Беспощадная истина Тайсон Майк
Поэтому все, что мне оставалось, – это мастурбировать и тренироваться, мастурбировать и тренироваться. И надеяться, что после того, как я стану чемпионом, у меня будет куча денег и женщин, столько, сколько захочу.
На тренировках Кас обучал весьма необычной и нестандартной технике ведения боя. Над ней порой смеялись, но только потому, что не понимали ее. Это был стиль боксирования «пикабу». Он был ориентирован прежде всего на защиту. Ты держал обе руки перед лицом, полностью закрываясь. Твои руки и локти двигались вместе с тобой, поэтому, когда соперник выбрасывал удар, ты блокировал его на встречном движении, а затем проводил контратаку.
Атака у Каса базировалась на хорошей защите. Он считал делом первостепенной важности для боксера – не попасть под удар. Чтобы научить уклоняться от ударов, он использовал специальную грушу, брезентовый мешок с песком, на который был намотан канат. Нужно было двигаться вокруг нее, делая уклоны, чтобы избегать касания. Я весьма преуспел в этом.
Кроме того, он использовал «мешок Вилли», названный в честь боксера Вилли Пастрано. Это были матрасы, закрытые брезентом и обернутые вокруг рамы. Внешне это напоминало торс. Тело было поделено на различные зоны, каждая зона имела цифровое обозначение. Нечетные числа означали зоны для ударов левой, четные числа – зоны для ударов правой. Кас ставил кассету с записью чисел в различной последовательности. «Пять, четыре!» – надо было сразу же провести левый хук в корпус и правый апперкот в подбородок. Идея заключалась в том, что по мере повторения этих действий в ответ на цифры они становились бессознательными, автоматическими, и тебе не приходилось обдумывать их. Через некоторое время ты уже мог наносить удары с закрытыми глазами.
Кас полагал, что боксеры пропускают удары с правой потому, что они не двигаются и низко держат руки. Поэтому он научил меня волнообразно раскачиваться, а не просто нырять вниз-вверх. Он заставлял меня постоянно передвигаться: вбок, затем вперед, вбок и опять вперед. Кас считал, что при нанесении ударов максимальный эффект получается, когда ты сделал два удара, звук от которых, как от одного. Чем явственнее этот звуковой эффект, тем выше процент, что серия ударов приведет к нокауту.
Придавая особое значение защите, Кас понимал, что боксеры оборонительного стиля смотрятся скучно.
– Бокс – это развлечение, поэтому, чтобы иметь успех, боксер должен не только побеждать. Он должен захватывающе побеждать. Он должен бить наповал, – всегда говорил Кас.
Он хотел, чтобы я стал активным контр-панчером, заставляя своих противников выбрасывать удары впустую или бегать по рингу. Кас всегда пытался воздействовать на противника на ринге. Если ты постоянно уклоняешься от его ударов, он теряет уверенность в себе. А затем идет ко дну. Уклонись от удара и контратакуй. Двигайся и бей одновременно. Форсируй события. Кас считал, что короткие удары могут быть тяжелее, чем длинные. Он считал, что нанесение тяжелых ударов не имеет ничего общего с физическим аспектом, это целиком и полностью область эмоционального. Это была теория контролируемых эмоций.
Для моих тренировок Кас нанял лучших спарринг-партнеров. Моим любимым из них был Марвин Стинсон. Кажется, он был участником Олимпийских игр. Он был основным спарринг-партнером Холмса, затем Кас уговорил его работать со мной. Для меня он был удивительным наставником, обучая меня двигаться по рингу и наносить удары. После первой тренировки он отвел меня в сторону и дал мне свои перчатки для пробежек, поскольку утром, когда я бегал, было холодно, и он увидел, что у меня их не было.
Мои спарринги были похожи на полномасштабную войну. Перед началом тренировочного боя Кас отводил меня в сторону.
– Не расслабляйся, иди и выложись по полной, – говорил он. – Ты должен показать все, чему ты научился, и сделать это на полной скорости. Я хочу, чтобы ты переломал этим ребятам ребра.
Переломать им ребра? На спарринге? Он просто хотел подготовить меня к встрече с парнями, с которыми мне предстояло работать, и, конечно же, он хотел, чтобы я переломал ребра моим соперникам в реальных поединках.
Когда Кас находил для меня хороших спарринг-партнеров, он всегда относился к ним по-особому, потому что знал, что они обеспечивают мне хорошие тренировки. И платил спарринг-партнерам он всегда очень хорошо. Но это отнюдь не гарантировало, что они останутся. Часто парень приходил в готовности к спаррингам в течение трех недель, но после первого же тренировочного боя мы обнаруживали, что он испарился. Им настолько претило, что из них вышибали дерьмо, что они даже не удосуживались забирать свои вещи. Когда такое случалось, мы с Томом стремглав неслись в их комнату и шмонали их одежду, обувь, украшения. Если нам везло, то мы находили загашники с травкой или, по крайней мере, пару ботинок, которые нам подходили.
Иногда Кас приводил для спаррингов со мной уже состоявшихся боксеров. Например, когда мне было шестнадцать лет, он привел в Катскилл Фрэнка Бруно[42], которому было в то время двадцать два года.
Обычно спарринг состоял из двух раундов. До начала спарринга с состоявшимся боксером Кас отводил его в сторону.
– Послушай, он просто ребенок, но не расслабляйся с ним. Выложись по полной, – говорил он.
– Ладно, Кас, – отвечал тот. – Поработаю с твоим ребенком.
– Эй, ты меня услышал? Тебе не надо с ним работать. Тебе следует выложиться по полной.
Меня учили выходить на ринг не просто для того, чтобы победить. Меня учили драться, чтобы причинить боль, чтобы причинить вред, чтобы травмировать соперника. Мы часами говорили о том, как сделать это. Это то, что Кас исподволь внушал мне. «Тем самым ты шлешь послание чемпиону, Майк, – просвещал меня Кас. – Он будет внимательно следить за тобой». Но мы слали также наши решительные послания тренерам, менеджерам, промоутерам и всему боксерскому миру. Мы сообщали всем: Кас вернулся.
Кроме просмотра старых фильмов про бокс, я проглатывал все, что мог найти про выдающихся боксеров. Вскоре после того, как я переехал к Касу, я читал «Энциклопедию бокса» и засмеялся, прочитав об одном чемпионе, который обладал своим титулом только год. Кас посмотрел на меня холодным пронзительным взглядом и сказал:
– Год в звании чемпиона стоит больше, чем вся жизнь в безвестности.
Когда я стал изучать жизнь великих боксеров, я увидел множество аналогий с тем, что проповедовал Кас. Все они были гнусными ублюдками. Демпси, Микки Уокер[43], даже Джо Луис, хотя Луис был застенчив. Я тоже приучал себя быть свирепым. Еще когда я ходил в школу, я плевал на всех и вся. В глубине души я понимал, что должен быть таким, потому что, если бы мне это не удалось, Кас избавился бы от меня, и я умер бы с голоду.
Кас дал мне книгу «В этом углу…»! Я не мог оторваться от нее. Я видел, как эти боксеры справлялись со своими эмоциями, как они готовились к боям. Эта книга позволила мне лучше понять человеческую психологию. Меня поразило, с каким упорством тренировались боксеры того времени, как они голодали. Я узнал, что Джон Л. Салливан[44] тренировался, пробегая пять миль, а затем шел назад пять миль и проводил спарринг в двадцать раундов. А Эззард Чарльз[45] упоминал, что он пробегал только три-четыре мили в день и боксировал лишь шесть раундов. «Блин», – подумал я, – Салливан в 1880-х годах тренировался упорнее, чем этот парень в 1950-х». Поэтому я начал преодолевать четыре мили до тренажерного зала, проводил спарринги, а затем возвращался в дом. Я стал подражать парням старой школы, потому что они были крутыми. И их карьера была долгой.
Я сводил Каса с ума, все время задавая ему вопросы о боксерах прежнего времени. Знаю, он был не прочь поговорить о боксе, но, как мне кажется, иногда я заходил слишком далеко. Я прочитал все книги Каса о боксе, поэтому, когда мы сидели за обеденным столом и Кас, рассказывая остальным ребятам что-либо об истории бокса, запинался на каком-либо имени или дате, я заканчивал фразу за него.
– Этот парень знает все, – говорил он. – Он словно был там.
Я очень серьезно изучал историю бокса, потому что много узнавал об опыте прежних боксеров. Что я должен делать, чтобы быть, как этот парень? Как поможет дисциплина добиться того, что есть у другого парня? Кас рассказывал мне, какими порочными и гнусными они были за пределами ринга, но когда они выходили на него, они становились раскованными и спокойными. Его рассказы об этих парнях, его глубокое уважение к ним приводили меня в полный восторг. Мне так хотелось бы, чтобы кто-нибудь так же говорил обо мне. Я хотел быть частью этого мира. Я смотрел боксерские поединки по телевизору, видел, как боксеры наносили друг другу удары с гримасами на лицах, их тела все в ссадинах, и мне хотелось пройти через такое же.
Мы разговаривали обо всех великих боксерах. Я буквально влюбился в Джека Джонсона. Какой смелый парень! Он, действительно, был первым чернокожим парнем, которым следовало гордиться. И мне нравилось его высокомерие. Когда на рубеже века его остановили за превышение скорости и выписали штраф где-то на десять долларов, он дал копу двадцать и сказал: «Почему бы вам не взять эти двадцать, потому что я собираюсь возвращаться таким же образом».
Он был мастером воздействия на соперников. На тренировках прежде, чем надеть трико, он обертывал свой пенис, чтобы он выглядел крупнее и вызывал у белых парней комплекс неполноценности. Он унижал своих соперников во время боя. Он обожал подзадоривать противника. «Даю десять тысяч долларов, если сможешь рассечь мне губу», – говорил он. Во время поединка он смеялся в лицо своих оппонентов, обменивался репликами со своей белой женой и говорил ей, как сильно он ее любит, выбивая в это время дерьмо из парня, с которым дрался. Это был тот человек, с которым я был бы счастлив пообщаться. Он говорил на нескольких языках и встречался на вечеринках с членами царской семьи России и королевской семьи Великобритании.
В свою очередь, Демпси был первым чемпионом, заработавшим миллион долларов. Он принес в бокс элементы шоу-бизнеса и гламура. Я очень хорошо понимал его, потому что он был закомплексован, постоянно сомневался в себе, однако всегда преодолевал эти чувства, чтобы достичь своих целей.
Кас же больше всех любил Генри Армстронга[46]. Тот постоянно атаковал своих противников и изнурял их.
– Постоянные атаки, никаких передышек, – восхищался Кас. – Уклоны с хорошей защитой – вот что делал Армстронг. Он разрушал волю своего противника, подавлял его дух, превращал все его усилия в дохлый номер.
Превратить все усилия, блин, в дохлый номер? Ух ты! Затем Кас пристально посмотрел на меня.
– Если ты будешь следовать моим наставлениям, ты взберешься на вершину мира. Видишь, как ты увлечен и насколько тебе интересны разговоры обо всех этих боксерах старой школы? Когда ты, следуя моим наставлениям, станешь чемпионом, единственной причиной, по которой будут еще помнить об этих парнях, станет то, что ты будешь вспоминать о них. Ты вытеснишь их всех. Ты заставишь забыть о каждом из них. Я видел Джека Демпси еще ребенком. Я встречался с этими парнями, жал им руки. Они не то, что ты. Ты гигант, ты просто колосс.
И я ел все это дерьмо. Всех этих разговоров о самоотверженности, дисциплине и трудолюбии было, однако, недостаточно, чтобы удержать меня от возвращения в Бруклин, краж и ограблений. Для меня у монеты пока обе стороны были лицевыми. Я мог быть и наверху, в Катскилле, пай-мальчиком, и внизу, в Бруклине, где в меня вселялся дьявол. Слава богу, что меня никогда не арестовывали за что-либо. Это разбило бы Касу сердце.
Кас знал, как заставить меня почувствовать себя покорителем мира, но он знал также, как заставить меня почувствовать себя полным говном. Иногда он говорил мне: «Ты позволяешь своему душевному состоянию взять верх над собой». Это был его скрытный, негласный способ сообщить мне: «Ты ничтожный кусок дерьма. Тебе не хватает дисциплины, чтобы стать одним из великих». Великие способны проводить свои лучшие бои, даже если только что похитили их ребенка или убили их мать. Великие совершенно не зависят от своих эмоций.
Таковы и актеры, не только боксеры. Я читал о легендарных артистах, которые торчали от всего подряд, но затем приходили в себя и давали прекрасное представление. Они не могли даже передвигаться, но у них была громадная дисциплина и целеустремленность. Порой прямо со сцены они попадали сразу в больницу. Я хотел бы быть одним из таких боксеров или актеров.
С самого первого вечера, когда я переехал к Касу, он начал пробовать меня на излом. Он хотел понять, как далеко можно заходить в том, чтобы дрючить меня без всякого повода. Он пришел ко мне в комнату и сказал: «Что ты делал сегодня в школе, а? Ну, ты ведь должен был что-то сделать, ты был в школе весь день. А что ты узнал? Где твое домашнее задание? У тебя есть сегодня домашнее задание?» Другие ребята в доме всегда говорили, что Кас благоволил ко мне, но они не знали, как он со мной разговаривал, когда мы оставались одни.
Я всегда боролся со своим весом. По моему мнению, я был жирной свиньей, хотя никто не сказал бы так, глядя на меня. Когда я тренировался, я намазывался альболеном[47] и надевал синтетический костюм на неделю или две, снимая его только на ночь, когда я принимал горячую ванну, чтобы выгнать с потом как можно больше веса. На следующее утро я вновь надевал его, делал пробежку и носил его затем весь день.
Мой вес был еще одним объектом для нападок со стороны Каса. «Твоя задница толстеет, – говорил он. – Ты теряешь интерес, не так ли? Ты больше не хочешь этого делать, да, Майк? Это для тебя слишком тяжело, не так ли? А ты думал, что мы здесь в игрушки играем? Ты думал, что вернешься в Браунсвилл бегать и развлекаться? Так?» Можете представить, каково было все это выслушивать. Как только я собирался насладиться мороженым, которое я мог позволить себе на выходные, я слышал: «Не так много людей могли бы выдержать, вот почему это имеет особое значение. Черт побери, а я-то думал, что ты действительно сможешь».
Иногда Кас выговаривал мне непонятно за что. Он бранил меня, форменным образом издевался надо мной:
– Со своим инфантильным поведением ты никогда не достигнешь тех высот, к которым мы стремимся.
Временами я просто вопил в ответ:
– Я ненавижу всех вас здесь! A-а-а!
Кас просто изводил меня.
Я хватал на лету его положительные реплики и говорил в ответ что-то вроде: «Я готов сделать все возможное, чтобы выиграть. Я готов отдать свою жизнь, чтобы быть чемпионом, Кас». И вместо того чтобы ответить: «Ты будешь им, Майк», – он бросал мне в лицо: «Осторожней с тем, на что замахиваешься. Ведь ты можешь и получить то, о чем просишь».
Он критиковал даже мою одежду. Как-то на праздники должны были подъехать гости, сестра Камиллы или кто-то еще. Я надел красивые широкие брюки, рубашку, жилет, а также галстук, который Камилла помогла мне завязать. Я сидел там, отдыхая, и все дамы говорили: «О-о, Майк, ты прекрасно выглядишь».
И вдруг в комнату вошел Кас:
– Ты чего это так вырядился? Твои брюки сидят так плотно, что видны яйца и задница. С тобой все в порядке?
Камилла пыталась выступить в мою защиту, но на Каса это не произвело впечатления:
– Не говори мне ничего о том, что ты думаешь об этом, Камилли, пожалуйста. Ладно? Не вижу ничего красивого в его одежде.
Кас никогда не обзывал меня «сукиным сыном» или кем-то вроде этого. Он использовал другие слова: «задница», «бездельник», «лоботряс». Это была равноценная боксерская замена грязному, мерзкому, нехорошему ниггеру, и это заставляло меня плакать, как ребенка. Он знал, что эти слова из его уст производят на меня сильное впечатление.
У меня было столько противоречивых сигналов, что я стал беспокоиться, действительно ли он относился ко мне, как к боксеру. Как-то мы с Томом Патти вышли из зала, а Кас слегка задержался. Я запрыгнул на заднее сиденье и присел на корточки.
– Скажи Касу, что я пошел домой пешком. А когда он сядет в машину, спроси его, что он на самом деле думает обо мне.
Том согласился.
Кас сел в машину.
– Где Майк, черт возьми? – спросил он.
– Думаю, он остался в городе, – ответил Том.
– Что ж, тогда поехали. Он сможет добраться домой позже.
Мы тронулись. Я лежал сзади, шепотом подсказывая Тому, потому что Кас был глуховат и ничего не мог расслышать.
– Эй, Том. Спроси у Каса, что он думает: у меня сильные удары?
– Кас, как вы думаете, у Майка сильные удары? – спросил Том.
– Сильные ли у него удары? Слушай, у этого парня удары такие сильные, что он мог бы проломить кирпичную стенку. Он бьет не только сильно, но еще и эффективно. И он может бить с обеих рук, – сказал Кас.
– Спроси у Каса, что он думает: я действительно смогу стать кем-то в будущем? – прошептал я.
Том повторил вопрос.
– Томми, если Майк сосредоточится на избранной цели, он станет одним из величайших, если не величайшим боксером в истории бокса.
Меня глубоко взволновало то, что я услышал. Мы уже были у дома. Когда все выбрались, Кас увидел меня на заднем сиденье.
– И ты знал, что он был там? – поинтересовался он у Тома.
Toм заявил о своей невиновности.
– Не мели вздор. Ты знал, что он был там. Ну и мошенники же вы, я вам доложу!
Касу, в отличие от нас, все это не показалось смешным.
Самое смешное заключалось в том, он не мог сдерживать своих эмоций. Кас был крутым, ну просто очень крутым парнем, который жаждал мщения. Рой Коэн, кардинал Спелман – эти типы преследовали его даже во сне. Эдгар Гувер[48]? «Эх, хотел бы я пустить ему пулю в голову, вот чего он заслуживает». Он постоянно вел речь о необходимости убить кое-кого, причем некоторые из этих ребят были уже мертвы! Но он ненавидел их. Однажды я сказал что-то лестное о Ларри Холмсе, и Кас озверел:
– Что ты имеешь в виду? Да он просто ничтожество! Ты должен разорвать его на части! Наша задача – разорвать его на части и забрать у него титул чемпиона. Он ничтожество по сравнению с тобой!
Иногда Кас буквально рычал на людей на экране телевизора, как зверь. Вы бы никогда не подумали, что это был такой свирепый старик, но он был им. Если ты не был его рабом, он испытывал к тебе неприязнь. Он всегда был в состоянии конфронтации. Большую часть дня он бродил, бормоча: «Ох, этот сукин сын. Ох, не могу поверить, что этот парень, ты знаешь, как его звать, сделал то и се. Что за сукин сын!»
Бедная Камилла говорила: «Кас, Кас, успокойся, успокойся же, Кас. У тебя слишком поднялось артериальное давление».
Кас управлял этим домом железной рукой, но парадокс состоял в том, что на самом деле это был дом Камиллы. У Каса не было никаких денег. Он никогда по-настоящему не заботился о деньгах, он раздавал их. Камилла хотела продать дом, потому что он обходился слишком дорого, но Кас уговорил ее оставить его. Он пообещал ей, что получит группу хороших боксеров, и дела пойдут на лад. Он уже терял надежду, когда появился я.
Не думаю, что Кас рассчитывал на то, что в ближайшие тысячу лет он получит еще одного чемпиона, хотя он и надеялся на это. Большинство из тех, кто пришел туда, были уже сформировавшимися боксерами, которые хотели улизнуть от девушек и соблазнов города. Кроме того, в то время никому не нравился стиль боксирования Каса. Все полагали, что он уже устарел.
Затем объявился я, не зная ничего, чистый лист. Кас был счастлив. Я не мог понять, почему этот белый человек был так счастлив со мной. Он смотрел на меня и просто истерически смеялся. Он звонил по телефону и говорил в полном восторге:
– Молния ударила в меня два раза! У меня есть еще один чемпион в тяжелом весе!
А я ведь даже никогда в своей жизни не занимался любительским боксом. Не знаю уж как, но каким-то образом он смог увидеть во мне то, что надо.
Глава 3
Никогда не забуду своего первого любительского боя. Он состоялся в Бронксе в небольшом зале, принадлежавшем бывшему боксеру Каса по имени Нельсон Куэвас. Зал был еще тем гадюшником. Он находился на втором этаже здания совсем рядом с надземным перегоном линии метро. Пути были так близко, что, вытянув руку из окна, казалось, можно было прикоснуться к поезду. Такие боксерские встречи назывались «курилками», поскольку воздух был настолько насыщен сигаретным дымом, что можно было с трудом различить парня, стоявшего перед тобой.
«Курилки» были несанкционированными поединками, что, по существу, означало, что они были незаконными. Там не было медработников или машин «Скорой помощи», дежуривших снаружи. Если толпе не нравилось твое выступление, то зрители не освистывали тебя, а просто дрались друг с другом, чтобы показать тебе, как это надо делать. Все, кто приходил, были одеты с иголочки, вне зависимости, были они гангстерами или торговцами наркотиками. И все делали ставки на бои. Помню, я спросил одного парня: «Купишь мне сосиску в тесте, если я выиграю?» Те, кто поставил на тебя и выиграл, обычно покупали тебе какой-нибудь еды.
Непосредственно перед боем я был так напуган, что чуть не сбежал. Я вспоминал всю ту подготовку, через которую я прошел вместе с Касом. Даже после всех проведенных спаррингов я по-прежнему не был уверен в своих силах для того, чтобы встретиться с кем-либо на ринге. А что, если я выступлю неудачно и проиграю? Я миллион раз дрался на улицах Бруклина, но здесь было совершенно другое чувство. Ты не знаешь парня, с которым предстоит драться, ты с ним не в ссоре.
Я был вместе с Тедди Атласом, своим тренером. Я сказал ему, что зайду в магазин на минутку, спустился вниз и сел на ступеньку лестницы, ведущей к метро. На какое-то мгновенье я подумал, что мог бы запросто сесть на чертов поезд и вернуться в Браунсвилл. Однако затем я вспомнил все наставления Каса, расслабился, во мне взыграла гордость, я встал и вернулся в зал. Там все бурлило.
Я дрался со взрослым пуэрториканским парнем с огромной прической в стиле «афро». Ему было восемнадцать лет, он был на четыре года старше меня. Мы упорно бились два раунда, а в третьем раунде я отбросил его на канаты и затем нанес такой удар, что буквально выбил его капу, которая улетела к шестому ряду зрителей. Он вырубился.
Я впал в транс. Это была любовь с первого боя. Я не знал, как ознаменовать свой триумф, поэтому наступил на противника. Я вскинул руки вверх и наступил на распростертого ублюдка.
– Слезай, черт подери! Что ты делаешь, блин, зачем ты наступил на парня? – закричал мне рефери. Кас ждал отчета у телефона в Катскилле. Тэдди позвонил ему и рассказал обо всем. Кас был так взволнован, что его друг Дон, который выезжал за город вместе с нами, на следующее утро был вынужден рассказывать ему о моем бое снова.
Я возвращался в «курилку» каждую неделю. Ты шел в раздевалку, там была куча парней, которые рассматривали друг друга. Ты сообщал им о своем весе, сколько у тебя было боев. Обычно я говорил, что я старше четырнадцати. Там было не так много четырнадцатилетних весом до 90 кг, поэтому я всегда дрался с парнями постарше.
Эти «курилки» много значили для меня, гораздо больше, чем для других парней. Я расценивал их так: я родился в преисподней, и каждый раз, когда я выигрывал бой, я делал шаг прочь из нее. Остальные боксеры вряд ли имели такое дрянное прошлое, как я. Если бы у меня не было этих «курилок», я бы, очевидно, завершил свои дни в сточной канаве.
Однажды и Тедди поучаствовал в этих боях. Вечером мы были в зале Нельсона, какой-то парень толкнул Тедди, Тедди ударил того в лицо, и Нельсон был вынужден вмешаться. Он схватил один из призов, которые там были, оловянную статуэтку боксера на мраморной подставке, и принялся колотить ею парня по голове. Если бы пришли копы, они бы могли предъявить обвинение в покушении на убийство. Тедди всегда ввязывался в драки. Не знаю уж, защищал ли он меня или другие парни завидовали тому, что у него был лучший боксер, но он никогда не был достаточно умен, чтобы отступать в споре. Однажды мы были в Огайо, и Тедди там подрался с другими тренерами.
Мы поехали на «курилки» на северо-восток. Перед тем как мы загрузились в машину, к нам подошел Кас.
– Некоторые мои друзья будут наблюдать за боями. Я буду ждать у телефона. Надеюсь, когда они позвонят мне, они будут в полном восторге, рассказывая о тебе, – сказал он.
Я не мог забыть этого. «Будут в полном восторге». Это настолько воодушевило меня, что я накручивал себя все шесть часов езды. Я не отдыхал ни минуты. Я не мог дождаться, когда можно будет, наконец, попасть на ринг и начать избивать этих ублюдков. Один парень пришел на бой с женой и маленьким ребенком, так я вырубил его напрочь.
Сам Кас пришел на мой пятый бой, на «курилку» в Скрэнтоне. Я дрался с парнем по имени Билли О'Рурк в католическом молодежном центре Скрэнтона. Билли было семнадцать лет, и я заявил, что мне столько же, поскольку это был любительский поединок. Перед боем Кас подошел к О'Рурку.
– Мой боксер – это просто убийца, – сказал он. – Я бы не хотел, чтобы ты пострадал.
Это был мой самый жестокий бой за последнее время. В первом раунде я постоянно отправлял его в нокдаун, а этот сумасшедший белый псих, блин, опять поднимался. И не просто поднимался, а наносил свинги[49]. И сколько я его ни валил, он всякий раз поднимался и мутузил меня. Если в первом раунде я надрал ему задницу, то второй превратился просто в побоище. Мы должны были драться три раунда, и Тедди решил не полагаться на волю слепого случая в образе судейского решения, которое могло оказаться неправильным.
– Послушай, ты разглагольствуешь о том, что станешь великим, обо всех этих сумасшедших боксерах, о том, что хочешь стать одним из них. Так вот, сейчас самое время. Иди вперед, бей джебы и уклоняйся.
Я вскочил с табурета, ринулся вперед и дважды опрокинул О'Рурка в третьем раунде. Он весь истекал кровью. В конце боя он настиг меня у канатов. Но – бац, бац, бац, я ответил – и он упал. Толпа сходила с ума. Это был кульминационный поединок вечера.
Кас был доволен, как я выступил, но все же заметил:
– Еще один раунд – и он бы разделал тебя.
В мае и июне 1981 года я участвовал в своем первом чемпионате – юношеских Олимпийских играх. На том этапе я провел около десяти боев. Сначала необходимо было выиграть местный турнир, затем региональный, и уже после этого были соревнования в Колорадо за национальный титул.
Я выиграл все местные бои, поэтому вместе с Теддом полетел в Колорадо, а Кас сел на поезд, поскольку он боялся летать. Когда я появился в раздевалке, я вспомнил, как вели себя все мои герои. Другие парни подходили ко мне, протягивали руку для рукопожатия, а я просто усмехался и отворачивался от них. Я играл свою роль. Когда кто-то заговаривал со мной, я только таращился на него.
Кас знал все о том, как воздействовать на своего соперника, вызывая хаос и смятение, но не теряя при этом выдержки. Я вызывал такое смятение, что некоторые боксеры при одном взгляде на меня проигрывали свои бои, только чтобы на следующем этапе не встречаться со мной. Я выиграл все свои бои нокаутом в первом раунде. Я взял золото, нокаутировав Джо Кортеса за восемь секунд, рекорд, который, насколько мне известно, остается не побитым и по сей день. Я шел в намеченном направлении.
После того как я выиграл золотую медаль, я стал местным героем. Касу нравилось внимание ко мне. Он любил свет софитов. Мне, однако, казалось, что все это было глупо. Мне едва исполнилось пятнадцать лет, и половина моих друзей в Браунсвилле были мертвы, ушли, погибли. У меня было не так много друзей в Катскилле.
Школа меня не интересовала. Мы с Касом уже определили, чего мы хотели бы добиться, поэтому школа в этих планах являлась отклонением от цели. Я не питал интереса к тому, чему меня учили, но желание учиться у меня, действительно, было. Кас стремился поощрять меня, и я брал книги в его библиотеке. Я читал Оскара Уайльда, Чарльза Дарвина, Макиавелли, Толстого, Дюма, Адама Смита. Я прочел книгу об Александре Македонском. Я любил историю. Читая историю, я узнавал о человеческой природе. Я узнавал человеческую сущность.
Я не попадал в школе в крупные неприятности, за исключением пары драк и временного лишения меня права посещать учебное заведение. Мне там было просто некомфортно. Некоторые ученики смеялись надо мной, но никто не напрашивался на неприятности. Кас сказал директору моей школы младших классов, мистеру Бордику, что я особый ребенок и что мне «необходимо сделать некоторые поблажки». Мистер Бордик был прекрасным человеком, и всякий раз, когда возникала проблема, Касу достаточно было пойти в школу, изобразить какую-то фигню в итальянском духе с бурной жестикуляцией – и я возвращался на занятия. Возвращаясь домой, я к пяти вечера шел в тренажерный зал, где проводил два часа. По вечерам я читал книги про бокс, смотрел фильмы или разговаривал с Касом. В выходные я вставал в пять утра, пробегал несколько миль, ел, спал, затем возвращался в зал к полудню. В течение недели в школу и обратно я добирался бегом.
Однажды я получил дополнительное занятие по бегу благодаря управленческим капризам моего опекуна Каса. Я был на школьном вечере, который должен был закончиться в десять. Касу я сказал, что буду дома в одиннадцать. После мероприятия все начали тусоваться, поэтому я позвонил Касу и сообщил ему, что, очевидно, буду дома немного позже, поскольку жду такси.
– Нет уж, немедленно же беги домой. Беги! Я не могу ждать тебя, – рявкнул он. Кас никому не доверял ключей от дома, потому что опасался, что мы их потеряем.
На мне был костюм и хорошие туфли, но Кас настаивал, чтобы я был дома немедленно.
– Чуваки, я должен идти, – сказал я своим приятелям. Все знали, сколько было времени. Но если Кас звал меня, я должен был идти. И я пох… чил.
Другой раз я гулял с приятелями, мы пили и веселились. Они высадили меня у дома, и я в окно увидел, что Кас спал в кресле, дожидаясь моего возвращения.
– Поворачиваем, назад. Возьмите меня к себе. Я не хочу разбираться с Касом, – заявил я.
Каждый раз, когда я приходил домой поздно, он дрючил меня только так. Порой я пытался прокрасться по ступеням, но они были старыми и скрипучими, и я всякий раз думал: «Блин, я влип!»
А когда я приходил домой из кино после того, как он разрешил мне туда пойти, Кас всякий раз дожидался моего возвращения, чтобы устроить мне допрос:
– Что ты там делал? С кем ты болтался? Кто они? Откуда их семьи? Назови их фамилии! Ты ведь знаешь, что тебе завтра на бокс!
Кас пытался даже женить меня в девятом классе. Я встречался с местной девушкой по имени Энджи, и Касу она нравилась. Следовало ожидать, что он захочет расстроить наши отношения, поскольку они отвлекали меня от тренировок, но Кас решил, что для меня было бы лучше начать жить вместе с ней. Я бы успокоился, и это помогло бы мне сосредоточиться на моих занятиях боксом. Но у меня не было серьезных намерений в отношении Энджи. Я мечтал о яркой, колоритной жизни своих героев, таких боксеров, как Микки Уокер[50] и Гарри Греб. Они пили, у них было много женщин, они наслаждались жизнью. Камилла тоже не поддержала Каса.
– Не вздумай слушаться Каса по поводу женитьбы на ком-либо, – сказала она мне. – У тебя будет столько девушек, сколько ты захочешь, и ты сможешь выбрать лучшую.
Однажды я ввязался в драку в школе, и Касу пришлось идти сглаживать ситуацию. Вернувшись, он усадил меня перед собой.
– Тебе придется покинуть нас, если ты будешь продолжать себя так вести.
Я не выдержал и заплакал.
– Пожалуйста, не выгоняй меня, – рыдал я. – Я хочу остаться.
Мне, действительно, нравилась семейная атмосфера, которая царила в доме Каса. И я был безумно влюблен в самого Каса. Он был первым белым парнем, который не только не порицал меня, но готов был выбить дерьмо из того, кто сказал бы что-нибудь неуважительное обо мне. Никто не смог так сблизиться со мной. Он смог достичь глубин моего подсознания. Всякий раз после разговора с ним я должен был как-то разрядиться, провести бой с тенью или поприседать, настолько я был заряжен энергией. Я принимался бегать и кричать, так мне хотелось сделать его счастливым и доказать, что все те мечты, о которых он говорит, сбудутся.
Думаю, Кас почувствовал себя виноватым за то, что угрожал отправить меня отсюда и заставил меня плакать, потому что в тот же день он стал обнимать меня. Это было первое физическое проявление любви с его стороны, которое я когда-либо видел. Когда-либо. Но в тот момент, когда я заплакал, Кас понял, что я – в его власти. С этого момента я стал его рабом. Если бы он велел мне убить кого-нибудь, я бы убил. Я говорю серьезно. Все думали, что я тянулся к симпатичному итальянскому парню в возрасте, но я тянулся к воину. И мне нравилась каждая минута общения с ним. Я был счастлив быть солдатом Каса, это определяло мне цель в жизни. Мне нравилось быть тем, кому выпало осуществить миссию.
Я стал тренироваться еще упорнее, насколько это было возможно. Однажды, когда я вернулся домой из тренажерного зала, я буквально полз вверх по лестнице. Я дополз до ванной комнаты на третьем этаже, и Кас наполнил небольшую фарфоровую ванну невероятно горячей водой, добавив туда немного английской соли.
– Оставайся как можно дольше, – велел он.
Я чуть не обжегся, но на следующее утро чувствовал себя гораздо лучше и снова мог идти работать.
Я еще никогда не испытывал такого подъема. Передо мной была вполне конкретная цель, и я настойчиво шел к ней. Я даже не могу объяснить, насколько это было восхитительное чувство.
Когда остальные боксеры покидали зал и уходили со своими подружками, живя своей жизнью, мы с Касом возвращались домой и разрабатывали разные планы. Мы говорили о том, что хорошо бы иметь дома во всех частях мира. Кас учил меня тому, что «нет», по его выражению, должно являться для меня словом на иностранном языке: «Для тебя должен быть непонятен сам смысл слова «нет»».
Наверное, было несколько несправедливо по отношению к другим боксерам, пытавшимся стать чемпионами, то, что меня воспитывал и готовил гений. Другие парни стремились заработать деньги и обеспечить хорошую жизнь для своей семьи. Я же, благодаря Касу, хотел славы, и я хотел добиться ее их кровью. Но я чувствовал себя неуверенно. Я хотел славы, я хотел быть знаменитым, я хотел, чтобы весь мир смотрел на меня и говорил, что я прекрасен. Но пока что я был толстым, блин, вонючим ребенком.
Кас убеждал меня, что золотисто-зеленый чемпионский пояс WBC[51] стоит того, чтобы умереть ради него. И вовсе не из-за денег. Я спрашивал у Каса:
– Что значит быть величайшим боксером всех времен? Большинство из этих парней мертвы.
– Послушай, они мертвы, но мы же говорим о них сейчас. Это как раз и означает бессмертие. Значит, что и твое имя будет известно до конца времен, – ответил он.
Кас был весьма драматичен. Он был похож на персонажа из «Трех мушкетеров».
– Мы должны дождаться своего часа, как крокодилы в тине. Мы не знаем, когда настанет засуха и животные начнут переход через Сахару. Но мы будем ждать. Месяцы, годы. Наше время придет. И газели и антилопы начнут переправляться через воду. И когда они придут, мы схватим их. Ты слышишь меня, сынок? Мы будем пожирать их, а они будут вопить так истошно, что их услышит весь мир.
Он был настроен весьма решительно, и я тоже. Кас был намерен посредством меня вернуться в мир бокса, и я жаждал принять в этом участие. Он был как граф Монте-Кристо. Мы оба были готовы к мщению.
Поняв, что я, действительно, оказался на его стороне, Кас был счастлив. Но в то время он был просто параноиком. К примеру, я сидел в гостиной и читал, а Кас бродил поодаль в халате. Вдруг он подошел ко мне и выпалил:
– Да, и ты тоже собираешься бросить меня. Они заберут тебя. Ты оставишь меня, как и все остальные.
Я не понял, играл ли он со мной в какую-то интеллектуальную игру или просто хотел вызвать к себе чувство жалости.
– Кас, ты сошел с ума? О чем ты говоришь?
Я никогда не разговаривал с ним так. Вероятно, это был единственный раз, когда я назвал его сумасшедшим.
– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Кто-нибудь даст тебе денег, и ты просто уйдешь. Такое происходит со мной всю жизнь. Я трачу время, выращиваю боксеров – а их затем крадут у меня.
Уйти? Да я бы попытался убить любого, кто забрал бы его у меня. Флойд Паттерсон оставил его, но со мной ведь была совсем другая ситуация. Мне нравилось общаться с ним и Камиллой, это была моя новая семья, которая избавила меня от прошлой тяжелой жизни.
– Ты просто сошел с ума, Кас, – повторил я, и он отошел.
В ноябре 1981 года мы с Тедди и двумя другими боксерами сели в машину и поехали в Род-Айленд на «курилку». Всю дорогу я думал о том, что я сделаю с соперником, этим ублюдком, когда доберусь туда. Я читал Ницше и воображал себя сверхчеловеком. Я с трудом мог продиктовать по буквам свое имя, но я был сверхчеловеком. Я представлял себе, как будет наэлектризована публика при виде меня и как все будут мне аплодировать, когда я надеру этому парню задницу. Самообольщаясь, я рисовал картины, как толпа бросает цветы к моим ногам. Мне было только пятнадцать лет, но мне предстояло драться с парнем по имени Эрни Беннетт, местным чемпионом, которому был двадцать один год. Это был его последний любительский бой, так как он собирался переходить в профессионалы.
Мы прошли на свое место, там вдоль стен была куча народа неприветливого вида. Было так тесно, словно я вновь оказался в трущобах в Браунсвилле. Но мне было насрать. Их энергетика меня только подпитывала. Тедди велел: «Встань на весы». Я снял рубашку и брюки и остался только в нижнем белье. Я был прилично накачан. Я встал на весы, нас окружили.
– Это Тайсон. Это он, – слышал я, как говорили вокруг.
Я стоял на весах и начинал нервничать. Эти ребята были бандитами, узаконенными крутыми парнями, а я был не из их города. Но затем я вспомнил все те фильмы, которые я смотрел. Джека Джонсона на весах с толпой вокруг него. Я всегда представлял себя в такой ситуации. Потом я услышал, как вокруг перешептываются: «Это тот самый парень, который нокаутировал всех в первом раунде на юношеских Олимпийских играх!»
Мне вспомнилось то, что внушал мне Кас: я относился к высшему сословию, я был великим гладиатором, готовым к битве.
– Эй, чемпион! – улыбались мне эти парни. Но я в ответ смотрел на них пренебрежительно, типа: «А пошел ты! Чего пялишься?»
Я весил около 190 фунтов[52].
– О-о, ты слишком тяжел, – заметил тренер Беннетта. Он был глухонемым, но можно было читать по его губам. – Но мы будем драться с ним. Мы будем драться с кем угодно.
– Я не кто угодно, – усмехнулся я.
Зал было переполнен. Там было не менее трех тысяч человек. Мы вышли на ринг, и начались девять минут настоящей мясорубки. Даже сейчас все еще вспоминают тот бой. Толпа не переставала подбадривать нас криками, аплодировали даже во время минутных перерывов между раундами. Мы были похожи на двух питбулей. Он был хорошо сбитым, быстрым и опытным, но потом, бац, я опрокинул его на канаты. Я жестко дрался с этим парнем до самого конца. Это было лучшее выступление в моей жизни.
Судейское решение было в его пользу. Это был грабеж средь бела дня. Я был в смятении и начал плакать. Я еще не проиграл ни одного боя. В раздевалке ко мне подошел глухонемой тренер. Я все еще плакал.
– Ты пока еще просто ребенок, – сказал он. – У моего парня было много, много боев. Мы дрались с тобой изо всех сил. Ты лучше моего парня. Не сдавайся. Однажды ты будешь чемпионом.
Это меня ничуть не утешило. Я плакал на протяжении всего пути домой. Мне хотелось отколотить этого парня. Когда мы вернулись домой, я должен был принять душ и пойти в школу. Но Тедди, очевидно, позвонил Касу, потому что тот ждал меня. Я думал, что Кас будет сердиться на меня за то, что я проиграл, но он широко улыбался.
– Я слышал, ты был молодцом. Тедди сказал мне, что парень был тертым малым, весьма опытным, – сказал он. – Возьми отгул. Тебе не нужно идти в школу.
Вообще-то я как раз собирался идти в школу. Этот парень поставил мне здоровенный синяк под глазом, и мне хотелось произвести на всех впечатление, демонстрируя свой знак мужества.
Я не позволил себе пасть духом из-за этого спорного проигрыша. Я продолжал драться в «курилках» и нокаутировать своих соперников. Кас все чаще приходил на мои бои. Ему нравилось, когда я действовал высокомерно и принимал надменный вид. Кас сам был достаточно высокомерен. Однажды я дрался с двадцатичетырехлетним парнем, который был чемпионом своего района с шестнадцати лет. Никто и никогда не побеждал его.
Перед боем к нам подошел один из местных чиновников по боксу.
– Кас, человек, с которым вы будете драться, крепкий, сильный и злой, – сказал он.
Кас и бровью не повел.
– Работа моего парня как раз и заключается в том, чтобы ставить на место крепких, сильных и злых.
Я слышал все это, и мое сердце заколотилось. Я превратился, блин, в горячий бенгальский огонь. Я так накрутил себя, что готов был драться с этим парнем еще до того, как мы вышли на ринг.
Один раз я, готовясь к поединку, не мылся три дня. Я думал только о том, как изувечить своего соперника. Я ничего не знал о своих противниках в «курилках», не было ни записей их поединков, ни трансляции их боев по телевидению. Поэтому я всегда представлял себе, что те, с которыми я должен драться, были парнями, которые издевались надо мной, когда я был моложе. И настало время возмездия. Никто и никогда не выбирал меня для боя снова.
Всякий раз, когда я проявлял хоть немного гуманности во время боя, Кас протестовал. Парень мог попытаться пожать мне руку до начала поединка в качестве жеста достойного спортивного поведения. Если я жал ее, Кас приходил в ярость.
Единственным проявлением сострадания, которое он не подвергал критике, было то, что я помогал подняться соперникам, которых нокаутировал. Демпси поступал так все время. Он помогал своему побежденному сопернику подняться, отводил его в свой угол, обнимал и целовал его. Это было сразу же после того, как он пытался выпотрошить его. И я тоже поднимал их и целовал. «С тобой все в порядке? Ты мне нравишься, брат». Для них это было почти оскорбительно.
Касу не нравилось, когда я торжествовал свои победы. Ему не нравились ни поздравления типа «дай пять», ни танцевальные шаги.
– Ты занимаешься этим уже два года, а ведешь себя так, словно то, что случилось, для тебя удивительно, – говорил он.
Для Каса мои соперники были пищей. Кормом. Чем-то надо питаться, чтобы жить. Если я хорошо проводил бой, Кас вознаграждал меня. Красивой одеждой, обувью. Когда я выиграл один из своих юношеских турниров, он купил мне золотые зубы. Когда я получил их в 80-х годах, многие думали: «Тьфу ты, преступник! У него золотые зубы. Надо быть осторожным». Но Касу они нравились, поскольку все прежние боксеры делали себе золотые зубы, чтобы отпраздновать свой успех.
Можно было бы подумать, что с учетом всех этих нокаутов и побед на юношеском чемпионате Касу не осталось, что критиковать. Нет, только не Касу. На публике он всегда обращался со мной, как с примадонной, но за закрытыми дверями все происходило совсем не так. Когда я оставался наедине с ним, он усаживал меня перед собой и говорил:
– Знаешь, ты низко держишь руку. При всем моем уважении, если бы этот джентльмен был немного более профессионален, немного более хладнокровен, он бы влепил тебе вот такой удар.
И это после того, как я нокаутировал парня! Все поздравляли меня с нокаутом правой. Кас при этом не сказал, что я был бы нокаутирован. Он сказал, что я получил бы удар. Он продвигал идею о возможном ударе весь день. Через пару дней он вновь вернулся к этому дерьму.
– Помнишь, после боя я говорил тебе, что этот парень мог бы влепить…
О-о-о!
Кас знал все о воздействии на соперника, о ведении психологической войны. Он считал, что 90 процентов бокса составляет психологический, а не физический аспект. Воля, а не мастерство. Когда мне было пятнадцать лет, он брал меня к гипнотерапевту по имени Джон Хэлпин. Его офис был в городе на Сентрал-Парк-Уэст. В офисе я ложился на пол, и Джон проходил со мной все этапы расслабления: твоя голова, твои глаза, твои руки, твои ноги, все наливается тяжестью. Когда я находился под гипнозом, он произносил то, что хотел Кас, написав это на листе бумаги. Джон зачитывал это вслух:
– Ты – величайший в мире боксер. Я говорю тебе это потому, что хочу заставить тебя поверить, что тебе предстоят великие свершения. Я говорю тебе это потому, что ты действительно способен осуществить это. Это то, ради чего ты, на самом деле, родился.
Хэлпин показал нам способ, посредством которого мы могли вводить себя в гипнотическое состояние в любое время, когда только захотим. Когда мы вернулись в Катскилл, я ложился на пол или на кровать, а Кас садился рядом со мной. Я расслаблялся и входил в гипнотическое состояние, а Кас говорил. Иногда он говорил в общих чертах, типа, что я лучший боксер в мире, но иногда была и специфика:
– Твой джеб – это оружие. Бей яростно, чтобы завалить его. У тебя превосходная правая. Ты еще не знал этого по-настоящему, но теперь знаешь. Ты Аттила. Мир будет знать твое имя отныне и до скончания веков.
Это было что-то очень глубокое, блин. И я в это верил.
Иногда Кас будил меня посреди ночи и делал свои внушения. Иногда ему не надо было даже ничего говорить, я и так ощущал, как его слова телепатически попадают мне в мозг.
Я уделял гипнозу большое внимание. Я считал, что это секретный метод, который мне поможет. Возможно, некоторые полагали, что это было глупо, но я верил всему, что говорил мне Кас. Я воспринимал его указания неукоснительно. Кас был моим богом. Этот немолодой белый парень говорил мне, что я буду на вершине мира. Почему я не должен был ему верить?
Теперь, когда я был гладиатором и богом среди людей, казалось немного унизительным ходить в школу старших классов. Осенью 1981 года у меня в ней были неприятности. Один из моих учителей, настоящее невежественное быдло, начал спорить со мной и швырнул в меня книгу. Я встал и на глазах у всех других учеников выбил из него дерьмо. Меня временно отстранили от занятий. Кас схватил меня, мы пришли в школу и предстали перед директором, мистером Стиклером, и учителем. Можно было подумать, что Кас был Клэренсом Дэрроу[53], так он защищал меня.
– Вы утверждаете, что вы лишь уронили книгу и она попала в Майка случайно, – допрашивал с пристрастием Кас учителя. – Но если, как вы утверждаете, вы уронили книгу, как она могла переместиться в воздухе и достичь Майка как физического лица? Она должна была бы упасть на пол, не причинив никому никакого вреда.
Кас ходил по комнате, внезапно останавливаясь и драматически указывая на учителя как на виновную сторону.
В конечном итоге мы пришли к компромиссу, и мне было разрешено не ходить в школу и заниматься с репетитором. Кас переживал из-за того, что я покидаю школу. Он планировал устроить мне большой выпускной вечер. По дороге из школы домой я взглянул на него и произнес:
– Ладно. Я готов пойти в спортзал.
Он просто посмотрел на меня в ответ и сказал:
– Хорошо, давай.
Шел июнь 1982 года, для меня настало время защитить титул чемпиона юношеских Олимпийских игр. Теперь моя репутация, несомненно, шла впереди меня. Родители забирали своих детишек из чемпионатов и турниров в страхе, что тем придется драться со мной. Не случайно Джон Кондон, один из организаторов турниров «Золотые перчатки», не разрешил мне участвовать в них, заявив: «Я видел, как ты дерешься. Ты слишком опасен для них. Я не могу позволить тебе драться с этими парнями. Ты разорвешь их на части».
Мои вторые юношеские Олимпийские игры начались неплохо. Мы вернулись в Колорадо, и в отборочных поединках я нокаутировал всех своих соперников. Настало время финальных встреч, где я должен был защитить свой титул. Вот тогда я почувствовал напряжение. Я видел камеры, направленные на меня, и у меня появилась неуверенность в собственных силах. Все эти чиновники от бокса говорили про меня разные замечательные вещи. Я подумал, что все это, конечно, здорово, но рано или поздно все это завершится, потому что я был грязным, гадким. Однако я не хотел обманывать надежд Браунсвилла. Кас много раз повторял мне, что если я буду слушаться его, то «когда моя мать будет ходить по Браунсвиллу, за ней будут носить ее сумку с покупками».
Я ничего не мог поделать со своим напряжением. До начала финала Кас отозвал меня в сторону.
– Майк, это реальный мир. Видишь всех их? – и он показал на судейскую коллегию, журналистов, чиновников в зале. – Когда ты проигрываешь, ты перестаешь им нравиться. Если ты не производишь на них впечатления, ты перестаешь им нравиться. Раньше я всем нравился. Поверьте мне, даже когда мне было пятьдесят, у меня не было отбоя от молодых, красивых женщин, которые преследовали меня повсюду. Теперь же, когда я немолод, ко мне больше никто не подходит.
За десять минут до боя я вышел проветриться. Тедди пошел со мной.
– Успокойся, Майк, просто расслабься, – сказал он.
Все, я проиграл. Я начал в истерике рыдать. Тедди обнял меня.
– Это просто очередной поединок. Ты встречался с более опытными боксерами, чем этот парень, – пытался он утешить меня.
– Я – Майк Тайсон,… – всхлипывал я. – … Я всем нравлюсь.
Я не мог выдавить из себя связной фразы. Я пытался сказать, что если я проиграю, то больше никому не буду нравиться. Тедди, как мог, утешал меня и говорил, что чувства не должны взять верх надо мной.
Когда я вышел на ринг, мой соперник уже ждал меня. Это был белый парень по имени Келтон Браун под два метра ростом. Я собрался, призвал на помощь свое мужество. Мы прошли на середину ринга, чтобы получить инструктаж, и я настолько злобно уставился на него, что рефери пришлось оттолкнуть меня и сделать мне предупреждение еще до начала боя. Раздался гонг, и я набросился на него. В течение минуты я так мастерски отделывал его, что в его углу выбросили полотенце. Я стал двукратным чемпионом юношеских Олимпийских игр.
Читать бесплатно другие книги:
