Большая книга ужасов. Прогулка в мир тьмы Ольшевская Светлана
Он попытался выдернуть свою ладонь из удерживающей его руки. Но она не отпускала его, пальцы, прохладные пальцы ЖИВОГО человека крепко держали мальчишку и тянули в могилу! Зачем? Кто хочет помешать ему выполнить такое важное дело?
Могильная земля шевелилась, Вовка, уйдя вниз почти по пояс, закричал не своим голосом и попытался выбраться — подтянулся на локтях, ведь обе руки его были заняты: за одну тянула лапа из могилы, в другой он сжимал заветный тюбик.
Мальчишка немного прополз вверх. И вдруг прямо перед своими глазами увидел овальную белую плямбу. Низко, прямо у самой земли. На упавшем большом черном памятнике она выделялась особенно ярко — и никаких букв на ней не было, цифр, фотографий. Вовка волей-неволей узнал ее — ведь тогда, в полночь, она привлекла его внимание тем, что блеснула как-то необычайно ярко.
«Неужели это он и есть?» Вовка не верил своим глазам.
Рука из могилы тотчас отпустила его. Земля перестала проваливаться под ним. Вовка задрал голову к небу — где же луна?
На месте, на месте она была, куда ей деться? Как — куда? За тучу может зайти или за горизонт, раствориться в светлеющем небе — куда она к концу ночи девается?
Вовка вытянул взмокшие дрожащие руки вперед, принялся вертеть тюбик так, чтобы на него смог упасть неясный призрачный свет. Мятый-перемятый, давленый-передавленый тюбик уже не сиял так, как недавно.
«Давай, милый, давай, дружок!» — как маленькая девчонка своему любимому плюшевому мишке, шептал Вовка тюбику.
Слабый, едва заметный блик отскочил от белого бока тюбика, ударился в медальон, сделанный, как успел заметить Вовка, из какого-то совершенно непонятного, плотного и гладкого белоснежного материала.
Такого многоголосого крика Вовка, бессильно упавший лицом в сырую могильную землю, не слышал никогда. Боль, страдание, прощание с жизнью слышались в этих голосах. Кто-то ревел, выл, заливался плачем.
Какое-то движение заполнило кладбище. Заметались перепуганные голуби — но уже безмолвно, словно боясь помешать ужасным крикам. Вовка вскочил на ноги, вихрем слетел с могилы, которая снова зашевелилась.
Стонущий и плачущий покойник, шатаясь и воздевая руки к небу, приблизился к этой могиле и принялся раскапывать ее. Земля полетела в разные стороны.
Вовка оглянулся — соседнюю могилу тоже не оставил без внимания ходячий мертвец. Это была та могила, с которой завалился памятник колдовского медальона. Настоящий хозяин к могиле вернулся — в этом у Вовки не было сомнения. Он так деловито принялся рыть землю, что любо-дорого было смотреть.
Такая же работа шла по всему кладбищу. Колдовство сработало. Что было делать теперь Вовке? Мимо роющих, стонущих и воющих мертвецов бежать обратно в лагерь? Или разыскивать по кладбищу ребят? Что с ними? Как-то не договорились они о том, что делать дальше…
— Эй, Вовка! — услышал он вдруг.
И не успел оглянуться, как все та же прохладная тонкая рука схватила его. Этого он уже вынести не смог. Да, он трус, он мелкий, мельчайший, микроскопический трусишка — ну ненавидит он кладбища, боится, боится! И не может больше видеть ни кресты, ни памятники, ни гнилых, но бодро ходящих покойников!..
Не разбирая дороги, помчался Вовка вон с этого кладбища. Пальцы его по-прежнему сжимали тюбик с пастой. А пальцы другой руки переплелись… все с той же рукой из могилы!
— Вовка!
— Никифорова! Алинка! — Вовка глазам своим не мог поверить.
Он и Алинка Никифорова со следами зубной пасты и прилепившейся к ним земли на лице стояли у кладбища.
— Спасибо, что ты меня оттуда утащил, — сказала Алина, так и не выпуская Вовкиной руки из своей.
— Это ты… — Вовка постепенно приходил в себя.
Рука из могилы оказалась никифоровской! Ну правильно — ведь это он просто плохо на этом кладбище ориентировался: могила, из которой он с мальчишками безуспешно откапывал Никифорову, и была той, откуда появилась рука и его потащила…
А почему рука появилась — да наверняка это Никифорова таким образом знак ему подавала! Хотела, чтобы он обратил внимание на упавший памятник! Да… А без помощи руки из могилы, то есть без Никифоровой, так бы до третьих петухов искал Вовка памятник с колдовским медальоном.
— Да это не я тебя вывел, это я просто… — начал Вовка, собираясь добавить, что он просто перенервничал на этом кладбище среди покойников-землекопов.
Но он не успел этого сказать: сначала далеко-далеко, чуть слышно, точно пунктиром пропел в деревне за лесом петушок. Ему ответил еще один. Их голоса затихли.
Но послышались другие голоса. Человеческие. И уже гораздо ближе.
С кладбища один за другим выходили ребята.
— Все получилось, Вовка! — Счастливый Копыточкин бежал к нему со всех ног. — Ты остановил мертвецов, ты вернул их в могилы! Все хорошо, слышишь? Ты покой им вернул! Вот! Смотрите — это он вас спас!
К Вовке спешили Маня и Таня Бердянские. Взявшись за руки, подошли влюбленные из второго отряда — те, кому Вовка погоны своей чудо-пастой нарисовал. Воспитательница младшего отряда Таисочка вылезла из могилы и теперь собирала по темной долине своих мелких подопечных, которые тоже один за другим выбегали с кладбища.
Все были живы. И, благодаря Вовку — победителя оживших мертвецов, двинулись в разгромленный лагерь.
К Никифоровой подскочила верная подружка Катька Петрушкина и принялась ее обнимать. Вовку обступили приятели. Алинка Никифорова отряхнула от земли и подала Вовке его куртку.
— Спасибо, — сказала она и с признательностью посмотрела на него. — Очень твоя куртка помогла. Я под ней в могиле дышала. Хотела, конечно, там ее оставить, но подумала, что нельзя вещи живого человека в могиле оставлять. Мало ли что.
— Спасибо, спасибо. Нельзя оставлять, да, нельзя… — Вовка закивал, как лошадка пони. Вот это да!!! Никифорова — благодарная… Никифорова о его вещах заботится. Это просто супер что такое.
Пока он радовался, Никифорову утащила с собой Петрушкина. Уж им было что обсудить…
Вскоре целая команда стянулась со всей округи. Бывшие пленники могил торопились покинуть эти места и шустро взбирались на гору, к лагерю.
— Давайте в лагерь пока не пойдем, тут, у ограды, посидим, — предложил Копыточкин. — Отсюда рассвет здорово наблюдать. А он уже совсем скоро. Светает — видите?
Вовка с приятелями и намертво прилипший к ним спасенный Ботаник уселись на бугор возле упавшей решетки. И стали ждать рассвета, заставляя Вовку в подробностях рассказывать о том, как он загнал всех ходячих мертвецов по их могилам.
И Вовка рассказывал.
Ведь Вовка победил, Вовка был героем. А что — сам намазал, сам спас…
Глава Х
Но кто же это воет?
Утро. Наконец-то наступило утро. Розовенькое, прохладное.
Вовка открыл глаза. Да, утро, он не ошибся. В небе над лесом неярко, вполсилы сияло солнце.
Рядом с Вовкой на бугорке зашевелился Копыточкин. Мишка, Андрюшка и Ботаник, который как сидел, ручки на коленочки, так и уснул, тоже были неподалеку.
— Что такое? Чего это мы на улице? — сонно забормотал Андрюшка.
— Ого, как забор-то своротили! — усмехнулся Мишка, глядя на упавший пролет металлической решетки.
— Что тут было-то? — почесал голову Андрюшка. — Ах да…
— Что — да? — В розово-золотых лучах солнца Вовка не мог поверить в то, что, как он сразу вспомнил, произошло ночью.
— Ребят, а все это было или не было? — тихонько спросил Ботаник.
Вовка хорошо помнил, как на его глазах ночью падал вот этот самый забор — под мощным ударом ожившего покойника. Покойника… Б-р-р!
— Слушай, Дере… То есть… Дим, Копыточкин, ты как думаешь, — снова запнувшись о прозвище Копыточкина, спросил Вовка и кивнул в сторону кладбища под бугром, — а там… все закончилось? Мир и покой наступили? Они больше не полезут из могил?
— Думаю — не полезут, — ответил Копыточкин.
— А может, — предложил Андрюшка, — для перестраховки пойти на кладбище и закопать поглубже эту колдовскую хрень? Медаль эту в смысле? Чего раньше-то не додумались люди до этого?
Любознательный сын механизатора Копыточкина пожал плечами.
— Бабка с дедом сказали, что не надо, — ответил он. — Что-то вроде того, что его, медальон этот колдовской, земля не принимает. Надо ему быть на памятнике. Просто ходить на это кладбище никому не надо. Мы, деревенские, и не ходим. А вот вам все неймется…
Вовка хотел было возмутиться, но тут вой — протяжный и скорбный — раздался в утренней тишине.
Ботаник в ужасе обхватил голову руками. Его глаза стали больше стекол очков…
— Все, говоришь! — зашипел в ухо Копыточкину Андрюшка. — Не полезут покойники из могил? А это тогда кто? Кто воет?
— Эх ты, колдун-деревня…
— Что делать-то? — Вовка и ребята оглядывались по сторонам, ожидая нападения ходячего мертвеца.
Кошмар не закончился.
В это же самое время, с трудом оторвав затекший зад от шипастой сухой ветки, решил слезть вниз с высокой сосны воспитатель Натан. Всю ночь тут просидел он, бедолага. Поначалу пытался громко звать на помощь, потом просто подвывал от жалости к себе, холода и неизвестности. А затем, когда ему сверху стало видно что-то такое ужасное, творящееся в «Огоньке», он выл и орал от ужаса…
И вот сейчас, кажется, опасность миновала — да и на дороге, ведущей к лагерю, смог он разглядеть первый автобус. Который увезет его наконец отсюда. Подальше-подальше!..
Дрожащими ногами обхватив толстый ствол дерева, трясущимися руками держась за него, начал Натан свой спуск. Детей, загнавших его на сосну, внизу видно не было…
Каждую секунду боясь сорваться, Натан горестно вздыхал — и представлял себе, как летит вниз, как бьется о землю, как ему больно, больно, больно… Он потихоньку спускался — и хныкал.
— Смотрите — обезьяна! — показывая рукой куда-то вверх, негромко воскликнул Дима Копыточкин. — На сосне!
— Откуда она здесь? — удивился Ботаник, настраивая на носу свои мощные очки и приглядываясь к копошению на дереве.
— Может, тут где жила? Из зоопарка сбежала и скрывалась по лесам? — предположил Мишка. — Неужели ожившие покойники ее из тайного укрытия выгнали?
— Нет, — покачал головой Вовка.
— Или последний оживший мертвец на дерево забрался, чтобы в могилу не лезть! — ахнул Ботаник.
Но мальчишки и с этим не согласились. Вовка и Дима Копыточкин, у которых было самое острое зрение, присмотрелись к обезьяне-покойнику повнимательнее…
— Говорю же — ни то ни другое, — снова сказал Вовка.
— Почему?
Потому что никакая это была не обезьяна. И не забравшийся на дерево мертвец-отказник. Вскоре все мальчишки поняли это.
Натан-обезьян продолжал осторожненько спускаться и подвывать, переживая о своем подорванном ночным бдением на вершине сосны здоровье.
— Все понятно, кто это, — усмехнулся Андрюшка.
— Поддадим ему веселья — для ускорения пробега до корпуса? — предложил Мишка.
— Давайте!
И как только нога Натана ступила на землю, раздалось задорное улюлюканье. Обезумевший воспитатель заметался, хотел вернуться на дерево, да сил уже не было, да и с разбегу это надо было делать. Завизжав, как молодой поросеночек, бросился он прочь от этого места — к воротам лагеря. Ведь туда сейчас должны въехать спасительные автобусы…
— Да, ребята… — удивлялись водители автобусов, глядя на разгромленный лагерь «Огонек». — Такой Королевской Ночи еще ни одна смена не устраивала. Что же вы тут творили вчера?
— Веселились… — односложно отвечали все — от мала до велика: и детишки из последнего отряда, и повара, и даже сама начальница лагеря.
— Хорошо повеселились-то?
— Да, с душой.
И вот и мальчишки, и девчонки забрались в автобусы. Дима Копыточкин стоял на улице и смотрел на своих приятелей. В дальнем окне мелькали косы красотки Петрушкиной, ее подруга тоже иногда поглядывала на улицу. Стучал очками в стекло Ботаник, улыбался, махал ручонкой. Дима махал им всем. Ребята уезжали, а он оставался. Не в лагере, конечно, а в деревне своей родной.
Заняв места, Вовка, Андрей и Мишаня выскочили из автобуса.
— Ну пока, Димарик! — протягивая руку, сказал Вовка. — Ты тут давай не забывай.
— Да разве забудешь, — улыбнулся он. — Я тут буду бдить. А вы приезжайте в августе на третью смену. Или на следующий год. Я к вам в гости буду в лагерь приходить. Да, и не рассказывайте никому про наше кладбище и про Королевскую Ночь. Все равно никто не поверит.
— Да уж не будем, — хмыкнул Вовка.
— Понятное дело — не поверят, — добавил Андрюшка.
Автобус засигналил. Воспитательница окликнула ребят из двери.
— Ну, побежал я! — Дима махнул всем рукой на прощание.
И помчался в деревню, огибая притихшее кладбище. Там, в деревне, Димку Копыточкина ждали братья, сестры, бабка с дедом, родители, хозяйство.
А заброшенное кладбище снова погрузилось в покой, который нарушали только дикие лесные голуби, с грустным гугуканьем влетая и вылетая из приютившей их старой кладбищенской церкви. Кто-то или что-то пугало их иногда. Но вот что это было такое — Диме Копыточкину непременно хотелось выяснить…
Светлана Ольшевская
ЗА ЧЕРТОЙ СТРАХА
Пролог
1985 год
Цветущая майская степь манила пестротой разнотравья. Эти холмы, перелески и овраги никогда не знали плуга, а до города было неблизко. Вот сюда-то и свернул с трассы старенький, видавший виды «жигуленок». Красивый ковер из цветущих растений скрывал под собой неровную, каменистую почву. Однако автомобиль мужественно отъехал от трассы на несколько километров и остановился. Из него вышли трое мужчин, с наслаждением вдыхая чистый степной воздух. Впрочем, приехали они сюда явно не за этим.
— В этом ли месте мы свернули? — спросил самый старший из них, с сомнением оглядываясь по сторонам.
— Конечно, в том, вон камень приметный, — ответил второй, молодой и худощавый, указывая на высокую отвесную скалу, возвышавшуюся над большим холмом подобно остатку какой-то выщербленной временем стены. — Я его даже с трассы заметил.
— Вот только карта у Санька, он сейчас должен подъехать, — прибавил третий, коренастый мужчина неопределенного возраста.
Не прошло и десяти минут, как все трое услышали шум приближающейся машины. Жизнерадостно пыхтя, к ним подкатил такой же потертый «Москвич». Едва автомобиль остановился, из него выскочил молодой мужчина и кинулся здороваться за руку с приятелями.
— Привет, Санек! Карту привез?
— А как же! — ответил тот и, повернувшись к своей машине, замахал рукой. С заднего сиденья шустро выбралась круглолицая веснушчатая девочка лет десяти.
— Санек, что это за детский сад! Ты в своем уме — ребенка сюда тащить?! — возмутился коренастый.
— А куда ее было девать, Серега? Жена в отъезде, а с бабкой она не уживается, — легкомысленно улыбнулся Санек. — Но вы не бойтесь, проблем с ней не будет. Наша Тася уже достаточно взрослая…
— Да мы и не боимся, — хмыкнул тот. — Это тебе стоит поостеречься, как бы твоя взрослая Тася не начала рассказывать всем и каждому, что ее папа — черный копатель.
— Ну, за это я вообще не боюсь, — беспечно ответил Санек, доставая бутылку пива. — Тася умеет хранить тайны, ей что угодно можно доверить. И что это за термин — черный копатель? Кладоискатель — мне больше по душе!
— Да не пиво, а карту доставай, кладоискатель ты наш, — потеряв терпение, потребовал Серега. Тася молча полезла в машину и достала пакет с пожелтевшими бумагами.
Карту разложили на капоте «жигуленка».
— Это и есть твоя хваленая карта?! — разочарованно воскликнул самый старший. — Обычная трехверстовка!
— А ты, Федор Иваныч, приглядись внимательнее, — посоветовал Санек. — Трехверстовка, да, но на ней есть кое-какие пометки.
Все четверо склонились над картой.
— Вот, чтобы долго не искали, наше местоположение, — ткнул пальцем Санек.
— Без тебя видим, — огрызнулся стоящий рядом приятель. — Только что-то здесь ни курганы, ни населенные пункты не указаны.
— Говорят тебе, Серега, смотри лучше, — вмешался третий. — Вот это видишь?
Там, куда он показывал, Серега с трудом разглядел поблекший от времени, едва заметный кружок, нарисованный карандашом. В центре кружка располагался ромбик, а рядом проходили две непараллельные пунктирные линии, начерченные все тем же карандашом.
— И что это?
Санек молча указал пальцем на край карты. Там оказалась надпись, такая же полустертая от времени. Тут уж Серега не выдержал:
— Вы с Вадиком такие умные, вот сами и читайте!
— Ну и пожалуйста, — фыркнул Вадик и достал из кармана увеличительное стекло. — Слушайте: «Курган сей будет не то скифский, не то савроматский. Всем он виден, но никто не догадается, что это курган. Потому и не разграблен он доныне, и разграбленным ему не быть…» Все, дальше не видно, край карты истрепан.
— Это, наверное, еще в девятнадцатом веке написали! — звонко прервала затянувшееся молчание Тася, протиснувшись между Серегой и Вадиком.
— Да нет, написано уже в двадцатом, — возразил Вадик. — Ятей нет.
— Но писал, наверное, какой-нибудь старенький ученый в двадцатые или тридцатые годы, — не унималась девочка.
— А ну брысь отсюда, нашлась умная! — прикрикнул Федор Иванович. — И не лезь, когда старшие разговаривают!
Тася смущенно отошла.
— Не кричи на моего ребенка! — в свою очередь рявкнул Санек. — А ты, доченька, ступай пока, разбери вещи.
Девочка кивнула и вновь полезла в отцовскую машину, а мужчины еще долго на повышенных тонах обсуждали вопросы воспитания детей, употребляя при этом не слишком приличные выражения. А когда немного утихомирились, стали выяснять, о каком же кургане идет речь. Местность вокруг изобиловала большими и маленькими холмами, и выбрать из них нужный было нелегкой задачей. Спор затянулся надолго, предлагали раскопать то один, то другой холм, речь зашла даже о том холме, посреди которого возвышалась скала. Но это предположение сразу же отмели — таким громадным, да еще со скалой в центре, курган быть не может.
Тем временем вечерело. Тася успела не только нарезать бутерброды и сходить к рощице за сухими ветками для костра, но даже ухитрилась самостоятельно поставить палатку.
В конце концов, охрипнув от спора, мужчины остановились на небольшом круглом холмике поблизости. Поскольку уже порядком стемнело, приступать к раскопкам решено было завтра с утра пораньше. А пока все уютненько расположились у костра и с аппетитом поужинали Тасиными бутербродами. Какое-то время еще поговорили о делах, а потом просто молча отдыхали, не торопясь идти в палатку.
— Вот бы найти этот курган! — нарушил молчание Серега.
— Мечтать не вредно, — заметил Вадик. — Хотя… бывают же на свете чудеса. Правда, Санек?
— М-м, — Санек уже почти спал.
— Подумать только — нетронутое скифское захоронение! — не удержался от алчных мыслей и Федор Иванович. — А если бы еще царское! Тогда бы мы обогатились, да-а… — Тут его взгляд упал на девочку, подбрасывавшую в костер сухие ветки. — Слышишь меня, Таська… Аська… Как там тебя? Вот нашли бы мы царский курган — получили бы гору золота. И ты бы вся в нем ходила, как принцесса. Скифские цари — они знаешь какие богатые были, сколько добра в землю зарывали!
Тася ничего не ответила, и вновь воцарилось молчание. Каждый думал о своем, глядя на яркие звезды над головой. Эта теплая безлунная ночь, напоенная ароматами разнотравья, казалась девочке сказочной. Тася уселась у огня, обхватив руками колени, и любовалась огромным звездным небом, вдыхая неповторимый запах ночной степи. И думала. Она представляла воинственных скифов, киммерийцев, амазонок, о которых она часто слышала от папы. Особенно ей понравился рассказ о том, как скифы хитроумно и без боя победили могучую персидскую армию, тем самым спася свою страну от завоевания. Про Аттилу еще было интересно. Папа говорил, есть легенда о том, что когда-то Аттила нашел клад, а в нем — древний меч, наделяющий своего владельца силой и могуществом. Говорил, что есть и другие легенды о таких мечах, хранимых в земле с глубокой древности, и о могучих богатырях, владевших подобным оружием. Тася тогда засмеялась и сказала, что так героем может стать любой, надо только меч найти. Но папа ответил, что не каждому дано его взять, у таких кладов есть хранители, которые выберут только самого достойного. Но что это за хранители, объяснять не стал.
«Вот бы мне нежданно-негаданно найти такой меч!» — подумала девочка и дальше в фантазии уже неслась вольной амазонкой на быстрой лошади, со сверкающим мечом в руке, способным сокрушить любых захватчиков…
Тася подбросила веточек в костер, и он разгорелся сильнее — маленький огонек среди большой степи, он был виден издалека, но не мог рассеять черные тени, окружавшие спящие холмы. Никто не увидел, как тень скалы, маячившей на возвышенности, шевельнулась, поднялась, и вот уже это не просто тень, а высокая черная фигура в длинном плаще, словно сотканная из мрака. Странный незнакомец помедлил несколько мгновений и неспешно прошествовал между холмами, тяжело ступая, но ни одна травинка не шелохнулась под его ногами.
Никем не видимый, черный человек беззвучно приблизился к костру. Прямо перед ним на расстеленных покрывалах отдыхали Вадик и Серега, они еще не спали.
…одно и то же. Сколько их приезжает сюда, и всем нужно только одно. Золото, деньги, корысть… Неужели в Большой Степи перевелись настоящие воины? А ведь время на исходе. Когда-то все было по-другому, и бывало нелегко выбрать из претендентов самого достойного… Но теперь, что будет теперь, когда вновь воспрянет…
Ни Вадик, ни Серега ничего не заметили, хотя смотрели на загадочную фигуру почти в упор. Вадик закрыл глаза, намереваясь спать, Серега лениво потянулся за сигаретами.
Незнакомец сделал несколько шагов в сторону палатки, рядом с которой спал крепким сном Санек, все еще сжимая в руке бутылку из-под пива.
…а вот у этого задатки есть. Но нет воли! Слаб оказался он перед вином, одурманил хмель его разум, а скоро и вовсе сведет в могилу. К тому же… пришел ведь он сюда все за тем же — за золотом.
Недалеко от Санька расположился Федор Иванович. Он еще не спал, задумчиво вертя в руке травинку.
…золото, золото, золото… Дни на исходе. Кому передать, кому?..
Еще несколько тяжелых, безнадежных шагов — прямо через костер. По ту сторону огня сидела девочка, маленькая, светловолосая, — и смотрела на него во все глаза. Смотрела с огромным удивлением, но без страха.
…увидела! Неужели?..
— Дядя, вы кто? — изумленно прошептала Тася.
— А ты кто? — донеслось до нее, словно порыв ветра. Голос был глуховат и звучал тихо, как будто издали.
— Я? Тася.
— Зачем ты здесь?
— За папкой присматриваю, — бесхитростно ответила девочка. — Чтобы с ним опять не случилось чего-нибудь.
— О чем ты сейчас думала?
Вопрос озадачил. О разных вещах она думала, но сводилось все к одному…
— О мече я думала, который в земле спрятан, — смущенно сказала Тася, снова помимо воли представив себя амазонкой. — Хотела его увидеть.
Вот оно, предначертанное!
— Ну что ж, смотри. Увидишь — возьмешь его.
Девочка вскочила на ноги. Земля, окутанная ночной тьмой, внезапно преобразилась. Все окружающие Тасю холмы и овраги вдруг засветились глубинным, внутренним светом, стали прозрачными, будто из хрусталя. На их поверхности колыхались изумрудно-зеленые травы и ослепительной красоты цветы, и сквозь них необъяснимым образом все просвечивало. Тонкие ветвящиеся корни растений уходили далеко в глубину этого прозрачного великолепия. Все вокруг казалось живым, пульсирующим, дышащим, и Тася, онемев от изумления и восторга, боялась сделать шаг, чтобы не затоптать какую-нибудь травинку.
Она ошалело смотрела по сторонам, разглядывая мир, ставший необыкновенным. «Да ведь он тот же самый, — подумалось девочке, — просто виден теперь по-другому». Но как же это было удивительно! Глубоко внизу, прямо под ногами, по темному узкому тоннелю пробегал быстрый водный поток, чтобы где-нибудь дальше, вырвавшись из-под земли, стать маленькой степной речушкой. Вон там, слева, на глубине были видны залежи какого-то красного камня, а еще глубже — другого, черного. Каждая из этих пород излучала свое, особое сияние. А справа, на той же глубине, шли две непараллельные полоски чего-то, светящегося ярким желтоватым светом. «Золото, наверное», — подумала Тася, переводя взгляд дальше. Там, на почти гладкой площадке, покоились останки каких-то древних воинов, — Тася разглядела ржавые доспехи, оружие.
— Была здесь когда-то страшная, жестокая битва, — долетел до ее слуха знакомый глуховатый голос.
И тогда девочка повернулась лицом к возвышенности, посреди которой красовался скальный выступ. Каким же нестерпимо красным светом он сейчас горел! Тася прищурилась, опустила глаза ниже и обомлела: на самом-то деле высокий, выщербленный со всех сторон камень представлял собой верхнюю часть огромного, уходящего в землю щита, какими их рисовали на картинках — овального, заостренного книзу… А у его основания, глубоко в земле, лежала целая груда сокровищ: россыпь монет, сияющие драгоценные камни, золотые блюда и кубки… И меч. Длинный, из какого-то темного металла, покрытый непонятными Тасе значками. И если сокровища казались чем-то обычным в этом сияющем мире, то меч был особенным. Его лезвие напоминало багряно-желтый луч, упруго-неторопливо струящийся от рукояти до кончика клинка, вихрясь и переливаясь подобно струе воды. Он притягивал взгляд, манил к себе, его хотелось взять в руки и взмахнуть над головой, оставляя сияющую дугу…
— Я его вижу, вот он! — воскликнула Тася и повернулась к своему собеседнику. Он тоже выглядел теперь по-другому, казался обычным человеком, хотя и в странном наряде. На полинявшем запыленном плаще виднелась сложная вышивка и какие-то бляшки в форме солнц, наброшенный на голову капюшон не скрывал худого обветренного лица, обрамленного короткой, русой с проседью бородой. Правая рука с массивным перстнем филигранной работы на указательном пальце привычно лежала на рукояти оружия, скрытого под полой плаща.
— Значит, возьми его.
Тася на мгновение призадумалась:
— Но… что я буду с ним делать? Мечтать — одно, но ведь это не для нашего времени оружие, сейчас таким не пользуются!
— Главное — чтобы ты надежно сберегла его. А когда придет срок — ты поймешь, что с ним делать. Видишь, как горит алым светом щит, — это значит, близко время, когда вновь поднимется сила тайная, темная, страшная… Тогда только на тебя надежда. Потому что мои дни на исходе.
— Что это значит? Вы… — девочка осеклась, не зная, как деликатно сформулировать вопрос. Но незнакомец все понял:
— Нет. Я никогда уже не покину этих мест. Просто на исходе дни, когда меч может беспрепятственно взять живой человек. Еще немного, и его могут перехватить… Я слышу, как сила нечистая пробуждается в земле, беспокоится, и близок час, когда она воспрянет — может быть, через пару-другую десятилетий. Она уже теперь желает завладеть этим оружием, чтоб никто не смог ее одолеть. Ее слуги ищут его и могут найти. А я не в силах им помешать.
Тут Тасе стало жутко, она втянула голову в плечи:
— Но ведь я же не воин и вряд ли им стану.
— Возможно, ты когда-нибудь станешь матерью воина. А до тех пор — береги меч от посторонних глаз.
Тася не нашлась, что ответить. Она подумала о другом: когда меч будет в ее руках, весь этот сверкающий хрустальный мир снова станет обыкновенным. А поэтому хотела успеть увидеть как можно больше, чтобы запомнить. Она огляделась по сторонам — от края до края степь восхитительно и празднично светилась. Вдалеке виднелись яркие огни города, а с другой стороны чуть заметно мерцало болото, источая собственный голубоватый свет. Взглянув на стоящие рядом автомобили, Тася не смогла сдержать удивленного возгласа — покрывавшая их дорожная пыль теперь серебрилась, отчего машины казались призрачными…
Вдруг среди сияющего раздолья взгляд девочки зацепился за нечто странное. Это было большое темное пятно, не излучающее никакого света; оно находилось глубоко в земле на порядочном расстоянии от Таси, ближе к городу, но все равно резко бросалось в глаза. Она не поняла, что это такое, но спрашивать не стала.
Странный собеседник протянул Тасе руку:
— Идем.
Федор Иванович краем глаза заметил, что девчонка ушла куда-то в темноту, но решил, что он не обязан присматривать за чужими детьми.
Когда через два дня черные копатели, так ничего и не найдя, собирались уезжать, Тася складывала вещи и незаметно положила на дно багажника отцовской машины что-то узкое, длинное и увесистое, завернутое в покрывало. Впрочем, на девочку почти не обращали внимания.
Глава I
Кладбище возле дома
Нет, компьютеру я это не доверю. Техника устаревает, ломается, а рукописи в ряде случаев и правда не горят. События последних дней просто требуют, чтобы их зафиксировали во всех подробностях, и теперь, когда все закончилось, я это сделаю. Поэтому я сегодня купила красивую тетрадь в твердой обложке, по виду настоящую книжку — ей-то я и доверю свою тайну. Кто знает, вдруг когда-нибудь пригодится…
Для начала, пожалуй, представлюсь. Меня зовут Ника Чернореченская, мне четырнадцать лет. Полное мое имя — Никандра, да, именно так. А все потому, что моя мама, наверное, чемпионка мира по странностям. Взять хотя бы этот переезд — ну кто бы еще придумал обменять квартиру в центре на такое захолустье!
Это решение мама приняла, когда я в очередной раз из школы с фонарем под глазом пришла. Что поделаешь, не складывалась у меня дружба с одноклассниками. И если раньше это не очень заметно проявлялось, то начиная с прошлого года резко обострилось. Не совпали у меня с ними пристрастия в области музыки и других сфер жизни. Хотя и говорят, что на вкус и цвет товарищей нет, но все же общие интересы для дружбы очень важны. А если их нет… В общем, моя любимая музыка регулярно становилась поводом для насмешек, а почти все девочки в классе были влюблены в красавчика Лешеньку — карамельно-сладенького пупчика, чьи тупые шуточки приводили их в восторг. Пару раз я спрашивала, что они в Лешеньке нашли, и оба раза мне ответили: он «такой прикольный» и «такой лапочка», что, видимо, являлось для них идеалом мужчины.
Что же до Лешеньки, то он встречался с ними по очереди, каждая новая любовь длилась недели две плюс-минус, и это, по-моему, всех устраивало. Так что его постоянно сопровождала свита верных поклонниц.
И вот однажды принц решил удостоить чести меня, с присущим ему высокомерием заявив, что, так уж и быть, он согласен и со мной встречаться. Когда я просто отказалась, до него не дошло, и мне пришлось высказать все, что я о нем думаю.
Ну не понимаю я такой логики. Им, девчонкам, радоваться бы, что у них одной конкуренткой меньше, а они, стоя рядом и услышав мою отповедь, так возмутились! В общем, в тот день я и пришла домой с синяком и расцарапанной физиономией. Сам Лешенька в драке участия не принимал, стоял рядом и подзадоривал. Да он вообще драться не умеет, большего труса и маменькиного сынка я в жизни не видела. Вы только не подумайте обо мне того же самого: с двумя-тремя такими дурочками я бы справилась запросто, я даже с мальчишками дерусь на равных. Но когда против целая толпа, включая Фимкину и Крыгину, которые ходят на какие-то единоборства, — тут уж, конечно, на победу рассчитывать не приходится. Наверное, поэтому Лешенька везде и таскает их с собой в качестве лучшей защиты от всяких наездов.
Но половине его подружек после этой драки тоже пришлось долго фасад штукатурить…
Мама, узрев меня в таком виде, даже слова не сказала, а собралась и куда-то ушла. Через пару часов она вернулась и молча приступила к домашним делам. Я весь вечер корпела над уроками, а потом стала привычно ставить будильник.
— Не заводи, — будничным тоном сказала мама. — Отоспись завтра хорошенько.
— Как, а школа?
— В этой школе ты больше не учишься.
— Не поняла?
— Я забрала твои документы.
— С какой это стати, да еще посреди учебного года?! — воскликнула я. — Октябрь на дворе! Свои школьные проблемы я решу сама, тебя никто не просил вмешиваться!
— Да что ты! Я и знать не знаю ни о каких проблемах. Просто… э-э… м-м-м… просто мы переезжаем, вот!
— Куда?! — иронично спросила я. Когда мама начинает чудить, то, кроме меня, ее остановить некому. А ее фокусы порой похлеще школьных проблем бывают!
— Когда ты будешь прилично выглядеть, — с нажимом ответила мама, — мы с тобой поедем смотреть новую квартиру.
— Но… я же не сдала учебники! — Мне запоздало подумалось, что, может быть, это очередная мамина шуточка. — И ты не могла сказать, пока я учила уроки?
— Я заплатила за все учебники, — был ответ. — Учиться тебе в любом случае придется, и переезд — не повод для отлынивания от уроков!
Ну и что ты будешь делать с такой мамой? Можно подумать, это мой первый фонарь! Да я уже забыла, сколько раз дралась со своими милыми одноклассниками, особенно когда им взбредала в голову идея поиздеваться над каким-нибудь третьеклашкой, отбившимся от стада… то есть, простите, от коллектива.
Но это была не шутка. Когда неделю спустя мы с сотрудницей агентства ехали в какую-то безнадежную тьмутаракань смотреть квартиру, мама ободряюще сказала мне:
Читать бесплатно другие книги:
