Многоточие сборки Андреева Юлия

Заложник, Катькин сад, «Интернат боли»

Этот звонок застал меня врасплох потому, что я понятия не имела, не только с кем разговариваю, но и о ком идет речь. Голос в трубке был безразлично-холодным. Казалось, что говоривший безмерно скучал, лениво переворачивая языком пласты тяжелого воздуха. Слова давались ему с трудом, как это бывает, когда только что проснулся или не до конца отошел от наркоза.

– Это Юлия?

– Да.

– Твой друг у нас… (пауза). Если ты немедленно не явишься за ним, мы ему яйца отрежем. Поняла?

– Поняла. А какой друг?

– Твой друг, ты что, дура? Вчера в Катькином саду взяли.

Меня затрясло. На самом деле на тот момент времени у меня не было любимого мужчины, да и друзья… Была компания, с которой ходила на дискотеки. Но кто бы это ни оказался, я по-любому не собиралась его отдавать.

– Чтобы через полчаса была. Всё – не без труда выдавил из себя собеседник.

– Да где быть? Где вы находитесь! – завопила я, боясь, что неведомый собеседник сейчас повесит трубку.

Он назвал адрес.

– Через час, – уточнила я, – быстрее никак не получится, я на окраине города живу.

– Но если через час тебя не будет, ему п…ц.

Какое-то время я слушала гудки.

Что делать? Вызвать милицию? Ну да, явятся с мигалками, с шумом, гамом, выламыванием дверей. Говорят, после нашего ОМОНа, как после антибиотиков, вообще никого живого не остается.

Впрочем, кто сказал, что милиция вообще приедет? Помню, однажды мы с соседкой в течение двух часов по очереди звонили в ближайшее отделение, упрашивали спасти нас от молотящего в железную дверь дебошира. И что же, он устал, затих, уснул, а они так и не явились.

Таким макаром можно прождать милицию и дольше, а через час…

Немного настораживало, что звонивший не попросил принести с собой денег. Что это? Кто-то решил свести счеты лично со мной? Бред.

Мысли путались. Я заглянула в платяной шкаф – дорогие кожаные штаны, привезенные из Надыма, сразу же решила оставить дома. Если меня грохнут, у мамы будет что продать на крайний случай. Вообще, дарить самую дорогую вещь моего гардероба каким-то отморозкам не хотелось.

Поэтому я оделась как предельно просто: скромные малиновые брючки в обтяжку, белая блузочка, на ногах туфли-лодочки без каблука на случай, если придется побегать. На плече неброская сумка со ста пятьюдесятью рублями – деньги, отложенные на косметику.

Я доехала до «Чернышевской» и быстро нашла улицу Восстания. Дом тоже отыскался без проблем. Не зная, что буду делать и что говорить, я вошла в подъезд и, перекрестившись на пороге, позвонила в нужную дверь.

Какое-то время пришлось подождать. Сердце стучало так громко, что я невольно начала оглядываться. Наконец в квартире послышалось шевеление, лязгнул замок, между дверным косяком и дверью образовалась щель, откуда на меня глянули два безразличных глаза. Дверь закрылась, упала цепочка, и тут же открылась снова, меня впустили в помещение.

Да, это было типичное самозасел. Во всяком случае притон еще тот: поломанная мебель, ободранные обои, заваленный окурками, пустыми консервными банками и использованными шприцами стол.

Но первое, что я увидела, был лежащий напротив меня совершенно обнаженный и сильно избитый незнакомый парень.

Должно быть, в этот момент мне зашли за спину и всякое отступление сделалось невозможным. Кроме нас в комнате находилось еще четыре мужика.

Я рванула к двери, тут же получила кулаком в поддых и полетела на пол к заложнику. Слезы брызнули из глаз. Вообще, меня куда ни ударишь, все больно, к тому же я не привыкла к такому обращению.

«Сейчас нас убьют», – пронеслось в голове.

Но в следующую секунду я уже знала, что делать. Вернее, не знала – почувствовала, учитывая окружающую обстановку.

