Вечный двигатель Брусницин Виктор

© Виктор Брусницин, 2014

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Глава первая. Вадим

Полдень удался солнечный, но обходительный. В колке, уместившем деревенское кладбище, подле свежевырытой могилы расположились гроб с ветхой старухой, невеликая толпа: замурзанные старики, стройная дама в шляпке, суровые мужички, редкая молодежь, сурово теснящаяся к отцу отроковица.

Опустив на усопшую скорбный взгляд и держась за ребро гроба, стояла грузная женщина – дочь, Марина Алексеевна, матушка наших героев, трех братьев. Шла панихида с младым, опрятным попом и с гротескными по виду (две плюгавые бабули с величавыми минами) и звучанию (дурными голосами хватали партии) плакальщицами. Бесчинствовали назойливые слепни и комары – дама в шляпке вооружилась веточкой, малая сердито чесала голень – курили в сторонке пара равнодушных к гнусу копальщиков, молодой и противоположный. Милосердный ветерок овевал тронутые печатью события лица, и обосновалось в уголке пустого неба спелое облачко в легкомысленных буклях.

Обширная ограда вокруг громоздкой, запущенной избы и построек. Мощеный двор затянут узорчатой травой, в приоткрытые щербатые и полинялые ворота амбара видна замшелая груда хлама. Скисла поскотина, жалко покосился плетень – за ним огород, заросший деревьями репейника и прочим разномастным плевелом. Посреди двора накрыт поминальный стол. Мероприятие приличествующую стадию уже миновало: гомон, пробелы за столом, разморенные от тепла и вина лица.

– Ты, што ись, мякину мне не надо, – доказывал ветхий с пропечённым лицом дедок, адресуясь к соседу, кривенькому взаимно молодцу. – Армия – комель дяржавы и наука для мужика. Какова в тебе претензя, коли долга не ведашь и орудию держать не наторен?

– Мое орудие замечательно держится и всегда готов, – артачился молодой. – А государству по вшивости я долг прощаю.

– Тожно заряжай!

Две старушки взыскательно и молчаливо всесторонне пялились, слабые рты основательно тасовали пищу. Сдобная тетя, поднося свежую влагу, звенела:

– Ну-ка, мужички, не скоромьтесь!! Тетка Опроня бы, известно, не поощрила – буди, уже ангелов на том свете щекотит!

Не «скоромились».

– Рано ты, Валькя, душу на небеса определила, – блюла тон происшествия одна из старушек, – не сокоти зря.

– Кому и рано, а тетке в самый раз, – обосновывала родство Валя. – Помирать, так без отэка, сходу в рай!

Дама в шляпке – Ирина, привлекательная особа – сокровенно вещала соседке сходных лет:

– А что ты хочешь, Катя – это баба Фрося богатств не имела, а жизнь удало прожила. Время такое было! Теперь ценности другие, судьбу проплачивают – я не о себе, ты понимаешь, про детей.

Дальше вправо и пошли наши три братца. Старший, Вадим – слегка посивевший очкарик сорока с невеликим годов, муж Ирины, кандидат замороченных наук. Даже за аппетитным хрупаньем огурца мялась виноватая улыбка. Затем Андрей, сугубо современный молодой человек что-то тридцатилетнего возраста, благостно созерцавший дедка с пацифистом – музыкант. Коля, средний – сидел чуть поодаль – улыбчивый простой мужичок (прораб на стройке) тридцати шести лет.

– А как мы змею Лешачихе подсуропили, – имея мечтательный взгляд, доказывал Николай сидящему рядом сродному брату и соратнику по детским делам Гене, – либо в Пьяном бору заплутали, а? Я эти воспоминания как достояние чту…

Вспоминали, как курили цигарки, начиненные сшелушенными с переросших «солдатиков» чешуйками, как за пару шанег выгадали узреть у местной дурочки девичье сокровище – орошались, воссоздавая прочие вихри языческой жизни.

– Кстати, что Сано Федотовских? Не иначе чего серьезное мастерит. Умелец, помню, был беспощадный!

– Да ково-о, – ясно, Гена до сих пор близок к деревне, – гигнулся как лет пять. По пьяному делу утоп – это просто.

– Рупь тринадцать, – весело грустил Коля, – помянем.

К Андрею сзади подошла Марина Алексеевна:

– Андрюша, ты не пил? За руль ведь, помни.

– Мам, весь компот собрал.

– Я слежу, – встряла Ирина. – Настёнка с нами, не позволю.

– Петя, – хозяйка обратилась к худому седому мужчине немногим за пятьдесят, это ее младший брат, – мясного-ка добавлю.

– Куда?! – противился тот. – Брюхо уж не пускает.

Возмутилась Валя, обретавшаяся неподалеку:

– В тело – куда! Сквозь ребра говна плывут.

Петр, улыбаясь, отмахнулся – с Вадимом беседа.

А солнышко заваливалось, уж веяло прохладцей. Пертурбация: державный дедок аккуратно пристроился на предусмотрительный топчан, где предавался нирване, что явствовало из умильной улыбки и пулеметной трели нижней губы, Катя органично втесалась между Геной и Колей, азартно внимала двустороннему натиску. И верно, с родней-то исключительно на таких мероприятиях соприкасаемся.

Разумеется, шумела песня. Исправно зияли рты старушек, выцветшие глаза от усердия сочились слезами. Матушка братьев, не в такт раскачиваясь, вела второй голос, Андрей не натужно, однако в тему держал высокую партию.

Ирина хмуровато нашептывала мужу (она и здесь пригожа):

– На кой твоим братовьям бабкин дом с их неорганизованной жизнью!? Руки приложить, какую ладную дачу можно соорудить. Чем людей изобретениями смешить… – Ирина без вкуса ткнула в рот капусту, вздохнула, устремляя далеко сокровенный взор: – Артем из зимнего вырос.

Вадим, чуть наклонив голову, вместе насмешливо и ласково рассматривал супругу:

– Погоди с подобным. Да и мать с Петей (повелось, дядю Петю братья звали по имени) не забывай – их воля.

Ирина протяжно, с сарказмом перечила:

– Сказа-ал, Пе-етя – ему, кроме рыбалки, все синим пламенем! А для мамы, известно, твое слово первое.

– Всё-о-отдал бы-ы за ласки взоры, – подхватывая новый номер, ёрно и лирически клонясь к ней, замычал Вадим.

– Чтоб ты владела мной одна! – сопранила Ирина, кладя на плечо мужа руку.

Уж сумерки пожаловали, длинные и резкие тени расписывали строения. Поредело хорошо, за убранным столом где-то с краю горбились редкие фигуры мужиков – налились головушки. Женщин видно не было, уборкой занимались. «Настя, накинь из машины кофточку! И далеко не убегай, скоро едем!» – Ирина. За воротами, рядом со смазливой иномаркой мама Марина руководила погрузкой, Андрей впихивал в багажник всякое. Ворчал:

– Кому все это?! Мне не надо, Вадим тоже отказывается.

– Нам с Колей – тебя ж потом приехать не упросишь!

– Мам, все одно после девяти дней за тобой Колька приедет… – Замер. – Кстати, он теперь с нами не собирается, куда я это барахло?

– Как это не собирается? – взвилась мать.

– Не хочет! Он с Генкой на электричке. С нами Петя едет.

– Как Петя? – возмущение выросло. – Разве Петька сегодня уезжать наладился!?

Мама усеменила на разборки. Из ворот вышел Вадим с длинным узким свертком.

– Ну вот, теперь у меня лежать будет. Дед Алексей наказывал беречь.

Андрей кивнул.

– Дай-ка гляну – я ее не видел уж лет двадцать. Как в деревню перестал на лето ездить.

Вадим развернул сверток – в нем лежала потертая, небогато инкрустированная сабля.

Давно состоялось лето, расположился отличный будничный вечерок. В трехкомнатной среднего достоинства брежневке в меньшей комнате разместился Вадим с пятнадцатилетним сыном. Ковырялись в механизмах.

– Мамулю, Тёмыч, мы умоем, – вставая со стула и разминая плечи, мечтанул Вадим. – Она гримасы на наши дела строит, а мы почистим.

– Я, пап, в интегнете высмотгел, – детским баском, симпатично картавя, не возразил Артем. – На западе теогия одна моду набирает – женщина не человек вовсе.

– Ну, это дела старые – святоши в древние года даже библию под это дело способили.

В дверь незамедлительно всунулась строгая рожица Насти, десятилетней что-нибудь девчушки:

– Я маме и сообщу, ей по должности надо знать!

– Хак… – любовно усмехнулся Вадим, Артем воздел очи к небесам – «Господи, где ты был, когда их создавал», читалось в жесте.

Пришла Ирина. С порога напомнила субординацию:

– Вадик, ты дома?.. – Мазнула взглядом вешалку, настойчиво распорядилась: – Вади-ик! Срочно сбегай за хлебом – я забыла купить.

Вадим показался из комнаты, поинтересовался:

– Почему я? Артемка, в конце концов.

Освоив тапки, Ирина с пакетом прошла на кухню, произнесла с немилосердным выражением лица:

– С этим гражданином будет особый разговор!

Тотчас на сцене обнаружилась Настя, цвела улыбка:

– Мамуля, приветик!

– Дочик… – погружаясь во чрево кухни, бросила Ирина.

Чопорный взгляд Насти в мужские частности не скрывал внутреннего ликования.

Папаша размышлял. С одной стороны хотелось амортизировать тяжесть неизвестного проступка сына, с другой – чревато.

Выйдя из подъезда, Вадим столкнулся с пожившим, обтрепанным дядей.

– Наше вам! – весело протянул руку.

– Заметь, Вадим, – возмущенно тряс ладонь сосед, – третью игру подряд наши выигрывают! Центральный стадион, двадцать тыщ народу, не хухры! Полсезона на Уралмашевском сливали – о чем городские головотяпы думали?

– Подозреваю, дядь Леша, изгаляется Моссад, – улыбался Вадим, вполоборота отходя.

Дядя Леша недоверчиво смотрел на Вадима, неуверенно произнес:

– Причем тут самосад? Спортсмены не курят.

– Странные люди, однако, эти спортсмены, – отзывался Вадим уже на расстоянии.

Дядя Леша на мгновение замер, задумавшись, озадаченный медленно тронулся в подъезд.

Вадим подошел к вывеске «Всегда свежий хлеб». Через окно мини-пекарни происходила реализация. Нынче состоялась очередь человек в восемь (из мужского – один интеллигентного вида старичок). Вадим беззаботно пристроился.

Прелюдия, однако, длилась недолго, зигзагами приблизился непотребного состояния и вида верзила. Подойдя, основательно остановился перед устьем очереди – размашисто колебался – укоризненно наладился смотреть в аккуратную мадам, сложившую руки с сумкой внизу живота. Мадам, коротко бросив на товарища взгляд и тут же равнодушно убрав, кожей чувствуя, что пялятся на нее, снова уже более чувственно мигнула в его сторону.

Первое волнение нерва передалось через переступание ног. Руки разомкнулись и легли вдоль тела. Мадам взглянула на соперника возмущенно. Уже негодование рисовал величественный отворот головы… Наконец детина громогласно, голосом сиплым и корявым известил:

– Слышь, сударыня! Дай десятку – на билет в оперу не хватает.

Незамедлительно, пожалуй что тренированно, женщина противно, не согласуясь с фактурой, взвизгнула:

– Какая опера?! Кто тебя, забулдыгу, в оперу пустит! Место тебе… – Дама явно не находила достойной области. Пришло озарение: – В балете!

Предложение не оставило субчика равнодушным – он размышлял, что явствовало из увеличившейся амплитуды качания.

– Хорошо, – согласился наконец, но не без компромисса, – тогда две.

– Вы посмотрите на него! – Возмущение мадам было обращено уже к очереди. Она сделала новое предложение: – А в милицию не хочешь?

– Ну ты, овца – глохни, – угрожающе возразило существо, однако от оппонента отодвинулось.

Соискатель пустился дерзко обозревать очередь взглядом, несомненно, выискивая очередную жертву. Заметим, Вадим несолидно скосил взгляд куда-то в стену. Тем временем последовало очередное сообщение:

– Здорово что ли! – Так с угрюмым задором объявил член общества интеллигентному старичку.

– Разве мы знакомы? – потерянно лепетнул подопытный.

– Ты чо!! – пораженно выпучив глаза, расстроился человек. – Бухали же недавно у Славки Смирнова!!

– В каком смысле? – подавленно простонал дедуля. – Помилуйте, никакого Славку я не знаю. Более того, я совершенно не пью.

– Перестань, – снисходительно уже и благоволя пропел товарищ и, обняв друга, просипел: – Зинка-то, курвища – ну помнишь, без зубов которая – крякнула, паленой водкой траванулась!

– Послушайте… – дедок сделал хилую попытку освободиться – куда там! – Послушайте… – На этом словарный запас иссяк.

Экзекутор вошел в положение, еще теснее прижав другана, вдохновенно предложил:

– Ну чо – берем чекунявый, и мама не свисти!?

У старичка отчаянно затряслась нижняя челюсть, тело обмякло, ноги пошли подкашиваться. Неизвестно, чем бы все кончилось, если б настырное существо не увидело Вадима. Нечто вроде столбняка мгновенно прохватило дядю, грудь мощно вздулась, глаза полезли из орбит. Мощным рыком он озвучил манипуляции:

– Версилов!!.

Нет, Вадим, ты зря убираешь глаза, вся очередь – думается, с облегчением – понимает, Версилов ты.

– Версилов!!! – прогремел дубль, монстр угрожающе придвинулся к Вадиму.

Наш, вынужденный узнать, что означает это слово, обратил взор к чуду. И получил за опрометчивость:

– Ты, подлец, какого хрена здесь делаешь?

Вадим на всякий случай оглянулся. Ноль. Возвратил взгляд.

– Ты, Версилов, не должен здесь находиться, а должен платить моей сестре алименты! – продолжил мысль орясина тоном проникновенным и веским.

– Это ко мне что ли? – отчего-то к очереди обратился Вадим.

Оная поспешно спрятала глаза, всем видом подчеркивая, что именно к нему. Вадим устремил взгляд к домогающемуся и объяснил:

– Вы, дружище, путаете. Я далеко не Версилов. Относительно сестры совсем не обессудьте.

– Ты мне Ваньку не валяй! Ты, – мужик, сжав кулак, процедил сквозь зубы уже напористо и зло, – Версилов, и цельный год путался с Клавдией. А как ребенка состряпал, так и убёг, сволочь! – Дальше душевно заключил: – Алименты сюда. Быстро!!

Вадим прыснул, но сразу утих, ибо гробовое молчание очереди создало атмосферу ситуации, в которой не все так уж просто. Амбал усугубил, говоря сочувствуя:

– Ты знаешь, ведь я теперь тебя бить стану! – Рот его открылся в улыбке, откуда зловеще блеснули гнилые зубы.

У Вадима вдруг проснулись эмоции. Он был возмущен, растерян – перепуган, наконец. И сработало существо, из закромов выползли слова – через улыбочку:

– Слушай, парень! Я понимаю, у тебя похмельный раж – кочевряжишься тут. Только нужно и меру иметь. – Похоже, нашел, что вступление не достаточно дипломатично, тон изменился: – В тебе, поди, метра два росту и килограммов – за центнер (Вадим, конечно, врал), а пристаешь к немощным. Что-либо соразмерное бы поискал.

Голиаф пораженно выпучил глаза:

– Ты что, Версилов, совсем дурак?! Кто подюжей, он и сдачи даст! А тут как славно… Не-е, я, пожалуй, тебя отмутузю.

С этими словами Глумила расторопно засучил рукав, далее сгреб плечо Вадима и занес кулак над головой.

Здесь произошло неожиданное – наш друг чуть отпрянул назад, несколько присел, одновременно отведя ногу как опору, страстно глядя в лицо визави, упруго разогнулся и треснул антагониста снизу кулаком в подбородок… Дальше наступило совсем чудесное. Дядя несильно взбрыкнул головой, взгляд его, упертый в собеседника, блеснул удивлением и быстро угас. Ноги подогнулись, он неспешно ополз вниз и грузно повалился на спину.

Все это вызвало окончательный испуг Вадима – видно, что такой прыти, тем более результата, ожидать не мог. Он наклонился к поникшему и принялся тормошить, в ужасе причитая: «Эй, товарищ… э, дружище».

Примечательно, что мнение очереди относительно случившегося разделилось. Одни – в их числе, разумеется, очутились дамочка и старичок – характеризовали деяние как «поделом». Другие сетовали в том смысле, что можно было и аккуратней.

Детина, между тем, благодаря заботе, зашевелился. Судя по всему, его происшедшее не очень-то огорчило. Он медленно открыл глаза, широко – а почему не мечтательно? – глядел в небо и уютно елозил спиной по асфальту. Вадим, успокоившись, выпрямился, лицо приобрело независимую, разве не удалую мину.

Тем временем шла женщина с коляской – верзила же перегораживал путь. Вадим – прямо скажем, гордый собой – наклонился к вещи и потянул за рукав, предлагая:

– Слышь, сокол, ты бы встал на время, тут женщина пройти хочет.

Пернатое, скосив на Вадима глаза, с полным пониманием предмета, абсолютно ответственно заявило:

– Нет, ты не Версилов…

Несмотря на героизм, входил в квартиру товарищ, возвратившись с провиантом и помня о намерении Ирины относительно Артема, осторожно. Стояла относительная тишина – ура, шторм угадал на отсутствие. Попалась Настя – важная в подтверждение окончания нотации. Там и Артем показался, кажется, еще взвинченный, но уже при резких движениях, что указывало на характер. В общем, ужин – жить, иначе говоря, можно. Семейство сосредоточенно питалось. Первое слово, понятная вещь, произносилось Ириной:

– Артем, навязло говорить, что стол не подставка для локтей. Вообще-то чувство приличия начинается именно с таких мелочей! (А ничего удивительного, пусть проказник не надеется, что ограничится очередной компанией.) – Поза Ирины – во всяком случае, расположение рук – были строжайше выдержаны (Вадим невольно приободрил осанку).

– Даже недостойность должна иметь приличие – Островский, – гордо внесла лепту Настя.

Этого Артем не выносил начисто. Проявилось следующим образом – раздался вопрос:

– Николай Остговский?

– Какой еще Николай? Александр Островский, драматург – однако, о чем я! – Тон не давал усомниться, кто «луч света», а кто – «темное царство».

– Остговский Николай – выдающийся металлург, да будет известно, – съязвил Артем. – Способ закалки стали газгаботал. Не какие-то там «быть или не быть».

Мама сделала мертвое лицо, но быстро сообразила, этим не пронять:

– Я понимаю так, моя речь о приличиях и стук горохом о стену – одно и то же. – Голос Ирины набирал дидактический раж. – Артем, голубчик! Кощунство – как минимум род неприличия, а вообще-то – похуже. Я допускаю, что большинство обитателей мест не столь отдаленных начинали именно с этого… (Смежно она заботливо намазывала маслом хлеб, затем придвигала сооружение к сыну.) Ряд можно продолжить именами исторических личностей типа… э-э… В общем, я допускаю, что твое халатное отношение к истории…

– Гитлег, – великодушно подсказал Артем, – Наполеон, Тамеглан.

– Ну, я не знаю относительно Наполеона…

– Хогошо, выстгроим иную линию – Малюта Скугатов, Гаспутин…

– А что Распутин? – живо встряла Настя. – Я слышала – это был демонический мужчина! Выдающихся качеств!

Ирина, строго:

– Давайте оставим в покое Распутина.

– Слушайте! До чего забавная штука полчаса как со мной отчудилась, – попытался сломать тонус посиделок Вадим. (Ирина с чугунным лицом повернулась к Вадиму – вот откуда взялись у сына поползновения к кощунству.) – Забияка тут один выискался, когда я за хлебом ходил. Вот уж хам, доложу вам – дедка одного за здорово живешь чуть живьем не съел! Собственно, и на меня настырничал.

– И что? – с сомнением поинтересовалась дочь.

– Ну… я сказал пару ласковых… надлежащих.

В глазах Насти зажглась искра:

– Я бы хотела конкретней…

Ужин окончен, Ирина занялась посудой. Вадим ковырялся в пульте телевизора: за экраном происходили цунами с жертвами, народ волновался относительно ошибочных шагов правительства, шоу и кинозвезды раздавали массам культуру. Покончила с посудой Ирина, вошла в комнату, из прихожей донесся голос Артема:

– Когоче, я на улицу!

– Что значит на улицу!? – вопросила немилостиво Ирина.

Вадим увещевал:

– Ир, ну не будем чересчур уж…

– Ты считаешь – это чересчур? Дорогой мой – период, мы не раз говорили. Попускать теперь – каяться после.

– Именно период – перегибать, знаешь, тоже…

– Артем!! – непреклонно дослала Ирина.

А парня-то и след простыл.

– Получите – все усилия… – не сказать, чтоб очень разочарованно констатировала женщина.

Появилась Настя, кратко и пытливо взглянула на родителей – взгляд опал: родители невменяемы. Тон, соответственно, был безапелляционен:

– Я к Лильке.

– Надолго? – уныло любопытствовал Вадим.

Такая не проникновенность в ситуацию возмутила дочь:

– Папа, ну откуда я знаю!

– Вот, пожалуйста, – можно сказать радостно обратила ладони в сторону дочери Ирина, глядя на Вадима. Дальше едко: – Как, говоришь – чересчур?

Теперь признаем – форс-мажоры ничуть наших голубей не обескуражили. Взгляните, как мило прогуливается парочка по пронизанной ласковым светом вечера улице. Запустив за спину руки и поводя плечами, неторопливо шествует Ирина, более сдержанно, но в шеренгу передвигается Вадим. Все это совершается молча. И право, при таком построении – к чему слова?

Вадим углядел летнее кафе, глаза зажглись:

– Ир, а что ты скажешь относительно бутылки красного вина?

– Что я скажу? – В Вадима уперся залихватский взгляд, в нем содержалась гордость собственным мужчиной. – Ты милый, вот что я скажу.

Направились в злачное. Мирное, открытое небу заведение, столик содержал приятную глазу бутыль, бокалы с вином и мороженым.

– Ты не догадалась? – «что ты скажешь относительно бутылки красного вина». Ну? Вспомни нашу игру, угадывали фразы из книг. Неужели забыла?

Ирина счастливо засмеялась:

– Господи, я дура! Конечно помню – «Хождение по мукам». Только погоди, по-моему, там шла речь о белом вине. Точно!.. Но согласись, Вадик, я выигрывала чаще.

– Безусловно. Впрочем, дело в романе вроде бы кончилось шипучим.

Молчали, пригоже было.

– Взгляни, какая славная у парня куртка, я давно Артемке хочу такую.

Вадим пустился укромно разглядывать деталь.

– О чем речь – справим… И тебе давненько ничего не приобретали.

– Вадька, ты забываешь, где я работаю.

– Ир, хочется сообразить тебе что-нибудь шикарное.

– Ну, посмотрим. (Согласитесь, не следует попирать естественные притязания мужчин.)

Тронулись обратно. Вадим положил руку на плечо Ирины, прижал, она послушно прильнула.

Лето. В знакомой уже комнате теснились Вадим с сыном. Папа усталым, но гордым движением снял очки, азартно глядел на некое сооружение. Младший внимательно, чуть приоткрыв рот, уставился туда же. На столе стоял агрегат, помещенный в стеклянный футляр размером со средний аквариум, поставленный вертикально. Сразу шли во взор колесо на короткой оси, что крутилось с постоянной скоростью, маятник, качающийся равномерно, пластины, вдоль которых и двигался маятник, еще некоторые детали. Изобретение безупречно функционировало.

О содеянном доложили Ирине, милостивая улыбка притулилась в уголках рта Вадима:

– Взгляни, матушка. Мы тут изладили вещь.

Снисходительно глянув на мужа и на показ пряча вздох, Ирина поплелась из кухни.

– Ну? – Уныло взирала на чудо, вытирала о фартук руки.

– Перпетуум мобиле, – имея смиренный вид, выразился Вадим.

Артем, гордо развалившись в компьютерном кресле, болтал ногой закинутой на другую. Снизошел:

– Вечный двигатель.

– Не морочьте меня, я только похожа на девочку. – Резво поменялись поза и тон. – Артем, уважаемый, как наши неприятности с историей?

Со стороны юноши последовало очередное молчаливое обращение к Господу. Раздался горячий, со сквознячком возмущения голос Вадима:

– Есть неиспользованная, но неистощимая сила – земное притяжение. Если применить принцип отталкивания одноименных полюсов, то… Словом, все создано на основе магнитов и концентрации сил с помощью компоновки определенных материалов.

– Вадик, я умоляю! – в Ирине прозвучало отчаяние.

– Артем, ну скажи! – у Вадима состоялась аналогичная эмоция.

– Не отвлекай Артема, у него история.

Артем величаво поднялся и глаголил:

– Мао сказал: истогия бесполезна, как погожнее лоно вдовы.

– Какой еще Мао!? – в голосе мамы послышалась угроза.

– Цзе дун! – с пафосом рассекретил Артем.

Ирина в пароксизме негодования молчаливо засопела, однако опала, очевидно, пытаясь соблюсти педагогику:

– Его счастье, что угодил в ад, иначе со временем я бы его оттрепала.

– Мао не дугак, он везде найдет тепленькое местечко, – продемонстрировал сынуля «еще тот».

– Вот что, остряк, – тон понизился и медь интонировала голос, – я не намерена рассуждать о… о всяких вдовах, но нас с папой ты рискуешь оставить сиротами.