Кого за смертью посылать Успенский Михаил
Известно – нечисть не терпит человеческих ругательств.
Но Милорд был такой глупый, что ни капельки не обиделся, улыбнулся и открыл рот: – У меня, джентльмены, всегда было доброе имя, и мне нож острый, когда теперь, всякий раз, стоит мне перешагнуть порог дома, как то один, то другой настырный лихоимщик хватает меня за рукав: «Вы не забыли о моем счете, сэр? За вами должок – тысяча фунтов. Надеюсь, сэр, вы не заставите с ним долго ждать». А приятно мне, когда ростовщики обмениваются моими векселями в пивных и кофейных?
Жихарь худо-бедно язык Милорда понимал, про Колобка и говорить нечего – одно слово, Гомункул! Мутило же и мужики недоуменно глядели друг на друга, как бы ища поддержки.
Разговор про долги да займы богатырю не понравился: сразу вспомнилось, как закладывал кабатчику Невзору свою славу. Поэтому он попробовал повернуть беседу в другую сторону:
– А нау ли ю кинга вашего, какой ту ми бразером приходится?
И получил достойный ответ:
– Людям, особенно сангвинического темперамента, свойственно предаваться надеждам, и среди различных перемен в ходе общественных событий надежды эти редко не имеют под собой почвы; даже в безысходных обстоятельствах, когда, казалось бы, нет никаких оснований на что-либо рассчитывать, они тем не менее склонны делать вид, будто не все еще потеряно, и стараются заставить противника думать, что располагают неведомыми ему ресурсами. Именно такую позицию заняли в последние месяцы те, кого, за неимением лучшего выражения, мне приходится называть членами поверженной партии. С момента ее падения помянутые джентльмены тешат себя надеждами, действительными и мнимыми.
Когда убрали графа Сандерленда, они надеялись, что ее величество не пойдет на дальнейшие изменения в составе кабинета, и осмелились исказить ее слова, адресованные иноземным державам. Они надеялись, что не найдется человека, который осмелился бы предложить роспуск парламента. Когда же произошло и это, да к тому же еще некоторые перемещения при дворе, они попытались нанести удар по государственным кредитам…
– Хватит! Хватит! Стоп! – закричал Жихарь. – Ай ю про кинга аскаю! Как хи там ливствует, здоров ли?
Милорд недоуменно прокашлялся и сказал:
– Подданный далеко не всегда властен над поступками своих монархов и не всегда может спросить, каких людей те понимают, какие партии приближают к себе. Так пусть они не нарушают конституцию, пусть они правят по закону, чтобы тот, кто им служит, не был замешан ни в одном противозаконном действии и чтобы от него не требовали ничего не совместимого с правами и законами его страны…
– Вот говорил я побратиму: как станешь королем, так и начнешь не по правде жить, – вздохнул Жихарь. – Не такой уж этот Милорд глупый, как может показаться.
– Оставь его в покое, – посоветовал Колобок. – Речи его вполне разумны; жаль только, что он не всегда отвечает впопад. Так уж их в ихнем парламенте учат. По этому Милорду гадать хорошо, а разговаривать с ним толку нет.
– Кто это у вас в суме? – спросил младший.
– Вот такому же сопленосу любопытному башку отрезали, а она все не унимается, – сказал Мутило и подмигнул старшему. Старший кивком одобрил воспитательный ответ.
Поблагодарили мужиков за предупреждение, пожелали доброй дороги, помогли взгромоздить Милорда на плечи.
– Вы его мне берегите, кормите овсом и пудингом! – посоветовал напоследок Жихарь.
Впереди ждала встреча с грозным Кидалой. Поганить княжеский меч разбойничьей кровью Жихарь не хотел, но и с подбитыми глазами гулять по ярмарке не собирался. Мало ли какой ценой достанется победа?
– Хорошо бы подвернулся поблизости бочажок с вешней водой, – сказал Мутило, размышлявший примерно о том же. – Тогда бы я его в два счета утопил.
– Не годится, – ответил Жихарь. – Я ведь сам разбойничий выкормыш. Сирота я, небаюканный, нелюлюканный…
– А ты об этом почаще вслух говори, – сказал водяник. – Тогда будет у тебя такое родословие…
– Твоя правда, – согласился Жихарь. – Надо выломать дубину…
Но выламывать дубину недостало времени: из колючих кустов выполз предреченный Кидала и встал во весь немалый свой рост. Морда у него была щедро поцарапанная, одежда прирванная: видно, не всегда получалось у него кидать прохожих людей в колючки, временами и самого туда кидали.
– Матки-матки, чей допрос: смерть или живот? – предложил разбойник свой немудрящий выбор.
– Живот! Живот! – закричал Мутило и наступил Жихарю на ногу, чтобы не вмешивался.
Богатырь покраснел от стыда, но спорить не стал.
– Вот коня бери! – предложил Мутило, ловко снимая с Налима уздечку. – Видишь, какой конь – хоть продать, хоть самому красоваться!
– А сума-то? – встревожился за третьего товарища Жихарь.
– Не пропадет твоя сума. Бери коня, не сомневайся, добрый человек, не прогадаешь! Только нас не трожь, оставь на икру!
Красавец Налим так понравился пешему Кидале, что злодей даже не стал тратить время на его хозяев: разбежался и прыгнул коню на спину. Налим попереступал копытами по грязи, потом рванул в сторону от дороги.
Разбойник от неожиданности завопил, но крик его перебило верещание увозимого Колобка, а потом все звуки заглушил треск лесного бурелома.
– У тебя по глоточку-то есть? – спросил Мутило. – Пока нашего кругляка нет, а то разворчится, что, мол, пьяный не торговец…
– Как не быть, – откликнулся Жихарь. – Я же не лиходей себе.
Скляница была невелика, зато содержимое забористо.
– Сам Беломор делал, – выдохнул богатырь после глотка.
Они еще посидели на травке, потолковали о том, сколько рыбы можно вылавливать в Гремучем Виру без ущерба для рыбьего поголовья, потом даже начали беспокоиться за Налима и Колобка, но беспокоились недолго: водяной конь выломился из леса на дорогу, весь в обрывках разбойничьего платья.
– Свиньи вы сивобрысые! – ругался из сумы Колобок. – Вы почему меня-то не вытащили? Я же говорил – все герои сволочи!
– Остынь, – сказал Жихарь. – Сам подумай: начал бы я тебя на белый свет тягать, а Кидала это увидел. Вдруг он умный и враз бы догадался, что ты дороже всякого коня?
Сума задергалась – Колобок кивнул.
– Точно, – сказал он. – Умный был – одних мозгов четыре лопаты… Зато вы-то каковы: злодея ухайдакали, а казну его не забрали! Иди теперь ищи ее в чащобе по монетке! Нас же на ярмарку без денег не пустят, не говоря уж про торги. Надо вам в товариществе пай уменьшить…
Жихарь и Мутило заслуженно пригорюнились.
– Колобочек, – ласково сказал водяной. – Не может того быть, чтобы ты без гроша путешествовал.
– Сам же говорил – ни кошелей, ни карманов, – огрызнулся Колобок. – Ладно, выручу вас на этот раз, но из барыша вычту. Придется денежку со счета снимать…
С этими словами он у себя в суме заерзался и закряхтел, и кряхтел долго.
Потом наконец высунул ручонку с пригоршней серебра.
– Ваше счастье, что я без туловища, вот и пользуетесь, – сказал он. – Но чтобы лапоточки мне нашли! Да смотрите у меня – до торгов ни капелюшечки!
– Само собой, – сказал Мутило, признавая его старшинство.
– Зелено вино ведь тоже на хлебе ставится, вот он и учуял, – объяснил Колобкову догадливость богатырь.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Ума не приложу, где это достать такую Палестину денег.
Александр Герцен
Людей на дороге стало густо: иные шли навстречу, иные догоняли. Знакомых лиц пока, к счастью, не попадалось.
– Деньги ты при себе держи, – сказал Жихарь. – А то у меня, мнится, дыра в горсти – улетают денежки неведомо куда. Ведь я в Вавилоне взял добычу великую, еле допер! И где она теперь?
– Надо было смету составлять, – сказал Колобок. – На хозяйство, на дружину, на непредвиденные расходы…
– У меня все расходы получились непредвиденные, – вздохнул Жихарь. – Кабы предвидел, разве я так бы казной распорядился?
– Про твое княженье даже под водой наслышаны, – наябедничал Мутило Колобку.
– Недоимки народу простил, от налогов на год избавил… Куда только жена смотрела?
– Всю душу вынула, – сказал Жихарь. – Говорит: вы, многоборцы, привыкли прохладно жить – вином полы моете, блинами избы конопатите, всякий прохожий бродяга за дорогого гостя. Да уж не как вы, кривляне, отвечаю, у вас от скупости уже все зубы смерзлись, вы с камня лыко дерете, из блохи голенище кроите, из осьмины четвертину тянете, кашу едите – и то держите ложку над горсточкой… Как мне было не дать людям леготу после Жупелова княжения, Невзорова управления? В годину народных бедствий?
– Ты сам и есть главное народное бедствие, – объявил Колобок. – Кто помногу хорошего хочет, всегда навредит. Откуда тебе знать, как народ живет?
– А я придумал, как узнать, – сказал Жихарь. – Собрал как-то утром всех жителей, провел мечом по поляне черту и сказал: кто беден, становитесь по ту сторону черты, кто в достатке – оставайтесь на месте.
– И что? – злее яда спросил глумливый Гомункул.
– Всем скопом ломанулись за черту бедности, – вздохнул незадачливый князь.
– Даже самые домовитые.
– Немудрено, что ты промотался на голую кость, – сказал Колобок. – Надо было сперва назначить мытарей, чтобы проведали, кто как живет, а уж потом решать, кому давать леготы, а кто и без них вытерпит.
Жихарь раскрыл суму, чтобы Колобок увидел написанное на богатырском лице крайнее недоумение.
– Какой же многоборец по своей воле в мытари пойдет? У нас народ гордый, обидчивый!
– А как при прежнем князе управлялись с налогами? – полюбопытствовал Колобок.
– Ну, у Жупела-то мытари как раз были, – ответил Жихарь. – Только в час народного гнева, когда я вернулся из первого похода, люди их всех порешили!
Вывели окаянное семя!
– Было, было такое, – подтвердил Мутило. – Даже ко мне в озеро приносили топить, но я не позволил. У меня не помойная яма, а приличный водоем…
– Держава устраивается не так, но совсем по-другому, – начал было объяснять Колобок правильное устройство державы, но тут уже началась ярмарка.
Глазом ее было не охватить, и богатырь даже вскочил на коня, чтобы разглядеть получше.
Перед ним раскинулся целый город – расписной, невыносимо шумный, окруженный высоким частоколом и даже с каменными воротами. Над воротами висела вывеска: «Купить – не купить, а поторговаться можно!»
Жихарь присвистнул от удивления и продолжал свистеть довольно долго – покуда Мутило не одернул его, чтобы деньги не извелись от свиста.
Торговая стража вооружена была получше всякой княжеской дружины, сыто кормлена и неразговорчива. Пришлось заплатить за вход. При этом один из стражников хмуро осведомился о содержимом дорожной сумы.
– Каравай это, – ответил Жихарь. Стражник постучал по Колобку костяшкой пальца:
– Ты, парень, видно, в дороге года три провел…
Колобок возмущенно фыркнул, и стражник поспешно выдернул руку из сумы.
Мутило тем временем приглядел канавку, присел в нее и ручейком просочился мимо стражников, поскольку водяников не ведено пускать на ярмарки. Видимо, как раз поэтому водяники туда так и стремятся.
Шляться с оружием на ярмарке не полагалось. Богатырь был вынужден отдать меч на хранение – опять же не задаром. В обмен ему дали красную бирку.
Мутило, знавший здешние порядки, отвел коня Налима в конюшню, где тоже получил бирку, но черную.
– Не испортили бы коня перед торгами, – нахмурился Жихарь.
– Тут строго, – сказал Мутило. – Тут с баловниками не нянькаются, для них особый овраг имеется…
– А может, суму тоже оставим в конюшне? Круглый приглядит…
– Я пригляжу сейчас кому-то! – рявкнул Колобок. – Я так пригляжу! Вы же без меня тут мигом голомызые останетесь: либо щами подавитесь, либо лапшой захлебнетесь! Денежки – за щеку, так надежнее!
– А как торговаться? – удивился богатырь.
– Торговаться буду я! А вы сегодня просто походите, поглядите…
Весенняя ярмарка обычно не чета осенней, но поглядеть было на что. Товары большей частью водились иноземные, незнакомые…
– Покупай духи из Бонжурии, да гляди, чтоб не обжулили! От этой от шанели все бабы ошалели, а мужики нахлестались – все тверезы остались!
– Кому сапсабая? Кому сапсабая? Рожа рябая, пятки прямые, живот наоборот!
Мышей не ловит, зато не прекословит!
– А вот неспанский бальзам, хвалит себя сам на языке, понятном всяким волосам!
– Кому черного «мерседеса» из Брынского леса? В обращенье несложен, к тому же растаможен!
– Продаю мыльный порошок, стирает хорошо: сама тетя Ася еле убереглася!
– Продается пихало дубовое, совсем новое, к труду и обороне готовое! Пихал бы сам, да уступаю вам!
– Зубы береги, пройти мимо не моги! Есть «Орбит» без сахара – сама жевала да ахала!
– Твой «Орбит» все зубы сгорбит! Жуйте «Джуси Фрут» – от него мухи мрут, а сам кариес на елку залез!
– Панасоник жареный! Визжал-визжал, а от жаровни не убежал!
– Зюзюка, зюзюка с крылышками!
Жихарь вертел в руках непонятные красивые сверточки да коробочки и ворчал:
– На ярмарки уже затем ходить надобно, чтобы понять – как много на свете вещей, без которых человек вполне может обойтись! Мудрено выбрать из них самую бесполезную…
– Кто тут собрался покупать бесполезные вещи? – насторожился Колобок.
– Да так, обещал я одному сердитому дяденьке гостинец… – Подробности Жихарь излагать не счел нужным.
Мутило же на торжище чувствовал себя не хуже, чем в родимой воде. Он хватал всякий товар руками, пробовал на зуб, на язык, на сжатие и на разрыв, на линючесть, на горючесть, на всхожесть, на свежесть, на вшивость, на яйца глист, на просвет, на всякий случай, на здоровье, на добрую память. На всякое слово продавца он отвечал десятью, торговался до пены из ушей, цену сбивал до полной ничтожности, а потом вдруг отказывался от покупки.
Именно поэтому водяников и не ведено пускать на ярмарки.
– Живет в сырости, а жизнь лучше иных людей понимает! – одобрил Мутилины дела Колобок.
Жихарь задержался у прилавка, на котором красовались многочисленные новенькие лубки, посвященные какому-то неведомому герою по прозвищу Сопливый: «Заговор Сопливого», «Выговор Сопливого», «Договор Сопливого», «Наговор Сопливого», «Приговор Сопливого» и, наконец, «Платок для Сопливого». Их и разглядывать-то не хотелось, но народ брал охотно.
К счастью своему и удовольствию, богатырь высмотрел в сопливой орде пестренький лубок «Похождение Жихарево о змие» и, не обращая внимания на громкие протесты, доносившиеся из сумы, заплатил за него целую монетку.
Тут удовольствие кончилось.
Лубок изображал какого-то гнусного заморыша с вострым носом, обряженного в кургузый кафтанчик и сапожки с коротенькими голенищами. Заморыш обеими лапками держал небольшую гадючку. Рядом с заморышем стоял хорошо вооруженный самовар с усами и бородой – видимо, как раз так создатели лубка мыслили себе Яр-Тура в латах. Посредством знаков, исходящих изо рта, заморыш почему-то жаловался: «На что я, молодец, на свет родился, что по чужим странам волочился?», а самоварный Яр-Тур выражал свое восхищение жизнью, восклицая по-иноземному: «Wow!» Гадючка, олицетворявшая, как видно, Мирового Змея, тоже не молчала: «Был я Змей Ермундганд, а ныне простой ползучий гад».
В общем, оскорбительный был лубок, и Жихарь даже хотел жестоко наказать безвинного торговца-перекупшика, но для этого ведь требовалось прилюдно открыть свое громкое имя, что никак не входило в тайные коварные планы торгового товарищества «Колобок и сыновья».
Даже разодрать позорное изображение прижимистый Колобок не дал – утащил к себе в суму и прибавил:
– Это хорошо, что не похож! Зато тебя тут никто не признает!
Бродить среди торговых рядов вприглядку богатырь был готов хоть дотемна, но у водяника, негожего к длительному сухопутному хождению, устали ножки. Да и на ночлег нужно было куда-то устраиваться.
– Могли бы и под забором переночевать! – вздыхал Колобок. – Но нельзя: мы же зажиточные конеторговцы…
– Ищи лучший постоялый двор, – сказал Жихарь. – Мы с Мутилою все же владыки.
Понятно, что Колобок нашел заведение не первого разбора, но товарищам было уже все равно.
Зашли под навес, где стояли длинные столы и лавки. Там уже сидели десятка два людей, хлебали что-то из больших глиняных мисок, швыряли под стол кости.
Жихарь потребовал у хозяина щей с убоиной, бараний бок с гречневой кашей и пирогов, Мутиле мясного не полагалось, он решил удоволь ствоваться вешними мочеными грибами. Потом оба, не сговариваясь, звучно щелкнули пальцами по кадыкам.
Сума, висевшая у Жихаря на боку, задергалась: то Колобок начал трястись над каждой денежкой.
– Вас тут опоят, разденут и на дорогу выкинут, – предрекал он.
– Э, что там у тебя в суме? – спросил торговый человек в пестром халате и подался на дальний конец лавки.
– Там у меня здравый смысл живет, – не растерялся Жихарь. – Он мне и подсказывает, чего нельзя, а что можно.
– А зачем он хранится отдельно? – не отставал человек.
– Больно велик – в черепушку не лезет, – объяснил богатырь. – Зато в нужный час его всегда можно убрать в уголок. Иногда и рассудку полезно помолчать!
– А-а, – позавидовал спросивший, но на прежнее место не пододвинулся.
Остальные вечерявшие тоже глядели на Жихаря с Мутилой опасливо: первый походил на разбойника, второй – на мошенника.
– Косятся на нас, – тихонько прогудел богатырь в суму. – Надо слегка угостить людей, а то как бы не вышло шуму…
– Разорители! Погубители! – завопил, забывшись, Колобок. – Сперва за чарочку, а потом ковшом!
Все поглядели на товарищей с некоторым даже ужасом, но просвещенный Жихарем торговец в пестром халате объяснил им насчет здравого смысла, отселенного в суму.
– Ой, бедняга! – запричитали самые сердобольные. – Это же все равно что жену с собой таскать!
– Так всю жизнь и мучаюсь, – признался богатырь. – Но я его сейчас под лавку уберу – пусть там разоряется. Вот когда прикажу: «Сума, дай ума!», тогда и вещай!
Гомункул осознал свое бессилие и затих, потому что у него даже зубов для досадного скрипа не было.
Угостившийся народ перестал видеть в богатыре и водянике лиходеев, провозглашал здравицы в их честь, хвалил за щедрость. Словом, началось вполне веселое застолье, когда люди от каждого ковша только трезвее становятся.
На веселье не замедлили явиться песенники и гудошники. Двое играли на рожках, третий пел:
В некотором месте, во одной деревне Жили два брата – Эрос и Танатос.
Эрос был крив, а Танатос с бельмом.
Эрос был плешив, а Танатос шелудив.
На Эросе зипун, на Танатосе кафтан.
На Эросе шапка, на Танатосе колпак.
Пошел Эрос на рынок, а Танатос на базар.
У Эроса в мошне пусто, у Танатоса ничего.
Разгладили они усы да на пир пошли.
Эрос наливает, а Танатос подает.
Эрос пьет задаром, а Танатос – за так.
Стали их добрые люди бить:
Эроса дубиной, а Танатоса батогом, Эрос кричит, а Танатос верещит.
Эрос в двери, Танатос в окно.
Эрос ушел, а Танатос убежал…
– Сколько можно! – закричали гости, прерывая неведомую Жихарю песню. – Который год одно и то же!
Другие гости заступились за потешников, и быть бы, к богатырскому удовольствию, драке, но тут под навес залетел воробей.
Опрокидывая лавки и столы, бросились ловить воробья и гнать его взашей.
– Птица в избу залетела – к покойнику! – кричал кто-то.
Песенники под шумок скрылись, унося в подолах рубах ухваченные со столов куски.
Воробей тоже выпорхнул из-под навеса – подальше от дураков.
Наконец все успокоились и стали рядить, можно ли считать навес полноценной избой и действенна ли в таком случае примета. Потом начали припоминать иные приметы близкой смерти.
– Сад поздно зацветает – к смерти хозяина!
– Дятел мох долбит в избе – к покойнику!
– Петухи не вовремя распоются – к покойнику!
– Нетопырь залетит – к покойнику!
– Ворон каркает – к покойнику!
– Конь хозяина обнюхивает – убиту быть!
– Собачий вой – на вечный покой!
– Переносье чешется – о покойнике слышать!
– Мухи зимою в доме летают – к покойнику!
– Мыши платье изгрызут – к покойнику!
– Соломина к хвосту курицы пристала – покойник будет!
– Стук в доме от неизвестной причины – к смерти!
– Крошки изо рта валятся – к смерти!
Тут знатоки примет заткнулись, остановились и с ужасом поглядели друг на друга – не валятся ли у какого бедолаги крошки изо рта?
– Полноте, – сказал из сумы Колобок. В перечислении смертоносных примет они с Мутилой и Жихарем не участвовали. – Чего испугались? Всякой курице рано или поздно соломина ко хвосту пристанет. Всякий человек рано или поздно помрет. Всякие повторяющиеся события рано или поздно совпадут. Тому нас и Юнг премудрый учит в книге «Синхронистичность»…
Все от этих слов успокоились, прекратили страшиться и с восхищением воззрились на суму.
– Продай разум, – предложил кто-то. – На что он тебе, детинушка? Ты и так здоровый, не пропадешь. А в торговом деле без здравого смысла никак…
– Продавай, продавай! – шепотом подсказал обрадованный Мутило.
– Нет, – гордо ответил Жихарь. – Не для того я свой разум лелеял и взбадривал всяческими науками, чтобы он у вас подсчитывал прибыли да вычислял лихву. Употребляю его лишь на великие дела, на благо народное… А на что вам, торгованам, разум, коли есть жадность и хитрость?
Торговане отшатнулись, оскорбленные. Из их рядов, расталкивая прочих, полез дюженыкий молодчик в меховой обдергайке, ростом богатырю не уступавший.
– Вот ты о нас как, значит, понимаешь? Бей его, братцы, в любовную кость и во всю совесть!
– Не слушайте дурака, – подал голос Колобок, окончательно решивший взять на себя обязанности богатырского разума. – Он еще молод, глуп, не сеял круп.
Говорит, что в башку взойдет, со мной не советуясь. Не прямота бранится, а задор. Лучше тягайтесь на поясах, а то за драку здесь налагают большую виру!
Торговано разжали кулаки и как один схватились за кошели и другие места с припрятанной казной.
Решили и вправду потягаться на поясах – сперва один на один с бойким молодцем, а потом, после его поражения – с каждым по отдельности и со всеми вместе. Жихарь, конечно, перетягал всех, но все же попросил прощения за грубые слова.
Поневоле пришлось пить мировую.
– Здоровья всему собранию! – послышался зычный голос у входа.
Жихарь оглянулся.
Под навес входил его давний знакомец – бродячий сказитель Рапсодище. Жихарь не видел его несколько лет, с самой своей свадьбы – говорили, что Рапсодище ушел за песнями в иные земли. Как видно, хождение пошло сказителю на пользу – он загорел, помолодел, покрасил в черный цвет бороду, принарядился во все хорошее и чистое и даже вставил себе новые зубы из белой заморской глины, что было и вовсе дорогим удовольствием. Богатырь быстро вспомнил и без Колобка, что следует скрывать свое имя, поэтому бросился к песнопевцу, как к самому дорогому человеку:
– Рапсодище! Светел месяц, блин поминальный! А мне говорили, что тебя давно уж злобный Нахир-шах отправил в Костяные Леса за правдивые словеса! Долго жить будешь!
Обнимая сказителя, Жихарь прошептал:
– Имени моего отнюдь не называй, про княжеское титло и вовсе помалкивай!
Зови меня, к примеру, Шарапом из деревни Крутой Мэн, что в Калгании. Я тебя за то отблагодарю по-княжески…
Рапсодище мигом сообразил, что к чему.
– Ну и рожа у тебя, Шарап! – воскликнул он вместо приветствия. – Где такую отъел? Чуть не сломал мне новые гусли, волот дикошарый! Я за них в Неспании знаешь сколько заплатил? Кому говорю – никто не верит…
Новые неспанские гусли не походили на обычные, а напоминали скорее звонкий кельмандар Сочиняй-хана. Очертание у них было грушевидное, струн всего семь.
– Господа громада! – воскликнул Жихарь. – Радость какая! Сам Рапсодище к нам пожаловал – первый певец на все наши земли! Мог себе пойти к торговым старшинам, к первым богатеям, а он нами не побрезговал! Детям ведь рассказывать будете, что самого Рапсодища слышать довелось! Сладкоголосую птицу юности! Трубадура битвы, менестреля мирной жизни, скальда вечности, барда мимолетности, акына хаоса, бояна гармонии!
Давешний молодец позволил было себе усомниться в певческом даре пришельца, но богатырь дал ему такого щелчка, что молодец полетел с лавки, да прямо в лужу, которая успела натечь из левой полы Мутилиного кафтана.
– Ну, не знаю, – молодец поднялся, щупая штаны и отряхиваясь, – может, и вправду сладкоголосый…
Рапсодище понял себя хозяином положения:
– Тащи, Шарапка, вина и закуски! Натощак люди не смеются!
Жихарь охотно побежал исполнять приказ, не забыв и про себя с Мутилой.
– Горе, горе, где живешь? В кабаке за бочкой! – вздохнул у себя в суме Колобок, но его никто не услышал.
Рапсодище на этот раз ел не торопясь, не глотая кусков, не вытирая жирных пальцев о бороду, не чавкая и не рыгая – видно, где-то в дальних странствиях научили его вежеству.
Столы и лавки отодвинули к загородкам, водрузили посередине табурет, ласково просили певца потешить добрых людей в их безрадостной жизни.
Читать бесплатно другие книги:
