад столкнулись и американцы – во Вьетнаме.

Раздался звонок. А Роберт и не знал, что «линкольн» тестя оснащен радиотелефоном.

– Да?… Так и сказал? – Всеволод Игнатьевич довольно громко скрипнул зубами. – Он что, забыл, кто его выдвинул? Поговори с ним по-мужски. Пусть не трясется. Он генерал или тряпка? Танки для того и существуют, чтоб из них стрелять! А гусеницы, чтоб давить!… Давай, жду.

Пожалуй, Роберт впервые видел тестя в таком раздражении.

– Будете людей гусеницами давить? По принципу: бей своих, чтоб чужие боялись? Послушайте, Всеволод Игнатьевич, а может, вы с вашими санаториями и клубами хуже Мигрантов, а?

Сказал – и сам испугался. Умный человек тем и отличается от глупого, что лепит не всю правду-матку, а пропускает ее через фильтр, в зависимости от собеседника.

Но тесть не оскорбился. На минутку умолк, как бы призадумавшись над вопросом, и ответил спокойно, рассудительно:

– Да что говорить. Мы, конечно, не сахарные. Но мы по крайней мере свои. Родились на Земле, ею вскормлены, и умрем тоже здесь. Живем грешно, зато своим умом, не на поводке бегаем. И господ со стороны нам не надо. Ты со мной согласен?

Он покосился на Роберта.

– А с чего вы взяли, что Мигранты хотят нас оккупировать? Может, это ваши домыслы? Что если они просто хотят нам помочь?

– Подарить райское блаженство? – горько улыбнулся Всеволод Игнатьевич. – Сначала делают подарки отдельным представителям вроде тебя с Сережкой, а потом осчастливят всех остальных. Знаешь, какое кодовое название у международной программы по отслеживанию «мутантов»? «Дары волхвов».

– Почему?

– Ходила у америкосов одна теорийка. В порядке бреда. Что Иисус Христос – это одна из ранних попыток, предпринятых Мигрантами с целью перепрограммировать человечество. Ну, поменять людям базовые этические установки. Выбрали инопланетяне по каким-то параметрам младенца, наделили его особыми Дарами. Рождественская звезда из Библии – это, мол, космический корабль. Волхвы – экипаж. – Тесть засмеялся, но опять невесело. – Только не очень-то у них вышло. Мы ведь не роботы, нас не надо перепрограммировать, как-нибудь сами в своих проблемах разберемся.

Дарновский сделал скептическую гримасу.

– Вы в этом уверены?

– А не разберемся – значит, туда нам и дорога.

Опять зазвонил телефон.

– Как «в прострации»? – крикнул Всеволод Игнатьевич. – И руки дрожат? А зрачки?… Даже так? ……! – выругался он по матери, чего за ним никогда не водилось. – Те же симптомы, что у остальных!

Он в ярости шмякнул трубкой о панель. Резко затормозил у тротуара и несколько секунд сидел, закрыв ладонями лицо. От такого всплеска эмоций Роберт занервничал.

– Что случилось? А?

Ответил тесть нескоро, но зато, когда убрал ладони, был снова сдержан и хладнокровен.

– Всё, – сказал он. – Провал. Они оказались сильнее. Мы слишком долго готовились и слишком медленно разворачивались. Мигранты успели нанести контрудар. Вмазали по членам Чрезвычайного Комитета психопенетрацией.

– Чем-чем?

– Сфокусированным психопенетрационным излучением. Американцы предупреждали, что Мигранты владеют подобной технологией. Это мощное лучевое воздействие на психику человека. Все члены ГКЧП и ключевые военачальники скисли, хотя люди исключительно волевые, можно даже сказать, железные. Полный паралич воли. К каждому из них приставлено по члену Клуба, но поделать ничего нельзя. Одни и те же симптомы: тремор рук, нефиксированный взгляд, неадекватная нервозность, абсолютное отключение механизма принятия решений. Переиграли нас Мигранты.

– И что же вы будете делать?

– У нас остаются кое-какие ресурсы, но задействовать их бессмысленно. Шансы на победу слишком малы, сиутация вышла из-под контроля. Ночной штурм Белого Дома придется отменить. Иначе вместо китайского варианта у нас получится всесоюзная кровавая баня… Да, решено!

Он подобрал жалобно попискивающую трубку, набрал номер.

– Сан Саныч? Ты в курсе, да?… Ладно, эмоции потом. Сейчас так. Группе «альфе» отбой – это первое. Инструктаж прекращай. Акция отменяется… Да – нет смысла. Снимай Дронова с пробега. В остальном – общая эвакуация по варианту «Каппа». Ну, давай. Исполняй.

«Линкольн» плавно взял с места.

– С какого это пробега вы снимаете Дронова? – настороженно поинтересовался Роберт.

Всеволод Игнатьевич, кажется, не расслышал. Он смотрел перед собой, напряженно о чем-то размышляя.

– Что ж, на данном отрезке «полицаи» взяли верх. Но проигранный бой это еще не проигранная война. Подобный вариант нами просчитан, всё предусмотрено. По плану «Каппа» сопротивление будет вестись из подполья. Если не дергаться, не суетиться, со временем – может, лет через десять, мы снова окажемся у руля. Людские ресурсы-то есть. И рычаги влияния никуда не денутся. У Мигрантов свои агенты, у нас свои. Что-что, а операции по внедрению проводить мы умеем. И Клуб никуда не денется. Просто на время уйдет поглубже в тень. Ясно одно: Клубу понадобится свежая кровь. Об этом, собственно, я и хотел с тобой поговорить. Есть мнение ввести тебя в состав постоянных членов. – Всеволод Игнатьевич торжественно поднял палец. – Ты даже себе не представляешь, какие это возможности перед тобой открывает. Ну и, конечно, какую возлагает ответственность. Тебе сколько лет, двадцать восемь? Мне, когда я вступал, было сорок, и я считался вундеркиндом. Но пришло время омолодить состав, сегодняшнее фиаско – лучшее тому доказательство. Я поручился за тебя. Потому что ты обладаешь всеми необходимыми качествами: умом, целеустремленностью, твердостью характера. Мне ли не знать. Ну и твой Дар, конечно, нам тоже пригодится.

Дарновский подумал и спросил:

– Дронова тоже берете?

– Нет, у Сергея своя стезя. Он, выражаясь по-библейски, не Муж Совета, а Муж Силы, в Клубе ему не место. С Дроновым поработают наши специалисты, как следует его подготовят, и он станет нашим советским Бэтменом. Уже поминавшийся агент 007 против Сереги будет вша на гребешке. А для заданий стратегической важности мы будем использовать вашу группу целиком. Это будет наше секретное оружие.

– «Группа» – это в смысле я и Дронов?

– Нет, вы трое. Ты как-то сказал Дронову (я слышал запись этого разговора): «Ты Сила, я Мысль, вместе мы комбинация неубойная». Но Силы и Мысли недостаточно, что продемонстрировал ваш прокол в Лаборатории. Я только сейчас понял, что идеальную боевую ячейку образует вся ваша троица: Интеллект, Сила плюс Интуиция. Вот союз, который одолеет любую преграду и решит какую угодно проблему. Ты, конечно, будешь считаться в группе старшим – как член Клуба. Но, думаю, фактическое лидерство станет определять конкретная ситуация: что в данный момент важнее – расчет, чутье или действие. Вы трое просто созданы друг для друга. У вас даже фамилии похожи: Дарновский, Дронов и Долина.

А ведь верно, подумал Роберт. Получается 3-D. Только лучше бы этих «Д» было только два, третье явно лишнее.

– Почему она одна на нас двоих? – мрачно спросил он многоумного тестя.

Тот философски пожал плечами.

– Я думал про это. Может быть, чтобы вы с Сережей постоянно напрягали все силы, эксплуатировали Дар на всю катушку. Ты и Дронов, как анод и катод, а Марианна – проносящийся между вами ток. Куда вас этот любовный треугольник выведет, кого она выберет – не знаю, самому интересно. Я бы поставил на тебя. Духовная связь прочнее телесной.

«Знает, про всё знает! – понял Роберт. – Даже про то, что у меня с Анной ничего не было. Сам же я наверняка и наболтал во время допросов».

– Только и второго из своих сетей она не выпустит, – все тем же задумчивым тоном продолжил Всеволод Игнатьевич. – Что ж, треугольник – весьма устойчивая геометрическая фигура. Опять же, необходимая для интересов дела.

Действие атропина понемногу начинало ослабевать. Дарновский вдруг обнаружил, что уже может различать контуры домов. Он посмотрел вокруг. Что-то больно долго они ехали – если, конечно, тесть вез его домой, на Вернадского.

Э, да ведь это Волгоградка! За разговорами он не заметил, как они чуть не весь город промахнули. Ну да – трафика-то никакого нет.

– Куда вы меня везете? – заерзал на сиденье Роберт.

Всеволод Игнатьевич удивился.

– Как куда? Ты же хотел домой? Вот я тебя и везу в Кузьминки, в ваше с Марианной гнездышко. Она немножко окрепнет, и доставим к тебе, в лучшем виде.

Покраснев и опустив глаза, Дарновский несмело спросил:

– А… а как же ваша дочь? Инна?

О, Господи, только сейчас до него дошло. Ведь три месяца прошло! Как там Инна? Что отец ей рассказал? И рассказал ли вообще что-нибудь?

Тесть невозмутимо ответил:

– Во-первых, она не Инна. Во-вторых она мне не дочь. Это наша сотрудница, выполнявшая долгосрочное задание, которое теперь закончилось. Не переживай ты так из-за нее. А то во время допросов прямо достоевщину какую-то устроил: «я подлец, я мерзавец, я предатель». С Инной всё будет нормально. Ты для нее всегда был просто «кроликом».

– Кем? – пролепетал Роберт, вспомнив, что именно этим словом жена мысленно называла его, находясь в посткоитальной расслабленности.

– Ну, словечко у нас такое в Санатории. «Кролик» – это «мутный», находящийся под постоянным наблюдением. Вроде как подопытный. Юмор такой, не обижайся. Мы ведь на вас с Сергеем первоначально как вышли? У меня есть специальный отдел, который занимается мониторингом всяких странных, логически трудно объяснимых происшествий. Пролопачивает провинциальную прессу, проверяет слухи и прочее. А тут ДТП, в котором рейсовый автобус ни с того ни с сего разбивается в лепешку непонятно обо что, причем двое пассажиров остаются целехоньки. Это довольно типичный случай. Например, если где-нибудь ни с того ни с сего грохнулся самолет, а кто-то из бывших на борту чудодейственным образом уцелел – девяносто девять процентов, что без Мигрантов не обошлось. Мы вас обоих поместили под наблюдение. Убедились: точно, наши кадры. Вел вас с Сережей лично я. Потом подключил Инну. Семь лет с тобой проработала, из лейтенантов в капитаны выросла.

– А… а теща? Ну, Александра Васильевна?

– Тоже наша сотрудница, майор запаса. У меня, Роб, на самом деле сын и дочка. Жена умница. Я вас обязательно познакомлю.

Тут Роберт умолк надолго. Наверно, минут на пять. Нужно было разобраться в собственных чувствах.

Ощущал ли он себя униженным? Да, безусловно. Но в сто раз сильнее было несказанное облегчение. Будто лопнули и разлетелись стягивавшие душу цепи.

Он свободен! Он никому ничего не должен! Какое счастье!

Тем временем «линкольн» уже въезжал во двор пятиэтажки.

– Вон стоит твой «гольф», забрали из леса, – показал Всеволод Игнатьевич. – Дверца незаперта. Ключи от зажигания и от квартиры в бардачке. Стекло там заменили, даже уборочку сделали. В холодильнике полно жратвы. Отдыхай. Ну, до скорого.

И пожал бывшему (или нет, фиктивному) зятю руку.

– Как? И вы не спросите, что я решил? – сощурился Дарновский.

– Сегодня не спрошу. Ты побудь один, подумай. – Директор Санатория улыбнулся. – Э, э! Ты в меня взглядом-то не впивайся! – Он сдернул с Роберта очки, нацепил на нос. – Ну тебя к черту – зрачки начали уменьшаться.

Помахал на прощание рукой, умчался.

Умный мужик, поглядел ему вслед Дарновский. Сильный. Если б не Анна, охмурил бы меня. Проглотил бы и не поперхнулся.

Поднялся в квартиру, прошелся по комнате.

В шкафу висело белое платье, то самое. Роберт прижался к нему лицом. Ткань пахла Анной.

Она действительно жила здесь, это был не сон. И скоро она будет здесь снова.

Хороший вопрос

Сидел ночью один, не отрываясь смотрел прямую трансляцию по CNN. Думал: все сошли с ума, даже американцы. Как будто других новостей в мире нет.

Главное, ничего не происходит: силуэт Белого Дома вдали, темнота, пару раз небо прочертили трассирующие очереди – и всё. Женщина-комментатор говорит, говорит. Голос тревожный, а сказать особенно нечего, повторяет одно и то же.

И ведь знал уже, чем закончится, а оторваться от экрана не мог.

Музыка предупреждала: готовься. Сейчас произойдет что-то страшное. Жди.

Вот он и дождался.

В какой-то момент саундтрек споткнулся, сбавил звук почти до нуля, и послышалось тихое дыхание.

Анна!

«Я тебя слышу, любимая! – встрепенулся Дарновский. – Говори! Я дома. У нас дома. Как ты себя чувствуешь? Когда ты придешь? Хочешь, я приеду за тобой прямо сейчас!».

«Не нужно, – печально ответила Анна. – Я должна остаться с ним. Прости меня».

Это было до того неожиданно, до того невероятно, что он растерялся.

«С кем? С Дроновым? Ты… ты любишь его, не меня?».

«Я люблю тебя. Очень люблю. Но я не могу его оставить. Без меня он погибнет. Ему нельзя быть одному».

«А мне можно? – Роберт вскочил, взмахнул руками, хоть она и не могла его видеть. – Я тоже жить один не стану!».

«Ты не один. Они о тебе позаботятся, с ними ты будешь под надежной защитой. А он выбрал этих, его путь труднее, и я не могу его бросить».

«Постой, но ведь ты сама подтолкнула меня к такому выбору! Я тоже согласен быть с этими, только бы с тобой!».

«Не сможешь. Прощай, милый. Это наш последний разговор, больше ты меня не услышишь».

«Почему!?»

«Мне будет очень не хватать тебя, но я не смогу говорить с тобой. – Ее голос с каждым мгновением делался всё тише. – Не знаю, почему, но я это чувствую. Нет, знаю. Наверное, потому что это было бы предательством. Прощай. Слушай мелодию, в ней ответ».

И больше он не услышал ни слова. Может, из-за музыки. Проклятый саундтрек зазвучал громче и окончательно заглушил голос Анны.

«Какой ответ? Зачем мне мелодия, если нет тебя? Анна! Анна! Отзовись!».

Лишь когда снизу застучали, Роберт понял, что кричит в голос.

С той секунды, когда Анна умолкла, Дарновский не мог ни сидеть, ни стоять. Его бросало по комнате, он натыкался на стены, бормотал что-то бессвязное.

Находиться в доме, где ее больше никогда не будет, было невыносимо.

Он сам не помнил, как вывалился из подъезда. В руке болтался брелок с ключами от «гольфа».

Правильно! Ехать, куда глаза глядят. Зрение почти восстановилось – во всяком случае, в темноте и через очки видно было почти нормально.

Никогда еще Роберт не гонял по Москве на такой скорости, не соблюдая никаких правил.

Но и Москва такой еще не бывала. Ни одного гаишника на совершенно пустых улицах. Мертвый безлюдный город, лишь жутким голубым сиянием светятся окна. Все свихнулись, никто не спит – смотрят телевизор.

Проносясь по Садовому кольцу, Роберт увидел толпу. Там орали, чем-то размахивали, посреди мостовой пылал троллейбус.

Он объехал сумятицу стороной, ему ни до кого не было дела. Безумная, прерывистая мелодия гнала его вперед, вперед, вперед.

Все вокруг рехнулись. Всеволод Игнатьевич со своими Мигрантами, москвичи, CNN. Даже Анна.

Когда человек вдруг сознает, что он один – нормальный, а все остальные психи, это уже диагноз.

Роберт Лукич, вы чекалдыкнулись на всю крышу. И, возможно, уже давно.

Улица начала расплываться, словно бы подтаивать. Снова атропин, подумал Дарновский, а потом сообразил: это он плачет.

О ком? О чем?

Об Анне? Нет, ее жалеть незачем. Она всегда знает, как поступать. Не женщина, а скала, не сдвинешь.

О себе? Себя не жалко.

О Даре, вот о чем он плакал.

Как ты распорядился своим Даром, кто бы тебе его ни дал – Бог, которого нет, инопланетяне, которых тоже нет, или сотрясение мозговых клеток? Ты мог проникнуть в тайны человеческого сознания и подсознания, стать гениальным психотерапевтом, утешителем страдающих или голосом безгласных, а вместо этого десять лет рылся в навозной куче, выклевывая оттуда жалкие крохи. А может быть, истинным Даром было вовсе не умение копаться в чужих мыслях, а Мелодия?

Словно в подтверждение, саундтрек взорвался еще более неистовым, прямо латиноамериканским ритмом.

Вот и музыка тоже свихнулась – чему она радуется? Психу-одиночке жить на свете незачем. Еще поддать газу, и на первом же крутом повороте всё закончится. Мелодия оборвется, и продолжения не будет.

Что это дорога вдруг потемнела, пропали дома?

Оказывается, безумного водителя вынесло на загородное шоссе – то самое, Рублевское. Выходит, руки не просто крутили баранку, они знали, куда ехать.

Всё складывалось просто отлично. Где всё началось, там и закончится.

Поворот на Колину Гору он пролетел, едва не перевернувшись – два левых колеса оторвались от земли.

Нет, здесь было бы слишком рано.

Еще надо миновать мост, и за ним будет поворот, где на такой скорости точно не вписаться. Еще полминуты, не больше.

Внезапно Роберта осенило. А что если на самом деле он погиб тогда, в автобусе? И всё, бывшее потом, не более чем предсмертная химера, примерещившаяся угасающему сознанию?

– А вот это мы сейчас проверим, – свирепо сказал он вслух и вдавил педаль газа.

Через мост пролетел вихрем. Вывернул руль, хоть и ясно было – сейчас вмажется в деревья на той стороне изгиба дороги.

Но за поворотом были не деревья. Там стояла, упираясь в самое небо, Белая Колонна, наполненная живым светом.

Последняя мысль, уже в самый момент столкновения, была такая: а мелодия-то звучит. Значит, не конец? Продолжение следует?