Я поднялась. Медленно сунула руку в сумку, вынула оттуда кошелек. Слез уже не было. Слезы вообще хороши, когда ты одна или когда можешь чего-то добиться слезами. Здесь такие номера не проходили.

– У меня тут сто пятьдесят рублей! – спокойно и с расстановкой, чтобы все поняли, сообщила я. – Он, – взгляд в сторону заложника, – большего не стоит.

Я протянула деньги стоящему напротив меня наркоману.

Тот молча и с каким-то уважением загреб деньги вместе с кошельком и отступил от двери, пропуская нас.

Подхватив свои шмотки и обувь, парень вылетел за мной. Одевался он на ходу уже в подъезде, сначала джинсы и кроссовки, на ходу натянул футболку.

Мы вышли на улицу Восстания, дошли вместе до метро.

– Я неделю назад в Питер приехал на заработки, а тут такое… – он виновато улыбнулся. – Спасибо тебе. Я уж думал, хана мне.

Не спросила, откуда наркоманы узнали мой номер телефона. Скорее всего, он каким-то чудным образом оказался в телефонной книжке моего нового знакомого. Но откуда?

Я отправилась не домой, а к подруге, работающей рядом с опасным местом. Хотелось с кем-то поговорить, обсудить произошедшее, болела печень, и, как обычно в таких случаях, отчаянно хотелось кофе. К тому же моя косметика растеклась и надо было хотя бы умыться.

Но, посидев у нее с полчасика, я вдруг поняла, что совершила ошибку: не спросила парня, ни как его зовут, ни куда он собирается идти. А ведь у него травмы, наверное, нет денег. Во всяком случае, наверняка эта компания вывернула его карманы наизнанку.

С другой стороны, совсем не хотелось, чтобы меня теперь вызывали подобным образом: всех заложников не выкупишь, а вот так, на голубом глазу, вылезти из достаточно серьезных передряг в другой раз может и не получиться.

Я вспомнила, что в телефонном разговоре упоминался Катькин сад, панель для геев. Должно быть, приезжий искал себе именно такую подработку в Питере, а может, просто было не с кем выпить, неудачно попытался найти новых друзей…

В ту же ночь я отправилась в Катькин садик, где, завернувшись в пушистое теплое боа, рассказывала эту историю всем, кто соглашался меня выслушать, пытаясь выяснить судьбу незнакомца.

Утром приехала домой и, проспав до вечера, отправилась на ЛИТО в ДК «Красный Октябрь», сейчас оно называется «Крестовский остров». Там, почитав стихи и пообщавшись с нашими поэтами, я попросила взявшегося подвезти меня поэта Андрея Головина доставить меня к памятнику Екатерине, где снова просидела до утра.

Гей-радио распространяло по плешкам[50] весть о том, что сумасшедшая девушка ждет избитого два дня назад парня в Катькином саду. Ждет, чтобы узнать, чем она еще может ему помочь.

Но парень действительно оказался не местным, кто-то вроде как помнил, что пару дней назад к ним подходил новенький, спрашивая, что и почем, но никто не взял его номера телефона, не интересовался, где он живет.

Кто-то говорил о похожем парне, бродившем несколько дней назад на дискотеке в Балтийском доме, где он пытался устроиться на работу в труппу.

Больше никогда я не видела этого человека и, подежурив в садике три ночи, бросила это бесполезное занятие. Должно быть, он нашел возможность убраться из Питера и теперь у него все в порядке.

Может быть. Хотелось бы в это верить.

Цель оправдывает средства

Не скажу, что эта пословица во всех случаях актуальна, но во время сбора поэтического материала на сборник «Белое на черный день» было именно так.

Сборник этот делался от Союза писателей России, но, в отличие от большинства проектов этого Союза, был, прямо скажу, революционным. Еще бы, все знают, как в Союзе писателей России не любят нетрадиционную поэзию. То есть белый стих еще как-то переваривают, обэриутов подчеркнуто не замечают, словно и не было таковых, а вот верлибр… бр-р…

Издаться же под эгидой настоящего Союза писателей было то же самое что из человеку-невидимке вдруг сделаться видимым, бомжу приобрести вид на жительство, а потерявшему конечность инвалиду получить свою чертову инвалидность пожизненно, без изнуряющих проверок раз в год на предмет: а не выросла ли у вас вновь ампутированная конечность.

В общем, это было круто!

Добро было получено, и мы с поэтом Димой Киршиным начали собирать сборник. Сразу же встал непростой вопрос, как заманить в проект лидеров нетрадиционной поэзии Арсена Мирзаева, Дмитрия Григорьева и Валерия Земских. Все они жили в нашем городе, у меня были их телефоны, но…

Как убедить людей не просто отдать свои тексты за просто так, это бы еще ничего, а еще и получить с них деньги за публикацию. Союз писателей дал только формальное «добро», неформальное же, а именно деньги, мы должны были собрать сами.

Позвонила Григорьеву, с ним я была знакома по сборнику, который Дима, в свою очередь, некоторое время назад собирал для Пушкинской, 10; туда вошли и мои стихи, правда, сборник так и не вышел, ну да не суть.

Выслушав мои доводы в пользу сборника нетрадиционной поэзии, Дмитрий велел позвонить Арсену, если тот примет предложение, а также если дать тексты и деньги согласится Валерий Земских, он тоже присоединится к проекту.

От людей я слышала, что эта троица считается в литературной тусовке неразлучной, а значит, не уговорив одного, я автоматически теряла всех.

Следующий звонок Арсену. Тот же результат: «Пусть сперва согласятся Григорьев и Земских, а там уж посмотрим».

Черт бы побрал круговую поруку! Так они меня с год будут гонять как лошадь в цирке.

Процесс грозил затянуться, и я пошла напролом.

– Григорьев уже согласился. Сейчас буду звонить Земских, – без тени смущения солгала я.

– Тогда я тоже согласен, – расслабился Арсен.

Дальше все уже шло как по накатанной, вся троица сдала отличные подборки, и сборник вышел, буквально в последний момент получив свое название: «Белое на черный день». Белое – потому что белые стихи и потому что свет белый. А черное, да что, его мало в нашей жизни?

Потом на презентации сборника Арсен заметил, что в тусовке уже был сборник «Черный день» и «Черно-белый день», а у О’Санчеса[51] «Черно-белая ночь». Наше же название словно объединило разные проекты, придав привычному словосочетанию новое звучание.

Что же до моего обмана, он, разумеется, открылся, но троица не была на меня в обиде. Сборник-то получился!!!

Интермедия

Сборники сборниками, а находить деньги на жизнь становилось все труднее и труднее, поэтому в какой-то момент и мне пришлось отправляться на кастинг, устраиваемый специально для представителей японских фирм-нанимателей и хозяев клубов, и, выиграв, получить свой первый контракт на работу в Стране Восходящего Солнца.

Я не буду описывать здесь свои похождения в Японии, об этом вышла целая книга «Изнанка веера. Приключения авантюристки в Японии».

Отмечу только, что по возвращению из первых трехмесячных гастролей (вообще в Японии я была два раза: сперва три месяца, а потом – шесть) я уже имела на руках достаточно приличную по питерским рамкам сумму денег и наглый апломб человека, сделавшего что-то необычное в своей жизни и уже готового к новым подвигам и приключениям.

Приключения же начали буквально падать на голову, едва наш самолет приземлился в Москве и мы устремились в Питер.

О Бене, холодильнике с мороженым и короне Российской империи

Если честно, о фонде «Серебряный век» я ничего не знала и не слышала, пока однажды о нем не рассказала случайная знакомая – девушка Тося.

– Юлька, мы едем в Ниццу на выставку, везем театр Томошевского[52], струнный квартет, показ мод. С нами будут ученые, артисты, корона Российской империи и целый холодильник мороженого.

Наш начальник по прозвищу Беня Крик предлагает тебе принести в контору свои книги, экземпляров по десять – на продажу.

От обилия свалившейся на меня информации я не сразу нашлась, что и сказать – еще бы: и наука, и холодильник мороженого. Почему-то сразу же представился большой белый ящик типа «Норд», и корона, и Беня Крик, интересно, кто это такой?

Не до конца еще задавленный критик попытался было выбраться на волю, но вместо этого я ушла в откровенное нытье.

Сказала что-то о бесполезности везти в Ниццу русскоязычные книги, о противной оттепели, плохом настроении, о том, что никак не могу собраться воедино после Японии…

– Ты заезжай к нам (она назвала адрес), у нас Юрий Томошевский почитай что каждый день тусуется, познакомлю.

От такого знакомства я отказаться не могла и мы тут же договорились о встрече.

Беня сразу же произвел на меня довольно-таки сильное впечатление: носатый, с длинными желтыми ногтями завзятого курильщика и редкими зубами, он походил на хищную птицу.

Я сразу же отметила, что Тосин начальник был одет в неплохую тройку, из-под которой торчал жутко грязный ворот некогда белой рубашки.

Первым делом Беня вперил в меня колкий изучающий взгляд, голова его при этом чуть склонилась набок, как у любопытной вороны, отчего сходство с миром пернатых только усилилось.

Впрочем, несмотря на неординарную внешность (люблю необычных людей) разговор не клеился. Беня говорил о подаренных фонду «Икарусах», спонсорах, проблемах с прессой и финансированием мероприятия.

Я старательно улыбалась, подавляя зевки, когда же Беня наконец оторвался от своих любимых бухгалтерских тем и повторил предложение отправить книги на выставку, я вежливо отказалась и с понурым видом побрела к выходу, проклиная на чем свет стоит того черта, стараниями которого я-таки приперлась в этот «Серебряный век», как вдруг мое пальто, которое я только что сняла с вешалки и пыталась надеть, кто-то буквально вырвал из моих рук.

Я обернулась, недоумевая, что происходит. Передо мной стоял Беня.

– Юля! Я так ждал тебя, так часто представлял нашу встречу, что совсем стушевался, – он нервно дернул головой. – Пойдем, – он прижал к груди мое пальто, рачьим ходом отступая к себе в кабинет.

Выскочившая проводить меня Тося глядела на эту сцену округлившимися от ужаса или удивления глазами, руки ее инстинктивно прикрывали рот. Такое чувство, что она хотела, но не успела предупредить меня о маньячном характере шефа, рецидивы у которого происходили, только осенью, а ведь еще весна.

Ну что же, теперь сама обо всем и узнаю, – попыталась я ободрить Тосю взглядом.

Впрочем, кого мне бояться? Птица Беня вел меня не на чердак и не в подвал, а во вполне цивильный кабинет. Там уже была и успела оценить и застекленную дверь, которую, судя по виду, можно было, разбежавшись, вышибить. Да и сам кабинет располагался всего-то на втором этаже. Вряд ли сильно расшиблась бы, ежели что. Приходилось уже прыгать, не страшно. А впрочем, к чему прыгать, когда можно выйти, пусть даже и без пальто. Бегом до метро, а там уже и не холодно.

Я вернулась в кабинет, сев на тот же самый стул, на котором сидела до этого.

Главное, не показывать маньяку, что боишься его. Страх для них – стимулятор. Даже самая страшная бабенка, если она визжит от ужаса, привлекательнее для садиста, нежели его роскошная, красивая, ухоженная жена, которая смотрит на него сонными, безразличными глазами и ведет разговоры о стиральном порошке и мытье посуды. Тоска зеленая. Именно так я и решила вести себя, разговаривая на скучные темы и ожидая, когда у агрессора закончится приступ. Ведь всё когда-нибудь да заканчивается…

– Я читал твои стихи, – начал он, подвигаясь ко мне и нервно заламывая длинные пальцы с желтыми ногтями, такими длинными, что в них вполне могла бы поместиться доза какого-нибудь наркотика – например, опиума. Наверное, такие персонажи должны были появляться во время нэпа. Да, Беня напоминал мне персонажа из старого кино или какого-то романа. Впрочем, секретарша сама назвала его «Беня Крик». Ох, надо было еще тогда просечь что к чему и не ловить удачу там, где ее в принципе не может быть.

– Я собирал твои стихи, купил книжки… твои стихи…

– Да, что вы говорите? – я напустила на лицо кислое выражение.

– Вот! – Беня проворно обошел стол и, подойдя к застекленному шкафчику, достал оттуда три моих сборника «Глаза пустоты», «Закон луны» и «Соблюди безумие».

Крыть было нечем. Я во все глаза уставилась на директора фонда, впервые обнаруживая в нем не безумца, а вполне нормального дядьку, который действительно читал меня. Нервничал, стеснялся, мандражировал перед встречей с любимым автором.

– Вот погляди, – он нервно поводил компьютерной мышкой и, выбрав какой-то файл, открыл его. Передо мной были мои неопубликованные стихи.

– Вот что, поехали с нами во Францию, – просто сказал он и закурил.

Договорились, что я принесу на следующий день загранпаспорт и буду готовить программу выступлений. Прощаясь, я протянула Бене руку для поцелуя. В этот момент в комнату ввалилась секретарша Тося.

– Евгений Борисович! – закричала она срывающимся голоском. – Евгений Борисович! Я только что закончила обзвон газет, поговорила со всеми журналистами и перевела им деньги. Они обещали в течение трех дней выдать нам разгромные статьи о деятельности нашего фонда!

– Какие? – переспросил Беня, хватаясь за сердце.

– Какие?! – не поверила услышанному я.

– Как какие? – победно взвыла секретарша. – Вот такие, – она развела руки в стороны, – разгромные!

И на самом деле о деятельности фонда «Серебряный век» в скором времени появились действительно разгромные статьи. Но это было связано как раз с организацией нашей поездки, и об этом я расскажу в следующих главах. А в тот момент Беня бессильно простерся в кресле, а я, вытребовав у дурной Тоськи список редакций с номерами телефонов, начала спешно отзванивать журналистам, объясняя, что им были заказаны не разгромные, а большие, огромные статьи.

Беня

В Ниццу «Серебряный век» направлялся двумя группами, первыми уехали те, что решили путешествовать на автобусе. С ними двигался фургончик с мороженым «Серебряный век». Как пророчески шутили организаторы поездки, в крайнем случае будет чем питаться.

Вторая группа, в которую собственно я и входила, должна была добираться до места на самолете. Точнее, на самолете до Парижа, а дальше уже поездом до Ниццы.

Каждый день Беня встречал целые делегации гостей, спешно затаскивая их к себе в кабинет, где вел напряженные переговоры. Не хватало денег, поджимало время.

Беня теребил Юрия Томошевского, вел бесконечные переговоры с музыкантами и художниками, встречался с журналистами. Он должен был блеснуть, быть может, в последний раз.… Сверкнуть, поражая широтой охвата, высотой полета или Бог его знает чем.

Это был его последний шанс. Взлететь, исполнив головокружительный фортель, чтобы пропасть уже навсегда.

Некогда весьма богатый человек, а ныне похожий на одинокую, потрепанную птицу, Беня должен был доказать всем, что он еще на что-то годен, что у него получится, что он не напрасно потрясает своими потемневшими от времени регалиями, траченными молью масонскими мантиями, проржавелой сталью некогда прекрасного оружия.

– Однажды меня взяли в заложники, и я месяц просидел в какой-то квартире, запуганный до такой степени, что без разрешения не смел не то что слово сказать – вообще ничего. В туалет, пардон, мадам, нормальный мужик в туалет под конвоем.

– Чего они хотели от вас? – спрашиваю я, заранее зная, что любопытство мое основано не на сострадании к Бене и уж всяко не на симпатии к нему. Ни капельки он мне не симпатичен. Просто так уж мы, писатели, устроены, что информация у нас решает все. А тут еще и такой жизненный опыт.

– Я был, дорогая девочка, как это писано в стихах, владельцем заводов, газет, пароходов. У меня было все – особняки, виллы, счета в банках. Я снимался в художественном фильме, играя Беню Крика, потому что никто другой не мог так сыграть Беню Крика. Его нельзя сыграть. Беня должен быть настоящим, или это не Беня вовсе, – он выразительно отмахивается от какого-то навязчивого видения, словно сбрасывает с кисти сразу же несколько золотых печаток.

Мне кажется, что я слышу звон.

– Таки они хотели получить Бенины деньги. Беня говорил им, давайте рассуждать, как разумные люди. Но посудите сами, если вы заберете у меня все, что буду делать я?

Заметьте, господа, я не спрашиваю, чем конкретно Беня будет кормить своих детей. Беня понимает, что господам бандитам нет дела до Бениных деток, и до того, что он не может бесконечно кормить их грудью. Нет, господа, я говорю о том, чтобы оставить мне средства для оборота, чтобы я мог вложить их в дело, обеспечить деньги-товар-товар-деньги оборот, чтобы я смог снова подняться и снова отдать вам. Я говорю о том, что, сделав такую малость, вы обеспечите себя волшебной курицей, которая будет вам же исправно давать золотые яйца.

Но они не собирались слушать меня.

Целый месяц, – а это очень много, – когда каждый день видится последним. И что ты видел в этот день, кроме рисунка на обоях и голубой батареи? Я ел, когда мне разрешали есть, а не когда кидали есть. Ведь это же разные вещи. Я мог умереть, глядя на корку хлеба и не решаясь запихнуть ее в рот, потому что мне этого не разрешали.

Я мог обгадиться, потому что не смел перебивать охраняющих меня мордоворотов, сказав, что мне срочно нужно на горшок.

Однажды они перепились, я ходил по квартире, в которой вповалку лежали державшие меня целый месяц взаперти люди, и смотрел на незапертую и даже слегка приоткрытую дверь, ожидая подвоха.

Я не мог выйти из квартиры, потому что боялся: все подстроено, меня непременно поймают и изуродуют. Не представляете, как это было страшно!

Но что толку просто сидеть перед открытой дверью и думать, что тебе будет, если ты осмелишься выйти наружу. И я вышел…

Я шел, прижимаясь к стенам, прислушиваясь к мельчайшему звуку. Я шел по лестнице, потом вышел на улицу и шел куда глаза глядят, ожидая, что в любой момент меня поймают и отправят обратно.

Добравшись до своего дома, я заперся и просидел еще с месяц дома, подозревая всех и каждого и ожидая только одного, что за мной непременно придут, чтобы снова приковать к батарее и бить ногами.

Тогда он отдал бандитом почти все, что у него было. Осталась квартира, остались друзья и люди, которые слышали легенды о Бене и не хотели поверить в то, что он потерял все и больше не поднимется.

Поэтому Беня жаждал не просто славы, а невероятного успеха, для достижения которого все средства были хороши. Он брал в долг у друзей и врагов, у тех, кто ходил в авторитетах, и тех, кто считал авторитетом его, прекрасно понимая, что в случае провала незачем будет жить уже потому, что с живого можно стрясти какие-нибудь деньги, а с мертвого – фиг.

Дни поездки то назначались, то снова откладывались. И вот наконец во Францию отправились автобусы и через недельку наша вторая группа прибыла в аэропорт.

– Деньги на билеты до Ниццы еще не перевели, – сообщил Беня во время регистрации на самолет, – но, скорее всего, переведут, когда мы будем уже в Париже, – он весело засмеялся, оправляя давно не мытые волосы.

Участники похода похихикали в ответ, шутка пришлась ко двору.

И только один человек немедленно развернулся на месте и, дойдя до кассы, вернул свой билет.

Столица нашей родины

Рядом со мной у окошка сидела рыжая девушка по прозвищу Гарпия, переводчица с английского. Зачем во Франции английский язык? А Бог его знает, Бене мордашка приглянулась. А нам-то еще и лучше: компанейская девица, сразу видно – с такой не пропадешь. У кого-то в сумке оказался запас баночных коктейлей, и мы весело праздновали всю дорогу.

Когда самолет пошел на посадку и за иллюминатором замелькали зеленые и коричневые лоскутки, серые игрушечные дороги с игрушечными же на них машинками и крошечными домами окрест, когда шасси коснулось полосы и салон огласился благодарными аплодисментами, произошло чудо, и я ясно услышала, как голос стюардессы возвестил:

«Самолет приземлился в столице нашей родины – городе Париже»…

Я оглянулась на сидящих рядом со мной ребят. Всем не терпелось ступить на землю легендарной Франции, увидеть Лувр, Елисейские Поля, Сену…

В аэропорту наши разбились на группками: кто-то заполнял декларацию, кто-то спешил поменять деньги или отзвонить по телефону.

Меня подтолкнули в очередь к улыбчивому кругленькому человечку в форме. Тот мельком глянул на мой паспорт, достал бланк с каким-то списком и нараспев прочитал:

– Наркотики, оружие, контрабанда?

Голубые прозрачные глаза уставились на меня с нескрываемой симпатией и надеждой.

– Спасибо, не надо, – вежливо отказалась я.

Непруха

Было жаль, конечно, что мы не посмотрим Париж, а сразу же должны будем отправиться на вокзал. Хотя, если билеты еще не куплены, вполне возможно, что в поезд на Ниццу мы сядем только к вечеру. А значит, в нашем распоряжении останется целый день!

Но тут озорница Фортуна явно начала издеваться над нами. Во-первых, мрачная «шутка» Бени о непереведенных деньгах оказалась правдой, и для начала мы застряли в аэропорту Шарля де Голля, а Беня с заместителями побежали звонить не встретившим нас людям. В конце концов, когда мы окончательно намозолили глаза, администрация выделила для нашей группы бесплатный автобус до Лионского вокзала, откуда мы должны были продолжить свой путь.

И снова неудача. На вокзале мы просидели весь день.

Уставшие, измотанные, мы по очереди охраняли вещи, по очереди гуляли по вокзалу. К концу дня нас приметили украинские бомжи, живущие тут. Очень вежливые, пронырливые, немного суетливые, они проводили день в поисках, где бы что стырить, хотя многие из них, принципиально не опускаясь до воровства, питались в бесплатных столовых для бездомных, успевая за день посетить до трех раздач горячего питания. Это можно было сделать, имея часы, так как во все пункты раздачи еду привозили в разное время.

– Хотите увидеть дно? – спросил меня интеллигентного вида клошар в очках-полумесяцах и французском шарфике поверх спортивной куртки «Адидас» со значком «Зенит».

– Дно? – я приподнялась со скамьи.

– Я могу показать вам дно Лионского вокзала. Настоящее дно!

Я благодарно кивнула и, оставив давно надоевший чемодан на попечение сидевшей рядом журналистки, пошла, нет – полетела за новой информацией.

На самом деле, я бы и черту в пасть полезла, лишь бы не сидеть на месте, не зная, что будет дальше.

В Париже бомжи не такие, как в России. Здесь они чистенькие, потому что всегда есть где умыться, постирать вещи, сходить в туалет. Есть места, где можно посидеть или даже поспать в тепле или разжиться поношенной, но чистой одеждой.

– …Конечно, те, кто только что приехал во Францию, еще необтесанные, у них ничего нет, они дикие, злые, боятся… Я уже шестой год, привык, язык знаю. Тут жить можно даже без пособия. Здесь я бог и король. Кстати, меня здесь так и зовут – Король.

Дно Лионского вокзала представляло собой длинную платформу со всевозможными хозяйственными помещениями. Первым делом новый знакомый отвел меня в бесплатный туалет, после чего я с наслаждением помыла руки горячей водой с мылом.

– Здесь всегда можно умыться и даже постирать мелочишку, – деловито отрекомендовал заведение мой провожатый.

В это время в пункте бесплатного питания как раз начали раздавать суп. В очередь выстроились сумрачного вида люди: одна некогда красивая негритянка и несколько белых мужиков с невыразительными лицами… У всех поднятые воротники, потерянные взгляды.

Я сразу же поняла, что есть в этом месте не буду. Почувствовав мое состояние, Король, подхватив меня под локоток, помог подняться по небольшой лестнице, которая вывела нас на площадку, где пассажиры брали тележки.

– Тележка работает, когда в нее положишь монетку, – объяснил он. – Когда отвезешь вещи, забираешь монетку, и тележка стопорится.

– Понятно, – я посмотрела на тележку. Тележка как тележка. – И что?

– А то, что не все ведь забирают монетки! – весело сообщил Король и на полусогнутых побежал по первому ряду тележек, внимательно вглядываясь в щели приемных устройств. Заразившись его энтузиазмом, я тоже пошла вдоль тележек, пытаясь поймать свою «золотую рыбку».

Золотоискание оказалось делом интересным и весьма увлекательным. Пробежав вдоль второго ряда, я сбегала за угол, где стояли брошенные кем-то тележки. Наградой мне была одна монета.

Возвращаясь к Королю, я заметила рядом с ним полноватого мужика с рыхлым, бледным, точно непропеченное тесто, лицом.

– Ну, что ты делаешь, Король! – журил моего нового знакомого новоприбывший. – Она тут всего ничего, а ты ей доверил такой объект! Непорядок, Король! Свергать тебя будем.

– Ничего, Рыло, – Король блаженно улыбался, жонглируя двумя весело подпрыгивающими в его правой руке монетками, – лиха беда начало. Пусть обживается в Париже. А то приехать во Францию и не получить никакого удовольствия от жизни…

На оставленную мне Королем монетку я купила ручку с Эйфелевой башней в подарок маме.

Первая ночь в Париже. Слава Богу, мы провели ее в гостинице, причем в достаточно приличной. С красивыми, хорошо обставленными комнатами и картинами на стенах. Нам – мне, Гарпии и еще двум дамам, одна из которых играла на сцене и в жизни королеву-мать, а другая поражала величиной своих габаритов и широтой взглядов – нам досталась очаровательная, просторная и светлая мансарда со скошенными потолками, крохотным трюмо и изящными креслицами в стиле кого-то из Людовиков.

Из окна открывался потрясающий вид на разнообразные крыши Парижа. Ах, как это было замечательно: серые, красные, рыжие, черные с маленькими шпилями, конусообразные, плоские со странными украшениями в виде ладьи или с изящными флюгерками. Крыши с круглыми окошечками, похожими на корабельные иллюминаторы, чердачные окошки с пристроенными маленькими кружевными балкончиками. Купола домашних церквей были украшены крестами, и тут же рядом можно было увидеть чей-то аляповатый флажок и флюгер в виде сгорбленного старца.

Два окна домов напротив были соединены крошечным мостиком. На нем, точно в сказке Ганса Христиана Андерсена, красовались алые и белые розы.

Первая ночь в Париже. О, сколько раз я себе представляла эту первую ночь в загадочном, таинственном, романтическом Париже! И что в итоге? Я и еще три тетки лежим вповалку на паре двуспальных кроватях, не в силах пошевелиться после измотавшего нас дня и прохладного душа.

Мы слышали, как кто-то ходил по коридору. Кто-то из наших намеревался идти смотреть ночной Париж, мы же могли только невнятно мычать что-то, уставшие от безмерно долгого сидения на Лионском вокзале. Какой позор!

На следующее утро я проснулась в странном настроении ожидания чего-то необъяснимого. Мы позавтракали, а затем я, Гарпия и примкнувшая к нам дама отправились смотреть Париж.

«О, Париж… там воздух пропитан любовью, там женщины точно цветы, а все мужчины дон Жуаны…». Мужчины действительно кричали нам вслед. А чего им не кричать, когда у меня рыжие до пояса волнистые волосы, зеленая шапочка от Кардена, зеленый легкий плащик, а на ножках изящные туфельки. Гарпия в снежно-белой курточке, распахнутой на пышном бюсте, голубых джинсиках на два размера меньше положенного и сапожках натуральной кожи, а наша новая знакомая так и вовсе в серой шали и юбочке с разрезом до задницы. Я бы как раз удивилась, если бы мы им не понравились. Тем более, что, как выяснилось, по-настоящему модных, красивых и стильных женщин в Париже днем с огнем не сыскать.