Почему Америка и Россия не слышат друг друга? Взгляд Вашингтона на новейшую историю российско-американских отношений Стент Анджела

В марте 2009 года во время своей первой встречи с министром иностранных дел России Сергеем Лавровым в Женеве государственный секретарь США Хиллари Клинтон вручила ему маленькую подарочную коробочку. Под жадными взглядами репортеров Лавров открыл ее и обнаружил внутри красную кнопку, поверх которой красовалось написанное латиницей слово: peregruzka. Бегло взглянув на сувенир, Лавров удивленно обратился к Хиллари Клинтон: «Вы написали неправильно»{570}. По замыслу американской стороны, на кнопке должно было значиться слово perezagruzka, а вовсе не «перегрузка». Не смутившаяся этой досадной путаницей, Клинтон отшутилась, и обе стороны в том же шутливом тоне признали, что повестка у них и правда перегружена{571}. На следующий день российская газета «Коммерсантъ» вышла с таким заголовком: «Сергей Лавров и Хиллари Клинтон нажали не на ту кнопку»{572}.

Так что же означало это понятие «перезагрузка»? Вопрос не только в буквальном значении, но и в философском. Означало ли это нажать на кнопку и вернуться к прежнему статус-кво? Если так, то к какому именно статус-кво? Перезагрузка включает в себя все то, что было прежде, ничего нового она не предполагает. Разнообразие метафорических трактовок «перезагрузки» было столь же широким, как и ее политический смысл. Некоторые российские обозреватели утверждали, что peregruzka куда лучше отражает суть и перспективы американо-российских взаимоотношений, чем правильное слово perezagruzka{573}. В конечном счете российское правительство никогда не воспринимало перезагрузку как свое детище и все время настаивало, что инициатором перезагрузки выступило не оно, а американская сторона. Как высказался по этому поводу замминистра иностранных дел России Сергей Рябков, «”перезагрузка” как термин – это не наш слог, не наш язык, не наше слово, мы предпочитаем говорить о том, чтобы продолжить позитивную тенденцию последнего времени»{574}. К тому времени, как Медведев покинул Кремль, освободив президентское кресло для Путина, неправильное слово на той пресловутой кнопке, казалось, лучше отражало положение дел, чем изначально подразумевавшееся. Российско-американские отношения и в самом деле были перегружены раздорами и недоверием времен холодной войны и последующих десятилетий; но все же администрация Обамы в свой первый срок ухитрилась нажать кнопку перезагрузки и улучшить как атмосферу, так и содержание двусторонних отношений.

Притом что инициатива возобновления более дружеских отношений с США после 11 сентября исходила от российской стороны, идея в четвертый раз после окончания холодной войны перезагрузить американо-российские отношения зародилась в Вашингтоне. Администрация Обамы пришла к власти в период очередной напряженности в американо-российских отношениях и заявила, что улучшение отношений с Москвой – один из ее внешнеполитических приоритетов. С точки зрения России предложенная Обамой перезагрузка представляла собой всего лишь корректировку американского политического курса, и из этого следовало, что именно на американской стороне лежит ответственность за ухудшение двусторонних связей. Перезагрузка привела к тому, что США в большей степени изменили свою политику по отношению к России, чем Россия – по отношению к США, и это признавали как критики, так и сторонники этой идеи в обеих странах. Этому способствовало и то, что и Белый дом, и Кремль обрели новых хозяев.

Представители американских властей подчеркивали, что у перезагрузки были ограниченные цели, большинство которых достигнуто, и что к 2012 году понятие «перезагрузка» перестало отражать суть американо-российских отношений{575}. Путин и сам заявил в ходе почти пятичасовой пресс-конференции в декабре 2012 года, что война в Ираке отравила отношения двух стран, и в очередной раз повторил, что термин «перезагрузка» придумали в Вашингтоне и что в отношениях двух стран нет ничего такого, что требовало бы перезагрузки{576}. Подобно Клинтону и Бушу, Обама и его администрация на старте второго президентского срока убедились, что Россия партнер куда более трудный, чем им представлялось.

Президентская кампания 2008 года и избрание Обамы

Наступивший после войны с Грузией почти ледниковый период в отношениях США и России по времени совпал с самой горячей порой президентской гонки в США. Как и в предыдущих кампаниях, тема России и на этот раз вторглась в политические дебаты. Однако скорее косвенно. В 2000 году республиканцы обвиняли демократов, что те строили слишком личные отношения с ельцинской Россией и подвели российский народ. В 2008 году уже демократы обвинили республиканцев в том, что те строили слишком личные отношения с путинской Россией и вели безответственную политику, которая поставила две страны на грань прямой конфронтации в Закавказье. Политики и политические обозреватели спорили, как развивать отношения с Россией, не поступаясь ни американскими ценностями, ни американскими интересами. Кандидат от Республиканской партии Джон Маккейн, с его репутацией непримиримого критика России, делал все возможное, чтобы выставить своего соперника Барака Обаму как неопытного и наивного политика, не понимающего, что делать с Россией. Обама же в период президентской кампании очень осторожно высказывался в адрес России. После избрания новому президенту требовалось не обмануть ничьих ожиданий в части отношений с Россией и убедить склонный к скепсису Конгресс – особенно когда республиканцы в 2010 году вернули себе большинство в Палате представителей, – что американо-российские отношения действительно вступили в более продуктивную фазу. Могла ли новая президентская администрация теперь, по прошествии двух десятков лет после распада СССР, повернуть вспять сложившуюся за десятилетие практику «вздорных» отношений и добиться конкретного результата?

Если за плечами у Джона Маккейна был многолетний опыт в вопросах международной безопасности и оборонной политики, то Барак Обама располагал весьма скромным внешнеполитическим опытом. Хотя он и председательствовал в сенатском подкомитете по делам Европы, но провел всего несколько слушаний, и о его взглядах на Россию было мало что известно. Впрочем, он посетил Россию в 2005 году в бытность сенатором. Тогда Обама сопровождал своего однопартийца Ричарда Лугара в поездке по России и Украине, чтобы обсудить реализацию программ Нанна – Лугара по снижению ядерной угрозы и укреплению безопасности на российских ядерных объектах.

Они посетили тогда Саратов и Пермь, где вели демонтаж ракетных комплексов «Молодец» и «Тополь». По причинам, до сих пор неясным, самолет двух сенаторов на несколько часов задержали с вылетом из Перми и лишь потом позволили самолету вылететь в Москву. Несмотря на эту непредвиденную задержку, напомнившую Обаме времена холодной войны, он вынес из своего визита впечатление, что «судя по всему, процесс экономической, если не политической, интеграции Востока и Запада приобрел необратимый характер»{577}.

Во время первых телевизионных дебатов Обама позволял себе резкие высказывания в адрес России. Весь ход двусторонних отношений, утверждал он, следует оценивать с учетом только что завершившейся войны в Грузии. Россия, заявил Обама, «не может считаться сверхдержавой или державой XXI века и при этом вести себя как диктатура XX века». Далее он говорил, что у Соединенных Штатов и России определенно имеются общие интересы, например в области нераспространения, и что следующий президент США, выстраивая отношения с Россией, должен не «заглядывать в глаза и постигать душу», а руководствоваться интересами США в области национальной безопасности{578}. В ходе вторых дебатов он повторил многие из этих пунктов, но заметил, что центральным вопросом для США на ближайшие годы станет «восстающая Россия», и обещал, что окажет «моральную поддержку» и конкретную помощь Польше, Эстонии и Латвии, а особенно Грузии, в их стараниях противостоять российскому давлению{579}. В комментариях к этим дебатам российские эксперты высказывали серьезные сомнения, так ли уж различается политика двух кандидатов в президенты США насчет России{580}.

Тем временем Обама созвал группу советников и поставил им задачу продумать, как улучшить отношения с Россией и перестроить американо-российские связи, чтобы они были более последовательными, продуктивными и основательными{581}. Участники группы резко критиковали Буша за то, что тот так и не сумел добиться от России сколько-нибудь серьезных шагов по ядерным вопросам, и со своей стороны выдвинули целый ряд инициатив по ядерным вооружениям. В том числе они рекомендовали администрации подходить к проблеме противоракетной обороны «жестко, прагматично и дипломатически» и заручиться сотрудничеством России в период развертывания ПРО. Эксперты признали, что «Соединенные Штаты не располагают достаточно мощными рычагами, чтобы воздействовать на ход внутренних перемен в России мерами принуждения», и потому рекомендовали проводить двоякую дипломатию: вовлекать Россию в сотрудничество по вопросам, касающимся жизненно важных интересов США, особенно в ядерной сфере, и в то же время продолжать программы поддержки демократии. В части отношений России с постсоветскими государствами рекомендовалось продвигать проекты новых трубопроводов на территории Евразии и поддерживать демократию на Украине и в Грузии. Перечисленные рекомендации представляли собой часть более широкой стратегии, призванной оживить сотрудничество с союзниками США и привлечь великие державы, такие как Россия, к решению глобальных проблем{582}.

В период предвыборной кампании началась бурная активность в ведущих экспертных центрах США, как в республиканских, так и в демократических. Многие горели желанием предложить будущему президенту свои рекомендации, как улучшить связи с Москвой и как вообще быть с Россией. Многие их предложения были аналогичны тем, что выдвигались в преддверии президентских выборов 2000 года, разве что на сей раз они звучали более настоятельно: в результате грузинской войны американо-российские связи сильно пострадали. Тем не менее тон в этом хоре советчиков задавали два политических тяжеловеса – бывшие государственные секретари США Генри Киссинджер и Джордж Шульц. Оба осудили отсутствие контактов двух стран на высшем уровне после российско-грузинской войны, призывали к выжидательной политике в деле дальнейшего расширения НАТО и были единодушны во мнении, что «изоляцию России нельзя считать жизнеспособной политикой с дальним прицелом»{583}.

Перезагрузка и тандем

Первая реакция России на избрание Барака Обамы была, мягко говоря, необычной. На следующий день после победы Обамы на выборах президент РФ Дмитрий Медведев огласил свое первое послание Федеральному собранию Российской Федерации. В первых строках он осудил грузинскую агрессию, присутствие военных кораблей НАТО в акватории Черного моря и планы США в области противоракетной обороны. Завершалось послание президента обещанием, что Россия развернет в Калининграде ракетный комплекс «Искандер», чтобы нейтрализовать американскую систему ПРО. Вместе с тем президент России отметил: «Но, подчеркну, у нас нет проблем с американским народом, у нас нет врожденного антиамериканизма»{584}. Медведев ни словом не обмолвился, что в Соединенных Штатах буквально накануне избран новый президент. Не сказать, чтобы это было сколько-нибудь благоприятное начало отношений между двумя президентами. Еще через десять дней Медведев отправился в Вашингтон на саммит «Большой двадцатки», посвященный глобальному финансовому кризису. Он специально выкроил время в своем графике, чтобы выступить перед Советом по международным отношениям, и экс-госсекретарь США в администрации Клинтона Мадлен Олбрайт задала ему ряд вопросов. На сей раз риторика Медведева звучала более примирительно и он заявил, что приветствует избрание Обамы. Один из участников встречи спросил, специально ли Медведев высказал угрозы развернуть свои ракеты сразу после того, как в США был избран новый президент. Медведев объяснил, что до этого он уже дважды откладывал дату оглашения послания и потому изрядно торопился, просматривая текст. А по поводу дня обращения Медведев сказал следующее: «При всем моем уважении к Соединенным Штатам я начисто позабыл, что накануне состоялось такое важное политическое событие»{585}.

Вскоре после прихода в Белый дом администрация Обамы сосредоточила внимание на отношениях с Россией и заявила укрепление отношений с ней в качестве одного из приоритетов своего первого срока. И с самого начала Белый дом столкнулся со сложной проблемой: как строить отношения с властным тандемом, этим уникальным российским феноменом, который возник в результате договоренности о разделении сфер власти. В январе 2009 года, когда началось президентство Обамы, Медведев находился у руля России чуть более полугода. Если Путин принадлежал к переходному поколению россиян, заставшему и советские времена, и постсоветские, то Медведев однозначно принадлежал к постсоветскому поколению. Медведев был 1965 года рождения, и взросление его, как и Обамы, пришлось на последние годы холодной войны. Пока Путин служил агентом КГБ в Дрездене, Медведев учился в Ленинградском государственном университете, и поскольку это были перестроечные времена, он находился в гуще студенческого брожения умов. В отличие от Путина Медведев происходит из обеспеченной профессорской семьи и никогда не служил в органах государственной безопасности. С Путиным Медведев познакомился в начале 1990-х годов в аппарате мэра Санкт-Петербурга Анатолия Собчака и с тех пор неизменно работал с ним. Так Медведев, хоть и не был выходцем из силовых структур, стал человеком Путина и, будучи юристом, активно участвовал в деятельности Путина на ниве экономики в Петербурге. В 1999 году Медведев переехал на работу в Москву, чтобы занять место в Администрации Президента РФ, которую впоследствии возглавил, а также стал председателем совета директоров Газпрома.

С первого дня в Кремле Дмитрий Медведев старался подчеркнуть свою политическую индивидуальность. Он подчеркивал, что намерен искоренить «правовой нигилизм» и модернизировать страну. Его риторика по внутренним проблемам страны казалась прогрессивной, и в этом Медведев не изменял себе все четыре года, что находился у власти. Выглядело все так, что Медведеву поручена внешняя политика, особенно в отношении США, тогда как Путин взял на себя экономический блок проблем. Как и прочие лидеры западного мира, Обама с самого начала решил поймать Медведева на слове и строить с ним отношения так, словно тот – не только формальный, но и реальный лидер России, искренне желающий модернизировать российское общество и добиться верховенства закона. Словом, администрация Обамы решила делать ставку на Медведева и сосредоточить усилия на этой части тандема в надежде, что Медведев в конце концов сумеет политически утвердиться и сосредоточить власть в своих руках. В те времена у американских чиновников приобрело популярность выражение «подбодрить Медведева»; Вашингтон явно преувеличивал потенциальное влияние США на внутреннюю политику России. Внешнеполитический советник Путина Юрий Ушаков критиковал администрацию Обамы за то, что ее представители не слишком часто встречались с Путиным в годы его премьерства{586}. Хотя действительно было бы правильнее и предусмотрительнее поддерживать отношения с обоими участниками тандема, в официальных кругах США подчеркивают, что несколько раз предпринимались попытки организовать встречу президента Обамы с премьер-министром Путиным, но все они неизменно наталкивались на отказ{587}.

Высокопоставленные американские чиновники заверяли, что с их точки зрения ключом к успеху перезагрузки должны были стать личные отношения между Обамой и Медведевым. Эти двое – люди одного поколения, у них просматривается общий стиль, и в личном плане они совместимы друг с другом. Притом оба предпочитали избегать пышного официоза и определенно нашли общий язык. Обама потратил немало времени и усилий на переговоры с Медведевым, и в ряде случаев его личное вмешательство сыграло решающую роль, например при заключении нового Договора по СНВ. Хотя и было очевидно, что ни одно важное решение российской стороны не может быть принято без согласия Путина, для американского президента ключевым собеседником оставался Медведев.

В феврале 2009 года на Мюнхенской конференции по вопросам политики безопасности, традиционном ежегодном форуме представителей высшего руководства оборонных и внешнеполитических ведомств, вице-президент США Джозеф Байден провозгласил новый курс американской политики. Кстати, именно с этой трибуны двумя годами ранее Путин устроил разнос Соединенным Штатам. Но в 2009 году на Мюнхенском форуме царила совсем иная атмосфера. Начать с того, что Сергей Иванов, уже в ранге вице-премьера РФ, произнес гораздо менее конфронтационную речь{588}. Следующим на трибуну взошел Джо Байден, «ветеран» мюнхенских встреч. Он заявил о решительном намерении администрации Обамы избегать односторонности в политике и искать сотрудничества со всем миром. А затем перешел к России: «В последние несколько лет в отношениях между Россией и членами нашего альянса наблюдается опасная тенденция. Пришло время – тут я перефразирую слова президента Обамы, – пришло время нажать кнопку перезагрузки и заново обдумать те многочисленные области, в которых мы можем и должны работать совместно с Россией»{589}. Сергей Иванов расценил высказывания Байдена как «очень позитивные», а правительственная «Российская газета» в комментариях к Мюнхенской конференции написала: «В России американцы видят важного партнера. И готовы сотрудничать с нами по многим, в том числе спорным, вопросам»{590}. Вот так одной короткой фразой американский вице-президент изменил характер дебатов и предложил возобновить сотрудничество с Россией.

Перезагрузка Обамы строилась на осмотрительном управлении ожиданиями. В этом смысле политика Обамы больше напоминала политику Джорджа Буша-старшего, чем Клинтона или Буша-младшего. Команда Обамы осознавала, как опасно обещать слишком много. С самого начала Обама, Байден и другие высшие официальные лица высказывались в умеренных выражениях и старались задавать только такие ожидания, которые чувствовали себя в силах оправдать. Они решили внимательно прислушиваться к тому, что, по их мнению, заботит Россию, и сдержанно реагировать на словесные провокации российской стороны. Вашингтон значительно больше, чем при Клинтоне и Буше-младшем, был настроен общаться с Россией в прагматичном ключе, на основе конкретных интересов. Особенно явно это проявлялось в двух сферах: в отношениях с постсоветскими государствами и в продвижении демократии. Памятуя, какое фиаско постигло американо-российские отношения после грузинской войны, команда Обамы гораздо тщательнее подбирала слова и осмотрительнее действовала в Грузии и на Украине и по большей части помалкивала насчет дальнейшего расширения НАТО – за исключением самых общих заявлений, что вопрос не закрыт.

В рамках той же логики впервые за несколько лет в официальном пространстве практически не звучала критика внутренней политики России, внешнеполитические связи не увязывались с тем фактом, что в России недостаточно демократии. Подход был более процедурным и прагматичным. Белый дом пустил в ход политику двойного участия: контакты на межгосударственном уровне следовало подкреплять контактами с негосударственными структурами, от общественных до коммерческих организаций, тем самым расширяя отношения{591}. Это также означало, что развитие отношений США и России во внешнеполитической области в открытую не привязывается к положению дел внутри России. США проводили схожую политику и по отношению к Советскому Союзу – в том и состояла суть разрядки. То же делала администрация Буша на протяжении своего первого срока, а вот во время второго вопросы внутренней и внешней политики опять стали тесно увязываться. Как любили говаривать официальные представители администрации Обамы, в сфере национальной безопасности Россия должна быть частью решения, а не частью проблемы. Соединенные Штаты нуждались в сотрудничестве с Россией по нескольким ключевым вопросам: нераспространение ядерного оружия, Афганистан и Иран. В противном случае Россия могла бы вмешиваться в важнейшие для национальной безопасности США вопросы, как это не раз случалось с тех пор, как развалился Советский Союз. По сравнению с временами Буша при Обаме политика на российском направлении вызывала меньше внутренних расхождений.

2009: Лондон и Москва

Перезагрузка была провозглашена во время встречи Обамы и Медведева в Лондоне 1 апреля 2009 года в преддверии саммита G20. Первая официальная встреча двух президентов проходила на фоне разыгравшегося мирового финансового кризиса. На встрече были затронуты многие вопросы, начиная с противоракетной обороны, контроля над вооружениями, Ирана и Афганистана и заканчивая проблемой глобального финансового регулирования. Для Обамы стало приятным сюрпризом, когда Медведев неожиданно предложил расширить Северный логистический маршрут для переброски американских невоенных грузов в Афганистан. Обама и Медведев обсудили и будущее американской авиабазы Манас в Кыргызстане{592}. На этом саммите, в отличие от первой встречи Путина и Буша в Словении, не было места для экспансивной риторики. Обама признал, что между двумя странами существует «реальное расхождение во мнениях», но объявил о «новом прогрессе» в американо-российских отношениях и поблагодарил Медведева за его вклад в этот прогресс. Тональность встречи была сердечной, но при этом сдержанной, в духе самой перезагрузки{593}. Отзываясь об этой встрече, Медведев на своем сайте заявил, что полон оптимизма, и заметил, что у двух стран намного больше сходств, чем расхождений{594}. Выступая с публичной лекцией в Лондонской школе экономики, Медведев объявил, что администрация Обамы, в отличие от предшествующей, теперь прислушивается к мнению Москвы{595}.

Состоявшийся через три месяца визит Обамы в Москву обозначил как потенциал, так и пределы новой перезагрузки, учитывая сложность и непрозрачность политики тандема. Визит Обамы очень скупо освещался в подконтрольных государству электронных российских СМИ. Для Обамы самым непростым испытанием в программе визита стал двухчасовой завтрак с Путиным в его резиденции Ново-Огарево. Эта встреча так и осталась единственной между Обамой и Путиным за все годы, что последний пробыл премьер-министром России. За неделю до встречи Обама высказался, что Путин «одной ногой стоит на старых принципах ведения дел». В общении с Путиным Обама допустил оговорку совершенно по Фрейду: по старой памяти он назвал Путина президентом, а не премьер-министром, хотя тут же поправился{596}.

Обама начал встречу с вопроса: «Как мы умудрились дойти до такой ручки – до столь низкой точки, в какой пребывают американо-российские отношения в последние годы?»{597} В ответ Путин разразился полуторачасовым монологом, где по очереди припомнил все, что было не так в отношениях двух стран, подробно излагая историю американо-российских отношений, а также все обиды и невыполненные обещания администрации Джорджа Буша-младшего. Выражаясь языком холодной войны, «встреча носила откровенный и деловой характер». Выйдя после этого завтрака, Обама сказал: «Путин – умный, жесткий и проницательный, он очень несентиментальный, очень прагматичный. Он исходит из того, что хорошо для России, и будет напористо отстаивать интересы России»{598}. Вскоре после этого на встрече Валдайского клуба Путин в сдержанных выражениях отозвался об Обаме, заметив, что его власть в принятии решений ограничена Конгрессом (у российских лидеров не было такой проблемы с Думой). С Америкой можно вести дела только после того, как американский президент добьется, чтобы Конгресс одобрил его повестку и предлагаемую им реформу здравоохранения, заметил Путин. Тем не менее Путин выразил «умеренный оптимизм» относительно взаимоотношений с США, добавив, что Россия заинтересована в «конструктивной и надежной работе» с Соединенными Штатами{599}.

На встрече Обамы и Медведева в Кремле обстановка была не в пример сердечнее. Двум лидерам удалось достичь нескольких соглашений, которые должны были определить повестку двусторонних отношений на предстоящие три года. Это был сигнал, что наступившие после грузинской войны заморозки в отношениях России и Америки кончились. Два президента согласились начать работать в направлении договора СНВ-3[56] и взяли на себя обязательства существенно сократить число как боеголовок, так и средств доставки. Они также решили расширить повестку в части ядерной безопасности, в том числе открыть совместный центр раннего предупреждения, чтобы делиться данными о запусках ракет. (В 1998 году Клинтон и Ельцин уже объявляли о подобном соглашении – как потом Клинтон и Путин в 2000 году и Буш с Путиным в 2007 году, – однако центр так и не был построен.) Они подписали соглашение, по которому США разрешалось ежегодно совершать до 4,5 тысячи транзитных перелетов через территорию России для переброски воинских контингентов и вооружения летального действия в Афганистан. Кроме того, Обама и Медведев объявили о создании Российско-американской двусторонней президентской комиссии, чтобы расширять и углублять отношения двух стран. Координировать работу комиссии назначили госсекретаря США Хиллари Клинтон и министра иностранных дел России Сергея Лаврова. Два президента признали, что у них разные точки зрения по ряду вопросов, например по Грузии и противоракетной обороне, но что оба готовы работать над улучшением связей между двумя странами. Когда кто-то из журналистов спросил Обаму, кто, по его мнению, на самом деле правит в России, американский президент дипломатично обошел каверзный вопрос: «Я так понимаю, что президент Медведев – это президент, а премьер-министр Путин – это премьер-министр, и они распределяют власть в соответствии с формой правления в России, точно так же как распределяются властные полномочия у нас в Соединенных Штатах»{600}. Некоторое время спустя высокопоставленный чиновник Государственного департамента в приватной обстановке подытожил, как администрация Обамы понимает эту ситуацию: «Медведев находился в невозможном положении. Он хотел выстроить собственную политическую базу. Но если бы он своего добился, это стало бы угрозой для Путина»{601}.

Во время визита в Москву Обама постарался расширить американо-российские отношения, наладив контакт с молодым поколением россиян. Он выступил с речью в российской Высшей школе экономики – перспективном молодом вузе со специализацией на экономике и управлении. Обама объяснил, что понимается под перезагрузкой, и заверил, что действительно хочет привлечь Россию к решению глобальных вопросов XXI века. Он наставлял молодое поколение активнее трудиться ради процветания своей страны и совершенствовать государственное управление{602}. Ни одно из государственных СМИ не транслировало это выступление. Кроме того, Обама посетил «параллельный» саммит лидеров институтов гражданского общества, который подготовили американские и российские неправительственные организации. Туда был приглашен и Медведев, но он отказался, а потенциальных участников форума с российской стороны Кремль доходчиво отговаривал. Основной смысл речи, с которой Обама обратился к активистам гражданского общества, прочитывался четко: «В сильном жизнеспособном государстве действует сильное жизнеспособное гражданское общество». Обама припомнил, что в свое время работал общественным активистом в Чикаго, и призвал участников форума продолжать ответственную гражданскую работу{603}. Более провокационной выглядела частная встреча Обамы с лидерами оппозиции, которым он постарался дать понять, что и в условиях перезагрузки на межгосударственном уровне США будут по-прежнему оказывать поддержку в продвижении демократии и защите прав человека в России. Главный советник Обамы по России Майкл Макфол, в свое время работавший в российском представительстве Национального демократического института, делал все возможное, чтобы перезагрузка не воспринималась Москвой или Вашингтоном как возврат к откровенной Realpolitik. Это оказалось чрезвычайно тонкое и затяжное дело.

На московском саммите – а это был единственный визит Обамы в Россию в ходе его первого президентского срока – было объявлено об учреждении Российско-американской двусторонней президентской комиссии, которая задумывалась как улучшенный вариант прежней Комиссии Гор – Черномырдин. После нескольких лет серьезных трений в отношениях с Москвой Белый дом чувствовал, что нужно срочно оживить сотрудничество в интересующих его вопросах. С приходом в Кремль Медведева, критиковавшего коррупцию и беззаконие, открылись возможности более активного обсуждения политических и экономических вопросов. Обама сосредоточил внимание на личных отношениях с Медведевым, хотя и понимал, что еще неизвестно, далеко ли зайдут эти отношения ввиду сложного процесса принятия решений в Москве. Словом, новый президент США столкнулся с той же головоломкой российской власти, какую до него пытались решить его предшественники. В отсутствие других механизмов личные контакты между лидерами двух стран так и оставались неотъемлемым инструментом развития двусторонних отношений. Однако в условиях тандема персональные отношения двух лидеров имели не двусторонний, а трехсторонний формат, просто одна из сторон зачастую оставалась вне поля зрения[57].

До избрания Обамы взгляды Медведева на США ничем не отличались от взглядов Путина. Но в 2009 году характер высказываний Медведева изменился, он стал отзываться о Соединенных Штатах и президенте Обаме более благожелательно{604}. Две причины побуждали Россию смягчить свою политику в отношении США – перемены в американской политике и глобальный финансовый кризис 2008 года. И дело не только в том, что кризис ударил по России больнее, чем первоначально рассчитывали в Москве, но и в том, что и правительство, и российский бизнес ясно осознали, насколько нуждаются в западном капитале и западных технологиях, чтобы пережить кризис и преодолеть его последствия.

Обама разгребает президентское наследие

Бывшее советское пространство

Администрация Обамы пришла в Белый дом с твердым намерением не допустить, чтобы отношения США с соседями России подрывали американо-российскую перезагрузку. Если администрация Буша относила интеграцию Украины и Грузии в евроатлантические структуры к своим политическим приоритетам, то при Обаме Белый дом избрал другую линию – учитывать российские тревоги в отношениях с постсоветскими странами и вместе с тем настаивать, что это больше не игра с нулевой суммой. Ход событий на местах также указывал, что постсоветское пространство больше не является главным камнем преткновения в американо-российских отношениях, хотя фундаментальное расхождение интересов двух стран оставалось неизменным. Бюрократические препоны по-прежнему мешали администрации вести последовательную политику и принимать решения, как и при Буше. Старший директор Совета национальной безопасности по России Майкл Макфол, во время предвыборной кампании Обамы отвечавший за все постсоветские государства, после прихода в Белый дом стал отвечать только за Россию. Западные постсоветские государства, как и закавказские, перешли в ведение старшего директора по Европе, тогда как новые независимые государства Центральной Азии – в ведение старшего директора по странам Южной Азии. В 2009 году Макфолу удалось вернуть в число своих подопечных центральноазиатские государства, но в целом эти бюрократические стенки затрудняли выработку целостной и последовательной политики в отношении России и сопредельных с нею государств.

Благодаря событиям в Киеве Украина по большей части перестала быть проблемой в американо-российских отношениях. На президентских выборах в феврале 2010 года Виктор Янукович, отвергнутый населением Украины в ходе «оранжевой революции» 2004 года, одержал верх над своей соперницей Юлией Тимошенко, которая была в числе лидеров «оранжевой революции». Несмотря на многолетние попытки США и Европы утвердить на Украине демократию и торжество закона, «оранжевая революция» пала жертвой распрей между Тимошенко и бывшим президентом Виктором Ющенко, а также разгула коррупции в верхах украинской власти. Это отвратило многих бывших сторонников «оранжевой революции» и лишило всяких иллюзий широкие массы. Как резюмировал кто-то из украинских политических обозревателей, «люди хотят демократии, но они хотят и сильного лидера, который заботился бы о них»{649}. Как ни странно, Украина в 2010 году входила в число наиболее демократических государств Евразии, поскольку исход президентских выборов предсказать было невозможно. Западные эксперты посчитали прошедшие на Украине президентские выборы свободными и честными, и это не оставляло Вашингтону и Брюсселю иного выхода, кроме как признать их результаты и надеяться, что Янукович изберет путь интеграции с Западом. Но этого не случилось.

Спустя два месяца после избрания Янукович продлил соглашение с Россией по пребыванию российского Черноморского флота в Крыму до 2042 года. Янукович провозгласил также, что Украина останется нейтральным государством и не заинтересована вступать в НАТО. Юлия Тимошенко оказалась в тюрьме; изначально ей вменили в вину подписание в 2009 году газовых контрактов с Россией, обязывавших Украину платить очень высокую цену за российский газ. Хотя Янукович по-прежнему заявлял о благосклонном отношении к идее глубокого и всестороннего соглашения о свободной торговле и договору об ассоциации с ЕС, заключение Тимошенко в тюрьму стало крупным препятствием для более тесных связей с Брюсселем. Американо-украинские отношения ухудшились из-за политических репрессий против соперников Януковича. В свете этого неудивительны жалобы американских чиновников на «усталость» Вашингтона от Украины – Киев пропускал мимо ушей призывы к большей прозрачности и обеспечению власти закона. Но поскольку вопрос о членстве Украины в НАТО был снят с повестки, украинская политика США больше не вызывала раздражения в Москве.

Если Украина выпала из обоймы спорных вопросов в американо-российских отношениях, то события в Кыргызстане неожиданно открыли новые возможности для американо-российского сотрудничества. В начале первого президентского срока Обамы президент Курманбек Бакиев инициировал торг с Россией и США по арендной плате за авиабазу на территории Кыргызстана по принципу «кто даст больше». После того как в 2005 году США лишились авиабазы К-2 в Узбекистане, база в Манасе стала главным перевалочным пунктом для направляемого в Афганистан американского военного контингента: ежемесячно через базу проходили около 15 тысяч военнослужащих и 500 тонн грузов. Москва оказывала серьезное давление на Бакиева, чтобы он отказал американцам, и тот уступил, объявив в феврале 2009 года о закрытии базы в Манасе. В тот же день Россия, у которой в районе Бишкека была собственная авиабаза, предложила Кыргызстану заем в размере $2 млрд. Но США не сдавались; им удалось возобновить переговоры с Бакиевым по базе в Манасе, и в июне 2009 года они увенчались успехом. Бакиев изменил свое решение, соблазнившись предложением Вашингтона утроить арендную плату за базу, переименованную в Транзитный центр Манас. Москва, естественно, пришла в ярость от такого предательства со стороны Бакиева.

Год спустя Кремлю представился шанс поквитаться. В апреле 2010 года в ходе народных волнений Бакиев был смещен с поста; поговаривали, что здесь не обошлось без российского участия{650}. Сына Бакиева обвинили в том, что он лично наживался на поставках горючего для базы в Манасе. Бакиев от греха подальше улетел в Белоруссию, и власть в стране перешла в руки временного правительства. Однако после бегства Бакиева на юге Кыргызстана вспыхнули кровопролитные столкновения между киргизами и узбеками, и в этих условиях Вашингтон и Москва общими усилиями постарались стабилизировать обстановку. США предложили России сформировать совместные миротворческие силы, но в Москве заколебались. И все же администрация Обамы рассматривала сотрудничество по Кыргызстану как успех перезагрузки{651}.

Перезагрузка практически не способствовала смягчению разногласий Вашингтона и Москвы по Грузии. Однако хорошо уже то, что не дошло до новой российско-грузинской войны, которой некоторые опасались{652}. Тем не менее российские официальные лица продолжали критиковать администрацию Обамы за поддержку Саакашвили. И Путин, и Медведев резко критиковали грузинского президента во время встреч с участниками Валдайского клуба и прозрачно намекали, что тот психически неуравновешен. Кроме того, Россия предупреждала, что любая попытка перевооружить Грузию будет расценена как враждебное действие. Этот вопрос – в какой степени США должны помогать грузинской армии – стал предметом споров как внутри администрации Обамы, так и в отношениях между Россией и США.

Грузия по-прежнему направляла воинские контингенты в Ирак и Афганистан. В 2011 году общая численность грузинского контингента в Афганистане достигла одной тысячи солдат, и по числу военнослужащих, участвующих в афганской войне, на душу населения Грузия стала первой из союзников США. В руководстве Пентагона утверждали, что необходимо как продолжать программу обучения грузинских военнослужащих, так и помочь Грузии восстановить вооружения после войны 2008 года. Другие чиновники были против перевооружения Грузии, считая, что это очень щекотливый вопрос для американо-российских отношений – неизвестно, против кого Грузия может применить полученное оружие. Кроме того, Россия и Грузия обвиняли друг друга в поддержке сепаратистских сил на территории другой стороны. Администрация Обамы призывала обе стороны к сдержанности, однако признать независимость Южной Осетии и Абхазии отказывалась.

В октябре 2012 года партия Михаила Саакашвили неожиданно потерпела поражение на парламентских выборах, и пост премьер-министра отошел к лидеру оппозиции миллиардеру Бидзине Иванишвили. Заработавший свои капиталы в Москве Иванишвили обещал улучшить отношения с Россией и инициировал аресты и суды над государственными чиновниками из стана Саакашвили, а самого президента обвинил в «неадекватном» поведении в период войны 2008 года{653}. Соединенные Штаты наладили контакты с Иванишвили и с живым интересом – но и с тревогой – наблюдали за его попытками исправить грузино-российские отношения, а также делегитимировать Саакашвили и «революцию роз». Ситуация в Грузии по большому счету зашла в тупик. Эта безвыходность была следствием более общей проблемы согласования российских и американских интересов на постсоветском пространстве. А эта проблема, в свою очередь, была частью вопроса о том, как улучшить структуры евроатлантической безопасности через два десятка лет после окончания холодной войны.

Архитектура евроатлантической безопасности

Несмотря на перезагрузку, США и их союзникам так и не удалось добиться прорыва в решении более общей проблемы для НАТО – преодолении пропасти между российскими и западными представлениями о евроатлантической безопасности. Российско-грузинская война наглядно продемонстрировала, насколько беззащитны «промежуточные» государства – расположенные по соседству с Евросоюзом и Россией, но не принадлежащие к структурам НАТО и не входящие в ЕС. За два месяца до войны с Грузией президент Медведев в Берлине произнес свою первую зарубежную речь, в которой заявил, что существовавшие прежде структуры безопасности уже не работают и ОБСЕ не в состоянии эффективно участвовать в их обновлении. Он призвал заключить новое соглашение по европейской безопасности, которое подписали бы все присутствующие в регионе стороны{654}.

Свой проект договора по европейской безопасности Медведев выдвинул в ноябре 2009 года. В нем содержались традиционные для любого международного договора элементы – обязательные для всех участников правила и процессы принятия решений{655}. В то же самое время Лавров предложил Совету Россия – НАТО проект нового соглашения между НАТО и Россией, весьма похожего на документ, представленный Медведевым{656}. Западные страны отнеслись к этому в лучшем случае прохладно, а то и враждебно. С точки зрения США, не было никакой необходимости еще в одном евроатлантическом супердоговоре – достаточно ОБСЕ. Несколько статей в предложенном Медведевым договоре вызвали особенную озабоченность НАТО, поскольку подразумевали, что над обязательствами НАТО в области коллективной обороны должны превалировать общеевропейские обязательства по коллективной обороне. Но как определить, что такое угроза или нападение, в рамках нового договора? Российская сторона заявляла, что это Грузия напала на Россию. Из предложенного договора следовало, что страны НАТО можно было бы призвать на защиту России, если бы та была втянута в военный конфликт с соседним государством. Более того, договор ограничил бы возможности НАТО прибегать к статье 5 для защиты самих государств – членов альянса[62].

Предложенный Медведевым договор не имел перспектив и практически был бесполезен. В 2010 году госсекретарь США Хиллари Клинтон заявила в Париже, что США разделяют цель России сделать Европу более безопасным регионом, однако отметила: «Мы полагаем, что самое лучшее – добиваться этих целей в контексте существующих институций, таких как ОБСЕ и Совет Россия – НАТО, а не заключать новые договоры»{657}. Но следует иметь в виду, что в отличие от США европейская безопасность представляет для государств «старой» Европы вопрос жизненной важности и они гораздо больше заинтересованы в его решении. С точки зрения Вашингтона, Москва не играла центральной роли в разрешении проблем глобальной безопасности; в Европе считали иначе: без участия России невозможно обеспечить стабильность в регионе. Германия, Франция и Италия рассматривали Москву как своего главного партнера в вопросах безопасности и потому проявляли значительно больше дальновидности в полемике с Россией о евроатлантической безопасности, чем США или их союзники в Центральной Европе. Эту позицию доходчиво сформулировал редактор газеты Die Zeit Тео Зоммер, пользующийся авторитетом в германском истеблишменте:

Никто в Германии не станет воспринимать Путина как «безупречного демократа». Однако, как показали демонстрации, потрясшие Россию после недавних выборов, у России имеется огромный потенциал для перемен, пускай и медленных, но в правильном направлении. Добиваться новой холодной войны – на том основании, что Путин превратил страну с дряхлой экономикой и робкими ростками демократии в автократическое государство, враждебно настроенное по отношению к Соединенным Штатам и Европе, – не та идея, на которую готовы подписаться в Берлине{658}.

В качестве ответа на инициативу Медведева США и их союзники предложили вынести проблему евроатлантической безопасности на обсуждение в ОБСЕ – институт, в котором Россия все больше разочаровывалась из-за того, что он уделял особое внимание соблюдению прав человека и прозрачности выборов. В 2009 году в ходе саммита министров иностранных дел стран ОБСЕ, где в то время председательствовала Греция, на острове Корфу началось обсуждение путей укрепления евроатлантической безопасности. По месту своего проведения дискуссия получила название «процесс Корфу», и ее миссия состояла в том, чтобы «изучить положение дел в европейской безопасности и обновить наши механизмы реакции на традиционные и новые вызовы»{659}. Российская сторона повторила свои претензии, что Соединенные Штаты и их союзники так и не дали сколько-нибудь серьезного ответа на ее предложения, и на этом основании оставила без внимания «процесс Корфу»{660}.

В контексте перезагрузки во взаимоотношениях России и НАТО наметились скромные перемены к лучшему. После войны с Грузией Россия прекратила все контакты с НАТО, однако на встрече Совета Россия – НАТО в декабре 2009 года контакты на министерском уровне были восстановлены{661}. Вскоре после этого генеральный секретарь НАТО Андерс Фог Расмуссен нанес визит в Москву – первый со времен российско-грузинской войны. Он встретился с обоими участниками тандема, а также с рядом других высокопоставленных официальных лиц. Он заявил, что рассматривает Россию как один из высших приоритетов для себя и твердо намерен улучшать связи между Россией и НАТО. В ходе его визита затрагивались также вопросы территориальной целостности Грузии и возможности дальнейшего расширения НАТО. В своем видеоблоге Расмуссен назвал визит «новой страницей», невзирая на некоторые «разногласия и различия во взглядах». Медведев же охарактеризовал отношения России с НАТО как поднимающиеся «на новый уровень»{662}.

Итак, снова вырисовывался хорошо знакомый по прошлым временам шаблон. НАТО и Россия вполне эффективно сотрудничали в практической области – по таким вопросам, как поисково-спасательные мероприятия, борьба с пиратством, противодействие распространению наркотиков из Афганистана, контртеррористические операции. Однако расхождения во взглядах России и НАТО оставались фундаментальным препятствием к сотрудничеству. В конце концов, в российской военной доктрине 2010 года НАТО характеризуется как внешняя угроза номер один для России, тогда как в новой концепции стратегии НАТО говорилось о стремлении к дальнейшему сотрудничеству и «прочному партнерству» с Россией{663}. Оставался единственный, с точки зрения Вашингтона, способ двигаться вперед – продолжать контакты с Россией в формате Совета Россия – НАТО и попытки преодолеть антипатию России к альянсу. С другой стороны, в ряде вопросов администрация Обамы уже не могла позволить себе ждать дальше. В ноябре 2011 года Белый дом объявил, что США прекратят соблюдать свои обязательства по Договору об обычных вооруженных силах в Европе (ДОВСЕ)[63] в отношении России. После трехлетних попыток склонить Россию вернуться в лоно ДОВСЕ США наконец осознали, что принятое в 2007 году Путиным решение выйти из договора было окончательным и бесповоротным. Перезагрузка, как снова выяснилось, имела свои пределы.

Шпионы и утечки

Разыгравшаяся сцена вполне могла бы войти в новую версию классического голливудского триллера «Третий человек»[64]. С разницей в считаные минуты в венском аэропорту Швехат произвели посадку два самолета – американский и российский. Оба вырулили со взлетно-посадочной полосы на изолированный участок бетонированной дорожки и встали параллельно борт к борту, носом к хвосту. Две группы людей – десять российских агентов, работавших под прикрытием в США в последние десять лет, и четверо россиян, отбывавших тюремное заключение за шпионаж в пользу США, – покинули борты, на которых прилетели, и пересели в самолеты напротив. В следующие несколько минут оба борта пошли на взлет, один взял курс на Вашингтон через Лондон, а другой направился в Москву.

Российские агенты представляли собой глубоко и надолго внедренных «кротов»: они учились в Соединенных Штатах и имели задачу вписаться в жизнь типичного американского пригорода, большинство – под вымышленными именами. Одна пара, пустившая корни в штате Нью-Джерси, жаловалась своему московскому куратору, что им требуется дом побольше и желательно с бассейном, чтобы не отставать от соседей. Гламурная Мата Хари в составе группы – Анна Чапман обменивалась со своей коллегой электронными письмами секретного содержания из кофейни Starbucks в Нью-Йорке. Еще один агент, Михаил Семенко, трудился в маленьком турагентстве в Арлингтоне, штат Вирджиния, и активно налаживал контакты – ведущие вашингтонские аналитические центры приглашали его на свои мероприятия{664}. Российские агенты участвовали в школьных родительских комитетах, их дети воплощали в жизнь американскую мечту. По крайней мере один из них, студент Университета Джорджа Вашингтона, с юности воспитывался как будущий шпион{665}. Агенты пользовались как стародавними шпионскими средствами вроде невидимых чернил и коротковолновых радиоприемников, так и современными технологиями, например стеганографией, когда послание скрытно помещают на заранее оговоренном веб-сайте, где только отправитель и адресат могут понять его смысл. Правда, было не слишком ясно, что за ценные секреты – помимо материалов, что находились в открытом доступе на сайтах экспертных центров и на прочих интернет-ресурсах, – отправляли эти агенты в Москву. Некоторые предполагали, что российская Служба внешней разведки (СВР) внедряла этих людей в США с тем расчетом, что они постепенно протопчут дорожку в круги деловой и политической элиты и сведут знакомство с персонами, которые в дальнейшем могут подняться к самой верхушке американской политической системы. Курьезные стороны шпионской жизни заслоняли те серьезные усилия и значительные расходы, на которые пошла СВР, чтобы внедрить своих агентов.

Шпионаж никак не назовешь новым явлением в российско-американских отношениях; это была непременная и неизменная составляющая в отношениях двух стран. Вспомним хотя бы, что первым шагом Колина Пауэлла на посту госсекретаря было выдворение из США полусотни агентов российской разведки, работавших под дипломатическим прикрытием. Другое дело, что для Обамы разоблачение этой шпионской сети случилось очень не вовремя. Визит Медведева в США ожидался 24 июня 2010 года. А 11 июня ФБР, отслеживавшее деятельность агентов в течение многих лет, известило президента о намерении немедленно арестовать их. В Бюро опасались, что кто-нибудь из этих агентов, заподозрив, что он раскрыт, успеет скрыться из страны. Однако Обама твердо решил, что шпионский скандал не должен подорвать ход перезагрузки. Он намеревался ободрить Медведева в реализации его модернизационных идей, для чего планировались визит российского президента в Кремниевую долину и развитие американо-российских деловых связей. Учитывая, что сроки визита Медведева передвинуть было невозможно, ФБР согласилось повременить с арестами российских шпионов до отъезда высокого российского гостя{666}. К тому времени вопрос с обменом шпионов уже был решен, и визит Медведева прошел гладко{667}. Это был самый крупный за несколько десятилетий обмен российских шпионов на американских. Советник по национальной безопасности Джеймс Джонс подчеркивает, что шпионы «не нанесли сколько-нибудь реального ущерба»{668}. Вскоре после возвращения разоблаченных агентов в Россию с ними встретился Владимир Путин – сам бывший агент КГБ. Он спел с ними патриотическую песню и раздал награды за заслуги перед Родиной{669}.

Визит Медведева воспринимался как большой успех. Но уже одно то, что «чизбургерный саммит» и разоблачение спящих агентов российской разведки произошли практически подряд, ясно показало, что перезагрузке найдутся и противоречия и что партнерство с Россией неизбежно будет ограниченным.

Еще одним испытанием для американо-российских отношений стала история с WikiLeaks. В конце ноября 2010 года основатель сайта WikiLeaks Джулиан Ассанж обнародовал тысячи секретных документов дипломатической переписки посольств США в Москве и других странах, где обсуждались в том числе вопросы, связанные с Россией. То были документы самого разного характера и содержания, начиная с описания диких с точки зрения американцев свадебных торжеств в Чечне, где авторитарный лидер Чечни Рамзан Кадыров будто бы потрясал позолоченным пистолетом и разбрасывал стодолларовые купюры, до политической оценки тандема: «Медведев играет роль Робина при Путине-Бэтмене». В обнародованных документах говорилось также, что Россия сползает в авторитаризм, что в верхушке российской власти широко распространена коррупция, и приводились оценочные суждения иностранцев, которые в разное время говорили официальным представителям США, что Россия «в сущности, является мафиозным государством»{670}. В интервью Ларри Кингу на американском телеканале CNN Путин расценил пассаж, сравнивающий отношения тандема с отношениями между героями комиксов Робином и Бэтменом, как неэтичный: «Заявления подобного рода, конечно, нацелены на то, чтобы оскорбить одного из нас, задеть чувство собственного достоинства, побудить к каким-то шагам, которые разрушили бы продуктивное взаимодействие по управлению страной»{671}. И все же, несмотря на взрывоопасное содержание ряда просочившихся в СМИ дипломатических депеш, инцидент с WikiLeaks не спровоцировал сколько-нибудь заметного ухудшения в американо-российских отношениях{672}.

Что важнее: существо или процедура?

Одна из ключевых целей американской перезагрузки состояла в том, чтобы расширять и в американском, и в российском обществе круг лиц, лично заинтересованных в американо-российских отношениях. Американо-российская двусторонняя президентская комиссия задумывалась как средство решения этой задачи. К началу второго президентского срока Обамы в рамках комиссии действовали многочисленные рабочие группы по следующим направлениям: сельское хозяйство, контроль над вооружениями и международная безопасность, военно-техническое сотрудничество, кибербезопасность, развитие деловых связей и торгово-экономических отношений, гражданское общество, противодействие незаконному обороту наркотиков, борьба с терроризмом, оборона, образование, культура, спорт и СМИ, сотрудничество в области предупреждения и ликвидации чрезвычайных ситуаций, энергетика, окружающая среда, здравоохранение, инновации, разведка, военное сотрудничество, ядерная энергетика и ядерная безопасность, разработка политического курса, верховенство закона, наука и технологии, сотрудничество в области космоса{673}. Больше всего дебатов вызывала группа, посвященная гражданскому обществу. До 2011 года ее сопредседателями выступали Майкл Макфол, старший советник президента США по России, и заместитель главы президентской администрации Владислав Сурков. Критики с американской и с российской стороны указывали, что именно Сурков разработал концепцию «суверенной демократии» и архитектуру управляемых выборов, создал молодежное движение «Наши», участники которого изводили своими акциями посольства Великобритании и Эстонии, а кроме того, был противником самостоятельного гражданского общества. Жалобы раздавались и от россиян, не входящих в официальные структуры власти, что процесс отбора тех, кто допускался на встречи этой рабочей группы, носил закрытый характер. Становилась ясна асимметрия двусторонней комиссии: государство, где гражданское общество независимо, должно вести диалог с государством, власти которого подавляют неугодную им гражданскую активность. Рабочая группа по гражданскому обществу была распущена в конце 2012 года. А Владислав Сурков, в то время занимавший пост вице-премьера, был уволен в мае 2013 года, вероятно, в связи с расследованием дела о коррупции в иннограде Сколково – проекте, запускавшемся в 2010 году, тем же летом, когда Медведев побывал в Кремниевой долине{674}.

Остальные рабочие группы в рамках двусторонней президентской комиссии вызывали меньше вопросов и развивали бурную деятельность{675}. Так, успехов добились рабочие группы по энергетике и образованию. Группы, занимавшиеся культурой, также работали очень активно, развивался обмен молодежными группами. Высокопоставленный чиновник Госдепартамента, работавший еще в Комиссии Гор – Черномырдин, отметил, что новая двусторонняя президентская комиссия работает лучше, чем ее инкарнация 1990-х годов, и что хотя некоторые рабочие группы оказались успешнее других, даже те, что занимались гражданским обществом, вопреки ожиданиям сумели добиться определенных успехов. Но в любом случае оценивать успехи комиссии по созданию широкой группы заинтересованных лиц следовало лишь по истечении продолжительного времени. И даже если конкретные результаты пока были не очевидны, важен был сам процесс. Учитывая, что областей для американо-российского взаимодействия в принципе не так уж много, а между сторонами сохраняются обоюдные подозрения, одно то, что попытка наладить отношения продолжается и в нее вовлечены сотни американцев и россиян, может в один прекрасный день привести к формированию ядра, вокруг которого выстроится платформа для более масштабного сотрудничества.

Конец тандема: Путин возвращается в Кремль

24 сентября 2011 года президент Дмитрий Медведев положил конец многомесячному периоду домыслов и предположений относительно следующего хозяина Кремля. Взойдя на трибуну съезда партии «Единая Россия», он озвучил поразившее многих, хотя и ожидаемое заявление: «Я считаю, что было бы правильно, чтобы съезд поддержал кандидатуру председателя партии Владимира Путина на должность президента страны»{676}. Под громкие аплодисменты Путин предложение принял, добавив, что они с Медведевым еще несколько лет назад договорились поменяться ролями{677}. Тандем исчерпал себя, и теперь 59-летний Путин мог оставаться у власти еще два срока – вплоть до 2024 года.

Но в 2011 году положение дел было не таким, как в 2007-м, и за те четыре года, что прошли со времени формирования тандема, президентство Медведева открыло для российского общества новые политические горизонты. Интернет-поколение – молодые, более обеспеченные горожане – не соглашалось принять прежний социальный договор: материальное благополучие в обмен на политическое бездействие. После заявления Медведева блогосфера бурлила: Путина сравнивали с Брежневым, досидевшим во главе страны до старческого слабоумия, зазвучали заявления, что россиянам нужны права реального голоса и реальный выбор. Немалая часть образованного среднего класса почувствовала себя оскорбленной этим маневром, который приобрел название рокировки (шахматный ход, позволяющий королю и ладье одновременно изменить свое положение на доске). После думских выборов 4 декабря 2011 года, на которых независимые наблюдатели зафиксировали широкомасштабные фальсификации, значительные толпы – по оценкам, от 30 до 100 тысяч человек, – в трескучий мороз мирно вышли на Болотную площадь с требованиями, чтобы Путин ушел. Многие протестующие носили белые ленточки. В ответ Путин позволил себе издевательскую шутку, что белые ленточки он сначала принял за контрацептивы{678}. Но какой бы окраски ни были ленты, Путин был намерен не допустить очередную «цветную революцию». Протесты продолжались и после президентских выборов 4 марта 2012 года, на которых Путин был объявлен победителем, хотя число митингующих постепенно сокращалось.

Перед переизбранием, в начале 2012 года Путин опубликовал серию газетных статей, в которых раскрыл свое видение будущего. В одной из них он фактически объявил свою миссию выполненной и подчеркнул, что поднимал Россию из руин и хаоса: «Однако нам потребовалось огромное напряжение сил… чтобы восстановить элементарную управляемость власти. Нам надо было возрождать авторитет и силу государства как такового… [Мы] вывели Россию из тупика гражданской войны»{679}. Самого себя Путин рассматривал как лидера, воплощающего российскую традицию державности – веру, что России суждено быть сильным государством и великой державой{680}. Послание, которое Путин адресовал несогласным, а также внешнему миру, состояло в том, что это он спас Россию, вытащил ее из бездны.

Протестная мобилизация городских элит напрямую отразилась на американо-российских отношениях и еще больше затруднила продолжение перезагрузки. Справившись с первоначальным потрясением от протестов, Путин нанес ответный удар, немедленно связав протесты с происками иностранных государств, и в первую очередь Соединенных Штатов: «Они хотят показать нам, что могут раскачать лодку». Демонизация Америки отвечала представлениям значимого сегмента политической базы Путина – провинциального рабочего класса, – хотя и подвергалась осмеянию в среде оппозиционно настроенного городского населения. Госсекретарь Хиллари Клинтон публично осуждала фальсификации на выборах, и потому на ее долю выпали особенно резкие нападки. Путин обвинил ее в спонсировании протестующих, что Клинтон решительно отрицала{681}. Когда в феврале 2012 года в Москву прибыл новый посол США – Майкл Макфол, первый американский посол в России, который активно вел аккаунт в твиттере, – он сразу попал под огонь безжалостной критики{682}.

Свои взгляды на Соединенные Штаты Путин в более систематической манере изложил в длинной статье в рамках своей предвыборной кампании. Статья называлась «Россия и меняющийся мир» и раскрывала суть мировоззрения Путина, перекликаясь с его мюнхенской речью 2007 года. Он обвинял американцев в том, что они «одержимы идеей обеспечить себе абсолютную неуязвимость». Однако, по Путину, «абсолютная неуязвимость для одного означала бы абсолютную уязвимость для всех остальных». Далее он повторял знакомые аргументы против односторонности в политике, против расширения НАТО и принижения роли ООН{683}. Вместе с тем Путин не отрицал возможности улучшения отношений с США – при условии, что Вашингтон избавится от стереотипов холодной войны.

Путин вернулся в Кремль, но будущее выстроенной им системы теперь было окутано большей неопределенностью. Обама, конструируя свою перезагрузку, опирался на личные отношения с Медведевым. Несколько высших представителей власти США признавались, что состоявшаяся 24 сентября «рокировка» вызвала досаду в Белом доме. Что сулило американо-российским отношениям новое президентство Путина? Первые сигналы мало обнадеживали. Саммит Обамы и Путина, первый после их встречи в июле 2009 года, намечался в Кэмп-Дэвиде, накануне саммита «Большой восьмерки». Но в последний момент Путин, по всей видимости, решил, что Соединенные Штаты не должны быть местом его первой зарубежной поездки после избрания. Вместо себя он отправил Медведева. Официально было заявлено, что Путин чрезвычайно занят формированием нового кабинета министров, однако многие сочли это за намеренное пренебрежение.

Встреча Обамы и Путина состоялась через несколько недель в кулуарах саммита G20 в мексиканском городе Лос-Кабос, и прошла она с большим скрипом. Президентам двух стран еле удалось выдавить улыбки для слетевшейся на саммит репортерской братии. Майкл Макфол постарался внести хоть какую-то позитивную нотку: «По-моему, возникла очень деловая и сердечная атмосфера». Затем Макфол дал комментарий по поводу угрюмого лица Путина: «Такова его обычная манера держаться, такова его манера поведения»{684}. Однако для натянутости и ледяных улыбок двух лидеров была весомая причина, которая впоследствии наложит отпечаток на американо-российские отношения после переизбрания Обамы, – народные волнения в арабском мире и особенно гражданская война в Сирии.

Соединенные штаты, Россия и «Арабская весна»

Брожение, которое с начала 2011 года быстро распространялось среди народов арабского мира, во многих аспектах было продолжением «Программы свободы», только теперь она переместилась на Ближний Восток. А поскольку Соединенные Штаты приветствовали народные восстания против автократических ближневосточных режимов – даже тех, которые всецело поддерживали много десятилетий, – Россия по заведенной традиции испытывала все больше тревоги из-за активной поддержки, которую Вашингтон оказывал смене власти в других странах. В целом же восстания в арабских государствах изобличили глубокие идеологические и философские противоречия между Россией и США. США и их союзники, наученные горьким опытом балканских конфликтов 1990-х годов, делали упор на два стержневых принципа: ответственность по защите[65] и гуманитарная интервенция. Россия же, в отличие от них, придерживалась классического мировоззрения времен XIX века и подчеркивала примат абсолютного суверенитета и невмешательства в дела других государств.

Более того, указывая на пример Ирака, по-прежнему страдающего от насилия и нестабильности, Россия весьма скептически относилась к дальнейшим перспективам и результатам восстаний в арабском мире. Москву страшили и непредвиденные последствия смены режимов на Ближнем Востоке. Если принять во внимание территориальную близость России к арабскому миру, а также значительную численность ее собственного мусульманского населения, которое росло быстрее славянского и при этом становилось все более религиозным, то глубинные страхи перед эпидемией радикального ислама были вполне объяснимы{685}. Другое дело США – они и территориально располагаются далеко от Ближнего Востока, и собственное мусульманское население в США в общем и целом хорошо вписано в американское общество. Кроме того, в Вашингтоне понимали, что какие бы силы ни пришли к власти в ближневосточных государствах, строить отношения с ними все равно придется.

Волна переворотов в арабском мире взметнулась в декабре 2010 года, когда тунисский торговец фруктами совершил самоподжог в знак протеста против произвола и насилия полицейских. В 2011 году волна протестов распространилась на Египет, Ливию, Сирию и другие государства ближневосточного региона. Этот каскад народных восстаний стал для мира полной неожиданностью. Администрация Обамы лишь после серьезных сомнений решилась отказаться от своего многолетнего союзника – президента Египта Хосни Мубарака. Но в конце концов симпатии США перешли на сторону повстанцев, которые решительно требовали свержения диктаторов и расширения демократии. «Арабская весна» привела за собой грозный призрак политической нестабильности, угрозу захвата власти исламистами, но Запад твердо решил больше не делать ставку на предсказуемых, но непопулярных авторитарных лидеров.

Москва же отреагировала на события «арабской весны» совсем иначе. У России исторически сложились плодотворные отношения со многими ближневосточными правителями, и Кремль опасался, что их свержение спровоцирует нестабильность и усилит исламский фундаментализм, что может представлять реальную угрозу самой России и ее соседям. Некоторые государственные деятели России усмотрели в египетских событиях руку Вашингтона и американских спецслужб, отказываясь принимать в расчет, что Мубарак много десятков лет был верным союзником США и получил от них в виде помощи миллиарды долларов. Но из «арабской весны» были сделаны выводы и по внутренней ситуации в России. Как утверждали противники тандема и многочисленные российские блогеры, события, развернувшиеся на площади Тахрир, с таким же успехом могли случиться и на Красной площади.

Первая проблема с Россией у администрации Обамы возникла после того, как в Ливии начался мятеж против Муаммара Каддафи. Желая поддержать повстанцев, НАТО и ряд арабских государств договорились установить над территорией Ливии бесполетную зону, и Вашингтон намеревался провести это решение через каналы ООН, чтобы придать ему правовой статус. У России имелись в Ливии значительные экономические интересы. После того как Москва в апреле 2008 года простила Триполи долг советских времен на $4,5 млрд, российские компании заключили в этой стране выгодные нефтяные и строительные контракты на общую сумму в $10 млрд. Существенную роль в отношениях с Ливией играли и поставки российского оружия. Москва продемонстрировала уже привычное нежелание участвовать в карательных акциях в этой части мира, не будучи готова растерять остатки постсоветского политического и экономического влияния. Но после того как Медведев выслушал представленные вице-президентом США Байденом аргументы в пользу поддержки повстанцев, он дал обещание, что Россия воздержится от наложения вето на Резолюцию Совета Безопасности ООН 1973, санкционирующую применение военной авиации для обеспечения запрета на полеты над Ливией. Непонятно, стало ли это решение результатом разногласий в тандеме. Некоторые американские чиновники посчитали, что Медведев не до конца понял, что означает бесполетная зона. Другие считали, что решение Медведева по Резолюции 1973 подтолкнуло Путина к решению вновь вернуться в президентское кресло. Отзываясь о Резолюции 1973, Путин отметил, что она «напоминает средневековый призыв к крестовым походам», когда кто-то кого-то призывает отправиться в то или иное место и кого-то освобождать, и затем подвергал последовательной критике действия НАТО{686}. Через месяц после принятия резолюции НАТО критиковал и глава МИД Лавров, указывая, что альянс вышел за границы своей миссии{687}. Представители российской власти в большинстве сурово осуждали ужасную гибель Каддафи, а Владимир Путин и вовсе назвал конец ливийского диктатора – того нашли в дренажном трубопроводе, вытащили, избили и застрелили – «варварским». Нерешительная поддержка ливийской кампании и нежелание признать новое правительство Ливии значительно ослабили позиции России в этой стране после окончания войны{688}.

Сирия стала источником значительно более острых разногласий между Россией и США, чем Ливия. Тянувшийся с марта 2011 года мятеж против сирийского лидера Башара Асада поставил перед Москвой неприятную перспективу лишиться последнего своего союзника в арабском мире, а также крупного источника влияния в регионе – при содействии НАТО Асад мог быть свергнут таким же образом, как и Каддафи. Кроме того, в сирийском порту Тартус базировался последний из остававшихся у России зарубежных пунктов материально-технического обеспечения ВМФ (и единственный незамерзающий порт за рубежом), хотя по всем меркам этот объект не имел серьезного значения и пребывал в запустении{689}. Сама Сирия входит в пятерку крупнейших покупателей российских вооружений{690}. Российские компании инвестировали в Сирию, главным образом в добычу природного газа, порядка $20 млрд. И потому как только международное сообщество стало готовиться к введению против Сирии жестких санкций, Россия тотчас же направила к сирийским берегам свой авианосец и объявила, что продаст Сирии реактивные истребители Як-130{691}. Россия продолжала поставлять режиму Асада сложные виды военной техники и после обострения конфликта.

Россия неизменно отказывалась поддерживать любые акции международного сообщества против ее последнего союзника в ближневосточном регионе. Россия наложила вето на резолюцию Совета Безопасности ООН, призывавшую Асада добровольно уйти от власти, на том основании, что она «несбалансированна»{692}. Россия последовательно блокировала любые действия ООН – поддерживаемые большинством арабских государств и Турцией, – которые могли бы помочь силам сирийской оппозиции{693}. А российские банки помогали Сирии обходить финансовые санкции. Бывший генеральный секретарь ООН Кофи Аннан покинул пост специального посланника ООН по Сирии и обвинил Россию в том, что она препятствует прекращению кровавой бойни{694}. Его преемник Лахдар Брахими подал в отставку на тех же основаниях. Между тем страны Запада и ряд региональных держав, в том числе Турция, все решительнее выступали за санкционированное ООН вторжение в Сирию в ответ на применение ею химического оружия и уничтожение десятков тысяч мирных жителей.

Путин же на очередной встрече Валдайского клуба заявил, что Запад должен быть аккуратнее в своих желаниях. Эти предостережения соответствовали позиции России за десять лет до того в преддверии войны в Ираке. Мятежи в арабском мире (а Путин, как и большинство представителей российской власти, избегал называть эти восстания «арабской весной») могли спровоцировать активизацию исламистских партий радикального толка. Россия, без сомнения, опасалась, что в государствах Ближнего Востока к власти придут представители радикального суннитского исламизма, поскольку это грозило дестабилизировать положение в регионе и спровоцировать на выступления беспокойное мусульманское население Северного Кавказа. По мнению Москвы, режим Асада служил защитным бастионом от распространения угрозы радикального исламизма. Пока США и их союзники предпринимали упорные попытки выработать резолюцию ООН, которая была бы приемлема для Москвы, Россия призывала организовать диалог между сирийской властью и сирийской оппозицией.

После переизбрания Обамы на второй срок в ноябре 2012 года американо-российские трения относительно Сирии (а также «Закона Магнитского» и его последствий) обострились. В течение нескольких месяцев ни одному официальному представителю Вашингтона не удавалось добиться встречи с Путиным. Но наконец поступил сигнал, что Россия готова возобновить контакты, и в апреле 2013 года в Москву отправился советник по национальной безопасности Томас Донилон. Он вез адресованное Путину письмо Обамы, где предлагалась повестка их контактов и предложение проводить встречи дважды в год{695}. Зато у государственного секретаря США Джона Керри, который в прошлом председательствовал в сенатском комитете по иностранным делам, по общим отзывам, сложились более теплые отношения с его российским визави Сергеем Лавровым, чем у двоих его предшественниц, Хиллари Клинтон и Кондолизы Райс. Керри прибыл в Москву в мае 2013 года, когда всеобщее внимание было приковано к свидетельствам применения химического оружия в Сирии{696}. Керри и Лавров объявили, что намереваются созвать международную конференцию по Сирии с участием представителей всех воюющих группировок, чтобы путем переговоров добиться урегулирования{697}. Правда, было непонятно, увенчаются ли успехом эти старания, да и вообще могут ли Америка и Россия найти общее решение для сирийского конфликта. Россия по-прежнему стояла на той позиции, что Совет Безопасности ООН не должен иметь касательства к смене режима в какой бы то ни было стране{698}. Путин очень точно сформулировал свои взгляды по Сирии во время очередной длинной пресс-конференции: «Безусловно, перемена востребована. Нас другое беспокоит: что дальше будет»{699}.

Перспективы перезагрузки

К моменту очередных президентских выборов в США в ноябре 2012 года четвертая перезагрузка в американо-российских отношениях уже исчерпала себя. Билл Клинтон когда-то верил, что с приходом в Кремль нового лидера удастся выстроить качественно новые отношения между США и Россией. Точно такие же надежды на Владимира Путина поначалу возлагал и Джордж Буш-младший. Барак Обама задумывал перезагрузку, исходя из той посылки, что при молодых лидерах, не заставших эпоху холодной войны, Соединенные Штаты и Россия сумеют выстроить свои отношения иначе. Словом, все три президента США изначально видели нечто многообещающее в своем российском коллеге, что и питало их надежды на улучшение отношений. Тем не менее к концу первого президентского срока каждого из них американо-российские отношения всякий раз оказывались в пучине разногласий. Во время второго срока Клинтона и Буша отношения двух стран еще больше ухудшались. Инициированная Обамой перезагрузка начала пробуксовывать, когда Путин объявил о своем возвращении в Кремль, и совсем заглохла к лету 2013 года.

Когда Обама вступил под своды Белого дома, еще верилось, что тандем может эволюционировать в желательную сторону и что Медведев в конечном счете станет главой страны не только де-юре, но и де-факто. Администрация Обамы с самого начала полагала, что улучшение американо-российских отношений поможет Медведеву обрести всю полноту власти. Два молодых президента общими усилиями старались разрешить самые сложные проблемы в двусторонних отношениях, но на деле Путин продолжал рулить Россией и во время медведевской интерлюдии. В Белом доме понимали, что без его согласия не будет принято ни одного крупного решения. Таким образом, Путин тоже оказался вовлечен в перезагрузку. Правда, акценты они расставляли по-разному – Медведев в целом был более позитивно, чем Путин, настроен к США, и временами, как при голосовании в ООН по Ливии, между участниками тандема возникали разногласия, – однако оба сходились в том, что нужно способствовать улучшению отношений с Америкой. И все же последовавшее 24 сентября 2011 года объявление, что участники тандема меняются местами, а также ужесточение политической риторики российской власти в период думских и президентских выборов, равно как и первые шаги Путина в качестве нового президента, ставили вопрос: как долго еще сможет продержаться перезагрузка? Ее конкретные достижения – новый договор по СНВ, сотрудничество по Афганистану и Ирану, вступление России в ВТО – никуда не денутся. Но состоится ли «перезагрузка номер два»? И насколько она будет зависеть от развития личных отношений двух лидеров?

В Белом доме предполагали, что коль скоро Медведев не стал бы предпринимать ни одного значимого шага без одобрения Путина, политика России в отношении США после возвращения в Кремль Путина пойдет тем же курсом. Нет сомнений, что представители власти США высказывали такую надежду своим российским коллегам. А когда выяснилось, что это предположение ошибочно, в Белом доме стали ломать голову: в чем же причина непоследовательного отношения России к Америке?

Со временем стало понятно, что путинская политика в отношении США чем дальше, тем теснее увязывается с внутренней политической ситуацией в обеих странах. Американо-российские отношения еще больше ухудшились в конце 2012 года, когда обе палаты Конгресса одобрили закон, призванный наказать российских чиновников и российские компании за нарушение прав человека. «Закон о правосудии для Сергея Магнитского» был принят как реакция на смерть в следственном изоляторе Москвы 37-летнего юриста Сергея Магнитского, который вскрыл крупномасштабные хищения, совершенные российскими правоохранителями и налоговиками. Утверждалось, что в СИЗО Сергею Магнитскому отказывали в медицинской помощи и подвергали пыткам, однако ни один из предполагаемых виновников этих преступлений так и не был предан суду{700}. Более того, Магнитского судили посмертно.

В декабре 2012 года, невзирая на все сомнения, возникшие в Белом доме, президент Обама подписал «Закон Магнитского», предусматривающий визовые санкции в отношении причастных к смерти Магнитского, а также замораживание их активов в США. Закон позволяет дополнять список лиц, в отношении которых вводятся санкции, именами тех, кто будет сочтен причастным к «внесудебным убийствам, пыткам или иным тяжким нарушениям прав человека»{701}.

Российская сторона высказывала резкие возражения против «Закона Магнитского» и грозилась в отместку составить собственные санкционные списки. Посол России в США Сергей Кисляк написал о «Законе Магнитского», что «нежелание проявить уважение, выслушать аргументы и работать над построением нормальных отношений, конечно же, удручает. Наши страны заслуживают лучшего»{702}. Когда же законопроект о Магнитском обрел силу закона, Путин заметил, что «это очень плохо. Это само по себе отравляет наши отношения [с США]»{703}.

Дальнейшая реакция России на «Закон Магнитского» вызвала удивление у американских властей. Государственная дума приняла так называемый «Закон Димы Яковлева», по имени российского мальчика, умершего в семье своих приемных американских родителей. Закон наложил запрет на усыновление американцами российских детей-сирот{704}. До введения запрета американцы усыновили 60 тысяч российских детей. Кремль также объявил, что составляет свой черный список чиновников и представителей государственной власти США, виновных в нарушении прав человека, и отныне запрещает им въезд на территорию России{705}. Кроме этого, Россия предприняла весьма необычный шаг – выслала из страны американского дипломата, которого заподозрила в шпионаже, причем российское телевидение показало, как его арестовывали, а также якобы принадлежавший ему светлый парик{706}.

Массовые протесты против Путина в российских городах и тот факт, что в Москве и некоторых других городах за его переизбрание не проголосовало большинство избирателей (победу на выборах Путин получил в основном за счет голосов провинциального рабочего класса), явно подтолкнули президента к решению разыграть антиамериканскую карту, чтобы укрепить симпатии населения и вернуть себе полный политический контроль. В свете этого после президентских выборов Россия приняла ряд законодательных мер, призванных оказать давление на гражданское общество, представителей несистемной оппозиции и их зарубежных сторонников. Каждую российскую НКО, получающую финансирование из зарубежных источников, обязали зарегистрироваться в качестве «иностранного агента». Сам этот термин воскрешал в памяти зловещий смысл, который вкладывался в него в советские времена. Закон ударил по финансированию целого ряда вполне солидных и устоявшихся НКО, таких как Московская Хельсинкская группа и широко признанная в мире правозащитная организация «Мемориал»{707}. В ответ на принятие закона об НКО Национальный демократический институт и Международный республиканский институт[66] перенесли свою деятельность из России в страны Балтии. Россия же аннулировала соглашение о сотрудничестве между правоохранительными органами и службами наркоконтроля России и США{708}. Москва потребовала также прекратить деятельность Агентства по международному развитию (USAID) в России; USAID работало в России два десятка лет и выделило помощь в общей сложности на $2,6 млрд{709}. Россия приняла также ряд законов, ограничивающих свободу в интернете под предлогом «борьбы с экстремизмом», перевела клевету в разряд уголовных преступлений и ввела неподъемные штрафы за участие в несанкционированных митингах. Был принят также спорный закон, запрещающий «пропаганду гомосексуализма», и расширено понятие государственной измены, под которое теперь можно было подвести оказание помощи иностранным организациям{710}.

Россия объявила также, что не заинтересована в продлении соглашения по программе совместного уменьшения угрозы Нанна – Лугара, которая в предшествующие 20 лет была краеугольным камнем американо-российских отношений. Российская сторона заявила, что соглашение отражает неравноправие в отношениях двух стран, существовавшее в 1990-е годы, и позже согласилась начать переговоры по новому соглашению, в котором России отводилась бы иная роль. Администрация Обамы взялась за проработку такого соглашения, которое позволило бы США и России сотрудничать по проблемам нераспространения ядерного оружия в третьих странах{711}.

Приоритеты России нашли отражение в новой Концепции внешней политики Российской Федерации, утвержденной президентом Путиным в 2013 году. В Концепции утверждалось, что Запад слабеет и все больше дестабилизирует международную систему и что Россия играет уникальную роль в многополярном мире. Концепция подчеркивала, что главным внешнеполитическим приоритетом России являются СНГ и создание Евразийского экономического союза бывших советских республик, и указывала на необходимость подведения под диалог с США «солидного экономического фундамента»{712}. В выступлении на коллегии Министерства обороны Путин обвинил США в том, что своей программой противоракетной обороны и расширением НАТО они подрывают стратегический баланс сил, и привел аргументы в пользу наращивания военной мощи России{713}.

Словесные выпады против США следовали один за другим. Помимо последовательного введения ограничений в гражданском обществе и остановки работы зарубежных институтов, еще со времен распада СССР поддерживавших установление демократии на российской почве, Путин твердо вознамерился продемонстрировать всем, что Россия как полностью суверенное государство, чья экономика эффективнее, чем у многих других стран, больше не нуждается в какой бы то ни было финансовой помощи Америки.

На все эти внутриполитические события в России администрация Обамы отвечала сдержанно. В период президентской кампании в США Россия играла незначительную роль. Кандидат от республиканской партии Митт Ромни в ходе своей кампании порицал Обаму – что звучало странно и архаически, – за проявление мягкотелости по отношению к Кремлю. Россия, по мнению Ромни, «геополитический противник номер один» для США, поскольку «отстаивает на международной арене интересы самых худших режимов»{714}. На протяжении года, предшествовавшего президентским выборам, администрация Обамы громче обычного критиковала российские власти за ужесточение мер против оппозиции в ответ на замечания справа и слева, что Белый дом игнорирует путинские репрессии. Зато на словесные нападки со стороны России администрация Обамы после выборов реагировала достаточно спокойно. Сложилось общее мнение, что США мало чем могут повлиять на действия администрации Путина внутри страны, тогда как у Вашингтона есть важные международные дела, которые нужно обсуждать с Россией.

После перевыборов Обамы главной задачей его администрации стало поддержание сложившегося после перезагрузки статус-кво, прежде всего по афганскому и иранскому вопросам, а также поддержание готовности России к сотрудничеству по Сирии. США по-прежнему намеревались искать общий язык с Москвой по программе ПРО и дальнейшему контролю над вооружениями, не возлагая на это, впрочем, больших надежд. Пока отношения Вашингтона и Москвы колеблются в диапазоне от двойственности до враждебности, возможностей для их качественного улучшения не так уж много{715}.

Почему же после окончания холодной войны Соединенным Штатам и России так трудно наладить сколько-нибудь продуктивное партнерство? С крахом Советского Союза, а вместе с ним и двухполярного мира, главные препятствия на пути двустороннего сотрудничества, казалось, были устранены. Соединенные Штаты и Россия теперь уже не стояли по разные стороны идеологических баррикад и не сражались за влияние на мировой арене. У Вашингтона были весьма веские основания сделать шаг навстречу Москве и заново выстроить двусторонние связи с ней. И тем не менее к 1999 году первоначальные надежды на новое партнерство разбились вдребезги, хотя впоследствии и возрождались, сначала после трагической даты 11 сентября, потом – после избрания Обамы. Но они вновь испарились, когда четвертая перезагрузка достигла своих пределов. У двух стран есть общие и значимые интересы – в том числе противодействие терроризму и нераспространение ядерного оружия, – однако пропасть, что разделяет их представления об интересах и ценностях, сковывает их способность к сотрудничеству по ключевым глобальным вызовам.

Главная причина этих хронических трудностей – в том, что в ходе восстановления России после 1991 года Москва оказалась в неравном положении с Вашингтоном. Это положение России было невыносимо трудно принять, и Путин твердо решил добиваться большего равенства. Если США рассматривали крах советской системы как торжество свободы, то многие россияне восприняли его как унизительное поражение могущественной мировой сверхдержавы. Российская сторона винит американцев в том, что они обращаются с Россией как с побежденным противником, а не как с потенциальным партнером. Может быть, россиянам и импонирует идея «равноправного партнерства неравных», однако Вашингтон выстраивает отношения с Москвой на иной основе. А к распаду Советского Союза добавляются и другие, не менее важные факторы: исторически сложившаяся настороженность россиян по отношению к Западу, десятилетия изоляции от остального мира, горькое осознание экономической отсталости своей страны, а также хаос и обнищание, сопровождавшие крушение Советского Союза. Такова общая атмосфера, на фоне которой копились обиды россиян на Америку, равно как и непонимание и разочарования с американской стороны.

Выше уже обосновывался тезис, что в политике республиканцев и демократов по отношению к России на самом деле гораздо больше преемственности, чем большинство политиков готовы открыто признать. Более того, Конгресс США на протяжении более двух десятков лет с неизменным скепсисом относился к возможности углубления диалога с Россией, и это еще больше усложняло отношения двух стран. Многие ключевые проблемы, которые пытались разрешить стороны, по большей части и поныне остаются на повестке дня: это противоракетная оборона, контроль над вооружениями, нераспространение ядерного оружия, Афганистан и противодействие терроризму, Иран, вступление России в ВТО и урегулирование американо-российских отношений на постсоветском пространстве. Если принять во внимание различие американской и российской политических систем, а также различия в мировоззрении, становится понятно, что у двух стран довольно-таки узкий спектр возможностей сотрудничества в решении вышеназванных проблем. Более того, ввиду несоразмерности могущества и влияния Вашингтона и Москвы США до недавнего времени играли непропорционально большую роль в определении круга проблем, которые должны занять центральное место в двусторонних отношениях. Американо-российские отношения остаются анахронизмом в структурном плане, поскольку сфокусированы на проблемах «жесткой» безопасности[67]. Из-за своего статуса двух ядерных сверхдержав Россия и Соединенные Штаты угодили в западню искривленного времени, и из нее непросто вырваться.

Историческое прошлое по-прежнему накладывает свой отпечаток на перспективы американо-российских отношений. На них все так же влияют различия США и России в оценке 1990-х годов. Многие в России уверены, что Америке не дано понять весь масштаб потрясений и хаоса, в которые ввергло их страну крушение Советского Союза. Если оглянуться на прошлое, то можно заключить, что в 1990-е годы Россия добилась несомненного прогресса, совершив тройной прыжок: от коммунизма к квазидемократии, от государственного контроля над экономикой к квазирыночной системе и от имперского государства к постимперскому – пусть и с грузом глубоко въевшихся пережитков имперского сознания{716}. Администрация Клинтона причисляла к своим достижениям денуклиаризацию соседних с Россией государств, возникновение начатков рыночной экономики, конкурентные выборы, укрепление свободы слова и продолжение сотрудничества с Россией на Балканах. Вместе с тем США не смогли обеспечить России сколько-нибудь значимую роль – или значимую заинтересованность – в архитектуре евроатлантической безопасности. Истинная проблема кроется в том, что большинство россиян вспоминают 1990-е годы как времена хаоса, нищеты, слабости государственной власти, разгула безжалостного и мутного по своей природе олигархического капитализма, а также международного унижения, которому подвергли их страну Соединенные Штаты. В 2000-е годы в России восстановился порядок, уровень жизни населения вырос, сама жизнь стала более предсказуемой, а Россия вновь стала одним из ведущих игроков на мировой арене. Очевидно, горячим поборником этой трактовки событий выступает Владимир Путин. И спустя почти полтора десятка лет со времен Ельцина кардинальные расхождения США и России во взглядах на 1990-е годы по-прежнему остаются – особенно для россиян – больным местом.

В самих США периодически разгораются дебаты об оптимальном подходе к отношениям с Россией, но ни к какому решению они пока, увы, не приводят. И точка зрения не слишком зависит от партийной принадлежности дебатирующих. Сторонники подхода, основанного на реализме и учете национальных интересов, убеждены, что не нужно пытаться перестроить российское общество и укоренять в России демократию; именно это, по их мнению, и создает большинство проблем, омрачающих американо-российские отношения. Они считают, что отношения двух стран будут гораздо продуктивнее, если Вашингтон сосредоточится на прагматическом внешнеполитическом сотрудничестве с Москвой, на разрешении общих проблем, умерит критику политической системы России и будет проявлять к ней уважение. Представители противоположного лагеря, как левые, так и правые – в том числе и ряд конгрессменов, – критикуют этот курс и настаивают, что США должны поставить внешнеполитическое сотрудничество с Россией в зависимость от состояния ее политической системы и наказывать Москву за действия, которые, на их взгляд, ведут к усилению авторитаризма{717}.

В основе этих дебатов лежит непростой вопрос о том, в какой степени Соединенные Штаты должны учитывать в своей политике специфические постимперские тревоги России и ее постоянную подозрительность относительно намерений США. Этот сакраментальный вопрос – в какой мере российская политическая система обусловливает уникальность внешней политики России и вынуждает обходиться с Москвой не так, как с любой другой державой мира, – Джордж Кеннан[68] поднял еще в 1947 году, но он и по сей день остается без ответа{718}. Сторонники сближения с Россией утверждают, что США как более мощная держава могли бы позволить себе последовать примеру Германии и в отношениях с Россией учитывать ее особые заботы, проявлять к ней больше «сопереживания».

Многие участники этого спора переоценивают влияние США на внутриполитическую эволюцию России. На самом деле это влияние крайне незначительно. Даже в 1990-х годах, во времена наибольшей слабости, Россия упрямо следовала по своей собственной политико-экономической траектории, подстраивая рекомендации американских НПО и консультантов из частного сектора под свою уникальную ситуацию, которую человек со стороны едва ли мог постичь в полной мере. Россия второго десятилетия нового века далеко ушла от той страны, какой она была в 1990-е годы. И потому сегодня, когда Кремль исполнен решимости изжить какое бы то ни было иностранное вмешательство в свои внутренние дела – за исключением разве что торговли и инвестиций в ряд секторов экономики, – Соединенным Штатам гораздо труднее влиять на ход событий внутри России.

Проблемой в американо-российских отношениях остается и несоразмерное значение двусторонних отношений для Вашингтона и Москвы. Что касается Вашингтона, то отношения с Россией после краха СССР переместились в разряд приоритетов второго порядка, хотя США до сих пор придают важность сотрудничеству с Россией по приоритетным для Вашингтона проблемам, таким как нераспространение ядерного оружия, афганский и иранский вопрос, политические потрясения в арабском мире. Таким образом, Россия важна для США в той мере, в какой она может помочь Вашингтону добиваться более широких внешнеполитических целей, но не представляет особой важности во внутренней политике США – разве что для некоторой группы конгрессменов, политэмигрантов и экспертов. Гораздо более серьезное значение Россия, по крайней мере до недавнего времени, придавала США. Москва причисляет отношения с США к разряду своих высших приоритетов и отводит им ключевую роль в восстановлении статуса России как великой мировой державы.

Но сегодня Москва рассматривает США и как державу, которая постепенно теряет свою мощь из-за тяжелой экономической ситуации. Ввиду этого, считают в Москве, у России расширяются возможности выбора. Особенно очевидно это стало в марте 2013 года во время визита в Москву нового председателя КНР Си Цзиньпина – это была первая его зарубежная поездка в качестве главы КНР. Этим визитом китайская сторона желала подчеркнуть «первостепенную важность России для Азии» и тот факт, что Китай и Россия предлагают миру иную модель, чем США, строящуюся, в отличие от американской, на полном суверенитете сторон{719}. Путин особо подчеркивал в ходе визита Си Цзиньпина, что они, два президента, хотели бы сформировать новое, более справедливое мироустройство{720}.

В российской внутренней политике роль США – причем в негативном смысле – все возрастает. В апреле 2013 года во время пятичасового общения с народом России в телеэфире президент Путин заявил, что американо-российские отношения начали портиться с 2003 года, после войны в Ираке{721}. В политических высказываниях Путина[69], которые со временем приобретают все более резкий тон, одно из главных мест отводилось обвинениям в адрес США: мол, они повинны в проблемах России, поддерживают и подстрекают политическую оппозицию и создают угрозу территориальной целостности России, оказывая молчаливую поддержку чеченским сепаратистам. Риторика и действия Путина с тех пор, как он вернулся в Кремль, создают новые препятствия для развития более полноценного партнерства двух стран.

Уроки четырех перезагрузок

Урок, который за прошлое десятилетие преподали двум странам четыре перезагрузки в их отношениях, сводится к тому, что взгляды на этот процесс у каждой из сторон свои и что Россия и США придерживаются очень разных взглядов на все четыре перезагрузки. Скромные старания Джорджа Буша-старшего заново отрегулировать двусторонние отношения после крушения Советского Союза пришлись на времена наибольшей слабости России, и возникал вопрос, не стоило ли США более активно поддерживать правительство Ельцина в экономическом плане. Президент Клинтон предпринял более масштабную попытку выстроить партнерство с Ельциным и с точки зрения США добился большего успеха, однако нынешняя правящая элита России всячески старается умалить достижения клинтоновской перезагрузки. Новая перезагрузка, инициированная Путиным после 11 сентября, потерпела неудачу из-за того, что стороны очень по-разному представляли себе ее возможные плоды. Путин рассчитывал, что его старания наладить взаимопонимание с Бушем и помощь России в размещении американских авиабаз в Центральной Азии побудят США относиться к России как к партнеру, признать ее право на сферу влияния на постсоветском пространстве и обходиться с ней как с равной, проявляя к ней уважение, которого ей так не хватало в эпоху Ельцина. По мнению Москвы, Вашингтон отказался воспринимать Россию как равного себе партнера, не признал законность борьбы с террористами на Северном Кавказе и потому проводил политику, враждебную по отношению к интересам России, прежде всего на постсоветском пространстве. В общем, Путин и его окружение по-прежнему убеждены, что Вашингтон никогда не придавал должного значения их искренним попыткам наладить стратегическое партнерство с США.

Перезагрузка, инициированная администрацией Обамы, четвертая по счету, с точки зрения Вашингтона, достигла многих из намеченных целей – был подписан договор СНВ-3, велась совместная работа по ситуации в Иране и Афганистане. Но развитие сотрудничества в области ПРО и выработка совместных решений по сирийскому кризису оказались куда более трудными задачами. Своими успехами четвертая перезагрузка отчасти обязана тому, что в Вашингтоне перестали уделять так много внимания постсоветскому пространству, а кроме того, четко и недвусмысленно дали понять Москве, что больше не увязывают свою внешнюю политику с внутренними делами России. Российская сторона дает более сдержанную оценку перезагрузке, запущенной Обамой: в Москве рассматривают ее как корректировку политического курса США и признание Вашингтоном прошлых ошибок. Однако, как считают в Москве, перезагрузка не пойдет дальше, если США все так же будут настаивать на развертывании программы ПРО, отказываться от рассмотрения нового договора по европейской безопасности и поддерживать смену режимов в странах арабского мира{722}.

Кроме того, последние два десятилетия четко высветили, что в отношениях двух стран слишком велика роль личных контактов американского и российского лидеров. В ходе предвыборных кампаний и демократы, и республиканцы обвиняли оппонентов в том, что те, находясь у власти, допустили «чрезмерную персонализацию» отношений с Россией; однако и те и другие, приходя в Белый дом, немедленно начинали действовать по той же схеме, что и предшественники. Проще говоря, институциональная основа взаимоотношений двух стран по-прежнему оставалась слабой, и в отсутствие более широких кругов, заинтересованных в развитии двусторонних отношений, личные связи между президентами сохраняли большое значение, что и подтверждают события в период с 2009 по конец 2011 года. Отрицательная сторона этой персонализации явственно дала о себе знать, когда в Кремле сменился хозяин, и Белому дому при Обаме пришлось на ходу приспосабливаться к новому российскому президенту.

Внутриполитические расклады, связанные с политикой США на российском направлении, также способствуют преемственности. Сотрудники президентских администраций Буша-младшего, Клинтона, Буша-старшего и Обамы в один голос утверждают, что им стоило неимоверных трудов заинтересовать Конгресс в улучшении связей с Россией. На протяжении двадцати с лишним лет обычно было затруднительно найти в Конгрессе лидера, готового поддержать более конструктивную повестку американо-российских отношений. Отменить поправку Джексона – Вэника удалось лишь через двадцать лет с момента краха СССР и отмены запрета на эмиграцию евреев, и Конгресс практически пальцем о палец не ударил, чтобы активизировать американо-российские экономические отношения. Поправку Джексона – Вэника отменили только потому, что вместо нее Конгресс принял другой ограничительный закон – «Акт Магнитского», – который вряд ли мог способствовать более тесным связям с Россией. Российские власти понимают, что это Конгресс США ставит препоны на пути развития двусторонних отношений, однако, глядя из Москвы, трудно постичь всю сложность взаимодействия между исполнительной и законодательной ветвями власти США, в том числе потому, что в России никакого реального разделения властей не существует. Само российское правительство тоже не смогло донести до понимания Конгресса свою позицию.

Какая взаимосвязь существовала между политикой и экономикой на протяжении всего периода после краха СССР? В американском частном секторе сложилось мнение, что если при Буше ухудшение американо-российских отношений не так уж сильно отразилось на делах бизнеса, то улучшение политических отношений при Обаме явно пошло ему на пользу{723}. Несомненно, ограничения, введенные Конгрессом США, главным образом по политическим причинам, не способствовали оживлению коммерческих отношений двух стран, но и отсутствие у России статуса постоянного торгового партнера США не особенно влияло на них до вступления России в ВТО. Главные препятствия для более прочных экономических отношений двух стран имеют на деле не столько политический, сколько экономический и правовой характер. У США и России отсутствует та экономическая взаимодополняемость, на которой можно было бы выстроить крепкие экономические отношения, ведь Россия до сих пор экспортирует главным образом сырье и вооружение. Постоянным препятствием для бизнеса служило и отсутствие в России верховенства закона, хотя и Путин, и Медведев предпринимали серьезные шаги, чтобы улучшить правоприменительную практику в области бизнеса и коммерции. Вот если бы Россия реализовала амбициозную программу модернизации, которую на словах так горячо поддерживали и Медведев, и Путин, если бы она диверсифицировала свою экономику, тогда возможностей для развития американо-российских экономических отношений стало бы неизмеримо больше.

А если бы в экономических отношениях наметились существенные перемены к лучшему, могло бы это повлиять на политическое отношения двух стран? Как показывает опыт Германии, такое вполне возможно. Взаимозависимость Германии и России в экономической сфере определенно повлияла на характер их политических отношений. Россия сохраняет свое значение как поставщик энергоресурсов в Германию, с Россией работают тысячи средних и мелких немецких бизнесов. В этих условиях сотрудничество с Россией и поддержание добрых политических отношений остаются в числе императивов германской политики. И Ангела Меркель убедилась в этом вскоре после того, как заняла пост канцлера Германии. Оборот российско-германской торговли оценивается в 52 млрд евро и важен для Германии, экономика которой сильно зависит от торговли{724}. Несмотря на это, в 2013 году в германско-российских отношениях возникли трения, особенно после того, как Кремль в своих стараниях окоротить НКО ополчился против германских политических фондов, которые сотрудничали с российским гражданским обществом{725}.

Разумеется, Соединенные Штаты – крупная страна, для которой внешняя торговля не имеет такого же значения, как для Германии. Внешнеторговый оборот России с США составляет $41 млрд. Конечно, большую роль в таких отношениях играет географическая близость – и понятно, что крупнейшим торговым партнером для США является соседняя Канада. Но если бы и в США, и в России было больше людей, заинтересованных в двусторонних экономических отношениях, положение изменилось бы. Как заявляет бывший посол в России Джон Байерли, «нам необходимо больше сделок, которые создают заинтересованность с обеих сторон»{726}. В этом смысле Китай – явно противоположный пример. Хотя в политических отношениях США и Китая подчас проскальзывают нотки раздражения, американцы упрекают китайцев в несоблюдении прав человека, американский бизнес вполне успешно отстаивает свои интересы, прежде всего по той причине, что для США Китай очень важен как экономический партнер. В структуре внешней торговли США Китай занимает второе место после Канады. И Вашингтон не принимает в отношении Китая законов, подобных «Закону Магнитского», хотя налицо вполне очевидные свидетельства коррупции в Китае и жестокого обращения с заключенными в китайских тюрьмах. Этот факт вызывает особенно острое раздражение в России и, как считают в Москве, подтверждает наличие у США двойных стандартов.

Политика исполнительной власти США в отношении России временами грешит непоследовательностью. Бюрократические пертурбации времен Буша (в частности, упразднение в Госдепартаменте отдела по делам новых независимых государств, передача постсоветских государств в ведение европейского бюро, а государств Центральной Азии – в бюро по делам Южной Азии, а также аналогичные реорганизации в Совете национальной безопасности и Министерстве обороны, в результате которых ответственность за государства Евразии была разведена между разными структурными подразделениями) привели к тому, что чиновники, ответственные за российскую политику, лишились возможности оценивать ситуацию и свои решения в более широком контексте и больше не несли ответственность за политику в отношении соседних с Россией государств. А значит, отсутствовала координация действий между теми, кто отвечал за российское направление, и теми, кто отвечал за работу с другими постсоветскими странами. Национальный совет по разведке остается, пожалуй, последним из крупных американских ведомств, где Россия и Евразия до сих пор находятся в ведении одного подразделения, что помогает рассматривать регион как единое целое. За этой организационной перестройкой стояло политическое намерение принизить само понятие постсоветского пространства, где Россия до сих пор играет непропорционально большую роль. Понятно, какая логика стоит за отрицанием «сферы привилегированных интересов» России в Евразии, но реальность иная, по крайней мере в обозримом будущем, пока Путин настойчиво реализует свой внешнеполитический приоритет номер один – создание Евразийского экономического союза. Скрепляющие постсоветские страны узы пока еще достаточно прочны – это единый язык общения, торговые, образовательные, деловые, родственные связи, общие история и культура. Многие из соседних с Россией государств осознают необходимость балансировать свои отношения с Москвой и с другими иностранными державами, особенно в тяжелые для их экономики времена, когда Россия сохраняет значительное экономическое влияние в регионе.

Партнеры, но не во всем

Американо-российские отношения испытывали влияние и более общих внешнеполитических забот Москвы и Вашингтона. Так, при Путине Россия преследует четыре главные внешнеполитические цели{727}. Первая – и она становится все явственнее по мере того, как на Ближнем Востоке распространяется волна народных восстаний, – добиваться, чтобы ни одно крупное международное решение не принималось без участия России. Россия имеет право присутствовать за столом, когда решаются важные вопросы, мнение России следует уважать и прислушиваться к нему, а Совет Безопасности ООН должен служить площадкой для принятия всех крупных и значимых решений. Более того, американские чиновники замечают, что российская сторона чаще сосредоточивается на процессе, а не на результатах. Так, многосторонние переговоры по двум замороженным конфликтам, в Нагорном Карабахе и в Приднестровье, тянутся вот уже более двадцати лет, но Россия, судя по всему, не торопится найти выход из этих конфликтов. Дело в том, что пока конфликты не урегулированы, у России есть чем торговаться. Манера отдавать предпочтение разговорам вместо действий особенно ярко проявилась в процессе урегулирования ситуации в Сирии, и пока еще неизвестно, чем кончатся совместные американо-российские усилия по разрешению этого кризиса.

Второй целью российской политики является поддержание статус-кво на евроатлантической арене. Кроме того, Россия желает получить гарантии, что НАТО не будет расширяться на восток, а Евросоюз не станет включать в свой состав государства бывшего Советского Союза. Успешное создание Евразийского союза, включающего и Украину, означало бы успех стратегии России в этом вопросе. Еще одна внешнеполитическая цель – сдерживать и отбрасывать назад все попытки продвигать в России и соседних с ней государствах демократию западного типа, а также свести к минимуму возможность смены режима или нестабильности в каком-либо из государств Евразии. Себя Россия предлагает на роль охранителя автократических режимов в сопредельных государствах. Последняя цель, вернее группа целей, – как явствует из ряда документов Министерства иностранных дел, – продвигать экономические интересы России, в том числе и экономические интересы ее элиты, посредством привлечения западных инвестиций и технологий в проект модернизации России{728}.

В достижении всех четырех внешнеполитических целей России США играют ключевую роль – как положительную, так и отрицательную. Действуя в обход санкции Совета Безопасности ООН – как это было с Косовом и Ираком, поскольку в Вашингтоне понимали, что Россия наложит вето на соответствующие резолюции Совбеза, – США могут лишить Россию места за столом переговоров по важным международным вопросам. США по-прежнему приходится разгребать последствия ошибок 1990-х, когда они и их союзники не сумели найти России место в расширенной системе евроатлантической безопасности. Кое-кто из представителей власти времен Клинтона и Буша придерживается мнения, что США следовало бы всерьез отнестись к попыткам Ельцина и Путина прозондировать возможность вступления России в НАТО{729}. Само то, что США отказали России в возможном присоединении к НАТО, хотя в него без всяких трудностей вошли государства Центральной Европы и Балтии, лишь укрепило Кремль в убеждении, что он вытеснен за пределы евроатлантических структур, а значит не имеет по отношению к ним никаких обязательств{730}.

Внешнеполитические цели США после 11 сентября были сосредоточены на противодействии терроризму, свержении режима талибов в Афганистане и последующей стабилизации положения в стране, свержении Саддама Хусейна в Ираке, сдерживании иранской ядерной программы и нераспространении ядерного оружия в масштабах всего мира. А начиная с 2011 года к этим целям прибавилась еще одна – обеспечить устойчивый отход от автократических режимов в странах Ближнего Востока. В достижении большинства этих целей Россия выступает партнером США, хотя и не всегда охотно. В Вашингтоне отдают себе отчет, что Россия способна расстроить внешнеполитические усилия США в этих направлениях, и потому стараются заручиться поддержкой России в вопросах санкций против Ирана, при функционировании Северного логистического маршрута и в отношении Ливии и Сирии. Что касается перспектив совместной американо-российской повестки, то она обширна и сложна.

Американо-российские отношения так и остаются на уровне избирательного партнерства: Москва и Вашингтон сотрудничают по одним вопросам и расходятся по другим. Сохраняется глубокое взаимное недоверие, но и конструктивное партнерство по вопросам, представляющим обоюдный интерес, как оказалось, вполне возможно. Администрации Клинтона, Буша и Обамы неизменно наталкивались на антиамериканизм россиян, который бывший посол США в Москве и заместитель госсекретаря Уильям Бёрнс охарактеризовал как «проявление исторически обусловленной обидчивости России и подозрительности к чужакам»{731}. Впрочем, каждой из этих трех последних администраций США доводилось наблюдать и дальновидность российских политиков, и прагматизм Путина, и его готовность заключать сделки, которые, считает он, отвечают интересам России.

Отчасти источником постоянного раздражения России служит и активное участие американского правительства и американских НПО в продвижении демократии в России. Этой работе отводится важное место в американской внешней политике, хотя, как мы убедились, США в этих действиях не всегда последовательны. Тем не менее Россия (в отличие от Китая, например) при вступлении в ОБСЕ, Совет Европы и другие организации подписала ряд соглашений, обязывающих ее соблюдать основополагающие евроатлантические принципы, в числе которых верховенство закона, надлежащие правовые процедуры, соблюдение прав человека, свободы слова и собраний. И потому со стороны США вполне законно требовать от России соблюдения обязательств, которые она добровольно взяла на себя, вступая в эти структуры.

Если учесть опыт нынешних американо-российских отношений, которые насчитывают более двух десятков лет и пережили четыре перезагрузки, то кажется весьма логичным, что ожидания США должны быть умеренными, что им следует сформулировать определенные внешнеполитические приоритеты относительно России, систематически и последовательно добиваться желаемого по этим направлениям, не придавая чрезмерного значения внутриполитической траектории, по которой следует Россия. Примерно такая теория стояла за проводимой администрацией Обамы политикой двойного участия, и все получалось неплохо, пока в России не стартовал очередной избирательный цикл, начались активные выступления против Путина, который впоследствии обвинил США в подстрекательстве к ним. И после репрессий против НКО с иностранным участием США придется заново осмыслить свои отношения с российским гражданским обществом.

Как показывает опыт постсоветского периода, США следует более умеренно и реалистично оценивать степень воздействия своих программ на внутриполитическое развитие России. За последние два десятилетия представителям власти США следовало понять, что отход России от советской системы растянется на несколько поколений, а то и лет на семьдесят, как прогнозировали когда-то германские политологи. Американские представления о будущем задает четырехгодичный избирательный цикл, но Россия развивается в своем темпе и притом не всегда по прямой, о чем свидетельствуют прошедшие десятилетия. Перефразируя статью Джорджа Кеннана, США должны проводить долгосрочную последовательную политику взаимодействия с Россией – но не ожидать при этом каких-либо прорывов.

Аналогичные выводы можно сделать и относительно политики США на постсоветском пространстве. Учитывая вызовы, с которыми США сталкиваются в Иране, и еще более серьезные – на Ближнем Востоке и в Азии, можно заключить, что в перспективе Вашингтон будет уделять меньше внимания постсоветскому пространству. После ухода США из Афганистана Центральная Азия, скорее всего, перестанет быть одним из главных приоритетов американской политики. Администрация Буша уделяла достаточно серьезное внимание сопредельным с Россией государствам, рассматривая свою политику через призму России – чем дальше от России дистанцируется государство, тем лучше. И потому вступления Украины в НАТО администрация Буша желала больше, чем сама Украина. Администрация Обамы в своей политике по отношению к соседним с Россией государствам тоже отчасти оглядывалась на Россию, но уже иначе. В Белом доме не оставили без внимания беспокойство России по поводу возросшей активности США в соседних государствах и соответственно выстраивали политику по отношению к Грузии. Вопрос о том, в какой мере США должны прислушиваться к тревогам России, обоснованны они или нет, по-прежнему остается яблоком раздора среди представителей власти и экспертов и служит источником разногласий между Вашингтоном и некоторыми его ключевыми союзниками в НАТО.

Россия, разумеется, в целом поддерживает всех евразийских лидеров, выставляя себя гарантом несменяемости режимов, и прикладывает все усилия, чтобы добиться большего влияния в сфере своих интересов. Важным проектом для третьего президентского срока Путина является задуманный им Евразийский экономический союз, экономическая ассоциация постсоветских государств. Путин призывает к «более тесной интеграции на новой ценностной, политической и экономической основе» и характеризует новый союз как «мощное наднациональное объединение, способное стать одним из полюсов современного мира»{732}. Независимо от того, преуспеет ли Россия в реализации этого проекта, она сохраняет значительное влияние на большинство сопредельных государств. А Соединенные Штаты далеко и озабочены другими проблемами.

За рамками перезагрузок

Чего ждать дальше от американо-российских отношений? Если будет предпринята новая попытка улучшить связи между двумя странами, она натолкнется и на новые вызовы. Так, взрывы бомб на Бостонском марафоне 15 апреля 2013 года наглядно продемонстрировали и потенциал, и препятствия на пути американо-российского сотрудничества в вопросе борьбы с терроризмом, где у двух стран явно совпадают интересы. В День патриотов[70] на финишной прямой марафона в зрительской зоне взорвались бомбы. Трое человек погибли и многие десятки получили тяжелые ранения. Сотрудники ФБР установили личности злоумышленников, подложивших бомбы. Ими оказались двое братьев-чеченцев из России, получившие в США политическое убежище. Реакция на это известие в Вашингтоне и Москве была смешанной. С одной стороны, Соединенные Штаты и Россия согласились укрепить сотрудничество в борьбе с терроризмом. С другой стороны, сам факт, что подозреваемые по национальности чеченцы, снова открыл шлюзы для нервных реплик России о том, что американская сторона применяет двойные стандарты. Все представители высшей российской власти, с которыми автор этих строк беседовала в процессе написания книги, подчеркивали: главная претензия России к США с начала 1990-х годов состоит в том, что американская сторона постоянно критиковала Россию за ее действия в период двух чеченских войн, не желая признавать, что Россия оказалась лицом к лицу с серьезной угрозой, начавшейся как сепаратистское движение, а позже переросшей в терроризм. Поэтому никого не удивило, что после взрывов на Бостонском марафоне прокремлевский политолог Сергей Марков заявил, что «Соединенные Штаты сами поддерживали чеченский терроризм, а теперь эти самые террористы взрывают американцев»{733}. А официальные представители Кремля связывали террористический акт в Бостоне с недостатком сотрудничества двух стран в области противодействия терроризму{734}. Если бы только Вашингтон признал, что Россия в те годы столкнулась с чеченской террористической угрозой, говорили они, если бы США прекратили критиковать Москву за нарушение прав человека на Северном Кавказе и объединили с ней усилия в борьбе с терроризмом, Америка была бы менее уязвима для подобных угроз.

Реакция США столь же наглядно высветила все сложности сотрудничества в области борьбы с терроризмом. Официальные представители Вашингтона признали, что несколько лет назад один из братьев попал в поле зрения ФСБ, в связи с чем это российское ведомство запрашивало у ФБР информацию по нему. С другой стороны, российские разведслужбы явно не горели желанием делиться информацией об этом подозреваемом, особенно о подробностях его полугодового пребывания в Дагестане в 2012 году. Это ставило более общий вопрос о том, насколько спецслужбы двух стран все-таки готовы обмениваться разведданными. Хотя обе стороны и объявили, что углубляют сотрудничество по борьбе с терроризмом в преддверии зимних Олимпийских игр в Сочи, взаимная настороженность, препятствовавшая свободному обмену информацией и давшая о себе знать после 11 сентября 2001 года, сохранялась и десять лет спустя. Причиной тому было не только наследие холодной войны, но и разные подходы американской и российской сторон к определению понятия террористической угрозы.

Несмотря на все эти сложности, представители власти США по-прежнему стремятся отыскать более эффективные пути сотрудничества с Россией. В апреле 2013 года группа бывших послов США в России встретилась с группой бывших послов РФ в США, чтобы наметить новые пути развития двустороннего сотрудничества{735}. Как подчеркнули участники встречи, обеим странам следует иметь в виду, что ныне они действуют в более разнообразном мире с новым набором вызовов, и в заключение выразили общее мнение: «Мир больше не является заложником напряженности в отношениях между Москвой и Вашингтоном, однако мировое сообщество все еще обеспокоено и хочет убедиться, что эти отношения покоятся на прочном фундаменте»{736}. Бывший посол США в России Джон Байерли очертил пять областей, на которых следовало бы сосредоточиться администрации США. Она должна и дальше, пусть и с некоторой осторожностью, поддерживать гражданское общество и призывать Россию к большей открытости, но при этом не подыгрывать подозрениям Москвы относительно намерений США. Следует также продолжать поиск общего решения по вопросу о программе ПРО, вовлекая Россию в сотрудничество таким образом, чтобы она ощутила себя не частью проблемы, а участником ее решения. Нужно сосредоточить внимание и на расширении круга американцев, заинтересованных в сотрудничестве с Россией, а для этого следует развивать двустороннюю торговлю и инвестиции. Администрации стоит активнее привлекать Конгресс к обсуждению связанных с Россией вопросов. А кроме того, необходимо извлекать все возможное из той открытости, что сохраняется в России, чтобы стимулировать двусторонние обмены в области культуры и образования{737}.

Если бы США сосредоточили внимание на обозначенных Байерли приоритетах, то возможность реализовать эти идеи во многом зависела бы от заинтересованности российской стороны. Пока сигналы неоднозначны. Критика США в России не стихает, однако Путин не раз отмечал, что американо-российские отношения необходимо улучшать. Кремль продолжает воевать со своими политическими оппонентами – хотя их силы и раздроблены, – и эта внутриполитическая повестка продолжает давить на внешнюю политику России и задавать ее вектор. В подобных условиях со стороны США было бы разумно так ориентировать свою политику, чтобы и дальше сохранять области сотрудничества с Россией – Афганистан, нераспространение ядерного оружия и противодействие терроризму, – и при этом воздерживаться от попыток поднять двусторонние отношения на новый уровень, пока Россия не даст понять, что тоже заинтересована в этом. Повестка американо-российских отношений обширна, и у обеих сторон есть убедительные причины работать вместе.

После бостонского теракта Вашингтон и Москва в один голос признали необходимость улучшить двусторонние связи и строили планы их оживления. Центральным событием в этом плане должен был стать двухдневный саммит в сентябре 2013 года в Москве. Это был бы первый после 2009 года визит Обамы в Москву и их первый с Путиным расширенный двусторонний саммит. Кремль вроде бы с энтузиазмом относился к идее принять у себя саммит, поскольку он отвечал бы и более широкой цели – показать всему миру Россию в роли одного из ведущих игроков на мировой арене и подчеркнуть значимость Путина как глобального лидера. Саммит в Москве планировалось посвятить трем главным вопросам. Первый касался контроля над вооружениями и противоракетной обороны – в контексте июньской речи президента Обамы в Берлине, где он выдвинул новые инициативы, предполагающие существенное сокращение вооружений{738}. Вторым вопросом была Сирия и кровопролитная гражданская война в этой стране, в отношении которой США и Россия оказались по разные стороны баррикад. В качестве третьего вопроса стороны намеревались обсудить пути поддержки американской торговли и инвестиций в России – эту тему Путин не раз затрагивал по разным поводам. Дата саммита приближалась, а Белый дом и Госдепартамент никак не могли избавиться от неясной тревоги, вызванной вялой реакцией России на те меры, которые американская сторона предлагала зафиксировать по итогам встречи. При всей готовности Кремля провести саммит Москва, казалось, не очень-то старается продвигать его повестку{739}. Впрочем, это могло быть следствием запутанного процесса принятия решений в Москве, и все-таки ожидалось, что этот саммит на высоком уровне состоится.

Однако отношения двух стран всегда сильно страдали от воздействия внешних непредвиденных событий. Именно так и случилось 23 июня 2013 года, когда в московском аэропорту Шереметьево совершил посадку самолет «Аэрофлота», прибывший рейсом из Гонконга. На борту злополучного самолета находился беглый внештатный сотрудник Агентства национальной безопасности США Эдвард Сноуден, привезший несколько компьютеров с документами высшей степени секретности. Он начал раскрывать журналистам сведения о самых засекреченных программах АНБ и явно претендовал на место в одном ряду с сайтом WikiLeaks, ранее предавшим гласности колоссальный объем конфиденциальной переписки американского дипломатического ведомства. Сначала Сноуден объявился в Гонконге, но спустя несколько дней китайские власти, видимо, решили перевесить эту проблему на Россию и препроводили Сноудена на самолет до Москвы. Он привез массу файлов, касающихся американских программ прослушивания международных коммуникаций, и грозился, что раскроет еще больше сведений.

Тогда все снова воочию убедились, сколь непостоянна природа американо-российских отношений. Белый дом аннулировал заграничный паспорт Сноудена и настаивал на его выдаче в США для проведения над ним суда за разглашение секретной информации. Российская сторона тянула время, ссылаясь на отсутствие соглашения об экстрадиции. Накаленные дискуссии растянулись на пять недель, а Сноуден все это время пребывал в подвешенном состоянии, хотя в транзитной зоне Шереметьева его почему-то не было видно. Кончилось тем, что российские власти созвали для Сноудена пресс-конференцию с весьма странным составом участников – среди них были правозащитники – представители близких к Кремлю кругов. Они превозносили Сноудена как гражданского активиста, не побоявшегося продемонстрировать миру гнусные замашки американцев и изобличить все лицемерие Вашингтона, критикующего Москву за нарушение прав человека и одновременно шпионящего за собственными гражданами. Признав, что Сноуден сначала имел контакты с российскими дипломатами в Гонконге, Путин заявил, что Россия не получала от Сноудена «никакой информации», и намекнул, что предпочел бы не иметь этой проблемы. Как он заявил публично, «в любом случае я бы предпочитал не заниматься такими вопросами, потому что это все равно что поросенка стричь – визга много, а шерсти мало»{740}. Вместе с тем Путин назвал Сноудена «в известной степени новым диссидентом»[71] и по этому случаю сравнил его с известным советским диссидентом и Нобелевским лауреатом Андреем Сахаровым{741}. В итоге российская сторона объявила, что предоставляет Сноудену временное политическое убежище, хотя Путин настаивал, что беглому разоблачителю «придется прекратить свою работу, направленную на причинение ущерба нашим американским партнерам» на то время, что он находится в России{742}.

Реакция Вашингтона последовала незамедлительно. Ожидавшемуся сближению двух государств пришел конец. Белый дом объявил, что «в нашей двусторонней политической повестке с Россией в последнее время не наблюдается достаточного прогресса, чтобы проводить американо-российский саммит», и признал, что определенную роль в решении отменить саммит сыграло «вызывающее разочарование решение России предоставить временное убежище Эдварду Сноудену»{743}. Мало кто сомневался, что саммит был отменен именно из-за этого. В Белом доме добавили, что «этот шаг российского правительства подрывает длительную историю сотрудничества с Россией, сотрудничества, которое со времени бостонских взрывов переживало подъем»{744}. В двусторонних отношениях такого случая, когда глава одной из стран отменяет встречу на высшем уровне с главой другой страны, не бывало уже более полувека. В предыдущий раз это случилось в 1960 году: Никита Хрущев демонстративно прервал свою встречу с Дуайтом Эйзенхауэром в Париже после того, как над советской территорией был сбит американский самолет-шпион U-2. На сей раз причиной разлада был человек по имени Эдвард Сноуден.

После отмены сентябрьского саммита Обама призвал «сделать паузу» в отношениях с российской стороной, чтобы «заново оценить, в каком направлении движется Россия и каковы в связи с этим наши центральные интересы». Обама даже сделал несвойственный ему личный выпад, заметив, что Путин «иногда напоминает заскучавшего ученика на задней парте», но признал при этом, что его встречи с Путиным «обычно очень продуктивны»{745}. Российская сторона не заставила себя ждать с ответным выпадом. Министр иностранных дел Сергей Лавров на встрече с Джоном Керри в Вашингтоне бросил камешек в огород американцев: «Нам нужно работать по-взрослому». И язвительно добавил: «Мы надеемся, что это будет взаимно»{746}.

Как ни старался Обама преуменьшить значение того факта, что Медведева сменил Путин, язык жестов обоих лидеров во время их встреч никак не свидетельствовал о взаимной симпатии. Так повелось еще с их первой встречи в Москве, когда Путин был премьер-министром, и это стало особенно очевидно, когда в июне 2013 года Обама и Путин прибыли в Северную Ирландию на саммит «Большой восьмерки». Брюзгливые публичные реплики лишь подчеркивали новую реальность. Перезагрузка действовала успешно, пока в Кремле находился Медведев, по той причине, что у него с Обамой установились хорошие рабочие отношения. Именно это позволяло двум лидерам достигать согласия по самым спорным вопросам. В отсутствие личного взаимопонимания перезагрузка утратила устойчивость: как показывает эта книга, в американо-российских отношениях не происходит сколько-нибудь существенных подвижек, пока президенты двух стран лично не начинают продвигать двустороннюю повестку.

Пробуксовка инициированной Обамой перезагрузки выдвинула на первый план застарелую дилемму: как трактовать поступающие из Москвы неоднозначные сигналы. С одной стороны, Кремль безусловно желал встречи с президентом Обамой, главным образом из-за того, что этот саммит продемонстрировал бы значимое место России (и Путина) на мировой арене. С другой стороны, предоставлением убежища Сноудену Кремль послал Белому дому очень отчетливый сигнал. В Кремле вполне могли бы препроводить Сноудена из России в одно из латиноамериканских государств, предлагавших ему политическое убежище (правда, Вашингтон ясно дал понять, что тем это дорого обойдется), но предпочли оставить беглеца в России и выставить себя защитниками аутсайдера, который в одиночку воюет с антитеррористическими программами Америки. Какая жестокая ирония, если вспомнить, что в самой России полным ходом идут репрессии против оппозиции, в том числе под предлогом, что ее выступления способствуют росту экстремизма в стране. Краткосрочный политический выигрыш, который сулила поддержка Сноудена, очевидно, перевесил те выгоды, которые мог принести саммит с президентом США. Это ставит вопросы о том, как в Кремле устроен процесс принятия решений и каковы личные приоритеты президента Путина.

Призыв Обамы «взять паузу» показал, что установившийся в постсоветский период цикл двусторонних отношений – большие надежды и следующие за ними разочарования – повторился в четвертый раз подряд. Возвращение Путина в Кремль приблизило фазу отрезвления. При этом взаимодействие на более низких уровнях все равно должно было продолжаться, учитывая международные вызовы, на которые должны отвечать обе страны. Хотя Соединенные Штаты еще хлебнут трудностей, пытаясь выстроить более продуктивные отношения с Россией, следующему хозяину Белого дома поневоле придется продолжить попытки своих предшественников, но уже с учетом совершенных в прошлом ошибок и новых политических и экономических обстоятельств. Может быть, кнопка перезагрузки и отключена от питания. Но кнопка паузы – лишь временное средство.

Отношения США и России по-прежнему будут зависеть от внешних факторов. Если финансовый кризис в Европе продолжится или усугубится, это отрицательно скажется на российской экономике, поскольку Европа как была, так и останется важным экономическим партнером России. Ухудшение экономической ситуации и падение цен на нефть могут побудить Россию пересмотреть политику в отношении США и начать укреплять экономические связи. Впрочем, нельзя исключать, что Путин верит в возможность отделить политику от экономики в отношениях с США и что последние сами будут заинтересованы в более тесных экономических связях с Россией независимо от внешнеполитических дел.

После крушения Советского Союза бесчисленное количество российских и зарубежных экспертов разрабатывали для России сценарии будущего{747}. По большому счету таких сценариев три. Первый – это невнятная и непоследовательная модернизация: в России происходят скромные перемены, но основная траектория ее развития не меняется и модернизировать экономику и общество не удается. Второй сценарий предполагает неблагоприятное для России развитие событий. Нынешние тенденции, такие как демографический спад, разрушение инфраструктуры, коррупция, волнения на Северном Кавказе и возможное дальнейшее падение цен на нефть, толкают Россию на путь ослабления и авторитаризма или же хаоса. При этих двух сценариях Россия не станет более продуктивным партнером для Соединенных Штатов{748}. Третий сценарий – оптимистический. В нем Россия всерьез берется за модернизацию, диверсифицирует свою экономику, преодолевает сильную зависимость от нефти и газа, утверждает верховенство закона и усердно борется с коррупцией. В результате политическая система России становится более конкурентной и демократической, и в конечном счете Россия полностью вписывается в современный мир.

Проще ли будет Соединенным Штатам иметь дело с более модернизированной и демократической Россией? Это будет зависеть от целого набора факторов. Если Россия диверсифицирует экономику и преодолеет ориентацию на нефть и газ, она безусловно станет более привлекательной для США как экономический партнер. С другой стороны, у более современной, процветающей и прочно стоящей на ногах России появятся собственные внешнеполитические интересы, и было бы неверно предполагать, что они непременно будут более совместимы с интересами самих США. На самом деле Соединенные Штаты и Россия, скорее всего, останутся соперниками. Как показывают данные опросов, молодые россияне настроены не менее – а то и более – националистически, чем старшее поколение, и этот фактор может оказать свое влияние на политику Кремля, если президент страны будет избран в ходе конкурентных, а не «управляемых» выборов. Более того, Россия по-прежнему будет уделять огромное внимание сопредельным государствам. Несомненно, Россия, полностью вписавшаяся в современный мир, могла бы в конечном счете благотворно повлиять на своих соседей. Но она не обязательно при этом станет для США более подходящим и близким по духу партнером{749}.