Чертова Мельница Бушков Александр
– Я понимаю, – ответил Сварог тоже отчего-то едва ли не шепотом.
– Внимание! – раздалось в наушниках у пилота. – Объект прошел второй зенитный пояс без видимых последствий. Пояс замолчал. Я…
Ворвались помехи – стрекотание, свист, треск. Голос словно бы отдалился, ослабел, хотя звучал по-прежнему четко:
– Акоран, цель идет через третий квадрат курсом три-ноль-двенадцать. Если будет идти прежним, и вы тоже, вы с ней скоро пересечетесь.
– Понял, – спокойно сказал пилот.
– При визуальном обнаружении – боевой заход, залп всеми бортовыми.
– Понял, боевой заход, всеми бортовыми…
– Акоран, цель приближается. Мои перехватчики…
– Пятый! Пятый! Пятый! – закричал пилот. – Пятый!
Он звал долго – но умолкнувший Пятый так и не откликнулся… В конце концов пилот перестал его вызывать, четко выговорил:
– Внимание, звено! Связь с центральным постом потеряна. Действуем согласно последнему приказу: при визуальном обнаружении боевой заход, залп всеми бортовыми.
– Есть.
– Есть.
– Есть… вот оно!!! Слева на четыре-два!
– Звено, боевой заход! Залп без команды на дистанции в шестьсот, всеми бортовыми.
– Есть!
Буро-зеленая земля внизу накренилась – это самолет лег на крыло, уходя влево, опускаясь вслед за синхронно свернувшим звеном. Очень быстро самолеты снизились до лиги с небольшим, теперь можно было рассмотреть крохотные домики, белоснежные суда на широкой реке, дорогу, по которой в обе стороны передвигались крайне похожие на автомобили коробушки.
– Вижу слева!
Сварог уставился туда. Слева со скоростью, значительно уступавшей самолетной, медленно опускаясь все ниже, летело нечто странное: насколько удается разглядеть на немаленьком расстоянии, продолговатый предмет, напоминающий то ли разрезанный вдоль дирижабль, то ли прозаический батон. Четкие очертания, ни разу не исказившиеся, ни следа реактивного выхлопа сзади, впрочем, крыльев, моторов и пропеллеров тоже вроде бы не видно – просто-напросто этакий батонообразный слиток багряного стекла с многочисленными темными вкраплениями. Отчего-то предмет этот, несмотря на правильные очертания, казался то ли слитком стекла, то ли сгустком багрового дыма…
Раздался новый звук – явственное, равномерное, монотонное стрекотанье, напоминавшее то ли шелест вертолетного винта, то ли рокот исполинской швейной машинки. А то и… Шум мельничных крыльев, вертевшихся невероятно быстро. Смешанный с чем-то вроде тягучего, злорадного, опять-таки с механическими нотками хохота…
То ли звено резко прибавило скорость, то ли четвертый самолет сбавил свою – ага, точно, так и есть, судя по наземным ориентирам, он летит теперь медленнее, поднимаясь чуть выше…
Под крыльями трех самолетов, стремительно сближавшихся с непонятным багряным предметом, взбухли клубы дыма, многочисленные ракеты понеслись к цели, оставляя за собой темные, ясно различимые, идеально прямые струи…
Сварог, не удержавшись, громко ахнул.
В некоей точке дымные трассы вдруг замерли на миг – а потом устремились к земле под безукоризненным прямым углом. Это было невозможно, но именно так и происходило. А парой секунд позже…
Меж багряным объектом и не изменившим курса звеном словно встала невидимая, но прочнейшая стена – почти одновременно все три самолета разлетелись тучами обломков так, словно на полной скорости вмазались в эту стену…
Земля встала дыбом, перевернулась, оказалась сверху – это последний уцелевший самолет уходил в немыслимом вираже, крутанув полубочку. Несколько мгновений спустя и земля, и облака приняли прежнее положение. Самолет поднялся на прежнюю высоту, описывая широкий полукруг. Справа, гораздо ниже, виднелся багряный предмет, безмятежно летевший прежним курсом под слабеющий стрекот и подобие злорадного хохота. А внизу…
Внизу происходило нечто жуткое. Поверхность земли напоминала теперь взбаламученную воду, беспокойное море: она вздымалась натуральнейшими волнами, ходила ходуном, вздыбливалась причудливыми буграми разнообразнейшей формы. Прекрасно можно было рассмотреть, как с вершины одного из таких бугров осыпаются дома только что стоявшего на том месте города, как широкая река разбрызгивается струями воды, сверкающими мириадами радуг, а русло, оказавшееся на гребне очередной земляной волны, лопается, рвется на части, исчезает… Уши резанул дикий, прямо-таки звериный вопль – это кричал пилот…
И все исчезло. Остался только мерцающий прямоугольник экрана.
– Это все, – произнес Элкон незнакомым, чужим голосом. – Больше там ничего нет.
Принц вяло-механическим движением поднес стакан ко рту и медленно, с прихлюпом высосал все до капли. Откашлялся, уставясь на мерцающий экран, протянул хрипло:
– Вот, значит, как оно выглядело… Это ж она, погань Багряная… Видали?
«Все совпадает, – подумал Сварог с изумившей его холодной отстраненностью. – Эта запись, гравюра из старинной книги, песня… И мельничные крылья кромсают облака… Что бы это ни было, оно входит в атмосферу, идет на бреющем над землей, и на земле…»
Что-то твердое толкнуло его повыше локтя – это принц протягивал полный стакан. Сварог одним духом хватил половину, а больше не стал, прокашлялся от ожога в горле, помотал головой, распорядился:
– Элкон, попробуйте увеличить эту… эту штуку до предела. Все сделайте, чтобы мы могли ее рассмотреть…
Махнув свободной рукой, он осушил стакан до донышка и вернул его принцу. Как это иногда случается, крепчайшее пойло ничуточки не подействовало, голова оставалась ясной. Вот, значит, как оно выглядело пять тысяч лет назад… И как это будет выглядеть уже через считанные недели, если не удастся ничего узнать, ничего придумать…
– Все, – сказал Элкон. – Больше ничего нельзя сделать, предел разрешения. С этим старинным форматом более точной реконструкции не получится… Будь это современная запись, еще имело бы смысл попытаться, а так…
Сварог посмотрел на экран. Багровый предмет теперь занимал его целиком, но особой ясности это не принесло. Удается рассмотреть лишь, что загадочные черные вкрапления, похожие друг на друга, будто горошины из одного стручка, словно бы протянулись правильными рядами, похожие то ли на растопыривших лапы паучков, то ли на некие шестеренки. Почти посередине – единственное пятно иных очертаний, гораздо больше. И все они не занимают равномерно багровое пространство, а лепятся к основанию. Словно продолговатое блюдо с сидящими на нем паучками накрыли стеклянным колпаком, а потом заполнили все пространство багровым дымом. Впрочем, само «блюдо» тоже выглядит прозрачным…
– Вот же погань! – с чувством произнес принц, наполняя стакан.
– Ничуть не похоже на природный объект, – медленно, ни к кому не обращаясь протянул Элкон. – Скорее уж что-то искусственное…
– Говорят же – Чертова Мельница… – откликнулся принц. – А мельница руками сделана…
Они еще долго сидели и молчали, глядя на огромное багряное пятно, как околдованные. Принц даже не притрагивался к баклаге. Сварог чувствовал себя прескверно: ни мыслей толковых в голове, ни догадок, одна тупая, тоскливая безнадежность.
– Ваше высочество, – сказал он, чтобы только не молчать. – Вы уверены, что это – все?
– Уверен, – угрюмо отозвался принц. – Говорю я, я их всех поставил на ноги, мы там перевернули все сверху донизу, вдоль и поперек… Ничего больше нет про эту погань.
– Пилот, конечно, уцелел, – сказал Элкон, тоже, очевидно, не в силах молчать. – Иначе запись сюда не попала бы.
– Да, конечно, – равнодушно сказал Сварог.
Покосился на свой стол – и понял, что зеленая лампочка мигает уже давно, только раньше было не до нее.
– Прошу прощения, господа, – сказал он, вставая. – Я сейчас вернусь. Да, вот что… Ваше высочество, наверное, следует показать запись Гаудину? Ему по должности положено знать такие вещи…
– В задницу его к лешему вместе с его департаментом! – угрюмо и сварливо отрезал его высочество. – Императорский архив – собственность фамилии, кому хочу, тому показываю. Все равно Гаудин со своим хваленым департаментом ничегошеньки не способен сделать, согласны? Столько лет занимался черт-те чем вместо настоящего дела… И наплевать ему, что будет там, на земле, а вот нам с вами как раз не наплавать…
Пожав плечами, Сварог вышел в прихожую. На двери, как он и распорядился, пылала алая надпись, гласившая, что внутри происходит важное совещание с участием членов фамилии, так что доступ не разрешен никому. В уголке навытяжку помещался комендант – а на небольшом бежевом диванчике сидел Канцлер собственной персоной. Явившийся без всякого предупреждения, что было в его стиле: в отличие от других сановников Империи Канцлер излишним чванством не страдал, при необходимости сплошь и рядом мог нагрянуть лично. Стряслось что-нибудь? Гаудин пожаловался? На него это не похоже, но в последнее время столь многое изменилось…
– Вот кстати, – непринужденно сказал Канцлер, вставая с таким видом, словно они разошлись пять минут назад. – Мне как раз нужно срочно с вами побеседовать, милорд Сварог. Или вы все еще заняты?
– Нет, мы закончили, – сказал Сварог. – Там сейчас принц Элвар…
– А! – с большим пониманием воскликнул Канцлер. – В таком случае, пройдемте в ваш кабинет? Вы наверняка успели устроить тут кабинет.
– Да, конечно, – сказал Сварог. – Пойдемте, герцог.
Они стали подниматься на третий этаж. По дороге неожиданно попалась Томи, в синем с серебряным шитьем мундире, с черно-золотой повязкой дежурного. Мундир смотрелся безукоризненно, а начищенные до немыслимого блеска сапоги отражали окружающее не хуже зеркала. На поясе красовалась причудливой формы коричневая кобура с одной из разновидностей здешних бластеров – оружие там лежало самое настоящее, заряженное должным образом. Сварогом это было придумано исключительно оттого, что оружие дисциплинирует и внушает нешуточное чувство ответственности – как и дежурства, пусть никому совершенно не нужные.
Вытянувшись в струночку не хуже, чем давеча комендант, Томи звонко отрапортовала:
– Дежурная по манору капрал Ролатон! Господин директор, за время моего дежурства никаких происшествий не случилось! Учреждение работает в обычном режиме!
– Вольно, – распорядился Сварог.
Ни муштре, ни шагистике он своих рябят не учил – правда, ходили слухи, что они, относясь к своей новехонькой форме со всей серьезностью, давно припрягли к этому делу коменданта – ну, а старому служаке такая просьба была только в радость. Вот только кое-какие манипуляции со своим мундиром Томи уже определенно проделала по собственной инициативе: он был обужен насколько возможно, так что фигурку обтягивал, будто кожура сосиску. Тут уж было собственное Сварогово упущение: разрабатывая устав, он как-то даже и не подумал о таких вещах, а юные проказницы не преминули воспользоваться…
– Как вам это удалось? – спросил Канцлер с некоторым удивлением, когда Томи осталась позади и слышать не могла. – Несколько месяцев назад это были обычные светские шалопаи и ветреницы, а теперь, мне докладывают, они работают, и работают всерьез…
– Им понравилось, – сказал Сварог. – Двоих, конечно, пришлось отсеять, но остальные девять работают на совесть. – Родители в восторге – из тех, что не цепляются за всевозможные замшелые традиции.
Канцлер продолжил задумчиво:
– Может быть, не помешает пересмотреть старую систему и уже сейчас понемногу пристраивать молодежь к делу… Сюда?
– Да, прошу вас.
Пройдя мимо вытянувшегося секретаря (как и все здесь, уже щеголявшего в мундире с нашивками штык-юнкера), они вошли в кабинет Сварога, не особенно и большой и уж никак не блиставший дурным великолепием – Сварог сам его обдумывал и обустраивал. Несколько книжных шкафов, стойка с оружием, портрет Яны, кое-какая необходимая аппаратура.
Канцлер уселся. Лицо у него было усталое, серое, не выспавшееся.
– Давайте без дежурных преамбул, – сказал он глухо. – Вот, извольте полюбоваться.
Он извлек из кармана золотистую палочку персонального компьютера, уставился на нее насуплено и хмуро, что-то пробормотал. Справа от стола возникло четкое изображение – словно бы внутренность роскошной убранной комнаты, но явно изуродованной каким-то внутренним катаклизмом: спинка высокого кресла косо срезана и ее часть испарилась в небытие, на стене, посередине высоченного, во всю стену гобелена на батальную тему зияет прожженная дыра, в которой виднеется синее небо с клочком белоснежного облака. Стол с золочеными углами косо стоит на полу, лишившись двух ножек и части столешницы. На взрыв это никакие походило – скорее уж по комнате метнулась волна мощной, все сжигающей энергии, и все, что оказалось на ее пути, бесследно исчезло, а все, что находилось в стороне, нисколечко не пострадало.
– Что это? – непонимающе спросил Сварог.
Канцлер отвел глаза:
– Это гостиная в маноре милорда Гаудина. Именно так она сейчас и выглядит. Дворецкий поднял тревогу, прибыли специалисты… Реконструировать события было нетрудно. Милорд Гаудин допустил ошибку, непростительную для человека его профессии и опыта: он просто-напросто нажал спуск югортана, отчего-то держа его дулом к себе. Уцелеть в такой ситуации невозможно. Это… было мгновенно. Видите, во что превратилась комната там, где прошел луч? Вон там, на столике, нашли конверт с завещанием и прочие бумаги, какие составляет человек, знающий, что его жизнь… вскоре оборвется.
– Вы хотите сказать… – едва выговорил Сварог, не в силах отыскать у себя какие-то мысли и чувства.
Канцлер холодно произнес:
– Я хочу сказать, что официальное сообщение будет гласить: милорд Гаудин трагически погиб при испытаниях нового образца оружия. Настоятельно прошу и вас не показывать, что знаете более остальных. Кто бы что ни думал – а пересуды пойдут скоро – официальное сообщение именно таким и останется. Вам понятно?
– Разумеется, – сказал Сварог.
– Вы в последнее время не замечали за ним ничего такого, что могло бы прояснить…
– Нет, – сказал Сварог, чувствуя себя крайне неуютно под испытующим взглядом Канцлера.
– И никто не замечал, я в том числе… Печальная, трагическая случайность… Но человеческая душа – потемки… Похороны будут, разумеется, проведены со всей торжественностью, учитывая занимаемый покойным пост и его заслуги перед империей… Расследование завершено, все, как на ладони. Внезапная депрессия, любовная неудача… да какой теперь смысл докапываться до причин? Что произошло, то и произошло. Ну, а поскольку ситуация, сами знаете, очень и очень непростая, оставим дежурное сочувствие и перейдем к делам практическим, Вам предстоит принять восьмой департамент… – он поднял ладонь, увидев движение Сварога. – Это не повод для дискуссий. Императрица только что подписала указ, глава Канцелярии земных дел наложил согласительную резолюцию. Так что вам следует в кратчайшие сроки принять департамент. Не оставляя руководства девятым столом.
– Но у меня множество дел…
– Никто от вас не требует их бросать, – отрезал Канцлер. – Занимайтесь ими и дальше, только установите побыстрее контроль над департаментом.
– Операция «Журавлиный клин»…
– Вот она вас волновать не должна, – сказал Канцлер. – Ею все равно занимается Императорский кабинет, участие восьмого департамента было едва ли не символическим, так что поручим заниматься этим тому, кто сейчас и занимается. Вы что-то хотите спросить?
– Вы против моего назначения?
– Никоим образом, – сказал Канцлер. – Еще год назад был бы против.
– Значит, вы теперь не подозреваете меня в попытках угнездиться на здешнем престоле?
– Вы никогда не сделаете ничего во вред Яне, – сказал Канцлер. – И этого мне достаточно, – он небрежно усмехнулся: – Ну, а рассуждая со свойственным государственным деятелям здоровым цинизмом, у вас все равно ничего не получилось бы. Две спецслужбы в одних руках – в общем, ничего страшного, особенно если учесть, как слаб и плохо стоит на ногах девятый стол. И если учесть, что существует еще статс-секретариат Императорского кабинета и еще пара-тройка крайне серьезных контор, способных неплохо себя показать в системе сдержек и противовесов… – он улыбнулся почти весело. – Знаете, я тоже живой человек и верю в чудеса. И иногда меня подзуживает мысль… собственно, это не мысль подзуживает, а оба их высочества… а что, если у вас получится? Вам уже удавались иные рискованнейшие и вроде бы безнадежные предприятия. Вдруг да и на сей раз случится чудо? Вдруг вы да отыщете что-то, что упустил Гаудин? – он поморщился. – Возможно, вам трудно поверить, но я не столь уж законченный бюрократ. Мне бы тоже не хотелось, чтобы планета пережила очередную Вьюгу, Шторм… – его глаза похолодели. – И все-таки в первую очередь я – сановник Империи, ее Канцлер. Поэтому… Можете вы дать мне слово: если все же ничего не удастся сделать, и дела пойдут плохо, вы не натворите никаких… глупостей?
– Мое слово, – сказал Сварог. – Любые глупости здесь бесполезны. Именно потому, что они – глупости…
– Ох, как мне хотелось бы никогда в вас не разочароваться, – холодно усмехнулся Канцлер. – У вас будут еще вопросы?
– И не один, – сказал Сварог. – Вот только они не имеют никакого отношения к тому, что сейчас происходит. Быть может, я их задам в другой раз… У меня будет такая возможность?
– Отчего же нет? Но сейчас давайте лучше обсудим кое-какие организационные вопросы. Это тоже нужно сделать, не откладывая.
– Да, конечно, – кивнул Сварог. – В первую очередь…
…Я его убил, подумал он, когда за Канцлером затворилась дверь. Можно сказать и так. Я ему высказал ту правду о нем, которую он боялся знать, но наверняка держал где-то далеко в уголке сознания. А правда заключалась в том, что он проиграл. Сейчас он оказался бесполезен, беспомощен, даже никчемен. Конечно, не во мне одном дело, не надо себя виноватить сверх меры. Ручаться можно, он еще и маялся потаенно тем, что ничего не в состоянии поделать с Багряной Звездой. И это все, вместе взятое… По крайней мере, мужской поступок, ага…
Он открыл шкафчик, налил себе до краев келимаса из лучшей бутылки – пузатой, черной, с узенькой ало-голубой этикеткой. Поднял к губам стакан великолепного марранского стекла с радужными цветными прожилками, сплетавшимися в изумительно красивую сеть. Медленно выцедил, как лекарство, долго сидел, чувствуя, как живой огонь разбегается по всем жилочкам – а голова, вот тоска, остается ясной. Повторил процедуру – и вот теперь его достало, его чуточку выбило в измененное сознание, и наконец-то пришла настоящая тоска.
Он печалился о том Гаудине, которого узнал сначала, в первые здешние месяцы – загадочный, ироничный, державший, казалось, в карманах все тайны мира. Ничуть не похожий на того, недавнего, которому пришлось бросить в лицо горькие истины.
Он печалился о своей юности. Только сейчас ему пришло в голову, что все случившееся с ним поначалу, было, если подумать, его юностью – лихой, отчаянной, мушкетерской, с обретением новых друзей, опасными странствиями, головокружительными приключениями и совершеннейшей неизвестностью впереди. Вот только юности свойственно проходить. И, надевши на голову первую свою корону из нынешнего множества, Сварог – далеко не сразу это сообразив – с юностью расстался навсегда. Началось другое – важное, полезное, чертовски нужное, напрочь взрослое, но уже ничего общего не имевшее с грохотом копыт по пыльной дороге, с грубоватыми прибаутками друзей… С лихой юностью.
Он не знал, долго ли так сидел, тоскуя о том, что никогда уже не вернется. В конце концов открыл ящичек стола, достал склянку с освежительным зельем – и через две секунды был трезвехонек. И по коридорам шагал уже взрослый человек, обладатель превеликого множества титулов и званий, холодный и собранный. Только взрослым людям достаются игры, где ставкой – вся планета…
Они там так и сидели – Элкон с превеликим терпением пытался посредством своих компьютеров выжать еще хоть что-то из образа Багряной Звезды – а Элвар тихонечко пристроился в уголке и прихлебывал свое зелье.
– Ничего нового, командир, – уныло доложил Элкон. – Беда с этим старинным форматом…
– И хватит, – сказал Сварог. – Неожиданно обнаружились более срочные дела. Ага, даже так. Мне нужно лететь в восьмой департамент, принимать начальство над этой почтенной конторой.
– Здорово! – ухнул Элвар. – Давно пора. – Гаудина что, сняли?
– Он погиб, – сухо сказал Сварог. – Несчастный случай. Так вот, Элкон вы полетите со мной. Единственное, что меня по-настоящему интересует в этом опереточном заведении – их наблюдательная сеть. Вот вы ее и возглавите. Пять минут назад вам присвоен чин лейтенанта Яшмовых Мушкетеров – не вздумайте задирать нос, исключительно для поднятия авторитета у тамошней публики. Главное для нас – немедленно взять под контроль их наблюдательную сеть и сделать так, чтобы она работала исключительно на наши нужды. Справитесь?
– Буду стараться, – ответил Элкон тихо и серьезно. – А можно будет взять туда парочку наших ребят?
– Решайте сами, – сказал Сварог. – Я только что подписал распоряжение, теперь вы – начальник их управления «Филин». Можете принимать любые решения. Есть у меня одна идея, ее нужно в скором времени пустить в ход… – он усмехнулся: – Ну как, господин лейтенант, голова не кружится?
– Немножко, – серьезно сказал Элкон.
– Главное – не заноситесь, – сказал Сварог. – Вряд ли там к нам относятся откровенно враждебно, но уж настороженности безусловно не оберешься. Они слишком долго варились в собственном соку, они, как это водится, исполнены профессиональной гордыни… Одним словом, будете дипломатом.
– Может, и мне туда с вами? – спросил задумчиво принц Элвар. – Сейчас глотну отрезвительного, выберу мундир попышнее – и помогу там парнишке на первых порах. Дадите и мне какую-нибудь должностишку?
«А ведь это неплохая идея, – подумал Сварог. – Присутствие принца императорской фамилии многих усмирит и покажет, что власть переменилась кардинально и бесповоротно…»
– Должностишку я вам дать не могу, ваше высочество, – сказал он с ухмылкой. – Для человека вашего положения мелкую должностишку занимать негоже, а серьезные заняты все до одной. А вот статус неофициального куратора от Императорского кабинета – совсем другое дело… Вполне по-бюрократически, в рамках традиций. Пойдемте, господа? У меня сегодня столько дел…
Глава XI
От карьеристов тоже бывает польза
– Не знаю, ваше величество, может, ничего полезного тут и нет, – сказал Интагар крайне нейтральным тоном. – Но я обязан был вас вызвать. Пришел человек, затрезвонил в Колокол Правды…
– Это еще что такое? – с искренним недоумением спросил Сварог. – Что-то я такого не помню…
– Вы в свое время довольно бегло знакомились с королевским дворцом, сами приказали не обременять вас разными третьестепенными мелочами…
– Было дело, – сказал Сварог. – Что за Колокол?
– Он к тому времени как раз и был полузабытой мелочью, сохранявшейся традиции ради и согласно бюрократическим правилам… Видите ли, ваше величество, дедушка короля Конгера, пребывая однажды в особо милостивом расположении духа, как раз и распорядился этот колокол устроить. Там, снаружи, у полуденной стены дворца, есть башенка. Всякий подданный, какого бы сословия он ни был, имеет право зайти туда и позвонить в Колокол Правды. Означает это, что он просит аудиенции у короля. Король, согласно заведенному обычаю, аудиенцию обязан дать. Уже в старые времена было особо оговорено: пришедший имеет право звонить в колокол в одном-единственном случае – если ему стало известно, что от короля скрывают что-то очень важное.
– Могу представить, что там творилось в первые месяцы… – усмехнулся Сварог. – По головам лезли?
– Совершенно верно, ваше величество, – без улыбки кивнул Интагар. – Королю не было ни покоя, ни отдыха, и ничего тут не поделать – королевское слово… Пару раз действительно рассказывали крайне интересные вещи, а однажды оборотистый лакей сообщил о заговоре, который тогдашняя тайная полиция ухитрилась проглядеть. Но в массе своей народишко лез с мелочами, которые по ничтожеству своему считал важными и значительными: главный землемер провинции берет взятки, некий пьяный приказчик запустил в королевский портрет пивной кружкой, деньги на постройку моста разворовали, мост так и не построивши… В общем, пустяки, недостойные королевского внимания. Процедуру решили упорядочить, ввести наказания для тех, кто отрывал его величество от дел пустяками, которые с точки зрения монарха либо яйца выеденного не стоят, либо должны решаться на уровне мелких чиновников. О, ни плахи, ни даже тюрьмы, но и церемоний особых не разводили: ссылка для дворян, разжалование для военных, большие штрафы для сословий, порка для всех прочих… Вскоре, как легко догадаться, число желающих позвонить в колокол изрядно поубавилось. А уж тем более когда Конгер добавил еще и конфискацию движимого либо недвижимого, либо всего сразу… За время его царствования «звонарей» набиралось менее пары дюжин в год. Главным образом приезжие из провинций. За время своей службы я помню только два случая, когда речь шла о серьезных вещах: один опять-таки сообщил о заговоре, второй указал на известного купца как на крупного горротского шпиона, и это подтвердилось. Остальные несколько десятков подверглись тому или иному наказанию из существующего списка. Ну, а за время вашего пребывания на троне это первый случай.
– Как еще только колокол сохранился в действующем виде…
– О, с этим обстоит наилучшим образом, – крайне серьезно сказал Интагар. – Тогда же, при дедушке Конгера, решено было создать Департамент Колокола – с немалым числом чиновников, регистрационными книгами, обширными бюрократическими регламентами. Есть особые служители, которые следят за исправностью колокола, есть дежурные чиновники с четким распределением обязанностей… – он скупо улыбнулся. – В общем, за десятки лет «звонарей» становилось все меньше, а вот Департамент Колокола потихоньку разрастался, там сейчас раза в три больше народу, чем в момент учреждения.
– Ну да, как обычно… – поморщился Сварог. – Ничего с ними не поделаешь, плодиться будут, как мыши, если не прихлопнуть саму контору – но они и тогда разбегутся по таким же теплым местечкам… Что за звонарь? Вы его уже допрашивали?
– Не имею права, ваше величество, – сказал Интагар серьезно. – И никто не имеет – так уж заповедано его величеством Кергиусом Третьим… Он будет говорить только с вами.
– Но вы хоть выяснили, надеюсь, кто такой?
– Обижаете, ваше величество… – усмехнулся Интагар, заглянул в лежащий перед ним лист бумаги. – Конечно же, в сжатые сроки… Петар Курлич, двадцати трех лет, женат, есть дочь, по классному чину – писец.
«То есть мелюзга нижайшего, шестнадцатого класса, приравненная к армейским рядовым», – отметил Сварог, уже понаторевший в бюрократических тонкостях.
Интагар бесстрастно продолжал:
– Служит в квартальном полицейском участке, в столе убийств. Вот уже пять лет. Служебным взысканиям не подвергался, но, по нашим сведениям, карьерных перспектив не имеет. Если нет связей или выгодного родства, из низших полицейских чиновников почти невозможно подняться выше, чем на пару классов – и то аккурат к пенсиону. Ну, конечно, можно раскрыть какое-нибудь громкое преступление – но у полицейских бумажных крыс такой возможности практически не бывает, они же не сыщики, шуршат бумагами в канцелярии да проводят первичный осмотр места преступления… Что еще? Выпивает умеренно, в выходные дни и праздники, семейная жизнь протекает ровно и спокойно, без скандалов… правда, вот уже год в глубокой тайне поддерживает известные отношения со служанкой из кабачка «Золотая шишка». Жена не знает. Взятки берет в меру, ровно столько, сколько ему положено по чину и должности, не зарываясь. По моим наблюдениям, впечатления сумасшедшего не производит – разве что невероятно взволнован, но тут-то как раз ничего удивительного…
– Одним словом, скучный, неинтересный серый мышонок из заурядного полицейского участка… – задумчиво протянул Сварог.
– Вот именно, ваше величество.
– Но отчего-то решился позвонить в колокол, полагая, что от меня скрывают нечто важное… Ну, пойдемте, посмотрим на вашего мышонка.
– Да, насчет…
– Меры предосторожности приняты соответствующие, – сказал Интагар. – Еще в старые времена под видом знатоков тайн пытались проникать покушавшиеся на монарха…
Молодой человек в черно-красной полицейской форме, едва Сварог вошел, вскочил с табурета и вытянулся прямо-таки в струночку. Реденькие усишки, глуповатая физиономия, исполненная рвения и обожания… Действительно, колотит бедолагу от волнения, с порога видно…
– Ваше величество! – возопил молодой человек срывающимся фальцетом. – Петар Курлич, писец квартального…
– Я уже знаю, – мягко прервал Сварог. – Вот это – господин Интагар, начальник тайной полиции королевства. Не возражаете, если он будет присутствовать?
– Я… Как прикажете, государь…
– Отлично, – кивнул Сварог и уселся.
Еще пара минут понадобилась, чтобы уговорить господина Курлича все-таки сесть ради пущей непринужденности беседы. Пришлось даже прикрикнуть. В конце концов полицейский все же опустился на табурет – самым краешком седалища, так, словно готов был в любой миг взмыть по стойке «смирно».
Рядом с табуретом лежал мешок казенного вида – квадратный, парусиновый, со смазанным штампом полицейского участка и его номером. Горловина старательно замотана витым шнурком, скрепленным коричневой сургучной печатью размером с небольшую булочку. Сварог подметил, что Интагар глянул на этот мешок, сузив глаза, потом словно бы небрежно повел взглядом по комнате – определенно напоминая своим невидимым подчиненным о бдительности. Где они прятались, Сварог, разумеется, не мог определить – портьеры, огромные картины, лепные украшения, парочка высоких шкафов, одним словом, места хватит для дюжины стрелков. Которых Интагар, уж точно, расставил со всем тщанием.
– Ну что же, – сказал Сварог, как мог доброжелательно. – Рассказывайте, что у вас стряслось…
– У меня – ничего… Стряслось у господина Альдерона, это хозяин постоялого двора «Олень и арбалет»… Заведение средней руки, дворяне там обычно не останавливаются, но место, не в пример многим другим, приличное и нашему участку хлопот не доставляло.
Сварог усмехнулся:
– Надо полагать, господин Альдерон регулярно благодарил ваше начальство, как это обычно водится?
Писец мялся на краешке табурета. Сварог сказал небрежно:
– Вас, должно быть, не предупредили… Любезный господин Курлич, так уж случилось, что есть у меня способность моментально определять, правду мне говорят, или лгут. Вы уж это учитывайте в дальнейшем… Альдерон вам платил?
– Ну не нам, мелкой сошке, – сказал писец, таращась на Сварога с восторженным ужасом. – Господину начальнику участка. Вообще-то за ним не водилось грехов, которые следовало бы покрывать, просто традиция такая, не нами придумано, ваше величество…
– Не на вас и кончится, – с понятливым видом кивнул Сварог. – Ладно, будем считать, что дело это житейское. У нас в королевстве столько вековых традиций…
– У Альдерона и в самом деле приличное заведение, – приободрившись, продолжал писец. – Воришка или шулер туда ни за что не пролезет, а девок… а девок, простите за такие подробности, ваше величество, подбирают таких, чтобы ни в жизнь пьяного клиента не обворовали. Спокойное заведение, нам с ним никаких хлопот… а вот если взять парочку гадюшников в нашем квартале, ту же «Яблоневую ветвь» или «Приют истомившегося»… Ох, простите, я чего-то не туда повернул… Короче говоря, позавчера ранним утречком господин Альдерон к нам форменным образом примчался, запыхался весь, несся, видимо, сломя голову – при его-то обычной солидности… Он прошел к начальнику, а вскоре начальник вызвал меня и сказал, что в «Олене и арбалете» приключилось убийство. И посему мне поручается туда немедленно отправиться вместе с парой сыщиков – осмотреть там все, составить протокол, как полагается… а главное, провести дело без малейшего шума и держать язык за зубами, потому как заведение приличное и следует позаботиться о его репутации… Я переоделся в цивильное, у меня для таких случаев всегда висит в шкафу специальный наряд, в котором я выгляжу простым градским обывателем… ну, а сыщики и так никогда в мундирах не ходят… Пришли мы… А он там, на постели, уже совсем закоченел. Никец – ну, наш сыщик – сразу определил, что убили его еще глубокой ночью, часов за пять до рассвета. Мастерски, говорит, убили – стилетом в сердце, одним ударом, стилет так в груди и торчал… А еще Никец моментально определил, что окно как было заперто изнутри, так и осталось, и Бранис с ним согласился. По ихнему выходило, что убийца отпер замок отмычкой, тихонько вошел, одним ударом прикончил спящего, а потом долго и старательно ворошил его вещички. И обе дорожных сумки, и поясной кошель были наизнанку вывернуты, все, что там было, валялось на полу, как попало. Господин Альдерон, когда услышал про убийцу, который прошел ночью по коридору с отмычкой, пришел в совершеннейшее расстройство – это же какой удар по репутации… Он нас умолял ни словечком никому не проговориться…
Сварог усмехнулся:
– Сколько он вам дал?
– По пять золотых, – с убитым видом признался писец. – И мне, и Никецу с Бранисом. Мы так подумали: это ж не преступление покрывать, просто не болтать языком, и все тут – что нам и так уставы предписывают… Убийство это нам очень быстро показалось ужасно странным…
– Почему?
– Этот не взял денег, – выкатив от усердия глаза, сказал писец. – Вывернул кошелек на стол, видимо, что-то искал и в нем, но деньги так и остались лежать, серебряных ауреев там было, по описи, тридцать четыре, и двенадцать ауреев золотом, ну, и медяшки… Совершенно его деньги не интересовали, он за чем-то другим пришел. Только за чем, никто теперь не скажет, никто ж не знает, что у покойника при себе было раньше, когда он был жив, и, соответственно, не определить, что пропало…
Сварог слушал его с возрастающим интересом: писец звезд с неба безусловно не хватал, но свое полицейское ремесло знал неплохо. В том, что он говорил, был резон.
– Я составил протокол, а потом мы, как положено, все сложили назад. Носильные вещи и тому подобное упаковали в те же сумки, а деньги, и все документы, что нашлись при покойном, сложили в наш мешок, – он показал на означенный.
– По документам это выходил Юлвар Пешер, член Золотой гильдии, приказчик торгового дома «Братья Бургато» из Ронеро… только потом оказалось, когда мы проверяли, что документы насквозь липовые: и Пешер такой не числится в гильдейских списках, и по проставленному адресу живут совсем другие люди, и нет в Ронеро никакого такого торгового дома, никто и не слыхивал про братьев Бургато… Но это уже потом было, а тогда я… – он передернул плечами, шумно почесал в затылке, заерзал. – Не то чтобы я такой сообразительный, просто есть старая инструкция: в странных случаях, не откладывая, проверить, не зашито ли что в одежде. Мы втроем сошлись, что случай самый что ни на есть странный: сколько раз бывали на жмурах… прошу прощения, на убийствах, но ни разу не видели, чтобы убийца оставлял деньги на столе, как мусор… Никец с Бранисом взялись перетряхивать вещички из сумок, а я взял с вешалки его хомерик. И только это я его вывернул подкладкой вверх, вижу: в двух местах швы неправильные какие-то, грубые, ни один хороший портной такого подмастерьям не спустит. А хомерик был и в самом деле дорогой, приличный, в самый раз для Золотой гильдии. Грубыми такими стежками зашито, я б, наверно, и сам так коряво зашивал, доведись нужда… Взял я ножичек, подпорол аккуратно там, где что-то твердое прощупывалось – и нате вам! Зашита там натуральнейшая бляха тайной полиции протектора, то есть покойного барона Гинкара, и уж она-то не поддельная, а самая доподлинная – есть в этих бляхах такие хитрушки, которые только полицейские знают. А в другой поле зашита шифрованная грамотка – буквы все до одной знакомые, но сложены в сущую бессмыслицу. Уж если бляха – то это, к гадалке не ходи, шифрованное донесение… Упаковал я все это отдельно и прямиком двинул к господину начальнику… – он понурился, умолк.
«Ага, – подумал Сварог. – Тут-то ты, сокол ясный, и усмотрел отличимый случай выдвинуться – потому что второго такого еще сто лет может не представиться…»
– Господин начальник сначала очень воодушевился, даже медаль мне обещал… а через день вызвал и ушат ледяной воды вылил – ну форменным образом… Я, говорит, Курлич, буду с тобой говорить как серьезный человек с серьезным человеком. Номер бляхи, говорит, мы быстренько проверили – и числится он среди тех номеров, что выданы были в свое время личным агентам покойного господина протектора. Такие вот личные агенты – особая статья. Выполняют они исключительно личные поручения протектора, в официальных бумагах все, что они добудут, никоим образом не отражается, а оседает у самого протектора – сплошь и рядом не на бумаге, а в голове. Ну, а поскольку господин барон уже полтора года как преставился, то донесение это для нас полностью бесполезно: ни одна живая душа, кроме двух покойников, барона и приказчика этого мнимого, понятия не имеет, о чем там речь. Даже если и удастся расшифровать, никто не поймет. Да и личных агентов протектора ищи-свищи. Они ведь, узнавши о смерти барона, моментально изничтожили бляхи, сожгли документы, если были, и притворились, будто они испокон веков мирные градские обыватели. Такой у них устав, которого никто в глаза не видел, но малость наслышаны… А посему, Курлич, говорит господин начальник, приказываю тебе и о бляхе, и о шифрованной бумаге позабыть начисто. Я, говорит, посоветовался там – и на потолок показывает – и получил оттуда высокое мнение: опечатать все, сдать в архив и забыть на веки вечные. Убийцу приказчика Пешера, само собой, искать будут со всем усердием – но про бляху и документ забыть. И если ты, Курлич, говорит господин начальник, будешь умным малым, каким я тебя прежде считал, и языком молоть не станешь, я тебе быстренько выхлопочу нашивки письмоводителя, до которых тебе, если по уставу, еще пять лет выслуги… А будешь дураком и не поймешь текущего момента – выгоню на улицу в патрульную полицию, уже без чина, и будешь ты до седых волос сапогами мостовую драить, даже до десятника не поднявшись… Что тут делать? Пришлось заверить, что я не дурак и текущий момент понимаю…
Сварог подумал, что квартальный начальник и те вышестоящие, с кем он советовался, пожалуй что, вовсе не дураки и не лентяи. Рассуждали они вполне резонно: все, что знал Гинкер, все, чем он занимался посредством личных агентов, умерло вместе с ним, помянутые агенты навсегда легли на дно, кому и зачем в этих условиях крохотный, жалкий обрывочек тайн покойного протектора? Что же, еще один хорошо законспирированный агент, сидевший где-то в глуши до самых последних дней и потому понятия не имевший о безвременной кончине барона? Да, очень похоже…
– Только сел я потом у себя и задумался, – продолжал писец. – А вдруг эта бумага, ваше величество, все же ценная? Похороним ее в архиве, через пять лет, по регламенту, спишут и сожгут – а там все же что-то полезное для короны? Есть у меня друг, пожалуй что, поумнее меня, а главное, с ним-то можно говорить откровенно, не выдаст. Посидели мы, прикончили бутылочку, и он мне посоветовал все же идти звонить в Колокол. Думал я, думал, взвешивал так и этак, а потом все же пошел… Так что теперь я всецело на милости вашего величества, как решите, так и будет…
– Бумага там? – спросил Сварог, кивком указав на опечатанный мешок.
– Там все бумаги, какие только при покойном были. Я так подумал – если уж нести, так все до одной. Мало ли что из них можно знающим людям выцедить… Как вам будет благоугодно решить, ваше величество. Мне терять уж нечего. Только за то, что я этот, он покосился на мешок со странной смесью любопытства и ненависти – унес из участка, не то что без мундира на улицу выкинут, а, пожалуй, за решетку закатают…
Сварог поднялся и тут же взметнулся с табурета писец, встал навытяжку. Мешок оказался совсем не тяжелым. Покачивая им, Сварог сказал веско:
– Любезный господин Курлич, можете не беспокоиться. Вы действительно оказали большую услугу короне. Мое благоволение. Не будем спешить, я еще подумаю, какую награду вам назначить, но даю королевское слово: без достойной награды вы не останетесь.
Писец побледнел еще больше, закатил глаза, явно проявляя поползновения шлепнуться в обморок. Сварог покосился на Интагара. Тот сделал скупой жест. Из-за ближайшей портьеры, на ходу запихивая за пояс пистолеты, выскочили двое молодчиков, проворно подхватили ошалевшего от радости писца за локотки и удержали на ногах.
– Подыщите господину Курличу уютную комнатку, где он мог бы отдохнуть от всех треволнений, подкрепиться, выпить вина… – распорядился Сварог. – Пойдемте, Интагар.
В любом случае писец заслуживал награды – как-никак обнаружилась еще одна шифровка людей Гинкера. Быть может, совершеннейшая пустышка, но как знать…
Когда они вернулись в малый кабинет, Сварог плюхнул мешок на стол, достал кинжал и прицелился было разрезать шнурок. Интагар весьма непочтительно перехватил его руку:
– Ваше величество, подождите! Я сейчас позову людей, пусть они вскроют…
– Все, что этот парень рассказал – чистейшая правда, – сказал Сварог нетерпеливо.
– Не смею сомневаться, ваше величество. Но всякое бывает…
– Глупости. Мешок слишком легкий для бомбы.
– Всякое бывает, – повторил Интагар решительно. – Этот парень говорит чистую правду… а вот кто-нибудь другой мог туда запихнуть какую-нибудь отраву. Сколько раз людей использовали втемную, совершенно без их ведома…
В подобных случаях его было не переспорить. Сварог и не пытался. Он с четверть часа торчал в коридоре под дверью собственного кабинета, прямо-таки маясь от любопытства. Наконец дверь открылась, вышли два пожилых, одетых в темное господина, ничуть не похожих на агентов тайной полиции. Один, с благородной проседью, в золотых очках, поклонился:
– Все в порядке, ваше величество. Ничего опасного.
Сварог нетерпеливо вошел в кабинет. Интагар сидел за столом, он уже успел сложить бумаги в небольшую стопу, прикрыв ее бляхой. Вот бляха как раз сейчас интересовала Сварога меньше всего. Плюхнувшись в кресло, он кратко распорядился:
– Шифрованное письмо.
Интагар вытянул один из листов – не бумажный, а из тонкого полотна, покрытый аккуратными черными строчками, не разделенными на фразы и абзацы. Да, в точности такая, как прежние – хаотический набор, бессмысленные сочетания букв…
Сварог не стал начинать с шифровки – спешить было совершено незачем. Взялся за остальные бумаги.
Гильдейское свидетельство на имя Юлвара Пешера, старшего приказчика торгового дома «Братья Бургато». Доверительное письмо на имя того же Пешера, разрешающее ему заключать любые сделки от лица и по поручению означенного торгового дома. «Депозитная грамота», выданная Пешеру в столице банком «Барралонг» и открывающая неограниченный кредит в любом отделении данного банка.
Сварог молча показал документ Интагару.
– Вот это уже настоящий банк, – сказал тот. – Солидный. Серьезный. Отделения в каждой провинции, и за границей имеются. Вряд ли это подделка. Тут возникают два интересных обстоятельства. Неограниченный кредит… Значит, Гинкер проводил какую-то операцию, очень возможно, требовавшую немалых расходов. И еще, он должен был всецело доверять этому Пешеру или как его там по-настоящему. Иной, получив такой документ, снял бы сумму побольше, да и пустился в бега.
– Логично… – проворчал Сварог. – Ну, что там у нас дальше…
Подорожная на имя Пешера, выписанная до столицы в некоем городе Гаури провинции Кореслей. Оставшиеся три документа – практически однотипные: купчие на стандартных гербовых бланках. Согласно одной из них, Пешер приобрел в том самом городе Гаури «Дом на улице Вишневой, семнадцать, с прилегающим садом и надворными постройками». По второй, – опять-таки в Гаури он купил земельный участок площадью в два югора, «примыкающий к официально утвержденной городской черте и ограниченный согласно прилагаемой кадастровой выписке». Третья заключена на таверну «Жареная камбала» «вкупе со всем подворьем». Владельцем во всех трех случаях становился не Пешер, а торговый дом «Братья Бургато».
Встречтив вопросительный взгляд Сварога, Интагар пожал плечами:
– Все купчие, мне думается, подлинные, составлены и заверены по всем правилам. Цены невысокие, примерно такими и должны быть цены на недвижимость в этой глуши. Кореслей – жуткое захолустье неподалеку от гланской границы.
– Случайно, не поблизости от Гартвейна?
– Ну да, провинция как раз с Гартвейном и граничит.
«И снова Полуденное Ронеро, отроги Каталауна, – подумал Сварог. – Вроде бы ничем не примечательные места, но, как выясняется, полные всевозможных странностей…»
– Одного я не понимаю, – сказал Интагар. – Зачем Гинкеру понадобилось покупать в глуши домишки, таверны и землю? Пешер наверняка не по собственной инициативе действовал, инструкции выполнял…
– Ну что же, – проворчал Сварог. – Остается прочитать донесение…
Он коснулся золотых накладок на правом углу стола. Повернул в определенном порядке. Они только со стороны казались намертво прикрепленными, а на самом деле прекрасно вертелись в разные стороны, нужно было только нажать предварительно одну из многочисленных бронзовых ракушек на торце стола.
Часть столешницы перед ним отъехала влево, отрывая клавиатуру компьютера. Одно нажатие – и в воздухе над столом возникла рамка экрана, большой прямоугольник, образованный бледно-золотистой полосой света.
Физиономия Интагара, как всегда в этом случае, преисполнилась печальной зависти. Он быстро разобрался в свое время, что такое компьютер, и давно уже мечтал его заполучить для служебных нужд. Сварог подумал, что теперь это вполне можно устроить – когда восьмым департаментом заведует он сам и некому больше за ним шпионить (изучая на скорую руку доставшееся ему хозяйство, он без особого удивления обнаружил целый отдел, занятый исключительно наблюдением за его скромной персоной, и дело там было поставлено на широкую ногу. Обижаться на покойного Гаудина не следовало – служба такая, дело житейское. По крайней мере, теперь Сварог знал поименно всех до единого царедворцев из своих земных королевств, стучавших на него в восьмой департамент. Слава богу, там не оказалось ни одного из тех, к кому он относился с особым доверием и симпатией).
В общем, теперь вполне можно снабдить Интагара компьютером. Интагар с компьютером – это, судари мои, великолепнейшее сочетание…
Сварог тщательно расправил шифровку, положил на нее крохотное черно-ребристое полушарие сканера, кивнул Интагару:
– Подсаживайтесь, какие уж тут от вас секреты…
Интагар с превеликой живостью подхватил свое кресло и устроился рядом – правда, из почтительности отодвинувшись на пол-уарда. Действительно, не было никакого смысла скрывать от Бульдога что-то, касавшееся личной агентуры барона Гинкера – Интагар о ней узнал задолго до Сварога…
Сканер челноком принялся сновать по строчкам, вправо-влево, вправо-влево… Строчки в быстром темпе появлялись на экране. Когда все послание было туда перенесено, Сварог включил программу Элкона, с помощью которой щелкали прежде гинкеровские шифровки.
На экране замерцали буквы, меняясь с такой скоростью, что человеческий глаз просто не в состоянии был это заметить, так что текст выглядел черным с белыми прожилками мигающим квадратом. Впервые столкнувшийся с этой процедурой Интагар взирал на Сварога тревожно и растерянно. Сварог показал ему жестом, что беспокоиться не о чем, все идет так, как и должно идти.
Ага! Мерцание приугасло, квадрат вновь распался на аккуратные строчки, буквы все еще сменяли друг друга, но уже гораздо медленнее, удалось даже прочитать отдельные, вполне осмысленные слова: «зеркало», «дом», «заклинание»…
Все. В правом верхнем углу вспыхнули большие синие буквы «Расшифровка закончена». Сварог склонился к экрану.
Читать бесплатно другие книги:
