Большая книга приключений и загадок Кузнецова Юлия
– Я могу посмотреть, – предложила ветеринар.
– А фиг вы ее поймаете… – пробормотал себе под нос Витек.
– Вы так уверены, Виктор? – улыбнулась Наталья Игоревна и вдруг засвистела.
Птица умолкла, а потом сорвалась с ветки и спланировала на плечо ветеринару.
– Вы ее хорошо обучили, – с одобрением сказала женщина и погладила канарейку.
Та ласково клюнула врача в щеку. Наталья Игоревна взяла канарейку и ловко развернула вверх оливково-желтым брюшком.
– Посмотрите, у нее что-то там с лап… – начала я.
Но Наталья Игоревна уже бережно взялась за когтистую лапку и сняла с нее белый бинт.
– Зачем вы прилепили на лапку бумажку? – гневно спросила она. – Да еще и жвачкой! Играете в робинзонов? Чуть птицу не покалечили!
– Это не мы, – пролепетал Ботаник.
Ветеринар швырнула бумажку на землю. Я наклонилась, подняла и развернула ее. Шарик жвачки ветеринарша сунула себе в карман. Наверное, чтобы верблюды не сжевали.
– Что там? – прошептал Ботаник.
– Ничего, – тихо ответила я. – Птица нарисована. По-моему, попугай.
Ботаник удивленно поднял брови.
– Вы меня не слушаете, – строго сказала Наталья Игоревна.
Я сжала бумажку в кулаке.
– В такие игры не стоит играть, – продолжила ветеринар, – птица могла остаться хромой. Как можно быть такими равнодушными к страданиям животных? Вы напоминаете мне Виктора. Он строит свой загон так, словно собирается замуровать в нем несчастных ослов.
Виктор поднял голову и что-то пробормотал.
– Я все слышу, – предупредила его Наталья Игоревна. И вдруг сощурилась. – Молодые люди, что-то я не видела вас раньше…
Вдруг птица выпорхнула из ее руки и – улетела.
– Странные повадки у вашей канарейки, – сказала Наталья Игоревна, – как будто она дикая птица.
– Вот почему она возле нас вилась, – прошептала я Ботанику, – хотела, бедная, чтобы мы ее от бумажки освободили.
– Так что вы делаете на нашей территории? – не отставала ветеринар. – Вы оплатили вход в зоопарк?
– Это гости, Наталья Игоревна, – пояснил охранник, некстати появившийся рядом. – Вон та девочка – дочка посла ЮАР, хочет на своего зубра глянуть. А я пришел сказать, что к воротам машина с кормом для верблюдов пришла. Пускать?
– Какого своего зубра? – опешила ветеринар. – Вы кто такие?
– Я есть… плохо понимать, – замямлила я, – не знать русский.
– Не валяй дурака! – нахмурилась Наталья Игоревна.
– А вы не нарушайте право по владению домашними животными, – заявила Вероника. – Из-за вас наша птица улетела. Я подам на вас в суд.
– За канарейку? – поразилась Наталья Игоревна.
– Икзэктли, – кивнула невозмутимо Вероника.
– Безобразие! – возмущенно ответила ветеринар. – Мало того, что в зоопарк бесплатно проникли, так еще и судами грозятся! Сергей, машину с кормом пропустите, а этих троих проводите к выходу.
– Я помогу, – обрадовался Витек и бросил лопату.
– Не стоит, приятель, – сказала Вероника и кивнула нам в сторону выхода.
– Вот и расследовали тайну желтохвостки… – вздохнула я, с досадой пиная гравий на дорожке.
– Не расстраивайся, – утешил меня Ботаник. – Надо снова отправиться бродить по городу и искать удивительные вещи. Вдруг обнаружим слона? Представляешь, будем расследовать тайну слона в городе Звенигороде.
Я невесело улыбнулась. Удивительно, насколько тактичным может быть рассеянный Ботаник. А еще он явно втюрился в Веронику. Только та ничего не замечает. Привыкла нравиться мальчишкам.
– Давайте заедем в зоомагазин? – предложила Вероника. – Хочу присмотреть переноску для Супербяки.
– С удовольствием составим тебе компанию, – встрепенулся Ботаник.
– Почему ты не оставишь кота в гостинице? – поинтересовалась я.
– Он же экспенсив… дорогой. Редкая порода – экзот. И редкая окраска – лиловая. Я должна уделять ему много внимания.
Мы залезли на велосипеды.
– Ладно, – сказала я, – ну ее, эту птичку, к лешему! Жалко, на бизонов поглядеть не удалось. Поехали, глянем на переноску.
А про себя добавила: «Все-таки Звенигород точно – Скучнигород. И никто меня не переубедит».
Глава 6, в которой мы знакомимся с Геркулесом
В городе Скучнигороде на Пролетарской улице нами были обнаружены станция переливания крови, детский сад № 2 под названием «Звездочка», телеграф и ни одного зоомагазина. Солнце застыло в расплавленном летнем небе, как желток в яичнице, и пекло нещадно.
Мы прятались под крышей телеграфа. Вероника разглядывала колодец прямо посреди площади. Супербяка затих у нее в сумке. Ботаник изучал карту.
– Э-э… Швейная фабрика… тубдиспансер… О, библиотека! На улице Почтовой.
– Нам нужен зоомагазин, хани!
– Я видела «Хозяйственный» на улице Московской, – вспомнила я. – Может, купим Супербяке мусорную корзину с ручками и будем таскать его в ней?
Щеки Вероники запылали.
– Извини, извини, – поспешно добавила я, – совсем забыла, что Супербяка – какой-то экзотической породы. Кстати, напомни, какой?
– Экзот, – отчеканила Вероника без тени улыбки.
Плохо все-таки, когда у человека нет чувства юмора.
– Стой! – раздался вдруг крик.
Послышался громкий и быстрый топот.
– А ну, стой, кому сказал!
Мимо нас пронесся мальчишка в джинсовом комбинезоне. За ним мчался здоровенный темноволосый парень в ярко-красной футболке. Они свернули за угол. Через минуту парень притащил мальчишку за шиворот обратно на площадь у телеграфа.
– Долго выбирал что украсть? – насмешливо спросил парень.
– Это не я, – заныл мальчик в комбинезоне.
– Не сочиняй. Где кинжал?
– Говорю же, это не я! Это он.
Мальчишка указал в проулок, куда пытался убежать от парня. Там на заборе сидел… очень похожий мальчишка, в точно таком же джинсовом комбинезоне. Увидев, что на него смотрят, он спрыгнул за забор.
– Это он украл! – гундосил первый мальчишка.
– Беги за вторым, мы подержим первого, чэп![3] – вмешалась Вероника.
Мы закивали.
– Сожмитесь! – бросил нам парень. Как я поняла, на местном языке это означало что-то вроде «отстаньте».
Потом здоровяк неторопливо подтащил мальчишку к проулку и спокойно произнес:
– Ненавижу вранье. Или ты зовешь брата, или я связываю тебя и засовываю головой в колодец.
– Там воды нет, – ухмыльнулся мальчишка.
– Правильно, – согласился парень, – там бетон. Головой в бетон – это круто.
– Урод! – тихо выругался мальчик. И позвал негромко: – Эй, Борян, вылезай! Верни ему ножик, пусть подавится.
Его брат-близнец вылез из-за забора, за которым притаился, и подошел к нам.
– Отпусти Коляна! – потребовал он.
– А ты отдай то, что украл!
Борян швырнул кинжал на землю. Парень толкнул Коляна к брату.
– Еще раз поймаю, милицию звать не буду, сразу в бетон! – пригрозил он.
Мальчишки убежали, пиная друг друга и выкрикивая какие-то ругательства.
– И зачем он им? Это же сувенир, – проворчал парень, нагибаясь за кинжалом.
– Ты прикольный, – сказала ему Вероника. И вдруг попросила: – Дай мускулы потрогать!
– Ты простодушна, словно фавн, – одернул ее Ботаник.
Но парень без тени смущения протянул руку, и Вероника с важным видом пощупала его бицепс.
– Гуд, – оценила она, – как у тренера моего дэдди по кикбоксингу. Часто качаешь?
– Три раза в неделю, – спокойно ответил парень. – Надо поддерживать форму.
– Помогает в жизни? – пошутил Ботаник, кивнув вслед братишкам-воришкам.
– Нет. Я работаю в «Звезде». Видели, наверное, вывеску спорткомплекса? Мой отец главный в «Звезде», я там все понемногу делаю: тренирую ребят в бассейне, сувениры продаю. А еще мы с отцом проводим спортивные мероприятия в отелях. Вы из какой гостиницы?
– А что, по нам видно, что мы не местные? – смущенно спросила я.
Странно, раньше парни не вызывали у меня смущения.
– Я знаю всех в городе, – объяснил здоровяк, – да и говорите вы не по-нашему. Вы двое – москвичи. Акаете. Ну, «а» во всех словах тянете. А ты долго жила в Америке или Англии.
– Икзэктли, хани, – кивнула Вероника. – Мы остановились в «Созвездии».
– Там ровно по линии.
– Что? – округлил глаза Ботаник.
– Говорю, там нормально.
– Как тебя зовут, Геркулес? – спросил Ботаник.
– Слава. Только в геркулесе углеводов много. Гречка полезнее.
– Я не про кашу, – усмехнулся Ботаник. – Я тебя в честь древнегреческого героя нарек.
– А… В школе проходили, помню, – невозмутимо кивнул Слава. – А вас как зовут?
Мы представились.
– В городе все посмотрели? – спросил Слава.
– Нет, – ответила я, – мы пока только в зоопарке были при «Княжеском дворе».
– Ну, ради зоопарка в Звенигород приезжать – глупость. Побывай лучше в монастыре. Я сегодня мимо проходил, там как раз американцы толпились, фоткали все подряд. Или в «Звезде» спортом займитесь.
– Мы не ради зоопарка, – попыталась защититься я, – просто мы орнитологи.
Сама не знаю, почему я так ляпнула. Видно, в голове все крутилась мысль о канарейке.
– Да ну? – заинтересовался Слава. – Птиц изучаете? Здорово! Тогда вам не в зоопарк, а к Никиву надо.
– Кто он такой? – спросил Ботаник.
«Ох уж мне эти ученые! – разозлилась я. – Все-то им знать надо! Ну какая ему разница? Мы же не орнитологи!»
– Он тоже изучает птиц. Но не всех. Никив помешан на канарейках. У него дома их штук сто.
– Кантбишно! – не поверила Вероника.
– Точно говорю. И книги про них читает, и сам статьи о птицах в журналы пишет. А дома у него все заставлено картинами с канарейками, статуэтками канареек, книгами про них…
– И где же обитель почтенного Никива? – продолжил дотошный Ботаник.
– На Почтовой. Я тоже там живу. Не в доме, правда, а в квартире.
– Будешь нашей нитью Ариадны? – снова продемонстрировал знание древнегреческих мифов Ботаник.
– Чего?
– Дорогу покажешь? – перевела я Славе и обворожительно улыбнулась.
– Сейчас не могу, надо вернуться в «Звезду». Я же прямо из-за прилавка сувенирного за паршивцем, малолетним воришкой, погнался. Встретимся у супермаркета «Патерсон» на Луначарского. Это в центре. Найдете сами?
– У нас есть карта, – кивнул Ботаник. – Мы, ученые, без карты – никуда!
– Я буду там в семь. Пойдет?
– О’кей! – весело сказала ему Вероника. – Ровно по линии!
Супербяка одобрительно мяукнул в сумке.
Глава 7, в которой мы попадаем в канареечный музей, а я – в неловкое положение
Велосипеды снова оставили у продавщицы мороженого. Слава ждал нас у супермаркета.
По дороге к таинственному Никиву я поняла – мне почему-то хочется подружиться с городом, в котором живет Слава. Может, прохладным августовским вечером Скучнигород будет выглядеть привлекательнее?
Чистенькие улицы. Уютные домики, плотно прижатые друг к другу, как мелки в коробочке. Кирпичные пятиэтажки-новостройки, гордые, как первоклассники на линейке. Пахнет дымом и немного яблоками из палисадников. В общем, мило, но все же скучнова… Я не успела додумать мысль, поскольку мое внимание привлекла уличная сценка.
К окошку одного из домиков-мелков подошел усатый дядька. Постучал – и окошко открылось. Выглянула веселая толстушка в цветастом платье.
– Люсь, – сказал усатый, протягивая толстушке пакет, – я тут тебе качалочку притащил. На!
Я развернулась к Славе:
– Что такое – «качалочка»?
– Колбаса, – ответил тот. – Ну, такая, как матрас, с загнутыми краями.
Я оглянулась на Люсю и усатого. Смешно! Потом остановилась, шлепнула блокнот на стену пятиэтажки и записала слово «качалочка».
– Ты как иностранка, – засмеялся Слава, – как инопланетянка. Записываешь обычные слова.
– Для тебя они обычные, а для меня – нет, – возразила я. – Просто я учусь вашему звенигородскому языку.
– Учиться надо чему-то серьезному, – хмыкнул Слава.
– А ты учишься?
– Ага, заочно. В экстернате.
– Почему не в традиционной школе? – полюбопытствовал Ботаник.
– Времени нет. Мне надо деньги на институт скопить.
– А кем ты хочешь стать? – поинтересовалась Вероника.
– Следователем. Если не получится, в педагогический пойду. На физрука. Еще есть время выбрать, я только восьмой закончил.
– И я, – откликнулась я.
– Я тоже, – сказал Ботаник.
– А у нас, в Америке, другая система, – сказала Вероника. – Но, думаю, мой класс соответствует вашему восьмому. И я тоже учусь экстерном.
– Тоже работаешь? – уточнил Слава.
– Угу. Фотомоделью. Зарабатываю деньги на колледж.
– Вы оба достойны уважения, – восхитился Ботаник. – Мне еще не приходилось сталкиваться с подобного рода… гм…
– Проблемами, – подсказала я. – Мне тоже. А я хочу быть художником-аниматором. Но пока не интересовалась, что для этого нужно окончить.
– Я думал, вы орнитологи, – удивился Слава.
Мне стало жарко.
– Перфективно, орнитологи, – невозмутимо кивнула Вероника.
Видимо, умение скрывать эмоции у нее было профессиональным. Однако на сей раз уверенное вранье топ-модели меня не возмутило.
– Тогда вы пришли по адресу! – сказали у меня над ухом.
Я ойкнула. Никак не привыкну к способу общения местных жителей через окна.
– Николай Иванович! – широко улыбнулся Слава. – Единомышленников вам привел.
Лохматая голова в окне радостно закивала. С ее макушки слетела белая, как пломбир, канарейка, описала над нами круг и снова устроилась на голове хозяина. Николай Иванович протянул птичке листок капусты. «Так вот что означает Никив… – разочарованно подумала я. – Всего лишь сокращение от имени-отчества.
– Студенты-биологи? – с живым интересом спросил дядька у Ботаника.
– Что-то в этом роде, – уклончиво ответил Ботаник.
– Мы интересуемся желтыми канарейками, – напрямую заявила я.
– Только желтыми? – разочарованно спросил Никив, но тут же спохватился: – Впрочем, проходите. Вы откуда?
– Из Москвы они, – ответил Слава.
– И я только что оттуда. Неделю у сестры провел. По выставкам ходил. А в последний день настоящее чудо увидел – парижского кенара. Красота неописуемая! Я сразу его себе заказал. О, хорошо, вы мне напомнили, ему же клетку смастерить надо! А вы поможете, если захотите. Спасибо тебе, Вячик, за единомышленников!
Голова в окне исчезла.
– Надеюсь, ты не взяла с собой Супербяку? – тихо спросила я у Вероники, направляясь к калитке. – А то Никив останется без канареек.
– Нет, оставила его мамми. Заканчивайте быстрее, дарлинги. У меня есть дела поважнее, чем изображать из себя орнитолога.
– Тихо! – прошептала я, указывая глазами на спину Славы, туго обтянутую белой футболкой.
Жилище Никива выглядело необычно. Сам дом был из бревен, слева к нему прилепилась кирпичная пристройка, а справа – веранда с тусклыми стеклами, увитая желтеющим диким виноградом. С крыльца облупилась вишневая краска. Половицы заскрипели под нашими кроссовками. В прихожей пахло сушеными грибами, а в комнате грибной запах менялся на птичий.
Внутри обнаружилось настоящее птичье царство. Белые, темные, дымчато-каштановые, абрикосово-оранжевые канарейки восседали на жердочках клеток. Они клевали зерна, пели, взлетали, купались в собственных перьях. Клетки стояли везде – на шкафу, на столе и у стола, на комоде, среди цветочных горшков.
На стенах красовались огромные фотографии и постеры с изображением птиц. На корешках книг в книжном шкафу можно было разглядеть названия: «Разведение канареек», «Уход за домашними канарейками», «Виды канареек» и много других на разных языках.
Сам Никив оказался низеньким толстым дядечкой в застиранных штанах, растянутых на коленках, и дырявых тапках. В черной бороде застряли разноцветные перья.
– Как же я рад вашему приходу! – бормотал он. – Мне просто необходима отдельная клетка для парижского трубача.
– А почему не подселить его прямо к этим? – спросила я, указывая на просторную клетку с несколькими канарейками.
– Что ты! – испуганно ответил Николай Иванович. – Как можно? У любой вновь прибывшей птицы может быть стресс от перелета, от нахождения в новом месте! В конце концов, она может быть простужена. Вдруг заразит других? Ни один уважающий себя орнитолог не поступит так с питомцами!
Я умолкла, вспомнив, что сама – тоже вроде бы орнитолог. До меня дошло, что это вообще-то не игрушки, и сейчас нам придется изображать специалистов по птицам, не имея о птицах никакого понятия!
В общем-то ничего страшного в нашем разоблачении нет. Ну выгонят с позором из птичьего музея… Вот только жаль будет разочаровать симпатичного парня в белой футболке. Может, все-таки удастся обойти подводные камни?
– Девчушечка, – ласково обратился ко мне Никив, – передай мне, пожалуйста, садок.
Вот и первый подводный камень. Интересно, какая из пяти клеток, поставленных друг на друга на столе, – садок? Следуя логике, верхняя? Заметив сомнение на моем лице, Вероника повернулась к нашему сопровождающему:
– Слава, передай садок, плиз! Ты стоишь ближе к клеткам.
Парень вытянул самую нижнюю. Садок отличался от других клеток тем, что у него на боку было прикреплено гнездышко.
– Спасибо, ребятки, – сказал Николай Иванович.
Он пересадил в садок канарейку со своего плеча и с нежностью провел пальцем по ее белоснежному крылу.
«А нет ничего сложного в том, чтобы изображать орнитологов, – приободрилась я, – стоишь себе да молчишь. Дочку посла ЮАР и то сложнее изображать было».
– Ох, я совсем забыл! – стукнул себя по лбу Николай Иванович. – У меня же краснолобые вьюрки не кормлены! И Курочку Рябу не искупал, а она линяет. И что у меня с памятью…
Он бросил горестный взгляд на клетку, в которой, нахохлившись, сидела на жердочке темно-рыжая канарейка с пестрыми перышками, и впрямь немного похожая на курочку.
– Ничего, московские орнитологи вам помогут, – пообещал Слава.
– Правда? – обрадовался Никив. – Прекрасно! Тогда мы разделимся. Ребята отправятся со мной в сарай выбирать каркас для клетки парижского трубача, а девочки накормят вьюрков и искупают Курочку Рябу.
– Отлично! – одобрил Слава.
Он вел себя как командир нашей компании. Эта роль ему очень шла.
Когда мы с Вероникой остались вдвоем, я упала в кресло. Оно жалобно скрипнуло.
– Что делать? – проговорила я. – Как кормить краснолобых вьюрков?
– Дай им семена, и все, – пожала плечами Вероника, указав на поднос с кормом на подоконнике.
– А ты будешь купать? Как?
– Налью воды, искупаю.
– Ты всегда так уверена в себе…
– Я же сказала, хани, что работаю с самого детства. И вообще, у меня такая… как вы это говорите… психология. Я модель. А если модель не уверена в себе, она никому не нужна. Кстати, всем нравится моя уверенность, – заявила Вероника.
Я набрала горсть каких-то семян и высыпала их в кормушку вьюрков. Вероника налила воды в большую кастрюлю.
Один из вьюрков, самый толстенький, покружил над кормушкой, выхватил зернышко и склевал его. Потом чирикнул.
– Зовет остальных на обед, – обрадовалась я.
Но остальные птицы не шелохнулись. Что это с ними? Толстенький вьюрок вернулся на место, ни склевав больше ни зернышка.
– Они не едят, Вероника.
– Мэйби, не голодные, – не оглядываясь, предположила та, с трудом волоча кастрюлю к столу.
– Помочь тебе? – спросила я.
– Ноу. Курочка Ряба кажется мне смирной птичкой.
От нечего делать я принялась разглядывать корешки книг в шкафу. Потом вытащила одну – «Все о канарейках» – и уселась с ней в скрипучее кресло. Может, тут написано о той, «нашей», о желтой?