Вечный двигатель Брусницин Виктор

Между тем Вадим теребил какие-то чертежи, его голос хорохористо звенел:

– Спонтанная вибрация магнитных полей, купировка силовых моментов – вот ключ! Реверсивный эффект конуса!

– Ты згя, ма, так скептически относишься к инженегной мысли, – пытался перевести речь отца Артем, но по молодости дал маху: – Опять же Мао сказал, в маленькую дыгку может дуть большой ветег.

– Послушайте, неуважаемый, – судя по тону, мама произошла явным демократом, просматривалась идиосинкразия на Мао, – ваши познания приобретают дурной колер! Вопрос о мерах встает решительно.

– А что я сказал! – субординация взяла верх, Артем сник. – Мам, ну такая бодяга эта истогия… А учителка! Ну дуга же кгомешная, у нее агийцы в опегах Вагнега поют.

Всплеск рук Ирины.

– Учительница, видите ли, дура! – Последовало обращение к Вадиму, сарказм и вопросительно-въедливый взгляд, правда, выдали сомнение в надежности и решимости товарища к урегулированию чего-либо: – Обратите внимание, мужчина, ваш сын о себе возомнил. Между нами, это ваш сын, мужчина!

Мужчина, оказывается, сидел на тахте и, грациозно раскачиваясь, с кожей уйдя в творчество популярной группы, мычал:

– Девушка Прасковья, из Подмосковья…

Раздался звук, он обнаружил в дверях фигуру младшенькой (Настасья существовала в позе: руки были уперты в поясницу, головка запальчиво вздернута):

– Боже мой, о чем ты, мамочка! Ты совершенно не можешь иметь голос, поскольку по теории этого… э-э… извините, субъекта (указующий жест совершил сальто, он – негодование) отнюдь не числишься человеком. Я полагаю, мы даже и не курицы.

– Не поняла! – Произнеслось врастяжку, почти басом, руки воинственно, как у дочери, уперлись в бока, взгляд Ирины на субъекта струился исподлобья. – Как это даже не курицы?

– Мам, – резко изменил тактику Артем, – там теогия одна. Совегшенно, газумеется, дугацкая – без истогички, я думаю, не обошлось… – Обернулся к сестре, прошипел: – Наушница.

Настасья обиженно развернулась, показывая полную несовместимость с социумом, и красноречиво вышла – голос, однако, донес скорбное:

– В каких условиях приходится существовать!

– Артем! – помпезно воскликнул папа, вытягиваясь в струну. – Будем иметь уважение к женщине.

– Нет, я требую объяснений (поза Ирины стала более чем угрожающая)! Я чувствую заговор!

– Иришь, – Вадим шел винтом, – издержки интернета, отсутствие целенаправленного отбора. Это возрастное.

Настя, оказывается, ничуть не уходила, а совершала некий маневр, ее прелестная мордашка высветилась в дверном проеме. Выразилась отрывисто и ехидно:

– Ха… ха… ха – я смеюсь и падаю!.. – Торжественно, олицетворяя картину крайней безнадежности, возвестила: – В его возрасте Билл Гейтс заработал миллионы!

Артем процедил Насте:

– Змея, змея, змея.

Вадим волновался:

– Не станем уподобляться… будем кооптироваться во имя…

Ирина монотонно и настойчиво, тыча указательным пальцем в пол и упершись туда же взглядом, настаивала:

– Я требую объяснений… сиюминутно… я – требую!

Артем хило цеплялся за позиции:

– Двойку мне истегичка ни за что влепила – узугпатогша.

Настюха изящно массировала виски, чуть касаясь пальчиками (а-ля Фаина Раневская), локти высоко:

– Я таки не выдержу этот бедлам – в монастырь! – Вновь исчезла.

– Объяснений!!

Артем, выглянув в дверь и убедившись в отсутствии недруга, скучно разъяснил:

– Ма, женщины по той теогии – полубоги.

Ирина приподняла бровь:

– Только не говори, что и это сочинил кормчий.

Артем буркнул:

– Следуя теогии, мы вообще напгасно пгедставляем бога мужиком – это женщина. – Вероятно, не в силах скрыть чувства к историчке и сестре пасмурно добавил явно от себя: – Отсюда вся нелепость мига.

Либо из политеса, либо от пристрастия, по экспоненте переходя в крик, Вадим изложил:

– А не могу ли я изъявить нижайшую просьбу, чтоб все заткнулись!!! – И выдержав паузу, убийственно спокойно обратил ладони: – Оно – вертится.

Через какое-то время Ирина задумчиво рассматривала неугомонный агрегат, а муж вдохновенно – пока не осекли – пылил:

– Представляешь? Нефть, всякие там энергоносители становятся фитюлькой. Собственно, что энергоносители – дальше некуда… – Вадим достал джокера. – Ту шубу-то… ну, мы мечтали – первым делом.

Жена молча копала в маковке. Наконец, выдохнула:

– Чтоб никому ни полслова. Клянитесь моим здоровьем.

– Эти Бивис и Бадхед, мамуля, – не унималась Настька, семеня за матушкой, шествующей на кухню, – дом скоро превратят чёрти во что… – Шли театральные жесты. – Какой-то Чернобыль!

Ирина сдержанно наущала:

– Нюся, это генотип, данность, которую должно принимать и пестовать. Средствами по имени любовь.

– Я и говорю, эти Эдисоны… Мы, женщины, призваны индуцировать и корректировать. Им же во благо.

Ужин. Семья асинхронно хлопотлива и вместе с тем солидарна – Настасья заботливо подвигает к Артему хлеб, объявляет вдохновенно:

– Между прочим, Тёму на городскую олимпиаду по физике выдвинули.

Мама, не без елея:

– Как всегда, я все узнаю последней.

– Скромность – хламида героев! – патетически возвестила Настя, однако, тут же прыснула.

Подал голос Вадим:

– Физика мужчине все-таки больше к натуре. История, признаемся, штука пластилиновая, больше женского рода – я, помнится, тоже проблемы имел.

Ирина суховато подправила:

– Поостережемся с аналогиями.

– Оно – вертится, – вякнул Вадим.

Артем впрыснул энтузиазма:

– Если удачно с этой олимпиадой сложится, на всегоссийскую отпгавят. Это, пгактически, поступление в МГУ.

– Вау! – авангардно тявкнула Анастасия, предваряя философски-иронический подхалимаж. – На осине не растут апельсины.

Папа гордо сделал движение плечами, вероятно, уточняя, что в казуистическом смысле осина – он.

Лицо Насти вдруг проморозилось, взъярился взгляд:

– Тёма! А как же я, если ты уедешь?!

Артем замер, засим пошел громко хлопать веками, что означило обнаружение неучтенного отрицательного ингредиента надвигающейся перспективы. Последовало совместное молчание. Завершила операцию Ирина, умильно провозгласив:

– А вот за границу вчетвером на пару недель, куда-нибудь в Швейцарию – мечта!

– В Париж!! – немедленно вскипела Настя…

Предсонный разговор супругов в постели традиционно имел место, Ирина осведомилась:

– Как ты мыслишь дальнейшее продвижение?

– Ну, в патентное бюро заявку нужно подать, либо сразу соответствующий институт колупнуть. Так или иначе экспертиза потребуется.

– Только через твой труп – обдерут, как липку. Тебе ли не знать, мало морочился со своими изобретениями.

Последовало альковное сюсюканье. Подытожила Ирина строго и одновременно любя:

– В общем так, я сама вопрос провентилирую. Положись на меня.

Вадим, гася свет, послушно выполнил указание…

Утренний заяц мутационных величин – солнце лупило во всю стену – не нарушил строя общежития: существовала квелая суетня, невзрачные физиономии. Уже после завтрака Ирина настороженно заметила:

– Как-то все это сомнительно. Если дело верное, то главные сложности впереди – сплошь прилипалы.

Вадим ответил раздумчиво:

– Черт, а ведь я и не подумал. Дело в том, что вечный двигатель как изобретение обычным порядком никто рассматривать не будет. Тут нужен серьезный подход… Я бы Костю подключил. Он мужик ушлый… и свой.

Тот солнечный зверь, наш добрый знакомый, имел манеру шастать. Он прогуливался по утренним лицам людей, на которых было начертано, что им предстоит всякое, по умытым улицам и строениям, которые громоздились архитектурно, участливо и даже нужно, – он перемещался вообще, что обусловливало существование порядка вещей. В частности (если вы помните, мы живем при торжестве частного), заяц озарил некую вывеску, которая задиристо гласила: Ателье пошива «На широкий вкус». Клюнем и поинтересуемся, что имеется в виду.

Посетителями мы оказались не единственными. Подле приемщицы, которая имела озабоченную мину, напряженно стояла не иначе заказчица и предъявляла претензию, на что работник заведения технично урезонивала в том смысле, что хозяйка уже разбирается – при этом она тыкала пальцем куда-то в кулуары – и все будет в ажуре.

А последуем-ка указанию, и даже внедримся за некую невзрачную дверь с вывеской «Директор». Именно за ней в небольшом эрзац-кабинете мы обнаружим Ирину (получается, бизнес-леди невеликого масштаба, хозяйка), наполненном образцами материалов, за неуютным столом с бесшабашной грудой квитанций и иных бумажек. К ней, облокотившись на стол, по-свойски наклонилась работница в халате, с чуть заметной брезгливостью крутила в руках некое изделие:

– Ирин, ну что с нее возьмешь – девка только колледж закончила. Ну напортачила. Здесь ужмем, сюда присобачим – первый раз что ли?

– Да я понимаю. Но как не пожурить – молодой нерв надо в досаде держать. И заказчица оторва… В общем, ты сама разберись – я нынче квелая.

– Ирина Григорьевна! – прибежал из закромов голос, впорхнула непосредственная дама из тех что нравятся. – Слышь, Ирка (шлепнула между делом по заду согнувшуюся), чурачки подкатили, приличный драпешник фарцуют. По сходной цене.

– Меня уволь… Девочки, ей богу я сегодня далеко, сами порулите.

– Заметано.

– Новый что ли образовался? – поинтересовалась разогнувшаяся.

– О чем ты, Лёль. Не хватало еще и о мужиках голове болеть. – Скомкано улыбнулась. – Вы, девчата, идите, у меня действительно серьезное.

Женщины сочувственно ушли. Ирина сняла трубку:

– Константина Аркадьевича можно?

Будем доводить дело до конца, коли взялись наблюдать за Ириной. Итак, дама уже на улице (перед выходом из заведения, заметим, были сделаны косметические коррективы в лице и весьма критический осмотр целого) – не так уж длительно пройдясь и завернув за угол, направилась довольно целеустремленно к некоему объекту, коим случился не слабый автомобиль, притулившийся к обочине. В агрегате сидел мужчина – понятно, что Константин. Живое, улыбчивое лицо, аккуратно повязанный галстук вкусного узора – неназойливый респект. Открыл дверцу, не выходя, и… поцелуй… Ага, скажем себе!.. Сразу тронулись, по-видимому, церемония встречи давно отстроена. А и послушаем помимо прочего:

– Ты имела такой тон, будто это деловая встреча, – с достойной дикцией, удерживая в лице улыбку, произнес господин. – Я возмущен, пост длится уже три месяца.

– Кто учил меня быть психологом? Любовника нужно выдерживать – как бренди.

– Ну, это когда достаточен градус, иначе можно и прокиснуть.

Ирина с шутливым возмущением повернулась:

– Поясни – наши отношения не достаточно крепки?

Костя (позволим себе, поскольку присутствует близость к основным фигурантам) поиграл физиономией:

– В наших отношениях важна не крепость, а… э-э… (смешок лиса) отношения. – Избавился от опасной темы: – Куда держим?

– Давай просто прокатимся, имею до тебя слова.

Машина меланхолически стрекотала, славно шумела сырая дорога, деревца рябые, патлатые, корявенькие густо населяли проспект.Подслеповатое солнце сорило неназойливым светом, пронырливый ветерок шлялся в пегих листьях, в мраморных лужах тонул облупленный – в облаках – потолок неба.

Костя не удержался:

– Ирк, ты какая-то напряженная последнее время – в богадельне неприятности?

– Какие в твоей богадельне могут быть неприятности?

– Опять! Позвонила, чтоб слить на меня дурное настроение? Знаешь же, как я не люблю, когда ты причисляешь меня к своему заведению.

– Ну, ты же ссудил.

Костя сузил глаза и раздраженно бросил:

– Ты все о проценте, который я беру? – Попытался погасить порыв мягкостью тона. – Не корысти ради – понту для. Я неоднократно говорил, исключительно, дабы обозначить зависимость. Ты ж меня бросишь иначе! Так что все-таки?

Ирина вздохнула.

– Даже не знаю… все так противоречиво. – Ирина повернулась, глядела с интересом, спросила с добрым звоном: – А почему напряженность и непременно неприятности?

Метнулся лукавый зрачок Кости:

– Я догадался, ты обратно влюбилась в Вадика.

Ирина помолчала, сделала физиономию нарочито скорбящей, тон тоже играющим:

– Я сейчас заплачу… – Тут же виновато задумалась, сказала уже серьезно: – Похоже на то. Впрочем, когда это я его не любила?

Костя обнял Ирину (она послушно положила голову на его плечо), говорил:

– Не уверен, что его вообще можно не любить.

– Я – стерва.

– Не без этого, – ласково копал в волосах Ирины Костя. – Впрочем, тебе это к лицу.

Ирина манерно капризничала:

– Страстно хочу мороженого.

– В чем проблема?

– Мороженого неба…

Константин:

– Послушай, давай куда-нибудь закатимся. Так другой раз тащит в одиночество – смотреть на птицу и умиляться. – Помолчал. – Веришь ли, всегда боялся глядеть на огонь. Странно.

– Вадим тебе звонил?

– Ты знаешь, он часто звонит.

– Насчет двигателя.

– Какого еще двигателя?

– Вадим сочинил вечный двигатель, – убирая голову с плеча Кости, постно и отчетливо объявила Ирина.

Константин отрешенно, не войдя во фразу, произнес:

– Что сочинил?

– Вадим изобрел перпетуум мобиле. – Голос был жёсток.

– Он может. Помню, когда в институте учились, везделет сконструировал… – Костя со вздохом возвратился в жизнь. – Ну, рассказывай, что произошло?

– Я предельно серьезна. Вечный двигатель.

Взгляд мужчины был еще туманен:

– Птица моя, как можно, ты же заканчивала вуз.

Ирина с невесомым раздражением кинула:

– Не смей о возрасте.

– Отнюдь, милая, ты в июне. Полагаю, на тебя так подействовал последний сериал.

– Не смей о сокровенном. – Ирина набрала обычный вид. – Впрочем, да… В общем, дело нешуточное.

Костя молчал, на лице лежала тень недовольства. Произнес с чахлой улыбкой:

– Следи за моей артикуляцией – этого не может быть, потому что не может быть никогда.

Ирина красочно закатила глаза – из немых фильмов:

– Где вы, Бонд?

Константин: вздохи, царапанье затылка, пожимание плеч, шмыганье носом. Ирина буркнула сдержанно:

– Это Вадим хочет ввести тебя в курс дела. Пока требуется всего-ничего – посмотреть.

Константин стоял в комнатке изобретателя, тот и Ирина расположились рядом. Руки гостя были сложены на груди, недоверчиво разглядывал крутящийся экспонат. Сдвинулся, опустив руки, осматривал вещь всесторонне. Бормотал, насупившись:

– Давидка ты наш копперфильдовый. Чудачок ты затейливый. – Повернулся к Вадиму и одобрил ласково: – Ту идейку, из «Науки и жизни»… помнится, еще студентом носился… заловкачил таки.

Вадим хмуро и вместе хитро глядел на Костю. Молчал.

– Погоди-ка, я вспомню, – ворчал Константин, – ну это понятно, магниты. Погоди-ка, что-то там… э-э… – бормотал нечто химическое, внимательно высматривая окрест чуда утаенные причиндалы.

Не найдя, чесал нос, досада читалась в физиономии. Оживился:

– Слушай, а ведь мы эту химеру впарим. Лошков-то найдем – дуреют люди от богатства. – Смятенно искал взгляд Вадима, видна была собственная обескураженность.

Вадим не выдержал:

– Все верно, еще с той поры думал… Да ведь я структуру материалов нашел.

Вадим пустился горячо разоблачать механизм, однако Ирина гневно и ревниво ущипнула его:

– Ты не расходись особенно. Пойдемте на кухню, жаркое подошло…

Кухня, Вадим и Костя были уже соловенькие – красовался далеко початый флакон коньяка.

– Черт, а ведь действительно просто, – порадовался Костя, но тут же задумался. – Хотя… физику с геометрией соединить – это месяц пить надо, не меньше. За тебя… – Расстроился: – Ты всегда был башка, Вадька, а вот по жизни – трында. Сколько я тебя звал. Нет – сидишь, трешь штаны. Кандидат наук, тьфу.

– Ну, это вы умы, мы – увы. – Вадим был собой доволен.

Хватив огурца, Костя огорчился теперь уже искренно:

– Впрочем, ребята отличные, не мой балбес. – Вошла на кухню Ирина, Костя с пьяненьким отчуждением посмотрел на нее. – Жена… (К Вадиму, в голосе состоялась угроза.) Слышь, Вадька, меняемся бабами… Ир, бросай Вадьку, что с него проку! А я тебе по четвергам слова ласковые стану произносить.

Ирина ласково пихнула его в лоб:

– Мели Емеля.

Костя нес:

– Не хочете, ну тогда головами поменяемся. А, Вадь? За тебя.

Вадим вышел, Ирина тоже была вне, Костя задумался, сколько можно отрезвел взгляд, пошел полушепот:

– Неужто действительно умудрил? – Ласково и с обидой протянул: – Чертяка – это же… – Вздохнул, полез к закуске.

Вернулась Ирина, Костя, приладив пряную улыбку, потянулся к ней:

– Птичка ты моя, любил ли кто… тебя причем.

Ирина грубовато отстранила, прошипела:

– Ошалел что ли! Накушаетесь, теряете рассудок… – Урезонила сурово: – Ты губы не катай, тело телом, а дело… Я против твоего участия, Вадим настоял.

Друг семьи возроптал угрюмо:

– Слышь, птица… – умолк, однако.

К сумеркам Костя получился совсем теплый, Вадим, впрочем, отстал недалеко. Константин произносил не вполне надежно:

– Короче так, я пробью. Резких телодвижений не делаем – как та вдова после похорон.

Ирина смотрела задумчиво, безрадостно, молча.

Не станем ограничиваться делами только инспектируемых выше товарищей, потому что – свобода. И вообще, жизнь податлива и, что характерно, даже самые ретивые ее аспекты вполне употребляемы. Короче, банк – просторные помещения, редкие посетители, тишина. В общем, хорошо в банке. В курсе этого некий вошедший только что в помещение обаятельного облика и манер мужчина возле сорока – приличная одежда, уверенная походка, осанка, светлое лицо. Подошел к рабочему месту точно, с минимальными движениями, при обращении к служащей возникла аккуратная, выверенная улыбка (служащая – миловидная молодая женщина, чрезвычайно к глазам очки – сидела, склонив голову к бумагам):

– Приятного дня, я гляжу – новое лицо. А что с нашей доброй Зоей Антоновной, уж не хворь ли?

– Здравствуйте. Нет-нет, там все прекрасно, Зоя Антоновна пошла на повышение, теперь здесь буду я.

– Замечательно, свежие и привлекательные люди всегда радуют. И конечно, тронут относительно вашей предшественницы. – Обаяка осекся. – Подождите, да мы же знакомы!

Дама напрягла лоб:

– Да, кажется, мы встречались. Но… извините, напомните, пожалуйста.

– Ну как же, позапрошлое лето, Сочи, пляж, волейбол.

Лицо женщины озарилось.

– Господи, какая я нелепая. Конечно же!

– Совершенно естественно, солнце и обнаженное тело обезличивают. – Душевно улыбнулся. – Недаром говорят, демократия возможна только в бане… Впрочем, скорей в морге.

Смешок служащей и дальше улыбка уже за вежливое.

– Любопытно. Демократия – это безликость?

– Вообще говоря, да. Власть массы – как не безликость? – доставая паспорт, непринужденно, проникновенным баритоном излагал посетитель. – А что не вспомнили, правы абсолютно. Жить сподручней будущим.

– Не хотела бы отказаться от памяти. Так что у вас?

Лицо Обаяки незамедлительно набрало серьезную мину:

– Конечно, я увлекся… впрочем, немудрено. Э-э… должен поступить перевод – двенадцать тысяч долларов. Снимаю, как всегда, десять… – Обратно случилась душевная улыбка и произнеслось с легким назиданием: – Так ведь как с памятью обращаться. Всякое воспоминание – род мечты, вот что имел в виду Данте, сказав: прошлое – рай, который у нас не отнять. В ином качестве воспоминания часто оскорбительны, кроме того, расслабляют и умеряют надежду.

Девушка, с улыбкой осматривая паспорт, стрекоча попутно компьютером и постреливая глазами на обаятельного господина, благоволила:

– Замысловато – стало быть, спорно.

– Да как же без сомнения – не сомневайся, так и проскользнет всякое мимо. Непременно подержать нужно.

– Однако слова у вас недалеко расположены.

– Имеется такое. Да чем же еще умащиваться? Слова – и засада великая, спрятаться дают, и заговор всякого рода делают порой самым гипнотическим методом. Наконец, молчание к работе располагает, а это уж очень несимпатично, ибо человек – фабрикация свободная, значит, возьмите Сартра, пустая.

Существовали еще мелкие приятные фразы, росчерки. Обаяка завершал:

– Ну что (паспорт исчез в груди – белели зубы), мои посещения приобретают многажды славную подоплеку. Стало быть, Таня, если позволите… – Ногтем чуть тронул табличку с именем девушки. – И кланяюсь Зое Антоновне, коли увидите. Благ вам!

Другой день, тот же банк, нервозная суетня персонала. Пожилой мужчина в громоздких очках с негодованием произносил нашей новенькой:

– Вы что, не понимаете? Это же подсудное дело! Десять тысяч долларов вместо тысячи, это же! Куда вы смотрели!

Женщина пребывала в ужасе: очки сбились, глаза и нос распухли, руки не находили места, из горла падали невразумительные хныкающие звуки. Мужчина сурово теребил бумаги, тухло скрипел: «Я отказываюсь понять… нет, ну цирк». Тыкал в компьютер: «Вот же поступление на его имя – тысяча двести долларов…» С сердцем швырнул бумаги на стол, обреченно уронил: