Беспощадная истина Тайсон Майк

Как-то я был в Браунсвилле в гостях у одного друга детства, который стал сутенером. Мы сидели в его новехоньком лимузине, разговаривали, и он вдруг остановился и вышел из машины.

– Иди к этому е… ному клиенту! – закричал он на одну из девушек, кучковавшихся на улице. – Видишь вон того урода на углу? Что ты здесь делаешь, болтая с этими суками?

Затем он вернулся в машину.

– За этими суками нужен глаз да глаз, Майк, – сказал он. – Они постоянно отвлекаются. Чтобы следить за этими суками, мне нужна собака-поводырь.

Однажды я пришел к нему в четыре часа утра.

– Что, черт возьми, ты здесь делаешь, Майк? – удивился он.

Я даже не успел сказать ему, что хотел бы трахнуть кого-нибудь из его девушек, поскольку он не дал мне и рта открыть.

– П… дуй отсюда, Майк, ясно? Ты Майк Тайсон. Тебе западло трахать этих шлюшек и грязных сук.

Иногда я встречался со своими приятелями, с которыми мы вместе совершали грабежи. Теперь у них были свои «Мерседесы», и выглядели они так же шикарно, как и я. Мы веселились, тусовались в клубе, и вдруг мимо проходила красивая девушка со своим парнем. Я начинал общаться с ней, а мои приятели стояли рядом и отсекали ее парня. О-о, в ее глазах я не стоил и цента, меня окружали тупые, невежественные, вооруженные бандиты, все как на подбор. Они смотрели на этого парня, и в их взглядах читалось: «А что, мать твою, ты здесь делаешь, ниггер?» Между тем другой парень говорил девушке: «Тебе бы лучше быть милой с моим другом, блин, не то я убью твоего муженька, нах… й!» Такие дела творились в восьмидесятые. Вот так народ развлекался тогда в Браунсвилле.

Я никогда не разговаривал с девушками в Браунсвилле. Они боялись меня, потому что в молодые годы я был весьма груб и относился к ним скверно. Девушки в моем районе всегда видели меня насквозь. Я не умел заигрывать с ними. Иное дело – мои приятели, которые делали это запросто: «Детка, а ну-ка, подойди сюда, давай поговорим». Мне было проще общаться с девушками в мире белых. Я встречался с ними на фотосессиях, или когда давал им интервью, или когда они как модели работали со мной на съемках.

Став чемпионом, я начал чувствовать себя с женщинами несколько более уверенно, но одновременно женщины стали вести себя со мной гораздо более агрессивно. Как результат, я стал решаться на то, что раньше не позволял себе. Так, если меня обнимали, я считал, что схватить за задницу и поцеловать – это в порядке вещей, потому что в свои двадцать лет полагал, что это нормально. Я действительно, верил, что каждая женщина, которая сближалась со мной, хотела заняться со мной сексом. До того как я стал «Майком Тайсоном», никто не хотел иметь со мной ничего общего. Поскольку я не был большим знатоком женщин, я пытался вновь встретиться с теми, с кем я спал.

Я все еще не мог раскусить женских намерений. Со мной могла начать заигрывать красивая женщина, но я был таким чмошником, что вместо того, чтобы пригласить ее к себе в машину или позвать ее зависнуть в своей квартире, мог начать строить планы о походе с ней в кино на следующий день. Потом я шел домой и мастурбировал, думая о ней. А мог бы поиметь ее прямо там, в ее комнате. Достаточно было только предложить ей: «Почему бы тебе не прийти ко мне прямо сейчас?» Однажды я разговаривал с девушкой несколько часов, и она, наконец, сказала: «Слышь, садись уже в машину и вези меня к себе!» В моей голове сразу же зазвучало: «Слава богу! Ох, слава богу!» Я напшикал дезодоранта, хотя у меня в квартире все было в порядке, накупил презервативов и попрятал порнофильмы. Все было готово, и я был счастлив.

Я тусовался с более взрослыми знаменитостями в «Колумбе». Они видели, что я нравлюсь девушкам, и предлагали: «Почему бы тебе не приглашать их в отель? Там могли бы вместе пообедать». Они увидели, что я не слишком ловок в обращении с женским полом. Когда девушки стали приходить ко мне в «Колумб», я вел их вниз, где находился туалет. Народа было много, и все видели, как мы туда спускались. Когда мы возвращались, у очередной девушки вся спина была грязной от пола в туалетной комнате. И Поли обязательно бросал реплику: «Эй, Майк, они все возвращаются уже не чистыми».

Освоившись с этой практикой, я уже не мог остановиться. Я был слишком самовлюбленным малым. Я мог тусоваться в своем гостиничном номере в Лас-Вегасе сразу с десятью женщинами. Когда я должен был спуститься на пресс-конференцию, я брал с собой одну из них, а остальные оставались дожидаться меня в номере. Иногда я раздевался, надевал чемпионский пояс и в таком виде занимался сексом. Всякий раз, когда находилась партнерша, согласная на секс, я всегда был готов к этому. Сумасшествие заключалось в том, что я всякий раз пытался удовлетворить каждую. Это было невозможно: эти дамы были крепкими орешками. Через некоторое время у меня набралась целая картотека женщин в разных городах. Были знакомые девушки в Вегасе, в Лос-Анджелесе, во Флориде, в Детройте. Ох, и зачем только я делал это?

Я совершенно сбился с пути. Я жег свечу с обоих концов: упорно тренировался и так же трудолюбиво веселился – пил, трахался, всю ночь кувыркался с женщинами. Просто удивительно, каким можно быть глупым и эгоистичным дерьмом, когда ты молод и у тебя есть бабки.

В то время я встретил девушку, которая мне более чем подходила. Я познакомился с людьми, которые входили в элиту мира моды. Дело происходило не на какой-то там вечеринке в «Колумбе», а на роскошном международном обеде со знаменитостями. Я тогда вышел в свет с одной моделью, но мой друг Кью рассердился на нее в связи с какими-то финансовыми делами и сказал мне:

– Забудь ее, Майк. Я сведу тебя, пожалуй, с самой красивой девушкой в мире. Она всего лишь подросток, но в ближайшее время станет самой высокооплачиваемой моделью. И тебе лучше было бы познакомиться с ней сейчас, потому что несколько ближайших лет она ни с кем не будет говорить.

Кью пригласил меня на вечеринку, на которой должна была быть эта девушка. Дело происходило в изысканных апартаментах на Пятой авеню. Мы отдыхали, и Кью привел эту модель, чтобы познакомить нас. Она оказалась как раз такой, как ее описывал Кью, плюс ко всему у нее был удивительный английский акцент. Можно сказать, она была на вершине своей славы. Мы разговорились. Она знала, кто я такой и, казалось, проявила ко мне интерес.

Мы обменялись телефонами, и на следующий день я нашел ее записку, где рядом с номером она написала: «Наоми Кэмпбелл».

Мы сразу же начали встречаться. Нас тянуло друг к другу. Она отличалась вспыльчивым характером, была страстной натурой и наряду с этим – человеком практического склада. У нас с ней было много общего. Ее воспитывала мать-одиночка, которая лезла из кожи вон, чтобы накопить достаточно денег для отправки дочери в частные школы в Англии. Всю свою жизнь Наоми была привилегированной юной леди.

Мы часто ссорились. Я постоянно бывал с другими девушками, и ей это не нравилось. Думаю, было бы неверно утверждать, что мы по-настоящему любили друг друга, но нам, на самом деле, нравилось общаться. Наоми была сосредоточена на своей карьере. Это был человек с сильной волей, готовый бороться за тебя. Если я ввязывался в какую-нибудь ссору, она всегда была на моей стороне и не боялась вступать в драку. Она также не позволяла никому хамить мне и говорить гадости обо мне за моей спиной. Наоми была всего лишь маленькой девочкой, которая пыталась найти свою дорогу в жизни, мы оба пытались это сделать, а окружающий мир подвергал нас испытаниям. В то время мы ничего не знали о жизни, по крайней мере, я точно ничего не знал. Через несколько лет она оказалась на вершине мира, и никто не мог устоять перед ней. Она могла пожелать любого мужчину на планете. Ее обаяние было неотразимо, под него попадали все.

Но я не был готов остепениться и начать жить с одной женщиной. Помимо молодых леди, с которыми у меня был случайный секс, я стал также встречаться с Сюзетт Чарльз. Она заняла второе место на конкурсе «Мисс Америка», а затем надела корону, когда Ванесса Уильямс была вынуждена отказаться от своего титула после того, как «Пентхаус» опубликовал ее фотографии в обнаженном виде. Сюзетт была очень красивая, зрелая девушка, старше меня на несколько лет.

Что происходило со мной? Почему я менял женщин как перчатки? Я не могу себе представить, чтобы я поступал подобным образом сейчас: ходил к кому-то в гости, заскучав, шел в другой дом, чтобы провести там время, а в конце вечера, после посещения двух или трех женщин, возвращался бы домой и звал к себе еще кого-то, чтобы провести с ней ночь. Это был безумный образ жизни, но все, с кем я тогда общался, утверждали, что это было нормально, поскольку я тусовался со знаменитостями, которые делали совершенно то же самое.

Так что, в плане общения с женщинами я за рекордно короткое время прошел путь от голодания к пиршеству. Если уж продолжать этот образ, то к столу необходимо добавить еще один роковой персонаж: Робин Гивенс. В Англии я как-то оказался в постели с одной британской цыпочкой, на заднем плане транслировались телевизионные программы, показывали «Соул Трейн»[88]. Я обернулся, чтобы взглянуть на экран, а там была эта красивая негритянка.

– Кто это? – спросил я британскую цыпочку.

Она не знала, поэтому я стал внимательно смотреть передачу и услышал, что гостями передачи были участники телевизионного комедийного шоу «Мастер-класс». Я позвонил своему приятелю в Лос-Анджелесе Джону Хорну, он сделал звонок антрепренеру Робин, и мы договорились поужинать в Лос-Анджелесе по моему возвращению в Штаты. Я пошел вместе со своим приятелем Рори Холлоуэем, которого я знал еще по Катскиллю. Мы встретились в «Ле Дом», хорошем ресторане на бульваре Сансет. В то время я постоянно опаздывал: я считал, что все должны ждать меня. Однако до меня что-то должно было дойти, когда, войдя в ресторан, я увидел там Робин вместе со своей сестрой, своей матерью и своим агентом по рекламе.

Я не знал, что Робин и ее мать, Рут, с момента выпуска Робин из колледжа вели охоту за большой черной знаменитостью для Робин. Я почувствовал исходившие от нее сильные сексуальные флюиды, это была какая-то химия. Она утверждает, что позднее в тот вечер мы остались вдвоем наедине и что я заснул у нее на коленях, пуская на нее слюни. Подозреваю, что это верный способ завоевать женщину – пустить на нее слюни.

После того как я увидел эту парочку в деле, меня поразило, насколько типичной мамашей-паразитом была Рут. Она инвестировала в свою дочь, чтобы та могла либо стать важной персоной, либо, по крайней мере, выйти замуж за важную персону. Они как-то пролезли в сериал «Шоу Косби» и, пользуясь этим, напросились на постой в дом Билла Косби в Лос-Анджелесе.

Я, конечно, не собирался лить воду на ее мельницу, но читать отчет Робин о совместно проведенном нами времени – это все равно что читать отвратительный сентиментальный роман и ужастик одновременно. Описывая первые дни, которые мы провели вместе в Лос-Анджелесе, Робин рассказывала о том времени, когда ее мать и сестра уехали в Японию, а она осталась одна со мной:

«Я не знаю, что ты пытаешься сделать или чего хочет этот мальчик, я не знаю, кому ты хочешь сделать больно, – говорила ей ее мать. – Иногда я верю, что мне, потому что ты считаешь, что я требую слишком многого, а иногда мне кажется, что себе, потому что ты сама говоришь, что не можешь соответствовать моим требованиям. Но я точно знаю одно: если ты играешь с огнем, ты можешь сгореть, и попомни мои слова: с некоторыми вещами слишком опасно играть».

Этот дерьмовым бред звучит, как плохой фильм по телеканалу «Лайфтайм». Возможно, ее мать на самом деле сказала следующее:

– Давай-ка захомутаем парня. Покажи, чему я тебя учила все эти годы. Это не сработало с Эдди Мерфи или Майклом Джорданом, так давай попробуем этого важного ниггера.

– Мама, о чем ты говоришь?

– Я слишком много трудилась над этим, чтобы ты впустую растратила этот капитал на некоторых…

– Мама, мы же просто веселимся! Или ты считаешь, что я не заслужила того, чтобы немного повеселиться?

Рут Безжалостная[89] действовала так, словно я был халявщиком, пытавшимся заполучить в свои руки средства шоу «Мастер-класс», которых на самом-то деле не хватило бы даже, чтобы оплатить мою месячную аренду. У них не было ничего, пока на сцене не появился я. Они представляли собой двух разорившихся шарлатанок. У них ничего не было. Они представляли собой один большой мираж.

В своей книге Робин намекает, что мы не спали, но на самом деле я поимел ее в первый же или во второй вечер, когда она пришла ко мне в отель. Вместо этого она утверждает, что мы прогуливались по торговому центру и несколько часов играли в зоомагазине со щенками. Вы видели меня когда-нибудь в этом е… ном торговом центре, меня, чемпиона мира в тяжелом весе? Что, бл… дь, мне делать в торговом центре?

Так что, говоря по правде, я с ней не гладил щенков, а знакомил ее с наркодилерами. Однажды вечером, несколько месяцев спустя, мы шли по Манхэттену, по Шестой авеню и Сорок первой улице, и когда мы проходили мимо Брайант-парка, я заметил одного наркодилера, которого знал еще по Браунсвиллу. Я подошел к нему, мы поздоровались «дай пять», и Робин была поражена, что я знал этого парня. Уверен, она была уязвлена, что ей пришлось стоять рядом с типом такого сорта, ведь она была так вычурна и фальшива. Она просто не чувствовала себя комфортно рядом с нормальными обычными людьми. На мой взгляд, наркодилер из моего района был нормальным обычным человеком.

Я не был в деле более трех месяцев, на тот момент это был самый большой простой в моей карьере. Под делом я имею в виду работу на ринге. Настало время завоевать еще один чемпионский пояс. Джеймс «Костолом» Смит был чемпионом мира по версии WBA, и я отобрал у него этот титул 7 марта в Лас-Вегасе.

В этом бою я не мог выложиться на все сто процентов. У меня было защемление нерва в шее, которое мучило меня в течение многих лет, и в этот раз оно причиняло мне сильную боль. Но я действовал на ринге так, словно я был его хозяином. Я считал ринг своим домом, это было место, где я жил, где я чувствовал себя абсолютно комфортно в его пределах. Но я еще не был закаленным, опытным боксером в полном смысле этого слова.

Со мной тогда было не все в порядке. Я чувствовал себя, как Джон Макинрой[90]. Б… дь, да какая разница? Я всегда испытывал к нему большое уважение. Он был таким грубым зверем, и я ощущал себя им же. Я считал, что мне предоставлено право делать в мире бокса все, что полагаю нужным, а если у меня что-то не получалось, вы могли спросить с меня.

Я вышел на ринг первым. Когда вышел «Костолом» и мы оказались лицом к лицу, я не ощутил от него никакой угрозы. Я знал, что в меня слишком сложно попасть и что он не сможет ударить меня. Он был хорошим, сильным боксером, много раз завершал бои нокаутом, но таким образом расправиться со мной было трудно.

Бой начался, и ко второму раунду стратегия «Костолома» стала очевидна: он собирался клинчевать или же бегать от меня. В начале второго раунда зрители начали свистеть, а в конце этого же раунда рефери Миллс Лейн снял с него очко за затяжку боя. Я же был даже рад, что он клинчевал меня, потому что у меня была такая непереносимая боль от защемления нерва, что этот вечер мог стать для меня весьма скверным. Я чувствовал себя отвратительно и дергался от боли весь бой. Мое душевное равновесие было нарушено. Так что, «Костолом» этим вечером дал мне передохнуть. Он попал в меня только один раз где-то за десять секунд до окончания боя. Я выиграл все раунды.

После боя с «Костоломом» меня упрекали в том, что поединок получился скучным, но что я мог поделать? Он просто не хотел драться. Когда вскоре после боя я оказался на программе «Би-Би-Си», мне пришлось защищаться.

– Мы все разочарованы поединком с «Костоломом», и я думаю, что вы тоже, – сказал ведущий.

– Я дрался с очень сильным боксером, но у него просто не было желания драться. Он так плотно клинчевал меня, что было почти невозможно освободиться. В это было трудно поверить. Он боролся за титул чемпиона мира в тяжелом весе – по-моему, было самое время проявить себя и выложиться по полной, – ответил я.

– Мы впечатлены вашим благородством на ринге и вне его, но в бою с «Костоломом» вы позволили себе пару раз сорваться между раундами, – ведущий намекал на легкие потасовки.

– Нет-нет, как раз наоборот. Я пытался вовлечь его в бой и был готов сделать для этого все, что угодно. Я бы ради этого даже станцевал чечетку посередине ринга. Я подбадривал его: «Давай же, дерись! Люди платили по тысяче долларов за билеты в первых рядах. Ты должен развлекать зрителей, дать им то, за что они заплатили».

После боя я получил 750 000 долларов аванса от компании «Нинтэндо» за право использования моего образа для видеоигры в бокс под названием «Майк Тайсон – нокаутирующий удар!» Ребенком я никогда не увлекался видеоиграми, так что это не слишком заинтересовало меня. Я просто хотел драться, все остальное было для меня чуждо.

В целом я начинал ощущать себя чужаком в этом дерьмовом маскараде со знаменитостями. С тех пор как Кас ушел, мне было не с кем поговорить об этом. Когда Алекс Валлау брал у меня интервью для программы «Большой мир спорта» на канале ABC, я сказал:

– Я привык держать многое в себе. Потом мы обсуждали все, что накопилось, с Касом. Теперь же мне не с кем обсуждать такие вещи.

Это был знак, что я готов расстаться с ними.

Я пытался уклониться от ответа, когда ведущий задал вопрос относительно девушек, тем не менее, он решил развить эту тему:

– Не будешь же ты утверждать, что у тебя не появилось множества девушек после того, как ты стал чемпионом мира в тяжелом весе?

– Им нужен не я, им нужны мои деньги. Я каждый день смотрю в зеркало и знаю, что я не Кларк Гейбл[91]. Я хотел бы встретить девушку, которая знала меня, когда я был на мели, и считала бы наряду с этим, что я хороший парень. Кас никогда не говорил мне, что это будет так, он уверял, что у меня будет много денег и много девушек и что я буду счастлив. Но он не предупреждал меня, что жизнь будет складываться так.

Я был неудачником из Браунсвилла, и вдруг все стали преклоняться передо мной. Это было сумасшествием. А впереди меня ожидало еще большее сумасшествие. Я стал влюбляться в Робин. В этой связи мне вспоминается один эпизод.

Мы шли вниз по бульвару Уилшир в Вествуде. Робин поддразнивала меня насчет чего-то, затем она толкнула меня и бросилась прочь. Я побежал за ней, и когда я, догнав, совсем уже собирался схватить ее, она быстро метнулась вбок. Я упал и, в буквальном смысле, покатился по улице, рядом с проезжавшими машинами. Я несся так быстро, словно мной выстрелили из рогатки. Остановившись, я принял лучшую позу би-боя, исполняющего брейк-данс. На мне была очень дорогая одежда, которая после моего падения вся изорвалась в клочья. Я был весьма смущен, но оставался в этой позе. Несколько секунд я так лежал, разговаривая с Робин, как будто ничего не случилось. Робин стояла и смеялась. По ее мнению, это была самая смешная сцена, которую она когда-либо видела. Вот тогда-то я и влюбился в нее. Уже позже я понял, что этот маленький инцидент в полной мере отражал наши отношения: она дразнила меня, затем уклонялась, и я оказывался в ее руках. Это была игра в шахматы, и я был ее пешкой.

Но как можно было ожидать от меня искушенности в сердечных делах? Робин оказалась первой девушкой, с которой у меня стали складываться настоящие отношения. Не считая Наоми, которая, кстати, вдрызг напилась, узнав про Робин. До этого передо мной проходила вереница девушек, которых я трахал и которым много лгал. Поэтому-то я теперь больше никому не лгу – потому что раньше я слишком хорошо умел это делать. А столько вкалывал я, очевидно, в знак протеста против того, что меня считали важной персоной и пели мне дифирамбы. Я чувствовал себя дискомфортно из-за своей низкой самооценки. Она довлела надо мной, вынуждала меня упрекать самого себя и ставить себя на место. Обо мне говорили так много хорошего, что это зае… вало мне мозги и сбивало меня с толку. Ведь все должно быть сбалансировано, я же не был, блин, святым на самом деле. Я стрелял в людей. Мои социальные навыки состояли в том, что я вырубал парней, причем так, что они теряли сознание. Если у меня это получалось, мне давали хорошую порцию макарон. Вот как меня запрограммировал Кас. Каждый раз, когда я дрался и побеждал, я получал вознаграждение.

Может быть, Робин и была как раз тем самым, что доктор прописал. Плетущей интриги мегерой, способной поставить меня на колени. Я был, блин, прирученным щенком, который увивался вокруг нее: «Все в порядке, пожалуйста, ты можешь красть мои деньги, но не лишай меня своей киски, пожалуйста!» Не поймите меня неправильно, это касалось не только секса. Думаю, я был в основном лишен интимной жизни. Вряд ли я был превосходен в сексуальном отношении. Однажды она сказала, что я был хорош в постели, но я с этим не согласен. Я был просто молодым влюбленным парнем. Прежде я никогда не испытывал этого чувства.

В мае я вернулся на ринг. Моим соперником был Пинклон Томас, весьма известный, сильный боксер. Перед боем была организована пресс-конференция. Я был на сцене и вдруг увидел Робин, которая появилась вместе с некоторыми коллегами-актерами из своего комедийного сериала. Я пришел в полный восторг. Позируя для фотографии, я откровенно рисовался, я был просто счастлив. Для меня это было отклонение от нормы, потому что на пресс-конференциях я всегда был сдержан, зная, что в противном случае у меня будет отталкивающий вид. Журналисты были в замешательстве.

– Что случилось с Тайсоном? – поинтересовался один из них. Потом они обернулись, увидели Робин и сложили два и два.

– Неудивительно, что он так счастлив, – заметил кто-то.

Подошел Пинклон, чтобы пожать мне руку, и я вернулся в образ «Железного Майка». «Отсоси у меня!» – сказал я ему.

– Ах, ты так? Ну и черт с тобой! – сказал он.

– Ты, тупой, дремучий ниггер! Тебе неизвестно, что я бог? Ты должен на коленях сосать мой член, прямо сейчас, за то, что тебе позволили драться со мной, – ответил я.

Сегодня я испытываю стыд за то, что когда-то говорил что-то подобное взрослому человеку.

Я надеялся, что Робин не слышала всего этого. Черт, в ту минуту, когда она вошла, для меня все переменилось. Я спрыгнул со сцены, подошел к ней и превратился в уравновешенного, классного, безобидного черного чувака.

– Привет, ребята. Как у всех вас дела?

Вот об этом фальшивом дерьме Кас как раз и говорил. Мне приходилось метаться, блин, между манией величия и образом безобидного чувака, и это смущало даже меня. Было сложно изображать одновременно двух ублюдков:

«Ты, подонок, я убью тебя, ниггер!», «Как ты себя чувствуешь, любовь моя?»

В этот вечер я защищал два своих чемпионских пояса, так что я был слегка взвинчен и не позволял себе излишней самоуверенности. Пинклот был бывшим чемпионом, который потерпел поражение лишь от Тревора Бербика, и то случайно. Я хорошо начал в этот вечер и почти нокаутировал его в первом раунде. Но он вернулся на ринг и во втором раунде, и в третьем, и в четвертом, и в пятом. Возможно, несколько из этих раундов он выиграл. У него был мастерский, жесткий джеб, это было только касание, и еще одно касание, и вновь касание, но очки набирались.

Между пятым и шестым раундами Кевин в углу набросился на меня:

– Мы будем драться или заниматься фигней, а? Дерись – или просрешь.

Я ответил Кевину, что к шестому раунду Томас уже устал.

В шестом раунде я провел сокрушительный левый хук, который пришелся ему точно в челюсть. Он был настолько дисциплинированным и хладнокровным боксером, что действовал так, словно это его ничуть не обеспокоило. Однако я изучал бои великих боксеров, таких, как Робинсон, Марчиано, и знал, что если я попал прямо в цель, то ты уже ранен. Меня не волновало, что у тебя каменное лицо. Поэтому я выбросил столько ударов, сколько мог, возможно, серию из пятнадцати ударов, и завершил ее потрясающим нокаутом. Он был нокаутирован вчистую, он распластался на канвасе, но был настолько храбр, что попытался встать. Однако я видел на его лице гримасу боли и знал, что он не сможет этого сделать. Вероятно, это был самый жестокий нокаут в моей карьере. Я словно колотил грушу, не беспокоясь о том, что будет дальше. Но только подумать, какой характер он проявил! У него все лицо было искажено от боли, а он пытался подняться. Я подумал тогда: «Проклятье! Ты хочешь еще?»

Хотя я выиграл бой мастерским нокаутом, я не был доволен своим выступлением в целом и усомнился в том, что Джимми и Кейтон правильно выстраивают очередность боев для меня. Кас прежде, чем он умер, хотел отработать со мной еще некоторые моменты. Однако этих ребят ничто не волновало, они готовы были сводить меня на ринге с кем угодно. Возможно, Кас решил бы, что еще слишком рано устраивать поединок с Пинклоном, и выставил бы меня против кого-нибудь другого. В этом бою я не выглядел достаточно хорошо, хотя нокаут был эффектным. Но Кас был бы на меня сердит. Этого у меня уже не было. Мне больше не приходилось беспокоиться о том, что кто-то мог надрать мне задницу в раздевалке, если ему не понравилось то, как я действовал. Теперь мне не надо было кого-либо слушать. А знаете, как легко можно расслабиться, когда тебя некому вздрючить?

После боя с Томасом у меня стало больше времени, чтобы проводить его с Робин. Мы занимались сексом, но он не был страстным. Она не относилась к тому типу девушек, которые готовы целовать пальцы твоих ног и заниматься подобным дерьмом. Она была прагматична. Я, однако, продолжал считать ее восхитительной девушкой – до тех пор, пока она не уличила меня в измене. Я постоянно изменял ей, и меня постоянно уличали в этом. Я был не слишком изыскан, и она увидела следы от помады на промежности моих тренировочных брюк.

Продолжение было следующим.

– Скотина, мать твою! Как ты мог так поступить? A-а-а! – Она вопила, колотила меня и пыталась пнуть меня по яйцам. Она была непреклонна. Я расстроился и дал ей шлепка, вообразив себе, что этим дело и завершится, но не тут-то было. Она принялась драться еще яростнее. Она не была девушкой из Браунсвилла, она принадлежала к сословию обывателей, но не стоило недооценивать ее. У нее уже был опыт драчек. Эти сцены напомнили мне о ненормальных отношениях моей матери с мужчинами.

Говоря по правде, я уже устал драться. Я устал драться с Робин, и я устал драться на ринге. Я только сейчас осознал, какой это стресс – быть чемпионом мира и доказывать это снова и снова. Я занимался этим дерьмом с тринадцати лет, и не только на ринге. Мне приходилось доказывать это во время боев и сборов, я всегда дрался с парнями, которые были опытнее меня. Как правило, на спарринге или в обычном поединке с участием чемпиона против него ставят того, кто ему уступает, с кем он легко справляется. Но мои спарринг-партнеры постоянно пытались ударить меня побольнее. У них была специальная инструкция на этот счет. Если они этого не делали, их отправляли домой. Когда ты только начинаешь тренироваться, ты постоянно испытываешь чувство страха. Ты выходишь на ринг не для того, чтобы просто выйти, позабавиться и развлечься – ты выходишь драться против того, кто в прошлый раз здорово, блин, тебя измордовал. Я не мог позволить себе заскочить в бар за углом или встречаться с девчонкой. Я шел домой, окунался в ванну и сосредотачивался на том, как мне провести бой с этим парнем на следующий день. Такова была моя жизнь, и я от нее устал.

Я всегда относился к пессимистам и постоянно находился в подавленном состоянии, но нынешний стресс только усугублял положение дел. Я был постоянно угрюм. 1 августа я должен был вновь выходить на ринг, поэтому мне пришлось начать интенсивные тренировки и проводить их практически без перерыва. Я приехал на сборы в Лас-Вегас и начал тосковать по дому. Я скучал по общению и вечеринкам в Олбани с Рори и другими приятелями. Где-то за месяц до боя с Тони Такером[92], самого значительного боя в моей карьере за звание абсолютного чемпиона мира в тяжелом весе, объединяющее чемпионские титулы по всем трем версиям, мне пришла в голову одна мысль.

Однажды в спортзале я отвел Стива Лотта в сторону и сообщил ему:

– Я собираюсь завершить свою карьеру и уйти.

Напряжение начинало сказываться на мне. На нервной почве у меня выпадали волосы, причем целями прядями. Меня даже не волновало, получу ли я третий пояс. Робин, совершенно точно, не являлась для меня якорем стабильности: мы постоянно дрались и временно разошлись. Я получал стресс, даже просто гуляя по улице: ко мне подходили парни и говорили, что они заключили пари, поставив на меня свою жизнь, и я должен выиграть, иначе они потеряют свой дом, и жены их бросят. Я вовсе не хотел, чтобы с этими людьми случились такие беды.

Подозреваю, что я просто никогда не считал себя полностью подходящим для этой работы. Я не был слишком уверен в том, что у меня будет получаться роль доминирующей личности. Между боями я посещал действительно злачные места посередине Мухосранска, штат Флорида, которые славились регулярным мордобоем. Я заваливал туда с важным видом, и все эти уроды доставали свои пушки. Я нес какую-то чушь и затевал драку. На мне были бриллиантовые украшения, и меня могли запросто избить и ограбить. Меня могли просто убить к е… ням собачим. Хвала Аллаху, что эти люди не убили меня. Меня можно оставить в любом городе любой страны, и я всегда найду там самую грязную клоаку. Иногда я ходил совершенно один, без какой-либо охраны, тем не менее, меня не подстрелили и не ограбили. Я всегда чувствовал себя в безопасности, когда был в гетто. Меня спрашивали: «Майк, тебе там не было страшно?» И я отвечал: «Черт, мне страшно ходить по Лас-Вегас-Стрип[93]». Я чувствовал себя в гетто как дома. Я видел, как женщина с детьми шла поздно промозглым вечером, и это напоминало мне мою мать и меня.

Примерно за месяц до боя с Такером я сбежал со сборов, отправился в Олбани и начал там гулять. Я гулял две недели подряд. Своим приятелям в ночном клубе я сообщил, что завершил свою карьеру. Однако Джимми дозвонился до меня и стал мне угрожать. Если я откажусь от боя, любой может подать на нас в суд. Я мог завершить свою карьеру, но не мог распоряжаться своей собственной жизнью. Что эти ребята знали о моей жизни? Джимми полагал, что Робин могла бы подойти мне, что она помогла бы мне остепениться. Подозреваю, что Робин была еще большим обманщиком, чем Джим.

Примерно за две недели до боя я возобновил тренировки. Я хорошо погулял в Олбани и поэтому не смог восстановить отличную форму. В первом раунде Такер провел апперкот, который отбросил меня назад. Многие подняли большой шум по этому поводу, но я сам его совершенно не почувствовал. Это означало лишь, что я немного ошибся. В четвертом раунде я начал полностью контролировать ход боя и выигрывал с этого момента практически каждый раунд. Бой завершился, и пока мы ждали решения судей, к нам с Руни подошел Такер.

– Ты чертовски хороший боксер. Не беспокойся, я дам тебе шанс снова встретиться со мной, – сказал он.

– Думаешь, ты победил? – ответил Руни. – Уе… вай отсюда.

Затем Тони начал молиться, но в этом не было необходимости: я и так победил единогласным решением судей. Я, однако, остался недоволен. В то время я не был доволен чем бы то ни было в своей жизни. Ларри Мерчант, который после боя брал у меня интервью для канала HBO, обратил внимание на мое настроение:

– Парню, который только что стал абсолютным чемпионом мира, следовало бы выглядеть немного более счастливым.

– Пока я совершаю ошибки, у меня нет поводов быть счастливым, – ответил я. – Я стремлюсь к совершенству, и я хочу быть совершенным.

После боя Дон Кинг призвал организовать «коронацию», чтобы отпраздновать завоевание мной титула абсолютного чемпиона. Я не хотел никуда идти, но Джимми сказал, что это составная часть бизнеса, поэтому мне пришлось принять в этом участие. Я чувствовал себя участником шоу уродов. Чак Халл, ринг-анонсер, переоделся в средневековый английский костюм. Он был окружен шестью пародийными трубачами из числа лейб-гвардейцев, одетыми в елизаветинские синие бархатные костюмы и шляпы, украшенные перьями. Они строем сопровождали по красной ковровой дорожке двух моих «жертв» – «сэра Костолома» и «сэра Мизинца». Затем Халл объявил:

– Слушайте, слушайте все! Приказом населения мира бокса в этот славный тысяча девятьсот восемьдесят седьмой год объявляется, что в землях, далеких и близких, человек, который лучше всех, стал триумфатором на квадратном четырехугольном поле битвы, а посему настоящим возвещается о том, что он абсолютный чемпион мира в тяжелом весе.

Затем Дон Кинг произнес одну из своих типичных говенных речей. Он всегда хотел быть более известным, чем боксеры. Вслед за этим всех руководителей телекомпании HBO и боксерских промоутеров заставили промаршировать по красной ковровой дорожке. Пел детский хор. Были задействованы такие знаменитости, как Деннис Хоппер[94] и Филип Майкл Томас[95], которые раздавали памятные подарки и призы всякой мелюзге. Когда настала очередь моего друга Эдди Мерфи вручать призы, он выдал экспромт: «Человек отмутузил всех подряд – и не получил никакого приза. Зато все белые получили свои призы. Я этого не понимаю».

Самое интересное приберегли напоследок. На плечи мне набросили мантию из шиншиллы, а Али возложил мне на голову корону, усыпанную драгоценностями, как выразился Кинг, «финтифлюшками, рубинами и другими классными безделушками». Затем мне вручили ожерелье, украшенное драгоценными камнями, и усыпанный драгоценностями скипетр от «Ювелира Феликса».

– Да здравствует король тяжелого веса! – прокричал Дон.

Я чувствовал себя цирковым клоуном. Плюс ко всему меня попросили выступить. Что, черт бы всех их побрал, я мог сказать?

– Означает ли все это, что мой кошелек станет толще? – пошутил я. – Мне приятно быть сейчас здесь. Я прошел долгий путь. И я намерен отстаивать свой титул так долго, как только смогу.

Я чувствовал себя полным чмошником.

Для следующего боя у меня была дополнительная мотивация. 16 октября я должен был драться с Тайреллом Биггсом в Атлантик-Сити. Я завидовал ему – у него была золотая медаль Олимпийских игр, на которые я не был допущен. Спортивные журналисты, писавшие о боксе, не преминули обратиться к этой теме. Они утверждали, блин, что Биггс мог победить меня. К примеру, Уолли Матьюс из «Ньюсдей» Лонг-Айленда писал: «Имеются большие сомнения в том, что Майк Тайсон действительно силен». Они считали, что мои внеклассные мероприятия за пределами ринга могли препятствовать моему профессиональному росту.

За неделю до боя у меня взяли интервью как раз на эту тему.

– Я никогда никого по-настоящему не ненавидел. Но думаю, что Тайрелла Биггса я ненавижу, – сказал я. – И я хочу преподать ему хороший урок. Я намерен серьезно побить его, очень серьезно.

Я хотел этим сказать, что я был намерен вздрючить любимца Америки. Я желал быть злодеем, но это не означало, что я не хотел золотой медали. Кроме того, как-то Биггс нагрубил мне в аэропорту. Мы вместе летели на Олимпиаду в Лос-Анджелес. Он должен был принять участие в поединке, а я собирался просто быть зрителем и хорошо провести время. К нам подошел какой-то фанат и сказал нам обоим: «Удачи на Олимпиаде!»

– Что? Вы, очевидно, имеете в виду этот рейс, а не его бой. Он не собирается драться на Олимпиаде, – ответил Биггс.

У меня от той сцены осталось весьма паршивое впечатление. Поэтому я упорно тренировался, чтобы надрать ему задницу, – я был мотивирован. Я даже не хочу много рассказывать об этом бое. Это было семь раундов жестокого наказания. Я использовал локти, бил ниже пояса, наносил удары после окончания раунда. Проявилась темная, глупая, грубая сторона моей натуры, которой я стыжусь. Я растянул наказание на семь раундов. Я был молодым, не совсем уверенным в себе ребенком, и я хотел быть кем-то особенным за чужой счет.

– Я мог бы нокаутировать его еще в третьем раунде, но я растянул это удовольствие. Я хотел, чтобы он надолго запомнил это, – сказал я журналистам после боя. – Когда я бил его по корпусу, он повизгивал, словно женщина.

Тут я, конечно, морочил им голову. Я слышал, как он стонал от боли, но отнюдь не визжал.